Одно время мы с ребятами во дворе почти все повально увлекались
аквариумными рыбками. У меня аквариума не было, но я, отдавая дань
всеобщему увлечению, держал своих молчаливых питомцев в обычной
трехлитровой банке. А поскольку этот объём воды подходил только для
маленьких рыбок, то я и держал одних гуппиков. Порода называется
'гуппи'.
Гуппики, гуппики, а однажды Алка Иванова в обиду назвала меня
уже не Гуппиком, а Пупиком и этого оказалось достаточно. Гуппик
превратился в 'Пупика'.
Потом когда я уже стал заниматься плаванием и стал значительно
сильнее и старше, солиднее, если так можно выразиться, произошла
следующая метаморфоза.
В кинотеатре прошёл художественный фильм 'Капитан старой
черепахи'. Один из героев фильма был матрос Симочка, и 'местные
законодатели' решили, что я сильно похож на этого моремана, с тех пор
меня стали называть 'Симочкой'.
Против Симочки лично я ничего не имел, мне этот парняга из фильма
тоже очень понравился, да и имя настоящее, хоть и похоже на женское.
У брата Валерки была интересная прическа, которую он постоянно
лелеял и укладывал, даже капроновый чулок на ночь одевал на голову,
чтобы уложить непокорные волосы причудливым петушинным
гребешком. Это было творение нечто похожее на современного 'ирокеза',
но отличалась тем, что он не обривал голову с боков, а просто придавал
волосам форму гребня посередине головы.
Короче походил на молодого петушка с небольшим гребешком. Отсюда
и пошло - 'Петушок', а уже впоследствии для сокращения перешло на
'Пеца'.
На улице, в отличие от Карелии, где был кругом лес и тень, здесь стояла
настоящая городская жара, температура под 40°С, причём воздух сухой,
почти как в сауне.
Утром выходишь на балкон, а солнце уже светит и палит, так в трусах
и идёшь гулять на улицу. В то время мы никого ещё не стеснялись и везде
ходили в этом неизменном наряде и босиком.
Горяченный и даже размягчённый солнцем асфальт проминался под
босыми ступнями, но постепенно ноги привыкли и к такому подогреву.
Кубань протекала в километре от дома, но мы купаться на неё не ходили,
родители нам запрещали это делать, уж очень сильное было течение, да и вода грязноватая и холодная.
Течение в реке было такое, что если нырнёшь под воду, то был чётко
слышен звон катящихся по дну булыжников, которые вода тащила с собой
по дну с верховьев.
Зато мы ходили всей дворовой ватагой купаться на водохранилища,
которых здесь было аж целых три. Правда, топать до них было несколько
подальше, чем до Кубани, но зато и вода здесь была гораздо теплее.
К концу лета загорали до черноты и приходили в школу на занятия, как
обгорелые головешки.
Сколько не просили мы нашего слесаря запустить дворовой фонтан,
так у нас ничего и не вышло с этой затеей. Правда, обещал сделать его,
но только на следующее лето, поскольку нужно было заменять кусок
проржавевшей трубы для подвода воды.
Опорная средняя школа №1
В 5 класс я пошёл в очередную новую, уже пятую по счёту школу, точнее
мы все вместе с братом и сестрой начали новый учебный год в опорной
средней школе №1. До школы было совсем близко, она находилась на
углу улиц Комсомольской и Халтурина, на расстоянии одного квартала от
нашего дома, рядом с нашим Армянским сквером.
Старинное в два с половиной этажа здание из красного кирпича со
своими огромными окнами впечатляло своей непривычной и мрачноватой
фактурой. По словам моего деда, когда-то в далёком прошлом в нём
располагалась женская гимназия.
При входе на второй этаж центрального здания в вестибюле на правой
и левой стене напротив друг друга висели два больших портрета. На
одном из них изображена сельская учительница и революционерка
Татьяна Соломаха, командовавшая продотрядом в гражданскую войну.
Её имя носила наша школьная пионерская дружина. А на другом - была
изображена неизвестным художником моя бабка, сестра деда - Прасковья
Григорьевна Дугинец.
В то время я особого значения этому не придавал. Ну висит портрет и висит. Значит так надо.
Я попал в 5-г класс, который был создан только в этом году, и в него
набрали, как говорится всякой твари по паре, то есть всех новеньких из
других школ. Классная руководительница была географичка Олейниченко
Тамара Васильевна. На вид ей было лет 30-35. Рыжая крашенная, вечно
молодящаяся, всегда модно вызывающе одетая женщина обращала на
себя внимание броской внешностью. Но это только на первый взгляд.
