Странно, но в школу в 9 класс я почему-то шёл с огромным желанием,
может не столько учиться, сколько очень хотелось увидеть своих
одноклассников. Скучал по своим школьным друзьям, с которыми мы
учились. Хотелось побыстрее узнать, что нового сделали педагоги
из нашего класса. Ведь добрая половина моих одноклассников летом
поступали в техникумы, училища, а некоторые вообще не собирались
продолжать учёбу в школе.
В классе, конечно, произошли большие перемены, много моих хороших
друзей ушли: не стало Герша и Марала, уехал в Ленинград в какой-то
специальный интернат наш математический череп Ястребов Мишка. Гена
Прохоров поступил в какое-то ПТУ. Валька Прозорова наша Бабушка тоже
ушла, наверное, сразу на пенсию. Но зато появились и новые личности,
которые неприкаянно стояли посреди класса не зная, куда девать свой
портфель. Из нашего 9-в снова получился какой-то гибрид из бывших и
новеньких одноклассников.
Первый день занятий, как обычно, был самым интересным. Все снова
встретились после летних каникул, у всех какие-то новости и изменения.
Первой ко мне подбежала Томка, с которой мы почти целый год
просидели за одной партой, вместе со своей подругой Березлевой и весело
так спрашивает:
- Вовочка, ты что, покрасился? Но тебе очень здорово идёт этот цвет.
- Том, хватит шутить! Что мне делать нечего? – вопросом на вопрос
ответил я. – Мне только этого и не хватало, как краситься. Солнце, воздух
и вода и никаких красок не требуется.
Да волосы у меня действительно за лето настолько выгорели от хлорки,
воды и солнца, что на фоне загорелого лица это здорово бросалось в глаза,
и я стал напоминать белобрысого мавра.
- Ах, да ты же у нас пловец по фамилии Дугинец. Загорел-то, загорел-то как! И на Чёрное море тебе ездить не надо. Мы теперь будем с Галей
сидеть за партой, а то я тебе уже наверно надоела, - с чего бы это вдруг
продолжала язвить Томка.
- А у кого ж ты теперь диктанты списывать будешь? - тоже попытался
подколоть я со своей стороны. - А мы с 'новеньким' Атласом договорились
сесть вместе на последнюю парту. Если, конечно, Марья снова по-своему
не пересадит.
И надо же, Мария Егоровна - наша классная руководительница словно
услышала мои слова. На первом же уроке она заявила:
- Вы уже стали почти взрослыми. Вон, как повырастали за лето! Вас
и не узнать некоторых. Так что садитесь сами, как вам будет угодно, я в
это не вмешиваюсь, но я оставляю за собой право последнего слова. Кто будет нарушать дисциплину на уроках и, если будут жалобы от учителей,
буду принимать свои меры.
Кроме этой новости она представила нам новых учеников. У нас в
классе появились: Негодов Николай, Толик (Цолак) Багдасарян, Атлас
Мулюков, Алла Коротеева, Славка Немцев.
Среди 'новеньких' была и закордонная, которая приехала в наш город
даже из Германии. Новенькую звали Алла Коротеева.
При имени Алла у меня что-то немного ёкнуло под ложечкой, но не
более. Красивое имя - было дело.
Хотя сама Алла на первой прикидке особого восторга у меня не
вызвала. Девчонка, как девчонка. Вот только причёска у неё была в форме
Бабетты с маленькими, торчащими сзади хвостиками на резиночках,
очень напоминала мне Веру из Ленинграда, за интерес к которой я в своё
время схлопотал по физиономии от Федьки. Да одета она была несколько
непривычно для нашего бомонда, у нас девчонки так запросто одетыми в
клетчатую рубашку с закатанными рукавами в школу не приходили.
Наши девчонки здорово изменились за лето, они и так то выглядели
взрослее нас, а тут ну ни дать, ни взять стали настоящими писаными
дамами.
Ларина Алла и Степенко Сергей
Только Алка Ларина, точнее будет Леднёва, так как она поменяла свою
фамилию ещё в 7 классе, но для меня она и оставалась Лариной, так и
осталась на том же детском уровне. Всё тот же детский по-хулигански
вздёрнутый нос и над ним чёлка волос, улыбка до ушей открывающая все
имеющиеся в наличии зубы во рту и бесноватые глазёнки сверкающие
из-под чёлки. Раньше она мне всегда напоминала маленького чертенёнка
висевшего на канате в спортзале.
Алку Ларину вполне дополнял наше классное дитятко - Серёга
Степенко, он, как был такой же в 6-ом классе, так на этом уровне и
застыл. Его сказачно наивное детское личико умиляло своей детсадовской
непосредственностью и обаянием.
Теперь в нашем новом классе стало три красавицы небес, не хватало
только донны Рэс.
Что Эллочка Моисеева, что Лариска Сташкевич с Наташкой Бучинской
здорово отличались от наших неприметных одноклассниц.
Эллочка и Лариска уже год учились с нами, но раньше я к ним даже не
присматривался, считая их красивыми, но недоступными, да видимо ещё
не пришло моё время.
Эллочка со своей броской специфической восточной красотой давно
уже служила объектом местного домогательства всех передовых женихов
нашей школы и окрестностей.
Наш Курочкин был в первых рядах, но по понятным причинам у него
получился полнейший облом. Ни умом, ни рожей не вышел. Потом и
Сашка Морозов присох на этой же теме. Многие сразу терпели фиаско,
пытаясь заслужить внимание Эллочки.
Она очень хорошо училась, была примерной и прилежной, даже
занималась спортом, а фигура у неё была гимнастическая. Но достаточно
было встретить её надменный и оценивающий тебя взгляд, говорящий
сам за себя:
- Что это ещё за недоносок тут под ногами вертится! Красивая я, гордая
я - Ай-Йога. Га-Га! Но не для тебя. Так что вали дальше.
А когда я увидел воочию, как она принимает ухаживания каких-то
взрослых и толстых армян, имеющих репутации местных подпольных
Корейко, то для меня было всё ясно. Цели у этой девочки в жизни
радикально отличаются от наших наивных полудетских планов на
будущее. Эта холодная красота и высокомерие отталкивали. Может быть,
кому-то и нравилась эта показная недоступность, но только не мне.
Буча, так иногда звали мы в классе Наташку, была высокой и теперь
уже более или менее стройной девочкой. Прошёл тот детский фитильный
и худой возраст и её соломинки стали похожими на стройные ноги, но
пока несколько отдалённо напоминающие строевые. Училась Наталья
нормально, играла на фоно и жила почему-то со своей бабушкой на улице
Ленина. Родители у неё были толи в загранкомандировке, толи в другом
городе.
Про Лариску я знал немного. Знал, что она безумно увлекается своей скрипкой и то, что Федька с нашего двора положил на неё свой нехороший
глаз. Но как я понял, ему и тут не повезло, так же как и с питерской
Верой.
Красивые глаза её всегда закрывали очки, которые значительно
уменьшали разрез её глаз, и поэтому настоящее её лицо можно было
разглядеть только на фотографии.
Колька Негодов приехал из Ярославля и был стропильный пацан, на
целую голову выше меня. С чёрными, как угольки глазами, и чёрным
ёжиком волос, ни дать ни взять югослав, да и только. Он постоянно
приносил в класс газеты 'Футбол' и перечитывал в них какие-то статьи
про знаменитых закордонных футболистах.
Он знал о футболе всё и ещё больше. Колькиными кумирами в футболе
был Гарринча Мануэл Франсиску дус Сантос и Пеле, которого на самом
деле оказывается звали Эдсон Арантис ду Насименту. Я выговорить-то
эти имена не мог сразу, а он их уже знал без запинки. Колька страшно
болел за команду московское 'Динамо' и увлекался игрой в баскетбол.
Негодов Николай
На вид он был не очень складный, очень длинные ноги и непомерно
высокий рост, впрочем, в этом переходном возрасте все мы были с
недостатками в фигуре и физическом развитии.
Я долго присматривался к этому не по возрасту серьёзному и
молчаливому однокласснику, и вскоре мы с ним подружились. Меня
подкупала в нём простота общения, никакого высокомерия, несмотря на
то, что он на всех смотрел сверху. Его родители были преподавателями
в нашем зооветеринарном техникуме (ЗВТ), а отец к тому же был зам.
директора или ректора.
Колька жил прямо в здании самого техникума на улице Дзержинского
всего в двух кварталах от нашего дома. Здесь родителям, как
преподавателям, выделили помещение из двух комнат, так как жить им
было пока негде.
Я часто приходил к нему 'домой', был знаком с родителями и вообще можно сказать прописался в их семье.
Мы часто от нечего делать выходили с ним во двор техникума и там
пинали футбольный мяч. Поскольку друг мой Колька здорово рубил в
математике, то мы иногда делали вместе домашнее задание, чтобы мне
потом одному дома не мучаться. Но чаще всего речь шла о музыке, о
спорте и футболе в частности.
У Негодовых был аккордеон. Колька раньше учился в музыкальной
школе. Мне сразу очень понравилась его уверенная игра на этом
специфическом в отличие от гармони инструменте. Я тоже стал
присматриваться, как он это запросто делает, когда играет.
Странно, но появилось огромное желание научиться так же. Я ведь и
нот толком не знал, кроме того, что когда-то давали на уроках пения. Я
забодал Кольку своими желаниями, и он сдался.
Больше месяца он пытался меня научить азам своего мастерства, но
пороху хватило под его чутким руководством только на разучивание
целых двух песен. Песенка шофёра, в которой 'дорога серою лентою
вьётся, залито дождём смотровое стекло' и 'мы вдоль спящих домов
проходили, до утра не сомкнули мы глаз, вот мы в армию вас проводили,
стало скучно, ребята, без вас'.
Конечно, это исполнение было далеко от совершенства, но я был доволен
и счастлив, что хоть так научился играть на этом сложном инструменте.
Мне это жутко понравилось. Сидишь и как бы разговариваешь с
аккордеоном, все другие мысли и чувства куда-то улетают – только ты
и инструмент. Чего я дурак раньше не пошёл учиться в музыкальную
школу!
В то время на эстрадном горизонте всё большую популярность начал
завоёвывать Муслим Магомаев. Он был ещё студент, но его прекрасный
голос нравился очень многим. И мы с Колькой тоже встали в очередь его
поклонников.
Где-то достали пластинку с его записями и иногда прослушивали его
песни. Особенно нам понравилось в его исполнении 'Гранада'. Мы даже
сравнивали его пение этой вещи со знаменитым итальянским тенором
Марио Дель Монако. На наш взгляд у Муслима она получалась более
выигрышно, чем у итальянца.
Вот так вот! Когда вся нормальная молодёжь втихаря прослушивала
контрабандные записи ливерпульской четвёрки под названием 'Битлз',
а мы с Колькой и Сашкой Дублинским, как ненормальные, засекали
секундомером, сколько длилась тянущая за душу запевка Муслима в
'Гранаде'.
Контрабанда зарубежной эстрады была и у нас в Армавире. По улице
Ленина в любое время дня и вечера сновал, как челнок, маленький и
шустрый наркоман по имени Афоня, скорее всего это была кличка.
Под мышкой Афоня всегда с деловым видом носил обычную красную
с тесёмочками-завязками школьную папочку для тетрадей. В этой
самой безобидной папочке и находилась иностранщина, записанная на
рентгеновских пластинках и вырезанных по форме гибкой пластинки.
Подходишь к нему и говоришь, что тебе нужно, отдаёшь три рубля, а
он тебе пластинку и все дела.
Как-то и мы с Колькой решили купить у Афонии записи Битлов.
Отловили на Бродвее этого маленького хорька - Афоню, купили, пришли
домой, в полной уверенности, что сейчас послушаем хвалённую
иностранную группу.
Осторожненько, как великое сокровище, чтобы не помять, несли домой
к Кольке маленькую невзрачную пленку, на которой на просвет была
видна заснятая на рентгене чья-то малая берцовая кость.
Когда поставили на проигрыватель пластинку, вместо грохота
битловской группы мы услышали чисто русское исполнение полублатной
песенки под названием 'Электричество'.
Нам электричество пахать и сеять будет,
Нам электричество богатство всем добудет,
Нам электричество заменит всякий труд.
Нажал на кнопку чик-чирик и тут как тут.
Мы недоумённо переглянулись с другом. А где же Битлы? Вместо них
из проигрывателя неслось дальше:
Заходишь в ресторан, там всё на электричестве.
Нажал на кнопку раз - вино в любом количестве,
Нажал на кнопку два - сосиски с колбасой,
И не проходит пять минут, как ты уже косой.
Не будет пап и мам, там всё на электричестве.
Нам электричество заменит докторов,
Нажал на кнопку раз – и ты уже здоров.
Нажал на кнопку чик-чирик и человек готов.
А вдобавок ко всему, в конце сего произведения прозвучала убившая
нас наповал фраза, произнесённая хорошо поставленным голосом самого
Афони:
- Ну, что? Наслушались, б…ди?
- Ну, сволочь Афоня! Подсунул! Вот педераст! – не было предела
нашему возмущению.
Оказывается не всё так просто. Никто не желает сидеть в тюрьме из-за самодельных пластинок на 'костях' с записями крамолы, к которой
относился в то время 'Битлз'.
Из всего этого мы сделали вывод, что Афоня совсем не дурак, каким он
многим казался, в том числе и нам. Это мы полнейшие лохи, а у него видимо
был какой-то пароль, которого мы не знали и, естественно, не произнесли
при покупке запрещённого товара. Вот и заполучили. А попробуй сейчас
докажи, что мы у него покупали это самое 'Электричество'.
Потом, немного очухавшись от такого дерзкого обмана, мы с Колькой
долго хохотали и повторяли ставшую крылатой в нашем лексиконе фразу:
'Ну, что? Наслушались, ...?'
Мы теперь сидели с Атласом Мулюковым на последней парте, отсюда
с далёкой 'камчатки' всё видно, всё слышно и весь класс, как на ладони.
Атлас был интересный пацан. Он был чёрный, как обгоревшая
головешка, с курносым носом и с толстыми губами на совсем смуглом, как
у североафриканца лице. Вьющиеся цыганские волосы здорово дополняли
этот портрет арапа Петра Великого. Почему мы сели именно вместе с ним
за одну парту истории до сих пор неизвестно. Он был простодушный и
очень честный малый и меня устраивали эти его черты характера. Делить
нам было нечего, и мы с ним подружились быстро.
С далёкой 'камчатки' можно было получше рассмотреть и нашу
новенькую ученицу, которая почему-то стала сидеть за одной партой с
моей подругой Томкой Демьяненко.
Мулюков Атлас и Коротеева Алла
Меня очень заинтересовала Бабетта и Алкины глаза. Ну, Бабетта
понятно – пышная начёсанная шевелюра русых волос. У нас девчонки
никто начёсы не делал, может быть, поэтому такая причёска была в
новинку, а вот глаза вроде бы и небольшие, но немного раскосые, да ещё
и голубоватые, были так красиво посажены, ну просто в точности, как у
Анастасии Вертинской.
Как всегда первым заход для попытки знакомства несколько поближе
с Коротеевой совершил наш Дон-Жуан местного значения под ласковой
фамилией Курочкин.
- Вы стесневались через симстраунда в отношении штундера? Через
демо чурапес? Антраше де сис? – как обычно замолол он свою ахинею,
обращаясь на перемене к Алке.
Алла, ещё не зная особенностей нашего местного придурка, попыталась
разобраться в его тарабарщине и переспросила:
- Что? Что, ты сказал?
Когда Курочкин с надменным видом французского барона повторил свою единственную фразу, которую он наверно только и знал на
иностранном языке, пусть это был даже язык племени Ням – Ням, но для
него всё равно иностранный.
- Ты, что мальчик, больной что ли? – резанула она, уже теперь поняв,
что её разыгрывает местный абориген, желающий таким оригинальным
образом приблизиться к ней.
Больше вопросов ни на русском, ни на других иностранных не
прозвучало, а раздосадованной своей неудачей Курочкин удалился в
коридор придумывать какую-нибудь очередную пакость. Но, честно
говоря, мне понравился ответ новенькой на первые дурацкие вопросы
нашего мачо.
Я стал периодически давить на спортивную совесть Кольке и, в
конце концов, уговорил его пойти на тренировки в бассейн. Я много
ему рассказывал и расхваливал нашего тренера, наших ребят-пловцов,
рисовал какие-то перспективы спортивного мастерства.
Он немного поупирался, ссылаясь на то, что он умеет более или менее
плавает только брассом, а другими стилями владеет плоховато.
- Коль, да пошли, никто тебя там не съест. Ну и брассом поплывёшь,
когда тренер попросит показать свои способности, - не унимался я и
продолжал свои уговоры.
- Хорошо. Давай попробуем. Попытка не пытка. Заходи за мной сегодня,
и вместе пойдём, - наконец сдался Колька.
В бассейне я представил своего друга Михаилу Юсуповичу и,
охарактеризовав целую кучу его положительных качеств, попросил:
- Михаил Юсупович, можно он с нами на тренировки будет ходить?
- Я вижу, что парень он видный. Сколько у тебя рост? – поинтересовался
он у Кольки.
- 180, - последовал ошеломляющий ответ не только тренера, но и меня.
- Ну, ладно. Раздевайся, посмотрим, что ты с таким ростом можешь в
воде. Тебе бы в баскет гонять мяч, а не плаванием заниматься, - на всякий
случай посоветовал тренер.
На пробном проплыве Колька корячился изо всех сил, отчего у него
получались небольшие заныривания в воду, которые у брассистов на
официальных соревнованиях считаются недопустимыми и пловец,
позволивший себе такие промахи, снимался с дистанции.
Я с ужасом смотрел на этот скачущий, как поплавок, способ плавания,
на длинные ноги, за счёт мощных толчков которых Колька собственно и
двигался. Создавалось впечатление, что он не лежит на воде, а плывёт
полустоя в воде во весь свой огромный рост.
Но тренер, разумеется, отнесся к таким шероховатостям в Колькином
брассе с пониманием и выразил своё удовлетворение способностями
будущего пловца.
- Ну, стиль плавания мы тебе поправим, и лежать на воде научим. Ты
плывёшь хорошо только за счёт мощи своих ног, они у тебя довольно
сильные. Будем работать над твоим брассом. Вставай в строй, - эти слова тренера уже означали, что Колька зачислен в нашу группу и может
заниматься вместе со всеми.
На построении группы Колька занимал теперь одно из почетных первых
мест в строю рядом с Сашкой Сузым, Строгановым и Арбитманом, так
как остальная мелочь была меньшего роста. Для меня это тоже многое
значило – ведь это, как говорится, не какой-нибудь там хухры-мухры, а
мой протеже и лучший друг.
Теперь и Колька после первых же тренировок в бассейне в прямом
смысле заболел и забредил плаванием и водным поло.
Уже в 9 классе мы на уроках физкультуры занимались отдельно от
наших девчонок. У них был другой преподаватель физкультуры, но ведь
посмотреть их занятия никто не запрещал. Когда физкультура проходила
в школьном дворе, то я случайно подсмотрел на уроке прыжки в длину
наших красавиц.
Здесь Алка была в своей стихии. Как она лихо, ну совсем как Хайке
Дрекслер, с разбегу, ударив левой толчковой о доску ямы для прыжков,
улетала за 4 метра и дальше. Куда там мне так летать, я, если и прыгну, так
может на 3.60. с гаком, но не дальше. У неё были, как говорится стройные
строевые ноги, но икры ног были, конечно, мощноваты. В точности, как
у толкового легкоатлета, в хорошем смысле слова.
Ну, уж очень красивые ноги и фигурки были у Лариски Сташкевич и у
Эллочки Моисеевой, тут действительно было на что поглазеть, да и кроме
ног тоже было на чём сломать глаза.
Эллочка занималась в спортивной школе гимнастикой и поэтому её
фигура соответствовала гимнастическим стандартам.
Лариска же, по-моему, напротив, никогда спорту не уделяла никакого
внимания, человеку было абсолютно некогда. Она вкалывала, как
настоящий папа Карло женского рода, буквально чахла в обнимку со
своей скрипкой. Кроме школьных занятий уроки в музыкальной школе и
вдобавок бесконечные домашние бдения по 4 часа в день над отработкой
произведений наших скрипичных классиков приводили к тому, что
сквозь её очки почти всегда от усталости были видны тёмные круги под
глазами.
