Есть сведения, что помощник командира экипажа капитан-лейтенант Сальников А.М. дослужился до звания адмирала и был командиром Беломорской военно-морской базы в Северодвинске. Уважаемый Вячеслав Николаевич! На этом я, пожалуй, и закончу то, что помню. Время службы на К-27 я вспоминаю, как хорошие годы и в службе, и в жизни. Это были и годы моей относительной молодости, счастья в семейной жизни. А жена у меня была прекрасный друг и верная спутница в моей нелёгкой флотской жизни. Вот уже пятый год, как она ушла их жизни, а в памяти до сих пор, как всегда живая, вот только что вышедшая из дому. Пока до свидания. Желаю вам крепкого здоровья, счастья вам и вашим близким, успеха в деле, которое вы начали.»
Перед Вами, уважаемый читатель, воспоминания старпома АПЛ К-27 капитана 2-го ранга Воробьёва Юрия Николаевича (умер в 2005 году).
«После окончания класса командиров ПЛ ВСОЛК ВМФ в 1966 году был назначен ст. помощником командира на свою прежнюю ПЛ С-273 в п. Гремиха, организация службы на которой за год отсутствия была развалена, – пришлось всё восстанавливать, что удалось… По всей вероятности, поэтому Приказом ГК ВМФ от 03.10.1967 г. был назначен старшим помощником командира АПЛ К-27. С приходом на новую лодку, естественно, столкнулся с целым рядом трудностей – вхождение в новый экипаж никогда не бывает простым. Тем более что лодка только вернулась из ремонта из Северодвинска, что всегда связано с понижением уровня организации службы. Началась очень напряжённая работа, к тому же лодку нужно было приготовить к длительному выходу в море. Отношения в экипаже с офицерами, сверхсрочниками и моряками срочной службы складывались относительно нормально, хотя и не без исключений. Экипаж был несколько избалован вниманием командования – единственная в мире лодка с такой энергетической установкой! К тому же прислали старпома с какой-то несчастной дизелюхи!
Особенно это проявлялось со стороны командира БЧ-5 капитана 2-го ранга Иванова, с которым, к сожалению, нормальный контакт установить не удалось до самого конца. Всё начало 1968 года было заполнено всякими учениями, тренировками, сдачей задач и т.п. – время было очень напряжённым. 22 мая 1968 года вышли в море на трое суток на контрольное испытание энергетической установки. Н.Мормуль в одной из своих книг говорит о том, что командир БЧ-5 капитан 2-го ранга Иванов сделал запись в Вахтенном журнале о неготовности боевой части 5 к выходу в море. Я, как непосредственно отвечающий за ведение журнала вахтенными офицерами, наличие такой записи категорически отрицаю – её не было! И тот же т. Мормуль утверждает, что в момент аварии реактора командиру БЧ-5 всё сразу стало ясно… Почему же он не смог на эту тему доложить командиру ничего вразумительного? Описывать все детали аварии и последующих действий не буду – об этом уже многие писали и говорили. Могу сказать только одно – в тот момент никто ничего не понимал – с этим связаны некоторые упущения и ошибки. Впрочем, все комиссии в конечном итоге пришли к выводу, что действия экипажа были правильными. А сама причина аварии могла быть выяснена только в результате вскрытия и осмотра реактора, что сделать было невозможно. Поэтому, как всегда в аналогичных случаях, остаются только версии, догадки и предположения. В течение определённого времени экипаж был эвакуирован из Гремихи по госпиталям: 24 человека – старший капитан 1-го ранга Леонов – в Североморск; 83 человека – старший капитан 2-го ранга Воробьёв – в 1 ВМОЛГ г. Ленинград, 5 человек – в Москву.
