27 января 2019 года ушёл в свою последнюю «автономку» командир пларк, капитан 1 ранга Вилен Алексеевич Тушурашвили, наш старый товарищ, однокашник, друг и сослуживец, прославленный подводник, взращённый в стенах Тбилисского НВМУ и 1-го Балтийского Высшего военно-морского училища подводного плавания.
Вилен Алексеевич Тушурашвили (03 декабря 1934 г.-27 января 2019 г.)
Ушёл внезапно, вдруг! По причине обширного инфаркта, оборвавшего жизнь удивительно доброго и чуткого, честного и позитивного человека и гражданина России, блестящего офицера и талантливого Командира. Он был истинным моряком, добросовестным служакой, морским офицером по призванию, исполнительным и безукоризненно служившим во всех должностях своей военной и гражданской карьеры. Будучи прекрасным отцом и семьянином, он и в службе отличался искренней любовью и уважением подчинённых, друзей, командиров и начальников, заслужив высшие оценки результатов своей деятельности. Именно о таких, как Вилен Алексеевич Тушурашвили говорят: «Штучный «товар», мало их!»
Вилен Тушурашвили родился 3 декабря 1934 года в Северо-Осетинской АССР (Моздокский район). Рано лишившись отца по причине репрессивного 20-летнего заключения, был вынужден переехать в Тбилиси к родителям матери. До поступления в Нахимовское училище учился в 63-й, а позднее в 28-й средней школе г. Тбилиси. В училище поступил 28 февраля 1944 года в 3-й класс.
Вилен Алексеевич вспоминал о том времени, как о перепутье. Тбилиси, конец войны. Его мама и дядя воевали на фронте. А 10-летний Виль стал одним из первых воспитанников Нахимовского военно-морского училища (1944-1952 гг.). "В нашем школьном классе был 41 человек, из них 17 попали в тюрьму. Время было такое – тяжёлое, агрессивное. Две тропы – патриотизма и бандитизма – они почти рядом, ведь, шли. А мне Нахимовское училище дало чувство коллективизма. Я окончил училище с отличием, с серебряной медалью".
В Нахимовском училище учился прилежно и с усердием – всегда был впереди большинства одноклассников. Занимался спортом, участвовал в Спартакиадах Нахимовских училищ в составе шлюпочной команды.
Вилен с Юрой Филипьевым
После окончания Высшего военно-морского училища был направлен на Краснознамённый Тихоокеанский флот командиром рулевой группы подводной лодки "Б-13". Затем служил командиром БЧ-1 "Б-19" (лодки проекта "Ленинец").
С 1958 году начал службу на атомных подводных лодках - штурман первой атомной подводной лодки Тихоокеанского флота "К-45", помощник командира ПЛАРК "К-31", старший помощник командира "К-94", командир ПЛАРК "К-10" (командовал атомной подводной лодкой почти 11 лет). За период службы 14 раз выводил свой подводный корабль на боевую службу. Отдал прочному корпусу 25 лет жизни. В период службы окончил курсы в г. Обнинске, командирские курсы в г. Ленинграде.
Борт подводного ракетоносца посещали почётные гости – академик М.Келдыш, космонавты Герои Советского Союза В.Шаталов, А.Николаев, В.Терешкова. С экипажем лодки встречался и беседовал с В.Тушурашвили Министр Обороны СССР маршал Советского Союза А.А.Гречко.
Беседа с Министром обороны А.А.Гречко
Вилен Алексеевич Тушурашвили всегда с огромной теплотой говорил об экипаже корабля «К-10», особо выделяя его высочайший профессионализм, сплочённость, верность Флоту и традициям экипажа и постоянную готовность к взаимовыручке во всех звеньях экипажа.
Вилен Алексеевич говорил, что "Быть моряком – это с одной стороны сложно, а с другой интересно и почётно. Что такое подводная служба? Это длительное нахождение в замкнутом корпусе, в составе одного экипажа. Ты всегда чувствуешь руку и поддержку своего товарища. В подводной лодке: или все побеждают, или все погибают".
Один из членов экипажа вспоминает: "Мой первый командир, кап.1 ранга Тушурашвили Виль Алексеевич, никогда не матерился с мостика (тем более и в жизни). Я, как командир носовой швартовной партии, не сразу понял суть швартовки, командир терпел это не долго (2 - 3 швартовки). Он не орал с мостика, а собрал в кают-компании меня и командира БЧ-2 (кормовая швартовная партия) и объяснил с карандашом в руках, на листе бумаги, чего он хочет видеть от нас... После очередной швартовки, пожал мне руку и сказал: "Молодец, так всегда и действуй."
По состоянию здоровья Вилен Алексеевич был переведён в Калининград старшим преподавателем кафедры тактики ВМФ. В 1989 году был уволен со службы. Гражданская работа связана с рыбным портом – капитан портнадзора в течение 6-ти лет и начальник штаба ГО и ЧС порта в течение 4-х лет. В последние годы Вилен Алексеевич работал в Калининградском военкомате.
Вилен Тушурашвили активно участвовал во всех событиях и жизни Нахимовского содружества, откликаясь на все вызовы и предложения, участвуя во всех встречах и Юбилеях все годы службы и работы после увольнения. В лице В.А.Тушурашвили мы все потеряли достойного гражданина, инициативного и трудолюбивого и заслуженного моряка, труженика, надёжного товарища и друга.
Содружество нахимовцев-выпускников Тбилисского НВМУ потеряло своего однокашника и достойного члена – все мы глубоко скорбим!. Осиротела семья Вилена Алексеевича Тушурашвили. Мы, тбилисские нахимовцы, разделяем горе семьи и выражаем глубокое соболезнование семье, родным и близким В.А.Тушурашвили. В памяти всех, с кем по жизни встречался и служил и работал В.А.Тушурашвили, навсегда останется светлый образ нашего друга! Скорбим и помним! Спи спокойно, дорогой товарищ Нахимовец!
26 января 2019 года ушёл в последнее плавание АЛЕКСАНДР ИГНАТЬЕВИЧ ОСТАПЧУК, питон, офицер-разведчик, капитан 2 ранга, заместитель главного конструктора.
Остапчук Александр Игнатьевич (12 ноября 1951 г.-23 января 2019 г.)
Александр ещё в юности выбрал свой путь - защищать Родину с детства, поступив в ЛНВМУ в 1967 году.
Успешно окончив Нахимовское военно-морское училище он поступил во ВВМУРЭ им. А.С.Попова.
Александр Игнатьевич безупречно служил Родине в ВМФ, в системе разведки страны. Сначала это был Крайний Север. Он участвовал в 7 дальних походах на разведывательных кораблях Краснознаменного Северного флота, внося свой бесценный вклад в дело укрепления обороноспособности страны. Затем была научная деятельность в 1-ом НИИ в Ленинграде, где он занимался вопросами модернизации и совершенствования средств радиоэлектронной разведки.
После окончания военной службы Александр Игнатьевич уже в качестве гражданского специалиста - заместителя главного конструктора - долгие годы занимался вопросами строительства разведывательных кораблей нового поколения в ПАО ЦКБ "Айсберг".
На всех этапах профессиональной деятельности Александра отличали высокая компетентность, требовательность к себе и окружающим, стремление решать поставленные задачи эффективно и в кратчайшие сроки. Он был высоко порядочным, ответственным и обязательным человеком. Александр Игнатьевич очень крепко любил свою семью, был всегда ей надёжной опорой.
Средний разведывательный корабль (СРЗК) пр. 18280 "Иван Хурс"
В наших сердцах всегда будет жить память о ярком, добром друге и товарище - Александре Игнатьевиче Остапчуке. Светлая тебе память и вечная слава!
Необходимо отметить, что по отношению к подводникам 4-й эскадры допущена несправедливость, заключающаяся в том, что почти все они лишены права быть причисленными к участникам боевых действий, в которых принимали участие наши Вооружённые Силы в послевоенное время. И это несмотря на то, что почти все подводные лодки эскадры выполняли задачи боевой службы (по всем документам боевая служба приравнивается к выполнению боевой задачи) в таком взрывоопасном районе, как Средиземное море, где всегда сталкивались интересы многих стран мира и где систематически возникали международные конфликты. Согласно Закону "О ветеранах" определены страны и периоды ведения боевых действий в послевоенное время, в которых участвовали наши Вооружённые Силы. Удостоверение участника боевых действий выдаётся военнослужащим, которые именно в эти периоды выполняли боевые задачи, находясь в этих странах. Но подводные лодки не могут выполнять свои задачи на суше, они выполняют свойственные им боевые задачи только в море. Поэтому лодки, которые выполняли боевые задачи в море в период конфликтов, под действие Закона "О ветеранах" не подпадают, а лодки, которые в период конфликтов заходили в перечисленные в Законе страны не для ведения боевых действий, а лишь для пополнения запасов, ППР и отдыха, могут подпадать под действие Закона. Мы видим явное несовершенство Закона. Кроме Закона "О ветеранах" существует ещё и подзаконный документ - специальная директива Главкома ВМФ, в которой названы все корабли ВМФ, которые причислены к участникам боевых действий, но в эту директиву по нерадивости штабных чиновников не включена ни одна подводная лодка 4 эскадры.
Ярким примером этой несправедливости могут служить "Б-409" и "Б-130", которых нет в директиве Главкома, а свои боевые задачи выполняли не в Египте или Сирии, а в море, поэтому они под Закон "О ветеранах" не подпадают. В декабре 1973 года в период конфликта я возглавлял отряд кораблей в составе плавмастерской, "Б-105" (командир Н.И.Горшков, впоследствии зам. командира 5-й эскадры по подводным лодкам, контр-адмирал) и "Б-31" (командир Л.Р.Куверский, впоследствии Герой Советского Союза) при деловом заходе в сирийский порт Латакия с целью пополнения запасов, ППР и отдыха личного состава. В порту реально ощущалась военная обстановка - в городе ходили военные патрули, наблюдалось много зенитных постов, патрульные катера систематически осуществляли профилактическое бомбометание в гавани против боевых пловцов. Эти лодки также в директиве Главкома не числились.
Мне довелось руководить работой штабного поста подводных лодок на флагманском корабле 5 эскадры. Работа всего штаба 5 эскадры в период конфликта была исключительно напряжённой. Поток донесений, которые корабли эскадры делали на командный пункт согласно табелю срочных донесений, был настолько велик, что всю эту информацию было трудно обработать. Каждую телеграмму надо было прочитать, принять решение по ней и наложить резолюцию, адресовав соответствующему исполнителю. Я наблюдал, например, что начальник штаба эскадры контр-адмирал А.Ушаков работал почти круглосуточно, делая короткие перерывы на приём пищи и ночной отдых, при этом количество поступающих донесений превышало количество донесений, по которым были приняты резолюции. И когда он уходил на короткий ночной отдых, оставалась стопка необработанных телеграмм, которые по правилам не могли храниться более суток и к утру уничтожались. Было совершенно очевидно, что управление работой штаба необходимо автоматизировать.
Наши корабли и корабли 6 Флота США постоянно осуществляли слежение друг за другом в готовности применить оружие. Силы, конечно, были не равны, но при необходимости корабли и подводные лодки 5-й эскадры могли дать достойный отпор. По мнению самих американцев, надводные корабли эскадры для них особой угрозы не представляли, так как все они на виду и их действия контролировались, а вот наших подводных лодок они побаивались, так как их местонахождение им не было известно. Мы учитывали это и иногда провоцировали их на бессмысленные противолодочные действия. Спасательное судно, например, заходило в боевые порядки АУГ и начинало производить переговоры по ЗПС (звукоподводная связь), имитируя установление связи с подводной лодкой. Корабли охранения АУГ при этом немедленно начинали поисковые действия подводной лодки в зоне действия АУГ, которой на самом деле в этом районе не было.
Возвратившись из 13-ти месячного плавания 69-й БПЛ, после оформления отчёта за это плавание и, отгуляв отпуск за два года, в феврале 1976 года я был назначен на должность командира 96-й бригады, той бригады, на которой я начинал службу на Северном Флоте. При формировании 33 дивизии на базе Краснознамённой ордена Ушакова 1-й степени бригады подводных лодок первой была сформирована 161-я БПЛ в 1951 году (полярнинцы ее так и называли - 1-я бригада). 96-я бригада была сформирована в 1952 году - по счёту третьей в составе дивизии, и за ней закрепилось название - 3-я бригада.
Бригадой командовали: с ноября 1952 г. по сентябрь 1954 г. - Макаренков Георгий Филиппович; с сентября 1954 г. по май 1956 г. - Горожанкин Александр Васильевич; с мая 1956 г. по август 1958 г. - Петелин Александр Иванович; с августа 1958 г. по август 1960 г. - Евсеев Иван Александрович; с августа 1960 г. по январь 1965 г. - Лихарев Иван Сергеевич; с января 1965 г. по декабрь 1966 г. - Илюхин Михаил Григорьевич; с декабря 1966 г. по февраль 1969 г. - Шадрич Олег Петрович; с февраля 1969 г. по июль 1972 г. - Акимов Владимир Ильич; с августа 1972 г. по ноябрь1972 г. - Чернавин Лев Давыдович; с ноября 1972 г. по февраль 1976 г. - Хлопунов Вадим Иванович; с февраля 1976 г. по декабрь 1985 г. - Даньков Юрий Николаевич; с декабря 1985 г. - Сучков Геннадий Александрович.
Штаб бригады возглавляли: с июня 1952 г. по февраль 1954 г. - Гунченко Николай Григорьевич; с февраля 1954 г. по октябрь 1955 г. - Ямщиков Николай Иванович; с октября 1955 г. по апрель 1956 г. - Петелин Александр Иванович; с апреля 1956 г. по август 1958 г. - Хомчик Сергей Степанович; с августа 1958 г. по август 1960 г. - Лихарев Иван Сергеевич; с августа 1960 г. по март 1962 г. - Агафонов Виталий Наумович; с июля 1962 г. по июнь 1963 г. - Соколов Иван Алексеевич; с июня 1963 г. по июнь 1964 г. - Зенченко Пётр Трофимович; с июня 1964 г. по сентябрь 1969 г. - Броневицкий Леонид Михайлович; с сентября 1969 г. по декабрь 1970 г. - Парамонов Василий Алексеевич; с января 1971 г. по ноябрь 1973 г. - Гвадзабия Геннадий Владимирович; с ноября 1973 г. по декабрь 1974 г. - Широченков Анатолий Матвеевич; с декабря 1974 г. по октябрь 1978 г. - Поведёнок Михаил Васильевич; с октября 1978 г. по август 1983 г. - Ануфриев Виктор Александрович; с августа 1983 г. - по сентябрь 1985 г. - Сучков Геннадий Александрович; с сентября 1985 г. - Егоров Евгений Владимирович.
За 10-ти летний период моего командования бригадой основным видом её деятельности было несение боевой службы в Средиземном море. Как я отмечал ранее, бригадным составом во главе с комбригом и штабом подводные лодки 4 эскадры начали нести боевую службу на Средиземном море продолжительностью 8-11 месяцев с 1969 года (за исключением 69-й БПЛ, которая несла боевую службу в течение 13 месяцев в 1973 - 1974 г.г.). С 1969 по 1982 годы командиры бригад 4-й эскадры, сменяя друг друга, возглавляли дальние походы своих соединений на Средиземное море в следующей последовательности:
Чернавин Лев Давыдович (161 БПЛ, в 1969 г.); Хлопунов Вадим Иванович (69 БПЛ, в 1969-1970 г.г., В.И.Хлопунов занимал должность зам. комбрига по БП, а переход бригады до Средиземного моря возглавлял командир эскадры Пётр Николаевич Романенко); Акатов Альберт Васильевич (211 БПЛ в 1970 - 1971г.г., переход бригады до Средиземного моря возглавлял командир эскадры Пётр Николаевич Романенко); Акимов Владимир Ильич (96 БПЛ, в 1971 - 1972 гг.); Паргамон Иван Николаевич (69 БПЛ, в 1972 г.); Акатов Альберт Васильевич (211 БПЛ, в 1972 - 1973 гг.); Хлопунов Вадим Иванович (96 БПЛ, в 1973 г.); Паргамон Иван Николаевич (69 БПЛ, в 1973 - 1974 гг., 13 месяцев); Акатов Альберт Васильевич (211 БПЛ, в 1974 - 1975 гг.); Мальков Евгений Георгиевич (161 БПЛ, в 1975 - 1976 гг.); Даньков Юрий Николаевич (96 БПЛ, в 1976 - 1977 гг.); Кузьмин Анатолий Алексеевич (69 БПЛ, в 1977 - 1978 гг.); Даньков Юрий Николаевич (96 БПЛ, в 1978 г.); Поведёнок Михаил Васильевич (211 БПЛ, в 1978 - 1979 гг.); Ларионов Виталий Петрович (161 БПЛ, в 1979 - 1980 гг.); Широченков Анатолий Матвеевич (69 БПЛ, в 1980 - 1981 гг.); Даньков Юрий Николаевич (96 БПЛ, в 1981 г.); Мохов Игорь Николаевич (211БПЛ, в 1982 г.).
Как видим, все командиры соединений эскадры в основном по разу возглавили несение боевой службы своих подводных лодок на Средиземном море, за исключением Иван Николаевича Паргамона и Вадима Ивановича Хлопунова, которые дважды водили подводные лодки своего соединения в составе бригады на боевую службу. Мне и Альберту Васильевичу Акатову выдалось трижды выполнять эту ответственную задачу. Я вместе со штабом возглавлял несение боевой службы лодок в составе бригады в 1976г., в 1978г. и в 1981 г.