Но, несмотря на неспортивный образ жизни, её стройная фигура
отличалось от Эллочкиной более женственными округлыми формами, ну
разве, что спортивными достижениями она на уроках не особо блистала.
Это нисколько не мешало ей блистать своими стройными ногами и
другими прелестями.
А уж в исполнительском мастерстве игры на скрипке Лариске, по-моему, равных не было. Ну, может, конечно, они и были, но я о них не
знал. Когда она играла 'Песню индийского гостя' из оперы 'Садко' на
школьных концертах, я просто заслушивался этой нежной мелодией и
всегда сравнивал её игру с пиликанием по скрипке моего отца.
О чём говорить, конечно, день и ночь, самоучка он и есть само-учка,
а тут не ремесло, а искусство. Ларискино упорство и труд в овладении
этим труднейшим музыкальным инструментом, на котором всего то 4
струны, не проходили даром. Она собиралась после школы поступать в
консерваторию или музыкальное училище.
А куда собирался поступать я после окончания школы? Да никуда.
Поскольку я об этом никогда и не задумывался. Валерка Герасимов иногда
уговаривал поступать с ним в спортивный институт, но я утверждал, что
ещё рановато думать об этом, так как времени ещё ой-ой сколько и всё
ещё впереди. Карьера спортивного тренера меня на то время совсем не
устраивала.
Мечты никакой не было, всё текло, как есть, и заглядывать вперёд я
почему-то не особо стремился. Вот те на! В социалистическом обществе
всех должна была непременно гложить большая мечта о профессии
космонавта, ну, в крайнем случае, инженера или археолога. А тут у
человека, да ещё и комсомольца, ну просто не вериться - не было своей
мечты.
Да, были у меня мечты! Может быть своеобразные и многим непонятные,
но что были, это точно. Я мечтал стать 'Мастером спорта' по плаванию,
мечтал летать, как Ариэль, мечтал собрать новый супергетеродинный
радиоприёмник, схему которого давно лелеял в журнале 'Радио' №12 за
1963 год. Скромные, но это были мои мечты, мечты 15-летнего.
Когда наши девчонки, от нечего делать, написали список всех наших
одноклассников и кем они представляют нас по профессии в будущем,
то я почему-то в этом списке оказался в должности капитана атомного
ледокола.
Ну, ладно капитан, но ледокол-то к чему, что кораблей и судов у нас
в стране мало что ли. Когда я попытался у них это выяснить, толком из
них про ледокол объяснить никто не смог. Но попали они на 80% в точку
и это в то время, когда я сам не знал своих намерений на свою будущую
карьеру.
У нас в городе самыми завидными женихами были курсанты местного
авиационного училища лётчиков или сокращенно АВВАУЛ (армавирское
высшее военное авиационное училище летчиков). В этом училище как
раз и преподавал отец Вовки Герша.
Девчонки просто млели, когда стройные и подтянутые молодцы
с голубыми погонами и в пилотках набекрень толпой вываливали из
этого училища в увольнение. Короче эти парни служили в нашем городе
эталоном мужества настоящих мужчин и, соответственно, пользовались
огромным спросом у местных дев на выданье.
Но был ещё более ценный контингент женихов среди этих же курсантов
– это венгерские курсанты, которые в то время проходили обучение вместе
с нашими ребятами.
Ну, тут вообще туши свет – это были ребята красивые, как на подбор,
они ходили в форме такого тёмно-табачного цвета, которая значительно
отличалась от нашей дешевой формы. Многие девчонки отдали бы всё
ради того, чтобы заимеет знакомство и дружбу этих пижонов, знающих
себе цену.
Ну, а уж если удавалось добиться такого успеха, то они вальяжно
выгуливали своих иностранных кавалеров по самым видным и
многолюдным местам Бродвея и города. Люди мира! Посмотрите, какая я
счастливая, какой красавец водит меня под ручку.
Глядишь и наши девчонки со двора, то одна, то другая стали ходить под ручку с курсантиками. А наши дворовые олухи, в том числе и я, даже не
замечали у себя под носом, что и у нас во дворе есть хорошие девчонки,
на которых курсанты обратили внимание, а вот мы нет. Так оно в жизни и
бывает, что большое видится на расстоянии.
Только Тит составил исключение в данной проблеме. Шуточками,
шуточками, а он всё-таки влюбился в Светку Муравскую, которая недавно
переехала жить в наш двор, в квартиру расположенную рядом с квартирой
Витьки Гришкина в первом подъезде соседнего дома.
Светка была дивчина видная, по моим понятиям, точно похожа на
кубанскую казачку и габаритов кубанских, неровня нам мелкоте. Ну, и
Тит у нас тоже был не из мелких.
А Тит то, а Тит! Тот вообще вёл себя, как мальчик 12-ти лет от роду.
Он всё краснел и немел в присутствии дамы сердца, да ещё при наших
недвусмысленных глупых намёках на их нежные чувства, на что мы,
конечно, не скупились и подначивали бедного Витьку, кто как мог.
Я б на его месте развернулся и двинул болтуну, его-то ручищей, одному
в лоб, второму в глаз и сей секунд не слышно было б ни одного намёка на
разные там обстоятельства. А он Тютя терпел наши подначки.
Курсанты есть курсанты и дружбы им между собой не занимать. Казарма
она положительно влияет на привитие таких чувств как коллективизм
и товарищество, поэтому они вели себя на улице довольно смело по
отношению ко всяким проискам местного хулиганья и этот сброд обычно
побаивался решительных курсачей.
Ну, а если вдруг всё-таки кто-то посмел поднять руку на курсанта, то
из ворот училища выскакивала разъярённая, но организованная, толпа
потенциальных защитников Родины с ремнями, накрученными на руку, и
неслась к месту происшествия.
Здесь чётко по-военному оцеплялся приблизительный район
происшествия и, сужаясь к центру, шустрые курсантики крестили всех
пацанов в возрасте от 15 до 20 лет бляхами ремней без разбора, суда и
следствия.
Именно в такой вот неподходящий момент студент 1 курса медицинского
училища и будущий гинеколог Герш сидел на лавочке в нашем Армянском
скверике и добросовестно изучал свой интересный учебник.
Вдруг откуда ни возьмись, среди бела дня, подлетели два курсача, и, не
произнеся ни слова вслух, все выражения, очевидно, произносились про
себя, начали молотить по спине и заднице латунными бляхами солдатских
ремней.
В тишине града ударов Герш от обиды и своего бессилия перед внезапной
стихией даже не успел вспомнить, что это ведь были воспитанники его
родного бати, который их так прилежно обучал и готовил к предстоящей
службе.
Потом курсантики повалили бедного студента на землю и, самую
малость попинав на всякий случай тяжёлыми сапогами, побежали дальше
в поисках очередного возможного обидчика защитника завоеваний
социализма.
Герш схватил свой учебник по любимому предмету - Гинекология,
который здесь в тиши сквера и в одиночестве изучал от корки до корки, и рванул в сторону дома. Он вовремя сообразил, что за первой волной
разбушевавшихся курсантов может сиюминутно последовать вторая. А
ему это надо - собственной тощей задницей отвечать за ошибки других
придурков, которые посмели обидеть папашиных воспитанников.
Проведённая таким варварским способом профилактика местного
населения бойцовского возраста напрочь и надолго отбивала охоту, даже
думать плохо о курсантах, а не то, что сделать попытку избить кого-нибудь из них.
Мы с Вовкой давно не виделись, а тут надо же, он вдруг поделился со
мной своими обидами на курсантов. Когда Герш в красках рассказывал мне
про это побоище, я просто катался от хохота по траве того же Армянского
сквера, где недавно произошла эта устрашающая акция.
Я представлял всю эту трагикомедию и его безвыходное положение, но
сдержаться не мог.
- Герш, ну ты хотя бы фамилию свою погромче крикнул. Да пригрозил
им, что папаше пожалуешься, а так ведь не за что наставили тебе синяков
на заднице и спине, - давясь от смеха, посоветовал ему я на будущее.
- Это ты будешь в следующий раз фамилию кричать. Что толку! У них
глаза, как у зомби настоящих, они свою задачу мести исполняли и для них
фамилии в такой момент значения не имели, - немного обиделся Герш на
мои дурацкие советы.
Герш сделал на всякий случай выводы и больше с учебниками на
лавочках сквера не появлялся. Так, на всякий случай.
Сидя на уроках, я, как очарованный странник Лескова, смотрел на
профиль с Бабеттой и хвостиками, четко вырисовывавшийся на фоне
окна. Томка Демьяненко частенько успевала перехватить мои блаженные
взоры, направленные на её соседку по парте, и сочувственно улыбалась.
А может быть, и жалела, что эти воздыхания предназначались не ей.
Она в шутку иногда незаметно толкала Алку локтем и та, пытаясь понять
в чём дело, смотрела в нашу с Атласом сторону, но я уже сосредоточенно
сопел над тетрадкой и вообще делал вид, что я был не я.
Ну, а если наши взгляды с Алкой встречались, тут уж я, пожалуй,
выглядел на уровне нашего Тита. Краснел и смущался по страшному.
Странное чувство притяжения к этому человеку заставляло меня
ежеминутно смотреть на неё и думать только о ней. Какое-то новое
ощущение радости что-ли испытывал я, видя перед собой её профиль,
устремлённый на учителя у доски. Хотелось каким-то образом завладеть
её вниманием и чувствовать на себе взгляд этих раскосых серых глаз.
Оказалось, что постепенно, эти детские смотрелки переросли во мне
в настоящее и постоянно тлеющее чувство любви. Сила этого чувства
была настолько велика, что я из простого школяра на уроках внезапно
стал превращаться в неуправляемого выскочку.
Я стал тянуть руку на любой вопрос учителей, лишь бы меня вызвали
к доске, и я оказался в зоне её внимания. Знал я вопрос или нет - меня это
мало волновало. Или вдруг начинал вступать с педагогами в какую-либо пустопорожнюю полемику или пререкания прямо посреди урока. Хоть
таким методом, но я должен был обратить на себя её внимание.
Мы ведь действительно были придурками и всегда считали, что мы
самые - самые и в том числе и хитрые, и никто кроме нас ничего не видит
и не понимает.
Оказалось всё совсем не так, о чём я получил первую оплеуху, которая
меня немного отрезвила и поставила на место.
Однажды, я набрался наглости и совсем засверлил Алку своим
очаровывающим взглядом. Она сама оглянулась, без Томкиного толчка,
но я не отвёл в сторону свой взгляд, и мы некоторое мгновение смотрели
друг на друга. Глаза ведь зеркало души и я, заглянув в них, не увидел
того, что мне могло бы отбить желание смотреть в них ещё и ещё. Я и
смотрел, ещё и ещё.
Под действием Алкиного взгляда голова наполнилась розовым
туманом, глаза стало застилать то самое седьмое небо, а губы сами собой
вытягивались в трубочку и в итоге образовывали розовое сердечко. Ну,
кто ж не заметит такую своеобразную метаморфозу лица?
Как всегда проницательная Лина Савельевна именно в такой момент
на уроке химии выдала:
- Дугинец, давайте я вас посажу вместе, и не надо будет отвлекаться на
уроке, да и химия на ум пойдёт без помех.
Слово не воробей и прозвучало на слуху у всего класса. Многие
напряглись и замерли в ожидании; с кем это она меня сейчас вместе
посадит.
Но Алка, предупреждая события, сама встала и вышла без разрешения
из кабинета химии.
- Зачем вы так? Лина Савельевна, мы ведь никому не мешали, а вы
человека обидели, - разозлившись самую малость, начал я пререкание с
учителем.
- Дорогие мои детки! Мне нужно, чтобы вы не витали в облаках на
моём уроке, а усвоили новый материал урока. Поэтому я предложила
самый оптимальный выход из вашего положения. Обижать я никого
и не собиралась. Вы ведь все такие хорошие и за что вас обижать-то, -
продолжала химичка с вполне серьёзным лицом и намерениями.
- Лина Савельевна, мы ведь уже не маленькие и у каждого из нас свой
характер и свои тайны, а вы…., - откуда только пёрло из меня такое
красноречие.
- Дугинец, не срывай мне урок! Уж, коль у вас там какие–то тайны, то
сходи сам и приведи Коротееву в класс. Обижать я никого не думала и не
намерена, - подвела итог наших дебатов Лина Савельевна.
Я лихо рванул в коридор и стал искать Коротееву. Она оказалась на
спортивном дворе за школой.
- Алл, не валяй дурака, пошли на урок. Она ведь и не думала тебя
унижать, - начал я уговаривать Алку, вернуться в класс.
- Что она совсем дура, что ли? А вдруг это всё серьёзно, а она вот так
брякнула при всех, - упиралась Алка.
- Ну, раз серьёзно, то и хорошо! А сейчас, пошли. Да нормальная она
тётка, только видит всегда больше, чем другие. Привыкнешь, - я взял её за руку.
Боже мой! Я ведь совсем обнаглел; какая тёплая и мягкая ручка. Так
за ручку и повёл её в школьное здание. Мы вместе, но только уже не за
ручку, зашли в класс и сели каждый на своё место.
Химичка молчала, понимая, что может сейчас творится в наших
детских душах, потревоженных случайным невниманием педагога.
Ну, коль я уж совсем так осмелел и смог её руку взять, то сам бог велел
идти вперёд. Поэтому, когда после уроков я следом за ней проскочил наши
школьные ворота, и, набравши побольше воздуха, как перед погружением
всё на те же 72 метра, а с ним и смелости, кое-как несоразмерно запасу
воздуха выдавил из себя:
- Нам по пути... Можно я провожу тебя?
Опять этот дурацкий комплекс неполноценности, заложенный в
меня в период энуреза заставил краснеть и сомневаться, что я получу
положительный ответ. Но ведь теперь я был нормальным пацаном, без
всяких отклонений в своём здоровье, а этот пережиток всё никак не
отпускал и сидел, где-то в глубине и оттуда капал на мозги независимо
от моей воли.
Она в знак согласия кивнула головой и спросила:
- А ты сам где живёшь?
- Да вот наш двор чуть впереди, сейчас будем проходить мимо дома и
покажу. Совсем рядышком со школой, - уже смелее начал я развлекать
своими разговорами в принципе пока ещё незнакомую девчонку.
Алка оказывается жила совсем недалеко от моего дома на улице Ленина.
Так пока шли до её дома понемногу разговорились.
Оказалось, что отец у неё бывший офицер - военный медик служил
в Западной группе войск в Германии, а сейчас вышел на пенсию, и они
снимают здесь часть дома, так как пока неизвестно когда дадут квартиру.
Как много общего оказалось у нас. И мой отец тоже сразу после войны
служил в ГДР и тоже военный пенсионер, мы оба хлебнули детства военных
городков и гарнизонов. Она довольно интересно и с необыкновенной
теплотой рассказывала о городке Нойруппин в Германии, где они до этого
жили.
Тихий, уютный городок на севере восточной Германии. Уютные домики,
мостовая, вымощенная булыжником и много-много зелени. Городок
разделен на две части (старую и новую) озером Руппинер, которое и
дало название Нойруппину. Всё в городке соответствует традиционному
представлению о Германии, немецкой чистоте и любви к порядку.
На берегу озера стоит величественная кирха - лютеранская церковь.
Своими высокими готическими башенками она уходит далеко ввысь. Глядя
на кирху, невольно переносишься в средневековье, видятся ристалища
рыцарских турниров за руку прекрасной дамы. В самой кирхе каждый
вторник и пятницу играет орган, который усиливает это впечатление.
У набережной всегда плавают величественные лебеди, которыми очень
гордятся и так любят кормить горожане. Нойруппин утопает в цветах,
на каждом участке посажены разные сорта цветов, таким образом, что
они начинают цвести ранней весной, и заканчивают цветение поздней
осенью. Поэтому воздух напоен чудесными ароматами. Дом, в котором Алкины родители снимали квартиру, был частный и
находился недалеко от хорошо знакомых мне мест по недавним побоищам
с улицами имени народных бунтарей С.Разина и Е.Пугачёва. Когда
подошли к её дому, я про себя с радостью подумал:
- Ну, здесь то меня за Алку местная братва поколотить не должна. Во-первых, она в этих краях ещё новенькая, и её мало кто знает, а во-вторых,
у нас с ними заключён пакт о ненападении и меня в этих местах ещё
помнят. Так, что можно не бояться осложнений с соседскими пацанами.
Вот так и состоялось знакомство с моей новой одноклассницей.
- Ах, какая хорошая девчонка, а какие красивые глаза! - только и
вертелись сплошные прилагательные в одурманенном первыми зачатками
настоящей любви мозгу.
Всё. Я окончательно и бесповоротно втрескался в Алку. Я потерял
покой и сон и своё прежнее слоновье спокойствие. И жизнь для меня
потекла совершенно по другим малознакомым мне законам природы. И
жизнь понеслась - только держись.
Осенью, в октябре брата забирали служить в армию. Меня даже
отпустили с уроков на проводы новобранца, и я побежал в военкомат на
сборный пункт, который находился на улице Кирова.
На проводы пришли все наши, даже приехал дед из станицы. Правда,
тут он никаких пламенных и патриотических речей не произносил, а
стоял и смотрел на картину прощания с нашим призывником.
Пришла провожать Валерку и его подруга Люба, здесь я её впервые
увидел и познакомились с ней. Отец сказал ему своё суровое напутствие,
чтобы служил хорошо и не позорил его, как бывшего офицера, защищал
Родину настоящим образом, так как не всё в мире спокойно и враг не
дремлет.
Мы тоже поцеловали брата и пожелали ему хорошей службы, только
мать плакала и не скрывала свои слёзы. Ещё бы, ведь это было первое
такое длительное расставание с сыном.
Будущих бойцов Советской Армии посадили в автобусы, закинули их
рюкзаки и чемоданы и через открытые ворота военкоматовкого двора
повезли в дальнюю дорогу.
Дед ничего лучшего не нашелся сказать отцу, как поделиться своими
впечатлениями от проводов:
- Ты видел, как она его схватила своими губами, прямо взасос. Ну
прямо, как настоящая бл…
Ну, что тут скажешь?! От таких его наблюдений на душе стало ещё
тоскливее. Что он всё не туда, куда надо смотрит, да ещё и выводы сразу
делает, хотя человека увидел впервые и вот так сразу наотмашь даёт
оценку.
Брат Валерка, уходя в армию, подарил мне новую спортивную сумку с
лямкой через плечо, она резко пахла каким-то кожзаменителем, но меня
это нисколько не смущало. На сумке четко проглядывались большие
олимпийские кольца и стоял год Олимпиады - 1964 и, по моему, всем было ясно, что это настоящая спортивная сумка.
Первые письма пришли недели через три, причём пришли доплатными,
то есть за них нужно было ещё и заплатить на почте за пересылку без
почтовой марки.
Наш конспиратор посылал эти письма, опуская их в городской
почтовый ящик, а не через войсковую почту и поэтому на них не стоял
штамп с надписью 'Письмо военнослужащего. Бесплатно!' Может быть,
он думал, что так обходит военную цензуру, которая проверяла письма. А
получилось, как всегда. Мать несколько встревожилась, где же он служит,
что письма приходят ещё и доплатные.
Валерка писал, что служит в ракетных частях и у него всё нормально,
что привыкает к тяготам военной службы и физическим нагрузкам легко.
На конверте значился обратный адрес: Украинская ССР, Львовская
область, город Броды. Посмотрев по карте, я понял, как далеко его занесло
от родного дома, почти у самой границы с Польшей.
После Валеркиных проводов мать с отцом познакомились с
родственниками Любы, и они иногда ездили к ним в гости. Брат Любы
Василий работал на винзаводе и у него всегда был чистый винный
спирт. И после обильных возлияний столь крепкого напитка в гостях
у потенциальных родичей отец иной раз возвращался домой никакой.
О чем они там договаривались насчёт будущего Любы, я, конечно, и
не подозревал, но знал одно - она будет ждать все три года Валерку из
армии.
Одним из моих любимых школьных предметов, почему не знаю
сам, было черчение. Любовь к нему привила ещё в прошлом году наша
преподавательница Беляева, которая, кстати, жила в нашем доме, в
квартире этажом ниже Китайца.
Мне очень нравилось корпеть над чертёжным шрифтом и старательно
выписывать каждую буковку в соответствии с ГОСТом, чертить
ортогональные проекции и виды деталей в аксонометрической проекции,
и прочие чертёжные премудрости.
