Едва проводил комбрига, как командующий флотом вызвал меня в Палангу, куда сам направлялся из Таллина. Там, рядом с ВПУ морской авиации и нашим бригадным, работала теперь и оперативная группа штаба флота, координировавшая действия на коммуникациях противника. Возглавлял её мой товарищ по училищу капитан 1-го ранга Н. Г. Богданов, с которым я прилетел из Хельсинки на ПО-2.
Вместе с Богдановым мы и пошли к адмиралу Трибуцу. Владимир Филиппович встретил нас приветливо. Начав разговор, заметил, что удовлетворён действиями бригады, что развёрнутые под Палангой вспомогательные пункты управления улучшили взаимодействие подлодок с авиацией.
— Но это день вчерашний, — сказал командующий флотом, — поговорим о планах на будущее, на весну. Война идёт к концу, но сколько нам ещё воевать, никто не знает. Уже в марте-апреле от всех нас может потребоваться ещё большее напряжение. Каковы возможности бригады? — закончил Т рибуц вопросом.
Я доложил, что в строю соединения четырнадцать кораблей: четыре крейсерские лодки, три подводных минзага, одна «эска», шесть «Щук», есть ещё и «Малютки». Многие лодки, особенно старые «Щуки», сильно изношены и после каждого выхода в море нуждаются в ремонте.
— Это мне известно, — остановил меня командующий. — Сколько лодок одновременно сможете использовать в море?
— При наибольшем напряжении могут одновременно находиться в море восемь-девятъ лодок.
— А подводные корабли нужны всё больше в южной части Балтики, — заметил командующий, взглянув на карту.
— Можно сократить число лодок, блокирующих Либаву. Походы в этот район были не очень-то результативными, и направить больше кораблей в южную Балтику, — предложил я. — Ведь многие конвои из Прибалтики далее пересекают южную часть моря.
Командующий Балтийским флотом адмирал В.Ф.Трибуц
— Стоит подумать, — поддержал меня Николай Георгиевич Богданов.
— Нет, — не согласился Трибуц, — высшее командование требует от Балтийского флота пресекать любые перевозки не только из Либавы–Виндавы в дальние порты Германии, но и между «котлами», не давать врагу маневрировать войсками, отрезанными на этих плацдармах.
Подходы к Либаве остались для бригады «позицией номер один». Но полностью блокировать Либаву с моря всё же не удавалось. В ночное время транспорты, особенно небольшие, проходили под берегом по недоступному для подлодок мелководью. Часть конвоев, прорывавшихся из Либавы, перехватывалась с помощью воздушной разведки нашими лодками, действовавшими в южной части Балтики.
Закончив доклад у командующего, я вновь посетил наш выносной командный пункт, и на предоставленном мне самолёте возвратился в Хельсинки.
23 февраля, в день рождения Советских Вооружённых Сил, о боевом успехе, достигнутом в этом районе, донёс командир гвардейской Щ-309, на борту которой находился наш комбриг. Экипаж капитана 3-го ранга Ветчинкина потопил крупный транспорт (как потом установили — «Геттинген», грузоподъёмностью более 6 тысяч тонн), вывозивший из курляндского «котла» войска и боевую технику. О том, какая непростая это была атака, в штабе узнали по возвращении лодки.
Тем временем вернулась в Хельсинки крейсерская К-51 капитана 3-го ранга В.А.Дроздова. Её первый, декабрьский, боевой поход дал, как уже говорилось, довольно скромные результаты. Результаты второго похода оказались ещё скромнее: Дроздову удалось потопить на юге Балтики один средних размеров транспорт. И трудно было предъявлять к командиру особые претензии. На новых лодках, спешно введённых в строй, ещё продолжалось сколачивание экипажей, практическое освоение техники. Удивительно ли, если им не всегда всё удавалось?
У Травкина всё получается отлично!
А подводный крейсер К-52, который позже других был передан бригаде, в это время только начинал свой первый боевой поход. Командовал этой подлодкой бывший «щукарь» капитан 3-го ранга Иван Васильевич Травкин. Ему был назначен, или, как говорили в штабе, «нарезан» обширный прибрежный район западнее Данцигской бухты — до банки Штольпе.