В 1976 году моя бригада меняла на Средиземном море 161-ю бригаду, которой командовал Евгений Георгиевич Мальков. Евгений Георгиевич ввёл меня в курс событий на Средиземноморском театре. Взаимоотношения между СССР и АРЕ ухудшились, и нашим кораблям пришлось распрощаться с удобным для захода подводных лодок портом Александрия. Евгению Георгиевичу довелось участвовать в выводе наших кораблей и эвакуации техники, имущества и советских граждан из Египта. По договорённости с руководством Сирии, был оборудован пункт ремонта наших подводных лодок в сирийском порту Тартус, куда были заведены плавучий склад и плавмастерская. Подводные лодки могли в этом порту производить ремонт, пополнение запасов, отдых и смену экипажей при организации межпоходового отдыха в Севастополе. Конечно, ремонтные возможности в Тартусе по сравнению с Александрией были значительно скромнее и ограничивались ремонтными возможностями плавмастерской, а межпоходовые ремонты выполнялись силами вторых экипажей. Небольшой ППР (планово-предупредительный ремонт), кратковременный отдых и пополнение запасов подводные лодки производили в основном в точках якорных стоянок в обеспечении плавбазы, плавмастерской и вспомогательных судов 54 оперативной бригады судов обеспечения 5-й эскадры ВМФ. Если погода позволяла, лодки швартовались к борту плавбазы или плавмастерской, но при усилении волнения моря, они осуществляли ППР, маневрируя в заданном секторе, так как большие глубины в точках якорных стоянок (в основном более 50 метров) не обеспечивали безопасность стоянки на якоре. Необходимо было расширить возможности захода наших подводных лодок в порты дружественных стран на Средиземном море.
В октябре 1976 года я получил приказание возглавить отряд кораблей в составе плавбазы, подводной лодки "Б-409" и черноморского тральщика для делового захода в Тунисский порт Бизерта. В сентябре этого же года командующий ВМС Туниса контр-адмирал Джудиди по приглашению командования ВМФ осуществил визит на эсминце "президент Бургиба " (фактически это был старый американский сторожевик типа "Батлер", переименованный в эсминец) в Севастополь. Такой визит корабли Туниса не осуществляли последние сто лет. В Севастополе тунисских моряков встретили с большим гостеприимством, дали возможность ознакомиться с боевыми кораблями, посмотреть строительство наших кораблей в Николаеве, показали достопримечательности города и организовали встречу с главнокомандующим ВМФ адмиралом Флота СССР С.Г.Горшковым, предоставив для этого специальный самолёт. Визит широко освещался в нашей прессе. Так случилось, что деловой заход наших кораблей в Бизерту состоялся непосредственно сразу после визита тунисских моряков в Севастополь. Под благоприятным впечатлением этого визита, в Бизерте нас встретили исключительно доброжелательно. Корабли ошвартовали у причалов военно-морской базы, поставив корабли в соответствии с нашими пожеланиями. Как только мы ошвартовались, на берегу нас встретил почётный караул тунисских военных моряков. В моё распоряжение на весь десятидневный период делового захода была предоставлена автомашина с водителем (правда, воспользоваться этой машиной у меня необходимость не возникла).
Встретивший нас представитель посольства сразу, как только подали с плавбазы трап, вручил мне план первоначальных мероприятий: визит к мэру города, визит к бургомистру, визит к командующему флотом - все визиты по 20 минут. Я был в некотором замешательстве, так как я, по общепринятому церемониалу, должен был для каждого из этих должностных лиц организовать ответный приём, а это было затруднительно. Дело в том, что наш деловой заход не являлся официальным визитом, и на него выделение представительских денег не предполагалось. Тогда я принимаю решение пригласить всех троих тунисских руководителей на обед русской кухни, который организовать в тот же день на флагманском корабле продолжительностью 1 час, руководствуясь принципом взаимности. Что касается горячительных напитков, то пришлось воспользоваться моими личными запасами и запасами командиров кораблей. Поэтому на столе оказались разномастные бутылки - и коньяк, и сибирская водка, и охотничья водка. Но за доброжелательными тостами эти шероховатости замечены не были. При моём визите к командующему Флотом, контр-адмирал Джудиди лично встретил меня у входа в здание своей резиденции. При согласовании порядка пребывания советских моряков в Бизерте, на все наши вопросы мы получили самые доброжелательные ответы. Например: никакой оплаты за пользование электроэнергией, водой; увольнение наших моряков в город в любое время по нашему усмотрению; при спусках водолазов для осмотра подводной части кораблей никаких разрешений запрашивать не надо, ну и т.д.
Во время пребывания в Бизерте наши моряки провели качественный ремонт материальной части, хорошо отдохнули (были организованы между советскими и тунисскими моряками футбольный матч, спортивные состязания по баскетболу и волейболу), посмотрели достопримечательности города. Бизерта - небольшой, но очень живописный приморский городок. В начале ХХ века Бизерта являлась главной базой французского флота на Средиземном море, куда были выведены в 20-х годах прошлого века остатки царского российского Черноморского флота (33 корабля), нашедших здесь своё пристанище до конца своей морской жизни.
Выражаем глубокие соболезнования родным и близким, друзьям и товарищам Юрия Николаевича Данькова. Прощание состоялось 26 января в помещении УКОПП им. С.М.Кирова. Похороны состоялись на Смоленском православном кладбище. Вечная слава и память замечательному подводнику, командиру и адмиралу!
23 января 2019 года ушёл в свою последнюю автономку ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ДАНЬКОВ, саратовский подгот, офицер-подводник, командир, контр-адмирал.
Даньков Юрий Николаевич (28 июля 1934 г.-23 января 2019 г.)
Командир 506-го Учебного отряда подводного плавания имени С.М.Кирова, контр-адмирал (25.10.1979). Родился в г. Москве, русский, в ВМФ с августа 1952 г.
В 1942 году пошёл в школу в г. Горький, где окончил 2 класса, затем в 1944-1948 гг. жил с родителями в Москве и учился в московских школах. В 1948-1949 гг. жил в г.Химки Московской области и учился в семилетней школе №2. Окончил пять классов музыкальной школы. С сентября 1949 г. по июнь 1952 г. обучался в Саратовском военно-морском подготовительном училище. Курсант минно-торпедного факультета 1-го Балтийского ВВМУ, переименованного в мае 1954 г. в 1-е ВВМУ подводного плавания, г. Ленинград (9.1952-12.1956). Командир торпедной группы БЧ-3 «С-75» проекта 613 154-й ОБПЛ.
В ноябре 1957 г. назначен командиром БЧ-3 подвод, лодки «С-42» (бывш. ПЛ итал. флота) 154-й БПЛ Черноморского флота. С апреля 1958 г. командир БЧ-3 строящейся «С-351» - 2-й ПЛ проекта 633 104-й отдельной БСПЛ ВМФ, гор. Сормово, ныне в черте г. Нижнего Новгорода. На ПЛ поставлена и впервые всесторонне испытана новая система торпедной глубоководной стрельбы «ГС-80» с глубиной пуска торпед до 80 м. В 1960 г. «С-351» совместно с «С-34» совершила переход вокруг Европы из Севастополя в Полярное. В октябре 1960 г. лодка вошла в состав 96-й бригады 33-й ДиПЛ Северного флота.
С марта 1962 г. помощник командира, с февраля 1963 г. – старший помощник командира «С-351». В 1965 г. «С-351» передана ВМС Египта. В мае 1965 г. назначен старшим помощником командира ПЛ «Б-6» пр. 641 69-й бригады 4-й эскадры ПЛ Северного флота. Слушатель Высших специальных офицерских классов ВМФ (11.1965- 9.1966), старший помощник командира ПЛ «Б-4» 96-й бригады 4-й ЭскПЛ Северного флота. В августе 1971 г. назначен командиром лодки «Б-21» пр. 641 (20.4.1970 г. переименована в «Б-821») 69-й бригады 4-й эскадры подводных лодок Северного флота.
Окончил с отличием ВМА (9.1971-6.1973), начальник штаба 69-й бригады ПЛ, с февраля 1976 г. – командир 96-й бригады 4-й эскадры ПЛ СФ. Участник 11 боевых служб и дальних походов, 9 из них продолжительностью от 9 до 13 месяцев, в т.ч. в составе бригады ПЛ с плавбазой «Видяев». Начальник штаба оперативной бригады ПЛ 5-й оперативной эскадры ВМФ. В Средиземном море выполнял задачи боевой службы в период арабо-израильской войны (1973-1974). Две ПЛ получили приказание из Москвы на фактическое применение торпед, оружия, которое вскоре отменили. Командир 506-го УОПП им. С.М.Кирова (12.1985-2.1990). С феврале 1990 г. - в запасе.
Старший научный сотрудник НИГ-1 ВМА им. Н.Г.Кузнецова (1995-2001). Старший научный сотрудник (1997). Участвовал в 20 научных работах. Автор рукописи «Из жизни Четвертой эскадры. Записки комбрига». Награждён орденами Красной Звезды (1984 г.) и «За службу Родине в ВС СССР» III степени (1975 г.), медалями.
Одиночное плавание Черкашин Николай
[
Записки комбрига Контр-адмирал Юрий Даньков
12 октября 1960 года… С этого дня началась моя 25-летняя служба на Северном Флоте в легендарной, 4-й Краснознамённой ордена Ушакова 1 степени эскадре подводных лодок - ровеснице Северного Флота. Все подводные лодки 633 проекта, прибывшие на Северный Флот, вошли в состав 96 бригады 33 дивизии подводных лодок (15 июля 1961 года дивизия переформирована в 4-ю эскадру). Командовал дивизией капитан 1 ранга Николай Иванович Ямщиков (впоследствии - контр-адмирал). Так получилось, что на первых этапах службы моим становлением руководили люди, которые, даже судя по их фамилиям, обладали даром умелого управления (в период учёбы в училищах - начальник ВМУЗ - адмирал Кучеров, который занимал должность во время войны начальника штаба Северного Флота; с прибытием на ЧФ - комбриг капитан 1 ранга Кучер; с прибытием на СФ - командир дивизии капитан 1 ранга Н.И Ямщиков). 96-я бригада начала осваивать новый проект лодок, которые вошли в ее состав: "С-350" (командир - О.К.Абрамов); "С-351" (командир - В.В.Жданов); "С-352" (командир - М.Лепницкий); "С-353" (командир - Новожилов); "С-354" (командир - Бунин); "С-32" (командир - Забояркин); "С-34" (командир - О.П.Шадрич.); "С-11" (командир -В. Жураковский).
В это же время остальные бригады начали осваивать также новый проект - большие океанские подводные лодки 641 проекта. Штаб бригады (командир бригады капитан 1 ранга И.Лихарев, начальник штаба бригады - капитан 1 ранга В.Агафонов, который в 1962 году в должности комбрига повёл четыре подводных лодки в район острова Куба для выполнения специального задания, связанного с Карибским кризисом) принял нашу подводную лодку строго. Мы считали, что наш экипаж отработан хорошо, тем более что мы совершили успешно сложный переход с одного театра на другой, техника содержится в хорошем состоянии. Однако штаб бригады был другого мнения, считая, что мы пришли с курортного Чёрноморского Флота и что мы должны понять суровую северную службу. И действительно, только после того, как мы переделали всю документацию, изучили и организовали службу и содержание техники в соответствии с северными требованиями, изучили новый для нас театр плавания, штаб бригады подтвердил кораблю задачу № 1 и принял нас в дружную семью северян, да и мы сами стали считать себя полноценными северянами. Начались повседневные служебные будни, отработка задач боевой подготовки, совершенствование организации службы. В 1961 подводников флота потрясла трагедия - затонула в Баренцевом море подводная лодка 644 проекта "С-80", правда не из состава 4 эскадры. Это была подводная лодка 613 проекта, переоборудованная под ракетное вооружение. Подводные лодки нашей эскадры и бригады принимали активное участие в поисках в море этой пл, на некоторых лодках для этой цели устанавливалось специальное оборудование. Ужесточились требования к проверке готовности лодок к выходу в море.
В начале 1962 года произошла новая трагедия, теперь уже на нашей эскадре - взрыв на подводной лодке 641 проекта "Б-37" 211 бригады (командир - капитан 2 ранга Анатолий Бегеба). 11 января утром стояла морозная полярная ночь. Пл "Б-37" готовилась к выходу на боевую службу (выход планировался на следующие сутки), она была ошвартована первым корпусом правым бортом у третьего причала и имела полностью загруженные все запасы, включая оружие. На подлодке шло контрольное приготовление корабля к походу. Вторым корпусом у этого же причала к "Б-37" была ошвартована пл 633 проекта "С-350", накануне прибывшая из заводского ремонта (оружие, топливо, вода и другие запасы на нее ещё не были загружены, она сидела высоко и выглядела, как картинка, блестя свежЕе выкрашенными бортами). У соседнего четвёртого причала первым корпусом была ошвартована ПКЗ - 82 (плавказарма финской постройки), а к ней - четыре ПЛ 633 проекта 96 бригады. Наша подводная лодка - пл "С-351" стояла крайним корпусом. У нас шло обычное ежедневное проворачивание оружия и технических средств. В 8.22, когда только что поступила команда "провернуть в электрическую, гидравликой, воздухом", сверху раздался удар (первое впечатление, будто на палубу уронили головку шпиля), но при этом лодку закачало. Командир капитан 2 ранга В.В. Жданов, находящийся в это время в 1-м отсеке, производя обход корабля, немедленно убыл на мостик и тут же подал команду "по местам стоять, со швартовых сниматься". Когда швартовые команды прибежали на палубу (я, согласно корабельному расписанию, возглавлял носовую швартову команду), перед нами предстала картина: две подводные лодки у третьего причала стояли с большим дифферентом на нос, их носовые оконечности почти до рубки были полностью погружены в воду, из рубочного люка "Б-37" шёл густой дым, на всех подводных лодках эскадры прожектора прощупывали воду Екатерининской гавани, в воде мелькали плавающие люди.
Оказалось, что на "Б-37" произошёл пожар и затем - в 08.22 взрыв от детонации запасных торпед в 1-м отсеке, причём такой мощности, что взрывной волной были оторваны от корпуса и погрузились на дно гавани все торпедные аппараты с торпедами, сорвана надстройка лёгкого корпуса с баллонами ВВД (воздуха высокого давления - каждый баллон по 410 литров давлением 200 атмосфер), повреждён прочный корпус соседней "С-350", разрушено здание МТЧ (минно-торпедной части) береговой базы вместе с хвостовыми частями торпед, находящимися в нём. Баллоны ВВД с большим свистом и осколки лёгкого корпуса разлетелись на большое расстояние по всему городу Полярный, нанося различные повреждения зданиям и людям (например, головка шпиля залетела в штаб бригады на второй этаж в кабинет флагманского минёра), в ближайших от причалов зданиях были выбиты все стёкла. Родственники подводников, проживающие в городе, ринулись на территорию эскадры для выяснения судьбы своих близких. В связи с этим командование вынуждено было выставить оцепление из матросов в районе взрыва. Я возглавлял группу оцепления непосредственно на 3-м причале вблизи кормового люка "Б-37". Люк был отдраен и к нему перенесён трап. На моих глазах, когда в лодку через люк спустились три лёгких водолаза в снаряжении с целью разведки, кормовая часть корпуса стала быстро погружаться, двое из них выбраться наверх не смогли и погибли.
На "С-350" в результате разрушения прочного корпуса были затоплены 1-й и 2-й отсеки. Личный состав этих отсеков пытался отдраить переборку в центральный пост, но центральный пост им этого не позволил, т.к. в противном случае была бы затоплена вся подводная лодка. Спастись через торпедопогрузочный люк они также не смогли. Там погибли 11 человек (из них - два офицера и один мичман). Остальной личный состав лодки был выведен из аварийной ПЛ под руководством старшего помощника командира Е.Г.Малькова через люк 7-го отсека. Всего погибло при взрыве более 100 человек, включая личный состав "Б-37", несколько солдат-строителей, ремонтировавших 2-й причал, несколько матросов береговой базы, заваленных торпедами в здании МТЧ и несколько человек с других подводных лодок. С нашей "С-351" погиб молодой матрос Яблоков, который в момент взрыва шёл по причалу на свою лодку, взрывной волной был отброшен к сопке и погиб от удара о нее. Истинная причина пожара на "Б-37", вызвавшего детонацию боевых головок запасных торпед, до сих пор не выявлена. Возможно, причиной пожара было возгорание регенеративных патронов, хранившихся в 1-м отсеке. По результатам работы многочисленных комиссий после этой трагедии, были сделаны существенные выводы: откорректированы многие корабельные расписания, было запрещёно хранение в 1-м отсеке горючих веществ и, в первую очередь, патронов регенерации воздуха, предписано обязательное присутствие на корабле всего личного состава при ежедневном осмотре и проворачивании оружия технических средств под руководством командира, на боеголовки запасных торпед были введены огнезащитные чехлы, усилена дежурно-вахтенная служба дежурным торпедистом и другие.
В дальних походах
В основном моя служба на Северном Флоте прошла в дальних плаваниях (на боевых службах) с перерывами на учёбу на командирских классах и в Академии. Боевая служба - это высшая форма боевого дежурства кораблей, приравниваемая к выполнению боевой задачи. Всего - 11 боевых служб, из них 8 продолжительностью более 6 месяцев (максимальная продолжительность - 13 месяцев). В чистом виде в дальних плаваниях вдали от дома и близких я прослужил 10,5 лет. На свою первую боевую службу я пошёл в начале 1964 года в должности старшего помощника командира "С-351". Район, в котором нам предназначалось выполнять задачу боевой службы был расположен в нейтральных водах вблизи военно-морской базы стратегических подлодок Великобритании Холи лох. И вот за трое суток до окончания нашего пребывания в назначенном районе, гидроакустик доложил, что слышит на низких частотах непонятные звуки. Первоначально эти звуки были классифицированы, как звуки, издаваемые морскими животными. Но затем, подстроившись по частоте, мы начали различать слова на английском языке. Оказалось, что какие-то три объекта вели переговоры между собой, используя звукоподводную связь (ЗПС), Это были три подводные лодки (одна атомная и две дизель-электрические), проводившие учения и маневрирующие вместе с нами в одном районе. При этом они сообщали друг другу свои курс и скорость.
Прошло не так много времени (чуть больше года) после известного так называемого "Кубинского кризиса", когда три из четырёх наших подводных лодок были вынуждены всплыть в надводное положение для зарядки аккумуляторной батареи (АБ) после преследования их противолодочными силами США. Поэтому командование ВМФ болезненно реагировало на каждый случай потери скрытности нашими подводными лодками. Перед командиром Владимиром Васильевичем Ждановым стояла дилемма: продолжать находиться в районе для выявления характера действий обнаруженных ПЛ или срочно уходить из района. В первом случае имелась высокая вероятность быть обнаруженными и соответственно нести ответственность за потерю скрытности. Командир выбрал первое, и мы продолжали вести наблюдение за обнаруженными объектами, соблюдая максимальную скрытность действий. Все переговоры объектов по ЗПС записывались нами на магнитофон, переводились на русский язык, а их маневрирование наносилось на карту. Таким образом, был выявлен район боевой подготовки английских субмарин, характер их маневрирования.