Самыми трудными в госпитале были первые 10-15 суток – начали умирать наши ребята в спецотделении – общее мнение у всех: нас ожидает то же самое. Реакция на это, естественно, у всех была разная. В конечном счетё, всё прояснилось – будем жить! Но настроения появились разные – часть начала утверждать, что вина во всём лежит на командире. У меня лично с командиром отношения складывались и сложились сугубо служебные, и я продолжаю его уважать за знания, выдержку, и уверен, что в аварии и последствиях его вины нет. В госпитале экипаж расслабился – возникали случаи конфликтов с обслуживающим персоналом (хотя отношение к нам было самым радушным) – речь шла о некотором разложении. Марку отличного экипажа нужно было сохранить, во что бы то ни стало, и мы это выполнили с помощью многих офицеров (майор Ефремов, капитан-лейтенант Резник и др.), сверхсрочников и матросов. Приходилось неоднократно собирать всех и утверждать, что командир в аварии невиновен, что всякая новая техника требует жертв и т.д. Хотя и были разочарования – некоторые (к счастью, немногие!) говорили, что они умрут и всё остальное их не интересует (даже офицеры). Всё время пребывания в госпитале связь с внешним миром (а мы были изолированы) поддерживал заместитель начальника политотдела 17-й дивизии капитан 2-го ранга Зверев, который почти каждый день бывал у нас. После смерти В.Гриценко (16.06.1968 г. 15 ч 45 мин) я обратился к нему – нужно его или наградить, или как-то увековечить память об этом прекрасном мальчике – то ли школу, где он учился назвать его именем, то ли поставить мемориальную доску… Ответ: «Была авария, и ни о каких наградах речи быть не может». В конечном счёте, мы все (кроме умерших) были выписаны из госпиталя через дом отдыха в Зеленогорске с диагнозом «острая лучевая болезнь» разной степени, зашифрованная под названием «астеновегетативный синдром» – ни один врач потом не мог понять, что это такое. И всё было названо своими именами с получением справок только через несколько лет, после аварии на Чернобыльской АЭС.
Низко кланяюсь всему экипажу нашей лодки – все до конца остались настоящими моряками и людьми, хотя многих уже нет. Старший помощник командира К-27 капитан 2-го ранга в отставке Воробьёв Ю.Н.»
Завершить главу воспоминаний мне бы хотелось письмами вдов офицеров-подводников К-27, которые не дожили до нашего времени. Двое были моими непосредственными командирами на атомной подводной лодке К-27 во 2-м дивизионе БЧ-5. Душевные, добрые (если можно так сказать), но принципиальные командиры для нас, команды турбогенераторщиков и электриков. Они горой стояли за своих подчинённых. Но и строго спрашивали с нас за те или иные проступки. И мы никогда не обижались за это на своих непосредственных командиров 2-го дивизиона. Спиридонов Иван пришёл на АПЛ К-27 в октябре 1964 года, Николай Маркин – в 1967 году. Иван Спиридонов успел до прихода своего заместителя побывать в Средиземном море, получить орден Красной Звезды, у Николая Маркина после К-27 походы в различные точки мирового океана ещё предстояли. А третье письмо – это письмо вдовы старшего лейтенанта Мстислава Гусева, который героически погиб на АПЛ К-8 в апреле 1970 года.
Спиридонов Иван Александрович
«Вячеслав! Ты прекрасно понимаешь, как мне трудно писать о человеке, с которым прожила 33 года, и который умер в расцвете сил от того, что очень любил Родину, свою специальность, служить верно и честно ему привили в Суворовском училище, куда он поступил в десятилетнем возрасте. Почти 8 лет я вдова, смириться с этим очень трудно. Теперь я стала отец-мать, я делаю всё, чтобы внуки у Спиридонова были во всём похожи на него, человека с большой буквы. Мне трудно всё вспоминать, у меня поднимается высокое давление. В письме я дала тебе канву жизни Иван, прошу тебя, отредактируй мои сумбурные мысли и сам его охарактеризуй таким, каким ты его знаешь, знали его друзья. Это письмо пройдёт много границ, прежде чем попадёт к тебе, но у меня нет выбора, я самым неожиданным образом улетела в Турцию и теперь, наверное, надолго.
С искренним уважением, Наталья Спиридонова»
Спиридонов Иван Александрович родился 2 апреля 1939 года в г. Саратов в семье рабочего. Отец погиб в годы Великой Отечественной войны, мать трагически погибла в 1949 году (попала под поезд). Остался сиротой в возрасте 10 лет. Судьбу его решил дальний родственник матери, устроив его в Саратовское Суворовское училище, где он учился с 1950 по 1958 год. В училище, помимо военных дисциплин, углублённо изучали английский язык, все предметы по программе велись только на нём, и большое внимание уделялось спорту. В одном спортзале Иван занимался с мастером спорта Юрием Власовым, занимался с огромным увлечением, очень разносторонне, спортивные разряды у него были такие: 1 разряд по гимнастике и акробатике, вольной борьбе, волейболу (между прочим как делается шпагат он показывал внукам за два года перед смертью, а волейболом перестал заниматься в 50 лет). Отсюда и красивая спортивная походка, выправка настоящего кадета. Нести знамя Суворовского училища на парадах поручали только ему.
