Работа была благосклонно принята. Другие неотложные дела интересовали морских командиров... - Так что ж, товарищ механик, будем делать? - Что делать? Предлагается одно - свести тяги привода, если удастся, и наварить сверху аварийный лом из отсека. Другого железа не найдем, - ответил механик. - Но для этого надо поставить перо руля в «нейтраль». - Доложите на мостике свой вариант. А мы с тобой, боцман, полезем к коромыслу баллера. Мостик! Прикажите подать из отсека домкрат, - скомандовал Неулыба. Полезли и оседлали фырчащую фонтанами воды острую кормовую оконечность. Сорвали и выбросили съемный дырчатый кожух. Подвели домкрат и начали выдавливать ближнее плечо коромысла. После часового чертыхания стронулся и пошел родимый! Наконец, указатель руля выставлен на «нуль». В кормовую надстройку великий трудовик Андрюша Дикий протащил из ограждения рубки шланги газосварки. На соединение тяг наложен и наварен аварийный лом. Неулыба топтался в непроглядной тьме рядом с лючиной. Ободранные руки горели от морской воды, но он этого не замечал. Неулыба с тревогой поглядывал то на молчащие черные тени на мостике, то на слабое пятно рассвета, то на огни маячившего в нежелательной близости дозорного корабля. Южнокореец. Сволочная публика. Неулыбе хотелось закричать: «Скорее!» Но он знал: торопить - еще не значит ускорить работы. А газосварки предательски бесновались в вырезах надстройки. Казалось, подманивали корабль. Еще того не хватало: в свете зари показать корпус лодки во всей ее красоте. И душа Неулыбы немо кричала: «Поторопитесь, орелики!»
Наконец, орелики засобирались; работы закончены, лом присобачен на тягу, шланги убраны в ограждение рубки, руль с замиранием провернут влево-вправо. Держит, родной! Люди посыпались в центральный пост. И вовремя. В сером блике зари явственно просматривался силуэт СКР. Гадать - приближается, стоит ли и высматривает - не было времени. Срочное погружение. А через двое суток, когда немудрящий штормишко начал трепать в ночи лодку, тяга вертикального руля была разорвана вновь. Наступал мрачный рассвет. И Неулыба понял: выход один - положить лодку на грунт. На бывшем минном поле, которое по-прежнему обозначено на карте как «опасный район». В 1943-1945 годах здесь постарались и японцы, и янки: набросали всякой дряни - и якорной, и донной. И с тех пор этот оспариваемый китайцами и южнокорейцами район никто всерьез не тралил. Неулыба знал - риск есть. Но он неизбежен. С рассветом, достучав зарядку батареи, лодка легла на грунт. Кроме опасности подрыва на донной мине, Неулыба не меньше боялся присоса лодки: карта показывала мощные илисто-лессовые грунты, 70-75-метровые глубины. К великому удивлению Неулыбы лодка опустилась на плитняк и с шорохом поползла по грунту, разворачиваясь на курсе. Неулыба приказал затяжелить лодку, принять в уравнительную цистерну 10 тонн балластной воды. И почувствовал, как сваливается тяжесть: на каменистом плитняке и на течении мины держаться не будут, неизбежно сползание и отклонение от вертикали зон реагирования.
А придонные течения так же неожиданно оказались немалые. Вот тебе и ! Неулыба поднялся в боевую рубку, настороженно и удивленно слушал, как о корпус лодки шуршит песок. Выходит, лоция врет. В замкнутом, небольшом по пространству море действовали мощные придонные течения. Вот тебе и ананас! С началом ночи подводная лодка всплыла, осмотрела горизонт и снова начала газосварочную операцию. По прежней технологии и обретенному опыту. Для гарантии наварили два лома. А через пять суток привод руля был разорван вновь. Лодка снова легла на грунт. С одной дополнительной «вводной» - ацетилен и кислород в надстроечных баллонах израсходованы. Обменявшись взаимными поздравлениями, Лева, Нутрощуп и Неулыба начали изыскивать «вариант». На этот раз руководству было не до сна. - Остается один вариант: электросварка, товарищ командир, - резюмировал механик. - Через люк седьмого отсека? - усомнился командир. - Точно так. Подадим электрокабели от главной ходовой станции шестого отсека, - дополнил механик. - Это мы должны отдраить и шестой и седьмой отсеки! Отдраить люк седьмого отсека! А высота люка от воды? Чуть больше полуметра, так? Это в штиль. А если волнишка? И какая она будет к ночи? - вмешался Неулыба. - Мы рискуем затопить два отсека. Так? - Но другого выхода нет! - настаивал механик. - Товарищ капитан 1-го ранга! Товарищ командир! На войне, как на войне! Мобилизуем личный состав, вызовем добровольцев, - вмешался замполит Колчак. - Да подожди ты! Кого это мобилизовать? - с досадой бросил Неулыба. - Кому положено, те и будут делать. Главное - шланги через . Опасно.
- Я, товарищ капитан 1-го ранга, встану под люком, на кабель, - снова вмешался Колчак. - Да, пожалуй. Вы и встанете, - с мрачной миной подытожил Неулыба. - Словом, так: командир на мостике, механик и старшина электриков на сварку привода в надстройке, замполит под люком седьмого отсека. В случае чего - рубить кабели. Если там, скажем, накроет волна, появится самолет или в случае атаки СКР. Я стану над люком седьмого отсека. - Рубить? А вольтова дуга? - невольно вырвалось у подсоединившегося старпома. - А это уж вы, замполит, проследите в случае чего, чтобы по команде быстро вырубили ток. Дуга, так дуга. Главное - люк седьмого отсека. Вам, старпом, быть в центральном. Связь и жесткий контроль. Чтоб никто, даже если вздумал сотворить что-либо такое, - сердито завершил Неулыба. - Итак, проинструктируйте всех. В ночь, если будет тихо, всплывем и начнем. Кстати, еще два человека и брезент. Накрывать место сварки. А то до неба будет видно! Вечером лодка всплыла без хода. Быстро наступила свинцово-непроглядная темь. Безветрие. Волны мягко лопотали у борта. Горизонт не виден, судов нет. И только огни неотвязного СКР медленно перемещались в черноте. Неулыба прикинул - дистанция 50-60 кабельтовых. На этой дистанции корпус лодки радиолокатором он не возьмет. Если не приблизится... - Мостик! Можно отдраить люк седьмого отсека, - Неулыба стал над люком, сжимая аварийный топор и в темноте угадывая, как неспешные и пологие волны расплескиваются рядом с подошвами сапог. Электрошланги вытащены, подводники, накрыв надстройку брезентом, начали сварку привода. Вспышки электросварки периодически озаряли пустоту кормовой надстройки и высвечивали нутро ограждения рубки. Люди на мостике в редких бликах вспышек были неподвижны и молчали. В надстройке слышались глухие голоса и слабое чертыхание. Все понимали опасность действий: могла накрыть случайная волна находящийся в полуметре от уреза воды люк, нечаянное движение сварщиков могло привести к замыканию. И тогда... Лучше не думать.
Неулыба стоял над , как на раскаленной плите. Внизу, под шахтой люка, топтался Колчак, криво улыбаясь и почему-то вцепившись в трап и кабели. - В надстройке, как дела? - вполкрика спросил Неулыба. - Идет по малой. Сбиваем старую сварку. Греем ломы для надежного прижима к тяге... Прошло три молчащих часа. Вечность. Стуки и чертыхание. - Доложите на мостик. Начинаем подварку, - наконец донесся глухой голос механика. - Понял. Передано на мостик. Начинайте, - сипло скомандовал Неулыба... - На корме! СКР лег на сближение, дистанция уменьшается. Как там у вас? - донесся из темноты басок командира Левы. - В надстройке. Ускорьте работы! - скомандовал Неулыба, напряженно вглядываясь в медленное перемещение ходовых огней дозорного корабля. - Есть! Еще немножко! - донеслось из надстройки. - Поживей, мальчики! - не выдержал Неулыба, глядя на появившийся под топовым красный бортовой огонь корабля. Засек, сволочь! Теперь одно: кто владеет остатком времени. - Мальчики, закругляйтесь! - Сейчас, сейчас! - и, наконец: - Готово! Можно убирать шланги! За шлангами вниз полетели брезент и топор. Черные тени подводников рванулись к рубке. Один, второй, третий, четвертый. Все! - Мостик! Проверить людей! - крикнул Неулыба, завороженно следя за быстро приближающимися огнями. - Внимание! Задраиваю люк седьмого отсека! В седьмом! Доложить в центральный пост - задраен люк седьмого отсека! Еще в шахте люка Неулыба услышал кваканье ревуна: пошло срочное погружение.
