В наших палатках стояли металлические кровати без матрацев и одеял. Изнеженностью мы не страдали и решили продлить себе вольную жизнь, тем более, что в заброшенные палатки никто не заходил. Курсанты училища находились на практике или в отпусках, новобранцы под руководством будущих сержантов проходили курс молодого краснофлотца. Офицеры отдыхали. Мы стали налаживать быт, а организация у нас за шесть лет была достаточно отработана. Меня выбрали казначеем, и все сдали имеющуюся в карманах наличность. Сумма получилась очень даже небольшая с учетом окончания отпуска, но за свободу всегда надо платить. За каменным забором располагались двухэтажные дома семей офицеров училища, и при них действовали продуктовые и овощные палатки. Двое дневальных перелезали через забор, приобретали продукты и готовили на всех еду. Меню практически не менялось: помидоры, подсолнечное масло, белый хлеб, временами чай. После завтрака отправлялись купаться и загорать на море, на территорию соседней артиллерийской части, где до нас никому дела не было. Обед, он же ужин, был как у англичан, часов в пять. Такой распорядок у нас продолжался две недели. Наша рабочая одежда давно требовала стирки, хотя по дороге на море одежды на себе мы с каждым разом оставляли все меньше и меньше.
В таких живописных нарядах по дороге на обед нас застал заместитель начальника училища по строевой части капитан I ранга Хулга, бывший старпом с крейсера. Остановить нас ему не удалось, догнать – тоже. Правда, вскоре с помощью дежурного офицера он обнаружил нас в палатках. Гневу его не было предела – такого, по его словам, он еще не видел.
Уже через час мы были в распоряжении командира роты нового набора, капитана Гуськова. Похоже, его одолевали какие-то болезни, он был худой и желчный человек. И видно было, что наша компания ему не очень нравится, и это мы вскоре почувствовали на себе. А для начала он построил всю роту – новобранцев из пехотной школы младших командиров вместе с нами – по ранжиру, то бишь, по росту. И это была его тактическая ошибка. Все 12 рижских нахимовцев (тяжелое детство, безотцовщина, плохое питание) попали в мелкорослый четвертый взвод, и составили половину этого взвода. На следующий день четыре будущих сержанта, командующие четвертым взводом, с удивлением увидели, что среди их новобранцев половина носит бескозырки с ленточками, а на плечах погоны курсантов. Скоро они поняли, что командовать (верховодить) этим взводом совсем не просто, и попросили капитана Гуськова избавить их от курсантов. Командир роты Гуськов равномерно раскидал нахимовцев по всем взводам и решил, что теперь будущие сержанты справятся. Так я оказался на шкентеле (левом фланге) гренадеров первого взвода. Тут вскоре наступило время приема новобранцев в курсанты, и будущие сержанты с радостью покинули наше заведение. Мы тоже радовались этому прощанию.
Помимо усиленной строевой подготовки будущих курсантов понемногу приобщали и к морской практике. За время нашего двухнедельного отдыха новобранцев обучали гребле на катерах и баркасах. При нас началось обучение управлению парусами. Обучение проводил флотский мичман начальник водной станции. Взвод усаживался на баркас и на веслах выходил в море из Стрелецкой бухты. Первый на парусные занятия четвертый взвод сделал, когда в его составе еще присутствовали 12 рижских нахимовцев.
