Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Унификация беспилотников

"Эникс" рассказал,
как унифицировать
беспилотники

Поиск на сайте

Взморье. И.Н.Жданов. Часть 16

Взморье. И.Н.Жданов. Часть 16

По классу несется тревожный шелест лихорадочно листаемых страниц. Вопросы Чердакова всегда неожиданны и могут относиться к любому разделу русской литературы. В последние дни мы повторяли Пушкина, и на прошлом уроке Чердаков спросил у Толи Замыко, как он относится к статьям Писарева о Пушкине. Толя, разумеется, не читал Писарева Он вообще не любил критиков и называл их «паразитическими наростами на здоровом теле мировой литературы».
– Я хорошо отношусь к статьям Писарева о Пушкине, – храбро ответил Толя.
– Почему же вы хорошо относитесь к статьям Писарева о Пушкине?– последовал коварный вопрос.
– У меня нет оснований относиться к ним плохо,– сдаваясь, вздохнул Толя.– Я не настолько близко знаком с Писаревым, чтобы испытывать враждебное чувство к его статьям.



Писарев Дмитрий Иванович. Собрание сочинений

Чердаков любит честных: Толин ответ остался без последствий, то есть без «пары».
На этот раз к доске вызван Паутовский. Он шевелит носом, двигает непомерно развитой нижней челюстью и делает страшные глаза. Волосы у Паутовского растут ежиком почти от самых бровей, и этот ежик тоже шевелится, когда он морщит кожу на лбу при усиленном мышлении.
– Итак, уважаемый, сообщите нам, что вы знаете о маленьких трагедиях Пушкина.
Паутовский никогда ничего не читал, кроме басен Крылова и книжечек про шпионов из серии «Библиотечка военных приключений».
– Маленькие трагедии?.. Это когда...– начал было он, но тут же умолк, изобразив смущение и растерянность якобы от неожиданности вопроса, и попросил голосом профессионального вымогателя: – Может, вы мне, товарищ капитан, вопросик наводящий зададите? А то все как-то смешалось, знаете ли...

– Ну, попробуем наводящий вопросик,– нервно улыбнулся Чердаков.– Расскажите о «Моцарте и Сальери».
Паутовский возвел глаза к суровому портрету маршала Малиновского в поисках сочувствия и поддержки, потом опустил их долу и засигналил мне недвусмысленными подмигиваниями. Я повернул голову к окну, посмотрел на серо-голубые трубы «Авроры» и сказал вполголоса, адресуясь в космическое пространство:
– Моцарт дружил с Сальери...



М.А.Врубель. Моцарт и Сальери.

– Моцырь жил с Сальерой,– немедленно подхватил Паутовский.– А Сальера... Сальера...
– Его отравила,– вздохнул я и с сожалением посмотрел на обреченного. Паутовский повторил конец фразы и умолк окончательно. Тридцать здоровенных парней, с трудом сдерживавших в течение двух или трех минут сокрушительный хохот, одновременно ахнули – и кто-то упал со стула. Чердаков поднял голову, но все было кончено, только Пожилой, до которого все доходит на несколько минут позже, чем до большинства человечества, продолжал радостно улыбаться.
– Милющенко!.. Какого балла, по вашему мнению, достоин ответ Паутовского?
– Самого низкого,– горько вздохнул честный Пожилой.

– Нет. Никакого!– отрезал Чердаков.– Единица и двойка ставятся за плохие знания. За полное отсутствие знаний оценку поставить нельзя... Садитесь, Паутовский. Вы в этой четверти не будете аттестованы по моему предмету. Можете считать, что эти полтора месяца вы не существовали.
– Я учил!.. Я выучу!– канючил Паутовский.– Я на всех уроках присутствовал, как это я не существовал?.. Я «Незнакомку» до середки знаю.
– Что?!– растерялся Чердаков.
– Прочитать?– обрадовался Паутовский и, не дожидаясь разрешения, принялся декламировать стихотворение Блока. Сначала все шло скучно и гладко. Потом Паутовский вдохновился и в последние заученные им строчки – «И пьяницы с глазами кроликов «in vino veritas» кричат»– вложил столько чувства и экспрессии, что все шесть плафонов тонко зазвенели, когда он рявкнул:
– И кролики с глазами пьяницев «пингвине меритас» кричат!



Илья Глазунов. - Иллюстрации к классике. НЕЗНАКОМКА (Стихи Александра Блока)

В классе наступила тишина: все беззвучно хохотали, раскрыв рты и задыхаясь.
– Не терзайте слух интеллигентного человека!– с пафосом сказал Чердаков и, не обращая больше никакого внимания на Паутовского, машинально поставил в журнале против его фамилии знаменитую «птицу-тройку».
Теперь начинается самая интересная часть урока: Чердаков подходит к окну, подносит к подбородку сцепленные руки и произносит задумчивое «ага». Потом он резко поворачивается и, пробуя свой раскатистый голос, называет тему:

– Сегодня мы познакомимся с творчеством Серафимовича. В программе этого нет, знать не обязательно, но необходимо, – этим каламбуром Чердаков начинал почти все свои лекции. Он прекрасно читал и ценил это качество в других. Читал он так громко и выразительно, столько неподдельного страдания и счастья вкладывал в чужие слова, что иногда в соседних классах преподаватели заслушивались и путались в объяснении теорем или химического строения белков.
Вечером, во время приготовления уроков, у меня в голове вспыхнула идея, и я обнародовал ее на перемене.

