В течение длительного времени заседала правительственная комиссия по расследованию причин аварии и мерах по спасению лодки. Решался вопрос нейтрализации радиоактивного излучения реактора левого борта, которое превышало установленные нормы. Какие вопросы там обсуждались, я не знаю, да нас и не информировали об этом. В конце концов, академик Александров, бывший в этой комиссии, сказал, что надо «глушить» реактор, т.е. экранировать его так, чтобы уменьшилось излучение. Он сказал, что если обслуживать реактор без экранирования, тогда у нас в стране людей не хватит. А поскольку в то время отношения наши с бывшим союзником Китаем были далеко не дружественными и надеяться на то, что они «помогут» нам своими людьми, не приходится, единственно правильный выход – заэкранировать свинцом реактор. Эти рассуждения Александрова (касательно китайцев) были в определённой мере юмором, но по существу были единственно верными. Ну, вы знаете об операции «Дробь», когда со всего Союза собрали свинцовую охотничью дробь, нашили небольшие мешочки, наполнили их мелкой дробью, и личный состав всех кораблей 17 дивизии подводных лодок во главе с командирами лодок прошёл через 4-й отсек К-27 и забросал этими мешочками с дробью реактор левого борта. Это дало возможность привести практически в норму радиационную обстановку. Но до этого момента условия, повторяю, были весьма сложными.
Так вот, как пример самоотверженности личного состава, могу привести тот факт, что не было ни одного случая, когда бы матросы, старшины и офицеры пожаловались бы на то, что им приходится работать на корабле в условиях повышенной радиации. А когда мы с Полетаевым собрали личный состав и поставили перед ним главную задачу экипажа в тот период, то на мой вопрос, что необходимо сделать, чтобы обеспечить выполнение, матросы и старшины попросили обеспечить горячий чай для той смены вахтенных, которые будут сменяться в 24 часа. Конечно, это было сделано, и о просьбе личного состава я, докладывая члену Военного совета, также проинформировал его, он только и сказал: «Молодцы, сыновья». На отношение личного состава к своим обязанностям повлиял и трагический случай гибели электрика старшины 2 ст. Ивана Пономаренко. Он погиб где-то через несколько дней, когда лодка стояла у причала. Как дежурный электрик, он должен был спуститься вниз в кормовой входной люк и пройти в носовые отсеки, выполняя необходимые меры. По приказу вахтенные, проходя через четвёртый отсек, должны были одевать ИДА. Ну, вы, вероятно, помните, что ИДА обычно одевали с помощью второго человека, и там необходимо было соблюдать выдержку, после включения в аппарат 1,5–2 минуты, чтобы убедиться, что аппарат заработал. До конца все эти требования не были соблюдены, и Пономаренко, спустившись в 7-й отсек, успел только перейти в 6-й и задохнулся от кислородного голодания. В дыхательный мешок кислород не поступал, а того, что там в мешке было, хватило только на время спуска и на несколько шагов до 6 отсека. Случай трагический, тело погибшего моряка отправили на родину в Обуховский р-н Киевской области. Но этот случай ещё больше повлиял на повышение ответственности каждого подводника при обслуживании корабля.
Думается, что факт, который я вам сообщил, тоже может вызвать интерес у читателей вашей будущей книги. Не знаю, чем объяснить его, но излагаю фактическую сторону дела. Вы знаете, что старшиной команды спецтрюмных в нашем 2-м экипаже был Николай Логунов, тогда он, кажется, был главным старшиной. Он был женат, имел сына, годика три ему, кажется, было, во всяком случае, был ещё маленький. Логунов Н. получил такую дозу радиации, что по всем медицинским данным он должен был умереть в числе первых. Когда их (я имею в виду наиболее пострадавших) переправили в медицинскую Академию в Ленинград, его жена Маша забрала ребёнка и находилась в академии (ей там дали уголок) при Николае. Она знала, как начали умирать ребята, а они лежали в отдельных палатах, но Николаю говорила, что все ещё живы, и в то время, когда муж переносил тяжёлые формы лучевой болезни и понимал, что ему долго не протянуть, она настойчиво внушала ему, что он будет жить, что он должен жить, не может он оставить такого маленького сыночка. И многие другие доводы она приводила мужу, делала всё возможное, чтобы облегчить страдания Николая. Ну, как известно, он остался жив. Правда, ему отняли до колена одну ногу, на руке у него долго не заживала язва, ему пришивали руку к животу и таким образом залечили эту язву. Короче говоря, он остался жив, и когда я поехал в 1968 году в отпуск в конце декабря, то по дороге на юг заезжал к нему в академию: он ещё там лежал. В Ленинграде я встретил нашего бывшего спецтрюмного Ращупкина и спросил его, как Николай себя чувствует, можно ли ему что-либо пить. Он сказал: «Берите коньяк и идите, это он уже может». Так вот я встретился с ним, распили мы этот коньяк. Маша тоже была при нём. В общем, он остался жив: дали ему квартиру в Ленинграде, и он там находился длительное время под наблюдением медицины. Кстати, весной этого года, когда на все лады в нашей, да и в российской печати в особенности, и на телевидении «разыгрывалась» карта трагедии с «Курском», в одной из телепередач показывали Николая Логунова, не знаю, какого года эта запись, но он там говорил о себе и сказал, что он стал алкоголиком. Какая его судьба – не знаю.
Отступая от изложения, скажу, не знаю как вы, а я резко отрицательно отношусь к этой «гласности», к этим шоу, которые разыгрываются на трагедии «Курска». Это ведь кому-то нужно держать в напряжении миллионы людей, не считаться с чувствами родных, близких, да и тысяч моряков-подводников. Во всяком случае, в таких делах надо знать меру. Кстати, люди моего возраста, особенно друзья-подводники, тоже придерживаются такого же мнения. Так вот, этот феноменальный случай с выздоровлением (вернее, что остался жить) Н.Логунова ещё раз свидетельствует, может и косвенно, о значении и роли женской любви и верности в жизни человека вообще, а у моряков в особенности. Да известен же вам, наверное, и тот факт, что молодая жена спецтрюмного Петрова (это был спецтрюмный из нашего экипажа), а он только-только зарегистрировал свой брак с ней, и она жила где-то в центре России, когда её вызвали в Ленинград, и она его увидела, сказала, что жить с ним не будет. Не знаю, каким образом (мне об этом рассказывали наши моряки, вернувшиеся из Ленинграда) ему стало об этом известно, он отказался от лечения и вскоре умер. Думаю, что это факт тоже довольно красноречивый.
Николай Логунов, его сын. Жены подводников - Мария Логунова, Светлана Петрова, Людмила Немченко (справа налево).1967 год. Северодвинск.