Все в бригаде знали удачливость Травкина, его спокойное упорство и находчивость, способность принимать необычные решения, постоянное стремление перехитрить противника. Но на новом корабле на первых порах всё даётся труднее, а времени на подготовку лодки к боевым действиям у Травкина, как и у других командиров, было очень мало.
Правда, Травкин подобрал себе, очень об этом заботясь, весьма сильный экипаж. Надёжной опорой командиру в том, что касалось эксплуатации техники, был другой ветеран бригады, — опытнейший инженер-механик М.А.Крастелёв, начинавший войну на Л-3.
Командир БЧ-5 подводного крейсера К-52 Михаил Андроникович Крастелёв
Поход начался с необычно трудной, занявшей не один день, проводки крейсерской лодки по шхерным фарватерам, где создалась сложная ледовая обстановка. Финские ледоколы едва справились со своей задачей. А последствия сжатий корпуса лодки торосами сказались, когда она была уже в открытом море. Дала течь одна из топливных цистерн, — соляр стал просачиваться в аккумуляторную яму. Обнаруживались и другие неисправности.
Никто бы не осудил командира, дай он в штаб радиограмму о том, что лодка имеет повреждения, устранение которых требует ремонта в базе. Но Травкин, не донося о неполадках, искал вместе с инженером-механиком способы, которые позволили бы справиться с ними в море. Их общая позиция хорошо выражена в словах инженер-капитана 3-го ранга Михаила Андрониковича Крастелёва, которые я нашёл в воспоминаниях И.В.Травкина и не могу не привести здесь:
— Плавать в таком состоянии нельзя. Но всё-таки что-нибудь сделаем!
И подлодка пришла в назначенный ей район Балтики. Район был тот самый, где действовала перед тем и потопила два крупнейших транспорта С-13. Противник стянул сюда столько противолодочных сил, что подводники обрадовались нагрянувшему шторму: он хоть на время разогнал часть вражеских дозоров и поисковых групп.
С нашего палангского ВПС передали данные авиаразведки о движущихся с востока конвоях. И 24 февраля подлодка атаковала и потопила эскортируемый сторожевыми кораблями транспорт. Травкин считал, что одна торпеда попала и в сторожевик, но потонул ли он, — осталось невыясненным.
В последующие дни К-52 ещё три раза атаковывала конвои, и во всех случаях — результативно. Самой примечательной, и потому детально анализировавшейся потом на разборе похода, явилась атака, закончившаяся потоплением немецкого транспорта «Бохус».
Это была первая в бригаде удачная бесперископная атака, проведённая, от обнаружения цели до торпедного залпа, исключительно по данным гидроакустики. Акустик лодки М.А.Козловский стал в ней одним из главных действующих лиц: от точности его работы в решающей мере зависел боевой успех.
Расчёты на маневрирование вместе готовили для командира штурман лодки лейтенант Е.А.Жолковский и участвовавший в походе дивизионный штурман капитан-лейтенант Н.Н.Настай, служивший раньше, как и инженер-механик Крастелёв, на Л-3.
Н.Н.Настай
За поход К-52 потопила четыре транспорта, — отличный итог первого боевого выхода в море. Все потопленные суда шли с востока, откуда из приморских «котлов» гитлеровское командование пыталось перебрасывать войска и технику на другие участки фронта.
К наградам представлялся, разумеется, весь экипаж подлодки. Что касается капитана 3-го ранга И.В.Травкина, то у нас складывалось единодушное мнение, что Иван Васильевич, с учётом и прошлых его боевых успехов, заслуживает звания Героя.
Действия «весеннего эшелона»
Группа подлодок выводилась в море в первых числах марта.
Мы называли их «весенним эшелоном», и настроение подводников, уходивших в эти походы, было совершенно особенным, — наступала весна Победы. Лозунгом тех дней стало:
— Добить фашистского зверя в его берлоге!
В содействии этому заключались цель и смысл всех наших действий в море.
На побережье Балтики Красная Армия выходила к морю восточнее Кольберга, отрезая ещё одну группировку гитлеровских войск. Т олько морскими путями могли они, пока не разгромлены окончательно, сообщаться впредь со своими тылами, как и войска, засевшие в Кенигсберге, и те, что ещё удерживали Либаву и Виндаву. Противник не мог обходиться без своих балтийских коммуникаций и отчаянно пытался их удержать. Для срыва его перевозок требовались новые усилия.