– Питоны!– сказал я. Это слово было чисто диалектическим, местным и представляло собой свободный вариант другого слова – воспитанники.– Питоны, не пора ли нам подумать об издании своего журнала?
– Пора!– сказали питоны.
– Назовем же его «Пингвино меритас» и увековечим тем самым жизнь и злодеяния нашего знаменитого современника Паутовского, а заодно и сегодняшний незабываемый день, когда все просвещенное человечество узнало, наконец, имя любимой женщины великого композитора Моцыря, неправильно называвшегося до сих пор во всех письменных первоисточниках Моцартом... Возьмем же эпиграфом для нашего журнала благоуханный перл Паутовского: «Моцырь жил с Сальерой».
– Возьмем!– сказали все, и на следующем уроке стояла жуткая тишина, только скрипели перья да трещали вырываемые из тетрадей листы. Первым на перерыве подошел ко мне Цератодус. Лоб у него был влажный, а глаза светились вдохновеньем:
– Вот, читай!.. Еле сочинил.



В.Корнеев.

Я увидел жирные буквы заголовка «Корабль», чуть пониже – «стих» и еще четыре строчки:

Надо мной железо,
Подо мной вода.
Я наверх залезу –
И кругом вода.

Я похвалил рифму «железо – залезу» и принялся за другое произведение, пришедшее без подписи:

Ночь. Фонарь.
Подхожу и глажу пса.
Пес рычит.
И я рычу.
Пес молчит,
А я все рычу.
Я животное перерычал.



Стихотворение почему-то называлось «Метаморфоза», и в углу тетрадного листа была скромная приписка: «Вольный перевод оттуда сюда и обратно». Я решил, что анонимные вирши не лишены приятности для глаза и дают работу мозгу.
Комсорг Игорь Суетов отнесся к нашей затее неодобрительно и хотел было идти согласовывать с кем-то этот вопрос. Но потом так увлекся, что начал писать повесть про шпионов под названием «Выстрел в темноте», и в первом номере журнала был помещен такой интригующий отрывок:
«Грянул выстрел... Где-то посыпалась штукатурка. Завыли коты.

– Это опять Черный Джон,– сказал молодцеватый лейтенант Петров.
– Да, его когти,– отозвался подтянутый майор Иванов. Отличник боевой и политической подготовки старший сержант Сидоров шагнул навстречу опасности». (Продолжение следует.)
На первой странице журнала красовался портрет Паутовского, провозглашенного десятой музой, покровительницей всех искусств и ремесел, процветающих в нашем взводе. Его голову обнимал сверкающий нимб, а из-за плеч торчали крылышки. Тут же блистал красотами каллиграфии его бессмертный афоризм. Дальше шли стихи и проза вперемежку, а в конце, как и положено, критические статьи. Жемчужиной критического отдела был панегирик Толи Замыко, посвященный открытию журнала и основным законам механики. Толя, написав эту небольшую статейку, немедленно перевел дело на свои излюбленные рельсы: стал изобретать карманный печатный станок.

САМ ДУРАК

В выходной день утром ко мне подошел Пожилой. Вид у него был виноватый. Он сутулил тяжелые плечи и не поднимал глаз.
– Пойдем,– сказал он.– Я не буду звонить ей один.
Я оценил его запоздалое благородство и отметил про себя, что он провел довольно беспокойную ночь, отважно и бесполезно сражаясь с собственной совестью. Совесть победила, вероятно, только перед подъемом, о чем свидетельствовали набрякшие веки и серый налет усталости на лице Пожилого.



Мы спустились в вестибюль, я бросил в автомат монету, а Пожилой набрал по бумажке номер.
– Алло! Ольга?.. Доброе утро! Это мы... Да, я и Володя... Он здесь, рядом... Хорошо, я передаю ему трубку.
– Здравствуйте, Володя!– услышал я грудной, немного глуховатый голос Ольги. Такие голоса бывают у драматических героинь.
– Здравствуйте,– ответил я и прочно умолк.
– Вы не обиделись на меня в прошлый раз? Наверное, я что-нибудь не так сказала?
– Нет, все так.
– Почему же вы ушли?.. Вам стало скучно?
– Да, мне стало скучно.
– Ах, вот как!.. В таком случае я могу не приглашать вас в Эрмитаж. Передайте, пожалуйста, трубку Вите.
Я машинально отдал трубку, обозвал себя кретином и отвернулся.
– Нет, нет! Мы придем вдвоем!– говорил в телефон весь потный Пожилой.– Он пошутил, честное слово, пошутил... Володя, скажи, что ты пошутил.
Я нагнулся к трубке и сказал грубо:



– Нет, я не пошутил... Но я все же приду в Эрмитаж, потому что все имеют право ходить туда... Независимо от приглашения.
– Дурак!– шепнул Пожилой и ткнул меня кулаком в бок.
– Сам дурак!– ответил я и стукнул его по спине.
– Оля, я вешаю трубку – тут очередь... Значит, договорились? Ровно в два часа у входа.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), Карасев Сергей Владимирович (КСВ) - архивариус, Горлов Олег Александрович (ОАГ) commander432@mail.ru, ВРИО архивариуса


Главное за неделю