Дом офицеров после корабельного железа с постоянной качкой
показался нам сущим раем. Буфет, в котором нам нечего было делать
из-за отсутствия денег, поразил нас своим отнюдь не корабельным
ассортиментом спиртных напитков и закусок. И даже пиво здесь было.
За столиками восседала флотская офицерская братия сверкающая
золотом парадных тужурок и немногочисленных наград на груди. Шумное
веселье и звучащая музыка придавала настроение праздника и необычной
новизны флотского коллектива.
Облизываясь и вспоминая всех святых, мы вынуждены были идти в
танцевальный зал, где на паркетном полу в вальсе 'На сопках Манчжурии'
скользили первые самые смелые пары.
Тут-то мы и забыли и про пиво, и про прочие финансовые неурядицы,
поскольку такого цветника увидеть здесь на окраине Земли, ну просто не
ожидали.
Наряженные в эффектные открытые платья и благоухающие дорогими
ароматами дамы с кавалерами и без них наполняли зал. Столько красивых
и молодых женщин!
Непривычные курсантские глаза разбегались в разные стороны, а
запахи исходящие от этого контингента просто кружили головы. Дамы
были тоже не прочь пообщаться с молодыми и голодными, да к тому же трезвыми, курсантами и, не теряя времени и нисколько не тушуясь,
приглашали самых видных наших бойцов.
- Сима, что встал как пень? Хватай любую. Тут полно незамужних
дев, да и любая замужняя никогда не откажется от нашего брата, -
инструктировал мимоходом Федя, заметив мою растерянность.
- Как тут их разберёшь? Это ведь жёны офицеров. Нарвёшься на жену
какого-нибудь каплея и заполучишь скандал, - пытался я объяснить свою
нерешительность.
- Ну, ты и карась! Приглашай ту, на которую смотришь и все дела. Потом
разберёшься. Главное не бздеть! Она тебя и накормит, и напоит, и спать
уложит, - продолжал давить на мою психику опытный бабник.
Я и пригласил ту, на которую глазел, как ненормальный. Стройную
брюнетку, с красивой высокой причёской и огромным декольте небесно
голубого платья, которая стояла у входа в зал. Бодро тряхнув головой,
как заправский поручик, но еле выдавив из себя единственное слово
'Разрешите', я повёл её под руку в танцующий народ.
Я танцевал с ней и чувствовал, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и моё
сердце выпрыгнет из-за воротника моей форменки. Стоило чуть опустить
глаза, и сразу взгляд мой упирался в разрез декольте, где вздымалась белая
грудь, теснящаяся в плену модного платья. А лёгкий запах женского пота
и дорогих духов лишал меня и без того скудного красноречия.
И я молча, прижавшись к её великолепию тела, танцевал, так и не
решившись произнести ни единого слова. А когда танец закончился, к
нам подбежал усатый ухарского вида старший лейтенант, и, произнеся
убийственный 'Пардон', увёл свою жену от меня, как от фонарного
столба.
Я встал в сторонку, дабы не мешать толпе, беспардонно кующей своё
счастье, и ударился в свою глупую привычку - рассматривать окружающих
меня людей.
Тепло и упругость тела, слегка прижавшегося ко мне сзади, я
почувствовал даже через сукно своих флотских брюк. Думая, что я кому-то
мешаю, я сделал небольшой шаг вперёд. Но через несколько секунд в мои
брюки снова упёрлось мягкое тепло женского тела. Тут уж я оглянулся.
Позади меня в полуоборота стояла, прижимаясь ко мне своей кормой,
пышная и усердно обработанная косметикой дама бальзаковского
возраста.
Она лукаво подмигнула мне и ласково заулыбалась. От таких нежностей
я зарделся, как аленький цветочек, и вообще потерял дар речи. Меня
хватило только на то, чтобы сделать несколько приставных шагов от этого
места.
'Матка боска, да она же мне в мамаши годится', - промелькнуло в
моем оторопевшем сознании.
Разумеется, дама была значительно моложе и красивее нашей бабы
Веры из курсантской столовой. Но начинающая увядать былая стать и ярко
накрашенные кокетливые глазки выдавали стерву из местного бомонда.
- Симочка, ну ты точно придурок! Баба сама тебя снимает, а ты
покраснел, как школьник. Иди и геройствуй с ней. У такой мамульки ты
будешь, как у Христа за пазухой, - начал меня позорить Федя, который, оказывается, видел этот не лучший эпизод из моей жизни.