После окончания училища он был принят без экзаменов (так как был высокий балл аттестата) в Высшее Военно-Морское ордена Ленина училище им. Ф.Э.Дзержинского на электрофак, которое окончил в 1964 году лейтенантом, и был направлен служить на Северный флот в п. Гремиха на атомную лодку К-27. В 1963 году в семье Спиридонова было радостное событие – родилась дочь Елена. В Гремихе она проживала с родителями с полуторагодовалого возраста и до окончания средней школы. В октябре 1964 года ехали молодые офицеры к новому месту службы с жёнами (детей пока не брали) на пароходе «Державин», на котором просачивалась повсюду вода, бегали крысы (кстати, его потом очень быстро списали на металлолом) в п. Гремиха. Была сильная качка на море, наступала полярная ночь, дул очень сильный ветер, никакой сигнализации, в посёлке было несколько домов. И все, кто ехал из лейтенантов - Агафонов, Шеремет, Самарин, Папильнух, Домбровский, Невесенко, Додзин, Резник, Надточий - остались для Ивана большими друзьями, дружили семьями, особенно были дружны, когда мужья уходили в море. Вспоминается большой поход в 1965 году, после которого Иван был награждён орденом Красной Звезды. Встречали экипаж с необыкновенно красиво обставленным столом. Кто мог, поехали на пирс с детьми, а ребята вышли из лодки никакие: уставшие, опухшие – им просто было ни до чего. Спиридонов на застолье не пошёл, его просто отвезли домой. А в одном походе ребята отпустили бороды, причём приз должен был получить тот, у кого самая красивая борода и у кого самая страшная. Иван получил большой приз за самую некрасивую кустистую бороду.
Ребята умели служить и веселиться в свободное от службы время: ездили на Совиху за грибами, ходили за морошками и ягодами (черникой, брусникой). В декабре 1965 года уехали на ремонт в Северодвинск, прожили там до июня 1967 года. Первое время жили с детьми в казарме, жильё нам не предоставляли. Было очень холодно, свои одеяла ребята отдали детям. Жёнам всё это надоело, и пошли все к начальнику политотдела. Мы с Ниной Ивановой, Линой Донченко очень долго его уговаривали, а в это время наши дети под столом разобрали кресло плетёное, очень плакали, мы их перед походом нашим не покормили. Начпо задал нам вопрос: «А зачем вы вообще сюда приехали, ну, мужья ваши понятно, на ремонт?» На это мы дружно ответили: «Ведь вы же спите со своей женой в одной постели и всегда вместе, а почему мы, молодые, должны мучиться только из-за того, что нам не предоставляют жильё?» К концу следующего дня почти все были обеспечены жильём. В Северодвинске все жили дружно, дни рождения справляли в ресторане, а праздники – в Доме ИТР. Никто не думал, что почти через год после возвращения из Северодвинска придёт в экипаж большая беда. Май 1968 года. Авария на лодке. Начали терять друзей после аварии – личный состав был расформирован. Спиридонову предоставили должность помощника флагманского механика по электромеханической части в штабе дивизии, считая, что он очень мало пострадал во время аварии, т.к. стоял дежурным вахтенным офицером. На врачебной комиссии в Североморске после взятия на анализ костного мозга, сочли его годным к дальнейшему прохождению службы. Но они ошиблись, в декабре 1968 года Иван попал в главный госпиталь с диагнозом лучевой дерматит, лечился в течение двух месяцев, но всё равно своё заключение врачи не изменили. В Гремихе Иван служил до апреля 1980 года, было у него к тому времени 13 автономных плаваний. Он очень смеялся, когда получил ордер на квартиру при переводе к новому месту службы в г. Севастополь в доме № 13. Основными друзьями в то время были Елетины, Касаткины, Братченко.
