— Я хочу быть военным, как папа! — угрюмо проговорил он, в упор посмотрев на офицера.
— Понимаю... Как же с тобой быть? Ну, вот что, подожди здесь минутку! Я сейчас вернусь. Посиди.
Алёша присел на кончик стула. Он снова почувствовал себя плохо: мутило от голода, ныла распухшая лодыжка, и было такое ощущение, словно кто-то стучит деревянными молотками в виски и в затылок.
— Докладывал о тебе, — проговорил, входя в комнату, офицер. — К начальнику училища пойдём. Положи тут свою сумку.
Они миновали просторный вестибюль, посередине которого стояла шлюпка с поднятым парусом. В переднем углу, на постаменте, было водружено знамя училища, и рядом с ним, под его тяжёлыми пурпурными складками, вытянулся на часах нахимовец. Алёша с острой завистью посмотрел на него.
— Идём, идём, — торопил его офицер. Они поднялись по широкой лестнице и вошли в длинную, узкую комнату.
— Подожди здесь, — сказал офицер и со строгим лицом прошёл в обитую чёрной клеёнкой дверь.
Алёша прислонился к стене. У него вдруг стеснило дыхание. Он инстинктивно прижал руки к груди, как бы стараясь унять прыгающее сердце.
Сейчас всё решится! Он загадал, как любил делать еще в детстве: зажмурив глаза, попробовал соединить кончики пальцев. Они плотно сошлись, и Алеша невольно улыбнулся от удовольствия. Вдруг чей-то голос прошипел у него над ухом:
— Ты чему радуешься? Вот чудак: глаза закрыл, а сам смеётся.
Центральный вход в учебный корпус Рижского Нахимовского училища.
Алёша открыл глаза и увидел нахимовца; он был мал ростом, курносый, но держался самоуверенно и важно.
— Это я гадал, — простодушно сказал Алёша.
— Гадал? — фыркнул мальчик. — На гуще или на бобах?
Он одёрнул курточку и осторожно постучал в клеёнчатую дверь.
— Войдите! — послышался глухой голос. Мальчик отворил дверь и вытянулся на пороге.
— Товарищ капитан первого ранга, — отчеканил он звонким голоском, — воспитанник шестой роты Омельченко явился по вашему приказанию.
Дверь захлопнулась за ним.
Алёша стоял, как заворожённый: маленький нахимовец показался ему в этот момент существом необыкновенным.
Спустя несколько минут Алёша услыхал звонкий дискант: «Разрешите идти?» — дверь снова растворилась, и нахимовец, печатая шаг, вышел из кабинета. Следом за ним вышел дежурный офицер.
— Входи, мальчик, — сказал он, и Алёша, обомлев, шагнул в кабинет.
Подле массивного письменного стола стоял офицер с широкими золотыми нашивками на рукавах. Он приветливым, но вместе с тем пытливым взглядом осмотрел вошедшего. Алёша подумал, что надо бы стать «смирно , и вытянул руки по швам, но при этом выронил свою пилотку, которая была зажата у него под мышкой.
Безпальчев Константин Александрович.
Начальник училища чуть улыбнулся и сказал:
— Значит, моряком хочешь быть? Дело хорошее. Только поздно, брат, прибыл.
— Как поздно? — не понял мальчик. — Я все экзамены сдам. Хоть сейчас...
— Не в экзаменах дело, — проговорил начальник. — Приём уже закончен. Сегодня шестнадцатое сентября, а с первого числа у нас занятия идут. Надо было тебе месяц или хоть недели три назад явиться.
Алёша все еще не понимал. Губы его были плотно сжаты, глаза скользили по маленьким изящным моделям кораблей, красовавшимся под стеклом на узких стойках. Сказать, как он стремился сюда, как шёл голодный, с распухшей ногой? Сказать, что всё, вся жизнь... что только военным... Но он не находил слов. Вместо того он лишь тихо, жалобно пролепетал:
— Я буду стараться...
