Первый год после замужества жила прежней жизнью, работая в Доме Офицеров, правда с большей нагрузкой, потому как под миллионное сокращение военных кадров попали и наши офицеры, среди них Роберт Александрович. Его должность стала гражданской. Наше начальство совместило ее с должностью художественного руководителя и сочло доверить её мне, уволили администратора, и обязанности автоматом перешли ко мне. Спасибо нашему дружному, ответственному, доброжелательному и, что немаловажно, культурному коллективу. Как они мне помогали все, как я старалась изо всех сил, справлялась как могла, с превеликим удовольствием. Расстраивалась, когда проходили гастроли столичных театров или концертов Эдди Рознера, Валерия Ободзинского и совсем доведшие меня до отчаяния – концерты Олега Лундстрема. Всех желающих попасть на их концерты, было не вместить, появились даже недруги – специфика должности администратора. Все это меня закаляло, воспитывало – школа мужества, как же она мне пригодилась в жизни.
Профессию «подводницы» я только начинала познавать, выезжая на несколько дней в гости к мужу в гор. Находку, где продолжал службу Эрик, во все глаза смотрела со стороны на жизнь офицерских жен и их семей. Восторгалась Валюшей, женой Рудика Пустовита, другими женами, поражала меня их жертвенность, полностью подчинив свою жизнь службе мужа, – он в море, она на берегу, – месяцами в ожидании встречи.
Про себя думала: да они героини, эта жизнь не для меня, я не выдержу. Начинала понимать тех жен, которые оставались в столичных городах, удобных квартирах, работали по специальности, не бросив свои дипломы на алтарь профессии жены, ожидая мужей к себе в отпуск. После каждого возвращения из Находки всё больше росла неуверенность в себе, и всё больше убеждала себя в своей слабости. Все мои сомнения были смыты первой же волной, при первом же приказе мужа: прибыть к новому месту службы в такое-то время. Приказы не обсуждаются...
Сама не заметила, как я очутилась в бухте Конюшково – месту первой нашей совместной службы. От себя не ожидала, что оказавшись неожиданно в экстремальной ситуации, не растерялась, впопыхах выполнила курс молодого матроса. Одна, на глазах у изумленных пассажиров и собственного мужа, со сна перебросала весь наш багаж из отцепленного вагона в следующий, который шёл к станции Дунай, ближайший ЖД пункт от пос. Конюшково. Мне понадобилось пять минут.
Уже сидя в другом вагоне, молча и спокойно оглядывая всю эту кучу, я с ужасом подумала, а ведь это только начало. О будущем подумалось с грустью.
Это был наш первый вояж к первому месту назначения. По прибытии мы получили маленькую комнатку в трехкомнатной квартире трехэтажного дома. Жизнь за окнами меня мало интересовала, я была такая измученная работой без отпусков, переездом, мечтала только об одном – выспаться и никакой работы, как можно дольше. Я не хотела знать, что есть телефонная связь, и заинтересованность начальников иметь организованную культурно-просветительную работу в своей части.
Конюшково, раннее утро – серое утро, ландшафт напоминал чашу – серую чашу...
Было одиноко и сиротливо до дрожи, до озноба: после бурной, полной, насыщенной событиями, головокружительной творческой жизни – в серую чашу, осеннюю чашу...
Встретила меня (довольно снисходительно) молодая, красивая, с выразительными серыми красивыми глазами, кверху вздёрнутыми ресницами (потом я могла наблюдать, как она мастерски это делала), с очень чувственным носом, с высоко вырезанными крылышками, женщина – Тамара Филипповна Руденко.
Весь вид этой уверенной женщины соответствовал «Уставу жены военно-морского офицера».
Мой неискушённый взгляд успел заметить, что моя соседка в ожидании ребёнка, второго, первая уже была девочка 12-ти лет – Лорочка, хорошенькая, но капризная. Заметила и некоторую надменность по отношению к женщинам нашего гарнизона. Она этого не скрывала и даже в одном из разговоров посоветовала мне быть осторожной в выборе подруг. А меня, как на грех, на второй день моего пребывания по телефону соседки вызвали в политотдел бригады и обязали возглавить культурно-просветительную работу и серьёзно заняться женсоветом. Пошла-покатилась наша гарнизонная жизнь, и самое активное участие в ней принимала наша квартира. Тамара тоже включилась в общественную работу. Мы зажили единой семьёй, все заботы, радости и хлопоты у нас были общими, искали выход из каких-то плановых и внеплановых ситуаций. А вскоре начали подготовку к встрече Нового года. 1961 год встречали вместе, Тамара вся искрилась, вечер был чудесным, а какие задушевные романсы звучали, исполненные дуэтом Тамарой и Николаем!