В «весеннем эшелоне» выходили: гвардейская Щ-303 — к Либаве (вслед за нею готовилась отправиться в тот же район Щ-310), К-53 и Л-21 — в южную часть Балтики. Немного позже должен был выйти «Лембит». Затем планировался выход Л-3.
Как обычно, каждый поход в принципе рассчитывался на полный срок автономности лодки, а принимаемые на борт запасы позволяли, если понадобится, пробыть в море и дольше. Но сейчас многим казалось, что крах фашистской Германии наступит раньше. В этом таилась и определённая опасность. Приходилось предупреждать командиров и политработников, особенно молодых, как дорого может обойтись малейшая расслабленность в экипаже.
С личным составом каждой лодки, уходила ли она из Хельсинки или из Турку, подолгу беседовал начальник политотдела Степан Степанович Жамкочьян. Он уделял особое внимание экипажам, для которых пауза между походами затянулась. Зимуя в блокадном Ленинграде, моряки не могли выключиться из войны ни на день, ни на час. А в финских городах давно не было затемнения, вокруг шла уже мирная жизнь. Нельзя было допустить, чтобы даже где-то в подсознании людей появилось ощущение, будто и для нас война уже позади. Это стало немаловажным в предпоходной воспитательной работе.
Ну а в море и окружающая обстановка обычно не давала забывать, что борьба не на жизнь, а на смерть продолжается, и что у врага есть ещё силы, готовые отчаянно вести борьбу до конца.
Весьма ощутил это в своём втором боевом походе экипаж крейсерской К-53 капитана 3-го ранга Д.К.Ярошевича. Кстати, и этой лодке досталось от не ушедшей ещё из финских шхер зимы. Как недавно на корабле Травкина, лёгкий (внешний) корпус поддался местами нажиму льдин, а последствия дали о себе знать тоже не сразу. В море выяснилось, что не открываются передние крышки у части носовых торпедных аппаратов. Трое добровольцев во главе с командиром минно-торпедной боевой части старшим лейтенантом Савкиным, сменяя друг друга, работали за бортом в лёгководолазном снаряжении, пока не отогнули ломом и кувалдой примятые льдом стальные листы.
На подходах к Кольбергу К-53 появилась 27 марта, накануне вступления в него частей 1-го Белорусского фронта. Она успела перехватить, должно быть, один из самых последних конвоев, уходивших из порта, который вновь становился польским Колобжегом. Торпедная атака удалась, — сопровождаемый тральщиками и сторожевыми катерами транспорт (как установили потом — «Маргарет Корде») был потоплен. Капитан 3-го ранга Ярошевич, чрезвычайно щепетильный в отношении учёта боевых успехов, всегда опасавшийся ненароком их преувеличить, на этот раз был спокоен: результаты торпедного залпа он смог наблюдать. И от кораблей охранения оторвался тогда легко.
Однако скоро для экипажа настали очень тяжёлые дни. Нечасто бывало, чтобы лодка, крейсирующая в надводном положении зимней ночью, обнаруживалась противником с воздуха, но огромной крейсерской лодке труднее остаться незамеченной, чем любой другой. А поблизости оказалась ещё и группа противолодочных кораблей. Гидросамолёт, патрулировавший над морем, показал им лодку ракетами. Прежде чем она закончила маневр срочного погружения, по ней был открыт артиллерийский огонь, а затем катера, пронёсшиеся над лодкой, сбросили первые глубинные бомбы. Т ак началось преследование, затянувшееся на трое суток.
Имея, как видно, неплохие гидролокаторы, вражеские сторожевики не теряли запеленгованную лодку, как ни старался командир сбить их с её следа. Погоня за К-53 переросла в целую операцию: на смену отбомбившимся катерам приходили новые, перенимали у них цель и методично возобновляли бомбёжку. Подводники слышали, как осколки бомб стучат по надстройке. На палубу отсеков сыпались пробка с подволока, осколки стекла от лопнувших плафонов, ламп, разбившихся приборов. Более серьёзных повреждений удалось избежать, маневрируя по глубине, — противник не мог или не успевал определять, насколько удалилась лодка от поверхности.