- Федя пошёл ты в задницу со своими проповедями. Она мне в матери
годиться. Мне блевать от этого блядства хочется. Иди сам с ней и ублажай
её за бутылку и жратву, - нагрубил я своему другу, как только смог, чтобы
он, наконец, отстал от меня.
Трезвому, как стёклышко, на таких увеселительных мероприятиях не
место. Он ведь своими трезвыми глазами видит слишком много огрехов
и пороков нашей прозы жизни, и от этого становится не совсем весело
среди всеобщего веселья. А когда глаза немного залиты, всё видится
совсем в другом и розовом цвете.
'- Небось, жена какого-нибудь начинающего лысеть каптри, типа
нашего штурмана с крейсера, который по полгода пашет где-то на боевой
службе, а она тут желает молодого и здорового тела, – размышлял я под
звуки полонеза Огинского. - Бр-р-р, не дай бог, у меня так сложится в будущем семейная жизнь'.
- Сима, ты чего это загрустил? – подлетел ко мне Моня с румянцем во
всю щёку. – Мы тут с Рариком пивка по-пролетарски замазали. Так стало
хорошо, что и на корабль возвращаться не хочется.
- Что-то не везет на хороших баб. То замужем, то ещё что-то не так. А
вот старушки на меня клюют. Страшно, аж жуть, что делается на белом
свете, - выразил я своё огорчение Моне.
- Тебе бы сейчас стаканюгу вмазать и в бой. Все бы бабцы были на одно
лицо, причем такое красивое, что тебя бы за уши не оттащить было, - ещё
один советчик давал свои советы, приобретённые за долгую жизнь.
- А на корабле, наверное, макароны по-флотски на ужин Мотылёнок
забацал, - произнёс присоединившийся к нам вечно голодный Прилищ,
мечтательно глотая слюну.
- Всё, мужики, хорош развратом заниматься! Барказ будет у причала в
23 часа. Всё, пошли на причал, и никому ни на какие проводы местного
бабья не ходить, - оборвал наши мечты о флотских макаронах наш
старшина класса Красновицкий.
Ночной рабочий барказ доставил нас на крейсер, и оказалось, что
Прилищ был прав – на ужин действительно были макароны 'по-
флотски'.
Нам, конечно, ничего поесть не оставили и пришлось ложиться спать
прямо на бурчащий голодный желудок. Но зато в ушах стояли звуки марша
'День Победы' и вальсов оркестра Дома офицеров, а перед глазами всё
ещё мелькали роскошные вечерние платья дам, вращающихся в бальных
танцах на паркетном полу танцевального зала. Ну, где ещё среди моря
увидишь такие положительно впечатляющие для курсантских глаз
картинки.
18 мая корабли двинулись в обратный путь в свой родной Севастополь.
Мы уже были на подходе к Норвежскому морю, когда на корабле произошло
очередное ЧП.
Старпом, чтобы занять личный состав, и отвлечь экипаж от качки,
сопровождающей нас, затеял очередное учение по защите от оружия
массового поражения.
Учение было в самом разгаре, аварийные партии едва успевали заделывать условные пробоины и тушить бесконечные пожары, возникшие
в результате ядерного удара, нанесённого противником в этом районе.
Радиоактивное заражение 'зашкаливало', и в отсеках корабля
проводились дезактивационные работы. Все люки и двери были намертво
задраены по тревоге, и перемещения по кораблю были запрещены.
Учение шло к финалу, и мы с Цубером стали пробираться по
коридору сквозь задраенные люки и двери в офицерский отсек к своему
руководителю практики. По трансляции раздалась команда:
- Начать транспортировку раненых и поражённых!
Мимо нас по коридору на носилках матросы несли мужика, одетого в
клетчатую рубашонку и спортивные штанцы. Он неестественно стонал,
что-то причитал и отчаянно махал руками.
- Во мужик даёт! Ген, смотри, как у него классно получается роль
поражённого радиацией, - с усмешкой показал я на носилки. – И где
только таких артистов набрали.
Мужика отнесли в медицинский отсек, а мы рванули дальше по коридору.
Минут через 5, когда мы уже сидели в каюте Родионова и выслушивали
его очередной инструктаж, по трансляции командир корабля объявил:
- На корабле скончался представитель промышленности Николаевского
завода. Корабль срочно возвращается в Североморск.
Мне стало как-то не по себе за совсем недавние слова в адрес этого
умирающего человека, да и вообще покойник на корабле настроения
никому и никогда не поднимал.