Серые будни заполнились Лориными музыкальными уроками, мужскими морскими рассказами, общими литературными чтениями на кухне произведений Золя, Бальзака, Толстого и жареной картошкой по вечерам.
Незаметно наступили дни, в которых начали проявляться определённые симптомы в поведении нашей Томочки: внезапные и необоснованные перебои в настроении, походка её стала «уточкой», часто хваталась за спину и удалялась в свою комнату отдохнуть.
В марте у моей сестры родился сын Игорь. У меня не было возможности из-за занятости его повидать, теперь ожидали прибавления в семье Руденко. Кого ждать – не знали! Поговаривали – «будет девочка». В апреле полетел Гагарин, кое-что зазеленело в нашей чаще, стали копать огород рядом с нашим домом. Больше были на воздухе, все вместе, все рядом. В разговорах звучала одна тема – роды! И, как всегда, кстати, в местной газете появилась статья о том, как матрос-шофёр принял роды по пути в госпиталь, перегрыз пуповину, перевязал её соломой, укутал новорожденного телогрейкой и доставил обоих по назначению.
А чем у нас была лучшей ситуация? В посёлке Дунай роддома не было, райцентр далеко, наиболее подходящий пункт, где могут принять роды – госпиталь при Военно-морской базе (ВМБ) в бухте Разбойник – 30 с лишним километров. Меня преследовала одна мысль: кто повезёт, как довезём? Довезём? Проблемы с машиной, свободным от больных врачом, времени суток, самочувствием Тамары и проч.
Я решительно подготовилась к самому экстремальному случаю. «Походная сумка» была укомплектована за две недели до родов: спирт, нитки, ножницы, йод, простыня, одеяло. И стало на душе спокойней. Об этом знали только я и Тамара, чтобы остальных не вводить в панику.
Незаметно пролетели официальные майские праздники, мы готовились к своему – семейному. И этот праздник пришёл!
6 мая ранним утром постучал Коля и коротко сказал: «Началось, поехали!» Суеты не было, было тревожно и молчаливо. Коля сидел на телефоне, обзванивал флагманского врача, санчасть в попытках получить медицинское обеспечение на поездку, разыскивал Пану Николаевну, соседку и подругу семьи Руденко, чтобы присмотрела за Лорочкой, которая уютно и безмятежно спала, Эрик был в море, я одевала Тамару. Наконец последовала команда Коли: «В машину!» – и мы покатили-поехали в госпиталь в бухте Разбойник, и, конечно, без врача. Я «понимала» всю свою ответственность за будущее ребёнка и роженицы.
Что моё беспокойство? Надо было видеть Колю: его увлажнённые нежные глаза так настойчиво просили Томочку держаться, что подвести их было бы просто жестоко. Шофёр в темноте старательно объезжал все ямы и канавы. Незаметно забрезжил рассвет. Постепенно волнение стало ослабевать, и Томочка разговорилась. На миг все забыли, по какому случаю, мы оказались в машине в столь ранний час. Так и подъехали к госпиталю.
Томочку сдали в руки врачам и осиротели... Долго стояли в растерянности у машины, забыв, что ещё надо делать, куда и зачем дальше двигаться? Неожиданно для себя я робко предложила проехать к магазину и что-нибудь купить. На обратном пути мы решили навестить Тамару, кое-что передать ей и возвращаться домой, ждать результатов.
Молодец, Томочка! Она не заставила нас долго ждать – она сделала нам праздничный подарок совершенно неожиданно. Я оставалась в машине, ожидая Колю. Через некоторое время он появился на пороге госпиталя. Вид его был мрачен. Как-то по-будничному тихо сказал, скорее отвечая на мой немой вопрос: «Родила...» Мы с шофёром совершенно не восприняли это всерьёз, предложили ехать домой и ждать.
Утро набирало силы, и день обещал быть солнечным. По Коле этого было незаметно. И только на мой повторный вопрос, он коротко и серьёзно ответил: «Девочка...»
Моей радости не было конца, только была непонятной подавленность Коли. Тяжело опустившись на сиденье, он мрачно произнёс: «Я так хотел мальчика...»
О, как я обрушила свой гнев на него за всех женщин, закончив, что он ещё будет сожалеть о сказанном. Так и получилось. Не прошло и дня, – надо было видеть его искрящиеся глаза и бесконечную радость в них! «Эта мерзавка», – с любовью называл Коля Иришечку. Она вдохнула столько жизни в наши «Конюхи», в нашу жизнь. А сколько было «обмываний», сколько съедено жареной картошки всеми конюшковцами до выписки из госпиталя новорожденной и её мамочки!