Разорвавшимся бомбам, как заведено, вели счёт с помощью спичек. Их набралось 248 штук. И то, что жизненно-важные системы корабля оставались невредимыми, в конце концов перестало утешать. Люди стали испытывать кислородное голодание, а главное — истощался заряд аккумуляторной батареи. Положение лодки было очень тяжёлым, когда капитану 3-го ранга Ярошевичу удалось, наконец, обмануть своих преследователей. Приучив очередную группу катеров к повторению лодкой одинаковых маневров уклонения, он, улучив подходящий момент, повёл её прямо, никуда не отворачивая, и катера вдруг отстали.
На то, чтобы отойти в подводном положении далеко, уже не хватало заряда батареи. Лодка всплыла, готовая, если потребуется, принять всегда невыгодный для подводников огневой бой. Орудийные расчёты заняли свои места. А дизеля заработали, один — на гребной вал, другой — на зарядку батареи. Е ё силу надо было восполнять немедленно: в любой момент могло потребоваться вновь уйти под воду. Но катера, упустившие лодку, не смогли вновь её обнаружить. Ночь стояла очень тёмная.
К-53 вернулась в Хельсинки в начале апреля, израсходовав весь запас топлива. После потопления транспорта на выходе из Кольберга боевых успехов у лодки не прибавилось. Но встречали её очень сердечно, радуясь благополучному возвращению. Комдив Шулаков, крепко обхватив Ярошевича, долго не выпускал его из своих объятий. Экипажу подводного крейсера выпало одно из самых трудных испытаний, достававшихся лодкам бригады за ту зиму.
Обходя отсеки К-53, ошвартовавшейся у борта «Иртыша», я не мог не заметить, что корабль, вернувшийся из тяжелейшего похода, выглядел просто безупречно. Чувствовался стиль Ярошевича, любившего, чтобы служба неслась не просто чётко, расторопно, но и красиво, и не ради внешнего эффекта, а потому, что это делает людей внутренне собранными, способными на полную отдачу сил.
Когда члены экипажа рассказывали о пережитом в походе, о трёхсуточном «незримом бое» с противолодочными кораблями, почти все вспоминали какие-то слова своего командира. Он безотлучно находился в центральном посту, — в других отсеках лишь слышали его голос. Но все ощущали его присутствие. От него поступали не только команды и приказания. Управляя боем, капитан 3-го ранга Я рошевич разговаривал с экипажем, находя слова, придававшие людям уверенность. А иногда и шутил, комментируя просчёты противника, и это тоже было нужно.
Так было и в сорок втором году, когда «Щука», которой командовал Я рошевич, получила тяжелейшие повреждения в результате подрыва на мине, и имела больше шансов погибнуть, чем вернуться в базу. Я рассказывал об этом и о том, какую роль сыграло умение командира не потерять в трудные минуты живого контакта с верящим в него экипажем, и непрерывного влияния на людей.
Дмитрий Клементьевич Ярошевич был прекрасным командиром-подводником, но, прежде всего, любил флот вообще. Я не обиделся за подплав, когда некоторое время спустя, уже после войны, он признался мне, что хотел бы покомандовать эсминцем. Его, быстрого в мыслях и действиях, привлекали стремительность кораблей этого класса, их боевая универсальность. Будучи тогда командиром соединения, я не счёл себя вправе задерживать отличного командира, чинить препятствия в осуществлении его желания. И Ярошевич, пройдя краткосрочные курсы, отлично показал себя и в качестве командира эсминца. А потом, как я уже говорил, занимал крупные посты в адмиральских званиях. Тяжёлая болезнь оборвала его жизнь, когда он ещё многое мог сделать для флота.
Щ-309 вернулась с победой
Незадолго до возвращения в Хельсинки крейсерской лодки Я рошевича благополучно закончился поход гвардейской Щ-309, в котором участвовал командир бригады. Дивизион «Щук» базировался в Т урку, и я поехал туда на машине встретить комбрига. Контр-адмирал Верховский провёл в море около месяца, был полон впечатлений (в душе я не мог ему не позавидовать), но, прежде всего, конечно, потребовал от меня доклада обо всём, происшедшем на бригаде в его отсутствие, о состоянии каждой лодки.