Она только одним своим внешним видом сообщала нам, что на первом
плане у неё личная жизнь, но работа есть работа, поэтому она вынуждена
заниматься с нами.
Теперь в 5-ом классе нас нагрузили кучей новых предметов, которые
уже вели разные преподаватели-предметники. Мои самые нелюбимые
предметы русский язык и литературу вела Елена Ивановна Ядова. Она
была очень хорошим человеком и педагогом, но не любил я этот предмет
совсем не из-за её страшной фамилии.
Просто получалось так, что из-под палки не хотел читать то, что
заставляли на уроках по литературе, просто не мог физически, уже
заранее испытывая отвращение, даже ещё не зная, о ком и чём написано
в указанном произведении.
В то время я уже читал много книг, но только те, которые мне нравились.
Я мог начать читать книгу типа 'Война и мир' или Радищева, ещё лучше
'Слово о полку Игореве' и уже на третьей странице меня клонило в сон.
И я даже букв-то не видел, не говоря уже о том, чтобы понимать смысла
написанного.
Словно в голове срабатывал какой-то предохранитель от сверхумных
творений наших классиков русской литературы и отключал ту часть коры
головного мозга, которая отвечала за это восприятие.
У нас дома по бедности книг было мало, а вот у родителей соседа Игоря
Протасова, который жил сразу под нами, была огромная библиотека. Игорь
был на три года младше, а сестра его Татьяна училась в параллельном со
мной классе.
Мы с Игорем в основном общались только во дворе. Он хотя и был пацан
избалованный вниманием родителей, но был очень начитанный и всегда
по любому вопросу отстаивающий свою точку зрения в спорах, вплоть
до драки. Эта черта мне в нём и понравилась. Когда он мне предложил
прочитать какую-то книгу, и я согласился, он привёл меня к себе домой.
Здесь со мной познакомились и побеседовали его родители. Они не
просто дали мне книгу, а сначала проверили мой кругозор и узнали мои
интересы, а уже потом я взял у них книгу Жуль Верна '80 тысяч лье под
водой'.
После того как я вернул целую и невредимую прочитанную книгу, отец
Игоря ненавязчиво пораспрашивал меня о содержании книги и убедился
в том, что я действительно прочитал её. Только после этого я получил
полный доступ ко всем книгам их библиотеки.
А там…! Чего только не было! Все собрания сочинений Жуль Верна,
Финимора Купера, Майна Рида, Джека Лондона, Фейхтвангера, Гоголя,
Пушкина, обоих Толстых, фантастика Беляева, короче, всех авторов и не
перечислить. Причём все книги новенькие и все в хорошем исполнении переплётов. Я такой красоты и не видывал. Ну, просто Клондайк какой-то
для любителя почитать.
Так что читал я много, но не по школьной программе. Всегда, когда
отец Игорёхи приходил домой после работы и был в хорошем настроении,
он ставил на проигрыватель одну и ту же любимую им пластинку. И если
из их квартиры доносилась мелодия 'Вальс цветов', значит у соседа всё в
полном порядке, можно спуститься и поменять прочитанную книгу.
Историю, а начинали мы её изучение с моей любимой темы Истории
древнего мира, преподавала Курочкина Надежда Григорьевна. Её сын
Сашка учился в нашем классе и, несмотря на строгость и порядочность
его матери, представлял собой настоящего балбеса. Долгое время никто
из нас не знал об их родстве, очевидно в педагогических целях это от нас
скрывалось.
Наслушавшись дедовских рассказов по истории и особенно мифологии,
которые мне сильно запали в душу, я заочно сильно влюбился в древнюю
Грецию и Спарту, в этот героический и сильный народ. Для меня теперь
существовали греки и все остальные народы.
Детское воображение чётко вырисовывало образ красивой голубоглазой
и обязательно кудрявой гречанки и атлетически стройного красавца
юношу-грека. История была предметом, который мне очень хотелось
изучать.
Но, когда впервые здесь, в Армавире я увидел живого грека, то
глазам не мог поверить, что это и есть грек. Он, как назло, оказался не с
красивым с маленькой горбинкой носом, а с большим мясистым загнутым
плавным крючком армянским шнобелем, с чёрными, как смоль, волосами,
загорелым лицом и огромным животом.
Ну, в точности армянин. Вот тебе и грек! Этот грек оказался таким же,
как все наши армавирские армяне, а местами ещё хуже. Но я себя утешал
только тем, что те настоящие греки всё-таки были, пусть и когда-то давно,
но были, и были настоящие сильные и красивые люди.