Мичман очень удивился, когда команда быстро и ловко поставила две мачты и подняла паруса, и спросил, откуда такие умельцы. Когда я рассказал ему, что мы нахимовцы и шесть лет ходили под парусами на разных судах, то мичман приказал сесть на руль, а сам расположился отдохнуть на сланях. В течение четырех часов мы катали новобранцев под парусом, и в конце пришли на водную станцию в Стрелецкой бухте. Позже я имел возможность неоднократно убедиться, что самое правильное обучение будущих офицеров парусному делу и другим необходимым флотским премудростям было в рижском нахимовском у Безпальчева. А сравнивать мне было с чем: Ленинградское нахимовское, Севастопольское и Калининградское высшие училища, и служба на Каспии. Большинство офицеров не умели, а некоторые и боялись по разным причинам выходить на шлюпке под парусом со своими матросами. Абсолютное большинство курсантов, с которыми я оканчивал училище, не умели вязать морские узлы и пользоваться флажным семафором. Такую же картину я наблюдал и среди офицеров. В Интернете мне приходилось читать домыслы какого-то автора, утверждавшего, что Безпальчев в Рижском нахимовском готовил барчуков и белоручек. Считаю своим долгом полностью не согласиться с мнением этого бессовестного вруна. Из пострадавших в войну пацанов, и часто хулиганов, капитан первого ранга Безпальчев воспитывал достойных людей, как он это понимал и умел, а умел и понимал он многое. Он неоднократно внушал нам, что знания основных положений Уставов поможет нам в дальнейшей службе, и позже – в воспитании подчиненных. Эти внушения большинство из нас старательно мотало на ус. Тех, кто пренебрегал этим советам, дополнительно учил боцман мичман Гуляев. Правда, мичман делал акцент на Корабельном Уставе, и учил, что каждый нормальный морской офицер должен знать Корабельный Устав, как «Отче наш...». Старания этих двух незаурядных педагогов не пропали даром, и часто выручали нас в годы службы.
. Н.А.Верюжский: в тот период капитан 2 ранга В.И.Великий был заместителем начальника штурманского факультета. А начальником - капитан 1 ранга Г.В.Вавилов.
Начинался новый учебный год в новом училище. Начальником нашего штурманского факультета был Герой Советского Союза (Героя получил в войну, будучи капитан-лейтенантом) капитан 2 ранга Великий. По заведенным порядкам, командирами взводов и отделений первого курса становились курсанты выпускного четвертого курса. Очевидно, здесь закладывались азы «дедовщины» в среде будущих офицеров, хотя и не все этим злоупотребляли. Командиром моего отделения был нормальный курсант, а вот командир взвода оказался из любителей поизмываться над подчиненными, и служба мне медом не казалась. Заставить меня пресмыкаться перед ним он не смог при всем его желании. Наряды он мне отпускал не жалея. Особенно ему нравилось заставлять меня драить ротный гальюн (туалет), когда он заступал дежурным по роте или факультету. Возражать было бесполезно. Когда рота отходила ко сну, я опрокидывал на кафельный пол два обреза (таза) воды и старательно наводил порядок. Мой садист, заступив дежурным по роте или факультету, имел право лечь спать через полтора часа после общего отбоя. За это время он раза три-четыре браковал мою работу, и я безропотно выливал два таза воды на кафельный пол туалета. Перед тем, как идти спать, он оценивал мою работу на удовлетворительно и разрешал мне по завершению идти спать. Тут он конечно ошибался. После его ухода я садился на подоконник и засекал время на час или два. Когда моего садиста навещали сладкие сны, я будил его, докладывал, что его приказание выполнено, и я прошу принять мою работу. Не могу дословно воспроизвести его слова, но очень скоро драить гальюн я перестал. А вскоре мой взводный, благодаря моей воспитательной работе, вообще перестал давать мне лишние наряды, и у нас началась нормальная служба.
Нахимовские университеты
Вообще «воспитательных» приемчиков было много. Один из них мне особенно запомнился. Мой комвзвода рядом с ботинками у ножки кровати ставил удобные тапочки, в которых он бежал умываться за час перед общей побудкой. Ночью тапочки прокалывались шилом и прикручивались к полу шурупами. Утром дневальный заранее будил всех командиров и мой садист, спросонья, сунув ноги в тапочки, хлопался носом в паркетный пол. Вскоре он понял, что ломать характеры дело хлопотное, а все мы будем офицерами. Эту задачку мы и решали общими усилиями, как могли.
