Быть может, если бы вместо завтрака меня пригласили на урок танцев, я возвратился бы обратно.
Мы по тундре, мы по тундре…на собаках…
Но голод – тысячу раз не тетка, а голь на выдумки хитра. Я встал к ветру спиной, и начал медленно двигаться вперед задом. Этот тактический ход оказался удачным, и через несколько минут я сидел за столом. Меня удивило, что никто и не заикался о пурге, хотя, по моему мнению, все разговоры должны были вращаться именно вокруг нее. Травкины вспоминали родной Ленинград, Валера Фёдоров рассказывал своей жене о пошиве зимней шапки и шубы из меха нерпы, Виктор Костырский рассказывал о своей малой Родине – далёкой Абхазии (его родители жили в Абхазии, в городе Ткварчели). Одним словом, все разговаривали на отвлеченные темы – но только не о пурге. Со временем я к этому привык. Уже скоро, как заправский полярник, ездил на собачьей упряжке, ходил на охоту, разделывал туши медведей и оленей, умел протопить баньку, напилить снега для камбуза, самостоятельно ставить капканы на песцов – одним словом, отлично справлялся с делами, не имевшими никакого отношения к работе радиста. На полярной станции все должны уметь делать всё.
Однажды, во время моего ночного дежурства, с Сашей Марковым произошёл курьёзный случай: мы с Сашей дежурили в ночную смену, если сказать точнее, я дежурил, а Саша работал в аппаратном зале в помещении мастерской. Основной работы в эту ночь было мало (так как заявок с радиоприёмного центра о перестройке радиопередатчиков не поступало), я работал телеграфным ключом на радиолюбительских диапазонах. А Саша что-то экспериментировал с кварцевыми лампами (я позже понял, что он хотел изготовить установку для загара в домашних условиях). Он менял трансформаторы, дроссели, ртутные лампы. Собирал различные схемы, но что-то у него не получалось. В результате эксперимента, Саша получил сильнейший ожёг глаз ультрафиолетовыми лучами, так как работал без тёмных очков.
В три часа ночи мне даже пришлось будить и вызывать начальника станции Александра Травкина. Мы с начальником не знали, что делать с Сашей. Мы ему сочувствовали, охали, ахали. Всячески старались облегчить его страдания, но сделать сами ничего не могли. Он лежал на диване в кабинете и сильно стонал, я налил ему полный стакан питьевого спирта, он выпил , но по-прежнему продолжал стонать. Мы плотно закрыли окна шторами, выключили свет. Саша Травкин принял решение - срочно радировать и вызывать из Диксона транспортный самолет. Я в это время промывал ему глаза крепким холодным чаем. Рано утром прилетел транспортный самолет , и Сашу увезли на остров Диксон в больницу. В больнице его вылечили, и через две недели он возвратился. Установку для загара он выбросил и такими экспериментами больше не занимался…
На передающем центре все было построено на абсолютном доверии – наш начальник никогда не проверял нашу работу. И делалось это отнюдь не от равнодушия. Смешно сказать, но даже и сейчас, через четыре десятка лет, мне снятся кошмарные сны, что я проспал срок радиовахты.
РЫБА ОЗЕРА ТАЙМЫР
Припоминается один курьёзный случай из моей практической работы на станции: в конце лета, а лето в Арктике короткое (где-то в середине августа месяца), руководством станции было принято решение организовать группу в составе 3-4 человек на озеро Таймыр за рыбой. На одной из проток озера была построена избушка для рыбаков из Красноярского рыбсовхоза, в которой в летнюю путину проживали рыбаки. В этот раз там находился один рыбак (я его фамилию не помню, но имя я запомнил, рыбака звали Эрик). Он согласился помочь в организации лова и засолки рыбы. В составе группы заготовителей оказался и я как радист. Меня снабдили переносной коротковолновой радиостанцией, запасным комплектом питания к ней. Мне присвоили позывной (UIX-1) и снабдили расписанием связи с базой. На следующий день мы выехали на гусеничном вездеходе ГАЗ-47 в сторону озера Таймыр. В течении дня мы проехали по раскисшей тундре около 40-50 км. И при объезде одной расщелины наш вездеход сильно увяз в болоте и при этом оборвалась одна гусеница. Мы поняли, что без посторонней помощи нам самостоятельно из трясины не выбраться.