Ведение уроков и знания, даваемые Курочкиной по истории, у меня
напрочь отбили любовь к этому замечательному предмету. По сравнению
с моим дедом она делала всё это сухо, без всяких эмоций и самое главное
без картинок, а для меня этого оказалось мало.
Сидел за одной партой в классе я с Сашкой Белышевым. Он был
шустрый малый и занимался спортом; акробатикой и гимнастикой, но в
науках был слабак, особенно по математике. Парень был нормальный, но
уж больно любил приколы по отношению к другим.
Однажды на уроке математики я о чём-то призадумался и был далёк от
реальности, а он меня толкает в бок и говорит:
- Иди... чего сидишь, тебя вызвали...
У меня на всякий случай от неожиданности ёкнуло под ложечкой и я,
вовсе не подозревая подвоха, встал и вышел к доске.
Математичка Валентина Семёновна Демченко всегда носила очки
круглой формы, отчего её взгляд постоянно казался несколько удивлённым.
Но тут у неё точно глаза были по настоящему удивлёнными, и она вынесла
мне приговор:
- Ну, что ж, раз сам вышел, то решай пример повышенной сложности.
Сообразив, что я здорово влип в историю математики, я полуживой от
такого оборота дела и Сашкиной наглости погрозил кулаком Белышу и
стал записывать на доске длинный пример, который нужно было упростить
и сделать вычисления. Обычно на такие примеры напрашивались наши
местные математические черепа типа Мишки Ястребова. А тут спихивать
уже была не на кого.
Были у нас братья – близнецы Ястребовы, второго звали Петька, но
по внешнему виду никто бы никогда об этом догадаться без подсказки не
смог. Потому как Петька был шустрый, белобрысый и остроносый малый,
который считал себя эстетом и всезнайкой и всегда задирал и подначивал
своих одноклассников. Он совсем не думал, что многие из нас могут быть
и умнее, и начитаннее его персоны.
Брат Мишка был этакий высокий и спокойный до безобразия увалень
с умными глазами на несколько веснушчатом лице и тёмными волосами.
Если их поставить рядом, то ничего общего в их братском облике не
обнаруживалось.
Мишка был настолько смышлёным в математике, что всегда на
уроках находил свой особый ход решения любой задачи или наиболее
рациональный путь решения сложных примеров. Он, несколько смущаясь,
запросто спорил с математичкой и доказывал, что его ход решения гораздо
проще и быстрее. Валентина Семёновна часто тоже поражалась простоте
предложенных им вариантов решения и предлагала использовать его
новации как второй вариант.
Но то ведь был Мишка, а мне до Мишки было далековато, и я сам
пыжился с мелом в руке и выполнял намеченный мной план решения без
комментариев. То ли с испугу, то ли я выбрал правильный ход решения,
но пример я решил чётко, без сучка и задоринки.
Валентина Семёновна выдала своё ободряющее заключение:
- Ну вот! Сам выходит к доске, сам решает, сам и пятёрку получает.
Уже в приподнятом настроении победителя я сел на свою парту и, что
было силы врезал Сашке кулаком в бок. Тот ухмыльнулся своей удачной
шутке, но отвечать на мой тумак не стал - сам напросил.
Ну, думаю, с этим пацаном ухо надо держать востро, так можно ещё в
какую-нибудь историю вляпаться.
Наш 5-г был не зря на букву 'г'. Он считался самым плохим классом
по успеваемости и дисциплине. По мне так всё было нормально, но для
педагогов мы были худшие, и отношение к нам было такое же.
Олейниченко не особо нас и доставала своими нравоучениями, но был
момент, и она сорвалась и устроила собрание. Тема собрания почему-то
меня поразила. Она касалась не поведения на уроках и не успеваемости
совсем. Её почему-то больше волновало взаимоотношение между
мальчиками и девочками. Чем это волнение было обосновано, она не
объясняла.
- Во-первых, в классе стоит ужасный запах мочи. Я не могу сказать от
кого он исходит точно, но запах распространяется от парты Белышева
и Дугинца, - выдала, по её мнению, неточные координаты источника,
классная.
При всём честном народе нашего класса мне было указано, что я ненормальный, потому что я являюсь источником неприятного запаха.
Я покраснел, а сердце замерло от такого позора, я уткнулся в свои руки,
лежащие на крышке парты, и не знал куда теперь девать свои глаза. Как
я мог теперь поднять их на своих одноклассников. Мне показалось, что
все они сверлят меня своими суровыми взглядами и молча клеймят мою
склонённую голову пеплом позора. Мне хотелось провалиться сквозь
землю и не появляться больше в этом коллективе, знающем теперь мою
страшную тайну.
Важное