В заключение хочу сказать, что деятельность личного состава К-27 и первого, и второго экипажа, заслуживает высокой оценки. Без шума и крика работало абсолютное большинство не на страх, а на совесть, не ожидая и не требуя наград и поощрений. Сегодня нам кажется, с точки зрения сегодняшнего дня, сделано было не всё, чего заслуживали эти люди. Но тем не менее, я думаю, если вам удастся закончить эту работу, которую вы начали, написать о трагедии К-27, то надо, чтобы это была память не о людях, обиженных тогда и не получивших должного признания, а о людях, верных до конца своему долгу, наследниках традиций нашего флота и поколения, одержавшего победу в Отечественной войне. Как бы ни ругали Советскую власть нынешние правители – грабители и воры, но возникает большое сомнение в том, что они сумеют воспитать сегодня людей, подобных нашим, уже ушедшим и ещё живущим товарищам. Вячеслав Николаевич, теперь о некоторых людях, которых следовало бы вспомнить. Можно привести в пример наших прекрасных офицеров. Одним из них был Егор Андреевич Томко, капитан 2-го ранга, старший помощник командира экипажа. Служил он в экипаже немного. Он пришёл в экипаж несколько позже меня в 1966 году. До этого служил на средних дизельных лодках, прошёл школу строевых офицеров, затем год проучился на факультете политического состава Высших специальных офицерских классов ВМФ и в Гремиху пришёл на должность заместителя командира пл по политической части на дизельную«эску». С неё и был назначен в старпомы на экипаж. Офицер был прекрасный, грамотный моряк, высокоорганизованный, справедливый и требовательный, нравственный, хороший семьянин, замечательный товарищ. Вы знаете, какие высокие требования предъявляет служба на подводных лодках. Так вот, Томко Е.А. не переставал никогда учиться и учить других, у личного состава он пользовался непререкаемым авторитетом. И неслучайно, что он в своей дальнейшей службе заслужил звание Героя Советского Союза за освоение новой техники, занимал высокие должности и был назначен начальником Военно-морского училища подводного плавания им. Ленинского комсомола. Где он сейчас, чем занимается, не знаю.
Похоронен в Санкт-Петербурге на Смоленском православном кладбище. О Новицком Геннадии Гелиодоровиче. Фигура и личность этого человека далеко неоднозначная. Задатки у него были хорошие. Энергичный, инициативный, имел хорошую физическую подготовку, любил спорт. Общительный в коллективе, контактный человек. Море любил, службой не тяготился, имел хорошие организаторские способности, мог поднять личный состав на решение задач службы. Всегда старался, и у него это получалось, чтобы его экипаж, кубрик, где размещался личный состав, корабль был лучшим. Как пример этого, когда лодка пришла в 1965 году в Северодвинск, её обслуживал первый, ваш экипаж. Мы жили на берегу. В казарме в кубрике одну из комнат Новицкий, как старпом, оборудовал под спортзал: маты для борьбы «достал» в Доме офицеров, снаряжение для бокса (перчатки, груши и т.п.) приобрел там же, штанга, гири, гантели, лавки для спортзала, шведская стенка, с художниками оборудовал стенд по истории олимпийского движения. В своё время, когда приезжал в Северодвинск адмирал Касатонов В., зам. главкома ВМФ, командир бригады ПЛ привёл его в кубрик к Новицкому. Адмирал, посмотрев этот «спортзал» (а это была обыкновенная комната), сказал командующему флотом: «Распространите этот опыт на флоте» и, подойдя к скамейке, взял двухпудовую гирю и выжал её несколько раз. Мы потом смеялись: он показал, что рано некоторые метят на его место.
Новицкий Геннадий Геллиодорович
Вот ещё пример: вы знаете, что на флоте в наше время «шило» (спирт) было «всеобщим эквивалентом». Г.Г. нужно было «провернуть» какую-то сделку. В это время 1-й экипаж уехал в отпуск, и лодку обслуживали мы. Г.Г. в качестве командира пообещал работникам завода, связанным со спиртом, «достать» в августе путёвки в Крым, зная о том, что в августе мы лодку передадим 1-му экипажу. Конечно, работники пошли на сделку, дали спирт, а в августе пришли к командиру ЖМТ за путёвками. Когда их привели на плавбазе к «командиру»: там сидел Паша Леонов, ни сном, ни духом не имевший понятия о каких-то путёвках. Никогда за четыре года, что я с ним служил, он ни с одной своей сделки лично для себя не имел ни копейки. Его интересовала не материальная цена, а достижение поставленной цели. Если говорить о Новицком как об офицере-командире, то в его назначении командиром второго экипажа сыграло его умение заботиться о чести экипажа, забота о моряках. Мои отношения с ним были нормальные. Ко мне он относился, когда было нужно, официально, я это воспринимал как должное, в повседневной жизни смотрел на меня, как на старшего товарища, прислушивался к моим советам, активно помогал решать сложные бытовые вопросы. Надо сказать, что он писал хорошие стихи, юмористические пожелания. В глазах моряков и старшин срочной службы Новицкий был «своим» командиром, они ему доверяли и готовы были выполнить любое указание, приказ. Они его уважали за доступность и за то, что он делал всё, чтобы у него в команде всё было лучшим. Ну, вы, наверное, помните, что в кубрике у Новицкого и на берегу только у него был дневной свет – это штрих, но он для него характерный. Расстались мы с ним искренне, по-товарищески. Я впоследствии узнал, что он был назначен начальником тыла на флотилии, которая организовалась в Гремихе. А это была его стихия. Чем его служба закончилась в Гремихе, не знаю. Знаю только, что Гена многое сделал, чтобы в Гремихе поставили памятник экипажу К-8, потонувшей в 1970 году, кстати, ходил на ней в поход В.В.Анисов, зам. командира по политчасти первого экипажа К-27.
Подводники АПЛ 1974-1977гг. Стоят слева на право: Пашикян Р., Беляев Саша – гидроаккустик, Бакаунин Женя – трюмный, Козин Сергей – электрик, Астров – турбинист, Скурихин Юра – рефрежераторщик, Абдрафиков Рома – торпедный электрик, сидят – Филипов Андрей – турбинист, Богомазов Олег – турбинист, Новицкий Г.Г. – командир АПЛ, Терентьев Алексей – турбогенераторщик, Маслобойников Юра – спецтрюмный.
В этом году весной ко Дню Победы мне присылал письмо контр-адмирал Борис Манишвили, бывший командир К-5, а затем начальник тыла Иоканьгской ВМБ, так он мне сообщал, что трагически погиб Новицкий. Но где, не сообщил.
Организатор и душа создания очерков по истории Тбилисского нахимовского училища.
Медведев Виктор Михайлович
Мешков Олег Константинович
Мешков Олег Константинович - автор книги "Верноподданный" (эссе о Холодной Войне на море). - Санкт-Петербург: «Слава Морская», 2006 г.
Наумов Владлен Васильевич
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Уважаемые члены Союза выпускников СВВМИУ и сочувствующие!
«Союз выпускников СВВМИУ – Голландия» проводит 17 марта 2012 года (в субботу) празднование Дня подводника и 3-летие Союза. Праздник планируется провести на территории СПМБМ «МАЛАХИТ». Праздник начнётся в 14.30 и продлится до упора.
Билеты на праздник можно получить в Малахите, в Адмиралтействе или у распространителей (стоимость билета - 1500 руб.).