На третьи сутки закончились запасы магнитофонной плёнки, которые специально выдавались в поход для этих целей, поэтому пришлось использовать культмассовые плёнки замполита с записями популярных артистов. Однажды при всплытии на перископную глубину на очередной сеанс связи, при осмотре горизонта, командир обнаружил, что на расстоянии не более пяти кабельтов на него смотрит такой же перископ подводной лодки. Пришлось срочно уклоняться уходом на глубину. К этому времени наша аккумуляторная батарея требовала подзарядки, командир принял решение произвести ее зарядку под РДП (работа двигателя под водой) в тёмное время суток на перископной глубине. Но в течение ночи зарядить АБ нам не удалось, так как приходилось много раз выполнять срочное погружение, уклоняясь от обнаружения самолётными радарами. Радиоразведка выявила, что в нашем районе противолодочная авиация производит интенсивный поиск подводной лодки (до 21 самолётовылетов противолодочных самолётов "Шеклтон";). К исходу суток гидроакустик доложил об обнаружении работы корабельного гидролокатора, сила сигнала которого быстро увеличивалась. Командир попытался уклониться от обнаружения, используя манёвр, ход и пассивные средства ГПД (гидроакустического противодействия). Но попытка успехом не увенчалась, так как аккумуляторная батарея была уже значительно разряжена, и нельзя было использовать полный ход, а средний ход можно было дать только кратковременно. Поэтому командир дал приказание погрузиться на предельную глубину и насколько возможно дольше продержаться на экономическом ходу 2 узла, уходя из района на запад, надеясь на вероятность (хотя и малую) того, что противолодочный корабль потеряет контакт с из-за большой глубины погружения подлодки и, возможно, по причине изменения гидрологии моря. Но противолодочный корабль надёжно удерживал контакт с нами. Работа корабельного гидролокатора прослушивалась уже без приборов во всех отсеках.
В 6 часов утра 6 марта после доклада командира БЧ-5 о том, что плотность электролита аккумуляторной батареи 1,050 (то есть чуть выше плотности воды), мы вынуждены были всплыть в надводное положение для зарядки АБ и, гордо подняв Военно-Морской флаг, начать ее зарядку. По корме подводной лодки в расстоянии не более пяти кабельтовых маневрировал английский СКР (сторожевой корабль) "Блэквуд", имея полностью освещённой палубу и надстройки. Над нашей рубкой на низкой высоте пролетел противолодочный вертолёт, дав над лодкой очередь из пулемёта трассирующими пулями (возможно холостыми). После нашего доклада обстановки на командный пункт по его приказанию мы начали открытый переход в базу в надводном положении. В течение 2-х последующих суток вплоть до 8 марта нас постоянно сопровождал СКР, а над лодкой производили облёты противолодочные самолёты "Шеклтон". Наш командир В.В. Жданов решил использовать эти обстоятельства для уточнения тактико-технических возможностей нашей техники по непосредственному вероятному противнику (относительную силу сигала и точность пеленгования нашей поисковой РЛС английской самолётной РЛС), а также тактику действий английских противолодочных сил при вторичном поиске пл. Так, после того, как мы полностью зарядили АБ, мы решили посмотреть, что будут делать англичане, если мы попытаемся от них оторваться. Вытащили на мостик две большие банки из-под галет. Одну - запаяли, чтобы она могла плавать, а из второй сделали уголковые отражатели, прибив их к аварийному брусу с грузом таким образом, чтобы они также находились на плаву. Эти плавающие банки должны были давать отражающий сигнал РЛС, как от подводной лодки. Приготовили лодку к погружению, и в тёмное время суток срочно погрузились, выбросив при этом банки из-под галет за борт. Отойдя на некоторое расстояние от точки погружения, всплыли под перископ, чтобы наблюдать за действиями противолодочных сил. Англичане обнаружили исчезновение подводной лодки, и самолёт сразу же поставил отсекающий барьер по первоначальному нашему курсу из 3-х радиогидроакустических буёв. Командир группы радиоразведки старший лейтенант Орлов посоветовал командиру поднять эти буи и привезти в базу для изучения, так как вроде бы этих буёв у них в разведке нет. Командир принял это предложение. Мы всплыли в надводное положение и, на виду у англичан, начали швартоваться к буям и поднимать их на борт вместе с гидрофонами. С возвращением в базу командование высоко оценило результаты нашего похода, особенно была довольна разведка, утверждая, что ещё ни одна подлодка не приносила из похода так много ценных данных. Абсолютно весь экипаж поощрили на разных уровнях - кого комбригом, кого командиром эскадры, кого командующим Флотом. Только командира никто не поощрил, ожидая, что командир должен быть поощрён на уровне Главнокомандующего ВМФ. Через некоторое время из Москвы, наконец, пришло долгожданное "поощрение" и командиру - предупреждение о неполном служебном соответствии за потерю скрытности.
В 1965 году после сдачи зачётов на самостоятельное управление подводной лодкой 633 проекта, мне пришлось срочно, в связи с новым назначением, сдавать зачёты на допуск к самостоятельному управлению большой океанской подводной лодкой проекта 641. Это была подводная лодка того же поколения, что и предыдущий проект, поэтому больших трудностей сдача зачётов у меня не вызвала. Подводными лодками этого проекта с середины 60-х годов были укомплектованы все четыре бригады 4-й эскадры, и они хорошо себя проявили в многочисленных дальних океанских походах, которыми жила эскадра. Дальние походы дизельных подводных лодок внесли ощутимый вклад в становление океанского Военно-Морского Флота. Зоной оперативной ответственности 4-й эскадры было в основном Средиземное море, поэтому в этом районе постоянно несли боевую службу несколько подводных лодок эскадры. В период несения боевой службы подводные лодки решали не только противолодочные задачи, они эффективно использовались для решения практически всех задач, свойственных данному роду сил ВМФ, а главное демонстрировали присутствие Военно-Морского Флага в этом конфликтно-опасном районе.
Сначала это были походы на полную автономность одиночных подводных лодок. В такие походы мне довелось сходить в должности старпома в 1965году на "Б-6" (командир - капитан 2 ранга Игорь Ястремский) и, после окончания командирских классов, на "Б-4" в 1967 году (командир - капитан 2 ранга Игорь Корнеев). Это были обычные автономные плавания. Переход на Средиземное море и возвращение в базу совершались, как правило, скрытно. В тёмное время суток, в плохую видимость и в штормовую погоду, когда зрительными средствами наблюдения вероятность обнаружения лодки была минимальной, подводные лодки имели возможность совершать переход в надводном положении, производя подзарядку аккумуляторной батареи, поддерживая среднюю скорость около 5 узлов. В светлое время суток лодки следовали в подводном положении на оптимальной для обеспечения скрытности глубине под мотором экономического хода, для чего периодически производились погружения на максимальные глубины для замеров гидрологии моря. Вообще всё на подводной лодке было подчинено повышению ее скрытности и максимальной экономии электроэнергии. Ходовые огни ПЛ в целях уменьшения ее заметности в надводном положении не включались. Выход личного состава на мостик осуществлялся строго по одному человеку с отсека под контролем вахтенного офицера по специальным биркам, чтобы в случае срочного погружения обеспечить максимально быстрый уход подлодки на глубину. Наблюдение велось только исключительно пассивными средствами. Выброс мусора производился по специально отработанному расписанию в начале тёмного времени суток в кратчайшие сроки, чтобы ПЛ за ночь могла отойти как можно дальше от того места, где был выброшен мусор (для надёжности это делалось несмотря на то, что перед выбросом мусор готовился таким образом, чтобы он мог сразу затонуть). При плавании вдали от берега для определения своего местоположения подводникам можно было надеяться главным образом на астрономический способ обсерваций. Каждые вечерние и утренние сумерки, когда наиболее чётко выражена линия горизонта, специально отработанный расчёт (вахтенный офицер, вахтенный командир и вахтенный штурман) определяли местоположение подводной лодки по заранее выбранным звёздам с помощью морского секстана. При отсутствии на небе звёзд приходилось полагаться на тщательность счисления пути корабля. В период плавания в прочном корпусе шла размеренная жизнь подводников. Непрерывное многомесячное несение всеми без исключения ходовой вахты: в основном - трёхсменной по 4 часа, а для командира со старпомом (командирская вахта) и для некоторых боевых постов - двухсменная по 8 часов. Для каждой смены имелся свой распорядок дня, который предусматривал в свободное от вахты время всё, что должно быть согласно уставу предоставлено каждому моряку. В нём предусматривалось для каждой смены: время для сна, время для приёма пищи, личное время (включая просмотр кинофильмов в кают-компаниях или в 7 отсеке, другие культурно-массовые мероприятии), тренировки по специальности и на боевых постах, различные корабельные учения, занятия по специальности, уход за материальной частью и другие мероприятия. На подводных лодках 641 проекта имелись штатные кондиционеры воздуха, однако они, как правило, не использовались, так как потребляли много электроэнергии и при работе шумели. Поэтому при плавании в подводном положении и, особенно в южных широтах в отсеках значительно повышалась влажность и температура воздуха (до 400-500 и даже выше). Для обтирания тела в гигиенических целях каждому подводнику в автономном плавании предусматривалось 15 грамм медицинского спирта. Корабельный врач ежедневно проходил по всем отсекам с тазиком, наполненным разбавленным водой спиртом и смоченными в нём тампонами, которыми моряки могли обтереть отдельные участки тела. Запасы пресной воды (30 тонн) из расчёта обеспечения автономности плавания 90 суток позволяли расходовать в сутки не более 300л. Поэтому пресная вода расходовалась только на приготовление пищи, а на умывание, чистку зубов и помывку личного состава в бане использовалась морская вода. Мыло для морской воды, которое выдавалось подводникам по нормам снабжения, почему-то в морской воде не мылилось и морякам перед выходом в плавание приходилось запасаться на весь поход стиральным порошком "Новость" или шампунем "Солнышко", которые хорошо мылились и могли использоваться для умывания и помывки в бане. Надо сказать, что все без исключения подводники понимали необходимость переносить сложности подводного быта, и я не могу припомнить, чтобы кто-нибудь проявлял недовольство по этому поводу.
Пролив Гибралтар подводные лодки форсировали в каждом случае по-разному. В большинстве случаев - скрытно или в подводном положении или в надводном положении, используя интенсивное судоходство в этом районе, иногда - открыто в надводном положении, демонстрируя пребывание в Средиземном море советских кораблей или маскируя своим открытым плаванием вход в Средиземное море (или выход из него) других подводных лодок в подводном положении. С прибытием на Средиземное море подводные лодки, как правило, решали противолодочные задачи. Переход на Средиземное море занимал примерно месяц, примерно столько же лодки выполняли задачи в Средиземном море, и месяц уходил на возвращение в базу. Коэффициент боевого использования подводных лодок непосредственно для выполнения задач в Средиземном море был невысок. Корабли 6 Флота США и НАТО в Средиземном море были в более благоприятных условиях. У них имелись постоянные пункты базирования, а у нас, их не было. Если удавалось в период плавания заправить подводную лодку запасами воды, продовольствия и комплектов регенерации воздуха, провести небольшой планово-предупредительный ремонт и отдых личного состава, то продолжительность выполнения задач на Средиземном море увеличивалась. Командование ВМФ постоянно искало пути для повышения коэффициента боевого использования наших подводных лодок на Средиземном море.
Поход в 1965 года мне запомнился эпизодом встречи на Средиземном море с советскими кораблями. Накануне дня Военно-Морского Флота нам было приказано прервать скрытное плавание, всплыть в надводное положение и встретиться с отрядом советских кораблей во главе с крейсером "Слава" (бывший крейсер "Молотов", командир крейсера - капитан 1 ранга Мясоедов) под командованием контр-адмирала Молодцова. Такое же приказание получила другая подводная лодка эскадры - "Б-105" (командир - капитан 2 ранга Смирнов Ю.Ф.), которая также несла боевую службу в это время на Средиземном море. Говорят, что когда Молотова спросили, как он относится к переименованию крейсера в "Молотов" в крейсер "Слава", он ответил, что он относится к этому нормально, так как его имя Вячеслав, т.е. Слава. Всплытие в надводное положение, а тем более возможность выйти наверх и подышать свежим воздухом - для подводников двойной праздник. И вот две подводные лодки в солнечный праздничный день (температура воздуха около 400) швартуются к крейсеру. По причине большой жары швартовые команды одеты в разовоё белье, на одной лодке синего цвета, на другой - белого. Дело в том, что в это время разовое бельё на подводных лодках только ещё начало внедряться и на складах перед выходом мы получали различные партии этого белья в различной комплектации, которые отличались и цветом и формой. Надводники нас встретили с большим радушием и гостеприимством. Для офицеров подводных лодок были освобождены лучшие каюты, подводникам предоставлена возможность помыться пресной водой, на юте крейсера были накрыты праздничные столы, а также организовано костюмированное представление с "Нептуном". На крейсере находилась группа офицеров Тыла Вооружённых Сил с целью изучения вопросов по изменению корабельной формы одежды. Они пригласили меня и старшего помощника "Б-105" капитана 3 ранга Кочеткова Вячеслава Николаевича для беседы по интересующим их вопросам. На вопрос какое разовое бельё удобнее - трусы или кальсоны, мы, смеясь, ответили, что конечно кальсоны, так как матросы всё равно нижнюю часть кальсон отрезают и таким образом пополняют запасы ветоши на корабле. Вскоре разовое бельё на подводных лодках было утверждено светло голубого цвета и конечно трусы, а не кальсоны. С В.Н. Кочетковым нам посчастливилось совместно выполнять различные задачи и в будущем, когда мы уже были командирами подводных лодок. Это исключительно организованный, требовательный к себе и подчинённым офицер. Впоследствии - контр-адмирал, возглавлял разведку Балтийского Флота, занимал должность заместителя начальника Военно-Морской Академии. После пополнения запасов, проведения небольшого планово-предупредительного ремонта и отдыха личного состава наши подводные лодки продолжили выполнение задач боевой службы. Отряд кораблей под командованием контр-адмирала Молодцова был прообразом 5-й эскадры, которая через 2 года была сформирована и постоянно несла боевую службу на Средиземном море.
В 1967 году мне очень запомнился деловой заход "Б-4" в югославский порт Сплит, где нас радушно встретили югославские моряки и мы смогли пополнить запасы корабля, провести осмотр механизмов, походить по твёрдой земле и просто по-человечески отдохнуть. Удивительной красоты сам город, зелёные острова, голубая чистейшая вода Адриатики оставили неизгладимый след в моей памяти. Во второй половине 1967 года на Средиземном море была сформирована 5 эскадра ВМФ. Штаб эскадры функционировал на постоянной основе, а оперативные соединения (бригада подводных лодок, бригада надводных кораблей, бригада вспомогательных судов обеспечения и дивизион десантных кораблей), входящие в ее состав, формировались из кораблей и судов, прибывающих на Средиземное море для несения боевой службы. В том же году с 24 марта по 12 октября была проведена экваториальная экспедиция "Прилив-1" под руководством адмирала Л.А.Владимирского с целью освоения межпоходового ремонта (МПР) подводных лодок и смены их экипажей в океанских условиях у борта плавбазы на большом удалении от базы. В экспедиции участвовали две подводные лодки 4-й эскадры "Б-36" и "Б-21", два экипажа 4 эскадры, одна атомная ПЛА "К-128" и плавбаза. Проведённые мероприятия дали возможность увеличить время пребывания подводных лодок на Средиземном море. Подводные лодки стали ходить на Средиземное море группами поочерёдно из состава бригад 4 эскадры, а продолжительность походов увеличилась до 6-8 месяцев. Первыми по этой схеме в 1967 году пошли на боевую службу подводные лодки 96-й бригады, которой командовал в то время капитан 1 ранга Олег Петрович Шадрич.
С возвращением в базу после несения боевой службы на "Б-4", я был назначен командиром подводной лодки "Б-21" 641 проекта 69-й бригады (командир бригады капитан 1 ранга Владимир Дмитриевич Шакуло). Эта лодка только что возвратилась из длительного семимесячного плавания в южных широтах (экваториальная экспедиция "Прилив-1";). Основной экипаж находился на отдыхе, командир капитан 2 ранга Иванов В.Е. убыл на учёбу в Академию. Пришлось принимать лодку у второго экипажа, которым временно командовал Е.С.Фалютинский. Подводная лодка числилась в составе сил постоянной готовности со сроком готовности 5 суток. Фактически она была не на ходу. Для того, чтобы сохранить корабль в составе сил постоянной готовности, мне пришлось срочно уже в новой должности командира отработать и сдать ходовые задачи курса боевой подготовки на других подводных лодках, включая весь курс торпедных стрельб. В командирской должности моя служба пролетела с такой интенсивностью, что почти 4 года прошли, как говорят, на одном дыхании. Экипаж подобрался отработанный, имеющий опыт дальних походов. Дружный офицерский коллектив, отличающийся высокой профессиональной подготовкой, способствовали выполнению сложнейших задач, выпавших на долю этой подводной лодки. С особой благодарностью могу отметить взаимопонимание и поддержку мне со стороны таких офицеров, как замполита Виктора Лычёва (впоследствии видного учёного Военно-Морской Академии), старшего помощника В.Протопопова (впоследствии он служил на атомоходах, где ему было присвоено звание Героя Советского Союза), инженер-механика Э.И.Куклева, корабельного врача Шайковского и других офицеров. В январе 1968 года "Б-21" была поставлена в большую камеру дока на СРЗ-35 в Росту. Предстоял большой и длительный ремонт. С лодки для ремонта были выгружены основные механизмы для ремонта после их длительной эксплуатации при большой влажности в экваториальных широтах в период плавания в экспедиции "Прилив-1" (перископы, часть электронавигационных приборов, дизель-компрессора и др.). Большинство цистерн главного балласта в период межпоходового ремонта у борта плавбазы в океане были разбиты и имели вогнутости не наружу, а внутрь. Требовалась замена около 250 квадратных метров лёгкого корпуса. Только срок докового ремонта был определён в 45 суток (при норме - 24 суток).