Гусеничный вездеход застрял в грязи по самые стёкла…
Я дождался очередного сеанса связи с базой, объяснил сложившуюся ситуацию и попросил помощь, на что получил положительный ответ. На следующее утро к нам пришла подмога: вездеход вытащили из грязи, заменили гусеницу. Мы поблагодарили механиков за оказанную помощь и пошли дальше. Через двое суток наш дружный экипаж вышел к заливу Гафнер. Вдали увидели домик рыбака. Домик располагался на возвышенности у самой кромки воды, но на другом берегу протоки. Чтобы подъехать к рыбацкому домику, нужно было объехать протоку у озера (а это примерно 15-20 км.). После короткого совещания решили идти прямо, т.е. плыть через протоку, расстояние по воде примерно 3-5 км. Примерно в 1 км. от берега у вездехода оборвалась левая гусеница и он потерял плавучесть и стал постепенно набирать воду ( Константин, так звали вездеходчика, неожиданно побледнел и сказал, что впопыхах когда вытаскивали вездеход из болота, забыл задраить люк на днище.) И, естественно, вездеход стал быстро набирать воду и погружаться в озеро. Мы пытались вычерпывать воду, но вездеход тонул, и даже стал заваливаться на правый бок. Мы быстро стали всё содержимое выбрасывать за борт. Я стал сожалеть о том, что не смогу унести радиостанцию (т.к. вес её примерно 10-12 кг.), успел запихать в карманы несколько сигнальных патронов от ракетницы, прихватил переносной радиоприёмник «Спидолу» и совместно с коллегами по «несчастью» мы вплавь стали добираться к берегу. Кое-как мы все четверо выбрались на берег озера, а наш вездеход затонул. В мокрой одежде мы медленно пошли к домику рыбака. Домик оказался пустым, рыбака не оказалось на месте. Позже выяснили, что Эрик заболел и его увезли вместе с заготовленной рыбой. При отъезде рыбак оставил немного продуктов питания: несколько банок свиной тушёнки, сахар, соль, макаронные изделия и немного гречневой и пшённой крупы.
Гусеничный вездеход – основное средство передвижения.
Таким образом, мы оказались без транспортного средства, без продуктов питания и без тёплой одежды и, самое главное, без связи с базой. На следующий день погода резко изменилась, наступила зима. Грянул мороз и выпал первый снег, на улице началась пурга. Температура на улице - 10 гр. Затопили печку и стали думать, что делать и как выбираться из сложившейся ситуации. Константин вспомнил, неподалёку в 1950-х годах был лагерь для политзаключённых. А лагерь действительно был примерно в 2-3 км. от нас. Как только стихла пурга, мы отправились на разведку в лагерь. При осмотре представилась жуткая картина: брошенная гусеничная техника, кругом разбросаны ржавые бочки, рваная одежда и т.д. и т.п… (я представил себе – в каких нечеловеческих условиях существовали и работали здесь ссыльные люди.) И вот представьте себе, я и трое моих коллег оказались здесь, оторванные от цивилизации в жутких условиях. Главная наша задача найти в лагере, что-нибудь съестное. В центре разрушенного посёлка, в бывшей столовой мы обнаружили два мешка ржаной муки и несколько рваных мешков киселя (плодово-ягодного). Мука от сырости слежалась, стала твёрдой как камень, но, тем не менее, мука и кисель, нас спасли от голода в течение трёх месяцев нашего пребывания в ледовом лагере. Мы подобрали себе по размеру сапоги, шапки и ватные телогрейки и стали ждать помощи. Мы, конечно, предполагали и знали, что нас ищут, но связи не было. Наступила суровая зима, озеро покрылось льдом. Там, где утонул вездеход, мы поставили веху. Экспедиция за рыбой затянулась.
Прошло два месяца, вдруг услышали гул самолёта (мимо пролетал самолёт ледовой разведки), я быстро выскочил из домика, поставил на снег несколько патронов от ракетницы (предварительно проковырял в патронах отверстия), протянул нитку и всё это нехитрое техническое устройство облил керосином и поджёг. Устройство сработало, в небо взлетели несколько сигнальных ракет. Самолёт резко изменил курс и стал разворачиваться в нашу сторону. С самолёта нас увидели и выбросили записку (кто мы такие и в чём нуждаемся?). Мы очень обрадовались и сделали большими буквами надпись на снегу….Самолёт покачал крыльями, дал знать что нас поняли, и взял курс на Челюскин. На следующий день прилетел ИЛ-14, сделал над нами круг и сбросил нам несколько мешков с продуктами питания и меховой одеждой и письмом. Из письма мы поняли, что к станции подошло транспортное судно «Кооперация» Всё мужское население и транспорт задействованы, идёт разгрузка судна. Как только закончится разгрузка, за нами выйдет помощь на тракторе. Ждите. Ожидание помощи затянулось ещё на две недели. По прибытие помощи, мы стали готовить подъём и буксировку утонувшего вездехода. Вездеход общими усилиями мы вытащили из озера и отбуксировали на базу – но это уже другая история.