Справки можно получить у Александра Матвеевича Филиппова +79219359478 или Владимира Михайловича Ашика +7912219002
ЯН ТОПОРОВСКИЙ, старшина 2-й статьи, трюмный АПЛ К-27:
«После прихода лодки в базу вас отправили в санчасть, а удерживать её на плаву и сменять ребят, которые тогда пришли с моря – отправили нас. Несли вахту по 4–5 человек на весь корабль. И в первые же дни надо было лодку отогнать к другому причалу, ибо очень близко были дома, казармы, а может и лишние глаза. И тогда пришёл Новицкий Г.Г. – он в рубке, я – один на центральный отсек, ребята в девятом, первом и ещё где-то по человеку. Переводили на электробатареях. Нам никто не говорил как себя вести на лодке во время радиоактивного заражения. Проходили через санпропускник, переодевались в рабочую форму (но нижнее бельё, майки, трусы – всё это оставалось при нас: и при входе, и при выходе) и ещё никакого душа или обработки мы не проходили – разносили «грязь» по всей Гремихе, казарме, столовой. Ведь как я помню, баня была не каждый день. Единственное, что нам выдавали, это «карандаши», с которых снимали показания при выходе, да лепестки на нос и рот. Но работать в них было неудобно, да и выдавали их нерегулярно. Никакого инструктажа не проводилось. Знали, что опасно, но настолько – никто не знал. И медосмотры (анализы крови) в медсанчасти не брали. Только в сентябре–октябре, когда я почувствовал себя плохо, сам пошёл в санчасть. И некая дама, сделав анализы, ужаснулась моим белым и красным кровяным шарикам. Мне дали освобождение на три дня!!! Это потом я узнал, что это более опасно, чем думал. Нёс я вахту в центральном отсеке. Однажды в отсек зашли командир Новицкий Г.Г. и с ним, видимо, начальник береговой радиационной службы. Новицкий спросил меня о чём-то, я ответил и повернулся к своим манометрам, а сзади услышал голос начальника радиационной службы, который говорит Новицкому: «Пошли отсюда быстрее, здесь очень опасно!»
В центре Ян Топоровский с товарищами по экипажу. Гремиха. 1968 год.
Я повернулся к Новицкому и посмотрел на него. Он, мой командир, покраснел, как рак. А через секунду – они быстро вышли через боевую рубку и ушли. А я и ребята – остались. Ты, знаешь, Слава, что лодка наша готовилась в длительный поход и была загружена провиантом под завязку. И когда случилась ядерная авария, весь этот провиант после прихода её в базу выгрузили на пирс. И всё это лежало без надлежащего присмотра. Мы ели всё это, запивали вином, которого было вдоволь на корабле. А рядом – ребята с дебаркадера всё это тоже воровали и с великим удовольствием ели. И так мы всё это «уничтожали» долго, пока не выставили охрану. Почти до самой демобилизации. Везде на лодке было вино, спрятанное ребятами. Не говоря уже о спирте для протирки механизмов. Если говорить о командирах и офицерах, то запомнился мне Ким Мартыненко (если не ошибаюсь). Очень хороший человек. Он выбирал, кого послать в реакторный отсек. Меня или Ваню Пономаренко. Ваня только сдал смену, я принял. Он остановился на Ване – это его был подчинённый, он хорошо его знал. Ваня взял ИП-46, Мартыненко его проверил и привязал страховочный пояс. Ваня пошёл в отсек через верхний люк. И через некоторое время задохнулся в ИП. Офицер делал ему искусственное дыхание, умолял: «Ванечка, дыши!», но не помогло. Он умер в скорой. Вот такие мои воспоминания. Очень не хочется об этом писать, ибо понимаешь, что никто нами не занимался. Просто предали.»
Из письма старшины 1-й статьи ВИКТОРА БАЛАШОВА – трюмного корабля (Татарстан):
Ст. 1 ст. турбинист АПЛ В. Балашов. 1968 г.
«Здравствуй, Слава! Сколько воспоминаний и переживаний нахлынуло после твоего письма, не спал ночь. О тех далёких событиях. Осенью 1968 года нас снова направили в госпиталь, но только уже в Ленинград. Там пролежали до конца января 1969 года, а затем ВВК комиссовала ряд моих сослуживцев, а мне сказали идти дослуживать на берег или на свою лодку. Я выбрал свой корабль. Ушёл осенью 1969 года мл. лейтенантом запаса. После службы переехал в Нижнекамск, где и проживаю по настоящее время. Женат, двое детей. Сын и дочь. В 2007 году ушёл на пенсию. Многие годы добивался Справки из госпиталя с указанием полученной дозы. Всё было напрасно. Мне отвечали: «Всё секретно, требуется разрешение из Москвы». И всё-таки добился, чтобы стать членом ВПОР. Являюсь инвалидом 3-й группы общего заболевания. Перенёс три инсульта, последний в 2007 году. Но и в больнице, и на комиссии мою инвалидность отказываются связывать с облучением, полученным во время службы на АПЛ К-27. И это при том, что рука, нога с правой стороны очень плохо «слушаются». Пишу плохо, хуже первоклассника. Моя пенсия 6500 рублей. Льгот нет. Вот так наше государство о нас «заботится». Спасибо тебе за письмо.» Виктор Балашов
Из письма старшего матроса, электрика АПЛ К-27 НИКОЛАЯ МЕЛЬНИКА автору (2008 год, Крым):
Подводники К-27 возвращаются на базу после длительного лечения в военном госпитале. Июль 1968 год. Палуба теплохода "Вацлав Воровский". Сидят (слева направо): Н.Мельник. В.Газин, М.Мулюкин. В.Мазуренко. Стоят: А.Гризлов, В.Котельников, В.Овчинников, Г.Храмцов, Ю.Вовк.
«Здравствуй, Слава и вся твоя семья! Спасибо за заботы, которые ты проявляешь о своих бывших сослуживцах, в части получения ими льгот. Я, честно говоря, вычеркнул из жизни те годы службы. Не хотел о них вспоминать. После демобилизации я долго болел, но с Божьей помощью восстановился. Мне ещё тогда при лечении в госпитале в Ленинграде после выписки предлагали 3-ю группу инвалидности. Но я отказался. Представляешь, что такое демобилизоваться с инвалидностью и приехать в своё село. Для меня это был бы позор! Работы в селе не было, и я завербовался на стройку в Крым. Было это в 1969 году. Там и сейчас проживаю. Построился, женился. Вырастил двух сыновей. Оба живут отдельно от нас. Один – в России, второй – в Балаклаве. Мы с женой на пенсии, но держим скотину, разную птицу. Без этого просто нам не прожить. Пенсия моя маленькая, с женой около 600 грн (около 3000 руб.). Если бы не корова да птица, то могли и ноги протянуть. В Крыму, особенно летом, всё очень дорого. Да и болеем часто, надо приобретать лекарства, а они очень дорогие. Вот такая, Слава, наша жизнь. Попробую поехать в свой районный военкомат, чтобы они там сделали запрос в Москву по части моего участия в ликвидации ядерной аварии на нашей лодке в мае 1968 года, и может, посодействует в этом деле и наш сельсовет. Конечно, если получится надбавка к моей пенсии, это хорошо, да и оплата за коммунальные услуги – тоже стану платить меньше. Если что прояснится, потом напишу. До свидания. Николай.»
P.S. Вот такое письмо получил я в 2008 году. Прошли месяцы. Из последнего общения с Николаем по телефону узнал, что военкомат по его просьбе сделал запрос в Москву, ждал ответа около семи месяцев. Ответ гласил, что старшему матросу Мельник Николаю Алексеевичу необходимо собрать с десяток справок, подтверждающих его пребывание на АПЛ во время ядерной аварии 24 мая 1968 года, и направить их в Москву для дальнейшего рассмотрения.