Обычно, когда чертёж был готов, то я даже гордился мастерски
выполненной работой, чёткости всех линий и пунктиров, ну, а за
правильность вида я никогда не сомневался.
В этом учебном году черчение вёл у нас Владимир Андреевич Францман,
наш учитель труда и по совместительству мой родственник.
Он знал, что я здорово секу в скучных для многих ортогональных
проекциях, и часто пользовался этим, особенно в затруднительные
моменты для других одноклассников.
Францман нарисует на доске два вида проекций, ну совершенно
одинаковых по виду и нужно дорисовать вид сбоку. Вот и сидит весь класс,
морщат репы, но ни у кого, ни в мозгах, ни на бумаге не проецируется
третий вид.
Ну-уууу! Тут я выпендривался перед Алкой, как вошь на стекле, и
тянул руку, прямо выскакивая из собственных штанов, лишь бы Францман
вызвал меня к доске.
- Дугинец, сиди не дёргайся, у тебя и так одни пятёрки, - осаживал меня
Владимир Андреевич.
Но тишь и безмолвие в классе всё-таки заставляли его бросать
очередной стимул:
- Кто сейчас изобразит мне вид с боку, тому ставлю пятёрку и отпускаю
с урока.
А вокруг тишина и ни у кого никаких проблесков. Что можно изобразить
в третьей проекции, когда на доске нарисованы квадраты и внутри каждого
из них квадраты меньшего размера?
- Ну ладно, Дугинец, выручай своих коллег, - сдавался Францман.
А мне только это и нужно. Выходил и за несколько секунд рисовал вид
с боку и со спокойной душой шёл в школьный буфет попить молочка с
коржиком.
6 ноября у нас в школе был вечер и концерт, посвященный как надо
понимать 47-ой годовщине Великого Октября, а после этого танцы в
нашем актовом зале. Скучный доклад и патриотические номера концерта
прошли на ура и бурные аплодисменты, так как все ждали с нетерпением
именно последнее мероприятие.
Правда, обеспечивали эти мероприятия целые толпы учителей и завучей,
чтобы, не дай бог, ничего не случилось на этом вечере, посвящённом
великой дате.
Танцевать под пристальные взгляды своих наставников не особо
комфортно, но лучшего ничего не придумаешь, и приходилось
довольствоваться этим. К тому же упаси боже, если кто-то начнёт
танцевать крамольные танцы типа твист или чарльстон, это безобразие
моментально пресекалось обеспечивающими порядок кураторами, а
инициатор мог просто добровольно - принудительно покинуть вечер,
дабы другим неповадно было.
Алка пришла на вечер в каком-то чудесном закордонном пышном и
полупрозрачном белом платье и выглядела в нём совсем как маленькая
невеста.
Как только начались танцы и объявили вальс, я жутко расстроился, так
как сомневался в своих вальсовых способностях, хотя танцевать умел.
Вальс научила меня танцевать студентка-практикантка из нашего местного
педагогического института, когда весной она проходила практику в нашей
школе и курировала наш класс.
Вальс пришлось пропустить, так как посчитал, что практики маловато
и не дай бог наступить на ногу своей партнёрше, в которой я видел только
маленькую невесту в белом. Оставалось рассматривать со стороны как
Алка танцевала этот танец с Томкой Демьяненко, и как это здорово у них
всё получалось.
Потом пошли сплошные танго, тут уж я не сомневался в своём умении
топтаться на месте и постепенно крутиться, практически не сходя с
места.
Набрался смелости, но резко покраснел, и всё в том же подзатёртом
польском пиджачке предстал перед своей избранницей с короткой фразой
'Разрешите!'
Мы танцевали! Я танцевал свой первый в жизни танец с обожаемой
девчонкой, и я балдел в полном смысле этого слова оттого, что держал в
руках это небесное создание и талию, и руку, я чувствовал запах её волос и какой-то лёгкий аромат должно быть дорогого западного парфюма.
Оказывается, такая близость необыкновенно возбуждает и возбуждает
не только больное воображение, которое превращает тебя в Гулливера.
Вдруг тебе становится ясно, что все кругом лилипуты или пигмеи, и все
они нуждаются в твоей защите, а твоя подруга в особенности. Только
ты один можешь защитить её от всех превратностей жизни. Только ты
должен носить это чудо на своих руках, чтобы она даже не касалась своей
маленькой ножкой этой грешной земли.
Но случайные толчки и столкновения с другими топчущимися парами
опускали тебя в бытиё человеческое и возвращали из заоблачных
мечтаний.
Как всегда в своём амплуа первенца – землепроходца выступил наш
мачо – Курочкин. Ну, чем и как он мог обратить внимание публики на
собственную индивидуальность?
Он выскочил на середину зала и начал рубить свою вариацию твиста.
Если говорить откровенно, то получался твист в его исполнении довольно-таки неплохо, только музыка, конечно, была не совсем соответствующая
моменту. Но выгибался он весьма оригинально! С прогибом назад и
почти касаясь головой пола. Такого классного танца школьный зал ещё
не видывал.
Все замерли и смотрели на этого танцора, но замерли естественно в
ожидании последующих за этим действий воспитателей. Но не долго
Курочкин выделывался в одиночестве и бился в твистовом экстазе.
Очнулись наши педагоги и, окружив его полукольцом, вытеснили на
выход из зала, наобещав пожаловаться его матери Надежде Никитичне.
Но прецедент был на лицо, и некоторые потом безуспешно пытались
повторить импровизации этого запрещённого танца.
'Белый танец' мы танцевали тоже вместе, а потом договорились, а не
пора ли отсюда из этого столпотворения танцующих и следящих за тобой
пристальных глаз педагогов сбежать на улицу, в темноту ночи. Оделись в
раздевалке и поспешили в сторону её дома.
Мы всё о чём-то возбуждённо говорили и говорили, а в мозгу проклятые
гормоны делали своё грязное дело. По дороге меня цепко преследовало
желание поцеловать Алку.
Я в жизни ещё такого желания не испытывал, а тут вдруг... Ну, просто
тянет к человеку, а перед глазами она в своем белом платье, и я держу
её в своих руках пусть и в своём позорном по исполнению, но красивом
танце, танго.
Вот тебе и Гулливер хренов! Так и не решился. Всё какой-то страх, что
одним неверным движением могу навсегда поломать это хрупкое первое
настоящее чувство, удержал меня всего в нескольких миллиметрах от
желания.
Зато я назначил своё первое свидание, и она обещала прийти. Мы
договорились сходить куда-нибудь в кино.
Что оригинальнее мог ещё предложить школьник периода 60-х годов,
да ещё в годовщину социалистической революции. Дёшево и сердито
– посидеть в темноте зрительного зала и продлить чудесные мгновения
близости рядом с любимой, а может быть и за ручку подержать.
Домой пришёл ещё в детское время, было около 23 часов. Обуреваемый
навалившимся на меня счастьем лёг спать, чтобы быстрее наступило завтра
и быстрее пришла наша встреча на первом официальном свидании.
Пришли из гостей с улицы Матвеева мои родители, и по их разговору в
большой комнате я понял, что отец здорово поддал, как-никак праздник.
Только начал засыпать как всё и понеслось. Отец спьяна начал ругать
сестру Иринку за красные и, по его мнению, зацелованные губы. Иринка
давай реветь и что-то бормотать в своё оправдание, за что и получила
пощёчину.
Тут я не выдержал пьяных измываний над сестрой и, как был в трусах и
майке, так и выскочил в большую комнату, где на диване сидела и плакала
сестра.
- Не трогай её. Что ты к ней пристал? - обозначил я своё появление
перед отцом.
- А ты что? Защитник выискался? - подошёл ко мне в праздничной белой
рубашке, неуверенно стоящий на ногах отец.
- Да, защитник! Не трогай Иринку, она ни в чём не виновата, - заявил я
родителю.
- Ах, она не виновата..., - сказал отец и врезал мне с правой руки в
челюсть.
Ну, никак не думал, что отец может ударить в беззащитно стоящего
человека, точнее своего младшего сына. Отец, которому в это время
было всего то 44 года, представлял собой сильного и рослого под 180 см
мужика, с сильными руками слесаря-лекальщика. Удар скуловорот был
приличный, и я едва не слетел на пол.
- Вовочка, беги! – крикнула мне мама и, запричитав, бросилась на отца,
в надежде удержать его от дальнейших шагов своих непредсказуемых
действий пьяного человека.
Что оставалось делать? Я рванул из дома на лестницу и услышал, как
за мной следом погнался отец. Я был босиком и поэтому шустро понёсся
по лестнице вниз, восемь пролетов лестницы я преодолел с завидной
прытью и выскочил на улицу.
Хоть и юг, но на улице был ноябрь, и было прохладно. Повезло только,
что меня никто из соседей в таком виде во дворе не встретил. Я рванул
через весь двор до самых ворот и, остановившись там, заметил, как из
подъезда вышел отец и, не обнаружив меня, ушёл домой. Хорошо, что
белую рубашку отца было в темноте далеко видно, и я мог ориентироваться
по ней в его координатах.
Прямо скажем, резкие перемены в моём предпраздничном настроении
устроила мне сегодня жизнь. Стоять босиком на мокрой от недавнего
дождика голой земле было холодно, и нужно было что-то срочно
предпринимать.
Я затрусил в подъезд и постучал в квартиру Валерки Бута, который жил
на первом этаже. Валерка, увидев мой странный не по сезону внешний
вид, перепугано спросил:
- Ты чего? Тебе что не холодно в таком одеянии?
- Холодно, конечно, холодно. Валер, у тебя батя дома? Надо его
попросить, чтобы вместе с нами сходил на усмирение моего. Что-то перебрал в гостях, и бузить дома начал, - как мог яснее изложил я причину
своего появления в неурочный час.
- Вов, да мой уже давно в отрубе, спит без задних ног, его теперь пушкой
до утра не разбудишь, - чётко доложил свою семейную обстановку
Валерка.
- Ты заходи, сейчас оденемся, и сами пойдём усмирять твоего дебошира,
- пригласил войти Бут.
Мы одели с ним на голое тело какие-то плащи и туфли и тихо стали
подниматься на разведку на четвертый этаж. В подъезде на верхних этажах
света не было, но с третьего этажа в лестничный пролёт я увидел белую
рубашку отца, который стоял у нашей двери. Мы в нерешительности
встали с Валеркой и начали совещаться, что будем делать в этом случае.
Вдруг сверху раздались крадущиеся шаги, и мы с Валеркой пулями
понеслись вниз на улицу. Валерка далеко убегать не стал и сел во дворе
за столик, а я рванул на своё старое место к воротам.
Мимо проходила молодая парочка и с интересом разглядывала мою
диковинную одежду: не по росту длинный плащ, из-под которого торчали
голые волосатые ноги, обутые в растоптанные туфли 43 размера. Боже
мой! Видела бы сейчас мой позор Алка, что бы она подумала о моих
ночных похождениях в полуголом виде.
Через некоторое время я подошел к Буту, и он с хохотом рассказал:
- Я сел за столик и сижу с мечтательным видом. Выходит твой батя и
спрашивает меня, не видел ли я тут тебя. Я, конечно, сказал, что не видел,
и при этом пришлось прятать голые ноги под стол, а то, неровён час,
увидит и что-нибудь заподозрит. Ну что, пошли ко мне спать, а то уже
первый час.
Я пошёл к Валерке домой, и мы вместе с ним улеглись спать.
Только я заснул, как прибежала наша соседка по лестничной площадке
тетя Таня Санкова и слёзно просила вернуться домой, так как отец плачет
и просит прощения за своё поведение, обещал, что не тронет меня и
пальцем.
- Валер, ну ладно, я пошёл домой. Сейчас он мне ещё раз врубит пачку, и
я опять к тебе приду ночевать, - на всякий пожарный случай договаривался
я с Валеркой.
Когда я зашёл домой, в большой комнате сидел высокий мужик, это
был ухажер тети Тани, который с недавних пор стал посещать её. Видимо
мать позвала его для улаживания возникшего недоразумения.
- Ты где был? – рассматривая меня, спросил отец.
- У Валерки Бута, - ответил я несколько раздражённо.
- Что ты там делал? - я видел злое и перекошенное пьяным угаром лицо
родителя.
- Спал. Здесь же ты не даёшь никому покоя, - понёс я в довольно
грубоватой форме.
Ну не укладывалось у меня, что я должен защищаться от родного отца,
а тем более поднять на него руку, поэтому я и стоял, опустив руки, и
получил чёткий удар.
В этот момент вскочил друг соседки и профессиональным ударом
свалил отца с ног. Отец отлетел в угол к часам и, поднявшись, сделал удивлённое лицо - как будто впервые увидел этого мужика.
- Здорово! А ты кто такой? - протянул он ему руку для приветствия.
- Вовочка, ты иди к Буту, а мы тут с соседями его сейчас уложим спать,
- попросила меня мать, и я ушёл ночевать к Валерке.
Утром, когда я пришёл домой, в квартире стояла гнетущая тишина
и настроение у всех вовсе не соответствовало праздничному. Отец ещё
отсыпался после вчерашнего чрезмерного возлияния крепких напитков.
Мне почему-то было без разницы, что там он скажет в своё оправдание.
У меня всё равно в душе был праздник, но не по поводу годовщины
революции. Я знал, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и я полечу на своё
первое свидания с Аллой, а это затмевало все остальные неурядицы
семейной жизни и всё прочее негативное.
Ровно в 11 часов по московскому времени я, как юный пионер, стоял
на страже на углу улиц Ленина и Разина и с мандражём в ногах и сердце
ожидал появления своего небесного светила. В целях конспирации я
не стал подходить близко к её дому, а то ещё засекут меня соседи или
родственники.
Когда она весело подбежала ко мне со словами: 'Привет!', я чуть не
лишился дара речи.
Она была такая красивая и так модно одета, что мне вдруг стало стыдно
за свой поношенный наряд, который я таскал и в будни и праздники.
Алый плащ из какой-то жатой материи, похожей на вафельную,
облегал её фигурку и подчеркивал все выпуклости, а белый газовый
шарфик придавал особый шарм. Розовые туфли на среднем каблучке
здорово гармонировали с этим нарядом, а глаза – она даже подвела
уголки глаз тушью или тенями и это делало их особенно выразительными
и красивыми.
Короче, туши свет! Нет слов, какую кралю я себе отхватил. От восторга
не в зобу дыханье спёрло, а наоборот промелькнула предательская
мыслишка, что за такую бабу мне точно могут дать в рог местные
хулиганы. Да и хрен с ним – лепи, мне уже не привыкать.
Мы пошли в кинотеатр 'Комсомолец', который находился на нашей
улице за переездом, на дневной сеанс и как два голубка сидели и смотрели
фильм под впечатляющим названием 'Девушка моей мечты'.
- Я смотрела этот фильм ещё в Германии. Очень красивый и
музыкальный фильм, он был снят во время войны, в нём снималась
немецкая актриса Марика Рекк, - демонстрировала мне Алка свою
эрудицию и осведомлённость об этом фильме.
Да, действительно, наше поколение помнит этот прекрасный трофейный
фильм 'Девушка моей мечты', этот фильм крутили после войны во всех
кинотеатрах Союза. Известно, что после взятия Советской армией Вены,
в студиях 'Вена-фильм' было много незавершенных кинокартин, в том
числе и этот. Советские кинематографисты завершили их и пустили в
прокат в кинотеатрах СССР, что принесло немалый доход казне.
Но позже Михаил Ромм в фильме 'Обыкновенный фашизм' назвал
немецкую актрису Марику Рекк 'главной звездой гитлеровского кино'
и 'кошкой секса'. Это послужит поводом, что этот чудесный фильм на
долгие годы исчезнет в пыли запасников Госкино.
Марика Рекк. 'Девушка моей мечты'
'Кинозвезда третьего рейха' Илона Рекк обладала прекрасными актерскими данными, внешней привлекательностью, а также
грациозностью и пластичностью.
Фильм действительно оказался очень красивым и музыкальным.
Может быть, мы и были как раз теми последними зрителями, которые
посмотрели этот фильм, потому что, где эти фильмы сейчас - никто не
знает, они считаются утерянными.
Я навсегда запомнил эту легкую мелодию из этого фильма и стал
насвистывать её в те моменты, когда нужно было напомнить Алке про
Германию и Нойруппин. Простая до безобразия, но навязчивая мелодия
этого фильма, ну, просто въелась в моё сознание:
- Лю-на-ла. Лю-на-ла. Лю-на-лай-ла! - и так до бесконечности.
Для меня главным был не фильм, а я был озабочен, как без всяких
непредвиденных последствий взять Алку за руку. Мне всё время казалось,
что вдруг обижу, и она подумает обо мне что-нибудь не так, как надо. Да
только за руку взять и дотронуться, мне больше пока ничего и не надо
было.
Эту свою мечту я и исполнил, но только во второй половине фильма.
Вот сколько собирался с духом, чтобы просто взять руку дорогого для
себя человека и просто пощупать, как бьется её сердце. В общем, то я и
не трус был в жизни, а здесь вот долго набирался решимости.
Кино, каким бы оно хорошим не было, бесконечным не бывает, и вновь
зажёгся в зале свет, но мы с Алкой уже совсем по другому смотрели друг
на друга, как-то ближе стали друг другу.
Теперь, когда первое смятение было позади, мы все говорили и
говорили, шагая по улице. А тут она ещё какую-то конфетку достала из
кармана, и мы делили её пополам, и, чтобы было без обид, разыгрывали
половинки.
Расставаться не было никакого желания, но она обещала родителям,
что, как примерная дочь, придёт домой не поздно, и обещание нужно
было держать.
Вот жизнь пошла – сплошные стрессы. Тут тебе Амуры, а дома сплошная
проза. Отец решил со мной серьёзно поговорить и начал разговор с того,
что просил прощения у меня, но, видимо, он ничего толком не помнил.
Поэтому представить себе всю тяжесть происшедшего в эту ночь он был
не в состоянии.
- Ну, мне-то ты дважды двинул по физиономии практически ни за
что, а вот Ирину, ты, за что ударил и обидел своими необоснованными
придирками. Я не могу такого простить, тем более что мы уже не
маленькие дети и всё прекрасно понимаем и видим, - единственное, что
ответил я отцу и ушёл спать.
С тех пор отношения у нас с отцом были только сугубо официальные,
и особого тепла между нами не отмечалось.
Как показали первые месяцы классных занятий Алка совсем плоховато
рубила в точных науках типа математики, физики, химии.
Если бы это было раньше, то я точно никогда в жизни не обратил своего
внимания на девчонку, у которой слабовато с науками. Странно, но сейчас
это на меня никак не действовало отталкивающе.
Ну не всем же дано горшки обжигать, так и не все могут соображать в
точных науках. Наверно мы уже взрослели, и я делал выводы не те, что
могли быть раньше.
Контрольные работы по этим предметам вызывали у неё заметную
панику, и уж теперь мне на деле нужно было исполнять роль Гулливера–защитника.
Теперь на уроках мы с Аллой переглядывались и без слов понимали
друг друга даже на расстоянии. В такие моменты приходилось напрягаться
за двоих. Быстренько решив свой вариант контрольной, я сразу решал
второй вариант и, переписав решения на маленькую шпору, переправлял
её Алке.
Она к этому моменту обычно уже наделала кучу ошибок в работе и,
сидела в ступоре, с надеждой поглядывала на меня. Моя помощь приходила
вовремя, и она успевала справляться с заданием.
Томка, сидящая рядом с Коротеевой, в такие моменты с завистью
поглядывала в мою сторону и одобрительно улыбалась мне. Пустячок, а
приятно, что ты хоть чем-то смог помочь в нужный момент.
Я всё успевал, и уроки сделать, и на тренировку сходить, и там, в
нагрузках отдать частичку себя, а вечером сбегать на свидание. Вот она,
какая штука любовь, жить ну просто хочется и хочется радоваться каждой
встречи и всяким малым безделицам, на которые раньше и внимания-то
не обращал.
Новшество нашего тренера по поводу обогрева воды в бассейне не
дало своего ожидаемого положительного эффекта. Уже при температуре
воздуха 10°С и ниже вода в бассейне становилась холодной и воздействие
обогревающих труб, проложенных на дне бассейна, было незначительным.
Так что плавательный сезон мы закончили и перешли к тренировкам на
стадионе и в спортивном зале.
В декабре Михаил Юсупович объявил нам радостную весть. В связи с
тем, что нам были выделены денежные средства, то в зимние школьные
каникулы планировались сборы в бассейне города Кисловодска. На эти сборы он отберёт только самых-самых, чтобы не зря расходовать скудные
деньги данные нам на эту поездку.