С мая 1980 по декабрь 1984 года служил в 5-й Средиземноморской эскадре: 4 месяца в Тартусе, 2 месяца отдыхал дома. Знание английского языка очень помогло ему при прохождении службы на эскадре. Адмиралы Рябинский и Селиванов брали всегда его с собой в составе военной комиссии на приёмы, чтобы уточнить правильность перевода сирийских переводчиков. 2 марта 1984 года Иван тяжёло добирался до Севастополя, несколько раз менял корабли и не успел побриться, задержался у командующего с докладом, я попросила оперативного флота, чтобы он передал нашему «дедушке», что мы очень спешим домой. Иван понял это в том смысле, что я как бы подтруниваю над ним из-за его щетины и несколько обиделся, но когда узнал, что 28 февраля 1984 года он стал действительно дедушкой (родилась внучка Наташа), то сразу же заказал ящик шампанского, пили прямо на пирсе. А через год в нашей семье родился внук Саша. Своих внуков Иван очень любил, Саша очень похож на деда и лицом, и манерами.
В те далекие шестидесятые большие города не знали дефицита продовольствия, отдаленные местности ощущали эту проблему. Наш военторг всё же, хоть и ограниченно, но поставлял нам жизненно важные продукты. Многие женщины работали, им просто не хватало времени на очереди в магазинах. Вот и пришлось решать нашу бредовую идею с представителями от политотделов распределять дефицитные продукты – яйца, молочные, мясные – по списку. В первую очередь семьи подводников, мужья которых находятся по семь месяцев вне дома. Отдельные списки были составлены, с помощью детской поликлиники, детей с хроническими заболеваниями. Для них два раза в месяц спецрейсом из Хабаровска доставлялись эти продукты, и даже фрукты к Новому году. Опыт Большого камня не прошел мимо. Наша ответственность была на грани подвига. Не скромно, но произошло это со мной. При очередном распределении «дефицита» перед Новым годом работы было невпроворот: подготовка к детским, взрослым новогодним праздникам, праздники и угощения для личного состава бригады, – наши хозяюшки знали толк в этом. Все были нарасхват, мне самой пришлось нести спецпаёк одной из женщин, кому не раз оказывалась наша помощь. В этот раз количество продуктов было ограничено, и не все женщины могли их получить. Мы их оповестили, пообещав дополучить продукты до Нового года. Поздно вечером требовательный звонок в дверь нашей квартиры. Открываю – на пороге возмущенная Тамара Цатис с группой женщин, отталкивая меня в сторону, проходят на кухню, Тамара демонстративно открывает дверь холодильника. Я похолодела от такой наглости. Немая сцена, столбняк. Громкий голос Тамары вернул всех в действительность. В холодильнике пусто, а в морозилке одинокая ключевая косточка от баранины. Надо было видеть торжество на лице Тамары, она, как порядочный человек, не поверила каким-то разговорам, и, чтобы сохранить неоценимую помощь для многих семей, добытую таким трудом, в котором была задействована даже авиация, она решилась на этот отчаянный поступок. Спасибо вам, Тамара! И многие годы здравия вам и всей вашей прекрасной семьей. Скольким же женщинам хочется сказать спасибо. Мирочка Древятникова – статная, высокая, независимая – инженер, работала по ремонту наших кораблей. Муж – Олег Древятников – высокий, крупного телосложения, богатырь из русских народных сказок – старпом у Ильина, а ранее незаменимый штурман и гордость не только Ильина, но и всего Тихоокеанского флота. Он, не подражая Высоцкому, пел его песни низким голосом с хрипотцой и таким чувством, что дыхание замирало. Семья самодостаточная, характеры таежные, сильные, выносливые. Олег любил рыбалку и охоту, забирался в такие таежные места, которые знали только местные (их насчитывалось всего-то около 300 семей), он знал их проблемы, чем-то помогал, они уважали его. Он мог сутками не выходить из тайги. Мира терпеливо ждала его, не показывая своего волнения. Также терпеливо боролась с его слабостью – алкоголем. Ильин был не только командиром, но и верным другом их семьи. Я старалась тактично поддерживать ее, всем сердцем была с ней. Большой камень еще был жив в моей памяти. Они воспитывали чудную девочку, оба души в ней не чаяли. Пройдя такой сложный путь в Советской Гавани, они все-таки расстались. Мы с Мирой встречались в Москве, где она и сейчас живет, я так думаю. Эллочка Васильева, красивая, яркая женщина, интеллигентная, с консерваторским образованием, приехала вместе со своей мамой и двухлетней дочерью, тоже Эллочкой, к своему папе – командиру лодки, долгое время он жил без семьи. Были нашими соседями. К великому моему огорчению, забыла имя отчество мамы Эллы, она так о них беспокоилась. Познав наши суровые условия, не хотела уезжать в свой Киев. Всё просила меня быть рядом с ними. Я ее понимала и принимала участие в их жизни, насколько было возможно.