«, я от дедушки ушел, от серого волка ушел. А от тебя, косоглазого, и подавно уйду». Шумы винтов СКР прошли с левого борта. Неважная, брат, у тебя акустика! Лодка развернулась на циркуляции вправо и ушла на глубину под слой скачка.
4
Снова ночь. Черная, как тушь. Ни горизонта, ни неба, ни волн. Полный штиль. Зарядка батареи. Обычно бьющий в нервы грохот дизеля на этот раз вязнул в ватной темноте. - Внизу! Прошу старшего похода на мостик, - донеслось в динамик трансляции. Это вахтенный офицер. Что-то случилось. На корабле слово «прошу» с мостика не означает просьбу. Это - форма требования. Старший командирской вахты Неулыба вылетел на мостик. - В чем дело? - Товарищ капитан 1-го ранга. Непонятно что-то, - в голосе вахтенного офицера радость и тревога. Неулыба вылез на правое крыло. Действительно! Весь мостик, сигнальщик и вахтенный офицер Симпатенок были покрыты мохнатым слоем светящегося огня. С бинокля и носа сигнальщика протянулись огненные струи. Выдвижная радиоантенна превратилась в огромный огненный столб. И сам Неулыба вдруг превратился в светящегося медведя.
- Ничего страшного, вахтенный офицер. . Струйная электризация атмосферы. Скомандуйте, в отсеках проверить крепления по-штормовому. Вскоре лодка погрузилась, смывая с себя светящиеся мхи электричества и предоставляя атмосферной стихии самой разбираться в своих делах. - Акустик! Как обстановка? - запросил Неулыба, примостившись на излюбленном месте - на узком диванчике почти под рубочным люком. По командирской привычке - головой на матку гирокомпаса, ноги в сапогах крест-накрест, на грудь наброшен альпак. Эту позу Неулыба освоил с командирских времен: полуотдых и одновременный контроль - за обстановкой в лодке, за командами и докладами из отсеков, за работой механизмов. Эта выработанная длительными плаваниями поза означала одно: обстановка заурядна. В бытность командиром Неулыба запомнил: команда незаметно, но чутко следит за «стариком»; если он то на мостик, то в рубку штурмана - обстановка сложнеет. И это чувствует подводный народ, без команд и приказаний. А если командир, пусть и в сильную штормягу, когда в центральный с шумом попадает вода, возлег на командный и накрыл глаза альпаком, экипаж успокаивается: «старик» заснул. Обстановка выровнялась. Неожиданностей не будет. «Старику» - неполных тридцать пять, но для прыщавых аргонавтов это уже старик. Пусть с одиночными просединами и морщинами, но он «старик». Впрочем, снующий по отсечным делам народ вряд ли знал, что «старик» спит только одним ухом, как осьминог. Второе ухо, как дежурный щупалец, всегда сторожко бдит... - Центральный! Горизонт чист, - глухой голос акустика. -Только... какие-то твари вокруг лодки... - А ну-ка, включи на динамик.
В динамике центрального поста появились хрусты, хрюканье, свисты и улюлюканья. Море жило, жило даже в предрассветные часы. Морское население занималось основным делом - непрерывно пожирало друг друга, размножалось в положенное время. - Не мешать! - скомандовал Неулыба. - Есть, не мешать! - отрапортовал акустик. Неулыба не спал. Даже одним ухом. Он думал. Прошли назначенные боевым распоряжением двадцать суток плавания в районе. А дел - ни на грош. Поставленная штабом флота задача - «выявлять деятельность иностранных ВМС» - осталась вакуумной; никаких ВМС в районе не оказалось, если не считать дозорные силы. Учений нет, коммуникаций нет. И даже рыбаков почти нет; значит, и промысловой рыбы тоже нет. Выловлена вчистую. Впрочем, Неулыба понимал: морские силы всех прибрежных государств - в основном «мелкота» - пасутся под берегом. Надежда встретить крупные силы и, чем черт не шутит, китайские лодки, ракетные корабли, не подтвердилась. Это означало, что штаб флота при подготовке боевого распоряжения сам не знал обстановку и назначил район службы лодки по принципу «пол - палец - потолок». Это вызывало досаду.
Вызвать командира группы ? Кроме вранья и домыслов, ничего от него не выдоишь. По американцам он что-то может, по китайцам - ничего. Пусть спит.
Каждый класс, как правило, жил в отдельном кубрике. Жилой корпус училища продолжал отапливаться дровами. Ежедневно в каждом классе выделялось два истопника, которые после классных занятий вместо самостоятельной подготовки уходили заготавливать дрова и отапливать спальные помещения. Чуть ли не треть двора была занята огромной поленницей дров. В этом дровяном складе мы создавали себе тайные убежища, чтобы скрываться от многочисленных общественных, часто воспитательных, и даже торжественных мероприятий.
Спальное помещение (кубрик) нахимовцев.
В течение каждого учебного года не один раз всё училище в выходной форме № 3 собиралось в клубе перед походом в театр. Константин Александрович Безпальчев, начальник училища, воспитывать, особенно приобщать нас к культуре, умел. Он лично рассказывал об опере, балете или спектакле, который предстояло нам увидеть или услышать. Эти пояснения проходили, как правило, в сопровождении штатного училищного духового оркестра. После чего все училище в походном строю при знамени и оркестре шло по улицам города в театр. Чаще всего это был театр оперы и балета, театр оперетты, бывали и в Русском драматическом. Жители города Риги с любовью и радостью смотрели на нас.
Предстоит мероприятие с выходом в театр. Во главе знамённой группы командир роты капитан-лейтенант МИЩИХИН А.М.
Соревнования на первенство училища. - Советская молодежь. 1947, 6 января.
Закончились продолжавшиеся два дня соревнования на первенство Рижского Нахимовского военно-морского училища. В соревновании приняли участие 109 воспитанников, разделённых на возрастные группы. Участники соревнований продемонстрировали хорошую спортивную подготовку в троеборье: вольные движения (комплекс утренней гимнастики «на 16 счетов»), упражнения на турнике, опорные прыжки через снаряды. Для самых маленьких спортсменов упражнения на турнике были заменены упражнениями в равновесии на буме. Судейская коллегия в составе мастеров спорта Кравцова, Кравцовой, судьи первой категории Кропачева и других признала победителем воспитанника Князева, последовательно занявшего первые места в соревновании по классу, роте и училищу. Второе место присуждено воспитаннику Зуеву, третье – Подорожному. Победителям соревнований приказом начальника училища объявлена благодарность и вручены премии. Соревнования вызвали большой интерес у юных моряков. В спортивные кружки и секции училища вступило много новых членов.
1947 год. Построение спортсменов в клубе училища. Справа - взвод нахимовцев 5-го выпуска. В первой шеренге (справа налево): Хризман Е.Я., Балашов В.И., Шаров И.М., Грошев Е., Максимов. Максаев А.Н., Блюсин А.А., Каменев Г.Г. Во второй шеренге (справо налево): Войнов Е.С., Виттер В.С., Лебедев В.И., последние - Шаробурко Ю.А. и Ободков Ю.С. На снимке слева - взвод нахимовцев 1-го выпуска. В первой шеренге (слева направо): Михайлов В.Г., Миловский В.А., следующий не опознан, Спрогис А., Смирнов А.А., Дрюнин Е.А., Левин К.Я., Федоренко Ю.П. Во второй шеренге: Купрейчик И.Я., Зайцев Б.К. В центре зала у стола стоят: справа капитан-лейтенант Ефремов А.И. – начальник строевого отдела, слева - ст. лейтенант Усович В.И.
Фильм о будущих офицерах. - Советская молодежь. 1947, 11 апреля.