Сослуживец Н.Мельника по команде электриков:
Насчет Коли Мельника. Когда нас уставших переодели в чистую робу, покормили и дали команду ко сну, дневальным по роте (учебного отряда) первым поставили Николая, и вот в роте тишина и вдруг телефонный звонок и ответ Николая: "Дневальный по хате хлопыць Мыкола в трубочку слухае" Так он до конца службы и остался хлопыць Мыкола. P.S. Возможно вот из-за таких как "хлопыц" Мыкола и были многие наши победы?...
Из письма капитана 2-го ранга в отставке, замполита корабля БОЖКО ВИТАЛИЯ ИОСИФОВИЧА (Киев):
«По вопросу об аварии. Точной причины аварии я не знаю. До моего ухода её не раскрывали или не могли точно установить, или известная секретность сыграла свою роль. Но вот о роли в ней бывшего командира, капитана 1-го ранга П. Леонова следовало бы сказать объективно. В том, что капитан получил такие дозы облучения, есть его прямая вина. (Ну, я думаю, вы этот вопрос хорошо знаете.) После аварии на корабле сложилась очень сложная обстановка. Треть личного состава второго экипажа находилась на выходе в море с первым экипажем, в том числе командир, капитан 2-го ранга Новицкий; старпом, капитан 2-го ранга Томко Егор Андреевич; помощник командира, капитан-лейтенант Сальников А.М. и большая часть офицеров-управленцев. Помнится, что в базе оставались только Ткаченко, кажется, ст. лейтенант, и ст. инженер-лейтенант Тимонин.
Из спецтрюмных не пострадал только старшина 2 статьи Набока (кажется, Иван или Николай). Был в отпуске и только вернулся. Об этом моряке следовало бы упомянуть. Из специалистов, знающих порядок обслуживания реактора К-27, он был единственным в экипаже в то время, и всё практическое обслуживание 4 отсека фактически было возложено на него одного. Правда, были присланы специалисты из экипажей других лодок, но они не знали ни устройства, ни правил по обслуживанию реактора. Набока проводил с ними занятия, практически водил их в отсек с повышенной радиацией. На многочисленные приборы, вентиля и т.п. повесил таблички и номера, в какой последовательности и что надо включать, выключать и т.п. Он же и большую часть времени проводил на лодке, и наверняка перебрал много свыше нормы. Не знаю его дальнейшей судьбы и состояния здоровья, не говоря уже о том, что были во втором экипаже и другие матросы, старшины и офицеры, которые в сложных условиях обслуживания аварийного корабля показали себя достойными подводниками. Никаких «сверх особых» мероприятий офицеры, оставшиеся в тот период на корабле, не проводили, но главную задачу решили: личному составу была доведена задача, поставленная командованием – сохранить корабль, единственный в своём роде, в нём были воплощены новые принципы работы механизмов и устройств, и были достигнуты хорошие результаты.
Эту задачу передо мной и командиром БЧ-5, капитаном 2-го ранга Степаном Полетаевым поставил командующий КСФ адмирал Лобов С.М., член ВС КСФ вице-адмирал Сизов добавил, чтобы я опросил личный состав, особенно срочной службы, что необходимо сделать, какие вопросы решить для создания условий по успешному обслуживанию корабля.
Командир «К-438», зам. командира 3-й ДиПЛ, командир 17-й ДиПЛ, начальник КВВМКУ им. С.М.Кирова.
Желтовский Ванкарэм Евгеньевич
Отец и сын (1939 год).
Загускин Николай Евгеньевич (Н.З.)
Иванов Виктор Петрович
Калинин Анатолий Владимирович
Поросенок в руках командира ПЛ "С-240" капитана 2 ранга Калинина Анатолия Владимировича после возвращения с боевой службы. Совгавань. 1970. Правее командир береговой базы.
Калиниченко Александр Александрович
Карасев Леонид Васильевич
Карпов Эдуард Гаврилович
Эдуард Гаврилович Карпов - доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии, более тридцати лет проработал в сфере военного подводного кораблестроения, пройдя путь от молодого специалиста до главного инженера Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин». Автор книги "Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007."
Касатонов Валерий Федорович
Климчук Борис Степанович
Экипаж на встрече после дальнего похода. Крайний слева старший матрос Климчук Б.С.
Клубков Юрий Михайлович
Колодяжный Валерий Аркадьевич
Коновалов Марк Владимирович
Марк Владимирович Коновалов: ПЛ "Б-103" (крайний справа) на БС и в праздничный день.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Капитан 1-го ранга в отставке ПОЛЕТАЕВ СТЕПАН МИХАЙЛОВИЧ:
«Преимущества АПЛ К-27 не подлежат сомнению, на тот период она выгодно отличалась от водо-водяных своими параметрами. Однако в конструкции ППУ был заложен явный недостаток – это секции МП-2 (перегородки). В стремлении уменьшения габаритов ОКБ «Гидропресс» разработал конструкцию, где на одну трубную доску замыкались четыре камеры и все с разными температурами... Из-за этого недостатка (у насосов) в основном были всегда сложности в эксплуатации ППУ. Неоднократно просили ОКБ заменить секции МП-2 на МП-4, – безрезультатно. Это было сделано только на АПЛ 705 проекта. Уж очень кому-то хотелось сиюминутных результатов и победных рапортов. ...История АПЛ К-27 могла быть совсем иной. Однако имеем то, что имеем. Некоторые участники последнего выхода К-27 в море (май 1968 г.) чувствуют себя героями. На мой взгляд, это весьма проблематично. Герои – это СПЕЦТРЮМНЫЕ реакторного отсека, которых, как ягнят, бросили на заклание, и очень жаль, что никто этого не оценил и не предал их имена всеобщей известности. (Более трёх лет гуляют в коридорах власти ВМФ и МИД России имена ребят, погибших и отличившихся при ядерной аварии, и пока неизвестно, чем это закончится. На сегодня, как стало известно, в награждениях отказано – авт.) Все мы, конечно, умны задним числом. Но как оправдать, что при обеспечении полного хода для компенсации температурного эффекта начинают извлекать стержни КС чуть ли не на верхние концевики, когда нужно было всего 3 центральных КС поднять на 1-2 шага?! Услышав, я не мог этому поверить. Оператором на левом борту был Офман (всего несколько месяцев как пришёл на АПЛ), на правом борту Домбровский В. (на АПЛ 5-й год). Присутствовал комдивизиона Пастухов Лев. Допустим, Офман молодой и неопытный оператор. Но Лев Пастухов? Что он делал? Думаю, что он «вопил»: «Поднимай КС... КС...», зациклившись на стрелке машинного телеграфа. Результат известен всем. Офмана стали топтать, а фамилия Пастухова, в моей памяти, нигде не произносилась. И после этого он, возможно, считает себя героем и, наверно, ещё получил Орден Мужества? А на чьей совести участь спецтрюмных?