Вдруг получаю приказание прибыть в Полярный к командиру эскадры. Прибыв в Полярный, получаю от командира эскадры контр-адмирала С.Г. Егорова задачу - временно вступить в командование "Б-40" 96-й бригады. А всё дело, оказывается, заключалось в том, что ожидалась проверка эскадры Главным штабом ВМФ и перевод одной из бригад в полную боеготовность. Было решено, что наиболее целесообразно переводить в полную боеготовность 96-ю бригаду (командир бригады капитан 1 ранга О.П.Шадрич), так как лодки этой бригады недавно в конце 1967 года возвратились с боевой службы, и поэтому их уровень боевой подготовки был выше, чем на других бригадах. Но проблема заключалась в том, что многие офицеры и мичманы находились в отпусках после длительного плавания, запасов топлива на эскадре было недостаточно, чтобы пополнить до полных норм все подводные лодки. Топливо на лодки 96-й бригады перекачали с лодок других бригад. Аналогично все лодки 96 бригады были укомплектованы личным составом за счёт других бригад. Вот почему я и был прикомандирован к "Б-40" 96-й БПЛ. Ознакомившись с кораблём, я вступил в его командование. С получением сигнала о повышении боеготовности, после приготовления подводной лодки к бою и походу, я доложил оперативному дежурному о готовности к погрузке спец. торпед и выходу в точку рассредоточения. В ответ получил приказание командира эскадры о том, что моё прикомандирование к "Б-40" отменяется, мне предписано срочно убыть на свою подводную лодку в Росту и в установленные 5 суток перевести ее в полную боеготовность.
Не знаю, по причине того, что кто-то перепутал числа 96 и 69, или по другой причине, но из Главного штаба ВМФ поступил сигнал о переводе в полную боеготовность не 96-ю БПЛ, как это планировалось, а 69-ю БПЛ, в состав которой входила моя "Б-21". Поставленная задача была сверх сложной, если учитывать техническое состояние корабля погодные условия (мороз - минус 200), отсутствие на борту многих механизмов и полностью всех запасов. Была организована круглосуточная работа, составлен почасовой график для решения поставленной задачи. Завод работал в три смены, весь экипаж был разбит на две смены. Одна смена обеспечивала работы ночью под руководством старпома, другая под моим руководством - днём. За срыв графика даже на 20 минут рабочим грозило увольнение с завода. По приказанию командующего Флотом помощь в восстановлении боеготовности оказывали все службы штаба и Тыла Флота, их специалисты сами доставляли на лодку приборы и механизмы, производили их настройку.
Я прекрасно понимал, что завод, подключив всю свою промышленную мощь, может уложиться в установленный срок и, выполнив все заводские работы, выведет лодку из завода. А для окончательного приготовления корабля к выходу в море, включая погрузку торпед и всех запасов, у меня уже время не останется. Приём запасов в доке полностью исключался. В этой обстановке я принимаю решение все запасы, кроме торпед, масла и топлива, принять по окончанию заводских работ во время заполнения камеры дока водой. Заранее на стенку дока были подвезены автономный запас провизии на 90 суток, полный запас регенеративных патронов, лёгководолазное снаряжение на весь личный состав, хим. имущество и другие запасы, подсоединены шланги для приёма воды. С неимоверным напряжением завод выполнил все работы за четверо суток. Как только началось заполнение водой доковой камеры, мы приступили к погрузке запасов. Автономную провизию грузили с помощью башенного докового крана на палубы носовой и кормовой надстроек (в ковш крана вмещалась одна автомашина продовольствия). И вот в момент отрыва лодки от клеток дока вдруг создаётся крен 50 и две горы ящиков и паков продовольствия, находящихся на палубе, начинают сползать в док. Пришлось в нарушение всех инструкций выравнивать крен продуванием цистерн воздухом высокого давления, рискуя сбить с места доковые клетки, а также отдраивать все люки (которые при всплытии должны быть задраены) и срочно забрасывать через эти люки ценное продовольствие внутрь подводной лодки. Часть продовольствия, конечно, спасти не удалось, и она осталось плавать в воде. С выходом из дока мы в оставшиеся сутки пополнили запасы топлива, масла, погрузили боезапас и окончательно приготовили корабль к выходу в море. В установленные сроки перевода в полную боеготовность мы уложились. Задачу выполнили, и «Б-21» заступила в боевое дежурство в губе Титовка на два месяца. Так, благодаря обстоятельствам, усилиям служб Тыла Флота и эскадры, работе заводских специалистов, напряжённой и плодотворной деятельности всего экипажа Флот досрочно получил боеготовую подводную лодку.
После боевого дежурства, мы участвовали в учении "Север" в Норвежском в море, а в середине года возвратилась в базу, и лодка была поставлена в плановый текущий ремонт на СРЗ-10 в губу Пала. Экипажу поставили новую задачу - сменить экипаж "Б-6" в порту Александрия АРЕ (Арабской республики Египет), куда эта подлодка прибыла на ремонт после несения боевой службы в Средиземном море, обеспечить ремонт подводной лодки и затем выполнять на ней задачи боевой службы. Аналогичную задачу получил экипаж "Б-46" под командованием капитана 2 ранга Вячеслава Николаевича Кочеткова, с которым мы в должностях старших помощников встречались на крейсере "Слава", выполняя задачи боевой службы в Средиземном море. Экипаж "Б-46" должен был менять экипаж "Б-49". Такая задача пред нашими подводными лодками ставилась впервые. В этот период развитие дружественных отношений между СССР и АРЕ имело положительную динамику. Закончилось строительство с помощью советских специалистов судоверфи в порту Александрия и с руководством АРЕ было достигнуто соглашение о регулярных заходах советских кораблей на эту судоверфь для выполнения ремонта, пополнения запасов и отдыха личного состава. Это дало возможность увеличить время пребывания подводных лодок на Средиземном море (т.е. увеличить их коэффициент боевого использования на Средиземном море) и держать там постоянно 6-8 подводных лодок. Подводные лодки 4 эскадры стали ходить на боевую службу в Средиземное море бригадами вместе со своими штабами. Первыми на такую боевую службу в марте 1969 года пошли подводные лодки 161-й бригады, которой командовал капитан 1 ранга Л.Д.Чернавин (впоследствии - командир 4 эскадры). Вплоть до 1976 года, пока сохранялись дружественные отношения между СССР и АРЕ, в Александрии постоянно ремонтировались, включая иногда даже и доковый ремонт, наши подводные лодки, несущие боевую службу на Средиземном море. Но это было всё потом, а первый такой опыт ремонта в порту Александрия с привлечением арабских рабочих осуществили два экипажа "Б-21" и "Б-46" на подводных лодках соответственно "Б-6" и "Б-49" под руководством командира 69-й БПЛ капитана 1 ранга Владимира Дмитриевича Шакуло и небольшой штабной группы, в состав которой входили политработник капитан 2 ранга Соколов, офицер штаба 4 эскадры капитан 2 ранга Болотов, флагманский РТС бригады капитан 3 ранга Ю.Жуков, помощник флагманского механика бригады капитан 3 ранга В.Паршин. В. Д. Шакуло, опытный подводник, отличный организатор, заботливый к подчинённым военачальник, во многом помог мне в моём командирском становлении. Он строго спрашивал с подчинённых, но и всегда защищал их, если со стороны выше стоящего начальства проявлялась к ним несправедливость. Наши два экипажа убыли с Севера в декабре 1968 года, доехали поездом через Москву до Севастополя, затем на ПРТБ-13 Чёрноморского Флота прибыли в Александрию.
Новый 1969 год мы встречали уже в Египте. В это же время состоялся официальный визит в порт Александрия подводной лодки 627 проекта "К-181" под командованием капитана 2 ранга Н.В.Соколова (впоследствии контр-адмирал, начальник оперативного Управления ТФ, начальник кафедры "Управления Силами" Военно-Морской Академии) и старшего на борту командира дивизии капитана 1 ранга А.П. Михайловского (впоследствии командующего СФ, полного адмирала, героя Советского Союза). С прибытием в Александрию экипажи были размешены на плавбазе "Волга". Приняв подводные лодки от основных экипажей "Б-6" (командир капитан 2 ранга Е.С.Фалютинский) и "Б-49" (командир капитан 2 ранга В.И.Сендик), мы с Вячеславом Николаевичем Кочетковым приступили к организации ремонта на своих принятых подводных лодках. Были составлены ремонтные ведомости с переводом на английский язык, в составлении которых активное участие принимал помощник флагмеха капитан 3 ранга Виктор Паршин, хорошо владеющий английским языком. Был организован допуск иностранных рабочих на подводные лодки с соблюдением режимности и контроля над их работой. Арабским рабочим доверялись в основном работы, не требующие высокой квалификации. Конечно, не забывали и об отдыхе личного состава. В свободное время полностью были использованы возможности пребывания в такой древнейшей экзотической стране, как Египет. А посмотреть там было что.
Экскурсии по достопримечательностям Каира, включая, естественно, Великие пирамиды, оставили у подводников неизгладимые впечатления. Систематически личный состав выходил в город Александрия в увольнение, знакомясь с бытом и жизнью этого древнейшего города. Комбриг постоянно поддерживал связь с культурным советским центром в Александрии и через него добивался приглашения на наши корабли наших артистов, которые прибывали в Египет на гастроли. Так у нас на плавбазе побывала в гостях группа известных артистов, гастролирующих в Египте в связи с празднованием 2000-летия Каира, включая популярного ленинградского певца Эдуарда Хиля со своим ансамблем "Камертон". Затем была организована встреча личного состава с известными киноактрисами Дорониной, Шангелая и Чурсиной. Командование ВМФ придавало большое значение первому опыту ремонта подводных лодок в иностранном порту. Прибывший в Александрию недавно назначенный начальник главного технического Управления ВМФ контр-адмирал Новиков дал высокую оценку организации ремонта. Через 35 суток ремонтные работы были завершены, запасы пополнены, и лодки могли продолжить выполнение задач боевой службы в Средиземном море.
На контрольном выходе после окончания ремонта не обошлось, к сожалению, без небольшого навигационного происшествия. 7 февраля 1969 года "Б-6" отошла от причала судоверфи. Для выхода в море необходимо было пройти внешнюю гавань порта Александрия, ограждённую искусственным молом. Погода была свежая: ветер - 5 баллов, море - 3 балла. На рейде стояли на якорях 4 транспорта и 2 арабских эсминца. На подводной лодке были выполнены все необходимые мероприятия при проходе узкости, движение осуществлялось под двумя электромоторами малым ходом. Учитывая большое скопление судов по маршруту движения и возможность навала на их натянутые якорь-цепи (длина вытравленных якорь-цепей при свежей погоде была увеличена до 100 метров), я принял решение обойти стоящие суда по корме. У меня не было сомнений относительно глубин, так как глубины по маршруту в соответствии с картой были более 13,5 метров. Этих глубин было более чем достаточно для плавания лодки в надводном положении. Десятиметровая изобата на карте проходила всего в 25-30 метрах от ближайшего мола, расстояние до которого было более 200 метров. Весь период маневрирования эхолот не показывал менее 5 метров под килём. Это означало, что глубины соответствуют карте. Однако, при проходе по корме нашего советского транспорта «Лениногорск», я обнаружил, что лодка не имеет инерцию движения вперёд. Замеры ручным лотом показали, что нас навалило ветром левым бортом в районе рубки на небольшую банку, которая не была обозначена на карте, а эхолот, излучатель которого расположен в носовой оконечности, продолжал показывать пять метров под килём. Ветром «Б-6» была прижата к этой банке, поэтому пришлось с помощью буксира сняться с банки и возвратиться на судоверфь. Осмотр водолазом показал, что повреждений подлодка не имеет. На следующий день мы спустили баркас с плавбазы, для того, чтобы произвести промеры в районе обнаруженной банки с целью уточнения ее местоположения и нанесения на карту. Капитан порта мистер Тауфик такие промеры делать нам не разрешил, заявив, что все необходимые промеры в Египте сделаны ещё со времён Александра Македонского и предоставил в наше распоряжение карту внешнего рейда порта Александрия английского издания, на которой эта банка была обозначена. Таким образом, с нас вина была снята и виновником была объявлена наша Гидрография.
После благополучного завершения ремонта Б-6 успешно выполнила задачи боевой службы и во второй половине 1969 года возвратилась в родную базу в Полярный. При возвращении домой я получил приказание пролив Гибралтар форсировать скрытно в тёмное время суток в надводном положении. Это означало, что погружаться в Гибралтаре мне запрещёно, так как в это время Гибралтар могла форсировать другая наша подводная лодка в подводном положении и в то же время за период тёмного времени я должен успеть в надводном положении подойти к проливу, форсировать и оторваться от него на достаточное расстояние. Однако с началом вечерних сумерек при обсервации места обнаружилась значительная невязка к востоку. То есть до пролива ещё было более 20 миль, и создалась опасность того, что я не успею за период тёмного времени проскочить Гибралтар. Невязка образовалась тогда, когда мы шли в светлое время суток в подводном положении на экономическом ходу 2 узла - из-за неправильного учёта подводных течений. Направления и скорость подводных течений в этом районе мало изучены, а их скорость могла превышать скорость движения подводной лодки. В сложившейся обстановке принимаю решение всплыть и до Гибралтара следовать максимально возможной скоростью в надводном положении. Ходовые огни подводной лодки расположены низко над водой, и их характерное расположение даёт возможность достоверно ее классифицировать. Чтобы не вызывать любопытство встречных судов, количество которых с приближением к проливу возрастало, решил закрепить переноску на поднятую воздушную шахту РДП, изображая рыболовное судно. В тёмную южную ночь обнаруживаю на горизонте огни большого судна, следующего в восточном направлении скоростью 20 узлов. По расположению топовых огней определяю, что судно большого водоизмещёния и его курсовой угол близкий к траверзному, а это значит, что мы спокойно расходимся контркурсами. Но вдруг топовые огни состворились и судно на большой скорости идёт прямо на нас. Погружаться в этих условиях для обеспечения скрытности было бессмысленно, так как было ясно, что судно меня обнаружило, а погружение только подтвердило бы, что обнаруженная цель была подводная лодка. Поэтому решил не погружаться и продолжать движение к Гибралтару скоростью 12 узлов. Неизвестное судно, сблизившись на дистанцию 10 кабельтов, развернулось и начало движение параллельным курсом. В это время обнаруживаю огни второго судна поменьше, которое следует в кильватер за первой громадиной. Приборов ночного видения на лодке не было. Наблюдая в обычный бинокль, я предположил, что большое судно - это контейнеровоз, так как разглядел на палубе предметы, вроде бы похожие на контейнеры с иностранными надписями, а по имеемой разведсводке в этом районе военных кораблей не предполагалось. Со второго судна получаю прожектором семафор: "Командиру пл. Веду слежение за авианосцем "Сарратога". Командир БПК 522". Вот теперь все прояснилось. Оказывается то, что я принимал за контейнеры, были на самом деле самолёты на палубе авианосца, внимание которого привлекли непонятные ходовые огни моей пл. Авианосец, пройдя некоторое время параллельным курсом, увеличил ход, пересёк мой курс по носу и продолжил движение на восток, сопровождаемый, как нитка иголку, нашим БПК. Обменявшись с командиром БПК пожеланиями счастливого плавания, мы также продолжил свой переход в базу. И только на следующие сутки, когда мы вышли из Средиземного моря в Атлантику, была получена разведывательная сводка, в которой сообщалось, что американский авианосец "Сарратога" вошёл в Средиземное море. В дальнейшей своей практике я больше никогда сам не использовал переноску на РДП для маскировки подлодки под рыбацкое судно и не рекомендовал это делать другим командирам.
Возвратившись с автономки наш экипаж сдал "Б-6" основному экипажу и, после использования послепоходового отдыха, принял в заводе свою родную "Б-21", ремонт которой близился к завершению. После ремонта, отработки необходимых задач боевой подготовки в 1970 году мы пошли в очередной 8-ми месячный поход на Средиземное море в составе 69-й БПЛ уже на своей подводной лодке. Поход возглавил командир эскадры контр-адмирал Пётр Николаевич Романенко. Переход на Средиземное море был осуществлён в надводном положении при охране надводных кораблей в следующем походном порядке: с носовых курсовых углов плавбазы шли надводные корабли, а с левого и правого борта плавбазы двумя кильватерными колоннами по три ПЛ - 6 подводных лодок 641 проекта. На подводных лодках, идущих во главе колонн, старшими на борту находились начальник штаба бригады капитан 1 ранга Натнёнков Николай Иванович и заместитель комбрига по боевой подготовке капитан 1 ранга Хлопунов Вадим Иванович. Почти до самого Гибралтара шли при волнении моря 8-9 баллов и незначительной видимости. В этих условиях было очень сложно удерживать своё место в ордере. Волна зачастую накрывала мостик пл. Чтобы вода не поступала в центральный пост, приходилось задраивать верхний рубочный люк и воздух для дизелей брать через поднятую шахту РДП, а вахтенного офицера и сигнальщика во избежание их смыва за борт штормовой волной приходилось или закреплять штормовыми поясами с цепью или убирать с мостика в отсек, ведя наблюдение через перископ. Это, конечно, снижало качество наблюдения. При проходе Британских островов, когда видимость ухудшилась до 15-20 кабельтовых, произошёл курьёзный случай. В порядки нашего походного ордера вошёл фрегат НАТО, который вёл наблюдение за советскими кораблями. Колонна лодок, возглавляемая капитаном 1 ранга Н.И. Натнёнковым, в условиях пониженной видимости перепутала фрегат с нашей плавбазой и стала удерживать своё место относительно этого фрегата, в результате чего вся колонна начала отклоняться в сторону от маршрута движения ордера. Управляющий штаб, вовремя заметив странные действия подводных лодок, возвратил колонну на своё место в ордере.
