Брат Валерка, уходя в армию, подарил мне новую спортивную сумку с
лямкой через плечо, она резко пахла каким-то кожзаменителем, но меня
это нисколько не смущало. На сумке четко проглядывались большие
олимпийские кольца и стоял год Олимпиады - 1964 и, по моему, всем было ясно, что это настоящая спортивная сумка.
Первые письма пришли недели через три, причём пришли доплатными,
то есть за них нужно было ещё и заплатить на почте за пересылку без
почтовой марки.
Наш конспиратор посылал эти письма, опуская их в городской
почтовый ящик, а не через войсковую почту и поэтому на них не стоял
штамп с надписью 'Письмо военнослужащего. Бесплатно!' Может быть,
он думал, что так обходит военную цензуру, которая проверяла письма. А
получилось, как всегда. Мать несколько встревожилась, где же он служит,
что письма приходят ещё и доплатные.
Валерка писал, что служит в ракетных частях и у него всё нормально,
что привыкает к тяготам военной службы и физическим нагрузкам легко.
На конверте значился обратный адрес: Украинская ССР, Львовская
область, город Броды. Посмотрев по карте, я понял, как далеко его занесло
от родного дома, почти у самой границы с Польшей.
После Валеркиных проводов мать с отцом познакомились с
родственниками Любы, и они иногда ездили к ним в гости. Брат Любы
Василий работал на винзаводе и у него всегда был чистый винный
спирт. И после обильных возлияний столь крепкого напитка в гостях
у потенциальных родичей отец иной раз возвращался домой никакой.
О чем они там договаривались насчёт будущего Любы, я, конечно, и
не подозревал, но знал одно - она будет ждать все три года Валерку из
армии.
Одним из моих любимых школьных предметов, почему не знаю
сам, было черчение. Любовь к нему привила ещё в прошлом году наша
преподавательница Беляева, которая, кстати, жила в нашем доме, в
квартире этажом ниже Китайца.
Мне очень нравилось корпеть над чертёжным шрифтом и старательно
выписывать каждую буковку в соответствии с ГОСТом, чертить
ортогональные проекции и виды деталей в аксонометрической проекции,
и прочие чертёжные премудрости.
Обычно, когда чертёж был готов, то я даже гордился мастерски
выполненной работой, чёткости всех линий и пунктиров, ну, а за
правильность вида я никогда не сомневался.
В этом учебном году черчение вёл у нас Владимир Андреевич Францман,
наш учитель труда и по совместительству мой родственник.
Он знал, что я здорово секу в скучных для многих ортогональных
проекциях, и часто пользовался этим, особенно в затруднительные
моменты для других одноклассников.
Францман нарисует на доске два вида проекций, ну совершенно
одинаковых по виду и нужно дорисовать вид сбоку. Вот и сидит весь класс,
морщат репы, но ни у кого, ни в мозгах, ни на бумаге не проецируется
третий вид.
Ну-уууу! Тут я выпендривался перед Алкой, как вошь на стекле, и
тянул руку, прямо выскакивая из собственных штанов, лишь бы Францман
вызвал меня к доске.
- Дугинец, сиди не дёргайся, у тебя и так одни пятёрки, - осаживал меня
Владимир Андреевич.
Но тишь и безмолвие в классе всё-таки заставляли его бросать
очередной стимул:
- Кто сейчас изобразит мне вид с боку, тому ставлю пятёрку и отпускаю
с урока.
А вокруг тишина и ни у кого никаких проблесков. Что можно изобразить
в третьей проекции, когда на доске нарисованы квадраты и внутри каждого
из них квадраты меньшего размера?
- Ну ладно, Дугинец, выручай своих коллег, - сдавался Францман.
А мне только это и нужно. Выходил и за несколько секунд рисовал вид
с боку и со спокойной душой шёл в школьный буфет попить молочка с
коржиком.
6 ноября у нас в школе был вечер и концерт, посвященный как надо
понимать 47-ой годовщине Великого Октября, а после этого танцы в
нашем актовом зале. Скучный доклад и патриотические номера концерта
прошли на ура и бурные аплодисменты, так как все ждали с нетерпением
именно последнее мероприятие.
Правда, обеспечивали эти мероприятия целые толпы учителей и завучей,
чтобы, не дай бог, ничего не случилось на этом вечере, посвящённом
великой дате.
Танцевать под пристальные взгляды своих наставников не особо
комфортно, но лучшего ничего не придумаешь, и приходилось
довольствоваться этим. К тому же упаси боже, если кто-то начнёт
танцевать крамольные танцы типа твист или чарльстон, это безобразие
моментально пресекалось обеспечивающими порядок кураторами, а
инициатор мог просто добровольно - принудительно покинуть вечер,
дабы другим неповадно было.