(В 1998 году Лев Пастухов, капитан 1-го ранга в отставке был награждён Орденом Мужества, как было сказано: «За мужество, проявленное при ликвидации ядерной аварии». Следует добавить, что тогда, в 1998 году, первыми получили ордена те, кто, например, сидел на ГП ЯЭУ и действовал по принципу Пастухова – авт.) Жаль, что не все достаточно оценивают вклад 2-го экипажа в ликвидацию ядерной аварии и в проведение последующих работ. Кто участвовал, тот всё знает, что и как было, а кто нет, тому очень повезло. Главное иметь внутреннее удовлетворение и чистую совесть перед своими товарищами. Сожалею, что до сегодня не написана книга о том, что тогда было, о тех, кто не жалел своего здоровья и ликвидировал последствия ядерной катастрофы. Не очень хочется сегодня, честно говоря, вспоминать весь тот кошмар, как в полусне, когда лодка пришвартовалась, открыли люк четвёртого отсека и из него вышел пар как из доброй парилки! Кипела вода в трюме. Четверо суток моряки второго экипажа: матросы, старшины, офицеры не выходили с лодки. Была проделала огромная работа, чтобы не допустить более тяжёлой ситуации уже в базе. Хочется действительно отметить героическую работу личного состава, особенно операторов ГП ЯЭУ. Вот кто заслужил действительно не только, чтобы их имена занесены были в Книгу Почёта части, но и чтобы отметили государственными наградами.»
Капитан 1-го ранга Конобрицкий Георгий Михайлович, член экипажа первого набора, после АПЛ более 25 лет работал преподавателем в Учебном центре г. Обнинск.
«В мае 1968 года был ликвидатором аварии на своей лодке, так как знали мы её очень хорошо по месту, а не только по чертежам. О том, сколько тогда было получено доз, нам не сказали и нигде не отметили, всё было совершенно секретно. Виновен ли командир? Можно считать, что да, так как лодка к выходу в море не была готова. Ведь тогда при выходе в море командир БЧ-5 Иванов А.А., который прекрасно знал установку, записал в журнале ЦП (центрального поста), что БЧ-5 к выходу в море не готова из-за непроведения температурной регенерации сплава. (Подтвердить данную запись так никто и не смог, а сам Алексей Анатольевич Иванов по этому поводу не даёт никаких комментариев – авт.) Вот что, в частности, по поводу этой записи пишет Валентин Милованов: «Я, как помощник командира, не знал о такой записи. Считаю, что в вахтенном журнале корабля её не было, так как это очень серьёзно. Вообще, если этот факт имел место, то в этом случае командира можно считать преступником. Командир корабля при наличии такой записи в вахтенном журнале не мог принять доклад старпома об окончании приготовления корабля к бою и походу, не имел права запрашивать «Добро на выход в море». Кардинальный вопрос: «Знал ли командир о неготовности БЧ-5 к плаванию из-за неготовности 1-го контура?» Я предполагаю, что знал, но не придал этому значения (не представлял факта – насколько необходима регенерация сплава и чем это грозит). А.А.Иванов не сумел убедить командира в необходимости перед плаванием провести регенерацию и закрыть этот вопрос.
После аварии говорить, что «я сделал запись…некорректно…». А Воробьёв Юрий Николаевич не знал о неготовности БЧ-5!? Возникает вопрос: «Почему Алексей Иванов после приготовления не доложил о невозможности выхода в море?» Валить всё на командира БЧ-5 тоже нельзя. Я представляю, сколько волнений, переживаний у него было накануне выхода. А кто подскажет? С кем поделиться, в конце концов, сомнениями? Командир был целеустремлён на поход, электромеханическая служба дивизии мало что в этом понимала, старпом (как он пишет) не нашёл общего языка с механиком, наука ограничила мощность до 80%. Откажись Лёша от выхода – тот же начполитотдела Поливанов навесил бы на него всё, мало не показалось бы. Чтобы вышесказанное было понятнее: ни один корабль от причала не отойдёт, если штурман доложит, что эхолот не показывает глубину под килем. Потому что таковы требования руководящих документов! Но ведь ядерная энергетическая установка не эхолот!!!» Продолжаю цитирование письма Конобрицкого: «Что это значит? А то, что при телах парогенераторов могут накапливаться окислы и шлаки, они, как тромбы в кровеносных сосудах, образуют закупорки, теплосъём прекращается, температура повышается свыше 1000 градусов, каналы сгорают, при этом резко возрастает радиационная активность, несмотря на биологическую защиту (по данным, до 2000 рентген). Это, вероятно, и случилось на АПЛ в море.»
Старший мичман ЩЕРБИНА ПЁТР АНДРЕЕВИЧ, турбинная группа К-27:
Мичмана АПЛ Николай Мойстус и Петр Щербина.
«Я и сейчас уверен – аварии на подводной лодке могло и не быть, не было бы смертельных исходов от переоблучения. Не умирали бы сейчас члены экипажа. Жили бы и здравствовали моряки-подводники и по сей день. В конце апреля (за месяц до выхода в море) 1968 года в реакторном отсеке произошла значительная течь радиоактивного теплоносителя первого контура левого ядерного реактора. Сплав необходимо было срочно убрать, а убрать его можно было, только выдолбив эту вязкую смесь. При том очень радиоактивную, фон которой намного превышал допустимую дозу для личного состава. Личный состав спецтрюмных нахватался доз радиации и был отстранён от этой работы, а спецтрюмные старшины Литвиненко Феликс и Ращупкин Валентин из-за этого не вышли в море в мае 1968 г. и, наверно, этим спасли себе жизнь. Долбить и выносить застывший теплоноситель подключились добровольцы экипажа. К сожалению, средств защиты тела и дыхания в то время не было. Одни респираторы. Да и что можно было одеть для работы в трюме между массой трубопроводов и механизмов? Рабочий инструмент – небольшая кувалда и зубило, взятые у соседей – военных строителей. Работали в режиме не более 5-ти минут (в стеснённых условиях, при жаре около 70%). Но всё равно успевали набрать на себя большую дозу радиации. (Её никто не фиксировал и не записывал.) Просто на это время усилили паёк морякам, которые там работали, хотя он и так был сверх того усиленный! Ну, а через месяц снова море, и то, что должно произойти – произошло. 24 мая произошла ядерная авария. С годами факт аварии открылся, подтвердился и факт переоблучения подводников. Но как дал понять в 1990 году начальник спецотделения ВМОЛГа полковник медслужбы Виноградов Михаил: «Болезни, возникшие у членов экипажа, не являются следствием переоблучения». (Вот и выдавались впоследствии справки из госпиталя с искажёнными данными.) Возможно, это и так. Судить мне об этом трудно. Зная ситуацию подводной лодки К-27 до аварии, во время аварии в море, и то, что происходило по приходу на базу, а также имея дополнительную информацию, уже сейчас лишний раз убеждаюсь, что вина в трагедии на подводной лодке ложится на командира АПЛ К-27 капитана 1-го ранга П.Ф.Леонова и на командование флота. Это на их совести 124 (144 чел. – авт.) переоблучённых человека, а затем и смерть наших товарищей, о которых я говорил.»
Петр Андреевич Щербина
Печатая воспоминания моих товарищей, старшин Анатолия Кулакова, Яна Топоровского, Владимира Балашова, хочу просто отметить, что право высказывать свою точку зрения могут не только адмиралы в своих мемуарах (в которых больше пишут о себе, чем о тех, кто действительно заслужил, чтобы о них говорили), но и матросы, старшины. Как сказал выдающийся русский адмирал Павел Степанович Нахимов: "Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы – только пружины, которые на него действуют". Вот об этом, наверно, всегда надо помнить всем: от старшины до мичмана, от офицера до адмирала и выше.