В этом походе моей подводной лодке кроме традиционной противолодочной задачи (поиск атомных ракетных подводных лодок в готовности к их уничтожению с началом боевых действий) довелось выполнять и другие не совсем обычные задачи. В течение месяца мы действовали на коммуникациях морских судов в Мальтийском проливе, где лодке был нарезан обширный район. Задача состояла в том, чтобы, скрытно маневрируя, выполнять условные атаки по всем транспортным судам, проходящим через пролив и каждые двое суток доносить на управляющий командный пункт количество обнаруженных и атакованных судов. При этом необходимо было их классифицировать, определять национальную принадлежность и порт приписки, а при возвращении в базу представить документальные доказательства этих атак (фотографии, зарисовки, выполненные через перископ). Задача была интересной, держала нас постоянно в напряжении и оказалась не такой уж простой. Современные морские транспортные суда на переходе морем следуют обычно экономичной скоростью 16-20 узлов, значительно превышающей подводную скорость подводной лодки. Гидроакустическое вооружение подлодки позволяло нам обнаруживать суда на значительном расстоянии, а торпедное вооружение позволяло выполнять условную стрельбу с больших дистанций. И всё-таки по многим целям мы не сумели выполнить условную стрельбу, так как не успевали выйти на дистанцию залпа, при которой торпеды могли дойти до целей. Удачными были атаки в основном по тем судам, маршруты которых проходили непосредственно через позицию подводной лодки. Я на собственном опыте понял состояние наших командиров подводных лодок военных лет, когда при позиционном методе им иногда приходилось возвращаться из боевого похода ни с чем, поскольку через назначенную позицию не прошло ни одно судно. И с другой стороны, их высокую ответственность за то, чтобы не упустить возможность успешной атаки, если посчастливилось, и через позицию подводной лодки прошли маршруты кораблей и судов противника. Как правило, наши подводники в Великую Отечественную войну, имея высокую выучку и мастерство, такие возможности не упускали. Примеров тому множество. Определённую сложность представляла также задача документирования атак, определения национальной принадлежности и порта приписки судов. Дело в том, что транспортные суда на переходах в открытом море вне видимости других судов зачастую не несут государственные флаги в целях экономии, чтобы не трепать их на ветру. Иногда качественное фотографирование через перископ было невозможно по погодным условиям и по причине большой дистанции. А для того, чтобы прочитать через перископ даже при 15-ти кратном увеличении порт приписки на борту судна, необходимо было сблизиться с судном на дистанцию менее 10 кабельтов, что было затруднительно, да и не нужно, так как современное вооружение лодки позволяло выполнять атаки с больших дистанций. К тому же, на десятые сутки действий на коммуникациях у нас вышел из строя перископный фотоаппарат. Пришлось с помощью корабельных художников делать зарисовки судов через перископ. Думаю, что такие же проблемы с документированием атак были и у подводников военных лет.
С увеличением продолжительности автономных плаваний ещё с 1956 года на подводные лодки начальниками медицинских служб стали назначаться офицеры с высшим врачебным образованием, которые к тому же обязательно должны были иметь хирургическую подготовку (до этого начальниками мед. службы на подлодки назначались фельдшера). На моей подводной лодке эту должность занимал отличный специалист своего дела капитан медицинской службы Шайковский. Поэтому я нисколько не волновался, когда получил приказание оказать хирургическую медицинскую помощь нашему советскому транспорту в Средиземном море. Задача была поставлена так: "соблюдая скрытность с наступлением вечерних сумерек в назначенной точке всплыть, произведя опознавание, осуществить встречу с советским транспортом, в тёмное время суток выполнить хирургическую операцию по поводу острого аппендицита больному матросу этого транспорта, после чего погрузиться и продолжать ранее поставленную задачу". Оказалось, что на этом транспорте по штату хирурга не было, была только врач-терапевт. Когда возникла ситуация, требующая срочного хирургического вмешательства, врач растерялась. До берега было несколько суток хода. Министерство морского Флота обратилось за помощью к командованию ВМФ, которое, уточнив, что к району расположения транспорта ближе всего маневрирует моя подводная лодка, поставило передо мной выше названную задачу. Мы благополучно встретились с транспортом, с которого был спущен баркас и наш врач, взяв с собой хирургическую укладку, убыл на судно с химиком санитаром инструктором, который был подготовлен, как ассистент при операции. Пока шла операция, мы маневрировали в подводном положении в районе транспорта. Шайковский успешно удалил аппендикс у больного матроса, проинструктировал врача по дальнейшему наблюдению за больным и был доставлен на подводную лодку. Мы пожелали счастливого плавания капитану транспорта и продолжили выполнение прежней задачи. Так что наши гражданские суда могли спокойно плавать в любом районе Мирового Океана, так как были уверены в том, что при необходимости им будет оказана из-под воды квалифицированная медицинская помощь. Возвращаясь в базу, в районе острова Сицилия, осматривая в перископ горизонт при всплытии в утренние сумерки на сеанс связи, я обнаружил, что по корме за лодкой в кильватер друг другу следуют несколько бурунов. Попробовал осуществить манёвр - буруны повторяли манёвр лодки. Стало ясно, что лодка за собой что-то буксирует. Пришлось всплыть в позиционное положение для выяснения обстановки. Оказалось, что подводная лодка попала в перемёт, поставленный сицилийскими рыбаками. Носовые горизонтальные рули были полностью опутаны толстой с мизинец толщиной леской. К леске через определённые интервалы были прикреплены тросики с небольшой ставридкой (видимо перемёт был поставлен на тунца), а обнаруженные мною буруны создавали буйки из пластиковых канистр. На горизонте рыбаков, а также других судов не наблюдалось. Пришлось поторапливаться, освобождая корпус и рули от лески, крючков и канистр, так как быстро рассветало. Освободившись от перемёта, подводная лодка погрузилась, и мы продолжили переход в базу.
Возвратившись в базу, в 1970 году, в году 100-летия со дня рождения В.И.Ленина подводная лодка "Б-21" была объявлена отличной. В 1973 году после окончания Академии я был назначен начальником штаба 69-й БПЛ, сменив в этой должности капитана 1 ранга Евгения Георгиевича Малькова, который получил назначение на должность комбрига. Наша бригада готовилась к беспрецедентному эксперименту - несению боевой службы на Средиземном море в составе бригады со штабом, плавбазой продолжительностью год. Неудивительно, что для выполнения этого ответственного мероприятия выбор пал на бригаду, которую возглавлял опытный подводник Иван Николаевич Паргамон. Иван Николаевич имел опыт службы в Полярном на подводных лодках различных проектов с 1949 года, в своё время он командовал головной подводной лодкой 641 проекта "Б-94", занимал должность зам. командира дивизии атомных ПЛ в Гремихе. С вступлением в должность я сразу же без раскачки включился в бурный " водоворот " подготовки к этому легендарному походу, до выхода в который оставалось всего две недели. Надо было за короткий срок сделать много: ознакомиться со штабом, изучить состояние дел на кораблях, предусмотреть всё необходимое для длительного плавания и, самое главное, вместе со штабом помочь командиру бригады качественно подготовить и проверить готовность подводных лодок к плаванию. Этот поход был уникален по многим показателям. Это была самая продолжительная боевая служба бригадным составом подводных лодок за всю историю боевых служб 4 эскадры (388 суток - с 15 сентября 1973 года по 8 октября 1974 года). По своему составу в этом походе бригада имела рекордное количество подводных лодок - 10 подводных лодок 641 проекта и одна приданная бригаде ракетная подводная лодка 651 проекта из 9-й эскадры ПЛ Северного флота. 4-я эскадра постоянно нести боевую службу бригадами с таким напряжением, конечно, была не в состоянии. В последующих походах состав бригад по количеству подводных лодок был значительно меньше, а их продолжительность не превышала 10-11 месяцев. В этом походе впервые начал осваиваться межпоходовый отдых экипажей подводных лодок в Севастополе и Ялте с межпоходовым ремонтом подводных лодок в этот период вторыми экипажами. Этот поход бригады являлся наиболее результативным и по решению противолодочных задач (за весь период подводные лодки имели 71 обнаружение иностранных подводных лодок).
У меня нет данных, проводились ли исследования по вопросу о том, насколько продолжительно могут находиться в отрыве от обычной береговой обстановки, в отрыве от семьи, женского общества здоровые молодые люди и как эта продолжительность сказывается на психическом и физическом состоянии их здоровья. У американцев, насколько мне известно, продолжительность различных экспедиций, дальних плаваний ограничивается 6-тью месяцами. Говорят, что когда этот вопрос задали одному из наших академиков, он ответил, что чем дольше, тем лучше (как оказалось, возраст академика был более 90 лет). Когда ещё только решался вопрос о годичной боевой службе, командованием ВМФ рассматривались различные варианты отдыха подводников. Один из вариантов заключался в том, чтобы в период межпоходового ремонта подводной лодки в иностранном порту арендовать гостиницу и доставлять туда из Союза семьи подводников. Но этот вариант был затруднителен в исполнении, т.к. не все семьи по состоянию здоровья жён или детей, а также по другим причинам могли прибыть в иностранный порт и, кроме того, этот вариант не решал задачу отдыха неженатых подводников, а также задачу встречи моряков с родной привычной обстановкой. Другой вариант заключался в том, чтобы на период отдыха экипажей, фрахтовать какой-нибудь пассажирский морской теплоход и устроить на нём круизное плавание экипажа вместе с семьями. Но и этот вариант отвергли, т.к. во-первых, не у всех подводников есть семьи, а во-вторых, моряки в этом случае попадали из одного плавания в другое, а им требуется в период отдыха обязательно походить по твёрдой земле. Остановились на варианте отдыха в Севастополе, для чего на мысе Феолент стали срочно строить для этих целей базу межпоходового отдыха подводников. После семимесячного плавания мне пришлось возглавлять первый такой межпоходовый 24-х суточный отдых двух экипажей - "Б-440" (командир капитан 2 ранга Бурунов) и "Б-413" (командир капитан 2 ранга Погорелов). База отдыха на Феоленте ещё не была готова, поэтому отдых подводников срочной службы был организован в расположении 153 бригады подводных лодок ЧФ в Севастополе, а отдых офицеров и мичманов - в Ялтинском доме отдыха.
Усиление сил 5 эскадры на Средиземном море полноценной бригадой подводных лодок было как нельзя кстати. В ноябре 1973 года разразился израильско-арабский кризис. Обстановка была напряжённой. В восточной части Средиземного моря были сосредоточены значительные военно-морские силы, как ВМС НАТО (две АУГ 6-го Флота США), так и кораблей 5 эскадры ВМФ. Под водой в восточной части Средиземного моря в общей сложности маневрировало более двух десятков подводных лодок (включая наши лодки, лодки США и НАТО). Советский Союз осуществлял помощь Сирии поставкой военной техники морским путём. На подходах к сирийским портам израильской морской ракетой был потоплен наш транспорт "Мечников". В этих условиях две подводные лодки из состава бригады ("Б-409" - командир Ю.Н.Фомичёв, "Б-130" - командир В.В.Степанов) были развёрнуты на защиту наших морских коммуникаций и получили от Министра обороны разрешение использовать обычное оружие в целях противолодочной обороны. Задача, поставленная в таком виде, для командиров подводных лодок была не понятна и практически невыполнима. Не ясно, каким же образом они должны защищать наши транспорты, идущие в порты Египта и Сирии. Лодки, конечно, были готовы использовать противолодочные торпеды, но в какой момент (с обнаружением подводной цели или с обнаружением применения оружия по нашим лодкам) и по каким лодкам (американским, французским, итальянским - ведь не все страны принимали боевое участие в конфликте), командирам было не ясно. Кроме того, на наших подводных лодках не было объективных гидроакустических классификаторов целей, а достоверность классификации подводной лодки, основываясь, только на докладе гидроакустика, была далеко от 100 процентной. Обычно для подтверждения гидроакустического контакта с подводной лодкой, командиры должны были всплывать под перископ и убеждаться визуально и с помощью РЛС, что по обнаруженному пеленгу надводных целей нет, но в боевых условиях это было не допустимо. Ошибка в выполнении поставленной задачи могла привести к международному конфликту. Через двое суток эта задача всё же была снята с наших лодок, и они возвратились к выполнению основной задачи - поиск ПЛАРБ в готовности к их уничтожению с началом боевых действий. Оба командира по результатам похода, как фактические участники боевых действий, были награждены боевыми орденами.
Сегодняшнее утро принесло печальную весть - ушла из жизни НИНА ГЕОРГИЕВНА ГРОМОВА, великая спортсменка, замечательный тренер, первый представитель СССР в Международной Федерации конного спорта (FEI), судья международной категории, почётный председатель Федерации конного спорта России.
Нина Георгиевна Громова... Ещё невозможно осознать, что мы теперь будем говорить о Нине Георгиевне в прошедшем времени. С утра, когда пришла эта весть, стоит в горле комок... Судьба подарила мне знакомство и дружбу с этой необыкновенной женщиной. Красивая и умная, добрая и заботливая - о Нине Георгиевне можно сказать десятки превосходных прилагательных, характеризующих её, как Человека и Спортсмена, Тренера и Судью, Жену и Мать, Друга и Наставника. Мне посчастливилось работать с Ниной Георгиевной во время её работы над книгой "Лошади и моя судьба". Это были замечательное время, когда я, придя к ней домой со своими предложениями по корректуре, уходил с её наставлениями и видением тех или иных моментов, описываемых в книге. Нина Георгиевна доверила мне написать краткое предисловие к этой книге.
О Нине Георгиевне Громовой и её лошадях
Перед вами книга замечательной спортсменки и прекрасного человека — Нины Георгиевны Громовой. Это воспоминание о лошадях и животных, с которыми её свела судьба, о жизни в спорте и стране в том бурном XX веке. В этой книге можно найти добрый и дельный совет, можно пережить отдельные моменты спортивной карьеры единственного в нашей стране стиплера-женщины, которая установила рекорды на 4-км и 6-км дистанции стипль-чеза (рекорд на 6 км стоит до сих пор). Её многогранные таланты и успехи в различных видах конного спорта — свидетельство твёрдого характера и целеустремлённости. Такова она в жизни — честная, добросовестная, исполнительная, уверенная в своей правоте, способная научить и заставить научиться. Рядом с Ниной Георгиевной чувствуешь себя увереннее, слушая её советы, наставления, воспоминания, хочется впитывать в себя всё это с тем, чтобы осталось и последующим поколениям конников.
Работая вместе с Ниной Георгиевной над этой книгой, я прочувствовал её «железную» хватку и цепкий взгляд. Эти её несомненные качества судьи, конника, переводчика, радиожурналиста и артистки переплелись вместе, создав обаятельный тип писателя. Очень интересны воспоминания Нины Георгиевны о муже — Михаиле Михайловиче Громове. Ведь во многом, благодаря её усиленной работе над его воспоминаниями в свет вышли его книги, о которых пойдёт здесь речь. Её дотошность в работе над английскими текстами Правил, чёткое понимание природы и техники судейства различных видов конного спорта, позволила нам иметь прекрасные переводы этих Правил на русский язык, которыми с благодарностью пользуются конники нашей страны и ближнего зарубежья. Всё это — результат кропотливой работы на протяжении всей её жизни, практики подготовки лошадей и судейства соревнований различного уровня.
Я счастлив, что мне довелось познакомиться, что я живу, и какое-то время вместе трудился с Ниной Георгиевной. Конечно, эта книга — часть того, что могла бы рассказать Нина Георгиевна. Но то тепло, которое обогревало её лошадей, животных на протяжении долгих лет, согревает и нас, читающих эту книгу. Спасибо Вам, Нина Георгиевна, за ваш труд, за любовь, честь и верность. Низкий Вам поклон. Олег Горлов, капитан 1 ранга.
Затем была наша совместная работа над переводом вновь изданных правил Международной федерации конного спорта по различным видам — выездке, конкуру, троеборью, а также ветеринарным правилам. Чёткое понимание Ниной Георгиевной всех аспектов и нюансов положений правил, их пунктуальное изложение восхищало.
Надеюсь, что появится в книжной серии Жизнь замечательных людей (ЖЗЛ) появится книга о Нине Георгиевне Громовой.
В 2015 году ею была написана книга "Почти исповедь". Невозможно, говоря о Нине Георгиевне, не говорить о Михаиле Михайловиче Громове.
ПОЧТИ ИСПОВЕДЬ
Мы познакомились после войны. Он был уже генерал-полковником авиации, а я – лейтенантом (я работала переводчиком в Отделе внешних сношений Министерства Обороны). Так было угодно судьбе, что наша встреча состоялась, и мы прожили вместе почти 40 лет. Сразу оговорюсь; эти годы не были лёгкими ни для него, ни для меня. Годы его фанатического упоения своей профессией, годы всемирной славы, радости от творчества в авиационной сфере достались другим женщинам. На мою долю выпали тяжелые годы опалы, ненужности, отторжения от дела, которому были отданы лучшие годы жизни и которое он знал досконально. И всё это – результат того, что он был чужд всякого тщеславия, презирал всевозможные связи, всегда оставался самим собой. Чувство собственного достоинства было характерно для него всю жизнь. За роскошь независимости такие люди расплачиваются дорогой ценой. Откровенно говоря, я не сразу поняла, с каким человеком мне выпало «шагать» по жизни.
Была, разумеется, влюбленность в Героя, красивого мужчину, понимающего и знающего литературу, музыку, искусство (всё это уже тогда составляло главную часть моей жизни и было важным открытием для меня в Михаиле Михайловиче). Кроме того, общая увлеченность спортом, особенно конным. Вот и ответ любопытствующим: на часто задаваемый мне вопрос, когда и где мы встретились, я отвечала просто и откровенно – на конюшне, в конноспортивной школе «Пищевик». Да, случайно, если не считать, что он первым обратил внимание на красиво сидящую на лошади и смело преодолевающую препятствия девушку, ещё до знакомства, и не случайно, потому что сошлись не просто два человека, но – два человека с общими духовными запросами. Поэтому, видимо, мы и сумели прожить столько лет вместе подчас в непростых обстоятельствах. Много позже, когда я стала если не мудрее, то, по крайней мере, научилась оценивать то, чем одарила меня моя судьба, я поняла, что это счастье встретить такого интересного, с богатой внутренней жизнью человека. Во многом он и меня заставлял подтягиваться до своего уровня. Это не всегда удавалось, но... «марку» Громова я старалась держать всю жизнь. Для меня было важно, чтобы Михаил Михайлович никогда не мог усомниться в моей человеческой порядочности и верности своим идеалам замужней женщины.