Алка пришла на вечер в каком-то чудесном закордонном пышном и
полупрозрачном белом платье и выглядела в нём совсем как маленькая
невеста.
Как только начались танцы и объявили вальс, я жутко расстроился, так
как сомневался в своих вальсовых способностях, хотя танцевать умел.
Вальс научила меня танцевать студентка-практикантка из нашего местного
педагогического института, когда весной она проходила практику в нашей
школе и курировала наш класс.
Вальс пришлось пропустить, так как посчитал, что практики маловато
и не дай бог наступить на ногу своей партнёрше, в которой я видел только
маленькую невесту в белом. Оставалось рассматривать со стороны как
Алка танцевала этот танец с Томкой Демьяненко, и как это здорово у них
всё получалось.
Потом пошли сплошные танго, тут уж я не сомневался в своём умении
топтаться на месте и постепенно крутиться, практически не сходя с
места.
Набрался смелости, но резко покраснел, и всё в том же подзатёртом
польском пиджачке предстал перед своей избранницей с короткой фразой
'Разрешите!'
Мы танцевали! Я танцевал свой первый в жизни танец с обожаемой
девчонкой, и я балдел в полном смысле этого слова оттого, что держал в
руках это небесное создание и талию, и руку, я чувствовал запах её волос и какой-то лёгкий аромат должно быть дорогого западного парфюма.
Оказывается, такая близость необыкновенно возбуждает и возбуждает
не только больное воображение, которое превращает тебя в Гулливера.
Вдруг тебе становится ясно, что все кругом лилипуты или пигмеи, и все
они нуждаются в твоей защите, а твоя подруга в особенности. Только
ты один можешь защитить её от всех превратностей жизни. Только ты
должен носить это чудо на своих руках, чтобы она даже не касалась своей
маленькой ножкой этой грешной земли.
Но случайные толчки и столкновения с другими топчущимися парами
опускали тебя в бытиё человеческое и возвращали из заоблачных
мечтаний.
Как всегда в своём амплуа первенца – землепроходца выступил наш
мачо – Курочкин. Ну, чем и как он мог обратить внимание публики на
собственную индивидуальность?
Он выскочил на середину зала и начал рубить свою вариацию твиста.
Если говорить откровенно, то получался твист в его исполнении довольно-таки неплохо, только музыка, конечно, была не совсем соответствующая
моменту. Но выгибался он весьма оригинально! С прогибом назад и
почти касаясь головой пола. Такого классного танца школьный зал ещё
не видывал.
Все замерли и смотрели на этого танцора, но замерли естественно в
ожидании последующих за этим действий воспитателей. Но не долго
Курочкин выделывался в одиночестве и бился в твистовом экстазе.
Очнулись наши педагоги и, окружив его полукольцом, вытеснили на
выход из зала, наобещав пожаловаться его матери Надежде Никитичне.
Но прецедент был на лицо, и некоторые потом безуспешно пытались
повторить импровизации этого запрещённого танца.
'Белый танец' мы танцевали тоже вместе, а потом договорились, а не
пора ли отсюда из этого столпотворения танцующих и следящих за тобой
пристальных глаз педагогов сбежать на улицу, в темноту ночи. Оделись в
раздевалке и поспешили в сторону её дома.
Мы всё о чём-то возбуждённо говорили и говорили, а в мозгу проклятые
гормоны делали своё грязное дело. По дороге меня цепко преследовало
желание поцеловать Алку.
Я в жизни ещё такого желания не испытывал, а тут вдруг... Ну, просто
тянет к человеку, а перед глазами она в своем белом платье, и я держу
её в своих руках пусть и в своём позорном по исполнению, но красивом
танце, танго.
Вот тебе и Гулливер хренов! Так и не решился. Всё какой-то страх, что
одним неверным движением могу навсегда поломать это хрупкое первое
настоящее чувство, удержал меня всего в нескольких миллиметрах от
желания.
Зато я назначил своё первое свидание, и она обещала прийти. Мы
договорились сходить куда-нибудь в кино.
Что оригинальнее мог ещё предложить школьник периода 60-х годов,
да ещё в годовщину социалистической революции. Дёшево и сердито
– посидеть в темноте зрительного зала и продлить чудесные мгновения
близости рядом с любимой, а может быть и за ручку подержать.
Домой пришёл ещё в детское время, было около 23 часов. Обуреваемый
навалившимся на меня счастьем лёг спать, чтобы быстрее наступило завтра
и быстрее пришла наша встреча на первом официальном свидании.