Побывать в Кисловодске - одной из крупнейших здравниц Союза и
посмотреть на горы и лермонтовские места было бы неплохо. А самое
главное две недели тренировок в настоящем закрытом бассейне с тёплой
водой среди зимы и лежащих на улице сугробов.
Время летело, приближался Новый 1965 год и я уже частенько мечтал,
как мы с Алкой будем вместе на школьном новогоднем балу танцевать
в серпантине и конфетти. Оказалось, что Новый год и у неё тоже был
самым любимым праздником после дня рождения.
Но случилось так, что отец, стараясь загладить свою вину передо мной,
и, видя, как безвозвратно рушатся наши с ним отношения, уговорил, а
точнее настоял на том, чтобы Новый год отметить в станице у деда с
бабушкой. Под его давлением пришлось согласиться, да и деда с бабушкой
я уже давно не видел, в это лето я у них не был.
Когда мы отцом только вдвоём приехали в станицу, то я, как обычно,
хотел влететь в сени такой родной хаты, но так здорово врезался головой
о притолоку, что даже упал на порог.
- Ну, ничего себе! Что это двери вдруг такими низкими стали, что я себе
чуть было лоб не разбил, - только и успел подумать я, вставая и потирая
ушибленную голову.
- Теперь входи в двери осторожно. Ты уже вон как вырос, а дверь как
была, так и осталась, - словно опережая мой вопрос, давала инструктаж
бабушка.
Она очень обрадовалась моему приезду, заплакала и всё твердила,
какой я стал большой и статный мужичок и как быстро летит время, делая
одних убогими и слабыми, а внуков взрослыми и сильными.
Походив по знакомому до мелочей саду и огороду, я тоже отметил,
что всё стало каким-то маленьким и обветшалым, да и сам дом вроде
бы как уменьшился в своих размерах, а сама улица Карла Маркса тоже
показалась узкой и грязной.
Бабушка накрыла праздничный стол, дед достал свои лучшие вина из
своего фирменного погребка, который был вырыт и с моим участием в
этом великом деле.
Дед теперь хорошо научился делать всякие виноградные вина и какие-то настойки из местных даров природы. А коль вино в погребе стоит,
то он и частенько при очередных посещениях посасывал его втихаря
от бабушкиных глаз. Очевидно, по этой причине у него начались
неприятности с кислотностью и работой печени и ещё что-то там с
желудочно-кишечным трактом.
Под бой курантов выпили за Новый год, и больше я винцо не трогал,
чем вызвал небывалое умиление со стороны бабушки, что спортсмены не
употребляют даже домашнее вино.
Дед с отцом приняли на грудь, и потянуло на подвиги, нужно было
позарез отметить приход Нового года ружейным салютом из берданки
16-го калибра, которая у деда уже наверно заржавела от столь редкого её
применения по прямому назначению.
Мы вышли на крылечко, и право первого почётного выстрела было предоставлено мне. Я шарахнул из ружья в новогоднее ночное небо и
дед начал перезаряжать своё ружьё. Но бумажный патрон, то ли отсырел
или ещё по какой другой причине, не входил в ствол, и его заклинило на
полпути в канал ствола.
Родственники, конечно, были, как говорится немного выпимши, и их
здорово возбудила эта непредвиденная помеха в выполнении намеченных
мероприятий по встрече Нового года.
Дед схватил молоток и начал им забивать патрон в ствол. У меня душа
в пятки точно ушла.
- Вы что делаете? Сейчас так шандарахнет, что не только ружьё разнесёт
в клочья, но и от нас одни ошмётки останутся, - попытался я остановить
оба поколения бывших военных. - Я читал у Льва Шейнина в 'Записках
следователя', ну в точности такой же случай, происшедший с охотником на
островке. Он тоже начал забивать заклинивший бумажный патрон в ружьё,
но только не молотком, как вы, а тыльным концом рукоятки охотничьего
ножа. Из конца рукоятки торчал маленький еле заметный кусочек металла
и в результате воспламенения капсюля и взрыва патрона охотничий нож
вошёл по самую рукоятку в глазницу этому горе-охотнику.
Дед внимательно выслушал меня и, прикрыв капсюль патрона
маленькой досочкой, продолжал колотить уже по деревяшке, пока не
вогнал патрон в нужную позицию в стволе.
Орудийный салют продолжился ещё несколькими выстрелами в
ночную темноту небесных светил, и только на этом ворошиловские
стрелки успокоились и повесили ружьё в исходное положение на
стенку. А над станицей гремел новогодний салют из казачьих ружей и
нестройный собачий лай эхом перекатывался от двора к двору, от выстрела
к выстрелу.
Дальше начиналась песенная программа на украинском языке, и
полились напевные мелодии 'Запрягайте хлопцы коней' и так далее.
Пока не закончился весь репертуар казачьих песен.
Я сидел, слушал эти красивые казачьи песни, но думал-то о своём,
теперь уже больном: интересно, а какие песни слушает сейчас Алка и
вообще, что она делает в эту новогоднюю ночь. Чего это я тут вообще
делаю, она там, а я здесь. Вот жизнь! Вроде бы уже и не детская, но ещё и
не взрослая и делаешь всё не так как хочешь, а как тебе указывают. Когда
же начнётся другая. Самостоятельная.
Как только вечером 1-го числа приехали домой из Родниковской, я
почти сразу полетел на рандеву, уже в новом году. Мы с Алкой побродили
по скверу на улице Розы Люксембург и долго не могли расстаться, так как
впереди была десятидневная разлука. Но я клятвенно обещал писать ей
письма из Кисловодска и просил не скучать. Две недели это ведь не два
года.
А уже 2-го числа вечером мы с нашими пловцами разрезали
поразительно чистую воду на тренировке в прекрасном чистом и очень
уютном 25-ти метровом бассейне города-курорта Кисловодска.
Да!!! В таком бассейне было плавать просто приятно. Стенки и дно
чаши бассейна были выложены белыми кафельными плитками. На дне
была сделана разметка линий середины дорожек. Такая разметка на дне позволяет пловцу на дистанции плыть по середине ширины дорожки и не
вилять из стороны в сторону, что значительно влияет на результат. Яркие
лампы дневного света под потолком создавали иллюзию светлого дня,
хотя за окнами было уже темно.
Мы жили в какой-то позорной зачуханной гостинице какого-то
спортивного общества типа 'Урожай' или 'Труд'. Эта гостиница
располагалась в 20-ти минутах ходьбы от самого бассейна. Поскольку
нас на автобусе никто возить не собирался, то весь день состоял из
одних переходов, то в столовую и бассейн, то снова в свой номер нашего
пристанища. Так как тренировки были утром и в 16 часов, то у нас весь
день до самого вечера был занят под завязку. Практически не оставалось
времени для осмотра местных достопримечательностей города.
Только в воскресение удалось побродить по местному парку и
посмотреть на 'Хрустальную струю', каких-то неимоверно красивых
орлов в камне и источники минеральной воды. Друг мой Гера, как
настоящий экскурсовод, водил нас по парку и прочим окрестностям.
Оказалось, что он тут уже бывал и знаком с местными порядками.
У источников нарзанов и прочих дурнопахнущих настоящим
сероводородом минеральных вод неорганизованными толпами
прогуливались отдыхающие. Со своими странными с длинными носиками
кружками, из которых они посасывали лечебную воду, пытаясь вылечить
все свои болезни. Нам это пока не грозило, но всё было в диковинку и
интересно.
И даже надпись на стене в туалете парка была написана каким-то
культурным больным пиелонефритом красивым каллиграфическим
подчерком в знак благодарности этому заведению: 'Привет тебе
пустынный уголок! Ты спас меня, ведь я усраться мог!'
Ну, где ещё такое увидишь, в Армавире там, на стенах таких заведений
только сплошной мат пишут, а тут – 'русиш культуриш'. Даже из туалета
отдаёт лермонтовской поэзией.
В номере гостиницы мы жили в одной комнатушке, действительно, как
семечки в огурце, в количестве 10 человек. В двух других номерах жили
наши девчонки и тренер.
Можно себе представить, что творилось в нашем номере в моменты
полного сбора всех жильцов, молодых и жизнерадостных спортсменов,
у которых нет никаких забот. Только тренировки, да одна единственная
печаль, как бы поесть побольше, аппетиты у всех были отменные и сны
богатырские. Мы, конечно, дрались подушками, как в пионерском лагере,
но дури хватало для её выхода и по-другому.
Вечером Лопан залез на окно и, высунувшись в форточку, начал
призывать проходящих мимо по улице симпатичных девочек 'помочь
нам несчастным', а Челя (в миру Александр Чулюкин) схватил его сзади
за задницу. Ясно, что человек от такого неожиданного прикосновения
к сокровенной части тела дёрнулся, и коленом выбил большое стекло в
раме.
Грохот и звон выбитого стекла встревожил дежурную по этажу. И как
только этот милый одуванчик увидела выбитое стекло, тут началось целое
светопреставление. Да ещё видимо у бабульки сложилось впечатление, что стекла бьёт такая колоритная личность, как наш огромный
стокилограммовый Витёк Арбитман, пытавшийся уладить это дело и
вовсе напугавший бедную старушку.
Она быстренько куда-то сбегала и привела милиционера. После шума и
гама с участием милиции нас уже было собрались выселять из гостиницы
за хулиганство. Хорошо Михаил Юсупович был у себя в номере и сумел
вовремя погасить пожар, чуть ли не гражданской войны.
Правда, пожар пришлось тушить из собственных карманов вечно и так-то голодных и нищих спортсменов. Тренер, конечно, потом дал чертей
вышибалам стёкол у себя в номере, но мы при сём не присутствовали. А
уж потом и нам за компанию пришлось выслушать всю правду о себе и
наших матерях.
Вот в такой обстановке пришлось по вечерам писать письма в Армавир
не маме, конечно, хотя я и по ней скучал тоже. Всего я как-никак написал
Алке аж 4 письма. И о чем только писал так много, ведь новостей особых
не было, а о любви я ещё писать не мог, рано было ещё.
В конце сборов была официальная квалификационная прикидка, это
что-то типа соревнований между собой, с ведением протоколов и участием
судей местного бассейна.
На этой прикидке я официально выполнил норматив 2-го мужского
разряда и проплыл кролем 100 метров за 1 мин 10,6 сек (норматив 2
разряда 1 мин 13 сек). Ликованию не было предела. Ещё б немного, ещё б
чуть-чуть, всего то 10 секунд и я уже кандидат в Мастера спорта.
Приехал домой и с восторгом рассказывал матери и сестре о своих
впечатлениях, о Кисловодске и своих спортивных достижениях. А сам
всё ел и ел, как только что прибывший с голодного острова, вкусную
материнскую еду, которую она готовила в 1000 раз вкуснее, чем была та,
которой нас кормили в столовых города-курорта.
В школе встретил Алку, а она, как оказалось, была очень довольна
моими письмами, а самое главное, что я сдержал своё обещание.
- У тебя всё так складно получается в письмах. Прочитала и впечатление,
что и я сама там побывала и всё это видела и пережила, - делилась со
мной Алка на перемене в коридоре под пристальные взоры наших
одноклассников.
- Подожди, то ли ещё будет! Может, во мне зажёгся писательский талант
и смотришь, скоро появиться новый, ну может не Пушкин, но Дугинец-то
точно, - пытался я шутить.
Всё было хорошо, но вот только зима вдруг сошла с ума. На улице ни с
того ни с сего разразились сильнейшие морозы, и выпало много снега. А
для меня, да и не только для меня, это была катастрофа – у нас никогда не
было тёплых зимних вещей, как когда-то в Карелии.
- Мама! Мама, что ж мы будем делать? У меня нет зимнего пальто, -
хотелось спросить у матери, но я не спрашивал.
Но ведь действительно, ни шапки, ни зимнего пальто и сапог у меня
в то время не было. Раньше о них никто и не помышлял - не было таких
холодов.
И вот местные аборигены стали наблюдать в 20 градусный мороз моё
дефиле по городу, когда я шел на тренировку и возвращался обратно. В голубом плаще, без головного убора и в чёрных остроносых корочках на
высоком каблуке, которые мне подарил брат, уходя в армию, непременно
со спортивной сумкой на плече, на которой изображена олимпийская
символика, я выруливал с таким видом, словно на улице не -20?С, а всего
лишь +10. Ну, чем не Порфирий Иванов?
- Ну, его на фиг, такие закалки, - услышал я однажды вслед от парней,
шедших мне на встречу и кутающихся в мохеровые шарфы и поднятые
воротники пальто.
Когда я приходил вечером на свидание к Алке, то ей было жалко меня, и
она старалась побыстрее отправить меня домой. На таком морозе сначала
ждал её, когда она выйдет на улицу, а потом, ещё изображая из себя
Геракла, гулял с ней по заснеженным улицам города, да ещё и умудрялся
поиграть с ней в снежки.
Конечно, я мерз, как последняя сторожевая собака в своей будке, но
виду не показывал. Закалка, полученная на занятиях плаванием, давала
свой результат, и я даже ни разу не простудился. Да разве можно подать
вид, что ты замерз, когда Алка своим дыханием согревала мне руки
после очередной попытки поиграть в снежки и, как могла, ругала за моё
легкомыслие в выборе формы одежды для таких прогулок.
Какой там мороз! Лишь бы продлилось это чудное мгновение – тепло
её дыхания и почти прикосновение её губ к твоим рукам, которые, правда,
от холода мало, что чувствовали.
Что я ей мог ответить? Что у меня ничего другого нет и спасибо, что
хоть эти шмотки имеются. Приходилось выдумывать всякую чушь, что я
закаляюсь, но соглашаться идти домой, когда она уж очень настаивала на
этом, видя как я окончательно коченел на морозе.
23-го февраля был праздник День Советской Армии и Военно-морского
Флота. Наши девчонки разорились на подарки и торжественно вручили
нам, всем пацанам галстуки и поздравительные открытки.
Одновременно с поздавлениями было дано указание, чтобы на
торжественном вечере в актовом зале мы были все при этих галстуках.
Вот уж чего терпеть не мог – так это галстуки. Да я их никогда не то что
не носил, а даже не примерял.
Но раз женский коллектив потребовал, то все прибывшие на вечер
одноклассники, как один, были в 'топорах', так я пренебрежительно
обзывал этот предмет мужского гардероба.
Торжественная часть с докладом и выступлениями ветеранов и какого-то солдата срочной службы особых эмоций ни у кого, как обычно, не
вызвали. Конечно, это добавляло немного чувства гордости за наши
доблестные Вооруженные Силы и капельку патриотизма, но… главное
ведь было впереди.
Но вот после торжественной части все стулья в зале расставили к
стенкам и на свободное пространство были выставлены спортивные
снаряды. Начались показательные выступления гимнастов нашей школы
и окрестностей. Вот тут было на что посмотреть!
Стройные и сильные фигуры, накаченные мышцы и великолепное
исполнение всевозможных трюков и упражнений, прямо скажу, добавляли
гордости за свою школу и её воспитанников, но в основном всё же ждали заключительной части – танцев.
Среди выступающих гимнастов был и одноклассник моего брата
Боря Ермаков. Вот тут я посмотрел на настоящего Мастера спорта и был
поражён красотой и лёгкостью исполнения его упражнений.
Боря выступал и на брусьях, и на перекладине и коне, а закончил свой
мастерский показ вольными упражнениями, которые под грохот оваций,
закончились двойным сальто.
Я с гордостью нашёптывал Алке, что это лучший друг моего брата,
только вот Валерка уже давно трубит в армии в ракетных войсках, а Боря
ещё пока на свободе.
Потом начались танцы и мы с Аллой, как обычно, кружились в танго и
вальсе, на который я с риском для жизни окружающих всё-таки соглашался
отважиться.
Всё шло прекрасно, пока к Алке не подошёл какой-то набриалиненный
фраер и не пригласил её на танец. Этот пижон был не из нашей школы, я
его вообще первый раз видел, но оказалось не последний.
К моему величайшему сожалению она пошла танцевать с ним, меня
всего корёжила настоящая ревность. А этот гад что-то шептал моей Алке
на ухо и с довольной физиономией расплывался в улыбке.
Мне казалось, что я вижу своё раненное счастье со стороны. Не я
счастлив, а вот именно вижу его со стороны. Да ещё этот гнус распустил
губёшки и позволяет себе шептать на ухо моей Алке свои сальные
комплименты или какие-нибудь пошлости. Я скрипел зубами, как
раненный в сердце зверь, стоял, подпирая стену, и ждал конца этой
бесконечной пытки.
Когда мы танцевали следующий танец, то Алка как-то странно всё
время с каким-то беспокойством оглядывалась по сторонам, но я особо не
задумывался над этим. Моя тревога за неприкосновенность своей пассии
прошла, и всё встало на свои места. Но подумать о том, что это и была та
самая ревность, я всё-таки успел - был такой грех на душе.
Кончился вечер, и мы вместе пошли домой. Узенькую калитку
школьных ворот Алка прошла первой, а мне дорогу преградила какая-то
толпа пацанов, стоящих у выхода.
Там за калиткой стояло много народу, и я не придал этому никакого
значения, пока на переднем плане этой преграды не вырисовался тот
самый пижон, танцевавший с моей подругой.
Он несколько нетрезво размахнулся в попытке нанести удар в мою
светлую личность, но я успел увернуться.
- Ты, чувак! Ты больше не будешь встречаться с этой девчонкой. Это я
тебе говорю, а иначе…, - и он хлестнул ладонью второй раз и попал туда
куда хотел, прямо в левую щёку.
Озадаченный такой постановкой вопроса я не совсем вовремя
призадумался и пропустил эту пощёчину, но было совсем не больно. Так
только... оскорбление нанёс мне этот негодяй.
В этот самый момент сзади этого ухажёра схватили за руки и заломили
их за спину взрослые ребята. Это были опять же Валеркины бывшие
одноклассники: Валера Иванцов и Боря Ермаков, которые тоже были на
танцах. Иванцов, сверкнув своей золотой фиксой, кивнул мне и сказал:
- Володя, ты быстренько иди домой, а мы тут с этой кодлой разберёмся
сами. Только ни какой самодеятельности. Понял, меня? А то может быть
хуже, он ведь тут не один.
Душила обида, уж очень хотелось сатисфакции, но на углу ждала
Алка, и я со слезами злости на глазах пошёл к ней. Она всё происходящее
прекрасно видела и спросила:
- Вов, тебе не больно? – она внимательно осмотрела моё лицо.
- Надо же, какая скотина! А строил то из себя лондонского Денди,
заливал мне тут комплименты. Он, по-моему, пьяный. Дышал мне в ухо
таким перегаром.
- Да всё нормально, – выдавил я, сдерживая слёзы. – Хорошо ещё
Валеркины друзья во время оказались рядом, а то бы попинали не за что.
Алл, а тебе что, правда, меня жалко?
- Ну, ты и дурачок! Кого же мне кроме тебя жалеть, - уж очень тепло она
мне это сказала.
Тут меня прорвало, и я остановил её прямо посередине улицы, обнял
и впервые в жизни поцеловал прямо в губы. Тут уж я совсем не думал
её обижать, а просто хотел так выразить ей нахлынувшую на меня
нежность.
Она не отстранялась, а наоборот стала отвечать на моё не совсем
умелое исполнение нежности. Ах, как же это приятно, когда целуешь ты,
а она целует тебя. Ничего подобного в жизни не ощущал.
Сигналившая легковая машина вернула нас на Землю, и мы отскочили
в сторону с проезжей части дороги, посередине которой стояли в свете
фар.
Все только что пережитые неприятности оказались далеко в прошлом,
настроение мгновенно стало превосходным и мы, дурачась, помахали
водителю руками. Дескать, мужик, прости за неосторожность. Тот в ответ
бибикнул и, дав газ, проехал мимо.
Теперь короткими перебежками по морозцу и между ними с остановками
для бесконечных поцелуев мы всё-таки добрались до её дома.
Снега выпало прорва, откуда он только брался в этих краях, где такой
зимы уже давно не помнили местные старожилы. Намело сугробы и около
калитки Алкиного дома.
- Завтра, когда пойдёшь в школу, обязательно прочитай, что я тебе
напишу на снегу, - сказал я дрожащим от холода голосом на прощание
Алке.