— Не в этом дело, — повторил начальник. — Опоздал ты: комплект уже полон. Но ты не унывай. Повремени годик, поучись пока в другом учебном заведении, а на будущий год приходи.
Он подошёл к Алёше, погладил его по голове и участливо спросил:
— У тебя здесь в городе есть кто-нибудь? А не то я созвонюсь с кем нужно, чтоб тебя приняли в училище с интернатом... то есть устроили бы тебе жильё и питание. А в будущем году увидимся; если выдержишь экзамены — обязательно примем.
Алёша ничего не отвечал. Ему было совершенно безразлично, что произойдёт с ним дальше — рухнула его мечта.
— Что же ты молчишь? — сказал начальник училища. — По-другому хочешь поступить? Ну, решай. Во всяком случае, всегда можешь обратиться ко мне, и я сделаю то, о чём сказал тебе.
Видя, что мальчик не уходит, он с лёгким нетерпением добавил:
— Оставь свои документы, мы еще посмотрим; завтра узнаешь ответ. Но особой надежды не могу тебе подать, а пока ступай, дружок.
Он кивнул головой и склонился над бумагами.
Алёша чужим голосом проговорил: «До свиданья», и вышел. Дежурный офицер следовал за ним. Он что-то говорил, но Алёша не улавливал смысла его слов. Молча взяв свою сумку и палку, он, не прощаясь, поплёлся к проходной будке. В нём вдруг с новой силой заговорил голод, остро полоснула боль в ноге.
Он вяло подтянул сползшую с плеча сумку и попытался ускорить шаги. Но в этот миг проходная поплыла куда-то в сторону, всё завертелось, он почувствовал, будто летит в глубокую, чёрную яму, потом кто-то с силой ударил его по голове — и всё померкло.
... Полумрак незнакомой комнаты. Странный, чуть приторный запах. Взад и вперёд неслышно движется белая фигура, доносится позванивание склянок. Алёша слышит приглушённые голоса.
— Острое истощение... Вероятно, уже продолжительное время он плохо питался, а в последние дни совсем отощал. И к этому, видимо, какое-то нервное потрясение...
— Может быть, отказ в приеме?
— Возможно. А что вы узнали из его документов?
Полковник м/с Саул Маркович Марменштейн - начальник медицинской службы училища.
— Немного, доктор. После гибели отца мальчик усыновлён техником Пантелеевым, за которого в сорок пятом году вышла замуж его мать. Но затем этот Пантелеев, бросив жену и пасынка, куда-то уехал. Мать скончалась в июле текущего года.
— Да-а... — первый голос опять что-то говорит, но Алёша не слышит: его заливает волна томной слабости, блаженного покоя, и он погружается в забытьё.
Когда к Алёше в следующий раз вернулось сознание, он чувствовал себя крепче и бодрее. Он сделал движение, чтобы встать с постели, но чья-то рука удержала его, и густой, басистый голос грубовато-ласково произнёс:
—— Ну как, дружок, очнулся? Уже и не лежится? Придётся потерпеть ещё малость.
Алёша, невольно улыбаясь, поглядел на седого усатого человека в халате, из-под которого виднелся синий китель.
— Ишь, пострел, сколько хлопот задал. Есть хочешь? Помногу давать пока не будем. На вот, жуй помаленьку.
Он сунул Алёше что-то завёрнутое в серебряную бумагу. Алёша удивлённо повертел его.
— Что это?
— Как что? Шоколад! Любишь, небось?
— ? — повторил Алёша: — Это мне?
— Тебе, конечно, кому же ещё? Эх, ты, милая душа! — он поправил на нём одеяло и сказал: — Ты лежи смирненько и ешь шоколад, а я скоро вернусь. Тебя здесь один человек видеть хочет.
«Кто бы это мог быть? — размышлял Алёша. — Ведь никто меня тут не знает. Может, Эрнест Фёдорович приехал?»
Из глубины сознания выступила мысль: вот выпишут его из лазарета, куда он тогда денется? Вспомнив маленького нахимовца, ловко докладывавшего начальнику, Алёша всхлипнул.