Все готовились к их встрече: подъезды вымыли, цветы, собранные от всех соседей, были расставлены по всей лестнице нашего подъезда. Лозунги, плакаты, музыка, накрытые столы... Радость была всеобщей! Это было в мае 1961 года.
Страна жила на едином дыхании энтузиазма преобразований во всех сферах жизни. В наши семьи эта теплая, ароматная весна принесла новые две жизни – 19 марта у моей любимой, младшей сестры Людочки родился сын Игорек, чудный крепыш с прической Н.С.Хрущева – венчиком. В семье Руденко 6 мая родилась чудная, с большущими карими глазами Иришка – «любимая мерзавка» (так звал её Николай Кириллович со дня ее рождения). Все пребывали в счастливых хлопотах, связанных с новорожденной.
1962 год. Приморский край, посёлок Конюшково. На фото у меня на руках Ирочка Руденко, справа её старшая сестра Лора.
У Тамары начались проблемы, связанные с грудницей, все народные средства оказались бессильны, и ничего, кроме операции, не помогло. Кормление Иришки, вернее, изобретения, подбор питания для нее был для меня мучительным, я не говорю об ответственности. Бессонные ночи, двое детей, опыта никакого, Тамара после операции с температурой, мужья на службе. Николай Кириллович аж в Китае, в срочной командировке, Эрик на лодке, где командиром был Олег Волгин – холостяк грезил о своей царевне, которая жила в Москве и ехать на Дальний Восток пока не собиралась. «И правильно делала, – думала я про себя, – разве можно иметь семью, детей в подобных условиях, где ограничено всё, даже скромные необходимые средства для выхода из подобных ситуаций». Я не паниковала, но руки опускались, хотя старалась не подавать вида. Но всё когда-нибудь кончается.
Томочка поправилась, Иришка окрепла, Лорочка стала уравновешенней, появились успехи в учебе, музыке. Николай Кириллович вернулся из Китая в здоровую, благополучную семью.
Короткая служба в Конюшково нас навеки подружила, сроднила с замечательной семьей Николая Кирилловича Руденко, в то время капитана 2 ранга, флагманского инженер-механика бригады подводных лодок, его красавицей женой Тамарой.
Николай Кириллович и Тамара Филипповна Руденко, июль 1981 г.
Перед тем как мы снова оказались во Владивостоке, мы на короткое время ремонта лодки прошли горькую службу в Большом Камне – «Гремучий Змей» в народе. Это название меня заинтересовало, я выспрашивала у сослуживцев, у гражданского населения. Одни улыбались, другие уклончиво уходили от ответа, третьи предпочитали молчать. В моем понятии, это природный террариум для всех видов змей, простиравшийся на бесконечные километры во все стороны со смешанными таежными лесами послеледникового периода. Пожив немного, присмотревшись к специфике жизни, быту города я стала постепенно понимать, что означает это название. Все оказалось значительней проще и печальнее. Жилья катастрофически не хватало специалистам и рабочим Судоремонтного завода. Кто имел своё жилье, мог сдавать работникам этого завода. Семьи офицеров к ним не относились. Кто сдавал квартиры нашим семьям, наказывались руководством. Но многие рисковали, за что мы были им очень благодарны, обещав постоянно находиться в боевой готовности, чтобы в любое время покинуть данное местонахождение, которое «случайно» было обнаружено. Об этом сразу оповещались наши мужья, отправляли пару своих матросов к месту нашего расположения с новым адресом. Мы в одночасье, побросав пару чемоданов на полутороспальную железную кровать с металлическими спинками, в руках горшок с цветами, следовали пешком по заснеженным улочкам через весь «Гремучий Змей» – к новому месту назначения. Местные, глядя из своих окон, кто сочувственно вздыхал, кто улыбался под фразу: «опять декабристок ведут». Спасибо братикам матросам, они нам сочувствовали, помогали как-то обустроиться на новом месте – поставить кровать, перенести стол, если таковой был в наличии. Вместо стола мы могли обходиться и двумя чемоданами, покрытыми скатертью. Непременно были занавеси на два окна (на всякий случай, если повезет), за дверью устраивали гардеробную. Из табуреточки и какой-нибудь подставочки получался замечательный прикроватный столик, на нем салфеточка, маленький китайский ночничок, в который наливались любимые духи или парфюм, и пара настольных книг. Положив вечером, ночничок на плечо, читай себе в удовольствие до прихода мужа. Тщательно вымытая, обустроенная квартира со свежезаваренным чаем, была готова к его приходу. Поздно вечером вернувшись со службы, оглядев новое гнездо, он радостно восклицал: «Как будто и не переезжали!» А это был двадцатый переезд за четыре месяца. Но ведь это не главное. Хотелось быть вместе, и надо было быть вместе именно в том месте – «Гремучем Змее».