Ленинградская студия кинохроники выпустила хорошую и интересную картину – киноочерк о Ленинградском Нахимовском училище. Фильм рассказывает о будущих офицерах флота и называется «Нахимовцы»… У макета крейсера «Аврора» помощник начальника училища (фамилия не названа), старый флотский офицер, сопровождая своих воспитанников по Военно-морскому музею, рассказывает нахимовцам, как 7 ноября 1917 года он нёс вахту на мостике этого исторического корабля.
Лев Андреевич Поленов, дежурный по кораблю в октябре 1917 года. Архив 2-й роты. А.П.Наумов.
Майский парад в Риге на площади Победы. - Советская молодежь. 1947, 5 мая.
Воспитанники Нахимовского училища на параде в столице Советской Латвии на площади Победы (Только снимок строя нахимовцев).
Из приказа начальника училища от 11 мая 1947 г.
п.2. Считать воспитанника 5 класса Горностаева Н.П., самовольно покинувшего училище, дезертировавшим. С сего числа исключить Горностаева из списков воспитанников и снять со всех видов довольствия. Матери воспитанника Горностаева предъявить материальные претензии по убыткам, нанесенным государству поступком её сына.
Примечание. Случаи побега из училища были не единичными, но не частыми. В отчете за 1947-1948 год отмечен еще один подобный случай. Нахимовец 6 класса Можейкин А.И., бывший воспитанник черноморского дивизиона эскадренных миноносцев, явившись из отпуска, не пожелал дальше учиться и сбежал из училища.
И.Киселев. Экзамены у нахимовцев. - Советская молодежь. 1947, 18 июня.
На стенах просторного класса диаграммы, плакаты, наглядно показывающие рост выпуска металла, производство товаров широкого потребления и увеличение сбора хлеба в последнем году послевоенной сталинской пятилетки. Выписаны многие статьи из Сталинской конституции. В классе идёт экзамен по Конституции СССР. Отвечает воспитанник Ломоносов. На все три вопроса мальчик отвечает убедительно, продуманно. Вслед за Ломоносовым к столу чётким шагом подходит воспитанник Московский. Он докладывает преподавателю о готовности отвечать на вопросы своего билета, пишет на доске свою фамилию и номер билета. Первый вопрос – особенности Сталинской конституции. Мальчик говорит о тех великих завоеваниях, которые записаны в Сталинской конституции, о победах социалистической промышленности и колхозного строя, о дружбе народов, населяющих нашу страну.
Московский Георгий Павлович. Рига. 1946. Выпускник РНВМУ 1950 г.
Ясный ответ, подтверждённый многочисленными цифровыми данными, дал воспитанник и на второй вопрос - о задачах пятилетнего плана. В журнал ставится заслуженная «пятёрка». В классе №54 идёт экзамен по географии. Когда мы входим в комнату, к столу направляется загорелый крепкий юноша. – Воспитанник Комаров, - доложил он преподавателю, - явился для сдачи экзамена по географии. Взяв билет, он сел за стол готовиться к ответу. Около карты стоял воспитанник Антонов. Он рассказывал об Америке, её рельефе, полезных ископаемых и их размещении. Вслед за ним к другой карте подошел воспитанник Слукин. Один и другой показали хорошие знания географии.
На экзамене по географии – нахимовец Валентин Ломтев. Окончил Рижское училище в 1951 году.
В этом году нахимовцы сдают экзамены и испытания лучше, чем в прошлую весну. Почти 40% воспитанников получили «пятёрки», остальные – «четвёрки» и «тройки». Особенно успешно выдержали экзамен учащиеся седьмых классов. Такие успехи не случайны. В этом прежде всего заслуга преподавательского состава и воспитателей, которые в течение всего учебного года настойчиво работали с каждым воспитанником, помогали отстающим выйти в число передовых. Много труда и старания приложили преподаватели Бельтюкова А.П., Драбкин Л.З. и другие. Это они добились того, что ранее отстававший воспитанник Бабенко теперь сдаёт испытания только на «четвёрки» и «пятёрки». В число лучших воспитанников вошли и братья Тихомировы, Борис и Герман. После каждого проведенного экзамена в классах проводятся собрания, где подводятся итоги дня. Всё это мобилизует учащихся на лучшую подготовку к очередному экзамену. Летом 1947 года после окончания учебного года воспитанники отправились на летнюю практику в лагерь на острове Мангальсала в устье Даугавы (Западной Двины). Каждый класс жил в отдельной палатке. В лагере были хорошо обустроенные столовая, помещение для просмотра кинофильмов и очень радовавшие нас футбольное поле, волейбольная и баскетбольные площадки, а на реке Двине – бассейн. Наш «Батя», капитан 1 ранга К.А.Безпальчев, был, безусловно, главным вдохновителем развития водных видов спорта. Он прививал нам любовь к шлюпкам, парусному спорту, плаванию и физкультуре. Возможности для этого в лагере расширились. Регулярно проводились шлюпочные занятия и гонки шлюпок различного класса и протяженности. Особенно впечатляющи были длительные крейсерские гонки с выходом в Рижский залив.
Нахимовцы под парусом в Рижском заливе. По материалом Рижской кинохроники.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
- Товарищ командир, сделаем, - заверил приунывших отцов-командиров, Леву и Неулыбу, старшина трюмных. -Только надо того... немножко на грунт лечь. Благо, глубины всего ничего - меньше 100 метров. - Ну, а как надолго? - вопросительно встопорщил усы Лева. - Да так. Надо вскрывать цилиндры, слить гидравлику. Полная переборка. Суток трое, не меньше... А что еще оставалось делать? Даже обратно в базу пути нет. Заряжена батарея, провентилированы отсеки. Лодка легла на грунт. Стрелка глубиномера - на 90 метрах. Команде приказано - лежать, спать. Кроме трюмачей и акустиков. Для трюмных - работенка: разобщить и поднять талями тяжеленные крышки пневмогидроаккумуляторов, вычерпать во все мыслимые емкости драгоценную гидравлику, залезть в узкие цилиндры и зачистить мелкой наждачной шкуркой, а затем бархоткой стенки, где мог поместиться, и то вверх ногами, разве что один Юла. Ну а дальше пустячки: профильтровать гидравлику, залить и долить, поставить новые манжеты, опустить и загерметизировать крышки. Карлы-трюмные, а среди них незаменимый щуплый Юла, работали, как черти в преисподней. Остальная команда дрыхла и поднималась только на харч, всасывая скудеющий кислород. Головные боли - не в счет, подводники привычны.
Они вообще удивительный народ: сказано - и на трое суток забыли, что такое . Терпеливый народ. А Юла, свесившись головой в резонирующий цилиндр, самозабвенно орал:
«Вышла прогуляться Катька-комсомолка, Нацепила мамины чулки. И была на попе Катькиной наколка, Знали все про это моряки...»
Но это вокальное хулиганство Юле прощалось: незаменимый человек! Для общества вкалывает... В висках - поршневые стуки. Регенеративные очистительные установки с трудом поглощали углекислоту и держали на голодном пайковом уровне кислород. Давление в лодке от подтравливающих воздушных систем подбиралось к трем атмосферам. Через двое суток трюмачи радостно завопили: - В центральном! Готовы заполнять систему гидравлики! Ай, молодцы! Ай, орлы! По десять суток отпуска каждому. Начался процесс процеживания и сливания веретенки - жидкости гидравлики в цилиндры-накопители из всевозможных обрезов, кандеек и банок. Но ненасытная утроба системы требовала добавки. Трюмные и мотористы слили в накопители резервную бочку веретенки. Увы, не хватает! - Что будем делать, механик? — запросил командир Лева. - Выход один, товарищ командир, заполнить систему соляром, - доложил озабоченно Нутрощуп. - Да ведь соляр через любые манжеты пролезет! Это такая дрянь... - усомнился Неулыба.
