- Ну да! Что я сюда специально поглазеть на баб спозаранку прибежал.
Ты мне карту сделай, а потом продолжайте свои изыскания, - поторопил
я бабников, хотя… и сам был не прочь полюбопытствовать на небывалые
формы заморских девиц.
- Ну, это ж надо! Рассказывают они мне - случайно они настроились на
частоту телеграфного агентства!
Карта была уже у меня в руках, но интересно было, что там дальше
полезет из под пляшущих по бумаге перьев и на что способны заморские
порнушники.
- Сима, ты давай, дуй на свою вахту и не мешай нам работать. Тебя там
твой штурман ждёт, - издевался надо мной Моня.
Пришлось бежать на ГКП, а то хватится меня штурман или вахтенный
офицер, а я тут заторчал с этими фотографиями.
'- Интересно все-таки, как это на таком расстоянии передаются
фотоизображения, да ещё такие забавные и необычные для взора
курсанта', - соображал я, взбудораженный в такую рань такой заграничной
невидалью.
Как-то вечером, возвращаясь с вахты в свою монашескую обитель,
я вдруг увидел в тамбуре у нашего трапа огромную кучу наваленной
резины. Похоже, что кто-то покромсал спасательный плот.
Поднялся шум и гам, прибежал старпом и замполит, но какая сволочь
порезала спасательный плот ПСН-10, уже не найдёшь. Из плота пропал
неприкосновенный запас, который обычно лежал в каждом плоту: бутылка
спирта, шоколад и сухари. Сам же плот был проткнут ножом в нескольких
местах.
Какой-то матрос решил разжиться бутылкой 'шила', но по своей
серости он и не подозревал, что плот может срабатывать автоматически.
Видимо, он дёрнул за пусковой линь, и плот стал надуваться прямо
здесь в тамбуре под трапом. Плот, естественно, стал разворачиваться
под действием сжатого воздуха и занимать итак небольшое жизненное
пространство тамбура, матроса стало прижимать к трапу. С перепуга
он стал махать ножичком и, порезав плот в нескольких местах, спустил
воздух, чем избежал участи пленника, зажатого под трапом.
Мы с Генкой, обсуждая эту тему, пришли к выводу, что сделать это
мог только боец из боцманской команды. У них всегда в кармане были
боцманские ножи, и только они имели доступ к плотам и могли знать, что
там лежит НЗ.
- Вот сука, спасательный плот порезал. Ну и матрос на флоте пошёл!
Из-за бутылки спирта и нескольких шоколадок! А вдруг тонуть начнём,
на целых 10 человек кому-то не хватит мест. Из-за каких вот недоносков
придётся барахтаться в воде и погибать не за понюшку табаку, - возмущался
Анциферов, и, как только мог, по-архангельски поносил нечистого на
руку злодея.
- Да ты не каркай! Погибать он собрался. Мы на самом новейшем
корабле советского ВМФ. Тебя уж точно подберёт соседний БПК, да и
не утонешь ты... Такие, как ты, не тонут, - пытался я угомонить не в меру
возмущённого соседа.
- Уж не намекаешь ли ты, Сима, что только говно не тонет, - вдруг выдал
свою догадку Гена.
- Ну, как ты мог подумать такое? Гена, мы же культурные люди, а ты
про дерьмо, - не удержав предательского хохота, продолжал я.
Тот что-то бурчал и проявлял недовольство по поводу не тонущих
предметов.
- Гена! Кончай заводиться! Ложись спать, тебе на вахту в 4 часа вставать,
а ты тут меня обличаешь в том, о чём сам надумал. Я ведь тебе такого не
говорил, - окончательно прервал я Гену.
Так и до местного конфликта и крупной ссоры недалеко.
Матроса, выведшего из строя спасательное плавсредство, конечно,
начальникам вычислить так и не удалось. Но замполит провел среди
личного состава партийно-политическую работу по поводу бережного
отношения к аварийно-спасательному имуществу корабля и морального
облика строителя коммунизма. На том история и закончилась.
22 апреля на корабле, находящемся в северной части Атлантики,
было объявлено праздничным днём. В честь 100-летия со дня рождения
В.И.Ленина в столовой личного состава было организовано торжественное
собрание, на котором командир Звездовский с замполитом Патласовым
в докладе отметили значение этого исторического события для нашей
Родины и всего прогрессивного человечества.
В конце своей речи замполит сказал нам всем потрясающую новость.
Все участники маневров 'Океан' за успешное проведение мероприятий
на учении будут представлены к правительственным наградам в виде
медалей 'За воинскую доблесть' в честь 100-летия со дня рождения
В.И.Ленина.
Для меня это было, бесспорно, хорошей новостью. В училище перед
нашим убытием на практику Куликов подал представления на эту медаль
только нашим круглым отличникам и вообще суперкурсантам, коих из
роты набралось всего человек 6. А у меня была самая натуральная двойка
за экзамен, да ещё и по общественной науке. Какая уж тут медаль! Я и
не думал, не гадал, но получилось всё само собой, и мне тоже перепадает
медалька.