Когда мы, наконец-то, смогли распрощаться, и она ушла в свою калитку,
я от избытка чувств ногой вытоптал в сугробе большими почти метровыми
буквами одно только слово ЛЮБЛЮ, и с чувством исполненного долга
рванул бегом домой, что ещё лучше может согреть по уши влюблённого
человека.
Утром в школе я, сгорая от нетерпения и соблюдая строжайшую
конспирацию, спросил у неё только одно слово:
- Прочитала?!
В ответ, чтобы никто ничего не смог услышать, она только умильно и
медленно закрыла и открыла свои глаза. Значит, прочитала и теперь уже
знала это моё откровенное признание, совершённое таким оригинальным снежным способом.
Уже потом я заметил, что эти буквы у калитки оставались ещё долго и,
словно специально, снег в этом месте никто не убирал, до тех пор, пока
он сам не растаял где-то в марте.
В школу Алка приходила в чёрном свитере с яркими красно-бело-зелёными поперечными полосками на плечах, груди и спине, что
действительно было чем-то похоже на форму нашей хоккейной команды
ЦСК.
Основной костяк нашей сборной СССР по хоккею в то время состоял
как раз из армейцев, и у всех на слуху были фамилии знаменитых
Рагулина, Альметова, Васильева, братьев Майоровых и Старшинова и
многих других игроков.
Петька Ястребов наш классный эрудит и острослов, коим он себя
числил, в шутку назвал Коротееву - Альметовой. И надо же, многим
понравилось это новшество, и некоторые пацаны стали применять эту
фамилию вместо настоящей.
Альметова здорово обижалась на такое свободное и несерьёзное
обращение со своей фамилией, и ни в какую никогда не откликалась на
эту замену. Я всячески уговаривал её ни в коем случае не принимать это
так близко к сердцу и вообще не обращать на это внимание.
- Алл, ты знаешь, меня несколько лет во дворе называли Пупиком, даже
Чаном. Тут тебе настоящие обидные клички. Ужас, да и только! Тут ещё
можно обижаться, а ты на героя хоккейных баталий обижаешься. При мне
тебя так никто не назовёт, сразу в глаз получит. А между собой пусть
говоря, что хотят, - уговаривал я её.
Но вот когда я как-то случайно спросил Алку как её отчество, она
повела себя несколько странно.
- Никогда тебе не скажу, - ответила она на мой вопрос.
- Аллочка, ты, что своего отца стесняешься, что ли? - не понял я с
первого захода.
- Да нет, дело совсем не в этом, - уклончиво объяснила она.
Потом как-то она рассказала, что ужасно стесняется своего отчества
- Прокопьевна, потому как её отца звали Прокоп. Ну, чудачка, ну не
Евлампий же или Варфоломей какой-нибудь. Больше мы этой больной
для неё темы никогда не касались, но по мне было всё равно - Прокоп или
Никифор.
Отведав в своей жизни первые поцелуи любимой, я просыпался по
ночам из-за того, что ужасно болели и судороги сводили руки. Это я во сне
со страшной силой прижимал к себе руками и при этом отчаянно целовал
свою подушку. Может быть, и говорил во сне красивые слова, но спал я в
комнате один и никто ничего не слышал. Ну, надо же, как шизик какой-то,
иногда думал я про себя, а что поделаешь видно таково это новое чувство
– любовь.
Мать, глядя на меня, никогда лишних глупых вопросов не задавала.
Она всё знала – 'разведка' всё докладывала своевременно, мы ж не на
необитаемом острове проживали. Но мать прекрасно знала мой характер
и уж, коль я так увлёкся этой девчонкой, то это надолго и всерьёз.
Ну, а в школе все тоже, несомненно, были в курсе наших отношений, но мы никогда этого не подчёркивали и вели себя как обычные одноклассники.
Только когда звенел звонок с последнего урока, мы собирали свои шмотки
и портфели и побыстрее улепётывали из школы, чтобы вместе дружно
шагать до её дома. Я как истинный джентльмен брал её папку и нёс оба
портфеля.
Только однажды вслед мы услышали удалённый возглас всё того же
Петьки Ястребова:
- У, Альметова! Захомутала Симочку и довольна.
Ну не драться же из-за таких глупостей, и мы уже не обращали
на это никакого внимания, а довольные свободой шагали по улице
Комсомольской.
В конце апреле здесь на Кубани уже тепло, как летом, и о недавних
суровых морозах все уже давно забыли, как будто их и вовсе не было.
Тепло, светло, сады цветут и благоухают.
Мы с Алкой вечером побродили по аллеи скверика на улице Розы
Люксембург, напоённой запахами цветов и весны. Сквер этот можно
сказать бесконечно тянется несколько кварталов, и пока пройдёшь из
конца в конец можно переговорить о чём угодно, нанюхаться до одури
ароматов и встретить разных чудиков типа этого пьяненького работяги.
Он шёл навстречу нам по скверу в чистой клетчатой рубашке и что
есть мочи от переизбытка чувств исполнял песню из фильма 'Я шагаю
по Москве':
А если я по дому загрущу,
Фиалку я под снегом отыщу…
Именно в этот момент он запнулся о бетонный бордюр аллеи и со
всего маху врезался плашмя об асфальт. Секундная тишина прервала
исполнение песни.
Мы с Алкой замерли от увиденного, думали, что мужичок от такого
удара не встанет никогда, но певун резво, как будто ничего не случилось,
вскочил на ноги, подмигнул нам и продолжил неоконченную песню:
И вспомню о Москве!
Тут уж после нашего испуга за жизнь весёлого человека смех невольно
вырвался наружу, и было просто невозможно удержаться от хохота.
Ну, надо же какая любовь к нашей эстраде и поразительный оптимизм
сочетаются в одном неприметном рабочем человеке. Уж этот боец яблочка
песню допел до конца.
Мы подошли к её дому, и в это самое время громыхнул гром, и небо
прорвалось в потоках первого весеннего ливня.
Дождь лил ну точно, как из ведра. Я снял всё тот же мой вечный и
всепогодный польский пиджак и накрыл Алку с головой, а сам обнял ее,
прикрывая хоть как-то от крупных капель дождя.
Другая на её месте непременно бы рванула домой и сидела в своей
комнате в тепле и уюте, а эта осталась со мной мокнуть под этими
сильными струями воды, всего то в двух метрах от дверей своего дома.
Такой поступок я не мог не оценить.
Вот так и стояли, целовались у калитки и мокли, как бездомные щенки,
в потоках непрекращающегося дождя, но были бесконечно счастливы в
объятиях друг друга.
Видимо всё это время Алка набиралась смелости, и, уже когда мы были
мокрыми до нитки, она вдруг решительно сказала:
- А…! Чёрт с ним, пошли ко мне. Только не стесняйся родителей, они
тебя сами будут стесняться.
Мы зашли в дом и, как примерный школяр, я вежливо поздоровался
с её родителями и тщательно вытирал ноги о коврик у двери. В это время
они удивлённо разглядывали меня и потоки воды, стекающие с моих брюк
прямо на пол.
Я познакомился с отцом и матерью, о чём-то немного поговорили.
Единственно, что я заметил, что её родители были немного старше
моих.
- Мам, я сама всё подотру, - сказала Алла матери и, взяв меня за руку,
увела в другую комнату подальше от внимательных родительских глаз.
Она заставила меня снять мокрую рубашку, и я оставался в белой
майке и мокрых брюках. Снять брюки и дальше разоблачаться смелости
не хватило ни у неё, ни у меня.
В её комнате стояло красивое под цвет дерева пианино, и я, нисколько
не сомневаясь, что играет на нём именно она, всё же спросил:
- Это твой инструмент? Ты в музыкалке училась?
- Понимаешь, там, в Нойруппине в гарнизоне не было музыкальной
школы, как таковой, поэтому брала уроки у частного лица, но играть
научилась.
- Ты мне сыграешь что-нибудь? Ну, хотя бы твоё любимое 'Рондо'
Моцарта, - попросил я, ведь нужно было как-то разрядить эту
стеснительную для нас обоих обстановку.
Она играла 'Рондо' и 'Полонез Огиньского' и какие-то эстрадные
мелодии, а я сидел и, как настоящий любитель музыки, слушал, а попутно
обсыхали мои мокрые штанцы.
Со страшной силой хотелось прервать музыканта и поцеловать, но
близость родителей, находящихся за стеной, не давала предпринять столь
смелые самовольные шаги.
Было уже поздно, да и дождь прекратился и, чтобы не злоупотреблять
гостеприимством, я засобирался восвояси. Алла вышла проводить меня
до калитки, и мы опять ещё долго не могли расстаться.
Я долго ещё, как настоящий трусишка, всё собирался и собирался духом,
чтобы сказать Алке свою самую сокровенную тайну. И вот, по-моему,
этот момент настал. Я был буквально добит до конца её поведением и
отношением ко мне во время ливня у её дома, что ну просто не в состоянии
был больше носить эту страшную тайну при себе и доверять её только
своей подушке.
- Алл, я тебе давно хотел сказать…, - открывал рот я в надежде
продолжить слова, но какой-то там былой энурез опять давил на мозги и
я затыкался на этой фразе.
Я повторял фразу и тот же эффект. Алка смотрела на меня с интересом и уже, по-моему, давно догадалась, что сейчас может прозвучать, а я.…
Вот позорник то. Наконец всё-таки где-то что-то правильно замкнуло, и
я выдал:
- Аллочка, я давно хотел тебе сказать, что …, я очень тебя люблю.
Никогда и подумать не мог, что нужно столько смелости, чтобы сказать
всего одну фразу признания в своих сокровенных чувствах.
Глаза у Алки как-то размягчились и потеплели, совсем как у матери
Терезы, и она сказала, что уже давно всё поняла и без слов, но давно с
надеждой ждала, когда же я наберусь мужества признаться ей в этом.
Я был счастлив тем, что был так смел и смог произнести такое красивое
и трудное слово ЛЮБЛЮ вслух.
- Я тебя тоже очень люблю, но не могла сказать тебе об этом первой.
Провинциальная стеснительность не позволяла мне этого сделать, - сама
без всяких просьб и вопросов произнесла Алка те слова, о которых я
мечтал в своих юношеских снах с эротикой и разными прибамбасами.
В апреле наш класс в полном составе отправили на три недели на
производственную практику на наш подшефный Электротехнический
завод. Девчонки работали в сборочном цехе электродвигателей, а нас как
простых слесарей направили на обрубку цветного литья.
Отливки статоров электродвигателей выходили из литьевых форм
с облоем и разными излишками металла под названием силумин. Вот
на борьбу с этими излишками на корпусах нас и поставили, вооружив
примитивными инструментами под названием напильник. Этим
инструментарием нас неплохо научил орудовать ещё Францман.
Мы входили в состав женской бригады обрубщиков цветного литья,
которую возглавляла моя родственница Марфа Никитична. Вся бригада в
основном состояла из пожилых женщин, и мы долго не могли привыкнуть
к тому, что женщины за слесарными тисками вкалывают и нисколько не
хуже мужиков воюют с металлом обычными напильниками.
Работа была примитивная и однообразная. Одел халат, зажал в
тиски статор будущего двигателя и шуруй напильником и шабером по
нему, доводя выступающие излишки металла до нужного размера. За
проделанную работу нам обещали даже заплатить зарплату.
Теперь мы утром с Колькой, как и весь рабочий класс, спозаранку на
электричке или автобусе спешили на работу. Рабочий день у нас был
укороченный, работали до 14 часов.
Самым приятным в этой работе моментом для меня был обеденный
перерыв. На выданные талоны мы бесплатно получали в буфете
цеха бутылку молока и, не отходя от цеха прямо на каких-то ящиках,
уписывали сдобные булочки с этим молоком. Казалась ужасно вкусной
эта заработанная своим трудом примитивная пища.
Сидя на ящике, я с аппетитом доедал вторую булочку и заметил, что
к цеху по асфальтированной дорожке в мою сторону прогуливающейся
походкой приближаются три наши красавицы: Лариска, Наталья и
Эллочка.
Следом за нашими одноклассницами в нескольких метрах вышагивал
и что-то бормотал девушкам вслед доморощенный в нашем дворе
сборщик тары Тутуткин. Он здесь работал в тарном цехе и сколачивал своим единственным инструментом - молотком ящики для упаковки
продукции.
Девчонки увидели меня и, прибавив шаг, подскочили ко мне.
- Вовочка, выручай нас! Тут какой-то мужик к нам пристаёт. Всё что-то бормочет, предлагает свою дружбу и за нами увивается, - испуганно
сказала мне Лариска.
- Девчонки! Смотрите какой красивый молодой человек предлагает вам
свою дружбу, а вы.... Он мечтает о женитьбе, он вам про это ничего ещё
не говорил? - с улыбкой успокаивал я наших трусих.
Толик остановился в нескольких шагах и, хотя узнал меня, но ближе не
подходил. Из кармана его халата торчала рукоятка молотка.
Я встал со своего ящика и направился к нему. Толик стоял и, поглядывая
на девчонок, что-то продолжал нести про свою силу.
- Толик, ты чего к моим девчонкам пристаёшь? Невесту себе ищешь?
- дружелюбно спросил я у работника тарного цеха.
- А чего они... Я с ними говорю, а они... Я же не шучу..., - сбивчиво
пытался он мне что-то объяснить.
- Толик, не трогай этих девочек. Они мои. Ты меня понял? - вполне
мирно без всяких угроз предупредил я.
- Зачем тебе целых три.... А ты, Сима, мне не мешай. Я сам знаю... Я
может жениться хочу, - приходя в настоящую ярость, забубнил Толик.
Он достал из кармана своё орудие труда и замахнулся. Глаза у него
налились кровью, и он стал наступать на меня с молотком наготове.
- Толя! Толя! Не вздумай..., - надвигаясь на него, уговаривал я.
Его ярость так же моментально куда-то улетучилась, и он опустил
молоток.
- Всё равно я выше тебя. Я тебя, Сима, сильнее..., - забормотал он и
пошёл к штабелям ящиков, которые ремонтировал.
- Вовочка! Мы за тебя так напугались. А если бы он ударил..., - испуганно
запричитали и вцепились мне за руки Лариска с Натальей.
- Вот, если бы я побежал, он бы точно мог двинуть молотком или
запустил его мне вслед. Да не переживайте вы так! Это дурачок с нашего
двора, Толик Тутуткин. Я уже научился с ним общаться, - успокоил я
своих встревоженных классных красавиц.
-Да ладно вам! Успокойтесь! Всё прошло. Просто у парня шизофрения
на почве былого в детстве менингита. Но вы-то теперь сторонитесь этого
красавца. Бабник ужасный! У него навязчивая мечта. Человек мечтает
жениться, - дал я короткий инструктаж на будущее всё ещё трясущимся
от страха потенциальным невестам.
Я проводил их до цеха, и они показали мне свои рабочие места на
втором этаже, где они клеили какие-то ярлыки на коробки. Перерыв
заканчивался, и нужно было бежать на своё рабочее место.
Наше заводское 'сарафанное радио' сработало нисколько не хуже
'Армянского радио' и молниеносно разнесло весть про подвиг молодого
слесаря-обрубщика цветного литья по защите прав и свобод беззащитных
девушек с завода. Слухи дошли и до Алки.
На следующий день я, как обычно, пришёл на своё рабочее место и
получил в инструментальной кладовке новый напильник. На ручке моего любимого инструмента не было металлического кольца.
Когда монотонно пилишь статор напильником, то забываешься и
шуруешь уже 'автоматом' по металлу. Нужно было выковырнуть заусенку
метала из закоулка детали, и я поднажал на напильник, его носиком упёрся
в эту загогулину.
Мгновение и резкая боль пронзила мою правую ладонь. От
неожиданности я разжал пальцы и отдёрнул руку. В моей ладони, впившись
остриём под безымянный палец, висел напильник, а ручка разлетелась
пополам и упала на пол.
Работающие рядом женщины увидели висевший в моей руке напильник
и с визгом подбежали ко мне.
Что тут началось! Меня схватили на руки сразу несколько женщин и
потащили в медпункт. Но я просил и умолял их опустить меня на землю и
утверждал, что пойду сам. Они поверили мне и опустили на пол.
Я выдернул из руки напильник, и он со звоном упал на бетон. Из дырки
брызнула кровь и струйкой потекла на пол. Вот уж визгу бабьего то было.
Одна Марфа Никитична не растерялась, она быстро замотала мне руку
бинтом и повела в медпункт.
В медпункте, пока медсестра обрабатывала рану перекисью водорода
и бинтовала руку, я чётко вспомнил Францмана и его слова:
- Работать слесарным инструментом без металлического кольца на
рукоятке запрещается!
Вот теперь-то, уже на своём опыте я узнал, чем закончиваются
элементарные нарушения инструкции по технике безопасности.
Мне перевязали руку, и я думал, что на этом мои испытания кончились.
Но медсестра сказала, чтобы я срочно ехал в 3-ю больницу, где мне
должны сделать уколы от столбняка.
Вот тебе и на! Ещё и уколы. Про столбняк я в то время понятия не
имел.
Сидя в очереди в процедурный кабинет, я заметил на стене среди
множества плакатов, агитирующих за здоровье, большой 'Санбюллетень
№5' под тревожным для меня названием 'Столбняк'. Я встал и подошёл
поближе, чтобы прочитать, что там пишут про эту штуку. Лучше бы не
подходил!
На плакате лежал голый мужик в неестественной позе с запрокинутой
в судороге назад головой. При всем этом страхе цвет его тела был странно
красно-фиолетовый, а ниже были прописаны такие ужасы про этот недуг,
что мне срочно захотелось жить и побыстрее заполучить долгожданный
укол.
Теперь перед моими глазами стояло это страшное тело, искорёженное
судорогой и укоряющий взгляд Францмана. Я даже обнаглел от страха
и, заглянув в кабинет и выставляя вперёд забинтованную руку, спросил,
сколько нужно ждать укол от столбняка.
- Ждите - вызовем, - последовал ответ ко всему привыкших медиков.
Кое-как я дождался своей очереди, мне всадили полный шприц
вакцины, и я, наконец-то, с облегчением выдохнул. Буду жить!
С травмированной рукой я оказался освобождённым от работы и мне
запретили пилить свой металл. В итоге производственной практики моя первая в жизни трудовая заработная плата составила всего 7 рублей и
40 копеек. А некоторые из моих одноклассников и Колька, и Миронов
умудрились получить по 40-50 рублей.
В начале мая наша классная сообщила, что желающие сразу после
окончания школьных занятий могут поехать на 15 дней на Чёрное море.
Есть такое местечко на побережье, называется посёлок Новомихайловский.
Поселок расположен на речке Нечепсуга в 30 км к северу от Туапсе.
Отдыхать предлагается дикарями, жить в палатках прямо у устья
речушки.
По классу прокатился гул одобрения, а мы с Алкой переглянулись и
блаженно прикрыли от восторга глаза. Никаких тебе родителей, одна
Мария Егоровна со своим мужем Тихоном и дочкой.
Жить в 200 км от моря и не разу не побывать на побережье - это
же нелепо. Мы, конечно, записались в список в числе первых, даже
не раздумывая и не советуясь с родителями. Желающих позагорать на
побережье Черного моря набралось человек 15.
Мы с Колькой обсуждали этот вопрос, и он сказал, что обязательно
возьмёт с собой фотоаппарат ФЭД и обязательно увековечит этот
знаменательный в нашей жизни круиз по Чёрному морю.
С Колькой мы теперь встречались только в школе на занятиях и на
тренировках, а так в виду моей сверхзанятости я уже давно прекратил
посещения его скромной кельи в техникуме, где они по-прежнему
проживали.
В бассейне начались тренировки, а в школе как всегда всякие
контрольные и прочие проверочные работы, предшествующие окончанию
учебного года. Приходились выкладываться и тут и там.
На контрольных приходилось, как обычно, решать оба варианта
заданий, чтобы успеть вовремя прислать спасительную шпору подруге,
а иначе она могла запросто завалить очередную контрольную, что не
входило в наши радужные планы.
Мы с Колькой заранее закинули удочку нашему тренеру, как он смотрит
на наше 2-х недельное отсутствие из-за поездки на отдых на море.
- Вы там только не нарушайте спортивный режим и хоть и в море, но
старайтесь побольше плавать, а то вы в середине сезона совсем потеряете
форму, которую с таким трудом только, что приобрели. А потом догонять,
хуже дела нет, - со скрипом, но Михаил Юсупович дал своё добро на
поездку. - Мне нужно чтобы вот именно сейчас вы наконец-то сделали
рывок на первые разряды.