На фото Валентин Васильев – муж Эллочки. Её фото, к сожалению, не сохранилось.
Как-то рано утром раздался женский крик на нашей площадке и тревожный стук в нашу дверь. Я помчалась следом за Эллой в их квартиру, которую заливало кипятком. Прибежав в спальню, бросилась к детской кроватке, где стояла плача ее испуганная дочь, в нескольких сантиметрах от струи кипятка, которая била под давлением из батареи. Я схватила ее на руки, прикрыв какой-то тряпкой. Увела к своим детям, потом приступили к ликвидации этого бедствия. Вспоминаю и времена Даманских событий. Почему-то Эллочка с дочкой не выходили у меня из головы, обе девочки требовали особого внимания. Это не было капризом мамы Эллы, они были беззащитны, ей очень трудно давался наш быт, а экстремальная ситуация Эллочку доводила до отчаяния. Кроме них, у меня были Юлишка, Игорек и сотни других детей, которых мы готовили к эвакуации. Штаб, по распоряжению Панина, находился у меня на квартире – сотни звонков, сообщений по радио (телевидения тогда у нас не было). Заветы Ильича были разбиты по секторам, в каждом свои оповестители, пункты сборов. Все распоряжения выполнялись немедленно: детям пришивались бирочки с именем и адресом, строго по списку личные вещи, спички, сухой паек. Маршрут будет указан при эвакуации. Каждый час мне поступали новые сведения. Женщины были переполнены тревогой, беспокойством за своих детей, понимали, что, может быть, предстоит оторвать их от себя. Для жен и мирного населения разрабатывался отдельный план. Подводницы, спасибо Вам. Вы не дрогнули, не было паники, была тревога, были слезы, но отчаяния не было. А ведь наши мужья были в Ракушке на зимовке, они там тоже сходили с ума. Беспокоила меня только Эллочка, она очень тревожилась, бесконечно переспрашивала, что можно еще с собой взять, что с нами будет дальше, какие новости на Даманском. У нее была свежа память, в войну они покидали Киев под бомбежками.
Бедная Эллочка не зря твоя мама так за вас беспокоилась, она, видимо, чувствовала беду. Она вас нашла не в далекой гавани, а в вашем родном Киеве. Так нелепо погибнуть всей семьей в своей машине. Светлая Вам память. Как ни старались мы оградить от некоторых слабостей, но они не щадили и сильных, умных, добрых, красивых жен, матерей. Кое-кто из них сами разрушали свою жизнь и жизнь своих близких. Сколько не подбирай ключики, чувство долга перед семьей, обществом открыть не удавалось. Были семьи, в которых надо было лишать матерей родительских прав. Сердце разрывалось от этого процесса. Спасибо Людмиле Витольдовне Торопковой – инструктору по работе с семьями нашей базы. Я без нее за эти проблемы не бралась, а она без меня. Она прибыла к нам из Корсакова, где работала в политотделе инструктором по работе с семьями военнослужащих. Её муж – капитан 1 ранга, был заместителем командира базы. Они старше нас с Эриком на полтора десятка лет, за их плечами война, он c Южным фронтом дошел до Берлина, она работала в разведшколе в городе Сочи. Сильная, высокая статная – Хетагуровка (так образно я её называла), роскошную косу укладывала вокруг головы. Познакомились с ней на дне рождении Панина в кафе «Березка», куда идти мне совсем не хотелось. Две недели назад моя сестра Людочка, оставив нам Игорька, ушла от нас в тридцать только что исполнившихся лет, болезнь победила сильную молодую женщину. Этикет обязывал, и мы с Эриком сидели в полном отстранении от всего происходящего. Вдруг я чувствую сзади чьи-то объятия и слышу женский голос с южным акцентом: – Я же сказала, чтобы вы мне её не показывали, я сама узнаю её из всех присутствующих, и не ошиблась, вот она – Ильина, мне все уши прожужжали на Сахалине о ней. С тех самых пор мы с ней не расставались: у нас стали общими дела, заботы, хлопоты подводников и надводников. Она вросла в женские проблемы с головой, советовалась со мной, ставя меня часто в тупик. Наша работа переросла в крепкую долгую дружбу. В этой семье была своя трагедия. В начале войны в трехлетнем возрасте пропал сын – был украден из детского сада. Разыскивали его все долгие годы войны и в послевоенное время. Он их сам нашел уже в подростковом возрасте. Удерживали его в горах. Как ему удалось бежать в город Сочи и прийти в фотографию, где работала его бабушка – мать Людмилы Витольдовны, он им рассказал не сразу. Детская память хранила боль долгие годы. Они дали ему образование, морскую специальность, крепко поставили на ноги, любили своих внуков, а боль оставалась в их надорванных сердцах до конца их жизни. Ида Ивановна – жена командира военно-морской базы, контр-адмирала Бориса Глебовича Давидовича (С 1977 года начальник ТООВМУ им С.О.Макарова). Интеллигентная, трогательная пара, оба спортивные, общность интересов на редкость, заботливые, внимательные к людям.