Вот только думать об этой пересдаче экзамена становилось всё
тревожнее и не очень-то хотелось. Время незаметно двигалось вперёд, а
я, прочитывая иногда по вечерам не более трёх листов учебника, засыпал
над классикой политэкономии под равномерное покачивание корабля. Уж
очень трудно шло освоение этой науки здесь в корабельных условиях.
На корабле был праздничный обед и ужин тоже в честь этого великого
события. Помощник по снабжению, вчерашний старший лейтенант
Мотылёнок на наших глазах преобразился в 'капитана'. По поводу этого
знаменательного события он на радостях проявлял все свои меркурьевские
способности, а также мастерство своих кулинаров.
На столах были жареные пирожки, салаты и винегреты, соки и жареная
картошка, мясо и прочие фантазии корабельных коков.
Под патриотические мелодии песен и маршей по корабельной
трансляции всё это поглощалось личным составом за обе щеки с
превеликим удовольствием.
Сам Мотылёнок, возгордившись своими добрыми делами и блестя
новыми погонами, носился по столовой и напрашивался на благодарности
и комплименты от любимого личного состава, давно не видавшего такого
изобилия за своими столами.
Вечером, несмотря на походные условия, был концерт художественной
самодеятельности и демонстрация фильма 'Ленин в Октябре'.
Северная Атлантика это вам уже далеко не Средиземное море и даже
не Балтика. Хмурые низкие облака, гонимые холодным северным ветром,
и свинцового цвета волна с белой пеной на гребешках наводили тоску, и
заставляли надевать на себя тёплые тельники, а иногда и ненавистные для
курсанта кальсоны.
На палубе ветер пробирал до самых костей, а снежные заряды добавляли
в местный пейзаж некое подобие зимы и какие уж тут полёты авиации.
Лётная братия изнывала от тоски и слонялась, как неприкаянная,
по кораблю и, по-моему, сильно переживала за свою вынужденную
бездеятельность и никчёмность.
Врубая иногда на переходе станцию 'Орион' мы нарочно распугивали
потенциальных подводных агрессоров. Заслышав посылки станции,
которые гремели на пол-океана, натовские подводные лодки разбегались
с нашего пути, не желая попадать в расставленные кораблями сети.
Да и гоняться за лодками без поддержки вертолётов было бессмысленно,
поэтому контактов с лодками в Норвежском море у нас практически не
было.
Командир крейсера и комдив начали готовить отчёты по выполненным
мероприятиям на учении 'Океан'. Наш Родионов тоже хотел иметь один
экземпляр этих документов, чтобы прибыть в училище не с пустыми руками.
Эти материалы отчётов на нашей противолодочной кафедре
представляли огромный интерес для наших преподавателей, которые
в это время разрабатывали новый документ для флота под названием
'Наставление по боевой деятельности разнородных противолодочных
сил'.
В этом хитром документе излагались тактические вопросы и
рекомендации по поиску и слежению за подводными лодками вероятного
противника при взаимодействии разнородных противолодочных сил.
Меня и Славку Лепаева Родионов назначил главными писарями.
- Ну что, товарищи курсанты! Я вам поручаю очень ответственное
задание. Нужно передрать все отчётные документы по манёврам 'Океан',
а я потом эти материалы отправлю в училище.
- Это бесценные материалы по тактике использования разнородных
противолодочных сил. Родина вас не забудет! Вперёд, я думаю вас учить
уже не надо, - дал нам краткий инструктаж наш полководец. – Только
прошу учесть, что вы работаете с секретными документами.
Каждый божий день в свободное от вахт время мы приходили к
своему руководителю в каюту, где по нескольку часов подряд скрипели
перьями и переписывали из 'Журнала боевых действий' в его секретные
рабочие тетради все события, происходившие при поиске и слежении за
иностранными лодками.
Поскольку этот знаменитый журнал вели мы сами, то и разбираться
с этой писаниной нам было просто. Родионов закрывал нас в каюте на
ключ на всякий пожарный случай, чтобы мы не сбежали куда-нибудь с
секретными документами под мышкой, а сам частенько уходил по своим
делам.
Жил он в двухместной каюте для лётного состава и мы со Славкой
разглядывали удобства этого люкса.
Переборки и подволок каюты были отделаны светлым декоративным
пластиком, большой прямоугольный иллюминатор, открывающий вид на
простор океана. У двухъярусной койки, завешенной зеленоватой шторой,
находилась раковина умывальника, и висел самый настоящий кондиционер.
Ну, так жить можно хоть все три месяца! Даже кондиционер!
- Слав, а ты не знаешь, кто это нас заложил Родьке? Откуда он узнал, что
у нас с тобой почерк хороший, - спросил я у Лепаева, когда мы, высунув
от стараний языки, писали в тетради свои документальные данные
исторического похода.
- Да никто и не закладывал. Родя пошёл, взял этот журнал и спросил,
чей это почерк. Ему и нарисовали наши координаты, - вполне логично
объяснил Славка.
- Сейчас он и все схемы маневрирований заставит нас чертить. Нам
ещё этого только не хватало, - с тоской предвкушал я дальнейший объём
наших работ.