- А другого выхода нет. Будем пополнять систему каждые 4-6 часов, - полувозразил, полудоложил механик. Н-да, решеньице! Весь последующий срок похода рядом с трюмным седьмого отсека торчала кандейка с соляром. И как только из центрального поста по трансляции поступала команда-вопль: «Седьмой, держать давление гидравлики!», - вахтенный трюмный немедленно выливал солярку в накопитель. В сумерки лодка всплыла под перископ и, обследовав унылый мутный горизонт, подняла выдвижные устройства. - В отсеках! Отдраить переборочные клинкеты! Сравниваем давление воздуха! - разнеслось в динамиках. Открыт воздухозаборник шахты РДП. В отсеках с ревом упало давление, стало морозно и пронзительно запахло соляром и машинным маслом. В головах стучали серебряные колокольчики, в висках ударил хмель. Посвежело! В ночь подводная лодка всплыла в надводное положение и вошла в заданный район. Начали зарядку батареи. В отсеках - живительные сквозняки и беспайковый кислород. Команде нестерпимо захотелось есть. Шамать! Донельзя довольный Лева отдал величественное приказание помощнику и коку: накормить всех от пуза.
А неунывающий оптимист Колчак, выдав по межотсечной трансляции «вести с колхозных полей», запросил разрешения у мостика дать музыку для поднятия духа. Разрешение дано. И по отсекам понеслось:
«Говорила мама мне, что любовь обманная, Да напрасно тратила слова. Я ее не слушала, вот тебе и скушала, Мама, мама, как же ты была права! Ах, мамочка! На саночках...»
Командир Лева и советник Неулыба оба понимали: главное - совместимость характеров. Как в космосе. Не срываться, не мешать. Выявленные «проколы» - вроде бы позади, впереди - выполнение задач разведки. Неулыба отдавал Леве должное: при провале на глубину и в истории с гидравликой командир действовал решительно. Команда втянулась в режим скрытного плавания. Дележ суток на «зоны командования» устоялся. Оснований для истерик нет. И все же Неулыбе что-то не нравилось. Место лодки определялось с трудом: хмурое небо не показывало звезд, слабенькие береговые радиомаяки в позиции не прослушивались, радионавигационные «лорановские» карты оказались бесполезными. Подлые янки внезапно ввели новую кодовую поправку в импульсные системы. Режим течений - и вовсе непонятный. А точное место необходимо, хоть убейся. В довершение ко всему на глубинах 12-20 метров, и лодка это выявила неожиданно, оказался приповерхностный звуковой канал - все море скрежетало экскаваторами, ухало паровыми молотами... Черт знает что! Попробуй, выдели из этой какофонии шум винтов корабля!
Неулыба, дневной командир, подвсплывая под и обследуя неприютный горизонт, с омерзением рассматривал изредка появляющиеся грязно-ржавые шхуны. Судя по топовым фигурам - с сетями, сволочи. Только и не хватало, для полноты впечатлений, влезать в сети и потянуть этих манз на глубину. Или, чертыхаясь, всплыть. То-то был бы ералаш на всю Азию! Со всеми звуковыми и пиротехническими оформлениями. А флегматичный Лева, крейсируя ночью по району, тоже особенно не радовался. В нежелательной близости от Левы упорно маячили огни сторожевых кораблей. Вправо повернешь - южнокорейский незамедлительно реагирует, как кот на валерьянку; влево шарахнешься - твоей особой начинает интересоваться китайский СКР. Вот и крейсировал Лева по линии разделения, проходящей по центру позиции, как по цирковому канату. И кожей чувствовал, как эти «азияты» радиолокацией ведут лодку. Понимая, что это именно лодка, но не зная - чья лодка. В одну из таких ночей Неулыба спал в командирской каютке. Как обычно, сторожким сном, сбросив только сапоги и укрывшись альпаком. И снился Неулыбе «домашний» сон: жена у плиты, в квартиру врывается первоклашка Андрюшка и самозабвенно ревет. «Что случилось, Андрюшенька? Или мальчишки обидели?» - подскакивает мама. «Не-а! - ревет Андрюшка еще пуще. - Пятерку получил». Это он от избытка чувств ревет. Шутка ли, первая пятерка за полгода! «Мое золотце! Мой хороший! За что получил? По чтению?» - умиляется мамочка. «По арифметике?» - подскакивает папа Неулыба к любимчику.
«Не-а! По леплению... вылепил...» - отвечает маленький гений и вдруг подскакивает к папе Неулыбе и с силой начинает трясти. - Вставай! Тимофеич, вставай! Несчастье! Неулыба встрепанно вскочил, выплыл из сна и понял, что трясет его вовсе не гениальный паршивец, а командир Лева. - Что случилось? - Вертикальный руль оторвало, - полушепотом, со сдавленным придохом сообщил Лева. Неулыбу пружиной выбросило из каюты: - Как там надводная обстановка? - Спокойная. Дождь. Почти штиль. Сторожевик, сволочь, кабельтов пятьдесят, - вполголоса информировал Лева, чтобы не разбудить спящих в кают-компании офицеров. Неулыба понял: сам спустился, не стал включать переговорный динамик. Отцы-командиры выбрались на мостик. Непроглядная темень. Нудный сеящий . Слабо лопочут где-то внизу волны. Лодка без хода.
- Механик где? - Здесь, товарищ капитан 1-го ранга, - толкнула головой в спину Неулыбы невидимая фигура. - Со мной боцман и старшина мотористов. С фонариками... - Командир. Оставайся на мостике, следи за обстановкой. Механик, боцман, страховочные концы где? С Богом, за мной, на надстройку, - Неулыба крабом полез вниз, на ощупь угадывая тесноты кислого железа, надстроечную дверь и трос кормового леера. На кормовой надстройке - темень, склизь. Совсем рядом - шумные заплески волн и глухое урчание воды в шпигатах. Неулыба и боцман, обнявшись и по-обезьяньи цепко ухватывая леер, скобы и вырезы, пробрались на узкую кормовую оконечность, чувствуя, как накатывается на сапоги клохчущая вода. Осветили корму направленным фонариком. Вот он, указатель баллера руля. Стрелка указателя сбита на правый борт. Руль «свободен». В историях всех подводных флотов были случаи, когда подводные лодки возвращались в базы под электромоторами, на буксире у других кораблей, даже под самодельными парусами. Но еще не было случая, когда подводная лодка смогла бы самостоятельно возвратиться в базу без вертикального руля. К тому же через три моря и насыщенные судами и противолодочными силами проливы. Возвратиться скрытно! - Осторожней вы, орлы! Прикройте свет. Ну, что там? - бросил в темь Неулыба. - Оборвана тяга привода. Вышла из соединительной муфты. Снимаем крышку цапфы, - глуховато донеслось из шпигатов. Неулыба пополз к лючине. Снята крышка цапфы. При подсвете фонарика видно: рассоединена муфта тяги привода, со съеденной резьбой болтается свободно, на резьбе - ошметки пакли. Картиночка. - Механик, боцман! Когда осматривали приводы ? Что это? - зловещим шепотом переспросил Неулыба.
- Да в доке когда стояли, в Чажме, - пробормотал механик Нутрощуп. «Эх, механик, механик! И ты, боцман, шляпа! И ты, раззява, на мостике! Взять бы, да и врезать кувалдометром по вашим окаянным шеям! Но нельзя, не тот случай», - пронеслось в голове Неулыбы. Он узнал, что подводная лодка С-141 все лето простояла в плавдоке дохленького судоремонтного завода в бухте Чажма. Аж три месяца. Стояла неспешно: у заводика, принадлежащего ВМФ, под предлогом недостатка рабсилы отсутствовал «план» - что делают, и на том спасибо. А посему заводик, родное детище техупра флота, не торопился: то железа не поставлено, то специалистов нет. Впрочем, деньги шли исправно, аварийные расценки с лихвой окупали весь неспешный труд пролетариев. И, конечно, это оказалось подходящим временем для удовлетворения все возрастающих потребностей и отцу-командиру Леве - мало ли кто пригласит на рюмку чаю? И механику Нутрощупу - благо, старые явки сохранились! И боцману - владельцу шкиперских богатств. В перечень доковых работ, безусловно, входили и разблокировка, дефектовка и ремонт рулевых приводов. Был же, конечно, снят и привод вертикального руля. А резьба тяг была, как это неоспоримо видно сейчас, съедена коррозией. По технологии требовалось - очистить коррозию, сделать наплавку тяги, проточить резьбу, отрегулировать привод в цеху и на месте. А кому это интересно, заниматься всей такой мутотой, если и контрольного глаза нет? Ну и, конечно, гегемон подержал для вида тягу в цехе, обмазал суриком, прикранил на лодку, обмотал изъеденную резьбу паклей, еще раз обляпал суриком и - нате, господа-подводнички, принимайте работенку.