Член экипажа, старшина 2-й статьи, трюмный АПЛ К-27 КУЛАКОВ АНАТОЛИЙ ФИЛИППОВИЧ:
«...Ты знаешь, Слава, что в феврале я уехал в отпуск и вернулся в Гремиху только 26 мая, когда почти весь экипаж лодки, и ты в том числе, уже находился в госпитале. Суета была страшная, я бы сказал просто «бардак». На пароходе «Вацлав Воровский» ехал в Гремиху с родителями Вани Пономаренко, который погиб 25 мая, задохнувшись в ИП-46 возле реакторного отсека. Ты знаешь, что с этим аппаратом никто из нас не мог работать, провели инструкцию и баста, а практики-то не было. Вот и Ваню (которому осталось служить около 4-х месяцев) послали проверить работу приборов в реакторном отсеке, он, не зная, как его одевать и как себя вести, – погиб. Шума, конечно, было много: «Кто послал? Была ли инструкция?» и тому подобное. Но как-то всё спустили на тормоза. Тело родители забрали домой. Наверно, всё это так сошло, потому что было не до Ивана Пономаренко. В Гремихе полно было военных, гражданских в связи с аварией на нашей лодке. Когда я пришёл в казарму, она была почти пустая. Как ушли вы в море, так обстановка такая и была. На душе было тошно, и скажу: «Обидно, что вы там были, а меня – нет». Потом я и те, кто не ходил в море, прошлись по тумбочкам, собрали, что там было, и всё снесли в каптёрку... Первоначально хотели заселить кубрик теми, кого нагнали в Гремиху носить мешочки со свинцом. Но потом поселили их отдельно. Чем занимался? Через день стоял помощником дежурного по кораблю, а молодые лейтенанты – дежурными. Из наших старых офицеров были Шеремет Владимир, Тимонин Вадим и, если не ошибаюсь, ещё пара со второго экипажа, их фамилии запамятовал. Потом уже было много тех, кто служил ранее на АПЛ, их отозвали с гражданки, это спецтрюмные и офицеры с других кораблей.
Шеремет Владимир Григорьевич, командир турбинной группы корабля.
Наблюдал, как матросы и солдаты носили мешки со свинцом к лодке в район реакторного отсека. Грех и смех. Им офицеры рассказывали и чертили на пирсе место, куда надо класть мешок, при этом действовать они должны были бегом. Туда... положить... и бегом назад. Одни управлялись, другие, ни хрена не понимая, шли пешком с улыбочкой. Им офицеры орут матом: «Быстрей, быстрей», а они олухи «оглохли». Представляю, сколько эти «смельчаки» набрались рентген и живы ли они сегодня? Короче, Слава, бардак первую неделю был полнейшим, но потом всё уложилось. Навели дисциплину, хотя водку и спирт жрали каждый день и помногу... Ну, а в сентябре ты уже был в части и всё знаешь сам...»
Вот такие воспоминания, которые прислал мне спустя 30 лет мой друг Анатолий Кулаков. К великому сожалению, найдя его после расставания в 1968 году, я узнал от его жены, что Анатолий неизлечимо болен – рак горла. Мы даже не успели встретиться. В 2003 году на 57 году жизни он умер.
Козлов Сергей Викторович (флагманский штурман ВМФ, начальник ГУНИО МО РФ), Буриличев Алексей Витальевич (командир 24 дипл, Герой России, вице-адмирал, командир в/ч МО РФ), Колесниченко Вячеслав Георгиевич (капитан 1 ранга, НШ 33 дипл, зам. нач. ВВМИРЭ им. А.С.Попова), Квасов Виктор Николаевич (капитан 1 ранга, командир 602 экипажа, зам.главы администрации г.Заозерска).
Грабарь Владимир Константинович
Граждан Валерий Аркадьевич
Грищенко Петр Денисович
Гуров Сергей Александрович
Державины: Павел Иванович, Татьяна Павловна, Константин Павлович.
Дубровин Евгений Рэмович, Дубровин Игорь Рэмович
Дубровин Игорь Рэмович, Дубровин Евгений Рэмович (р. 16.07.1957) - специалисты в области экологической безопасности судовых и стационарных котельных установок, топливоподготовки и топливо использования.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
В связи с достижением очередного рубежа, двух тысяч сообщений в блоге, приводим гиперссылки на большинство из них, на циклы - в удобной для чтения правильной последовательности.
Авраамов Георгий Николаевич
Авраамов Николай Георгиевич
Агронский Марк Дмитриевич
Азрумелашвили Гиви Александрович
Акатов Альберт Васильевич
Андреев Анатолий Петрович
Апрелев Сергей Вячеславович
Багдасарьян Борис Суренович
Берзин Александр Александрович
Берзин Альфред Семенович
Брыскин Владимир Вениаминович
Верюжский Николай Александрович
Вечеслов Николай Георгиевич
Начальник ГРУ ГШ генерал армии П.И.Ивашутин вручает капитану 1-ого ранга Н.Г.Вечеслову орден «За службу Родине в ВС СССР».
Лейтенант флота Его Императорского величества Николай Степанович Вечеслов
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Капитан 1-го ранга в отставке Милованов Валентин Николаевич родился 06.04.1936 г. В 1959 г. окончил ВВМУ им. Ленкома. Служил на ДПЛ Северного флота. В 1962 г. прибыл на АПЛ К-27. Прошёл путь от штурмана до помощника командира корабля. Участник многих боевых походов, в том числе двух на К-27. Командир АПЛ К-450, зам. командира 41-й дивизии АПЛ в Гремихе. Награждён многими орденами и медалями. Проживает в г. Тверь (Россия).
Из письма Сорокина Ю.М., капитана 1-го ранга в отставке, участника испытательного похода в Атлантику (1964).
"В числе 30 лучших выпускников училища был направлен в распоряжение командующего СФ... В Полярном из этой группы сформировали "офицерское БЧ-5" 7 и 8 экипажей АПЛ (К-33 и К-52), а я остался не у дел для АПЛ (потом выяснилось, что произошло бюрократическое недоразумение). Был назначен на дизельную ПЛ 611 проекта Б-76. На ней, кроме командира БЧ-5, было два его зама: командир группы движения (дизеля) и командир электротехнической группы, на которую меня и назначили. Лодка готовилась сдавать задачу № 2, и я буквально после доклада командиру (Берковченко, через год был назначен на первую ПЛ 651 проекта (дизельный аналог 675)) пошёл на лодку и стал выполнять обязанности, включая вахтенного инженера-механика в центральном посту (без всяких экзаменов). Но нас в училище этому и учили. Проект был знакомый, бывал курсантом на практике. Начало службы складывалось хорошо. Получил богатый опыт управления ПЛ. Однако через 2 месяца на меня набросились кадровики, "обвиняя", почему я не на 6 экипаже в Обнинске, который уже с апреля проходит курс обучения. Я приехал в конце июня 1958 года, т.е. теоретический курс пришлось осваивать самостоятельно. Был назначен на должность КГАТ (киповец). КГАТ № 1 был А.Г.Колмыченко (скончался), КГАТ № 2 – В.А.Полубояринов, оба выпускники спец. класса электрофака Дзержинки. Я же автоматике и КИП в училище не обучался, поэтому приходилось очень много работать самостоятельно, тем более, что остальные меня опережали по времени, однако, на самостоятельное управление на стенде ВТ (тогда здание 150, потом 75) я сдал вовремя. Летом 1959 года на нашем стенде произошла авария с разгерметизацией 1 контура и повышением газовой и зольной активности. Гражданский персонал (профсоюз) был удалён, а мы до сентября обслуживали и устраняли аварию самостоятельно.