Коллектив радиолюбителей-коротковолновиков на станции: Федоров Валера, Андреев Валера, Марков Саша, Костырский Виктор и я, успевали поддерживать радиосвязь с радиолюбителями бывшего Советского Союза. А также поддерживали радиолюбительскую связь со странами Европы, Америки, Австралии, Новой Зеландии. Иногда на связи была Антарктида.
Радиолюбительская станция мыса Челюскин - позывной « UA0KAE» - работала и днём и ночью. Едва ли не с каждым уголком планеты, где есть коротковолновики, мы устанавливали двухсторонние радиосвязи. Я постоянно поддерживал связь со своими земляками из города Калинина (хорошо помню Николая Берёзкина, Воловика и др.). Уму непостижимо, что делается в эфире …в радиорубке громко и жалобно пищит морзянка, несутся точки и тире, обгоняя друг друга, будто боясь, что их остановят. Тысяча слов в минуту на всех языках мира. Сплошной хаос. Но все очень просто. Никакого хаоса нет. Весь мировой эфир поделен. Поделены радиоволны, поделены частоты, поделены зоны, пояса, время. Поделены буквы латинского алфавита, их комбинации дали возможность присваивать отдельные радиопозывные миллионам радиостанций, каждому кораблю, каждому судну, береговым станциям. И все позывные занесены в специальную книгу, и любой радист мира без особого труда может найти их. Слушать в эфире, о чем говорит мир, интересно: переговариваются летчики самолетов ледовой разведки, моряки, геологи, радисты ледоколов, рыболовных траулеров, транспортных и грузопассажирских морских судов…
«… Дизель-электроход закончил выгрузку на Северной земле и просится домой в Мурманск, но ему велят следовать в порт Тикси тчк»;
«… На мысе Желания сообщают из Москвы, что родился сын, и спрашивают, как его назвать»;
.«… Аэролог с дрейфующей станции Северный полюс-15 просит своего приятеля выслать 200 рублей матери в Ленинград»;
«… Из п.с. Уединения – врач вылетает Диксона тчк обеспечьте прием вертолета тчк очень волнуюсь тчк Ира тчк ».
Хороший радист должен знать азбуку Морзе, работать на телеграфном ключе, знать международный Q – код, держать в уме бесчисленные комбинации радиоволн, частот, позывных и с каждым поворотом ручки настройки (лимба) находит в этом, казалось бы, немыслимом хаосе именно того, с кем хочется поговорить.
Играем в футбол с экипажем атомного ледокола Ленин 1967 год.
Чисто служебных «морских» переговоров не так уж много. Моря и океаны полны пассажирских, рыболовецких и транспортных судов, радиостанции береговых и островных полярных станций И редкий пассажир откажет себе в удовольствии послать весточку родным или друзьям из Арктики, Атлантики или из Тихого океана. Идут радиограммы, длинные, короткие, остроумные, нежные, грубые, унизительные, властные. Летят в эфире слова. Днем и ночью, медленно и с бешеной скоростью. Заполнен, забит эфир звуками…Но наступает минута, нет секунда, одна и та же секунда для мирового водного пространства, когда все резко обрывается. Эфир замолкает. На полуслове умолкают все судовые и береговые радиостанции всего мира. Наступают минуты молчания – об этом знают все радисты в каждой стране мира. Если посмотреть на циферблат часов то эти минуты наступают с пятнадцатой до восемнадцатой и с сорок пятой до сорок восьмой минуты каждого часа. Сорок восемь раз в сутки с перерывами в полчаса длится трехминутное молчание. На циферблатах часов, установленных в радиорубках береговых и судовых радиостанций, два ярко-красных сектора от центра к окружности пересекают эти минуты: (остановить передачу!) И все судовые и береговые радиостанции автоматически перестраиваются на аварийную частоту – ( 500 КГц). И все радисты вслушиваются, никто не имеет права работы в эфире, кроме судов, или самолетов терпящих бедствие. В эфир, на этой частоте, можно выйти только с единственным словом: «SOS». Три точки три тире три точки: « … - - - … » ( СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ…).
Для этого и замолкают все береговые и судовые радиостанции, чтобы услышать этот одинокий сигнал бедствия, если он раздается.… Поистине братский закон моряков всех стран мира.
Продолжение следует
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