В конце октября 27-го числа капитан Гуськов построил роту и скомандовал нахимовцам выйти из строя, и остаться дневальными и дежурными по роте. Дальше воспоминания идут со слов моего друга Бори Сиротина. Рота двинулась в Стрелецкую бухту, где была посажена на буксир, который должен был доставить молодых курсантов на легкий (бывший итальянский) крейсер «Керчь» для короткого ознакомления с корабельной службой.
Прохождение в Севастопольской бухте мимо боевых кораблей мероприятие торжественное и красивое. Курсанты не уставали ворочать головами по сторонам. Капитан буксира подогнал свое судно к трапу крейсера «Керчь» по левому борту, чем вызвал гнев вахтенного офицера, который кричал, что это адмиральский трап и буксиру надо перейти на правый борт. Капитан буксира игнорировал команды вахтенного офицера и выгрузил курсантов. На палубе оробевших курсантов встречали командир и замполит корабля. Командир крейсера приветствовал курсантов и пошутил, что их первый заход на борт военного корабля по адмиральскому трапу – это хороший знак, и быть им всем со временем адмиралами. Ни один из нашего выпуска, похоже, так и не стал адмиралом. После командира обучением морской корабельной службе стали заниматься старшины.
Роту разместили в носовом кубрике, где мы должны были провести ночь в подвесных койках. Дело это не совсем простое. К каждому взводу приставили усатого старшину, который начал обучать курсантов необходимым флотским премудростям. Осваивались три упражнения: 1 – как влезть в подвесную койку; 2 – как вылезти из нее без травм; 3 – как увязать пробковый матрац и подушку в аккуратный тюк длиной не более одного метра. На палубе кубрика стоял рундук, в который должны были поместиться три тюка. На рундуке спал счастливчик. Над каждым рундуком в два яруса размещались две подвесные койки похожие на гамаки. Процедуру залезть в подвесные койки освоили относительно быстро, а слезть и не упасть на палубу, было сложнее. Почти вся команда крейсера дружно хохотала над нашими попытками. Только отбой прервал бесплатное представление для команды крейсера. Многие курсанты даже не ходили ночью в туалет, чтобы не грохнуться в темноте с койки. Но к отбою система вылезания была освоена тройками по следующей схеме. На рундуке спал Витя Белов, на первом ярусе спал Саня Сидоркин, на втором – Боря Сиротин. Первым вставал Белов и с рундука помогал вылезти Сидоркину. Потом они вдвоем с рундука вынимали из койки Сиротина. Утром 28 октября на крейсере сыграли побудку, и опять толпа матросов собралась в носовой кубрик смотреть «цирк», но на этот раз большого удовольствия они не получили.
Дальше состоялось торжественное построение на . Позже сыграли команду «Корабль к бою и походу изготовить». Крейсер покинул свою стоянку и вышел в море. Поход проходил вдоль берегов Крыма. Вначале нами осваивались нижние помещения крейсера и только на траверзе Ялты пошли экскурсии на верхней палубе. У торпедного аппарата старшина экскурсовод спросил, у кого есть вопросы. Отличился курсант Стецюренко, который спросил, как торпеда стреляет по самолетам, чем очень насмешил старшину. У 37-мм зенитного автомата матрос делал приборку, и попросил курсантов отодвинуть автомат, чтобы прибрать под ним. Расторопный Саня Кубицкий схватился за станину и позвал всех помочь ему. Все расхохотались. На траверзе Алушты легли на обратный курс и после обеда все курсанты вольно шлялись по кораблю. Около 17 часов на траверзе мыса Херсонес легли в дрейф, чтобы пропустить в Севастополь флагман ЧФ линкор (тоже бывший итальянский) «Новороссийск», который возвращался в базу после артиллерийских стрельб. В Севастополь «Керчь» заходила уже в темноте, и прошла мимо впечатляющей громады «Новороссийска», который стоял на бочках у морского госпиталя. «Керчь» встала на бочку за сухим доком, и курсанты решили хорошенько рассмотреть флагман Черноморского флота утром. Никто не мог предположить, что этот боевой корабль нам больше не удастся увидеть никогда.