Ида Ивановна работала у нас в библиотекарем. Я была заместителем начальника по культурно-массовой и художественной работе, в мои функциональные обязанности входила и библиотека. Там был очень сильный коллектив, я им не мешала, приходилось иногда обращаться за помощью при написании сценариев или подготовки мероприятий. Мы с Идой Ивановной симпатизировали друг другу, она была очень приятным, эрудированным собеседником, очень бережно относилась к фонду. Он был у нас уникальный, об этом знали немногие. Заведующая, которая проработала 25 лет, старательно сберегала его до своей пенсии, и, уходя, передала целехоньким новой заведующей, без специального образования и какого-нибудь опыта работы. Она знала «толк» в литературе и обладала такой любовью к ней, что была уверена, что все читающие и живущие в гарнизоне не имеют никакого представления о литературе, тем более любви к ней. Ида Ивановна обратилась ко мне за помощью. Необходимо было разобраться в нарушениях заполнения читательских карточек и невозвращении книг от читателей, которые в глаза их не видели. Пытались разобраться своими силами, но заведующая только больше нас запутывала. Пришлось создать профессиональную комиссию с помощью Политуправления Тихоокеанского флота, которую возглавила моя подруга по работе в Доме офицеров Владивостока Диана Горбунова, в то время она работала библиографом, после аспирантуры была назначена начальником библиотеки Тихоокеанского флота. Комиссия работала полгода, не переставая удивляться и возмущаться цинизму. Система была отработана настолько изобретательно и четко, что опытные библиотекари с трудом пробирались сквозь её лабиринты. Нет, техника была простая: заведующая-мама в течение дня готовила книги к выносу, папа-муж – офицер с сыном двенадцати лет забирали сумки и спокойно уходили через парадный вход, не вызывая подозрений. Дома смывали штампы с 3 и 17 страниц и отправляли почтой в Ленинград. Там книги ждал антикварный магазин. Вскоре они уехали, как-то возместив ущерб библиотеке, часть книг нам удалось вернуть. (Из протокола прокуратуры по делу расхищения золотого фонда статского советника, которому принадлежали первоиздания русских классиков от Жуковского до Толстого, все тома российской истории Соловьева, издания в золотых окладах семьи Романовых и много других исторических ценностей.)