Но вообще-то говоря, кто знает, как рождается любовь? Влюбляешься ты или не влюбляешься – это от человека не зависит. Служебное положение и генеральские погоны Михаила Михайловича на меня не действовали: я привыкла общаться по работе с высокими чинами, но не откликнуться на пылкие эмоциональные признания, которые всегда сопровождались стихами (телефонные звонки, вроде: «Чуть свет, – и я у Ваших ног» и пр.), согласитесь, было трудно. И я сдалась... Это было в 1947 году. И вот уже 65 лет я ношу его фамилию. Позже я поняла, что значат слова Андрея Борисовича Юмашева как-то им брошенные: «Если уж Громов что-то решил, переубедить его невозможно: будет так, как он сам считает нужным сделать». У меня сохранилось несколько писем Михаила Михайловича того времени. Но доверить их посторонним людям я никогда не смогу; слишком они откровенно личностные и настолько обнажают его душу, что трудно совместить это с человеком такой мужественной суровой профессии, как лётчик, да еще испытатель. Я же услышала признание в любви... и сразу же предложение, просьба, мольба стать его женой.
Начали нашу совместную жизнь, как говорится, с нуля, так как Михаил Михайлович ушел из семьи (он был женат тогда) с одним чемоданом. И я счастлива, что в моей жизни случилось всё так, а не иначе. Теперь-то я моту с уверенностью сказать, что – не думаю, что мот бы встретить мужчину, который был бы (для меня, конечно) вровень с ним и, значит, заменить его мне, хотя, как я иногда говорю своим близким, он провел меня по всем кругам рая и ада. Так сложилась жизнь. И как хорошо, что память устроена так, что в своих воспоминаниях человек обращается чаще к хорошим моментам, отодвигая, особенно по прошествии большого времени, всё, что причиняло когда-то боль. Я принимала его со всеми его плюсами и минусами...
А жизнь не идет, а пролетает. Покоряла его необычность, непохожесть на других людей. Я невольно смотрела на него снизу вверх (не из-за роста, конечно), а своим друзьям не раз говорила, что если мы ходим по земле, то Михаил Михайлович как бы парит над землей. Между прочим, художница де Ля Босс написала его портрет, уловив именно эту его особенность. Такое впечатление возникало оттого, что он постоянно что-то обдумывая, о чём-то размышлял... Его аналитический от природы ум не мог не работать интенсивно, а для этого требовалась некоторая отстраненность. Это мнение коренным образом менялось при более близком знакомстве. Никогда не забуду, как много людей приходило на поминки к нам на квартиру (в дом на площади Восстания – теперь пл. Кудринская). Приходили без приглашения, без напоминания – по зову сердца. И все вспоминали, говорили-говорили... Например, летчики рассказывали, что не было и вряд ли будет ещё один такой защитник испытателей, как Громов. Двери его кабинета, когда он работал начальником Управления лётной службы МАП, всегда были открыты. Приходили к нему за профессиональным советом, за помощью или даже просто поделиться своими домашними делами. И он всегда был готов постоять за лётчиков. Из-за этого у него было много неприятностей с министром авиационной промышленности П.В.Дементьевым, расхожей фразой которого при обращении к директорам авиазаводов была: «Ты мне дай самолеты, а облетать их я облетаю». Михаил Михайлович был совершенно противоположного мнения. Он возражал: «Жизнь лётчика-испытателя – самое ценное и дорогое и для государства и вообще». Он настаивал на организации более ритмичной работы авиазаводов, чтобы лётчики испытывали самолёты не в авральном порядке ради выполнения плана (примером является гибель В.П.Чкалова и других замечательных испытателей). Критика не нравилась «сильным» мира сего. Вот откуда началась травля и унижение, закончившиеся отставкой и фактическим изгнанием из авиации в расцвете сил и неиспользованного опыта. Свои воспоминания о нашей совместной жизни надо было, пожалуй, начать с того впечатления, которое Громов произвел на меня сразу же, с первого дня. Я была поражена и восхищена тем, что при его загруженности по работе он не пропускал ни одного дня, чтобы не начать его с утренней гимнастики и пробежки, обязательно с секундомером в руке: нагрузки были заранее продуманы и выполнялись неукоснительно.
К завтраку он всегда являлся уже в полной форме и в до блеска начищенных сапогах. Я очень любила военную форму того времени: застегнутый доверху китель-мундир со стоячим воротничком, брюки – галифе и сапоги. Военный человек выглядел в ней подтянутым и, я бы сказала, бравым, отличающимся от гражданских мужчин. Причем, как правило, военные (в том числе и Михаил Михайлович) пришивали белые подворотнички сами, не доверяя эту процедуру даже жёнам. Но жить с таким ультра организованным человеком, сосредоточенным на себе, своих мужских (я имею ввиду – служебных) делах было не просто. Хотелось соответствовать ему, а для этого нужно было прилагать немалые волевые усилия. Так было и в спорте, и в институте, где я проработала 15 лет. (МИСИС-е - Московском институте стали и сплавов). Самой большой наградой считаю для себя письмо студентов, полученное перед уходом на пенсию. Вот оно:
«Дорогая Нина Георгиевна. Сегодня, когда Вы покидаете своих питомцев, нам хочется поздравить Вас не как преподавателя английского языка, но как Учителя. Мы благодарны Вам за то, что Вы учите нас не только сухим суффиксам и оборотам, но учите нас мыслить, быть добрыми, отзывчивыми, «сеете» в нас вечные семена культуры, без которых не может быть настоящего человека. И если когда-нибудь, потом, кто-нибудь из нас забудет английский язык («не обессудьте»), то Ваши уроки добра, душевной теплоты, искренности, обаяния будут помогать нам во всей нашей будущей жизни. Ваши «нерадивые» экономисты (подписи)
И ещё – когда я написала книгу «Лошади и моя судьба», одна моя читательница сказала: «Если бы жив был Михаил Михайлович, он Вами бы гордился». Спасибо ей за такую оценку моих стараний. Такие оценки помогают жить. Они определяют значение Михаила Михайловича в моей жизни. Сознаюсь, мне до сих пор не хватает его присутствия рядом, не хватает его огромных мягких рук. Вспоминаю, как (это было в 1977 году) я вошла в квартиру, приехав из командировки, и он встретил меня, раскинув руки, и обнял, ласково прижав, со словами: «Бедная моя сиротинушка...» Я сразу поняла: умерла моя мама. Она лежала в больнице, а мне надо было съездить в Белоруссию на три дня, всего-то... Но ощущение его сочувствующих больших рук живо до сих пор.
Кстати, я всегда удивлялась, как мог он такими лапищами закручивать какие-нибудь болтики, гаечки... А ведь был мастером в этих делах... Вся жизнь собирается по крупицам, и воспоминания о драгоценных минутах общения с мужем живут и остаются с тобой и это, наверное, естественно. Разве забудешь, например, такой эпизод: каждой женщине знакома необходимость уборки квартиры, и я – не исключение, а Михаил Михайлович, сидя в своем любимом кресле, унаследованном еще от отца, наблюдает за мной. Свет из окна делает его глаза ярко-голубыми (это я заметила!) и немного насмешливыми. Вдруг слышу: «Ты бы лучше отдохнула или почитала что-нибудь интересное. Норвежцы молодцы, создав такую картину как «Пыль в мозгах». Правильно раскритиковали женщин, чрезмерно увлеченных наведением чистоты в доме и этим обкрадывающих себя». После этого приходилось задуматься о ценностях в жизни.
Михаил Михайлович любил и умел веселиться, когда по разному, конечно, поводу у нас собирались гости. Приведу один пример: как-то собрались встречать Новый год у нас на даче. Приехали близкие нам люди, но ждали любимую всеми Аллу Константиновну Тарасову с мужем Александром Семёновичем Прониным. Между прочим, близость с этими людьми установилась ещё во время войны: Михаил Михайлович командовал 1-й воздушной армией, а Александр Семенович был начальником штаба этой армии.
Они запаздывали: Алла Константиновна была занята 31-го декабря в спектакле во МХАТе. Приехали они около 12 часов ночи. Машины в то время не отапливались. Поэтому наши гости поспешили скорее в дом, в тепло, но я их остановила: по нашему замыслу встреча Нового года намечалась на улице, около наряженной елки. Там же стоял стол с шампанским и фруктами. Удивление у всех было неописуемое, но и настроение это необычное предложение ещё более подняло. Зажженная ровно в 24 часа ёлка вызвала восторг промерзшей публики. Мороз в тот гол был основательный. Но сколько шуток, смеха, радости было по возвращению в теплый дом! Я ушла на кухню, как полагается, проверить готовность того, чем намеревалась потчевать дорогих гостей. В гостиной послышалась музыка. Звучал вальс, когда я появилась в двери. И вдруг Михаил Михайлович подлетел ко мне, схватил на руки и пустился вальсировать со мною на руках. У собравшихся это вызвало аплодисменты, а у меня, конечно, смущение... Но память хранит эти мгновения с большой нежностью...
В такой момент нашего веселья: поставили пластинку – цыганскую плясовую. И что бы вы думали – в центр вышел Михаил Михайлович с платком на плечах (цыганочка!), а за ним – Александр Семёнович в роли цыгана. Смех и удовольствие эта пара вызвала потому, что Михаил Михайлович был высокого роста, а Александр Семенович – значительно ниже. Причем плечи у «цыганочки» «работали» блестяще, настоящая цыганка могла бы позавидовать. Вот так могли веселиться и радоваться жизни серьёзные, казалось бы, люди... И всегда Михаил Михайлович был в центре внимания и, так сказать, заводилой.
Близкие люди знали, как великолепно он читал Гоголя, Пушкина, Апухтина, Северянина... Он очень любил басни Крылова. Но особенно близок ему по духу был Николай Васильевич Гоголь. Так чувствовать стиль Гоголя, его неповторимый юмор, смешанный с любовью к своим персонажам, красоту гоголевского языка, не мог никто. Я уверена, что если бы он стал артистом, то мы бы имели удовольствие видеть на сцене большого мастера слова, прежде всего. При чтении (всегда всё наизусть!) его темперамент проявлялся столь ярко, что не мог не вызвать удивления и восхищения. Даже на фронте с ним были тома Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Крылова. Незабываем вечер, посвященный выдающемуся лётчику-испытателю Сергею Николаевичу Анохину (60-летие юбиляра). Приглашенных было много, в основном, – лётчики и космонавты. Когда мы с Михаилом Михайловичем вошли в зал, в глазах зарябило от множества золотых звёзд на костюмах собравшихся! Естественно произносились тосты в честь юбиляра.
Наконец поднялся Михаил Михайлович. Свою речь ом закончил стихами Омара Хайяма, которого его переводчик Тхоржевский назвал «никогда и никем не превзойденной вершиной человеческой мудрости». Вдруг, видим, из-за стола поднимается дважды Герой Советского Союза космонавт В.Севастьянов, и как бы в ответ Громову звучит четверостишье тоже Омара Хайяма. Прочел Севастьянов рубайат и сел. Наступила пауза... Но надо знать Михаила Михайловича!.. Он снова поднялся и «выдал» очередное четверостишье того же Хайяма. И, довольный, сел. Но Севастьянов не сдался... Это была незабываемая «дуэль» двух летчиков разного поколения, одинаково влюбленных в поэзию.
Михаил Михайлович очень любил музыку. Малейшую возможность он использовал, чтобы побывать в Консерватории, цыганском театре «Ромэн»... Очень любил концерты хора Свешникова... Его любимым композитором был Сергей Васильевич Рахманинов. В нашем доме постоянно звучали концерты Рахманинова в авторском исполнении. Обладая абсолютным слухом и способностью воспроизводить любую мелодию свистом, он не только напевал, но и насвистывал любимые романсы Сергея Васильевича и даже целые его концерты.
В 1949 году у нас родилась дочь. Михаила Михайловича в это время в Москве не было: он находился в командировке в какой-то воинской части. Видимо, поэтому первые поздравления я получила от наших друзей. Трогательная телеграмма пришла от Надежды Алексеевны Пешковой (снохи Максима Горького) и Людмилы Ильиничны Толстой (жены Алексея Николаевича Толстого). Позже они прислали поздравление в стихах уже на имя Михаила Михайловича. Полностью стихи я не помню, но там были такие слова: «В день исполнения полвека – Нам подарили человека». (Софочка – я назвала дочь Софией – родилась 13 февраля, а день рождения Михаила Михайловича – 23 февраля; разница в датах 10 дней: жаль, я ошиблась... Мне хотелось, чтобы у дочери и мужа был один главный день в жизни).
Когда Михаил Михайлович вернулся в Москву, он забрал нас из роддома и отвёз на дачу, на которой наша девочка и выросла. Михаил Михайлович хотел, чтобы у него была дочь и всегда – в ожидании – говорил, что маленькая девочки в семье – чудо, а уж бантики, ленточки, платьица приводили его в восторг… Вскоре после нашего возвращения домой стали появляться первые посетители: оказалось всем было интересно взглянуть на нашу кроху. Одними из первых были Андрей Николаевич Туполев и его жена Юлия Николаевна. Никогда не забуду расширенных удивленных глаз Юлин Николаевны, когда она увидела наше драгоценное чадо лежащим не в детской кроватке, а на импровизированном ложе из составленных стульев, скрепленных веревками, которые служили и боковыми сетками-ограничителями. Купить детскую кроватку или коляску в то время было не просто: в «Детском Мире» их мгновенно разбирали.
Не забуду приезд Аллы Константиновны Тарасовой и Александра Семеновича Пронина. В холодный вьюжный февральский день они явились к нам с кустом живой цветущей белой сирени и с розовым шёлковым платьицем, специально сшитым для нашей крохи, в придачу. Эта сирень была весной высажена в грунт, выросла в огромный куст и радовала нас много лет своими изумительными белоснежными гроздьями. Появление дочери принесло, конечно, не только много хлопот, но и радости. Растить её помогала мне мама, тем более, что спорт я не бросила и вскоре опять вошла в число ведущих спортсменок страны. Я благодарна маме за помощь, хотя она всю жизнь протестовала против моего увлечения лошадьми. Она боялась за меня и всегда просила ей звонить по окончании каких-либо серьезных соревнований, чтобы удостовериться, что я жива – здорова. Главным для меня была полная поддержка мужа. Но... до поры до времени. Когда Софочке пришла пора идти в школу, я услышала твердое табу спорту уже со стороны главы семейства. Спорить не приходилось.
Когда дочь стала учиться в Центральной музыкальной школе при Московской Консерватории, Михаил Михайлович отправился в мастерские Консерватории, познакомился с настройщиками роялей и научился у них искусству настраивать этот инструмент, считая, что дети, готовя дома свои музыкальные задания, не должны слышать фальшивых нот. Так в нашей семье появился свой собственный настройщик. Нередко он ходил настраивать пианино и у подружек нашей дочери. Впоследствии они окончили Московскую Консерваторию и не забывают своего настройщика в детстве.
Однажды в разговоре он вдруг сказал мне: «Когда умру, прошу тебя, сделай так, чтобы вместо траурного марша, как принято, звучала бы музыка Рахманинова – его "Вокализ"». На самом деле исполнить его просьбу в полной мере не удалось, несмотря на мои попытки это сделать (принести пластинку из дома я не догадалась, да и можно ли меня в этом упрекать, учитывая тот момент); в Краснознаменном зале Советской Армии, где проходило прощание, "Вокализа" не оказалось. Но на последующих поминках в нашем доме "Вокализ" звучал в память о достойном и удивительном человеке, о котором поэт Феликс Чуев – авиационный летописец, с детства влюбленный в людей, отдавших весь пыл своей души небу написал:
«Он был из умных и лихих, Тех, кто не всякому приятен, Но больше не было таких, Да и не будет, вероятно» И еще, но уже в прозе, он написал: «Такова природа человека, ничтожного в своей массе и уникального в штучном исполнении – в таком хотя бы как Громов».
Никогда не упоминается ещё об одной черте характера Михаила Михайловича – о его непосредственности. Помню такой случай: мы поехали на просмотр какой-то картины на «Мосфильм» Вошли через проходную на территорию киностудии. Идём. Я озираюсь, мне всё интересно, а Михаил Михайлович молча шел рядом. Вдруг совершенно неожиданно для меня он запел во весь голос:
«Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в таверну он входил».
Я с удивлением воззрилась на него, не обращая внимания на то, что на каком-то расстоянии впереди нас идёт группа людей. От неё отделился один человек, в котором я узнала... Леонида Осиповича Утёсова. Утёсов и Михаил Михайлович двинулись навстречу друг другу и радостно обнялись. А я и не знала, что они были знакомы Видимо, это знакомство относилось ко времени до моего появления в жизни Михаила Михайловича, а потом их дороги разошлись. И так бывает. И вот встреча! И такая непосредственная! Да, Михаил Михайлович любил шутить, как никто.
Вспоминаются «трудные» для меня дни – это дни рождения Михаила Михайловича. Не отмечать этот день было невозможно. О телефонных звонках я уж не говорю, приходили люди, самые разные – официальные поздравители, хорошо знакомые и совсем незнакомые... Все находили дорогу в нашу квартиру, причем без приглашения и даже без предупреждения, по зову души, желая выразить свое уважение, любовь, благодарность за совершенные Михаилом Михайловичем дела. Воспрепятствовать этому было невозможно. Авиация и люди, связанные с нею, были не только на виду, но и восторженно почитаемы. И первым среди них многие годы был Громов. Двери нашей квартиры были открыты с 12 часов дня и до позднего вечера. Трудности же для меня состояли в том, что я никогда не знала, сколько народу мне надо было принять, а значит – угостить, что и сколько приготовить... Приходили иногда и совсем неожиданные гости, как, например, артисты цыганского театра «Ромэн» Рада и Николай Волшаниновы. Конечно, с гитарой. Им-то не знать, что цыгане из «Ромэна» навещали Михаила Михайловича (любителя цыганского искусства) на фронте и поддерживали с ним связь и после войны. Помню, Рада великолепно исполнила романс «Я ехала домой…», после чего Михаил Михайлович сказал: «За одно это исполнение ей следовало бы присвоить звание Народной артистки СССР». Переживать этот лень я начинала задолго до его наступления. Зато теперь он вспоминается как что-то светлое, радостное с ощущением благодарности людям.