В 1961 году в апреле был организован 2-й экипаж. Наш командир ДЖ В.Э.Соколовский был назначен командиром БЧ-5 (2-го экипажа), а я на его место (командир ДЖ 1-го экипажа), так как был единственным из БЧ-5 К-27, кроме О.Л. Нагорских, имеющим опыт плавания на ПЛ. Так что кадровая путаница мне помогла. Старшины и матросы были очень грамотные, многие после техникумов и очень хорошие по всем показателям люди. Тогда АПЛ было мало, ещё можно было осуществлять качественный отбор. Сразу после назначения был направлен на стажировку в Западную Лицу. Был распределён на К-19. Я пошёл бы на ней в тот самый поход, после которого она стала именоваться "Хиросимой". Но до того ко мне подошёл товарищ с просьбой поменяться: "У тебя ПЛ торпедная, а у меня ракетная". И я пошёл на торпедную, тем более что там у меня было много однокашников. Отплавал нормально. 1 апреля 1962 года К-27 спустили на воду. Наряду с дамой, бившей шампанское о нос и ещё одним гражданским – о корму, я и командир ЭТГ В.Д.Ничипуренко били бутылки о борт в районе реакторов: я правого, а Виктор – левого. Моя бутылка разбилась, а его – нет. Видимо, это был знак, хотя по здравому материалистическому смыслу – случайность. Ещё в 1962 году я был признан негодным к службе на ПЛ, но командир (И.И. Гуляев) попросил меня остаться до конца государственных испытаний. Да и мне уходить не хотелось. Перед автономкой тяжело заболел наш командир БЧ-5 О.Л.Нагорских и вместо него пошёл В.Э. Соколовский (2-й экипаж), который в самом начале похода допустил очень грубую ошибку при ликвидации водяной аварии в 3 отсеке, свидетелями которой, кроме меня, были ещё 2 матроса. Я об этом не докладывал. Всё шло по-старому, но после команд Соколовского (правильных) матросы ЦП смотрели на меня и лишь после моего незаметного кивка производили действия. И так до конца автономки. После автономки вице-адмирал Г.Н.Холостяков обнял меня со словами: "Спасибо, Юра, что не сжёг". А командир передал мне голову от вручённого ему жареного поросёнка.
Видимо, поэтому я был награждён вместе со старпомом и замом , хотя был командиром дивизиона, а не БЧ-5. Пробыв в Гремихе два дня, мы перешли в Северодвинск и стали в плавдок. Это был первых случай захода в док с работающими реакторами (из-за сплава). В Северодвинске экипаж поэтапно детально исследовали во 2-й терапии госпиталя. Меня опять заметили. Я решил списываться, так как меня и командира ЭТД В.А.Зубкова (скончался в Луганске) планировали на повышение командирами БЧ-5 на 675 проект (водо-водяные). Мне надоело переучиваться, и я решил уйти в техупр ВМФ (в Москву), куда меня приглашал его начальник Б.П.Акулов (командир БЧ-5, К-3) на "металлическое" направление. Однако во время отпуска, не зная моих планов, Г.А.Фытов дал за меня согласие на преподавателя в моё родное Севастопольское ВВМИУ (П.П. к тому времени исчезло, но готовили по-прежнему подводников), думая, что я буду рад. По большому счёту он оказался прав, но сначала я на него страшно обиделся, тем более что подвёл Акулова, который уже включил меня в приказ, а кадровики ему: "Так он уже назначен в Севастополь". Я об этом и узнал от него, когда возвращался в Гремиху из отпуска через Москву. Попытался узнать хотя бы, на какую кафедру, но мне ответили: "Не всё ли равно, что читать". Таким образом, педагогом я стал случайно. Но дело пошло. На кафедре автоматики мне дали курс "Системы автоматического управления ЯЭУ", т.е. по профилю моей киповской специальности. Тем более что я был первым атомщиком на кафедре.
В я проработал с декабря 1964 по сентябрь 1975 года. В апреле 1974-го стал капитаном 1-го ранга. Педагогическая деятельность шла хорошо. Но в вузе надо ещё заниматься научной деятельностью, а мне не хотелось. Тем более, я увлёкся подводной охотой, путешествовал на машине по всему Крыму, чаще всего в дикие места в районе мыса Тарханкут. Меня за это ругали. Я вынужден был сдать кандидатские экзамены по философии и английскому языку, писать отчеты по НИР, но на диссертацию не соглашался. В 1975 году, работая летом командиром батальона нового набора, т.е. совместно с кадровиком, получил от последнего предложение на работу в Главное управление военно-учебных заведений МО СССР (не морские, а все) (начальник училища об этом не знал, иначе б не отпустил). Считая, что без блата всё равно не пройду, решил всё же согласиться, чтобы потом не ругать себя, что сам дурак отказался, тем более уходил начальник кафедры (военный подводник), с которым я во всём ладил, а мог прийти и плохой. Но меня взяли, и с тех пор я работаю в здании напротив Кремля (по другую сторону Москва реки, Софийская набережная). Побывал в 35 городах, работал почти во всех вузах МО СССР. Погоны носил до сентября 1990 года ("жертва перестройки" ), так как у меня было продление до 1994 года, потом остался здесь в качестве гражданского служителя – ведущий специалист отдела. В Москве много "однокашников" по Севастопольскому ВВМИУ. Мы ежегодно отмечаем годовщину выпуска. В их числе, служивших на разных АПЛ и дизельных ПЛ, трое – я, Шпаков и Конобрицкий с К-27. Во время командировок встречался с Н.Д.Окованцевым, Г.А.Фытовым, Э.А.Ковалёвым, О.Л.Нагорских, С.М.Полетаевым, Л.Сядневым (скончался), В.А.Полубояриновым, А.Филофеевым (севастопольцев не упоминаю). Юрий Сорокин. Москва
Капитан 1-го ранга Сорокин Юрий Михайлович родился 16.09.1934 г. В 1958 г. окончил СВВМИУ. С 1958 по 1964 год ― служба на АПЛ К-27. Участник испытательного похода в Атлантику. За поход награждён орденом Ленина. По состоянию здоровья ушёл с корабля в 1964 г. на преподавательскую работу. В настоящее время проживает в Москве.