31 мая у Алки был день рождения, и исполнялось ей 16 лет. Я ждал
её в обычном месте на углу, она задерживалась, а я тоже метал икру,
поскольку волновался со своим букетом и духами 'Ландыш', которые
она очень любила. Уж очень был я в этот момент похож на настоящего
жениха, но только бедного.
Когда она, наконец, появилась, то стала просить меня не обижаться, так
как подвыпившие гости родителей долго её не отпускали, она им играла
на пианино по их заявкам.
- Вот народ! У человека день рождения, а они заставляют её исполнять
свои желания. Они там песни тебя ещё не просили спеть, - возмущался я.
Смущённо ткнувшись губами в щеку, я поздравил с днём рождения и
пожелал ей всего самого хорошего.
-Теперь пора и паспорт получать. Кстати, я тоже всё чего–то жду, мне
уж давно нужно было его получить. Давай займемся этим вопросом и
станем наконец-то гражданами СССР, как ты любишь говорить Союза,
- договорились мы о столь важном этапе в нашей жизни.
Через несколько дней мы договорились с Колькой и Алкой наконец
сходить в паспортный стол и оформить документы на получение
советского паспорта, чтобы можно было достать его из широких штанин
и удостоверить свою личность. А так кто ты, попробуй догадайся.
Когда я заполнял бланк со своими данными, то почему-то написал
себе национальность украинец. Какой чёрт меня дернул заделаться
иностранцем, я до сих пор не пойму. Отец у меня украинец, а мать русская,
но я почему-то решил, что национальность выбирается по отцу.
В общем, когда получил паспорт, то в нем я был прописан, как украинец.
Из-за этой записи мне потом долго приходилось объяснять чекистам и
кадровикам, как могло получиться, что брат и сестра у меня русские, а я
– украинец, да ещё не бельмеса не смыслящий в украинской мове.
Зато теперь можно было с чистой совестью ходить на вечерние
сеансы в кино, где было чётко прописано на афише 'Дети до 16 лет не
допускаются'. Уже достижение! И независимо хохол ты или русский.
В кинотеатре 'Октябрь' шёл французский фильм 'Мужчина и
женщина' и мы всем классом совершеннолетних после уроков пошли
в культпоход, организованный нашим комсоргом. А после просмотра
фильма планировалось обсуждение.
Мы впервые вместе со своими одноклассницами на широком экране
смотрели фильм, в котором без всяких намёков показывали элементы
эротики. Это было сенсацией для нас и мы с затаённым дыханием
взирали на широченный экран и французов, непривычно ведущих себя
под объективами кинокамер.
По нынешним временам это, конечно, был детский лепет, а не эротика.
В то время таких откровенных сцен, как принято сейчас, наш доблестный
советский кинематограф не допускал, а если они и были в иностранных
фильмах, то самые-самые волнующие моменты просто вырезались, как
будто их и не было.
Ходить с Алкой в кино на фильмы для взрослых было с одной стороны
очень приятно - мы вроде бы как взрослые. Но мука начиналась, когда
на большом экране показывались эротические моменты из жизни героев
фильма.
Казалось бы, какое твоё дело... Сиди, и смотри, раз тебе показывают
в фильме 'Мужчина и женщина' под прекрасную мелодию Мишеля
Леграна обнажённые тела в усмерть влюблённых и страстные ласки в
постельных сценах.
Но вот именно в такие моменты я настолько терялся, краснел, бледнел,
усиленно потел и короче готов был сгореть со стыда. Словно это был я на
широком экране под софитами в любовном бреду.
Я тут же отпускал Алкину руку, чтобы не дай бог она не почувствовала моё смятение, и только когда все страсти заканчивались я снова брал её
за руку.
Ну что? Маньяк какой, что ли? Но ведь маньяк, наоборот, без тормозов,
а тут и впрямь уж слишком сильны тормоза. Вот как бы их послабить, а
то уж настоящий комплекс получается.
Обсуждение красивой французской любви, увиденной нами на широком
экране не состоялось - видимо не хватало у нас ещё воспитания для
разговоров на эти темы, а кто и просто стеснялся выражать свои мысли
вслух. И только Курочкин выдавал свои профессиональное заключения:
- А чё любовь?! Любовь она и и в Африке любовь. Там завалил негритянку
под пальму и вся любовь, а тут надо искать ещё где заваливать, квартиру
иметь сначала.
Вот, наконец, настал самый радостный день в этом учебном году.
Занятия в школе прошлый этап и мы 12 июня вечером тронулись в путь,
который начался на поезде под простым народным названием '500
весёлых'.
Почему его так окрестили, точно сказать никто не мог, но то, что он
полз, а не ехал, в этом мы убедились на своём опыте.
Эти несчастные 200 км до Туапсе он шёл почти 9 часов. Поезд
останавливался не только на каждой станции, но и на полустанках и даже
просто у каких то обычных столбов. Он всё чего-то ждал и пропускал все
встречные и поперечные поезда. Но и цены на билеты были прямо-таки
революционные, за такую мизерную цену можно было вообще никого
на море не возить, а постоять у первого столба и ночью, пока все спят,
вернуться назад. Места в вагоне были общими, весёлый народ занимал
всё свободное место старого и вонючего вагона.
Сердобольные родители напихали в наши походные сумки и рюкзаки
запасов с таким расчетом, что можно было неделю ехать на этом самом
медленном в мире поезде и есть, есть и есть, хватило бы, пожалуй, не только
до канадской границы. Чем и занялась основная масса потенциальных
отдыхающих.
Мы же с Алкой довольные сравнительной безнадзорностью в моменты
основной жрачки уходили в тамбур и там, с перерывами на осмотр
красот, мелькающих за окном, строили какие-то планы отдыха на море и
целовались, и целовались.
Суровая пожилая проводница, выполнявшая план по сбору пустых
бутылок, которые она мешками собирала в угольный бункер тамбура, пару
раз прогоняла нас, утверждая, что мы ей мешаем работать. Но нас, как
магнитом, тянуло в тамбур в это единственное место, где ночью можно
без опаски быть на свободе.
Утром, наконец, поезд дотащился до Туапсе, где мы на морском
причале пересели на катерок и последовали вверх, вдоль побережья до
места назначения нашей экспедиции.
В порту море несколько удивило меня своим загаженным видом,
плавающим мусором и мазутом. Но по мере удаления катера от мест
скопления судов и всевозможных плавсредств, оно становилось всё
больше похожим на те картинки, на которых я только и видел настоящее
море.
Тёплое летнее солнце, соль брызг на губах, морская свежесть и палуба
этого катера, напоминающая скорее шанхайский базар, чем знаменитый
флотский порядок, сопровождали нас до конца плавания.
Везде тела и телеса, кучи сумок и рюкзаков, малые дети пищат и
постоянно перемещаются во всех шести возможных направлениях.
Как только не переворачивается этот небольшой белый пароход под
воздействием этой неорганизованной толпы дикарей, жаждущих попасть
на свой необитаемый остров.
Когда катер миновал пристань Ольгинка, мои ночные предположения
о возможном использовании родительских харчей не по назначению
полностью оправдались.
По морю забегали небольшие барашки, но и на этих небольших волнах
катер начал раскачиваться в равномерном и нудном танце на воде. То там,
то здесь начали раздаваться устрашающие рычания, и в воду периодически
стал поступать корм для рыб в виде недавних запасов 'на дорожку'.
Лариске и Подшиваленко стало плоховато, и девчонки занялись
их вываживанием по палубе, стараясь отвлечь от грустных мыслей, и
успокаивали, что еще минут 20 от силы, и мы будем на месте.
Да что там Лариска! Какие мы 'мореманы', если я сам впервые
почувствовал, что я уже не на земле, а в голове и внутренностях начинается
приличный дискомфорт, и вот-вот начнутся нехорошие позывы.
Наконец наш катер ткнулся носом в гальку Новомихайловского берега.
Мы по трапу, как полупьяный бандитский десант, прямо с носа катера
высадились на так называемое необорудованное побережье местного
пляжа.
Не зря я говорил о необитаемом острове, так как нам и предстояло жить
на острове, образованным между двумя рукавами речушки со странным
названием Нечепсуга, берега которой соединялись между собой висячим
на стальных тросах и устрашающе качающимся мостиком.
Мы с помощью советов и при непосредственном участии опытного
туриста Тихона – мужа нашей Марии Егоровны натянули три палатки
под большими акациями на берегу правого рукава речки.
В маленькой двухместной палатке разместились Славка Лебедев
и Сашка Слепенчук. Во второй шестиместке - мы с Колькой, Серёга
Степенко, Максимов, Малыш. Ну, а в третьей типа персидского шатра
вместились все наши девчонки: Лариска, Подшивалка, Бучинская,
Березлева, Алка и Демьяненко.
Наша Мария со своей семьей почему-то выбрали место для своего
бивака на противоположном берегу. Может быть, это было и не 'почему-
то'. Так как с противоположного берега, где стояла их палатка, наш лагерь
просматривался идеально. Можно было сидя у себя в палатке чётко
контролировать все перемещения в нашем таборе.
В то время нам всё это было до лампочки, и мы не анализировали
всякие шпионские тонкости наших воспитателей. Нам было хорошо и
больше ничего не надо.
Побросав свои шмотки в палатки, мы первым делом побежали купаться
на пляж. У нас и в мыслях ни у кого не было про готовку обеда, тем
более что после морской болезни некоторые на пищу смотреть не могли, поскольку это вызывало ассоциации с недавней качкой на катере
Такой огромный простор с мерным шумом волн небольшого морского
прибоя, с мелкой галькой и чистой-чистой горьковато-солёной водой у
меня вызвал, ну просто, телячий восторг. А вода-то, а вода! Да в нашем
бассейне и то, по-моему, грязнее, чем эта изумительная голубизна.
Вот оно какое море с бескрайним простором воды, уходящим за горизонт.
Это ж сколько нужно проплыть, чтобы достичь противоположного берега,
которого даже не видно - мучали меня глупые ассоциации бывалого
пловца. А тут ещё вдалеке проплывал какой-то большущий танкер с бело-
красной трубой, словно подчёркивая, что возможности человека велики,
но не безграничны.
Мы с Колькой плюхнулись с разбега в эту красоту голубой воды. Я,
как дельфин выпущенный зоологами на свободу в свою родную стихию,
задельфинил 'дельфином' (стиль плавания такой) до запретного красного
буйка.
Фантастика! Да и только! До буйка-то всего ничего метров сто, а
проскочил я их в солёной воде как-то уж очень быстро и легко. Солёная
вода как бы сама держала тебя наплаву и нужно только врубать на полную
катушку свои движители в работу для перемещения.
У Кольки, кроме фотоаппарата, были с собой ласты. Хоть у него был
и не мой размерчик ноги, но я выпросил их напрокат и уже в них поплыл
тем же 'дельфином'. Тут нечего скрывать, мои одноклассники просто
рты пооткрывали.
Потом они с восхищением мне наперебой говорили, что я прямо, как
Ихтиандр, бороздил водное пространство, и вся толпа на пляже с интересом
рассматривала меня. Наконец-то и от Алки я дождался комплиментов в
свой адрес.
- Ты знаешь, я даже не думала, что так можно красиво и быстро плавать.
Я смотрю, ты не зря время на тренировках проводишь, тебе уже пора
Мастера спорта присваивать, - так она мне выражала свой восторг.
- Алл, да это же в ластах. Тут любой может так носиться, только ногами
нужно уметь правильно работать, - пытался я хоть как-то скрыть своё
смущение этими похвалами.
- Вовочка, хватит прибедняться, тут пол пляжа любовались, как ты
прекрасно плаваешь, - вмешалась Томка, которая стояла рядом.
- Ну ладно, уговорили, - подвел я свои итоги, чтобы закончить этот
смущающий меня разговор. - Вы лучше скажите, когда и что мы жрать-то сегодня будем. Кто-нибудь будет что-то готовить или мы в ресторан
вечером пойдём. А то все купаться и загорать кинулись, а я, извиняюсь за
наглость, но что-то после плавания по морям очень кушать захотелось.
Ох, и вкусной показалась примитивная пшённая каша с запахом дыма
от костра, которую приготовила Томка. После этого были назначены
дежурные пары для приготовления пищи. Он как мужик заведует костром,
дровами и водой, она готовит, а потом вместе моют посуду.
Южная ночь приходит почти мгновенно, сумерки здесь очень короткие
и темнота опускается как-то сразу. Уже через какие-то минуты на небе
зажигается небывалое количество звёзд.
Сидя на выброшенном морем вековом стволе дерева в полной ночной темноте пляжа, мы с Алкой просто были поражены картиной ночного
моря.
Ну и благодать! Из студенческого лагеря доносится песни и какие-то
несоветские мелодии оркестра. Рядом счастливые Алкины глаза и губы.
Что ещё нужно для полного счастья.
Луны почему-то на небе не было и всё сплошь чёрное, освещения на
пляже нет вообще никакого, звёзды отражаются в воде, и становится
непонятно, где кончается море и начинается звездное небо. Вот где изучать
карту звёздного неба, но нам это пока было не нужно. Мы и так достаточно
знали, где Полярная звезда, а где Малая и Большая Медведица.
Часов в 11 ночи на нас вдруг кто-то направил луч мощного фонарика,
и мы оказались окружёнными бойцами невидимого фронта, которые
так внезапно и незаметно выросли из-под земли. Это оказался наряд
пограничников, вооружённых автоматами и с собакой на поводке, который
делал обход побережья.
Вона как! Оказывается и здесь существует граница, которая охраняется
нашими зелёными фуражками. Нам, правда, они ни слова не сказали.
Но оказалось, что хождение по пляжу в то время после 23 часов было
запрещено.
Только мы с Алкой полюбовались на наших ребят в пограничной
форме, как за нами прибежала Наташка. Она очень 'обрадовала' нас
тем, что Мария Егоровна пришла проверять наш табор и недосчиталась
нас. Поэтому требовалось срочно предстать перед её очами и, наверное,
заполучить скандал за нарушение режима.
Так оно и случилось. Представ перед очами классной, мы выслушали
несколько неприятных тирад. Мы сидели вокруг костра у наших палаток
и все выслушивали наставления Марии, которые касались не только нас
с Алкой.
- Я за вас отвечаю перед вашими родителями, и будьте добры, в 22 часа
быть в лагере и никуда не отлучаться без разрешения. Вы хоть и взрослые
стали, но всё равно для меня ещё дети малые. Это только первый день
нашего пребывания здесь, а что дальше будет. Давайте жить так, чтобы
я была за вас спокойна, что с вами ничего не случится, - строго так по-матерински наставляла нас всех Мария Егоровна.
Откровенно говоря, я думал, что шуму будет гораздо больше, и нас
будут воспитывать в плане наших отношений. Но все обошлось...
С акации, под которой размещалась наша шестиместная палатка,
свешивались две длинные пятиметровые верёвки, на которых, очевидно,
прежними дикарями были устроены качели. Верёвки тянулись к огромному
горизонтальному суку, который и служил перекладиной для качелей.
Славка Лебедев залез на эту веревку и, закрепившись на ней, как Тарзан
с улюлюканьем, стал раскачиваться из стороны в сторону. Выглядело это
действо со стороны очень эффектно, почти как Бэтман, кружащийся над
землёй. Но на Марию эти Лебединые полёты произвели отрицательное
воздействие, она умоляющим голосом заставила Славку прекратить
трепать её и без того плохие нервы и прекратить свои ночные полёты.
Тогда я запрыгнул на эту верёвку и, при всём честном народе нашего
табора, на одних руках залез на самый верх, и там, зацепившись за сук одной рукой, покачался, как настоящий гиббон.
- Ну, вот…. Теперь Дугинец! Да разве так с вами доживёшь до пенсии.
А ну слезай оттуда! - волновалась внизу Мария.
-Очень хороший снаряд для развития мышц рук, - дал я свою оценку
бесполезно простаивающему устройству.
Случилось так, что вечером следующего дня у меня вдруг поднялась
высокая температура и я, как мокрая курица, лежал и метался в жару в
своей палатке.
Хорошо у Марии был с собой и градусник, и какие-то жаропонижающие
лекарства, и она, как настоящая 'Скорая помощь', вовремя прибыла и
оказала содействие. Температура зашкаливала за 39° и меня трясло, как
в лихорадке.
Наверно дорвался до моря, да и перемена климата сказалась, вот я и
оказался самым слабым звеном в нашем таборе, свалился первым.
Я лежал и страшно потел после порции лекарств, и словно проваливался
в забытье, укрытый заботливыми руками наших девчонок и закутанный
тёплыми одеялами.
Когда сознание возвращалось, то я слышал тихий разговор около нашей
палатки, это у костра сидели и переживали за меня наши ребята вместе
с Марией. Я слышал, как она говорила, что я очень здоровый и сильный
парень, вон как лазает по канату на одних руках, и, что организм сейчас
переборет простуду, всё будет хорошо.
Бесшумной тенью в палатку заходила Алла, но я сквозь забытьё
ощущал её присутствие рядом и возвращался из своего провала, видел
её встревоженное лицо и, пытаясь улыбнуться, говорил ей, что всё скоро
пройдёт, и опять пойдём с ней купаться, но слабосилка брала своё, и я
опять проваливался в какую-то пустоту.
Только на следующий вечер я очнулся и, как воскрес - не было ни
температуры, ни пота, только небольшая слабость и страшно болела
нижняя губа, её сильно раздула опухоль.
У человека индикатором его здоровья всегда было лицо. На лице, как
на самом нежном и слабом месте, всегда находят свой выход болезни
и недуги. Так и у меня сильная простуда нашла слабое место и вышла
наружу не где-нибудь, а именно на губе.
Я вышел из палатки и, как ни в чём не бывало, попросил у девчонок
что-нибудь поесть. Сколько радости они выразили по поводу моего
воскрешения и кормили, и поили меня у костра сразу за два дня и на
будущее.
- Алл, смотри, что творится, - сказал я и вывернул вперёд распухшую
нижнюю губу. - Что делать теперь? Ведь совсем некстати такие болячки,
даже не поцелуешься по-человечески.
Она внимательно посмотрела на мою оттопыренность и выдала прямо
медицинским термином:
- Да, абсцесс большой, но не смертельный. До свадьбы заживет.
- А когда она будет? - прикинувшись дуриком, спросил я.
- Ну, минимум, как только через два года, а максимум пока не
просматривается, - смеясь, ответила Алка.
На следующий день мы уже купались в море, и я плавал до буйков и обратно, словно ничего со мной и не произошло.
Пляж пос. Новомихайловский лето 1965 года
Когда мы сидели с ней на пляже и мирно, ничего не подозревая,
вели свои обычные беседы, к нам подкрался Колька со своим ФЕДом и,
окликнув нас, щёлкнул затвором. Мы не готовились к этой внезапной
съёмке, и вышли без прикрас, в натуре.
Южное солнце – коварная штука и поэтому с ним нужно обязательно
считаться, а мы об этом в то время мало что знали. Загорали себе и
загорали, сколько заблагорассудится. Я то ладно, к солнцу привыкший, а
вот Алка со своим германским загаром.
В общем, когда вечером пришли с пляжа в свой лагерь, она почувствовала,
что обожгла кожу на груди над лифчиком. Мазали и кремом, и сметаной,
но это мало что дало. Назавтра у неё это место представляло собой
настоящий большой волдырь.
Теперь я сидел в палатке у её постели и вздыхал, что, к сожалению,
ничем помочь не в состоянии и остаётся только на словах выражать своё
соболезнование.
Кожа облезла и я представлял какую же боль она бедолага испытывала.
На этом месте ведь очень нежная кожа, а она стала представлять собой
сплошную рану.
Но на следующий день мы опять ходили загорать и купаться, только
своё обожжённое место она прикрывала полотенцам.
Море всё так же вызывало у меня небывалый восторг и особенно,
когда волны прибоя с шумом вылетают на берег и с шуршанием гальки
скатываются назад, утратив свою энергию.
Я стал кататься на волнах. Встаёшь спиной к идущей на тебя большой
волне, а в момент ею прихода, подпрыгиваешь. Волна несёт тебя на своём
гребне прямо на берег, ты, как бы, катишься на её гребне.
Раз - другой всё получалось складно и красиво. Но один раз зевнул и не
подпрыгнул в момент прихода волны. Масса воды мгновенно сбила меня
с ног, и, перевернув вверх ногами, врезала личиком в прибрежную гальку. У меня был полный рот мелкой гальки и все волосы в песке.