Вынесенным из похода Сергей Борисович поделился, когда мы ехали в Хельсинки. Он высоко оценивал уровень подготовки личного состава гвардейской лодки. Её экипаж оставался в основном неизменным с начала войны. С особым удовлетворением отмечал тактическую зрелость капитана 3-го ранга Ветчинкина, которого знал ещё по Дальнему Востоку.
— Вот что значит тихоокеанская школа, — говорил контр-адмирал. — Ветчинкин воюет считанные месяцы, а мне не пришлось ни во что вмешиваться даже при довольно сложных обстоятельствах.
Напряжённо завершалась ночная надводная атака Щ-309 на крупный транспорт «Геттинген» (тогда мы ещё не знали, что он так назывался). Перед самым залпом с транспорта взлетели ракеты. Очевидно, лодку заметили и показывали её кораблям охранения. Но Ветчинкин довёл атаку до конца, и комбриг успел сам увидеть, как транспорт начал тонуть. Лодка погружалась под обстрелом сторожевика, а потом несколько часов отрывалась от преследования и получила некоторые повреждения.
Не успев по прибытии на «Иртыш» приступить к выполнению своих обязанностей и даже отдохнуть после похода, С.Б.Верховский выехал в Таллин, куда был вызван командующим флотом. Сергей Борисович решил, что оттуда заедет ненадолго в Ленинград по делам наших бригадных тылов. Но отсутствие его затянулось, и о причинах этого я пребывал в неведении.
Меня назначили комбригом
Неожиданно позвонили из Таллина из штаба флота и сообщили, что приказом наркома ВМФ от 12 апреля я назначен командиром бригады, а Верховский — начальником отдела подводного плавания Черноморского флота. Телефонную информацию подтвердила поздравительная телеграмма Военного совета.
Командир бригады подводных лодок КБФ Лев Андреевич Курников
Не замедлил поздравить меня с новым назначением и командующий военно-морскими силами Финляндии. Можно ли было представить нечто подобное, скажем, год назад?!
Потом до меня дошло, что я представлен к званию контр-адмирала. Оно было присвоено мне постановлением Совнаркома СССР три месяца спустя. Но о чинах и званиях думалось меньше всего. Война продолжалась, и никто ещё не мог поручиться, что это её последние недели.
Я отдал положенный приказ о вступлении в должность, к чему и свелись связанные с этим формальности. Контр-адмирал Верховский отбыл на Чёрное море, не заезжая в Хельсинки, и оформлять сдачу-приём бригады не потребовалось. Фактически я уже командовал ею с 20 февраля, когда проводил Сергея Борисовича Верховского в поход на Щ-309.
Начальником штаба бригады по моему предложению был назначен капитан 2-го ранга Пётр Антонович Сидоренко. Он командовал в начале войны «Щукой», потом дивизионом «Малюток», а в последние месяцы возглавлял наш вспомогательный пункт управления в Паланге, где особенно проявились его известные и раньше склонности и способности к штабной работе.
Начальник штаба бригады подводных лодок КБФ Пётр Антонович Сидоренко
Роль подводных минзагов на Балтике
Мне уже приходилось говорить о том, как не хватало нам с самого начала войны подводных минзагов, для использования которых существовали широчайшие возможности именно на Балтийском море, сравнительно неглубоком, изобилующем ещё более мелководными заливами, проливами меж островов и банок, другими узкостями. Не раз думалось, особенно после потерь в минзагах: надо ли было летом сорок первого переводить на Север в числе других лодок и два «Ленинца» — Л-9 и Л-20, которые так пригодились бы на нашем морском театре?
Той весной, впервые за всю войну, на Балтике могли одновременно действовать три подводных минных заградителя. И хоть мина — оружие, так сказать, замедленного действия и срабатывает не сразу, экипажи минзагов успели нанести врагу немалый урон даже тем, что сделали в марте-апреле сорок пятого.
Гвардейская Л-3 в очередном своём походе выставила минные банки на разведанных фарватерах западнее Данцигской бухты. На них до конца войны подорвались и пошли ко дну немецкие сторожевик и тральщик. Освободившись от мин, командир Л-3 капитан 3-го ранга Коновалов неплохо использовал и свои торпеды. Он перехватил и потопил прорывавшийся из Пиллау крупный транспорт «Гойя», на борту которого, как потом выяснилось, находились около 7 тысяч гитлеровских солдат.