Интересно, Михаил Михайлович видел всегда и во всём то, что другие не видят и не замечают. Недаром же об этом свойстве Громова рассуждает и ведущий ученый России в области авиакосмической психологии академик В.А.Пономаренко в своей книге «Страна Авиация. Черное и белое», подчеркивая особый интерес летчика Громова к таким наукам, как философия и психология: «Духовное совершенствование – это этическая норма человека, это психологическая норма развития индивидуальной сверхчувствительности. Для меня сейчас становится более понятна глубинная, духовно пережитая мысль М.М.Громова о том, что «решая проблему безопасности полета, надо идти ПО ПУТИ САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛОВЕКА посредством воспитания и самовоспитания, с одной стороны, и с другой – СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ТЕХНИКИ на основе психической деятельности человека... Лётная профессия совершенствует человека, формируя психологический облик, присущий её специфике». Именно с точки зрения становления системного подхода становится возможным оценить вклад М.Громова в профессиональную подготовку и психологию лётного труда. Читая текст этой книга («Заметки о лётной профессии») и соотнося его с нынешней практикой, удивленно констатируем два безусловных факта: всё, что увидел М.М.Громов, было экспериментально подтверждено в дальнейшем учёными в области инженерной психологии: всё, что было им осмыслено и сформулировано, и сегодня остается актуальным и требующим внедрения».
Книга «Заметки о лётной профессии» стала настольной книгой каждого летчика, уважающего себя и свою профессию, несмотря на то, что она написана более полувека назад и построена на примерах использования старой техники, потому что человек, его психика изменяются не так быстро, как техника. Михаил Михайлович вывел две важных формулы для людей, дело которых связано с экстремальными ситуациями, такими как авиация, космонавтика и др.: первая – «Чтобы надёжно овладеть техникой, нужно прежде всего научиться надёжно владеть и управлять собой» и вторая – «Психологический "курок" лётчика должен быть всегда взведён для "выстрела" в момент внезапности в любой обстановке».
Удивительный он всё-таки был человек – Михаил Михайлович Громов. Энергия била в нём ключом. Широта его интересов казалась беспредельной. Ему до всего было дело. Недаром в пожилом возрасте он не мог обходиться без снотворного. Жаловался, что по ночам, когда уже хотелось спать, у него в голове как будто шевелился клубок, как он говорил, червей, и это не позволяло ему заснуть. Мозг его работал напряженно и постоянно, творческая его загрузка была предельно интенсивной. Как результат, он вступал, например, в спор даже с именитыми мужами – учеными-психологами. Как-то он собрался в Университет (на Моховой ул.), сказав, что там проходит съезд психологов, на котором должны обсуждать вопрос о таком понятии науки, как внимание. Дело в том, что в учебниках по психологии того времени говорилось, что для «внимания» характерно распределение. Михаил Михайлович опровергал эту установку, заявляя, что существует только переключение внимания. Знание этого понятия важно для овладения «трудно координируемых действий при освоении большого по объёму и сложного по содержанию процесса». («Заметки о лётной профессии». «Тому, кто хочет летать и работать лучше»).
И он поехал на съезд, чтобы отстоять это свое убеждение. И сделал это. С тех пор в государственных учебниках по психологии пишется вариант Михаила Громова. Я же в это время сидела в машине и ждала результатов и была свидетельницей радости и удовлетворения от победы, а это был определенного рода переворот взглядов в науке психологии. Молодец! Но он тут же забыл о своём очередном подвиге. В этом заключена вся его сущность: главное – интерес к делу, выполнение его на пользу людям. Еще вспоминаю, как однажды мы поехали (конечно, по инициативе Михаила Михайловича) в Академию русского языка и литературы (на ул. Волхонка). Я опять ждала его возвращения в машине.
В данном случае он не мог вынести спокойно, как небрежно стали относиться к русскому языку даже официальные лица, призванные учить людей грамотно говорить и правильно произносить русские слова. Михаил Михайлович возмущался, как стали искажать наш «великий, могучий» (как говорил великий И.С.Тургенев) язык. Правда, борцу за чистоту языка, правильное произношение и правописание здесь не повезло: учёные объяснили ему, что изменения в языке естественны, язык – живая сущность и сохранение старой орфографии и правописания не всегда нужно и правильно. Но сам-то шаг – он же не филолог, а лётчик! – говорит о многом. Но это не значит, что он согласился и его убедили.
Да, это была такая богато одаренная личность, что без сомнения, если бы он не стал лётчиком, то проявил бы себя в других областях человеческой деятельности. Но взяла верх авиация. Страстность, увлеченность (тем, чем он занимался) до фанатизма, безусловно, способствовали его успехам. Недаром он оставил в своей книге такие пронзительные строчки: «Я – лётчик. Но я не просто увлекаюсь полётами, а захвачен, проникнут страстью к ним». К чему бы ни прикасался этот человек, он становился профессионалом в самом высоком смысле этого слова и никогда – дилетантом.
Страсть – великое чувство, данное человеку. Оно способно смести с дороги всё, что мешает ей. Михаил Михайлович обладал именно такой натурой. Вспоминаю, как он, будучи уже глубоко пожилым человеком, любя хоккей, сидел перед телевизором с горящими глазами, а щёки его пылали: он был весь захвачен игрой! Так было и в спорте, когда он был молодым. Думаю, для многих будет открытием тот факт, что первым чемпионом нашей страны по тяжёлой атлетике был М.М.Громов: он выступал в тяжелом весе (в 24 года!). Совсем забыто (а это интересный момент в спортивной жизни нашей страны), что такой распространённый и любимый молодежью и принесший столько славных побед вид спорта как пятиборье был внедрен Громовым. Первую группу пятиборцев составили энтузиасты спортивного общества «Пищевик» – Логофет, Варакин, Таманов и ещё кто-то, не помню, при участии самого Михаила Михайловича, насколько ему позволяла служба в Дальней Авиации.
О конном спорте и говорить не приходится: ему он посвятил целую главу в своей книге «На земле и в небе». Важно отметить, что любовь к спорту любовью, но будучи творческим человеком, он и здесь постоянно обращался к науке: читал книги по физиологии, знакомился с работами по биохимическим процессам, происходящим в организме человека и лошади. Как-то я принесла домой книгу профессора Яковлева (Институт физкультуры имени Лесгафта) как раз на эту тему. Было удивительно, как много он почерпнул из неё и потом удивлялся, почему тренеры легкоатлетов и прежде всего – бегунов, не используют ценные изыскания ученого. Писал статьи в газету «Советский спорт», призывая в любой работе опираться на науку. Но, прежде всего, эта книга помогла ему создать особую методику подготовки стипль-чезной лошади, вобравшую в себя также знание тренинга скаковых и беговых лошадей.
Эта методика, осуществленная мною на практике, показала правоту его выводов и рассуждений. Результат – мы с нашей любимицей Дидой установили два всесоюзных рекорда в скачках с препятствиями (стипль-чезах) на четыре и шесть тысяч метров. И то, что моё имя останется навек в истории конного спорта, как единственной женщины-рекордсменки в этом чисто мужском виде спорта, «повинен» он – лётчик и фанат спорта Михаил Громов!
Не могу не рассказать ещё об одном эпизоде моей спортивной жизни, связанной с Михаилом Михайловичем. В нашей школе была замечательная конкурная лошадь по кличке Боржом, пришедшая к нам из армии (тогда еще существовала кавалерия). Прыгал он прекрасно, но отличался одной неприятной особенностью: если задевал передними копытами препятствие при прыжке, то... «летел» через голову (это самое опасное падение и для лошади, и для человека). Видимо, у него в этот момент наступал какой-то шок. Многие мастера спорта садились на него, но не было человека, который не падал бы с ним таким образом. Конечно, чаще всё обходилось благополучно, но не раз наши спортсмены оказывались в Боткинской больнице. Соблазн же получить его был выше страха. Дошла «очередь» и до меня... Я приняла, конечно, предложение тренера, тем более, что в этот момент у меня не было прыжковой лошади. И на одной из первых же тренировок тоже «пошла через голову». Правда, обошлось: я успела откатиться от падающей лошади. Вообще, я постоянно благодарю своего Ангела-Хранителя. Из скольких опасных передряг я выходила без серьёзных «царапин» (если не считать сотрясения мозга). Да, так было...
Вечером, придя домой, я рассказала мужу о неудачной тренировке и об особенностях Боржома Он выслушал меня и сказал, что на следующее занятие придёт сам, чтобы понять в чём дело. На следующей тренировке Михаил Михайлович внимательно наблюдал за Боржомом и мною… А в конце спросил: «У него задние ноги подкованы?» Я ответила: «Нет». – «Почему?» – «Он не даётся». – «Надо подковать, чтобы он чувствовал большую уверенность при отталкивании. Далее Михаил Михайлович сказал, что Боржому нужно класть седло сантиметров на пять назад для того, чтобы сместить центровку (вот что значит быть лётчиком-испытателем!). С трудом, но всё-таки задние ноги Боржому подковали. Седло «съехало» от холки назад на пять сантиметров... И я... я два с половиной года прыгала на нём, и ни разу мы с ним не упали за это время. Практически, Михаил Михайлович спас меня от возможных тяжёлых травм, а, может быть, спас н мою жизнь. А Боржом отблагодарил меня тем, что на первом же крупном соревновании мы с ним стали обладателями чемпионского титула.
А что касается конноспортивной школы «Пищевик», то именно в ней я достигла высоких результатов в спорте, войдя в список лучших ста спортсменок страны 20-го столетия (учёт шел по всем видам спорта. Конный спорт в этом рейтинге представляли только две спортсменки – Елена Петушкова и я.). Это моя альма-матер в спорте. Я с детства любила лошадей, привязалась к ним до фанатизма. У Михаила Михайловича любовь к лошадям тоже с детства. В своей книге «На земле и в небе» он с нежностью и теплотой вспоминает жизнь в деревне и своего любимого Красавчика.
Даже на фронте Михаил Михайлович держал при штабе лошадь. Находились люди, которые не одобряли это и называли «барством». Но он считал, что на доклады к Командующему фронтом более безопасно ездить было на лошади, особенно к тёмное время суток, чем на «Виллисе»: на машины с зажженными фарами шла охота фашистов с воздуха. Кроме того, таким образом он поддерживал свою физическую форму, то есть – здоровье.
Михаил Михайлович иногда приезжал к нам в летний лагерь, находившийся в деревне Чёрная Грязь (жел.дор. станция Сходня) по Ленинградскому шоссе, чтобы поездить верхом, набраться силы и бодрости, поднять внутренний тонус, как говорил. Однажды он приехал, когда все спортсмены были на конкурной площадке – была тренировка по преодолению препятствий. Он попросил лошадь, и ему дали, помню, по кличке Турист, спокойного, добронравного мерина с хорошим прыжком. Никому, конечно, не могло и в голову прийти, что наш гость захочет прыгать, то есть преодолевать препятствия на лошади, не имея для этого достаточного опыта. Но это случилось. Михаил Михайлович направил лошадь на препятствие, но Турист подошёл к нему не в расчёт, поэтому прыжок получился не плавный, а, как говорит спортсмены, «козлом», и Михаил Михайлович вылетел из седла. Когда конники падают, то это иногда вызывает даже смех. Но они умеют вовремя сгруппироваться и даже откатиться от лошади, если и она падает, чтобы не быть подмятыми или даже раздавленными 600-700-килограммовой тушей. А тут летел крупный и неопытный человек! Всем стало страшно. Но всё обошлось благополучно. Михаилу Михайловичу было тогда 48 лет, но он был подтянутым и спортивно сложенным человеком, здоровым, сильным, заряженным энергией. Как-то я пожаловалась, что устала. Он удивлённо посмотрел на меня и сказал: «Ты же молодая... О какой усталости может идти речь?» Вот так. Больше я уже не жаловалась.
Но зато «королём» он выглядел на ипподромной дорожке, когда выигрывал заезд у именитых наездников. Любя лошадь, он часто бывал на Московском ипподроме, был знаком со всеми выдающимися наездниками, жокеями, тренерами. Сам участвовал в рысистых заездах под фамилией Михайлов (фамилия Громов была слишком узнаваема, тем более в те годы). Особенно ему приглянулась серая кобылка Гаити, которую из-за малого роста коннозаводчики не брали в производительницы. Когда началась война, она никому не была нужна и погибла бы, если бы не любовь Громова... Он её фактически спас. Но зато после войны Гаити стала одной из лучших маток страны, дав великолепное потомство рысаков, завоевавших самые престижные призы, определяющие уровень развития коневодства («Дерби»).
У такого сложного и многосторонне одаренного человека, как Михаил Михайлович, характер не мог быть простым. Романтик по натуре, он был педант во всем. Мягкий, ласковый до сентиментальности порой, с одной стороны, жесткий в определенных обстоятельствах, с другой. Разносторонний и в этом. Сознаюсь, жить с таким человеком было непросто. Но всё равно я считаю себя счастливой, потому что мне всегда было интересно рядом с ним. Сдержанный, немногословный – его было трудно вывести «из себя», но зато он был способен хлёстким словом обидеть так, что что это событие не забывается никогда. «Доставалось» иногда и мне. Помню, как-то я совершенно по-глупому проиграла соревнование, в котором была фавориткой. На финише меня встретил Михаил Михайлович. Не обращая внимания на моё отчаяние, он при всём честном народе изрек: «Тебе надо сидеть дома и плести кружева, а не выступать на лошадях в соревнованиях». Сел в машину и уехал, оставив меня в слезах от случившегося. Потом-то я поняла, что им руководила досада от несбывшейся надежды на мою победу. Но тогда мне было очень больно, тем более что утешения я не получила и дома...
Второй случай, как пример: вспоминается обида совсем уже незаслуженная. Я выиграла труднейшую скачку с препятствиями (стипль-чез) на шесть километров с рекордным временем, который «жив» до сих пор, кстати, Михаил Михайлович поздравил меня, но тут же добавил: «Могла бы пройти ещё резвее». Это он судил по состоянию лошади: Дида была в полном порядке по окончании соревнования, как будто и не скакала. Вот такой характер, заряженный на победу по максимуму.
Михаилу Михайловичу не были чужды и чисто мужские забавы. Я имею в виду охоту. Каждую весну и каждую осень он ездил в Переяславль-Залесское охотхозяйство, выбирая два-три свободных дня. Сразу оговорюсь: с возрастом его отношение к охоте изменилось. А однажды он заявил, что больше такого рода развлечения он не приемлет. Видимо, в душе стала возникать жалость к тем существам, которых приходилось убивать. Как-то раз он взял на охоту и меня. Была осень. Предполагалась охота на лося. Приехали мы в охотхозяйство поздно вечером. Нас радушно встретил «хозяин» охотничьего домика. У него уже собрались участники предстоящего события. В большой полутемной комнате за столом сидело несколько мужчин. Уютно горел камин. Мужские разговоры, воспоминания, обсуждение плана завтрашнего похода меня не очень интересовали, и я ушла в отведенную нам комнату, занявшись чтением. Подъём утром был довольно ранним. Разумеется, я ни на какую охоту не пошла, предоставив мужскому полу получать сомнительное, с моей точки зрения, удовольствие. Сама же отправилась в ближайший уже по осеннему голый лес. Гуляя по берегу озера, вдыхая как-то особенно пахнувшую осенью вялую траву, я молилась про себя, желая неудачу охотникам, К моему счастью, так и случилось: охотники вернулись с пустыми руками. Я не скрывала своего настроения.
В тот же день мы вернулись домой. Михаил Михайлович считал охоту разрядкой от повседневной напряженной работы. Я не возражала, но предпочитала его возвращение без «трофеев». К тому же он очень любил природу. А весенняя охота на птиц была особенно привлекательна, так как в ней участвовали собаки, которым свойственен охотничий азарт, вызывающий страсть и в человеке... В своей книге «На земле и в небе» он эмоционально описывает охоту с четвероногими помощниками. Тем не менее, заканчивается эта глава словами: «Да, что было, то прошло. Теперь я не мог бы охотиться по зверю. А когда подумаешь, да вспомнишь подранок, то, кажется, начинаешь терять к себе уважение. Но ведь обжорство тоже – хорошая и ужасная страсть!» Я же делаю вывод, что человек должен поступать разумно, подчиняя себя не страсти в таких делах, а только допустимой необходимости. Когда его не стало, я как-то села за стол с листком бумаги и написала; «Что оставил этот человек после себя на земле – в авиации, в спорте, в памяти людей...» Оказалось, что очень много.
Например, в авиации: – испытал много самолётов разного типа от самых маленьких (самолёта Поликарпова У-2 – По-2) до самых больших, таких как «Максим Горький» Туполева; не раз спасал ценные экземпляры опытных самолётов для дальнейшей работы и усовершенствования; – совершил несколько самых известных перелётов, оставшихся в истории страны, так как они имели не только политическое значение, но и чисто техническое для развития авиации. Это: – на самолёте Р-1 с бортмехаником Е.Родзевичем он совершил перелёт по маршруту Москва-Пекин-Токио (1925 г.); – на самолёте АНТ-3 «Пролетарий» с тем же Е.Родзевичем совершил круговой полёт по Европе – Москва-Кенигсберг-Берлин-Париж-Рим-Вена-Варшава-Москва (1926 г.); – на самолёте АНТ-9 «Крылья Советов» с бортмехаником В.Русаковым совершил перелёт Москва-Берлин-Париж-Рим-Марсель-Невер-Лондон-Париж-Берлин-Варшава-Москва (1929 г.); – вместе с А.Филиным (второй пилот) и И.Спириным (штурман) совершил длительный полёт по замкнутому кругу, во время которого была достигнута рекордная дальность – 12411 км (1934 г.); – за установление самых престижных в авиации рекордов дальности (за два мировых рекорда дальности по ломаной линии и по прямой он вместе со своим экипажем – вторым пилотом А.Б.Юмашевым и штурманом С.А.Данилиным – был удостоен после перелёта Москва-Северный полюс-США в 1937 гажу самой главной награды ФАИ – медали де Лаво, которую до них эта Международная авиационная Федерация не присуждала два года за неимением достойных кандидатов).