— Вот так-так! Это что же? Аника-воин сидит да воет, — загремел над ним странно знакомый голос.
Алёша встрепенулся, поднял глаза: перед ним стоял начальник училища, а из-за его плеча выглядывал и почему-то лукаво подмигивал доктор.
— Разве моряку пристало плакать? Моряку, говорят, и море по колено, а уж горе и подавно.
Начальник пристально посмотрел на силящегося подняться мальчика и другим, чуть торжественным тоном произнёс:
— Воспитанник Алексей Пантелеев! Что это? Не ослышался ли он? Неужто это его назвали воспитанником? А начальник продолжал:
— Поздравляю вас с зачислением в Нахимовское училище. Надеюсь, из вас выйдет доблестный офицер, который с честью будет служить Советской Родине. Вашу руку, Пантелеев!
Алёша, дрожа, протянул ему свою ручонку. Начальник охватил её широкой тёплой ладонью и крепко пожал.
— Узнав о том, как ты стремился поступить в училище, и учитывая твоё положение, мы приняли тебя без экзаменов и сверх нормы. Надеюсь, ты догонишь класс в науках и вообще командованию училища не придётся раскаиваться в принятом решении. Так ведь?
Вручение погон, погончиков и ленточек начальником строевого отдела капитан-лейтенантом А.И.Ефремовым.
Но Алёша не мог ответить ему. Он уткнулся лицом в подушку, всё его маленькое тело тряслось от рыданий. Чего бы он не дал за то, чтобы сдержать эти непрошенные слезы, чтобы чётко, по-военному ответить начальнику. Но сердце его полнилось радостью, и слезы счастья лились против воли.
— Пойдёмте, товарищ начальник, — тихо сказал доктор. — Ему надо успокоиться. Думаю, что теперь он быстро выздоровеет.
Спустя три дня Алёшу повели в вещевой склад и выдали ему новенькую форму. Глядя в зеркало на тонкого, с иголочки одетого нахимовца, он не верил себе и украдкой шевелил то одной, то другой рукой, следя, повторяет ли эти движения фигура мальчика в зеркале.
— Погоны и ленточки получите тогда, когда сдадите строевую подготовку, — сказал ему выдававший обмундирование баталер. — Тогда уже станете нахимовцем во всех правах.
Эту ночь Алёша провёл ещё в лазарете.
— Спи хорошо, а завтра с утра в класс! — сказал ему доктор. —
Глава II. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Чуть свет Алёша был уже на ногах. Ровно в семь раздались призывные звуки горна. Спустя некоторое время в палату вошёл высокий, сурового вида старшина 1 статьи (Алёша уже начал различать морские звания) и отрывисто сказал:
— Воспитанник Пантелеев! Пойдёте со мной в вашу роту.
Но, видя волнение новичка, старшина подобрел и по дороге из лазарета стал словоохотливо рассказывать о распорядке дня в училище.
— У нас, чтоб вы знали, порядок такой: как сыграют подъём, то, значит, через десять минут будь готов к прогулке. Потом — умывание. За полчаса должен управиться, лицо, шею, уши — всё чисто вымыть. За этим старшина следит, то есть я, и также дежурные по классу воспитанники. Потом надо идти в столовую: конечно, не как-нибудь, кто пеший, кто конный, а по-военному, строем. Придти враз, позавтракать, не теряя времени, и уйти. Вот сам увидишь. А зовут меня Иваном Капитонычем. Ну, пришли...
Он распахнул дверь.
В длинном светлом коридоре было черным-черно от снующих в разные стороны, бегущих и стоящих, борющихся и расхаживающих в обнимку маленьких нахимовцев. Воздух дрожал от неумолкаемого разноголосого говора. Изредка всплёскивался какой-нибудь особенно звонкий возглас, но сейчас же тонул в общем гуле и жужжании.
И вдруг, пронизывая эту сумятицу звуков, раздалась резкая, острая трель . В коридоре сразу стало тихо. Чей-то спокойный, повелительный голос скомандовал:
— Рота-а, становись!
.jpg)