Только тут я представил на своём месте простого обывателя. Ну,
просто обыкновенного человека, а не пловца. Ведь для него это бы точно
кончилось трагедией.
Это меня, свободно ориентирующегося в воде с всегда открытыми
глазами и владеющего дыханием, так долбануло о дно, а что бы могло быть
с другим. Такая огромная силища скрыта в волне, кажущейся абсолютно
безобидной с берега. Ну, ужас, да и только! Оказывается море тоже нужно
уважать, а иногда и просто бояться.
Поскольку Алке не желательно было жариться на солнышке, то мы
иногда сидели с ней в тени на бережке нашей речушки. А в этот день мы
с ней кашеварили на наш табор.
Костер горел и булькал в котле кипяток для первого. Все ушли на
пляж, а мы сидели в тени своей огромной акации и, как обычно, болтали
о всякой всячине и в перерывах целовались, поскольку губа моя, как ни
странно, быстро заживала.
Бывает иногда такое ощущение, что вот просто чувствуешь на себе
чей-то пристальный взгляд. Почувствовал это странное ощущение и я,
когда целовал Алку среди бела дня.
Вот прямо нутром чую, что кто-то смотрит на нас, но как ни странно
вокруг никого. И тут меня осенило, что на окошке двухместной палатки
натянута белая сетка и только там может находиться этот соглядатай, чей
взгляд я словно ощущаю на себе.
- Алл, ты ничего не чувствуешь? У меня такое ощущение, что кто-то
нас прямо сверлит своим взглядом, - поделился я своими подозрениями.
- Вов, да никого в палатках нет, все ушли на море, я сама видела, -
попыталась меня успокоить Алла.
Я встал и, подойдя к палатке, в которой жил Леба и Слепенчук, отвязал
свёрнутый клапан окна и задёрнул его. Бережёного бог бережёт. Теперь
моя душа была спокойна, и я мог выражать свои чувства без посторонних глаз.
Лебедев Слава и Слепенчук Александр
Я оказался прав на все 100. Вечером у костра Леба, кстати, его за язык
никто не тянул, сам рассказывал мне.
- Сижу в палатке... Ну, думаю, никого нет, можно и закурить. Закурил,
но на всякий случай подсел к окошку, чтобы дым тянуло наружу. Глядь,
а там… Сима с Алкой целуется во всю. Прямо, как настоящие... Как в
кино! Ну, я решил посмотреть, а тут ты подходишь, и клапан задёрнул. Я
и понял, что выдавать себя сейчас никак нельзя, а то ещё обидишься, чего
доброго, - словно какой-то анекдот рассказывал Леба, стараясь, чтобы его
никто, кроме меня, не слышал.
Леба с Сашкой, оказывается, втихаря иногда покуривали у себя в
палатке, хотя остальные наши пацаны никто этим не занимался.
Вечером в субботу прошёл слушок, что все девчонки решили всей
толпой сходить на танцы в студенческий спортивный лагерь, который
находился совсем рядом. Основоположниками этой идеи были Наташка
и, по-моему, Лариска. Нашим музыкантам не терпелось приобщится к
цивилизации питерской интеллигенции.
На танцы так на танцы. Надели брюки, которые мы уже забыли, когда
последний раз использовали, и рубашонки и, с благословения Марии,
не девы, конечно, а нашей классной, почти всем табором пошли в свет
студенческой демократии.
Народу набежало, словно со всего побережья собрались все дикари, да
и сами студенты в полном составе. Здесь, конечно, это вам не там.
Настоящий ВИА исполнял настоящую живую музыку, под которую вся
эта пестрая толпа выделывалась, как только могла. Здесь никто ничего
никому не запрещал, поэтому танцевали и твист, чарльстон, рок-н-ролл и
бог весть какие неизвестные мне танцы.
Потряслись и оторвались здесь вдоволь и мы. Мы с Алкой в этой толпе
потеряли наших таборских и поэтому путешествовали по этому морю
танцующих самостоятельно.
Странное чувство собственника не давало мне покоя - на мою подругу
косились волосатые студенты и так и норовили пригласить, ангажировать
и увести. Ну, как тут в такой обстановке оставаться спокойным.
-Алл, пошли отсюда. Тут эти волосаны тебе покою не дадут. Скачут,
как марионетки, что им своих девок не хватает, – пытался я увести её с
этого разгула южных танцевальных страстей.
-Вовочка, ну давай ещё немного потанцуем. Где ещё можно послушать
такую музыку и танцевать всё что хочешь. А на этих волосатых ты
внимания не обращай, я ведь с тобой и ни с кем из них танцевать не
собираюсь, - как могла в свою очередь уговаривала меня Алка.
Я понял, что ей здесь очень понравилось, и мы продолжали трястись
в общей массе ликующего студенчества, которое умело грамотно
отрываться в минуты своего отдыха. Они себя вели достаточно раскованно,
целовались взасос абсолютно без стеснения, обжимались и кокетничали,
что для нашего почти сельского взора было особенно непривычно. Но
мы не пялились на все эти прогрессивные молодёжные новшества, мы
отдыхали по-своему.
Впечатлений было предостаточно и от самих музыкантов, которые лобали на своих гитарах-досках, и от разноликой толпы студентов, среди
которых были даже негры и какие-то иностранцы.
В 23 часа, как было указано вышестоящим руководством, все прибыли
в свой табор. А потом мы ещё долго делились, сидя у костра, своими
впечатлениями от всего услышанного, увиденного и потрясшего
наше детское воображение из образа жизни современного питерского
студенчества.
Хорошее время летит всегда быстро и незаметно. Мы так все сдружились
и стали понимать друг друга. Ведь нигде так вместе ещё побывать не
приходилось. Мария наша была довольна, что у нас в классе основалась
настоящая дружба.
Тем же путём, но только в обратном порядке, загорелые и с массой
новых впечатлений от путешествия и моря возвратились мы по своим
домам.
Наконец-то дома в своей привычной обстановке, где нет постоянного
шума морского прибоя, а простая кровать показалась мягкой, словно под
тобой не матрац, а большая перина.
Мать сразу со своими волновавшими её вопросами. Как и чем питались,
уж больно похудел за эту двухнедельную поездку.
Рассказал, что очень мне понравилось Чёрное море, и очень интересно
было с нашими одноклассниками. Что и кашеварили сами и посуду мыли
тоже сами, и никто за нас ничего не делал.
На следующий день мы с Колькой предстали перед тренером и
доложили, что прибыли без замечаний, а спортивную форму блюли и
поддерживали, как могли.
- А это мы сейчас проверим, как вы блюли свою спортивную форму, - с
подтекстом обрадовал нас Михаил Юсупович.
После разминки он и точно устроил нам контрольный проплыв на
время, чтобы убедиться насколько мы выбились из своей обычной колеи.
Но, в общем, то получилось нормальное время, всего то на две секунды
похуже, чем в лучшие времена. Но шеф, был бы не шеф, если бы всё
равно недовольно не сказал:
- Сейчас работать надо на всю катушку, а не отдыхать на курортах
Чёрного моря.
- Будем стараться, Михаил Юсупович, - выпалили мы с Колькой, и
пошли тренироваться дальше.
В конце тренировки теперь вместо 'салочек до умопомрачения и до
упаду' разворачивались ватерпольные баталии. Мы ставили ворота,
оставленные нам после чемпионата и носились по водному полю с мячом
уже на уровне любителей этой игры.
Поскольку Колька плавал брассом, то стал прекрасным вратарём нашей
сборной команды по водному поло. На воротах он стоял нормально и
стойко защищал три штанги ворот от посягательств мяча противника.
Своими длинными руками он намертво перекрывал большую часть
ворот, а когда выпрыгивал из воды на летящий в ворота мяч, то казалось,
что он просто отталкивается своими скрытыми в воде конечностями об
дно. Хотя до дна там было сантиметров 50 даже для его роста.
Здесь в бассейне на тренировках я сразу почувствовал себя в своей тарелке, все знакомые физиономии наших пловцов и пловчих сразу
настраивали тебя на тяжкий труд во имя рекордов нашего спорта.
В группе появились какие-то новые девчонки, которых раньше не
было, и они явно проявляли излишний интерес к нашим персонам. Они
сделали нам с Колькой комплимент по поводу нашего морского загара и
тут же успокоили, что с помощью хлорки в нашем бассейне через неделю
мы ничем не будем выделяться среди них.
Колькины ворота всегда на замке
Мы проходили с Алкой около танцевальной площадки парка у летнего
кинотеатра 'Победа', откуда доносились мелодии оркестра со знакомыми
ритмами румбы.
- Вова, пошли на танцы зайдём. Потанцуем! - предложила Алка.
Меня словно током прошибло это предложение, и я начал соображать,
как ей сказать получше, что я просто панически боялся этих мест скопления
бандитских рож. Что на танцах существует армянская и разные прочие
группировки, которые и были там хозяевами жизни.
- Алл, как бы тебе сказать... Понимаешь... - подбирал я слова, чтобы не
выглядеть в её глазах трусом.
- Откровенно сказать, я боюсь таких сборищ, - пролепетал я.
- А что там за сборище? - непонимающе спросила подруга.
- Когда мы были пацанами, то часто пропадали в этом парке. То
военный оркестр слушали в лектории, то в 'Победу' в кино лазали через
забор. А иногда и, сидя на деревьях, смотрели на эти самые танцы. Там
такая... фигня творится. Понравилась смазливая девушка какому-нибудь
армяшке - всё, он от неё не отстанет. А парня, если начнёт защищать свою подругу, просто выводили за ворота и в кустах молотили до полусмерти.
И милиция не могла помочь.
- Вовочка, ты что боишься? - уколола подруга в самое больное место.
- Да, боюсь, - честно признался я. - Но боюсь я не за себя. Я за тебя
боюсь. Армавир - это вообще какой-то бандитский город. Я тоже хочу
танцевать с тобой, но танцевать без страха за тебя. Ты меня, конечно,
можешь позорить, что я трус. Но мне за тебя страшно.
- Ладно, успокойся, уже и я не хочу на танцы, - внесла ясность Алка.
- Я еще раньше столкнулся с этими гадами. Мы часто ходили в кино
в 'Армалит'. Купишь билет и ждёшь начало сеанса. К тебе подходит
маленький армянчонок и требует денежку на мороженое. Я его оттолкнул,
а он лезет и набивается на драку. Этих пацанов называли 'тянушки'. Я
его двинул, а в этот момент из-за угла выходят несколько парней лет по
16, и давай тебе лепить по роже. Ты пошто, гад, малыша обижаешь?
У меня до сих пор в глазах стоит парень, которого убили на танцах в
ДК 'Армалит'. Мы случайно вечером проходили мимо. Красивый парень
лежал на асфальте около выхода из зала, у него из уха текла маленькая
струйка крови. Они его, сволочи, хотели ударить шилом в висок, но попали
в ухо. А рядом на земле сидела и выла в истерике его девчонка. Такое в
жизни не забудешь. Да и сколько случаев было на этих танцах, - слушала
мой 'утверждающий к жизни' монолог Алка.
Любимым местом нашей вечерне-ночной стоянки был наш Армянский
скверик, всего в 30 метрах от моего дома.
Темнота…, хоть глаз коли. Ни один фонарь, ни в жизнь там не работал и
поэтому вечером в сквере собиралась одна шпана и влюблённые парочки.
Хорошее соседство, не правда ли?
Нет бы, как люди, сели на лавочку, но мы почему-то предпочитали стоять
у заборчика, и в обнимку, прижавшись друг к другу и к заборчику, могли
стоять так и целоваться до очередного великого потопа или апокалипсиса.
Так моднее сейчас придумали.
Вдоль забора сквера росли кусты, которые всегда были аккуратно
подстрижены и они представляли собой как бы второй, но только живой,
забор вокруг сквера. В темноте тёплой южной ночи, здесь в сквере многие
парочки более смелые и раскованные располагались не на лавочках сквера,
а прямо под этими кустами на траве, ну чем тебе не Эдем.
Мы погуляли с Алкой по своему привычному маршруту, равному
протяжённости сквера улицы Розы Люксембург, и с наступлением темноты
заняли свою обычную стоянку у забора сквера. Только успели произнести
несколько слов, как прямо из-под кустов за моей спиной раздался низкий
голос какого-то мужика:
- Слышь, чувак! Пи...уй-ка ты отсюда. Что тебе места мало?
- Вась, да что они тебе мешают? – это уже в нашу защиту прозвучал
полупьяный голос его подруги, скрытой забором кустов.
Фу, как не хорошо выразил мужик своё желание. Нестандартный
лексикон резанул мой слух. Но тут ведь была моя обожаемая со своим
восточногерманским воспитанием. Рыцарские чувства вспыхнули не на
шутку. Ну, ладно, ещё 'чувак'. Чувак и чувиха это были в Армавире почти
узаконенные в обиходе обращения.
Я точно не знал, что делать в такой пикантной ситуации, но увёл Алку
с этого места подальше и долго не мог прийти в себя от стыда за наш
бандитский город.
- Вов, ну чего ты всё так переживаешь? Что я мата не слышала, - вовремя
выручила и успокоила меня Алка.
- Где это ты могла слышать такой армавирский мат, в Германии, что ли?
- поинтересовался я, приходя в себя.
- К сожалению и там, за кордоном, живут русские люди, а где русские,
там и мат русский, - сделала она свой вывод.
Теперь мы с Алкой уже научились целоваться просто профессионально,
и иногда в порыве нежности я забывался, и нахальная рука сама касалась
её груди или выпуклости попки. В такие моменты я словно пораженный
током мгновенно приходил в себя и отдёргивал руку от тёплого бугра на
теле. Откуда мне, придурку, было знать, что эти прикосновения ей могут
быть приятны и что существуют какие-то эрогенные зоны.
Я всё мерил своими провинциальными идиотскими мерками и полагал,
что она может подумать обо мне что-нибудь не так. Я просто не мог
позволить себе разрушить своими же руками это настоящее счастье моей
первой настоящей любви.
Ну, бывает же, что если ты дурак, то это надолго. Поэтому за всё время
наших встреч, я так и ни разу не позволил себе прикоснуться к этим
волнующим меня местам. И только по ночам в юношеских эротических
снах мне дозволялось гладить и ласкать всё её тело и все запрещённые
наяву нежные места.
Наша любовь с Алкой сделала меня намного взрослее. Хотя у всех
влюблённых на глазах всегда надеты розовые очки и всё им видится в
розовом цвете, я стал понимать, что такое забота и страх за дорогого мне
человека.
Я понял, что такое ревность и, что за любовь нужно порой тоже
бороться и иногда получать по физиономии. Стал откровенно ненавидеть
таких ловеласов и бабников типа нашего бывшего одноклассника Лёши
Остроушко. Этак эти гады перепортят по своей глупости всех наших
хороших девчонок.
Я стал понимать, что все хотят быть счастливыми, но малейшая ошибка
и знакомство, и любовь, отданные Остроуху, могут кончиться трагедией
в жизни глупенькой и жадной до любви девчонки. Ведь у Лёши на лбу не
написано, что он простой дятел с простыми обезьяньими инстинктами, и
что ему не нужна душа, ему нужно только красивое тело.
Я не пророк и свои чувства к таким людям напоказ не выставлял.
Трагедия случилась сама собой.
Лёша с пацанами нашёл где-то на Кубани снаряд. Любознательные
пацаны любят оружие. Но чтобы его любить, его нужно знать. Лёша,
бахвалясь перед своими друзьями, вывинтил взрыватель снаряда и без
особой осторожности стал ковырять его какой-то железкой. Ржавевшая
со времен войны железяка рванула и сделала своё дело, для чего и была
предназначена.
Я встретил Остроушко на улице Кирова недалеко от дома, в котором он
проживал. На первый взгляд он был всё тем же гордым Донжуаном. Только вот правый глаз теперь неподвижно блестел простым обыкновенным
блеском оконного стекла из-под розовых шрамов на брови. Правая рука,
одетая в чёрную кожаную перчатку, под которой скрывался протез, была
несколько прижата к правому боку и была неподвижна при ходьбе.
Он, конечно, браво поздоровался и, как обычно, заулыбался, сверкая
золотом своей фиксы, культурно изрекал вежливые слова приветствия. Но
смотреть на бывшего элегантного бабника было непривычно, и жалость
так и пёрла из меня.
- Боже мой, это и есть наш Остроух?! Хорошо хоть живой остался. Вот
только до любви ли ему теперь и до баб ли?- только и успел подумать я,
пожимая левую руку протянутую Лёшкой.
Говорить он тоже стал несколько замедленно, как бы задумываясь над
тем, какое слово подобрать следующее. Для приличия я постоял с ним
несколько минут и потом пораженный и удручённый такими переменами
в облике нашего одноклассника пошёл своей дорогой.
Жалкий вид покалеченного совсем молодого парня, пусть и
недолюбливаемого мной по причине его дурных наклонностей, ещё долго
стоял перед глазами. Казалось бы, войны уже давно нет, а пацаны сами
так и ищут приключений на свою задницу.
В начале августа к нам в бассейн на тренировку пришёл Алик Станкевич,
раньше мы его в группе называли Альпоном, он тренировался вместе с
нами.
Альпон был одет в форменную одежду военного моряка, но на левом
рукаве белой форменки были нашиты две золотистые галочки, что означало
второй курс. Он был высокий и стройный парень, примерно одинакового
роста с Колькой и эта красивая морская форма была ему очень кстати.
Мы, естественно начали его расспрашивать, что это за форма такая и
где он учится. Он разделся и поиграл вместе с нами в водное поло и по
старой памяти в наши коронные салочки до упаду.
Альпон рассказал, что учится в Ленинграде в Высшем военно-морском
училище имени Фрунзе на штурманском факультете, перешёл уже на
второй курс, а сейчас в отпуске. Стал расхваливать свою училищную
команду по плаванию и водному поло и уговаривал поступать на
следующий год в это старейшее в Союзе училище, которое, оказывается,
было основано ещё Петром I. Мы про такое услышали впервые.
Говорил, что при поступлении хорошим пловцам при сдаче
вступительных экзаменов дают значительные послабления и есть вполне
реальные шансы поступить и выступать за сборную команду училища.
Почему-то только мы с Титом навострили уши и внимательно его
слушали, остальным его уговоры были до лампочки, так как никто не
собирался становиться военным.
Тит уже имел одну попытку поступления в речное училище в Астрахани
после восьмого класса. Он тогда, ничего нам не говоря, исчез среди лета на
две недели, а когда получил два шара по первому же экзамену–диктанту,
то приехал назад домой и раскололся в своей тайной попытке, рассказал,
где это он пропадал.
Правда, тоже жучара, сначала сказал, что он по конкурсу не прошёл,
хотя и успешно сдал все вступительные экзамены. А уж потом, когда мы его прижали своими расспросами: как же это он сдал экзамены, что
ему вдруг не хватило баллов, то он рассказал про двойку по диктанту и
моментальное отчисление из абитуриентов.
Вполне возможно, что именно эта беседа с Альпоном и недавнее
катание на волне Чёрного моря и послужила зародышем мечты о моей
будущей профессии военного моряка.
А пока до окончания школы был целый год впереди, и лето ещё не
кончилось, хотелось заниматься и делать простые привычные уже,
нескучные дела и не задумываться о будущем, о своей судьбе.
Вот все говорят Судьба, Судьба. А что такое Судьба? Да в принципе
это и есть твоя жизнь, которую ты проживаешь. Прожил день и узнаешь,
что тебе преподнесла сегодня твоя судьба.
Хочешь её изменить – сядь и распланируй её себе наперёд, на всё твоё
будущее, а потом только выполняй эти планы. И проживёшь свою жизнь,
так, как ты её себе распланировал, а не как тебе уготовано судьбой,
которая течёт самотёком со своими превратностями. Но ведь это будет
такая скучная жизнь, когда ты всё наперёд знаешь. Сомневаюсь, что
можно так неинтересно жить, тут ведь точно волком завоешь, а ещё чего
доброго на суицид потянет.
До конца лета осталось совсем немного времени и тренер всё подгонял
время и вместе с ним нас. Он ведь обещал нам, что мы непременно
поплывём под кандидата в Мастера. Но и у меня, и у Тита, и Кольки время
как будто зациклилось на одних и тех же цифрах. 1 минута 5 или 6 секунд
и ну, никак не сбросить мне эти вредные секунды, как будто наступил
какой-то предел физических возможностей.