- Да, нет! Он уже Прилища этим нагрузил. Толя там уже пописывает
плакатными пёрьями. Там этих схем тоже до чёрта. Молодец Родя! Всех
пристроил работать, а сам, небось, диссертацию в училище накатает по
этим материалам, - сделал свой вывод Лепаев.
В начале мая, числа 5-го мы добрались наконец-то до Североморска и
встали всей своей армадой на рейде.
Здесь на севере нашей страны ещё лежал снег, и только-только начинало
попахивать весной и приближением конца зимы.
Только тут в Североморске раскололся Юрка Сидоров и поведал нам,
что у него в Полярном служит его отец. Сидоров старший был контр-адмиралом и командиром дивизии подводных лодок. Имея такую
поддержку в лице Юркиного бати, мы могли бы запросто посмотреть на
современные атомоходы и полазить по их отсекам на экскурсии.
Но вместо организации экскурсии на атомоходы Сидор в первый
же день прибытия в Североморск помахал нам ручкой. За ним пришёл
командирский катер под флагом командира соединения, и он, произнеся
лишь одну только фразу 'Гуд бай, мужики', укатил на этом катере на
несколько дней домой к папе с мамой, которые очень соскучились по
своему чаду.
Приближался День Победы и все засуетились с подготовкой к
торжественному построению и подобию парада в честь этого события.
Крейсер есть крейсер. И ему по штату даже был положен свой духовой
оркестр. Правда оркестранты были весьма своеобразны и далеко не
походили на настоящих холёных музыкантов. Так. Лохи. Зачуханые
пацаны из боцманской команды и других корабельных служб.
Дирижёр самостийного оркестра маленький усатенький мичманок
отдавался весь своему дополнительному на крейсере делу. Он безутешно,
прямо в себе, переживал мелодию, и, размахивая руками, походил прямо
таки на Кшиштофа Пендерецкого, исполняющего свои авангардные, но
мало кому понятные сонорики.
Раздувая для апломба свои резиновые щёки в огромные шары, и
нагнетая воздух в свои мундштуки, музыканты нещадно фальшивили, при
этом не подавали виду в своей несостоятельности. Но наши привыкшие ко
всему уши совсем не реагировали на фальшь некоторых несознательных
трубачей.
Нам было главным - слушать бой огромного барабана, на котором
чётко наяривал молоденький боцманёнок, и в такт ему чеканить шаг об
поверхность полётной палубы.
Оркестр выдувал медь из своих сверкающих на солнце инструментов,
а экипаж крейсера вышагивал по полётной палубе торжественным
маршем.
Уникальная возможность проводить парадные тренировки прямо на
палубе корабля была только у нашего крейсера. И старпом гонял экипаж,
стараясь не упускать такую возможность, пытался за это короткое время
добиться от парадной коробки равнения и чёткости шага.
Праздники на флоте уважают, но достаются они тяжким трудом
и изматывающими тренировками. Любое мероприятие на флоте
сопровождается многократными проигрышами и тренировками
торжественных построений и прохождений.
Поэтому, когда начинаются торжественные мероприятия, у всех его
участников возникает только одна упрямая мысль 'Скорее бы это всё
кончалось!' А сам праздник пролетал за этой суетой и беготнёй быстро и незаметно. Вроде бы и был праздник, а вроде бы и не был.
Вечером, после окончания все парадной суеты и митинга, проходящего
у причалов, где стояли корабли, нас отпустили в увольнение в город.
Североморск того времени был небольшой заурядный городок, но по
сравнению с Видяево, это был уже своеобразный центр цивилизации
Северного флота.
Конечно, теперь мы, как временные жители северной столицы,
примеряли всё относительно своего Питера. Возможно, поэтому и наши
требования были несколько завышенными.
Но что касается базирования и обеспечения кораблей здесь всё было
устроено отлично, немножко послабее, чем в Гибралтаре.
Жилые дома были вполне похожи на настоящие городские жилища.
Здесь были двухэтажная почта с телеграфом, магазины, кинотеатр
'Россия', школа, стадион и даже памятник северному оленю, который
напоминал своим рогатым присутствием, что мы находимся далеко за
Полярным кругом и широта здесь почти 70о.
Мы побродили по городку, сфотографировались у самых знаменитых
местных достопримечательностей, а больше делать здесь было нечего,
кроме как, всей своей курсантской толпой завалиться в ДОФ на танцы.
У входа в здание Дома офицеров стоял офицерский патруль и мы, при
виде их красных повязок, несколько оробели и призадумались.
А что если нам сейчас дадут отмашку и от ворот поворот, мы ведь ещё не
офицеры, а всего лишь главные старшины. Да ещё к тому же мы являлись
нарушителями формы одежды. У нас не было с собой шинелей, и мы
вырядились здесь, среди зимы, в свои любимые бушлаты и бескозырки.
Но, к нашему удивлению, на нас даже никто внимания не обратил, и
мы беспрепятственно оказались в злачном месте отдыха офицерского
состава.
Важное
Важное
Важное
Важное