Снабжение в Большом Камне было для находчивых и предприимчивых. На рынке семечки и веники, в магазинах одни консервы и макароны, темно-коричневое с приложением рецепта его приготовления, что категорически противоречило школьной программе, в которой утверждалось: «китовое мясо несъедобно». Зато ассортимент винно-водочных напитков разнообразен, на зависть всему Приморью. Вот где начинался террариум. Дом Культуры – кино два раза в неделю и один раз танцы, что не отвечало культурным запросам населения. Пили, пили много. И это в четырех часах езды по железной дороге от Владивостока, да и морской путь должен бы служить на благо рабочим завода и их семьям. На базах были продукты, их хватало даже в самых отдаленных районах Приморья. Не знаю, я не понимала руководство завода, люди смирились, находили какой-то выход, жили весело. Вечерами за окнами до поздней ночи можно было прослушать все песенные жанры, любых репертуаров – народ любил петь. А если вступал ансамбль или квартет мужских голосов с программой песен Булата Окуджавы:
«...Ударив шаг по улицам горбатым,
Как трудно стать солдатом, солдатом...» – значит, пошли наши молодые офицеры, возвращающиеся из кино или гостей.
К сожалению, многие из них не могли противостоять широкому гостеприимству местного населения. Соблазн был один – посидеть, выпить. Ширилась, так называемая, «кооперация»: у местного населения что-то с огородов, у моряков спирт с кораблей – все в доле, и всем хорошо.
Короткая жизнь в Большом камне запомнилась мне на всю жизнь, но зато этот опыт мне пригодился в Советской Гавани. В Камне я была без работы, без друзей и единомышленников и бессильна что-либо изменить в своей жизни. Надо же так умудриться, за время проживания там, моя память не удержала ни одного имени, ни одной сколько-нибудь приятной встречи, кроме сослуживцев Эрика, которых я всеми силами пыталась оградить от радушных приемов и ядреных ершей под кокетливым названием – коктейль.
Как хватило сил, терпения выстоять в столь новых житейских условиях, не знаю. Может быть борьба за здоровье, жизнь Ильина, за достоинство формы морского офицера. Скорей чудовищный случай, когда Эрик после очередного застолья, возвращаясь в очередной раз из «гостей», заснул на стадионе, запорошенный снегом, в нескольких метрах от дома, где я его случайно обнаружила после нескольких часов ночных поисков.
Удивительно, как я всё это выдержала? Чемоданное настроение меня не отпускало ни на один день. Но любовь, терпение, желание верить в друга побеждали.
А через год мы оказались снова во Владивостоке – Эрик на Дальзаводе в ремонте, я на своем рабочем месте. Опять с условиями: реанимировать работу Дома офицеров, очистить от случайных кадров и вернуть статус «нашего домика».
Приютил у себя наш спаситель Эдик, жизнь вошла в привычное русло – вот счастье.
Через некоторое время в наш терем поселилась семья Руденко. Как мы размещались в двенадцатиметровой комнате, знали только мы. Запомнился постоянный смех, ночью кто-то на кого-то наступил, взрослые спали на полу, девочки – на диване. Поворачивались с боку на бок по команде, утром вставали шёпотом, едва разогнув спины, стараясь сохранить сон девочкам. Днем мы на работе, гостям – свободное время для сборов к отъезду, вечером шутки, рассказы, впечатления, песни... Всем было что сказать, всем было интересно слушать. Дети оказались самыми активными во всеобщем веселье. Радость бурлила в нас от встречи и перспектив. Через пару дней мы проводили Николая Кирилловича представительствовать в Индию. Спустя неделю, посадили Тамару с детьми в самолет до её родного Баку, под солнышко и крылышки родственников. Кто знает, увидимся ли вновь?..
Нас ожидали тоже большие перемены: Эрика утвердили к переводу на командирские классы в Ленинград, мне предстояло прощание с Домиком, в этот раз навсегда. Сколько же он дал мне! «Домик» – это Школа мужества, ответственности, мудрости, порядочности и, конечно, профессионализма. Мне нигде не было страшно остаться без работы, опыт Домика выручал всегда и всюду. Как только закончился Карибский кризис, Дом офицеров и город устроили нам сердечные проводы, они всегда живы в моем сердце.
Через несколько дней мы целовали гранит на набережной Красного флота. Чудное время – учеба Эрика на классах. В я окончила ускоренные курсы кройки и шитья, готовясь к новому месту назначения. Как мне хотелось хоть немного поработать в таком Дворце!
Продолжение следует