Подводная лодка Л-3 торпедировала немецкий транспорт «Гойя», перевозивший отступающие войска. Картина художника И.Родионова
Была у Коновалова ещё одна успешная атака, — последняя в последнем боевом походе, после которой по следу подлодки устремились в погоню всё корабельное охранение конвоя. Плохо могло это кончиться для Л-3, не подоспей балтийские лётчики, — они разогнали вражеские сторожевые катера.
Командир подводной лодки Л-21 С.С.Могилевский
В южную часть Балтики посылалась Л-21 капитана 3-го ранга С.С.Могилевского с задачей выставить мины в узловом районе неприятельских коммуникаций у мыса Хела.
Участвовать в этом походе испросил «добро» командир 1-го дивизиона капитан 1-го ранга А.Е.Орёл.
Александр Евстафьевич Орёл
Получил на то разрешение также и дивмех инженер-капитан 3-го ранга В. Е. Корж, считавший, что должен сходить в море с новым механиком лодки старшим инженер-лейтенантом Н.С.Долгополовым (прежнего механика перевели на один из подводных крейсеров). Я рад был потом, что дивизионный механик проявил в этом инициативу, — в походе он очень понадобился уже для того, чтобы лодка смогла дойти туда, куда она следовала.
Николай Сергеевич Долгополов
Должность старшего помощника командира в этом походе исполнял бывший командир подводной лодки М-90 капитан-лейтенант Ю.С.Руссин, окончивший учёбу на командирских классах при Учебном отряде подводного плавания и ещё не получивший нового назначения.
На переходе Л-21 застиг сильный шторм. Какое-то время она боролась с ним в надводном положении, — надо было подзарядить батарею. А когда пошла на погружение, обнаружилось, что не перекладываются кормовые (главные для управления лодкой под водой) горизонтальные рули. Иначе говоря, она стала неуправляемой в подводном положении. А в том районе, как было известно, рыскали немецкие подлодки, подстерегая наши.
Море бушевало так, что при крене начинал выплёскиваться электролит из аккумуляторных баков, но, наверное, тот же шторм помог лодке дойти, никем не замеченной, до банки Штольпе в стороне от больших морских дорог. Там легли на грунт и выяснили, что в приводе кормовых рулей полностью вышла из строя, не выдержав штормовой нагрузки, важная деталь, замены которой на борту не было. Вот тогда восстановление боеспособности подводного минзага и оказалось в руках инженер-капитана 3-го ранга Коржа.
Виктор Емельянович Корж
Виктору Емельяновичу Коржу, выходившему в море на многих лодках, везло попадать в такие положения, из которых не было простого выхода. Сейчас он, поразмыслив, предложил, как единственно возможное, обойтись без носовых горизонтальных рулей имеющих вспомогательное значение, и целиком перенести их привод на кормовые.
Работа была сложная и тяжёлая, безусловно относившаяся к категории заводских, но команда лодочных специалистов справилась с нею под руководством дивмеха за полсуток с небольшим.
Благодаря этому, подводный минзаг смог выполнить основную задачу боевого похода. И на минах, поставленных экипажем Могилевского, уже через сутки подорвались и затонули немецкие миноносцы Т-3 и Т-5, а ещё сутки спустя такая же судьба постигла подводную лодку U-387. Несколько позже там же затонул неприятельский сторожевик и получил повреждения эсминец.
Но это было ещё не всё, что сделал экипаж Л-21 за поход, длившийся без малого месяц. Нацеливаемая радиограммами с нашего ВПУ на двигавшиеся с востока конвои, лодка потопила торпедами один за другим два транспорта. Последняя в походе атака повлекла многочасовое преследование противолодочными кораблями. Как подчеркнул в своём докладе командир лодки, оторваться в конце концов от них удалось, благодаря отличной работе гидроакустака старшины 2-й статьи А.Н.Бузулукова.
Акустические средства, к которым так недоверчиво относилось большинство командиров перед войной, да и в её начале, теперь получили признание у всех. Правда, сами эти средства были куда совершеннее тех, какие мы имели на вооружении в сорок первом году.