Сашок Сабадаш, родом из Молдавии, никогда не видел море. Но мечтал служить на Флоте. И мечта его сбылась. Он попал на подводную лодку, в боцманскую команду на должность рулевого-сигнальщика. Опытный воспитатель молодых матросов боцман Крячко сразу же обнаружил какие-то странности в поведении юного подводника. Началось с хлеба. Когда Сашок узнал, что по утрам они едят спиртовой хлеб, он задумался. Уж больно хорошо звучит – спиртовой. Боцман Крячко Фёдор Фёдорович однажды обнаружил матроса Сабадаша, сидящего под столом и давящегося сухим хлебом. На вопрос, что он делаете под столом, Сашок разочарованно ответил: «Ем третий , но не в одном глазу! Нет спирта! Не пьянею. Не пойму, почему?».
Корабельный боцман популярно с использованием ненормативной лексики объяснил, что спиртовой батон перед употреблением сбрызгивается водой и закладывается в духовку, где под действием паров спирта превращается в свежий горячий хлеб, который надо скушать немедленно, иначе через полчаса он превратиться в камень. Сашок скис, он надеялся немного захмелеть. Сорвалось! Боцман именно здесь почувствовал первые сигналы тревоги. А сын молдавских виноградарей, опечаленный, надолго задумался, как бы впал в кому. И лицо его выражало полное отсутствие мысли, ну точно, как в песне: «Вот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять… » Эта задумчивость подвела его и в очередной раз. Когда подводная лодка стала срочно погружаться, и все матросы из ограждения рубки гроздьями попадали в центральный пост, матрос Сабадаш стоял в глубокой задумчивости возле надводного гальюна, видимо, думал: «Быть или не быть?» и не отреагировал на команду «Все вниз! Срочное погружение!» Опытный командир капитан 2 ранга Каширин Михаил, убедившись, что наверху никого не осталось, захлопнул верхний рубочный люк, и лодка стала проваливаться в морскую пучину. Сашок в последний момент бросился к задраенному люку и, поскольку ремень и брюки у него были расстёгнуты, бляхой стал судорожно бить по бронзовой крышке люка, как говорится, стучаться в закрытую дверь. Командир прильнул к перископу и … ничего не увидел. Вообще ничего. Потом он разобрал искажённое страхом лицо матроса, который держался за перископ, прильнув к оптике. Командир мгновенно дал команду: «Продуть среднюю!» Лодка подвсплыла, и матрос по перископу, не разжимая рук, вместе с уходящей водой так и скатился на рубку лодки. Когда выскочили «спасатели», они были поражены увиденным. В зубах перепуганного моряка был сухой военный билет, за ним волочились вывернутые наизнанку брюки…
Большего позора Крячко Фёдор Фёдорович не испытывал. Чтобы его подчинённые без штанов болтались на верхней палубе! Этот случай не прибавил авторитета матросу Сабадашу, а боцман вообще его очень «полюбил». Особенно после того, как всевидящий старший помощник капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович просверлил мичмана насквозь своим насмешливым «рентгеновским» взглядом и на попытки боцмана как-то оправдаться отрезал: «Не надо мне ничего объяснять. Я и так знаю, что вы шоколад не любите, что у вас изжога от фольги». ЮП (так уважительно за глаза называли Юрия Павловича на лодке и офицеры, и матросы) был первый юморист, весельчак и насмешник, за что его любили беззаветно. Служить с ним было нетрудно. Неунывающий, всегда в хорошем настроении, блестящий рассказчик анекдотов, морских баек. И, главное, никакого занудства, свойственного некоторым начальникам. Все его приказания исполнялись бегом и с песней. Для поправки здоровья молодого матроса направили в распоряжение корабельного доктора – пусть освоит профессию вестового. В должности вестового Сашок продержался две недели. Это была не его работа. Он, бывало, с трудом открывал переборочную дверь из второго отсека в третий. Садился на комингс, что категорически нельзя делать, (это всё равно, что сесть на кнехт на причале), вызывая скрежет зубов у сурового боцмана, и говорил вахтенному офицеру: «Стол накрыт, пусть идут». А надо было красиво сказать, чему его учили все две недели: «Накрыт стол в кают-компании, офицеры приглашаются к столу!» Эту длинную и красивую фразу Сашок никак не мог запомнить. А когда старпом внезапно выяснил, что вестовой не может разлить бутылку вина на десять порций, по пятьдесят граммов каждому офицеру, у него всегда остаётся треть бутылки для себя, он весело сообщил боцману: «Ваш Сашок много пьёт на посошок». После чего приказал: «Мои глаза, чтоб дажа, Не видели матроса Сабадажа».
И добавил уже в прозе: «Убрать немедленно, как можно дальше. В седьмой отсек». Боцман опять хотел, было, объяснить родословную матроса, но расхохотавшийся старпом отрезал: «Не надо ломать передо мной японскую трагедию: отец - рикша, мать - гейша, сын - Мойша, а мы не виноватые». Боцман сник… В седьмом отсеке матросу стало хорошо. Он отвечал только за вертикальный руль. Но наступил период осенне-зимних штормов, и тут выяснилось, что ко всем своим «положительным» качествам молодой моряк Сабадаш Сашок укачивался. Стоило ему услышать команду: «По местам стоять, со швартовых сниматься!», как ему становилось нехорошо. Его тошнило. Моряки-подводники народ весёлый, любят подначивать новичков. Бывало, привяжут кусок сырокопчёной «Московской колбасы» над головой лежащего в полуобмороке матроса Сабадаша, и говорят: «Саша, море успокаивается, поднимайся, пересиль себя. Открой глаза». Наивный Сашок поднимает голову и видит, как кусок колбасы с жирными вкраплинами сала, раскачиваясь, приближается к его лицу и вот-вот попадёт ему в рот. И вид колбасы и её запах ему противны и невыносимы. Он соскакивает с койки и с рёвом несётся к обрезу (тазику, по-морскому). Его выворачивает наизнанку, а коварные друзья улыбаются – шутка удалась. Как-то раз лодка готовилась выйти в море. Прошли все необходимые команды, все сигналы, Сашок заволновался. Его уже начало подташнивать. Наконец, прозвучало: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» Швартовые команды выскочили наверх, затопали по лёгкому корпусу. В седьмом отсеке всё слышно. Что-то за бортом загремело, видимо, заработали винты. Лодка закачалась. Сашок начал травить, хорошо, что заранее приготовил обрез. Прошло некоторое время, Сашок полностью укачался и уже заполнил половину тазика. Наступило затишье и вдруг в отсек заходит боцман. Матрос Сабадаш как только увидел «лучшего друга», бросился к обрезу и лихо выполнил свой долг молодого матроса. Боцман остолбенел. «Что происходит?» Матрос, превозмогая тошноту, доложил, что сильно укачался, мол, сегодня море очень горбатое. Озверевший боцман издал львиный рык: «Какое море? Мы стоим у пирса. Выход отложен на завтра. Полчаса назад подходил катер с командиром бригады, и было принято решение сегодня пополнять запасы топлива, поскольку прибыл танкер из Севастополя». Матрос Сабадаш, как только услышал это известие, вскочил и на радостях исполнил любимую боцманом «цыганочку с выходом». Куда девалась его морская болезнь? Счастливый, он улыбался и, как положено по уставу, «ел глазами начальство». Боцман из гуманных соображений объявил своему «любимчику» три наряда на работу, а для начала приказал полностью прибраться в отсеке. С какой радостью матрос Сабадаш приступил к работе! Боцман в глубокой задумчивости покинул отсек. «Надо что-то делать. С этим матросом ЧП не миновать»…
В канун Дня Военно-морского Флота, воспользовавшись тем, с что корабль стоит на якоре на , боцман с разрешения старпома начал готовить борта подводной лодки к покраске, т.е. обдирать ржавчину и старую облезшую краску. Доверили эту работу молодому матросу Сабадашу. Он на плотике работает скребком и металлической щёткой весь мокрый и грязный, а два матроса-страхующие периодически протягивают его с плотиком на несколько метров вперёд и снова впадают в летаргический сон. Подошли к носовой части корабля. Там страховать его неудобно. Очень «умный» наш боцманёнок, видимо, посчитал себя уже опытным мореманом. Крикнул на палубу, чтобы не мучились и сбросили страховочные концы, он сам перейдёт на другой борт, и показал кусок доски, которым он будет грести. Матросы, не отошедшие от летаргического сна, бросили концы и, отвернувшись, закурили. Они уже заканчивали по второй сигарете, когда вдруг вспомнили, что где-то справа должен быть Сашок. Ни плотика, ни «Тура Хейердала» нигде не было. Какое-то грязное и испуганное существо в полумили от них махало руками и делало какие-то неприличные движения. Да, сомнений не было, это наш Сашок начал кругосветное путешествие. Зря он не спросил «Добро» у боцмана. На лодке тревога: «Человек за бортом!» Но на подводной лодке нет шлюпки. Как спасать? Как оказать помощь? А коварный ветер от берега гонит плотик всё дальше в открытое море. Старпом в красивой «нахимовской» фуражке выскочил наверх и под его горячую руку попал боцман: «Вы убедились, что у нас не подводная лодка, а баржа с отдельно, случайно сохранившимися радиоэлектронными элементами. И на верхней палубе жабы прыгают, и тиной пахнет. Спите в шапке, товарищ боцман. Не вижу, чтобы вы с доблестью и честью разоблачали злобные происки хунвейбинов, завладевших боевым кораблём!» На Юрия Павловича напало вдохновение. Бедный боцман! За что такие страдания?! Сколько хороших морских слов изрёк он, глядя на удаляющегося «друга». Жаль, нельзя их воспроизвести!