Ценность фонда позднее подтвердили Ленинградская библиотека имени М.Е.Щедрина и библиотека имени В.И.Ленина в Москве. Чтобы сохранить эту ценность, удалось договориться о передаче спасенного фонда в ленинскую библиотеку Москвы, а они обеспечили бесплатную поставку Дому офицеров литературы из ЖЗЛ, которая пользовалась большим спросом в расцвет наших шестидесятых. Иде Ивановне удалось сберечь оставшийся фонд и ежемесячно пополнять его из библиотек Москвы, для будущих его читателей. Леночка, Александр и Сережа Сафроновы – дети зам. начальника Совгаванской базы капитана 1 ранга Петра Алексеевича и их чудной, женственной, лучезарной мамочки Ляли – Клавдии Сергеевны, врача-онколога из нашей поликлиники – мужественной, принципиальной, бескомпромиссной. Я долгое время не знала, что она публично могла высказать свое решительное мнение своей коллеге – жене нашего офицера подводника, которая была постоянно в центре внимания и заботы со стороны наших женщин, за одну фразу: «Придут китайцы – Ильина со своими активистками будет висеть на первом же столбе», – это в связи с событиями на острове Даманском. Меня потрясала Лялина гражданская позиция не один раз. На этот раз я ей гордилась. Со старшими ее ребятами я познакомилась первая, они были в отпуске с младшим Сережей, а старших оставили на женщину, которая должна была им помогать. Мы жили в одном доме, они этажом выше. Из моих коротких наблюдений, я поняла, что ребята нуждаются в помощи. Саша был в 9 классе, Леночка в 6-м. Вечером я поднялась к ним, разговорились, и выяснилось, что женщина сломала ногу, и они остались одни; я предложили им свою помощь, после долгих уговоров они согласились. Мы жили одной семьей почти два месяца, до возвращения родителей. По возвращении их мы задружили семьями. Наша Юлишка и Серёга были почти ровесниками с разницей в год. Ляля часто меня выручала с обедами и продуктам, как было в тот злополучный вечер перед Новым годом, когда пришла ко мне комиссия во главе с Тамарой Цатис. Петр Алексеевич не раз отпускал нас с Лялей в кино, оставаясь с детьми. Юлишка моя часто болела воспалением легких. Ляля, делая ей укол, каждый раз говорила: «Ну не могу ее колоть, всех могу, а ее жалко». В Ленинграде мы жили по соседству. Я восхищалась их большущей ДРУЖНОЙ ленинградской семьей из четырех поколений. Когда собиралась их семья, по случаю и без случая, за общим СТОЛОМ мест не хватало, сидели на коленях. Но всегда было место для шуток и решения семейных проблем. Саша стал инженером, Леночка врачом, об этом она мечтала с детства. Сейчас работает зав. кардиологическим отделением в Покровской больнице. Больные ее любят. Вышла замуж за прекрасного парня – сильного, мужественного Павла, который строил Братскую ГЭС. Их свадьбу доверили провести мне. А сколько мне понадобилось сил провести (по просьбе Петра Алексеевича) ритуал прощания с нашей всеми любимой Лялечкой, помню только жгучую боль. Рада, что могла помочь Сереже успешно закончить в нашей подшефной школе восьмой класс и поступить в Нахимовское училище. Он стал офицером, имеет свою семью, Леночка имеет четверо детей и троих внуков. Петр Алексеевич держится молодцом. Многие им всем лета, здоровья и счастья.
Сергей Петрович Сафронов закончил Ленинградское нахимовское училище в 1981 году.
Во всех неприятностях есть свои плюсы. Так вот, один из них – встреча с Олегом Волгиным и его царевной Ларисой. Она все-таки приехала к своему Олегу и держалась в тех таежных условиях, как абориген. Подружились с ней сразу, она меня очень ждала и давно хотела познакомиться. Мы с ней провели довольно приятное летнее время, я была без работы, так как часть расформировывалась, Эрик был назначен в Ракушку начальником штаба бригады, а комбригом был Олег. Помню сплошные комиссии и их приемы, которые лежали на нашей с Ларисой ответственности. Это семейно-общественная нагрузка, с ней справлялись легко. Лариса была очень начитанна, не любила рутины, все время что-то изобретала, даже с риском для жизни, стараясь меня вовлечь в свои предприятия. Поход по грибы в тайгу стал для меня школой мужества. Я не грибница, мы как-то ходили с Толей Калининым в Совгавани по грибы, ничего не нашли, к счастью попался какой-то пень с опятами, мы обобрали с него что могли в свое оправдание, больше он со мной не ходил по грибы, я приношу грибную неудачу. С Ларисой пошли вдвоем рано утром с большими корзинами. Болтались по тайге до полудня, ничего не собрав, она только команды мне подавала под какой куст мне надо заглядывать, а в основном, чтобы не спускала глаз с верхушек деревьев. Я знала, что в нашей тайге есть дикие кабаны, тигры (один даже унес сторожевую собаку с нашей базы), медведи, которые повадились к нам за пропитанием, москиты в огромных количествах, но что надо бояться рыси, до меня не доходило, чем и раздражало мое спокойствие Ларису. Едва вернувшись, она обрушила на меня весь поток своего негодования за мою беспечность. Незабываемые общие пикники на заливе со всеми семьями, личным составом. Приготовление на кострах гребешков, чилимов... До чего же красивые места! Их часто видела по телевидению в программе «Служу Отчизне». Завершилось наше пребывание успешным расформированием части, наш папочка хорошо потрудился, как всегда. День рождения нашей Юлишки оказался всеобщими проводами. Она с Игорьком пригласила гостей домой, мы с Ларисой приготовились к встрече определенного количества гостей. Народ пошел семьями всех возрастов, всех вместить было невозможно, вынуждена была дать Эрику СОС, чтобы в части открыли кафе. Мы сохранили рисунок – оформленная колонна, протяженностью несколько метров, торжественно шествовала по покидаемому поселку Ракушка в гости к своим братикам – матросам, которые всегда и всюду выручали нас. Получился большой, совместный Праздник – День рождения и Проводы. Прощай, милая летняя Ракушка. С Волгиными мы встречались в Москве, а после ухода Олега, мы не виделись. Лариса, отзовись!