Вице-адмирал БЕЗКОРОВАЙНЫЙ ВЛАДИМИР ГЕРАСИМОВИЧ
«...Вячеслав Николаевич, «Система» после аварии не могла не возложить на Леонова всю вину за случившееся, иначе она должна была взять эту вину на себя. Ещё раз напомню, что бывший Главком ВМФ СССР С.Г.Горшков раз и навсегда определил, что нет аварийности оправданной, она создаётся личным составом, его неподготовленностью и безответственностью.» Эта фраза главкома оттачивалась годами, меняла свою редакцию (я не уверен, что приведенная мною редакция, является окончательной), но не менялась её суть – главком, изначально возложил всю ответственность за происшествия с подводными лодками на флот, независимо, кто в них виновен фактически. Никто из конструкторов, никогда не понёс никакой ответственности за аварийность, «в правилах игры» это не было предусмотрено. Вы пишите, что командир забыт и предан анафеме. Я согласен с Вами, и хочу добавить, что те, кто действительно «экспериментировали», рассчитываясь жизнями военных моряков, регулярно получали геройские звёзды при удачах, и никогда не отвечали за промахи. Для этого главком определил виновных раз и навсегда – Флот! Поощряли при успехах, предавали забвению при поражениях. Леонов, как и многие другие офицеры флота, проиграл, и всё пошло по принятой схеме.
Командир К-27 обвинён чуть ли не всеми сослуживцами в гибели моряков 24 мая 1968 года. Это факт крайне грустный. Мы, к сожалению, приняли правила поведения, которые нам навязал С.Г.Горшков. Разбирая любую аварию, комиссия всегда умозрительно (зачастую с привлечением научно-исследовательских институтов) выстраивала ту единственную стратегию поведения, которая якобы могла (хотя это не всегда очевидно) привести к победе над стихией. Поскольку командир не имел в своём расположении НИИ, то его решения отличались от разработанной оптимальной теоретической стратегии, таким образом, его всегда можно было обвинить. Нужно ещё иметь в виду, что все рассуждения комиссий опирались на знание полученного конечного «результата», а поэтому строились в сослагательном наклонении, вместе с тем каждая новая авария навязывала «новые правила игры», к которым экипажи снова и снова оказывались неподготовленными. Именно постоянно признаваемая главкомом неподготовленность командиров и экипажей оказалась «взаимоприемлемой конструкцией» его отношения с наукой и промышленностью, которая обеспечивала ему пожизненную «должностную непотопляемость». Ведь второго такого главкома, готового самому свалить на своих подчинённых ответственность, за ошибки учёных, конструкторов и промышленности, не найти. Не найти никогда». Это единственный флотский военачальник с жизненной позицией, за которую своими жизнями рассчитывался флот. Вячеслав Николаевич, я согласен с Вами, когда Вы заявляете, что «в аварии ядерного реактора на АПЛ К-27 вины Леонова нет». Вы отлично понимаете, что если бы он не был определён, как виновник гибели людей, то встали бы другие вопросы, которые никто из власть предержащих, ставить не хотел: «Кто тогда отправил неподготовленную лодку в море? Кто сконструировал такой реактор? Кто принял экспериментальную АПЛ в состав флота как боевой корабль?» Именно поэтому в книге Н.Г.Мормуля Вы видите такое дружное осуждение Леонова со стороны штаба, политотдела флота и соединения, интересы которого излагает Поливанов (бывший начполитотдела 17 дивизии в Гремихе в 1968 году, ныне контр-адмирал). В 1990-х годах стало нормой, когда техника ремонтировалась только по отказам, этим фактически утверждалось предаварийное состояние флота.
, написав свои книги, сделал КОЛОССАЛЬНЫЙ прорыв в доведении до широкой общественности хоть части того, что пришлось пережить советским подводникам. Он не сподобился и не врал, как это сделано в УРАПАТРИОТИЧЕСКИХ мемуарах многих адмиралов, но и не стал ломать устоявшиеся стандарты оценок командиров всех уровней. Командир АПЛ К-27 Леонов был обвинён сослуживцами, не располагавших полной и абсолютной информацией о событиях, происходивших в период подготовки и в ходе аварии, в гибели четырёх членов экипажа. Я не могу ни осудить, ни оправдать поступки командира. Мы должны выяснить: знал ли командир, что его решения несут смертельную опасность его подчинённым или он «не ведал, что творил?» Если, принимая решения, он полностью владел обстановкой, то нужно анализировать, насколько это было обосновано и необходимо – ведь рисковать жизнью людей можно, только спасая жизни остального экипажа и корабль. В своём письме Поливанов пишет, что командир, сойдя с корабля на причал, доложил командиру дивизии об отсутствии замечаний. То, что это ложь – очевидно, но то, что командир о происшествии доложил в очень «мягкой форме», – в этом сомневаться не приходится, так как согласно записям в акте: берег, СРБ уже знали о проблемах на корабле. В записках Леонова мы видим, что он, имея личный состав с признаками тяжёлой лучевой болезни, не выдал экипажу цистамин, а так же вместо того, чтобы ввести сигнал «РО» – давал приказания по кораблю делать большую приборку. Исходя из личного опыта, я думаю, что он просто не способен был оценить всю сложность возникшей ситуации. К сожалению, именно такой вариант мне видится наиболее вероятным. Действия командира говорят о том, что истинного масштаба происходящего он не представлял. Это уникальный случай, с 12.00. и до возвращения в базу, т.е. до 17.30. ни НХС, ни командир БЧ-5 так и не смогли доложить командиру, что на лодке разрушен первый контур. Вместе с тем, вопреки записям Леонова и акту государственной комиссии, на который ссылается автор («Катастрофы под водой» (с. 297-302)), сделано очень много ошибок при описании этой аварии, а также тенденциозная запись: «На пульте управления главной энергетической установки находился в это время и командир БЧ-5. Иванов понял: то, чего он опасался, всё-таки случилось... Окислы теплоносителя закупорили урановые каналы в реакторе, как тромбы кровеносную систему человека. Кроме того, вышел из строя насос, откачивающий конденсат. Тот самый, от которого образовались окислы.» Становится непонятным, если он «всё понял», то почему так и не сделал ясного доклада командиру? Парадокс написанного Н.Г. Мормулем заключается в том, что по его сочинению механик всё знал и понимал, а командир до окончания швартовки так и не знал, что на корабле тяжёлая ядерная авария. Такое впечатление, что механик плавал на другом корабле. Кстати, в целом из записок Леонова напрашивается тот же вывод, что и у Мормуля – командир действительно не знал правды о состоянии своего корабля.»
родился 16.08.1944 г. Окончил Каспийское высшее военно-морское училище, штурманский факультет (1967). С 1967 г. ― командир электронавигационной группы, командир штурманской боевой части, помощник командира атомной подводной лодки, Северный флот. С 1974 г. ― старший помощник командира подводной лодки. С 1977 г. ― командир ракетного атомного подводного крейсера стратегического назначения. С 1984 г. ― начальник штаба дивизии ракетных атомных подводных крейсеров стратегического назначения, Северный флот. С июля 1984 г. ― командир дивизии атомных подводных лодок. А с июля 1988 г. ― начальник штаба, заместитель командующего флотилии атомных подводных лодок. С июля 1990 г. по июнь 1993 г. ― командующий флотилией, Северный флот. С 07.1993 г. в ВС Украины: представитель Министерства обороны Украины в ВМС Украины. 10.1993-05.1996 ― командующий ВМС Украины. Май-октябрь 1996 г.― зам. Министра обороны Украины, командующий ВМС Украины. С 1996 г. ― помощник министра обороны Украины. С августа 1998 г. ― в отставке, руководитель военных программ Фонда «Стратегия–1».