Выбрали якорь, и бросилась догонять своего бойца. Ветер крепчает, волна становится круче, только через полчаса лодка подошла к плотику. Сабадаш, измочаленный страданиями, стоял на коленях и в мольбах возносил руки к небу. Подали бросательный конец. Конечно, Сашок его не поймал. Тогда боцман на грани нервного срыва размахнулся, прицелился и так бросил конец, что «легкость», со свистом пролетев расстояние до плотика, ударила нерадивого матроса точно в лоб. Боцман мичман Крячко был мастер военного дела, поэтому в «лёгкость» он вложил огромную гайку и обшил её верёвочной сеткой. Мы увидели, как подогнулись ноги нашего бедолаги, и он, словно подстреленный, упал на плотик. На подводной лодке - немая сцена!.. Боцман, совершенно озверевший, обвязал себя другим бросательным концом и сиганул в воду. Три-четыре сильных взмаха и он на плотике. Плотик с людьми подтащили к борту лодки, и операция по спасению благополучно завершилась. Все были возбуждены, один боцман улыбался. Он был счастлив. Он упросил доктора зафиксировать у матроса Сабадаша сотрясение мозга. «Зачем?» Мудрый боцман пояснил: «Ведь с сотрясением мозга нельзя служить на подводной лодке. Придётся с матросом Сабадашем распрощаться». Боцман хотел показать, что он сожалеет, но весь его вид, его улыбка говорили об обратном. На подводной лодке не было более счастливого человека, чем вдоволь настрадавшегося до сегодняшнего радостного дня мичмана Крячко Фёдора Фёдоровича. По приходу подводной лодки в Феодосию он сам отвел «любимого» матроса в лазарет и только ему известными методами упросил медиков положить пострадавшего на стационарное лечение. В результате было выписано заключение о негодности молдаванина матроса Сабадаша к плавсоставу. Годен к службе на берегу. Боцман лично отвел опального матроса на береговую базу и сдал на руки начальнику продовольственного склада. «Здесь от него вреда будет меньше », - с гордостью подумал Фёдор Фёдорович и облегчённо вздохнул. «От одного носителя ЧП избавился. Пустячок, а приятно!» Вечером дома мудрый мичман Крячко немножко «усугубил» винца, как любит говорить замполит. Потом от высокого душевного порыва он пропел свою любимую «Пиратскую лирическую» Булата Окуджавы: «Когда воротимся мы в Портленд, ей богу, я во всём покаюсь. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда… Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взойду на плаху. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда…» и даже исполнил коронный танец «Цыганочка с выходом». Жена и дети давно не видели своего «витязя морских глубин» таким весёлым и радостным.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Но Неулыба уже не слушал. Все становилось ясным. Этот хлыщ, флагманский штурман не божьей милостью, а по штатной денежной ведомости, заставил молодого Гусенка «прогнать» все режимы скоростей, в том числе и не нужные в походе. В результате израсходовано полигонное время, основные скорости определены «на тяп-ляп» и вписаны в таблицы. А флаг-штурман еще и скрепил их своей госбанковской росписью. Неужели таких дураков еще держит флот? - А когда вы определяли девиацию магнитного компаса? - На том же выходе. - И все за один выход! - ужаснулся Неулыба. - А что делали перед выходом? - Стояли на стенде... - Я спрашиваю конкретно. Что делали: замеры магнитного поля или размагничивание? - Обматывали корпус, - совсем тихо ответил Гусенок. - Ну, а после размотки? - Неулыба хрипел.
Душкевич - - А после пошли в море, на определение девиации маневренных элементов. - В тот же день?! - В тот же день, - не понимая в чем дело, злился Гусенок. - А вам никто не подсказывал, что после обработки корпуса лодки токами на усадку магнитного поля потребно не менее трех суток? Этого Гусенок не знал. В училище этого не преподавали. Неулыба судорожно сглотнул бешеную слюну. Этого мог не знать молодой штурманенок. Но этого не знали и те флотоводцы, которые ответственны за предпоходовую подготовку лодки, и те будущие флотоводцы, которые сейчас безмятежно спали в офицерском отсеке. - А кто был старшим на контрольном выходе? - Командир бригады, - ответил Гусенок. Подавляя в себе ярость, Неулыба листал навигационный журнал. Вот оно: на контрольный выход подводной лодки положено 7 суток. А лихой комбриг Душкевич «крутанул» его за трое суток. Галопом по Европам. На плавание под водой положено не менее суток; подводная лодка погрузилась и всплыла через три часа. Обмакнулась, на языке подводников. И за эти три часа осталось, конечно же, незамеченным самопроизвольное заполнение уравнительной, которая впоследствии стала действовать как цистерна быстрого погружения, которой на лодке этого проекта нет. Десять тонн отрицательной плавучести! Приобретенной за ночь надводного хода. «Ну, Пся крев! Ну, молодец! Ну, шляхта! Ну, флотоводец!»
Значит, с окончанием конвоирования комбриг Душкевич пришпорил СКР и помчался в базу, к своей пани, а лодка с первым же своим погружением чудом избежала провала в бездну. И родные не узнают, где могилка моя... Неулыба вспомнил недавнюю схватку с комбригом Душкевичем. Неулыба стоял на оперативном дежурстве штаба эскадры. Комбриг Душкевич - «хозяин бухты Улисс» и руководитель стрельбы - подстегивал прием подводной лодкой С-224 одной практической торпеды. Время выхода в полигон стрельбы горело. Душкевич торопил. Наконец торпеда затолкана в аппарат. Нетерпеливый комбриг снял трубку: - Оперативный? Я пошел... - Товарищ комбриг. Подаю торпедолов на контроль дифферентовки, - ответил Неулыба. - Времени нет. Дифферентоваться буду в районе. Лодка только что с моря. Вам что, это неизвестно? - это Душкевич. - Без дифферентовки в бухте выпустить не могу, - упорствовал оперативный дежурный Неулыба. - Я знаю, что делаю. Отхожу, - отрезал Душкевич. - Нет. Вы удифферентуетесь здесь, в бухте, под моим наблюдением, - заявил ОД и приказал: - Поднять сигнал «Воспрещение входа и выхода». Лодка включила ходовые огни, отошла и вновь подошла к пирсу. - Оперативный! Снять сигнал! Я хозяин в бухте! - прорычал в трубку комбриг. - Нет. Без дифферентовки не выйдете! Но Душкевич вышел-таки. Неулыба сие записал в вахтенный журнал. А потом через «шептунов» стало известно: в полигоне при погружении лодка «закатала дифферентик аж в 20 градусов», едва успев заполнить главный балласт. Как наутро разделывался командир эскадры Миша Квакин в кабинетном уединении с Душкевичем, Неулыба предпочел не узнавать. И так все ясно. Запись есть запись, ее ни вычеркнуть, ни замарать, ни срезать... Очень удобная вещь для прокурора, этот журнал... Так-то вы подготовили лодочку, господин Душкевич. И ты, Лева Задов. Герои-самотопы... Но поднимать спящего командира Леву, устраивать ночной аврал со сценами было уже бесполезно. Лодка в походе.