Пришли из гостей с улицы Матвеева мои родители, и по их разговору в
большой комнате я понял, что отец здорово поддал, как-никак праздник.
Только начал засыпать как всё и понеслось. Отец спьяна начал ругать
сестру Иринку за красные и, по его мнению, зацелованные губы. Иринка
давай реветь и что-то бормотать в своё оправдание, за что и получила
пощёчину.
Тут я не выдержал пьяных измываний над сестрой и, как был в трусах и
майке, так и выскочил в большую комнату, где на диване сидела и плакала
сестра.
- Не трогай её. Что ты к ней пристал? - обозначил я своё появление
перед отцом.
- А ты что? Защитник выискался? - подошёл ко мне в праздничной белой
рубашке, неуверенно стоящий на ногах отец.
- Да, защитник! Не трогай Иринку, она ни в чём не виновата, - заявил я
родителю.
- Ах, она не виновата..., - сказал отец и врезал мне с правой руки в
челюсть.
Ну, никак не думал, что отец может ударить в беззащитно стоящего
человека, точнее своего младшего сына. Отец, которому в это время
было всего то 44 года, представлял собой сильного и рослого под 180 см
мужика, с сильными руками слесаря-лекальщика. Удар скуловорот был
приличный, и я едва не слетел на пол.
- Вовочка, беги! – крикнула мне мама и, запричитав, бросилась на отца,
в надежде удержать его от дальнейших шагов своих непредсказуемых
действий пьяного человека.
Что оставалось делать? Я рванул из дома на лестницу и услышал, как
за мной следом погнался отец. Я был босиком и поэтому шустро понёсся
по лестнице вниз, восемь пролетов лестницы я преодолел с завидной
прытью и выскочил на улицу.
Хоть и юг, но на улице был ноябрь, и было прохладно. Повезло только,
что меня никто из соседей в таком виде во дворе не встретил. Я рванул
через весь двор до самых ворот и, остановившись там, заметил, как из
подъезда вышел отец и, не обнаружив меня, ушёл домой. Хорошо, что
белую рубашку отца было в темноте далеко видно, и я мог ориентироваться
по ней в его координатах.
Прямо скажем, резкие перемены в моём предпраздничном настроении
устроила мне сегодня жизнь. Стоять босиком на мокрой от недавнего
дождика голой земле было холодно, и нужно было что-то срочно
предпринимать.
Я затрусил в подъезд и постучал в квартиру Валерки Бута, который жил
на первом этаже. Валерка, увидев мой странный не по сезону внешний
вид, перепугано спросил:
- Ты чего? Тебе что не холодно в таком одеянии?
- Холодно, конечно, холодно. Валер, у тебя батя дома? Надо его
попросить, чтобы вместе с нами сходил на усмирение моего. Что-то перебрал в гостях, и бузить дома начал, - как мог яснее изложил я причину
своего появления в неурочный час.
- Вов, да мой уже давно в отрубе, спит без задних ног, его теперь пушкой
до утра не разбудишь, - чётко доложил свою семейную обстановку
Валерка.
- Ты заходи, сейчас оденемся, и сами пойдём усмирять твоего дебошира,
- пригласил войти Бут.
Мы одели с ним на голое тело какие-то плащи и туфли и тихо стали
подниматься на разведку на четвертый этаж. В подъезде на верхних этажах
света не было, но с третьего этажа в лестничный пролёт я увидел белую
рубашку отца, который стоял у нашей двери. Мы в нерешительности
встали с Валеркой и начали совещаться, что будем делать в этом случае.
Вдруг сверху раздались крадущиеся шаги, и мы с Валеркой пулями
понеслись вниз на улицу. Валерка далеко убегать не стал и сел во дворе
за столик, а я рванул на своё старое место к воротам.
Мимо проходила молодая парочка и с интересом разглядывала мою
диковинную одежду: не по росту длинный плащ, из-под которого торчали
голые волосатые ноги, обутые в растоптанные туфли 43 размера. Боже
мой! Видела бы сейчас мой позор Алка, что бы она подумала о моих
ночных похождениях в полуголом виде.
Через некоторое время я подошел к Буту, и он с хохотом рассказал:
- Я сел за столик и сижу с мечтательным видом. Выходит твой батя и
спрашивает меня, не видел ли я тут тебя. Я, конечно, сказал, что не видел,
и при этом пришлось прятать голые ноги под стол, а то, неровён час,
увидит и что-нибудь заподозрит. Ну что, пошли ко мне спать, а то уже
первый час.
Важное