- Возможности человека, в том числе и физические тоже безграничны,
- успокаивал нас Михаил Юсупович. – Главное не терять уверенность
в себе и трудиться, как неграм. Вот преодолеть этот последний свой
моральный тормоз и дальше вы у меня все Мастерами спорта станете.
Подумаешь 5 секунд!
Он приносил на тренировки киноплёнки с записями техники плавания
чемпионов мира того времени, и мы подробно изучали на замедленном
показе все незаметные на первый взгляд тонкости в гребке рукой и в
работе ног и туловища.
Эта техника плавания потом отрабатывалась на практике, но пока всё
равно время для меня замерло почти всегда на одной и той же цифре 1
минута 5 секунд.
Одновременно с кролем он начал меня натаскивать на плавание
дельфином и я, вспоминая Ихтиандра, здорово ему завидовал, техника
плавания у него была просто идеальная.
Впервые я узнал, что такое дистанция 1500 метров, это нужно было
проплыть во всю силушку 30 бассейнов или ровным счётом 15 сотен. Шеф
решил проверить нас на выносливость таким вот изуверским способом.
На стенке у стартовой тумбы стоял Валерка Герасимов, и он мне считал
количество соток, которые осталось проплыть. Когда я делал поворот, то
он мне кричал, сколько их ещё осталось впереди.
Ощущение, конечно, неописуемое... Когда силы тебя уже оставляют
и приходиться выжимать всё, что остаётся, но плыть, плыть и плыть. В голове только одна мысль крутилась:
- Тут хоть бы дотянуть последние сотни метров, какое уж тут время.
И так обессиливший бездумно рубишь руками и ногами уже какую-то
ставшую тугой, как кисель, воду, а Гера тебе на повороте кричит:
- Осталось пять!
- Мамочка родная, это всего то только километр проплыл. А ещё пол-столько же корячиться. Где же на это сил напастись? – пессимистично
работает мысль, а тело делает своё дело.
Доплыл, куда я денусь, и время запомнил – 24 минуты с копейками.
Результат не ахти, но зато гордость так и распирала, что я не сломался
и выдержал это испытание на выносливость. Интересно было бы знать,
сколько килограммов веса я сбросил за гонку, на которой в нашей группе
вообще даже никто не специализировался. Уж больно велика дистанция.
Снова в школу, в последний свой год обучения, как не отдаляй это
событие, но как-то незаметно пришло 1 сентября и с ним выпускной
класс.
Ёлки-палки! Дожил до выпускного класса! Не хотелось и думать, о
том, что в 1966 году во всех школах Советского Союза выпускными были
сразу два класса и 10-е и 11-е. А это значит, что в институты и прочие
учебные заведения конкурсы абитуриентов будут тоже в два раза больше,
и твои шансы поступить уменьшались тоже сразу в два раза.
Неужто последний год - последний класс...
В школу мы все пришли весёлые, у всех море впечатлений о проведённом лете и масса новостей, о которых хотелось поделиться с друзьями. Пацаны
подросли, загорели, отдохнули и можно было продолжать последнюю
битву за знаний багаж.
Все заметно повзрослели, а наш Серёга Степенко вытянулся и по росту
догнал даже Кольку, но у него по-прежнему оставалось наивное детское
личико пятиклассника, а остальные точно тянули на роль выпускников.
Напоследок нас загнали в тёмный полуподвальный класс с решётками
на окнах, но с портретом Ильича на стене, всё как полагается.
На этот раз мы сели на последнюю парту с другом Колькой, так вместе
просидели весь 10 класс. Не знаю, кто мне сделал эту фотографию, но на
ней я ещё пока улыбаюсь в окружении Слепенчука, Максимова, Лебедева,
Алки, Березлёвой и Томки Демьяненко.
После уроков первого дня занятий мы с Алкой, как обычно, пошли
домой, и всё было прекрасно и ничего не предвещало никаких потрясений.
Но когда мы миновали мой дом и шли дальше по Комсомольской, то она
вдруг, как-то даже переменившись в лице, сказала:
- Вов, ты не ходи меня дальше провожать. Я больше не буду с тобой
встречаться. Ты только на меня не обижайся. Хорошо?
Я ушам своим не поверил, и переспросил:
- Что ты сказала?
-Я сказала, что мы больше не будем с тобой встречаться, - как-то
неестественно повторила Алка.
Ну, точно как пыльным мешком меня сзади кто-то ударил по башке,
до меня не доходил смысл этих слов. Она забрала у меня свою папку с
учебниками и пошла дальше к своему дому.
- Алл, ну подожди! Куда ты побежала? Что объяснить по-человечески
не можешь? Что с тобой случилось? – с полуидиотской улыбкой пытался
я удержать её.
- Я всё тебе сказала. За мной не ходи, - и она решительно зашагала
дальше.
Только сейчас я понял, что вот тут прямо на улице, вот именно в этот
момент я потерял любимого человека, ни за что, ни про что. Не знаю,
как меня не хватила кондрашка, но мир вокруг моментально стал каким-то серым и невзрачным, и солнечное небо вдруг тоже потемнело. Я, как
чурбан с глазами, не соображая куда иду, пошёл в обратном направлении
и оказался дома.
Пришёл домой и прямо в одежде завалился на кровать и, устремив
в потолок, неподвижный взгляд, пролежал часа два. Спасло только то,
что мне нужно было бежать на тренировку, а это для меня было святым
делом.
Мать заметила моё ненормальное состояние и заставляла обедать, но я
сказал, что не хочу, и убежал на стадион.
Физические нагрузки на тренировке немного успокоили меня, но ровно
настолько, чтобы только ориентироваться в окружающей обстановке и
начать переваривать свою личную трагедию.
- Что же могло случиться, - всё недоумевал я. – С моей стороны никаких
глупостей не было. Она ведь сама твердила, что очень любит меня. Если
разлюбила, то могла сказать, а тут просто сказала, что больше не будем встречаться.
Вот тут и пришлось познать это гнилое состояние отвергнутого
любимой девчонкой, я долго ещё не мог прийти в себя. Ровно месяц я
находился в таком подвешенном состоянии. Какая там гордость!?
Я бегал за ней и, как последний слюнтяй, канючил перед ней, просил
хоть что-нибудь объяснить. Я практически ничего не мог есть, только пил
чай и молоко, и это, не смотря на приличные физические нагрузки на
тренировках. Похудел бедолага, как мумия.
По вечерам я уходил в город и бесцельно слонялся по тем местам, где
обычно мы с ней бывали, в надежде увидеть девушку своей мечты. Я
гладил рукой тот забор у армянского скверика, где была наша привычная
стоянка. Стоял на тех канализационных люках, на которые мы с ней
всегда запрыгивали вместе с детской призрачной мечтой, что это принесёт
нам счастье. Как жить дальше я себе не представлял, без её поцелуев и
объятий. В общем, я не узнавал себя самого.
В классе она сидела на моём ряду всего то через одну парту и я, как
ненормальный, сверлил её затылок сзади своим взглядом и думал, думал,
конечно, не об уроках.
Немного очухался я от этого ужасного для меня потрясения и
любовной хандры только к Новому 1966 году. Первый раз мы решили
собраться с одноклассниками дома у Наташки Бучинской и вместе
отметить наш последний школьный Новый год. Скинулись на продукты
и винцо, девчонки наши приготовили не хуже матерей закуски и накрыли
красивый стол. Набрали любимых пластинок с песнями и модными
мелодиями. Наши массовики-затейники Леба и Слепенчук обеспечили
винные потребности компании по своим меркам.
Наташка, Подшиваленко, Лариска у нас были музыканты, поэтому
была и гитара. Было весело и непринуждённо, пели дурацкую 'Арию
голодных' из оперы 'Дайте пожрать' и всякие другие песни, танцевали и
просто дурачились.
А твист танцевали до упаду под понравившуюся всем мелодию 'На
мосту'. Когда пластинка подходила к концу, кто-нибудь переставлял
иголку проигрывателя в начало мелодии и мы как, заводные с батарейкой
Энерджайзер, которая работает дольше всех, твистовали дальше.
Весёлые и жизнерадостные мы лобали никому непонятную почангу
под зажигательную мелодию модной всегда 'Читаногу чучу'. Откуда нам
было знать, что в этой песне только и был один-единственный вопрос
'как проехать на Читаногу?', а остальное всё зажигательный бразильский
ритм.
Я никогда не выпивал, а здесь Сашка с Лебой уговорили нас с Колькой
выпить водочки, что мы и сделали. В голову мгновенно ворвалось облако
розового тумана и по всем конечностям разлилось тепло и нега. Все и
всё вокруг стало таким милым и любимым, внезапно улетучилась куда-то
моя тоска по несчастной любви.
Новогодняя эйфория была приподнята винными парами и сигаретой,
опять же по-дружески предложенной теми же лицами. Так постепенно и
настроение поднялось, и печаль куда-то улетучилась.
Здесь в этой тёплой компании я впервые увидел счастливые глаза своего друга Кольки, уж очень они мило ворковали вместе с Лариской. По-моему
это было настоящее счастье моего друга. Я был так рад за него, за то, что
у него такая классная подруга. И чего он раньше всё помалкивал? Вот
тихарило!
Спасибо девчонкам. Лариска, Наташка и Танька растормошили и
заставили танцевать и песни попеть, и оказалось, что жить можно и
помирать совсем нам рановато.
Потом пошли пройтись по ночному городу и долго провожались, то
одних, то других. Теперь я уже не мёрз и не стеснялся, у меня было модное
пальто, которое продал мне мой друг Сатеро.
С Титом мы договорились, что будем подавать документы в училище,
в которое нас так настойчиво уговаривал поступать Альпон.
Но когда мы побывали в военкомате и начали расспрашивать, что и как,
нам по-русски и вполне доходчиво объяснили, что помочь они нам ничем
не могут, так как на это училище у них разнарядок не бывает, и нам самим
нужно делать запрос в училище, и самим же отправлять туда документы.
Только медицинскую комиссию нужно пройти в нашем военкомате, а то
может быть мы кривые и убогие, и только зря проездим туда и обратно.
На наш запрос из Военно-морского училища имени Фрунзе нам с Титом
прислали правила поступления, где всё было написано понятным языком
и нам оставалось только действовать потому, что документы нужно было
отправить уже в конце апреля.
Когда я сказал своим родителям о своей затее, то мать меня сначала
начала отговаривать. Ей видимо не хотелось, чтобы я становился военным
и был всю жизнь зависимым от кого-то и не принадлежал себе.
Потом оба родителя всё-таки одобрили мой выбор. Однако, мой дед
вместо хотя бы моральной поддержки заявил мне, что я не поступлю в
это училище, поскольку это старинное элитное училище и туда берут в
основном всех блатных из семей морских династий, а я, дескать, простой
обыватель и рожей не вышел. Ну не вышел, так не вышел.
Из школы нужны были характеристики для поступления в училище,
в том числе и комсомольская, поэтому в классе все уже знали, куда я
собираюсь поступать.
Ну, а в горкоме комсомола, когда узнали, что мы будем поступать в
военное училище, нам выдали исторический документ, который назывался
'Путевкой' в жизнь. Только почему-то ни один комсомольский бюрократ
не удосужился поставить в них хотя бы номера.
В моём личном архиве сохранился этот уникальный документ, поэтому
я привожу для потомков его точную копию. Комсомол даже в таких делах
кое-что в то время решал и эта бумага свидетельствует о том, что мне
доверяют, а это зачастую дорогого стоит.
Когда мы с Титом проходили медицинскую комиссию в нашем
военкомате, то, конечно, очень волновались. Тит всё время перед заходом
в кабине терапевта сосал лимон, утверждая, что это снижает давление.
Но оказалось, что не помогло, и врач сказал ему, что у него давление
на верхнем пределе. У меня же давление было 130/60, а когда замерили
после нагрузки, то он стало нормальным 120/75, и врачи пояснили, что
это повышение от волнения и ничего в этом страшного нет.
Путёвка в жизнь
Получив долгожданную справку с заключением комиссии о годности
по состоянию здоровья к поступлению в военно-морское училище, мы
собрали в кучу все требуемые документы, и в конце апреля отослали
их в Ленинград. В этот перечень кроме всяких характеристик, справок,
биографий и прочего входили копии табелей успеваемости за 9 и 10
классы.
Вот когда я впервые задумался о том, что нужно было до того
засучивать рукава со своей учёбой, так как у меня за 9 класс были две
тройки: по русскому и немецкому языкам. Но после драки кулаками не
машут, поэтому думать надо было раньше и учиться получше, а не дурака
валять. В общем, мы с Титом славно поработали над своей проблемой, но
главная была впереди – это сдать школьные экзамены.
На улице стоит настоящее лето, а я, как проклятый, сидел над учебниками
и готовился к экзаменам. Единственно, что успокаивало, то, что я такой
умный не один, а все выпускники находятся в одинаковом положении.
На медаль я не претендовал, но раз была поставлена глобальная цель, то
нужно было её добиться во что бы-то ни стало.
Друг мой Колька поставил себе цель поступить в Кораблестроительный
институт и тоже в Ленинград, и я совсем не сомневался, что он поступит.
Наш Колька умный череп, который очень прилично соображал во
всех точных науках. Да к тому же он уже заранее начал готовиться по
математике по каким-то специальным программам и билетам. А чего
меня чёрт дёрнул поступать не вместе с ним, а именно в это училище, я и
сам до сих пор не пойму.
10 лет в школах, которых я в общей сложности поменял 5 штук, это
же большая половина нашей ещё совсем юной жизни. А важность этого отрезка жизни – от букваря до познаний законов материи и строения атома,
от детских салочек на перемене до споров, с той же Лариской и другими
девчонками, о нравственности и неприличности поступков Курочкина,
предложившего переспать с ним одной из наших одноклассниц. Школа
сделала из нас людей.
Мой любимый 10-в под сенью цветущих каштанов 12 мая 1966 г.
И вот кончается эта привычная жизнь, в которой встретил и первую
любовь и вообще стал почти настоящим и сильным мужчиной со своими
убеждениями и взглядами на жизнь.
Ну как тут не жалеть приобретённую дружбу с учителями и
одноклассниками, которых может быть видишь в последний раз. Как не
жалеть, что мы с Колькой никогда больше не будем сидеть вместе на своей
'камчатке' и даже на тренировках больше не будем встречаться.
Жаль, но жизнь и время движутся только в одном направлении и, не
смотря на теорию относительности такого учёного черепа как Эйнштейн,
ещё никто не научился, да и вряд ли когда научиться, возвращать его
назад.
12 мая 1966 года в нашем Армянском сквере, в котором пролито много
потов на физкультуре, под тенью цветущих каштанов и кленов, мы
сфотографировались в первый и последний раз почти в полном составе.
И до сих пор эта фотография вызывает у меня скупую мужскую слезу
ностальгии по прекрасному прошлому и замечательным дням моей
юности, проведённых в этом коллективе нашего 10-в класса.
Экзамены я сдал, да сдал так, что многие удивились и в том числе
я сам. Почти все пятёрки, но на итоговые оценки за 10 класс это ведь
мало повлияло, и в моём аттестате красовались две позорные тройки: по
литературе (не по русскому) и по астрономии.
Ну, уж по астрономии – это действительно был позор. Чёртов 'Иван
в квадрате' - Сидоров, который с пристрастием вёл у нас этот предмет,
никак не мог подумать своей флотской башкой, что губит будущего
коллегу-моряка, который в своё время будет знать эту науку, как свои пять
пальцев и в 100 раз лучше его.
Выпускной вечер прошёл торжественно, но не очень памятно для меня.
Мать пошила мне новый чёрный строгий костюм, и я, почти как жених на
выданье, выступал на вечере в новом костюме и даже в галстуке. Галстук
я, конечно, снял сразу после торжественного вручения аттестатов и
официальных поздравлений. Мне всё казалось, что он душит и не даёт
нормально дышать привыкшему к свободе человеку.
На вечере кто хотел, тот конечно и выпил крепко, так как сердобольные
родители запасли на этот случай и водочки, хотя разрешалось только вино.
Я выпил немного вина и вместе со всеми танцевал и ополоумевшими от
свободы глазами уже по-другому смотрел на мир и друзей.
Мы много танцевали с Томкой Демьяненко и вспоминали совместную
учёбу и почти год, проведённый за одной партой. Она обещала писать
мне письма, когда у меня на новом месте всё стабилизируется, и я буду
знать свой адрес.
С трепещущим сердцем от охвативших чувств я станцевал последний
вальс и танго с девушкой своей мечты и пожелал ей всего наилучшего в
жизни и обязательно поступить в Политех.
Любовь во мне к ней ничуточку не угасла, а разбуженная близостью
этого дорогого для меня лица, её запахом волос, так и подмывала
погладить гладенькую щёчку и поцеловать любимые глаза. И не сделать
это для меня было равносильно подвигу. Мы попрощались с Алкой, как
хорошие друзья и обещали не забывать свои первые чувства никогда. Ну,
для меня то оно понятно, а вот как это могло выглядеть с её стороны…
На выпускной вечер почему-то не пришла Лариска, Колька ходил
мрачнее тучи, но со мной не делился своими переживаниями, хотя страдал
от одиночества вместе со мной. С Ларкой случались иногда непонятные
бзики, но на выпускной-то можно было прийти и с бзиком. Такое бывает
один раз в жизни. А может быть они поссорились...
Часа в 4 ночи мы потопали на Кубанский мост, чтобы встретить
утреннюю зарю на природе, а не в душном актовом зале школы. Погода
нас не подвела, и мы смогли стоя на мосту, своими глазами посмотреть,
как поднимается из-за горизонта наше основное светило, дающее жизнь
всему на Земле. Своими золотыми лучами оно словно возвещало нам
новую эру во взрослую жизнь.
Потом долго прощались и давали всяческие обещания, что никогда друг
друга не забудем, и, по возможности, будем встречаться в новой жизни.
По сути, это была моя первая полностью бессонная ночь.
А утром глаза слипались, словно у китайца, и нестерпимо хотелось
побыстрей добраться до своей кровати и вырубиться, чтобы снять с себя
остатки прошлой нервотрёпки, а проснуться в новой для меня взрослой
жизни.
Ещё до выпускного вечера мне пришёл вызов из училища, в котором
было чёрным по белому написано, что я должен прибыть 16 июля в Высшее
военно-морское училище им. Фрунзе по адресу: г. Ленинград, Набережная
Лейтенанта Шмидта 17 для сдачи вступительных экзаменов.
Прощание в бассейне для меня тоже имело огромное значение. Ведь
я расставался со своими бойцами от большого спорта и уважаемым
тренером, которые стали для меня друзьями и товарищами.
Вся группа пловцов была выстроена на плацу по большому сбору. Шеф
держал целую речь, в которой выразил уверенность в том, что мы и там, в
суровых северных условиях, не подведём Армавирскую школу плавания
и все-таки станем Мастерами спорта.
Он вручил нам квалификационные книжки спортсменов, где
были указаны наши достижения в плавании и спортивные разряды,
а также выпускную фотографию 1-го выпуска Армавирской Детской
специализированной школы водных видов спорта. Потом все окружили
нас с Титом, совсем как героев космоса, и желали удачи при поступлении.
От тёплых слов и выражения таких симпатий в наш адрес, мы с Витькой и
сами уже не верили, что мы действительно уезжаем совершенно в другую
жизнь и прощаемся навсегда со своим спортивным детством.
Маринка и Валя, девчонки-пловчихи из нашей группы, напоследок
совсем осмелели и стали упрашивать меня дать им мой адрес, обещали
даже писать письма. Надо же! Я и не замечал, что я для них раньше
представлял какой-то интерес. Вот, оказывается, был невнимательным
и даже понятия не имел, что кое-кто сохнет без моего внимания. Чего раньше-то молчали, как рыбы, а тут заговорили сразу дуэтом, послезавтра
мне уже уезжать.
Первый выпуск пловцов спортивной школы. Июнь 1966 год.
-Пока мой адрес Советский Союз, г. Ленинград. Я ведь и сам его ещё
толком не знаю. Если хотите, давайте ваши, а я потом напишу вам свой,
- нашёл я выход из создавшегося положения, чтобы не обидеть девчонок,
смотревших на меня, как на своего кумира.
Адреса-то я взял у них. Но зачем они мне?
Страницы 1 - 12 из 12
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
Важное