Неулыба взял ластик и яростными движениями стер со штурманских таблиц все скорости и поправки лага. Потом взял карандаш и вписал старые, памятные значения скоростей, когда командовал этой лодкой. - Не имеете права. Эти скорости определены официально, - запротестовал Гусенок. - Слушайте вы, новый Магеллан! Считать эти скорости, что вписаны мной. Понял? Не то вышвырну из рубки, заставлю командира вести прокладку. И попробуйте мне еще раз «потерять место»! Будете картошку чистить весь поход, - рванул крючки кителя Неулыба и, чувствуя приближение бешенства, поднялся на мостик в успокоительную темноту. А лодка шла заданным курсом и маршрутом, днем - на глубине, ночью - в надводном. Сторожко шла. И шли в ней шестьдесят судеб. И следом за ней еще несчитанное число судеб матерей и отцов, невест и жен и пускающих пузыри ползунят... Лодка подошла в пролив точно в назначенный срок. И гирокомпас работал как миленький. Снова форсирование пролива. Снова - скопления рыболовных огней. На мостике лодки весь положенный набор ходовиков: командир, старпом, сигнальщик. И Неулыба. - Командир, пойдем под одним дизелем, на малом. Обставим спектакль прорыва без лишнего шума, - бросил полуприказание Неулыба. - Согласно боевому распоряжению положено форсировать на полных, - возразил Лева. - Распоряжения пишут штабники. Они этот пролив и не нюхали. Грохотом разбудим всю Азию, - обронил Неулыба. - На одном дизеле, малым. Меньше следность. А потом, командир, учти. Нас сейчас «ведут» все береговые БИПы. Меньше скорость - сочтут за рыбака... - Вам виднее, - неуверенно хмыкнул Лева.
Подводная лодка вошла в пролив, выбирая галсы подальше от скоплений рыболовных судов. А Неулыба, обшаривая в бинокль горизонт, искал «знакомцев». Вот он, миленький, косоглазенький. Южнокорейский СКР. В дрейфе и, сволочь, близко от маршрута. Наблюдает. А японских дозоров что-то не видно. Да, обстановочка в проливе куда проще, чем в оные годы. Подводная лодка, слегка отвернув по курсу, медленно скользила мимо СКР на дистанции около 10 кабельтовых. Четко вырисован силуэт. Стоит гад. И ошибается тот, кто думает, что этот косоглазик спит. Как раз может влепить зарядик. Как это уже было. Единожды. Не с Неулыбой, с другим. Пофыркивая дизелем противоположного борта, лодка неспешно привела СКР на правый траверз. И тут Левины нервы не выдержали. - Внизу. Правый дизель товсь! - прикрыл тангенту переговорного устройства Лева. - Есть, правый дизель товсь! - доложил центральный пост. - Правый дизель малый ход, - скомандовал вполголоса Лева. Грохотнул правый дизель. Огни СКР начали менять ракурс. - Стоп дизель! - скомандовал в рубочный люк Неулыба. - Командир, зря. Нашумим, но не убежим. СКР остановился. Стой, миленький, хороший! Стой! Все это тебе померещилось. А время текло нестерпимо медленно.
Наконец прошли два напряженных часа. Огни СКР слились с огнями рыбаков. Лодка вышла из . Восточно-Китайское море заштормило. Непонятным, клетчатым волнением. Но шторм - это лодкина стихия. Это то самое, что требовалось.
3
То, да не совсем то. Штормуя, лодка обогнула остров Чечжудо, тот самый, где 15 лет назад был концлагерь и где пленные северокорейцы дохли, как мухи, от жары и безводья. История эта забыта.
Лодка упрямо пробивалась в Желтое море. Одно из самых поганых морей на свете. Волнение - крутое. Полное мелководных банок. Воды - мутные от лессовых выносов. Море, в котором со времен второй мировой войны остались невытраленные минные поля. Море, которое при заходе тайфунов становится ловушкой. Море, в котором нет дальних радиомаяков, а мглистое небо неделями закрывает звезды. Море, разделенное условной линией на южнокорейскую и китайскую особые зоны. А эти зоны интересов и сыны Страны Утренней свежести, и сыны Поднебесной империи контролируют жестко, без компромиссов. А посему море нашпиговано дозорными силами. Словом, дрянь море. И в этом дрянь-море нарезан Левиной лодке район, где она должна маневрировать 20 суток! Среди ошметков растрепанных штормами сетей, забытых минных полей и ржавых дозоров. Но прежде чем все эти прелести плавания были прочувствованы, подводную лодку на подходе к району ожидало «небольшое развлечение» - вышла из строя система гидравлики. А гидравлика - это кровь подводной лодки. Падение давления гидравлики, в лучшем случае, делает лодку плавающей на поверхности консервной банкой. Герои-трюмные доложили: задир в цилиндрах пневмогидроаккумуляторов, порваны манжеты гидроцилиндров.
«Н-да, радость механика понятна: найдена причина. Но ведь поход-то только начат! Не возвращаться же в базу с великим позором?! Всю чуть было не укороченную жизнь разотрут с дерьмом»... - подумал Неулыба. - Давай, командир, попробуем так... В уравнительной у тебя сколько? В правой - пять тонн, в левой - пять. Так? Пусть левая будет заполнена под все десять, откачивай насухо правую. Пойдем с постоянным креном; пусть кренок будет побольше, кроме неприятности, ничего страшного. Привыкнем. А по мере расхода запасов будем подравнивать крен приемом балластной воды в правую уравнительную. Так? Впредь «срочным» не погружаться! Только по боевой тревоге. Только постепенным заполнением балласта. Так? - старался сохранить спокойные интонации Неулыба. - Подходит такой вариант? - Должен подойти. Как ты, механик? - повеселел Лева. - Другого выхода нет, - закивал механик. - А раз нет другого варианта, так нечего раскуривать! - кинул Лева. - Кончай курорты! - Ну, командир, давай еще по одной, - это Неулыба. - Ничего, вытянем! Не боись! - Давай закурим, товарищ, по одной, - в тон Неулыбе продекламировал Лева. - И вообще, Тимофеич, предлагаю так. Неча нам друг друга подпирать. Предложение: один командует днем под водой, второй ночью в надводном. Пойдет? - Пойдет. Согласен. Побережем силенки, - понял Левины подходы к проблемам субординации Неулыба. - Пока солнце лысины не припекло, давай осторожненько.
Глухо заурчав водоворотом, подобно раненому зверю в берлоге, лодка ушла на глубину. ...В вечерние сумерки лодка всплыла под перископ. Спокойное, быстро темнеющее море. Осторожно, на малой скорости, дабы не поднимать предательский бурун, зрачок перископа провернулся по горизонту. Видимых целей нет. Тогда не менее сторожко лодка подняла выдвижные устройства: антенну поиска работающих РЛС, радиоантенну. Прежде чем всплыть для астрономических наблюдений звезд, подводная лодка выждала предписанные 30 минут, затем медленно, как гигантский ихтиозавр, всплыла в позиционное положение. На мостике - Неулыба. Запущен дизель на продувание главного балласта с ходом. Подводная лодка медленно вышла в крейсерское положение. Горизонт чист. По вызову мостика наверх по-обезьяньи цепко выскочили сигнальщик и штурманский расчет. Лодочная подвахта начала быструю подачу обрезов с отсечным мусором, с обязательно продырявленными консервными банками. Таков подводный закон: мусор должен быть утоплен и обязательно с началом ночи.