Мало кто знает, что совершая полёт через Северный полюс в Америку, Михаил Михайлович уже имел Звезду Героя Советского Союза за № 8, полученную за испытание самолета АНТ-25 (РД) и установление мирового рекорда дальности по замкнутому кругу в 1934 году (вторым пилотом был А.И.Филин, штурманом – И.Т.Спирин). В 1937 году Положения о награждении второй Звездой ГСС ещё не было. Поэтому это высокое звание за полёт через Северный полюс его товарищи А.Б.Юмашев и С.А.Данилин получили, а он остался без второй Звезды. Единственно, чем он гордился открыто, так это, как он выражался, «прозвищем» – Лётчик №1, закреплённым за ним всем авиационным миром.
– кроме того, он создал ЛИИ (Лётно-исследовательский институт), став его первым начальником. После того, как Михаил Михайлович ушёл из жизни, институт стал носить его имя – ЛИИ имени М.М.Громова. Велика память и благодарность людей!.. – он был также инициатором создания в стране уникальной Школы лётчиков-испытателей (ШЛИ), выпускники которой продолжили его дело. Михаил Михайлович написал методическое пособие о психофизиологической подготовке лётчиков. ШЛИ стала альма-матер практически всех последующих поколений выдающихся лётчиков-испытателей. – Громов – единственный среди лётчиков удостоился высокою научного звания «профессор» по «Технической эксплуатации самолетов и моторов». Это было в 1937 году. Любопытный момент: я узнала, что мой муж – профессор, прожив с ним уже более двадцати лет: никаким регалиям он не придавал никакого значении. Но я работала в ВУЗе и знала цену научным званиям и поэтому спросила, а где же такое важное Удостоверение. Михаил Михайлович равнодушно и спокойно ответил, что, видимо, оно находится где-нибудь в ВАКе. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить его написать просьбу в Высшую аттестационную комиссию выдать ему этот документ: Тем не менее сам он туда не пошел. И вот однажды к нам в дом явился А.В.Беляков (штурман экипажа В.П.Чкалова, совершившего перелет через Северный полюс в Америку в 1937 году), которому руководство ВАК поручило эту миссию – отдать, наконец, Громову причитающиеся ему «профессорские корочки». Сейчас они находятся в Государственном Историческом Музее на Красной площади. – далее – не имея специального академического командного образования, командовал во время войны 3-ей и 1-й воздушными армиями, не без успеха проведя ряд боевых операций.
В 1-ую ВА входил французский полк «Нормандия» (ставший позже «Нормандия-Неман»), который участвовал в составе 1-й ВА в битве на Курской дуге и за Белоруссию. Но лучше я обращусь к самому Михаилу Михайловичу. В своей книгу «На земле и в небе» он пишет: «…я, решив воспользоваться передышкой, провёл разбор деятельности французского полка «Нормандия». Для этого я вызвал к себе командный состав полка. В начале боевой деятельности, как я узнал, французы несли неоправданные потери. Летали же они блестяще и виртуозно. Дрались безупречно храбро, никогда не считаясь с численностью вражеских сил. Однако они вели войну в том джентльменском стиле, который существовал в Первую мировую войну.
Нужно было в корне изменить их методы и способы ведения войны в воздухе. Взаимодействие и организованность должны были стать во главу угла. Тактика и организация были для них новыми. Этот разбор вскоре дал положительные результаты. «Нормандцы» стали воевать эффективно и отлично. Некоторым из них было присвоено звание Героев Советского Союза». А в 1944 году3 правительство Франции наградило Михаила Михайловича высшим французским орденом – Командорским орденом Почётного Легиона.
«Интересна история возникновения этого ордена, – пишет дальше Громов. – Орден был учреждён Наполеоном и имел три степени: солдатский орден Почётного Легиона, офицерский и командорский (для высшего воинского состава). Традиция требовала, чтобы все офицеры в общественном месте тотчас же вставали при входе туда кавалера этого ордена. Не знаю, сохранилась ли эта традиция сейчас. Надо сказать, это был достойный знак наивысшего уважения к награждённому. Материально награждённый обеспечивался до конца своих дней. Его дети имели право поступить в высшее учебное заведение без экзаменов».
Между прочим, Михаил Михайлович практически никогда не надевал пиджак с орденами или даже с колодками, но всегда на его костюме была звезда Героя Советского Союза и маленькая красная пуговка-колодка французского Командорского ордена Почётного Легиона. – оставил после себя немало учеников, в том числе – В.П.Чкалова, для которого сделал ещё одно доброе дело: встал на защиту горячего, талантливого лётчика, когда того выгнали из армии за недисциплинированность, и добился его возвращения в ряды авиаторов. – и ещё многое-многое другое. Важно то, что он прожил свою жизнь так, что люди, благодарные ему за поддержку и помощь, обращались к нему в письмах со словами: «Дорогой наш Человек!» Слово «человек» - с большой буквы. Это дорогого стоит.
Вспоминаю, как однажды я сказала Михаилу Михайловичу: «Ты же не знаешь этих людей, а пишешь и ходатайствуешь о них... Достойны ли они этого? Может быть, правильнее узнать о них сначала что-либо, а потом уж ставить свою подпись под прошением?» Михаил Михайлович ответил мне так: «Раз люди обращаются ко мне, значит, их заставила это сделать нужда, и я должен им помочь, а не отворачиваться от них». Кстати, просто удивительно, как его имя помогало людям преодолевать чиновничьи препоны. А он не боялся обращаться и к «самым сильным мира сего». Даже таким как Л.П.Берия, когда потребовалось встать на защиту С.П.Королева, отправленного в далёкие края, где он был обречен. Мария Николаевна Баланина. мать Сергея Павловича, всегда вспоминала с благодарностью об этом поступке Михаила Михайловича, хотя сам он никогда в своей жизни не рассказывая об этом. Вот отрывок из письма Марии Николаевны:
«Дорогой Михаил Михайлович! Пусть Вас не удивит это письмо. Сегодня День Космонавтики – я была во Дворце Съездов, в Аллее Космонавтов и у Кремлевской стены. Жизнь Сергея пробежала перед глазами... И вот вспомнился мне Громов Михаил Михайлович. Как и почему я пришла тогда к Вам, не буду утруждать Вас, постараюсь рассказать в своих маленьких отрывках-воспоминаниях. Найти Вас и попасть к Вам в те времена было очень трудно. Я шла к Вам с тревогой, боясь ошибиться во внутреннем моем представлении о Вас. Вернувшись домой, я сказала своему мужу: «Глядя на него, я думала – это потомок тех, кто «шли из варяг в греки». Теперь не только я, но сама История должна сказать Вам СПАСИБО. Вы дали мне возможность вырвать из Колымы моего сына.
Я не хочу сказать, что не будь Королева, ничего не было бы, но когда? И если Сергей через все испытания тех лет смог пронести свою мечту, свою целеустремлённость, и если на граните памятника я видела сегодня не только роскошные цветы, но и просто зелёные веточки – благодарность народа, так доля этой благодарности принадлежит Вам, Михаил Михайлович. Да, Вы имели гражданское мужество, которое, увы, не всем большим людям дано, как я могла убедиться. Я навсегда сохранила добрую память о Вас и благодарность матери. Всего-всего лучшего желаю Вам. Мария Баланина – мать Королёва Сергея Павловича. 12 IV 1969 г.
– вспоминается, опять-таки, в связи с именем Сергея Николаевича Анохина потрясение, испытанное мною на поминках ушедшего от нас замечательного человека. Маргарита Карловна, жена Анохина, умная, красивая женщина, всегда заряженная волевой энергией, прожила с Сергеем Николаевичем долгую, полную постоянных тревог и волнений жизнь. Несмотря на славу своего мужа, она сохранила свою девичью фамилию и осталась до конца Раценской. И не мудрено: ведь она сама была не менее знаменитой планеристкой и наставником многих молодых людей, дерзавших связать свою жизнь с небом.
Так вот, Маргарита Карловна, как истая христианка, устраивала все необходимые поминки по мужу. В один такой печальный день в квартире Анохиных собралось довольно много народу, главным образом – космонавтов, с которыми Сергей Николаевич работал последние годы. Уже много было сказано хорошего об этом человеке, когда в передней раздался звонок. Хозяйка открыла дверь, и в квартиру вошёл красивый высокий худощавый человек с копной седых волос на голове. Все присутствовавшие поднялись, уважительно его приветствуя. Он сел за стол напротив меня. Он не был мне знаком. Снова помянули Сергея Николаевича. Но тут вдруг поднялся (к сожалению, не помню его фамилию) дважды Герой Советского Союза и попросил слова… Дальнейшее меня так поразило, что я запомнила практически слово-в-слово сказанное (к тому же, придя домой, я всё услышанное записала). Этот космонавт сказал: «Мы хорошо помянули Сергея Николаевича, отдали ему заслуженное, а теперь мне хочется предложить всем выпить за здоровье присутствующего здесь Павла Владимировича. Мы знаем какую роль Вы играли, работая рядом с Королёвым, будучи его правой рукой. Мы считаем Вас Патриархом космонавтики. За здоровье нашего Патриарха!»
Поднялся мой визави (это и был Павел Владимирович Цыбин – выдающийся ученый-конструктор космических и авиационных аппаратов). Вот его речь: «Я благодарю вас всех за высокую оценку моей деятельности. Но позвольте мне сказать вам – молодым людям, что при всём богатстве нашего русского языка нужно бережно относиться к нему. Слово «патриарх» – очень высокое слово и бросаться им по всякому поводу нельзя. Если хотите знать моё мнение, то этим словом можно назвать только двух человек в нашей области: в космонавтике – С.П.Королёва, в авиации – М.М.Громова».
Такую высокую оценку сравнивать не с чем, поэтому я просто онемела от этих слов, а потом мне захотелось, чтобы о ней знали все, благосклонно относившиеся к Громову, и почему-либо не принимавшие его. Что ж, я это сделала в своих воспоминаниях.
Последние годы стали для Михаила Михайловича, слава Богу, очень творческими: он начал писать книгу своих воспоминаний. Но эта книга, по его мнению, не должна была носить развлекательный характер, хотя описание разных полётов, безусловно, увлекательно. Он ставил себе цель заставить молодого человека задуматься о многом и прежде всего о том, как найти себя в жизни. Он писал, а я печатала на машинке, правила рукопись... Я и так всю жизнь печатала всё, что он писал, а тут был большой труд...
Уже после кончины Михаила Михайловича я издала три его книги: «Заметки о лётной профессии», «Через всю жизнь» и «На земле и в небе». Моя забота состояла в том, чтобы правильно подобрал материал и сохранить стиль автора, чтобы читатель мог прочувствовать аромат громовской речи, а он был великолепным рассказчиком.
Эпиграфом к книге «На земле и в небе» я поставила слова Михаила Михайловича: «Я прожил трудную и счастливую жизнь, и мне захотелось рассказать о ней всё от начала до конца, от детства до сего времени. Я – лётчик, но мне кажется, что опыт моей жизни пригодится для любого человека». Эти слова подтверждается следующими строками из письма Елены Константиновны Ивановой, вдовы погибшего лётчика: «Завидная судьба у Михаила Михайловича Громова: сколько раз в жизни он ходил на краю пропасти и вышел победителем со славой и почётом. И этот человек всем этим обязан только себе. Кто его даже не знает близко и тому ясно, что он всегда как внешне, так и внутренне подтянут. Внешний вид человека всегда характеризует и содержание самого человека. Счастья, благополучия ему желаю от всего сердца».
Надо сказать, знакомых у Михаила Михайловича было много, друзей – мало. Кто становится другом, а кто остаётся в разряде знакомых, определить трудно. Одно ясно, это люди, души которых настроены на одну волну, их взгляды, увлечения близки и понятны каждому. Ведь это из сферы интимной жизни души каждого человека. И это были люди, проверенные временем, они пришли в основном из его молодости. Но время беспощадно. Вот почему можно было услышать от Михаила Михайловича горькие слова: «Круг сужается». Сам Михаил Михайлович ушёл из жизни 22 января 1985года.
А в ночь с 31-го декабря 1984 года на 1-е января 1985 года мы вдвоём встречали Новый год. Не знаю, что заставило меня в тот день (31-го декабря 1984 года) быть решительно настроенной и настойчивой в необходимости отметить этот бодрящий душу праздник, несмотря на то, что Михаил Михайлович не был склонен это делать по состоянию здоровья. Тем не менее, я накрыла на стол, как подобает в таком случае, принарядилась сама, заставила Михаила Михайловича одеться парадно, и ровно в 12 часов ночи у нас «выстрелила» пробка шампанского. Мы вошли в новый, как надеялись, благополучный год. Никаких тяжёлых предчувствий у меня не было… Но через три недели Михаила Михайловича не стало. Ушёл из жизни самый близкий и дорогой мне человек. Знал ли он в полной мере это при жизни? Не знаю... Я всегда 6ыла очень сдержана в проявлении своих чувств. Может быть потому, что я – сибирячка, уроженка сурового края? Конечно, мешали и мои собственные проблемы и прежде всего – стеснительность, которой страдала.
После того, как я осталась одна, я изменилась, стала более терпимой, вдумчивой, философичной… Не могу себе простить, например, что когда Михаил Михайлович быт «удалён из авиации» и переживал тяжёлые времена депрессии, я не догадалась поддержать его тем, что не подтолкнула его заняться живописью. Это занятие могло бы его спасти: ведь он был очень одарен в этом плане. Неспроста же привело это увлечение совсем ещё юного Громова в мастерскую выдающегося художника Ильи Машкова, который, увидев его рисунки, советовал серьёзно заняться живописью. Почему сам он не сделал это, не знаю… Жаль, что мы часто не используем свои возможности на благо себе самим, я же не поняла, что ему нужна была моя помощь... Утро 22 января началось как обычно, и он совсем не собирался умирать: встал, сделал зарядку, принял душ, побрился, позавтракал (я ещё спала), после завтрака всё убрал за собой и сел читать газеты. Но читать не смог: одолевала слабость. Поэтому, место того, чтобы присоединиться ко мне и начать работать над книгой (мы готовили к печати «Заметки о лётной профессии»), он решил прилечь. Я даже обрадовалась: появилось время приготовить обед. Решила в этот день сделать любимые им пельмени. Но… пельменей Михаилу Михайловичу попробовать уже не пришлось: «Скорая» увезла его насовсем. Последние его слова были обращены ко мне, и этого я никогда не забуду: «Сядь рядом со мной. Возьми мою руку в свои ладони».
И угас он, словно свеченька восковая, предиконная, мало слов, а горя реченька, горя реченька бездонная». (Н.Некрасов)
А накануне вечером, почти ночью, произошло то, что если бы оно не произошло, я кусала бы себе локти до конца своей жизни, жалея, что не сделала этого, но, слава Богу, ТО произошло. А это вот что: Михаил Михайлович пошёл спать, а я ещё долго занималась его книгой «Заметки о лётной профессии» (между прочим, первое её название было «Тому, кто хочет летать и работать лучше», и оно мне лаже больше нравится, так как более универсально, то есть проблемы, поднятые в ней, касаются не только лётчиков, но всех, кто так или иначе связан, прежде всего, с экстремальными профессиями). Разложила весь материал на столе, записала вопросы, требовавшие уточнения у автора, словом, все подготовила для работы на следующий день. Было уже за полночь. Осталось для меня последнее – прогулять собаку и спать-спать... Оделась, надела ошейник на Юльку и пошла к двери... Уже открыла её... И тут заметила, что в комнате у Михаила Михайловича горит свет. Я вернулась и вошла к нему. Смотрю, он готовит себе какое-то лекарство. Я остановилась, и что-то подтолкнуло меня сказать ему: «Знаешь, я только что дочитала твою книгу и подготовила всё к завтрашней работе. С утра начнём и, думаю, завтра закончим. Мне хочется сказать тебе, какой же ты молодец, написал такую прекрасную книгу. Главное, серьёзные и важные вещи изложены просто и понятно, что я, довольно далёкий от авиации человек, всё поняла, и мне было интересно». Он посмотрел на меня и сказал: «Спасибо тебе за это. Ты так редко меня хвалишь, что твои слова мне очень дороги». Я остолбенела, я не ожидала услышать такое. И вдруг до меня дошло, как же мало мы доставляем радости своим близким! Нет, так нельзя жить... Надо всегда помнить великого Сент-Экзюпери: «Мы отвечаем за тех, кого приручили». Значит, что-то я недодала этому человеку и теперь об этом сожалею, но поздно… Только теперь я поняла, что могла бы быть гораздо мягче, терпимее. Но жизнь много сложнее, чем рассуждения о ней. Как поздно мы прозреваем порой.
Сущность М.Громова точно выражена в словах, высеченных на мраморной доске на Новодевичьем кладбище – «Философ подвига, теоретик героизма» (эти слова принадлежат ученому-биологу Брагину А.М.). Чтобы закончить свои воспоминания о Михаиле Михайловиче Громове, я подумала, что 6yдет вполне уместно привести небольшую статью, напечатанную в газете «Вечерняя Москва». Она была посвящена памяти ушедших выдающихся людей в 2011 году: «Смерть сама решает, когда и кому прийти. Для неё неважно, молод человек или стар, хорош собой или не слишком. Она приходит – иногда мгновенно, будто напав из-за угла, иногда – подползает долго, мучая н истязая. И потом ставит точку. Ибо синоним смерти – необратимость. Но некоторые точки всё же обращаются в многоточия. Не потому, что кто-то может вернуться – потому что мы их помним. И до тех пор, пока их имена что-то значат для оставшихся, они – живы».
Нина Георгиевна Громова и Алла Михайловна Ползунова - две легенды конного и рысистого спорта
В декабре 2018 года Нина Георгиевна написала новогоднее пожелание всем российским конникам: «Любите, уважайте и берегите друг друга - потому что слово «конник» обвязывает нас быть людьми с большой буквы! И пусть Новый год будет счастливым и для людей, и для лошадей! Ваша, Н.Громова»
Ссылки на публикации
Ссылки на видео о Нине Георгиевне и Михаиле Михайловиче Громовых
Выражаем глубокие соболезнования родным и близким Нины Георгиевны. Вечная слава и память ВЕЛИКОМУ ЧЕЛОВЕКУ! Прощание с Ниной Георгиевной Громовой состоится 30 января в колонном зале Центрального Московского ипподрома. Легендарная всадница будет похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с мужем, знаменитым лётчиком Михаилом Михайловичем Громовым.