Семья – капитана 1 ранга, друга Эрика по ленинградскому подготу, – прибыла в Советскую Гавань в конце лета 1970 года, когда мы ещё не успели вернуться из пос. Ракушка. В Ракушке мы прослужили аж четыре месяца. Надо же было Эрику срывать нас в конце учебного года, освободить чудную трехкомнатную квартиру, в которой я только что сделала ремонт, и вернуться назад в холодную осень, где пришлось делать два ремонта, чтобы как-то устроиться на зиму. Вернувшись из Ракушки со всем своим скарбом, детьми и кошкой Мотькой, которая пришла вместе с Эриком морским путем, я заново столкнулась с тем же квартирным вопросом. Квартиру, которая предназначалась начальнику штаба, т.е. Ильину, занял замкомбрига Лезгинцев. С трудом отремонтировав двухкомнатную квартиру, с отчаянием поняла, что она совершенно не приспособлена к проживанию с Юлишкой, которая имела хроническое заболевание легких. Сплошные окна, светлая, красивая, но жить с больным ребенком невозможно. Разместившись по соседям, Эрик в части, стала искать выход. Нашла. Впервые в Советской Гавани и вообще в гарнизоне был совершен квартирный обмен сразу шести семей с улучшением. Как восприняли начальники политотдела моё возвращение из Ракушки? Да всё вернулось на круги своя, как и не уезжала. Через месяц состоялись выборы, и меня опять продвинули в председатели, а Дому офицеров пришлось с месяц подождать, до завершения моего обустройства. Обмен состоялся, все были довольны, даже механик получил отдельную квартиру – впервые. Мне пришлось ремонтировать общую трехкомнатную, в которой ремонта не было со дня постройки дома. На этот раз помогали братики-матросы. Весь ремонт они мне очень сочувствовали, не могли понять, как я могла согласиться на эту трущобу, но она была самой теплой квартирой. Глаза боятся, а руки делают, когда она была готова, удивлению не было конца. Даже белая красавица береза принагнулась широкими ветвями в окно нашей большой, светлой, уютной кухни, приглашая к задушевной беседе за круглым столом с самоваром. Но Мотька наша не выдержала таких перемен – её не стало. О ней мы долго горевали. Нашими соседями оказались Лезгинцевы. Старший Михаил Лезгинцев – глава семьи – очень уважал свою фамилию и был ей под стать. Его независимая стать горца подчеркивала достоинство, морская форма ему очень шла, он был очень образован, с хорошими манерами. Светочка – его вторая жена (первая – мать его старшего сына, погибла, когда Юре было немногим больше года), Мише, их общему сыну, было семь лет. Он был старше Юленьки на два года. И когда она собралась с шести лет в школу, он ее так напугал, что накануне 1 сентября ее желание разом улетучилось. Пришлось давать ей слово, что драть как сидорову козу за тройки мы ее не будем, что если она устанет от школы, в любое время может не ходить. Но упорство и терпение ее продлились до 25 мая, когда она закончила первый класс. В этот день Юленька пришла из школы, упала на диван и горько расплакалась. Оказалось, что весь год она ждала, когда мы ей предложим оставить школу. Стойкий наш Филипок, это ей очень пригодилось в жизни – идти до конца. Игорек был младше Юры года на четыре.