Глухо пофыркивая подводным газовыхлопом, лодка продолжала скрытный переход. Без ходовых огней. В любой момент готовая к погружению. А командир Лева спал в каюте чутким сном пещерного человека. Заядлые курцы, поотсечно шмыгавшие на мостик, угомонились. Ночная жизнь лодки вступила в свои права. На мостике - молчаливые вахтенный офицер и сигнальщик. Неулыба уперся плечами в нактоуз герморепитера и рельс ограждения рубки. Этот рельс специально вварен для крепежа страховочных поясов в шторм, дабы подводников не смыло волной за борт. А сейчас он мешает, давит на плечо. Впрочем, Неулыба этого не замечал. Неулыбины мысли были устремлены вперед, в Корейский пролив. Как-то удастся его форсировать? Форсировать скрытно, иначе вся сторожевая сволота увяжется за лодкой и... поход насмарку. Шесть лет назад Неулыба, тогда еще зеленый командир этой же самой подводной лодки С-141, форсировал пролив. Правда, в те поры обстановочка была куда круче; янки, как истые господа дальневосточных морей, и их сателлиты - южнокорейцы и японцы - не очень-то церемонились с нормами морского права. Первую лодку Кожана они подняли с грунта; вторую, Христова, - с глубины восточнее Токийского залива, поставили в «конверт» (по углам корабли, в центре лодка), навели орудия и просигналили по международному своду: «При погружении открываем огонь». И повели к берегам Приморья, прямехонько к острову Аскольд. А Неулыба шел третьим. Командование предупредило: скрытность любой ценой. Неулыба влез в пролив: огни выключены, дизеля на самый полный. По горизонту - море рыбацких огней. Только успевай отворачивай, чтобы не влезть в сети и не поднять рыбацкие радиовопли. Неулыба тогда всей кожей ощущал, как явственно выделяется на экранах береговых РЛС стремительно движущаяся , как на весь пролив предательски горит фосфоресцирующий в черной воде кильватерный след.
И в самой узкой части пролива Неулыба почувствовал: вот она, главная опасность! Один из топовых огней внезапно выделился на фоне черных зубцов гористой Цусимы и начал стремительное сближение. И вдруг исчез. Ясно: японский дозорный СКР выключил огни и лег на контркурс. Цель быстро приближалась. Неулыба не мог оторваться от бинокля и лихорадочно искал выход из положения. В бинокль уже видны подсветы от машинных люков и хлопающих дверей. Видны разбегающиеся по тревоге матросы и разворот орудий. Дулами на лодку. А расстояние - кабельтов полтора. - Стоп дизеля! Срочное погружение! Нырять на глубину 30 метров! - выстрелил залп команд Неулыба, со стуком задраив люк и обезьяной спрыгнув в центральный пост. -Лево на борт! Подводная лодка с самого полного стремительно набирала глубину. Над рубкой прошел тяжелый гул турбин. Лодка продолжала бешеный разворот и набор глубины. Много позже Неулыба понял: именно этот маневр погружения и бешеный разворот под корабль на скользящий контркурс спас лодку от таранного удара. Неулыба предполагал, что горящий свечением опадающий водоворот и внезапное исчезновение цели, видимо, сбили с толку японцев. СКР со скоростью экспресса промчался над водоворотом. Этот эпизод навсегда засел в мозгу Неулыбы. К счастью, лодка не подвела ни захлопками газоотводов, ни давлением гидравлики, ни батарейными автоматами. Под лезвием бритвы прошла. На глубине 30 метров, когда из отсеков посыпались успокоительные доклады, потянул Неулыбу за рукав: - Товарищ командир, а здорово получилось! На 30 метров за 28 секунд! - оказывается, замполит в момент срочного погружения находился в дизельном отсеке и непроизвольно зафиксировал время, заводя наручные часы.
Неулыба отмахнулся: не время. Но запомнил. Потому что знал: тактический норматив срочного погружения лодки из крейсерского положения на перископную глубину по формуляру госиспытаний равен 45 секундам, а на глубину 30 метров - целой минуте. Но спасительная глубина таила другую опасность - влезть в рыболовные сети. А потому, как только акустик доложил об удалении шума винтов, Неулыба немедленно всплыл под перископ. Силуэт СКР еще не успел слиться с береговым заревом Пусана, когда лодка всплыла и еще с продуванием балласта мотористы начали нагружать дизеля на самый полный ход. И лодка выдержала эту чудовищную перегрузку... Вот о чем вспоминал Неулыба сейчас. А в голове, неизвестно почему, искрой вспыхивал и назойливо зудел незамысловатый хулиганский мотивчик, когда-то столь популярный среди отцов-командиров военного поколения:
Мама Надь? - ответил Вова, - Ну, и что же тут такого? Вон у Петиного дяди Две жены, и обе Нади!..
Неулыба сплюнул: тьфу, черт, какая дрянь в голове пасется! Знобкая ночь. Неулыба, наконец, отвязался от занудливых мотивчиков. На мостике появился штурман Гусенок. Товарищ капитан 1-го ранга! Разрешите доложить! - ломкий тенорок невидимого штурмана заставил Неулыбу вздрогнуть. - Я не уверен в своем месте. - Как это, не уверен? - повернулся на голос Неулыба. - Докладываю. Подводная лодка потеряла свое место! - повторил Гусенок. - Я не знаю, где мы находимся. - Не понял. Повторите! - озадаченно переспросил Неулыба.
- Я не знаю, где находится подводная лодка, - с храбростью обреченного твердил Гусенок. Неулыба похолодел: неужто и этот спятил? - Как это, не знаю! Положим, вы не будете отрицать, что мы находимся в Японском море? И потом, мы почти двое суток идем одним и тем же курсом. Как же вы смогли потерять свое место? - Разрешите доложить? Гирокомпас давно не в меридиане! - в един выдох выпалил штурман Гусенок. - Как это, не в меридиане? И как вы это установили? - Я давно наблюдаю расхождение показаний гирокомпаса и магнитного - больше 60 градусов, - продолжал Гусенок. Неулыба спустился в боевую рубку. Действительно: курсы по компасам торчат в разные стороны. Неулыба спустился в центральный пост, заглянул в смотровое окошечко матки гирокомпаса. Следящая система успокоительно журчит. Что за наваждение? Неулыба поднялся на мостик. Земля не переворачивалась. тоже на месте, за кормой.
Стоп! Заданный курс - 180 градусов. Полярная - по азимуту 0 градусов. Значит, гирокомпас исправненько в меридиане! Но магнитный компас? Он-то врать не имеет права! Неулыба спустился в штурманскую рубку, потеснил Гусенка и уставился на приборы и штурманские таблицы. - И где же, по вашему мнению, мы находимся, штурман? - процедил Неулыба. - Вот, где-то здесь, - штурман накрыл ладонью карту. - Слушай, лейтенант. А ты во время курсантской штурманской прокладки острова с карты не срезал? - притворно ласково спросил Неулыба. - Срезал... - признался Гусенок. Все правильно. И Неулыба, будучи неунывающим курсантом, срезал лезвием бритвы с карты острова, если проложенный курс никак не хотел идти по чистой воде. Срезал. И это поколение срезает. Но Неулыба отпихнулся от воспоминаний безмятежной юности. Он воззрился на тщательно и аккуратно заполненные штурманские таблицы. - Штурман, скажите, откуда вы взяли эти скорости? - чувствуя приближение глухой ярости, прохрипел Неулыба. - Ведь скорости-то не те! - Определены на мерной линии, - обиделся штурман, со своей стороны начиная испытывать необъяснимую неприязнь к штабнику-каперангу. - Ясно, что не на танцах. Какая была погода? Сколько галсов делали на каждом режиме? - По два галса делали. - А сколько положено? Согласно правилам штурманской службы, а?
- Положено по три, не меньше. - Почему же не выполняли? - начал свирепеть Неулыба. - Не хватило времени... - опустил глаза Гусенок. - А на каких режимах прогнали скорости? - На всех режимах. Флагманский штурман контролировал, - забаррикадировался авторитетами Гусенок.