Подводный взрыв в носовой части линкора произошел в 1 час 30 минут 29 октября 1955 года. Судя по огромной пробоине, взрыв был страшной силы, но наши курсанты на «Керчи» его не слышали. В 5 часов утра они собрались на баке и могли наблюдать огромное днище перевернувшегося корабля, который почти 3 часа после взрыва находился на плаву. После завтрака к трапу правого борта подошел буксир и доставил курсантов нашей роты в Стрелецкую бухту. Длительное время трагическая гибель линкора и сотен моряков замалчивалась командованием Флота и руководством страны. Все это оказывало самое неблагоприятное влияние на состояние и поведение матросов и офицеров Черноморского флота. Тяжело переживали эту трагедию и жители Севастополя.
К моменту взрыва командир линкора находился в отпуске. Его обязанности исполнял старпом капитан 2 ранга Хуршудов, который вечером 28 октября сошел на берег, оставив старшим на корабле старпома капитана 3 ранга Сербулова. После взрыва линкор приобрел дифферент на нос, который все время увеличивался. Сербулов, выполняя распоряжение зам. начальника штаба флота капитана 1 ранга Овчарова, начал буксировку корабля кормой к берегу. Выполнению этого разумного мероприятия помешали славные адмиралы. К этому времени на борт тонущего корабля прибыла команда высших начальников ЧФ: командующий ЧФ вице-адмирал В.А.Пархоменко, нач. штаба ЧФ вице-адмирал С.Е.Чурсин, член военного Совета вице-адмирал Н.М.Кулаков, исполняющий обязанности командующего эскадрой контр-адмирал Н.И.Никольский, а также начальники особого отдела и прокуратуры. Перед этими специалистами стояли две задачи: 1 – спасать линкор (а значит свои шкуры и должности), 2 – провести немедленную эвакуацию не занятого в работах личного состава. Специалисты стали решать первую задачу. Вице-адмирал Пархоменко приостановил начатую буксировку и решил вести борьбу за живучесть корабля, который тонул. Когда Пархоменко понял бессмысленность своей затеи и отдал приказ о возобновлении буксировки, корабль уже прочно сидел носовой частью на грунте. Все это время на юте толпились около тысячи не занятых в спасательных работах моряков, которым не давали команды на эвакуацию. В результате более 600 моряков погибло, а около 200 было ранено и покалечено.
В годы войны пренебрежением к жизни подчиненных в большой степени отличались действия адмирала Трибуца на Балтике и адмирала Октябрьского (Иванова) на Черном море. Они не ценили личный состав и пытались, в первую очередь, спасать корабли, за гибель которых они могли иметь личные неприятности от Сталина. В Севастополе в 1955 г. даже траурные мероприятия не были должным образом проведены. Приближалась дата 7 ноября, город собирался посетить Хрущев, и никто не решился отменить празднование и парад. В результате гибели «Новороссийска» был снят с должности адмирал В.А.Пархоменко.
Чуть раньше Хрущев снял с должности и понизил в звании адмирала Флота и Главкома ВМФ СССР Н.Г.Кузнецова, поставив на его место адмирала Горшкова, который в течение 1954-1955 годов катал по Черному морю знатных иностранных гостей нашей страны. Н.Г.Кузнецов имел свои взгляды на перспективы развития и строительства флота после войны, которые расходились с взглядами Хрущева. «Большой стратег» Никита Сергеевич считал, что ракета, пущенная с подводной лодки (или даже с катера), способна поразить любой большой военный корабль. И поэтому, в силу своей уязвимости, большие корабли стране и флоту СССР не нужны. Имеющий свое мнение и отстаивающий свои взгляды Кузнецов, очень не нравился Хрущеву в отличие от покладистого Горшкова.
Продолжение следует