Очередной боевой поход «Лембита»
С подъёмом готовился к своему весеннему походу экипаж «Лембита». В марте 1945 года Президиум Верховного Совета СССР наградил корабль капитана 3-го ранга А.М.Матиясевича орденом Красного Знамени, к которому эта подводная лодка в первый раз представлялась ещё в сорок втором году. Указ застал её в Свеаборгском доке, и ремонт, проводившийся, как всегда, при активном участии самих подводников, был закончен досрочно.
Ледовая обстановка в шхерах всё ещё оставалась трудной, и «Лембиту», пока его довели до чистой воды, тут тоже досталось: были вмятины на корпусе, срезало льдом ограждение горизонтальных рулей, через дейдвудную трубу забортная вода просачивалась в трюм. Но о том, чтобы возвращаться и снова становиться на ремонт, каштан 3-го ранга Матиясевич и не помышлял.
Командир подводного минного заградителя «Лембит» Алексей Михайлович Матиясевич
Подводная лодка держала курс к западному краю Данцигской бухты, где противник продолжал интенсивные перевозки по прибрежным фарватерам.
Не пожалев времени на разведку этих фарватеров, Матиясевич выставил свой минный боезапас пятью банками вдоль косы Хела. Место было выбрано настолько удачно, что первые взрывы своих мин подводники услышали, ещё не успев далеко отойти.
Мин было поставлено всего двадцать, но по окончательным данным здесь подорвались и затонули четыре сторожевых корабля и получил тяжелые повреждения крупный транспорт. Подрывались главным образом корабли охранения, вероятно, потому, что эскортируемые ими транспорты держались еще ближе к берегу.
По той же причине Матиясевичу никак не удавалось провести в том походе торпедную атаку. О появлявшихся целях докладывал гидроакустик, в ряде случаев просматривались они и визуально, но сблизиться с ними мешало прибрежное мелководье. А противолодочные силы гитлеровцев стали после подрыва здесь группы кораблей очень активными, непрерывно вёлся поиск лодок, бомбились фарватеры.
Свою главную боевую задачу подводный минзаг уже выполнил. Не очень надёжное техническое состояние лодки делало нецелесообразной переброску её на остаток автономности в другой район моря. Учитывая всё это, я после трёх недель похода испросил у штаба флота «Добро» возвратить «Лембит» в базу. Техосмотр подтвердил, что лодку надо снова заводить в док.
Высокая эффективность минного оружия
В весенних походах Л-3, Л-21 и «Лембита» были выставлены последние за войну активные минные заграждения на неприятельских коммуникациях нашего морского театра.
Высокая их результативность ещё раз подтвердила, как эффективно минное оружие, используемое с подводных лодок, способных скрытно проникать в глубину базирования противника, в его тыловые районы. Подлодки могут обеспечить и наибольшую точность минных постановок.
Мины, выставленные ими, труднее обнаружить. Примечательно, что в довольно многих случаях гитлеровское командование относило подрыв своих судов на выставленных нашими лодками минах на счёт торпедных атак и бросало противолодочные силы туда, откуда подлодка-минзаг, сделав своё дело, давно ушла.
Об эффективности минных постановок с подводных лодок и о том, как благоприятны для этого военно-географические особенности Балтийского моря, много говорилось в предвоенные годы в Военно-морской академии. К сожалению, это не очень учитывалось в нашем подводном кораблестроении.
Но и при малом числе таких кораблей их общий итоговый боевой счёт оказался довольно весомым. Четыре подводных минзага действовали на Балтике за всю войну. Из них один, — Л-21, вошёл в строй в последние её месяцы. Они выставили всего 278 мин. А подорвались на них (по данным, сверенным с немецкими и финскими) и затонули 21 транспортное судно и 18 боевых кораблей. Ещё несколько транспортов и один боевой корабль были выведены из строя, как получившие серьёзные повреждения.
Группа «лембитовцев» во главе с командиром на плавбазе «Смольный» после возвращения из боевого похода. Финляндия, город Турку, весна 1945 года
Словом, срабатывала каждая шестая мина. Думается, способствовало высоким боевым результатам то, что мы практиковали постановку заграждений малыми банками — по две–четыре мины. Такие заграждения труднее обнаруживать, они дольше живут и действуют.
Окончание следует