- Вот чёрт, а я то думал это он так артистично изображает предсмертные
судороги облучённого радиацией, - смутившись, поведал я коридорную
историю Родионову.
Потом выяснилось, что представители промышленности, дабы
скоротать скучное время пребывания на борту, ещё в Североморске
закупили изрядную партию спиртного.
От такой скуки, когда на корабле тебе делать нечего, не только завоешь,
но и запьёшь, что они исправно и делали. Но, сердце пожилого человека не
выдержало такой алкогольно-штормовой нагрузки, и отказалось работать
в этих экстремальных условиях.
Корабль лёг на обратный курс, врубил ход 28 узлов, и мы понеслись на
такой приличной скорости в недавно покинутый Североморск.
Над кораблём на ветру развивался приспущенный до половины
военно-морской флаг, что означало, что на борту находится покойник.
Странно, но весь экипаж перешёл на общение меж собой на пониженный
тон в разговорах, и все старались больше помалкивать. На всех довлел
покойник, находящийся в холодильной камере и дожидавшийся своей
доставки на берег.
Я впервые столкнулся со смертью человека в походных морских
условиях. Ведь по моим наивным детским понятиям человека, умершего
или погибшего на корабле в море, почему-то обязательно должны были
хоронить только в море.
Обязательно зашивать в брезент и привязывать к ногам тяжеленную
железяку. Потом, на построении всего экипажа под похоронный марш
Шопена или гимн, зашитого в мешок покойника, накрытого военно-морским флагом, сбрасывали в его могилу – морскую пучину за борт.
Но на деле оказалось всё совсем не так, как это представлял себе я.
Котлы крейсера работали на полную катушку. Корабль на такой
скорости вибрировал и скрипел на волне неспокойного и холодного
моря, а за кормой расстилался широченный белый кильватерный след,
постепенно поглощавшийся бушевавшими волнами.
На полных парах крейсерских силовых установок мы вернулись
в Североморск и выгрузили покойника на берег для отправки тела в
Севастополь малой скоростью.
В тот же день мы вышли в море вдогонку 'Комсомольцу Украины' и
'Отважному'.
Наш вечный спутник на учениях 'Гарри Вуд' типа 'Нокс'
Как только мы обогнули мыс Нордкап, к нам в хвост пристроился
американский фрегат типа 'Нокс' под названием 'Гарри Вуд'. Очевидно,
его задача сводилась к слежению за нашими действиями, с чем он успешно
справлялся на протяжении всего перехода до самого Средиземного моря.
25 мая мы уже в строю кильватера вместе с нашими кораблями
преодолевали дыбящиеся волны Норвежского моря.
Холодное море, касатки и киты, свинцовые воды и снежные заряды,
посыпающие крейсер, заставляли с тоской вспоминать ласковое и лазурное
Средиземное море. Ужасно хотелось среди этой холодной суровости
настоящего тепла и более ласковых порывов тёплого южного ветра.
Приближаясь к вероятным районам боевого патрулирования натовских
подводных лодок, наши корабли перестраивались в поисковый ордер, и
крейсер врубал на полную катушку подкильную ГАС, а когда позволяла
погода, в воздух поднимались вертолёты. Начинались длительные поиски
подводных лодок по ходу нашего продвижения в южные широты.
Приёмники американской системы 'Sosus', установленные на дне
Фареро-Исландского противолодочного рубежа наверно содрогались
от внушительных ударов посылок нашего 'Ориона'. Они ведь не были рассчитаны на приём таких ужасно громких шумов посреди океана.
На память о манёврах 'Океан' с комсоставом крейсера
Однако... разведка наших конкурентов в этом районе работала отлично,
и было очевидно, что командиры лодок получали предупреждения о
проводимом нашей армадой поиске, и, несмотря на работу вертолётов
своими поисковыми средствами, удача редко сопутствовала нам.
За весь переход в северной Атлантике нам удалось получить
кратковременные гидроакустические контакты всего лишь с двумя
американскими подводными ракетоносцами, которые как ни юлили, но
всё же попались в нашу поисковую полосу.
С подходом к Бискайскому заливу в начале июня мы выполнили все
запланированные мероприятия на этот северный переход. Теперь дело
оставалось десятое – правильно отчитаться и документально закрепить
все достигнутые большим трудом успехи на бумаге.
На 90% все отчётные документы были готовы, и наш Родионов уже
потирал свои руки от удовольствия, когда держал в своих руках первую
большую синюю папку материалов с отчетом о действиях сил на манёврах
'Океан'. Оставалось немного доработать второй том этого труда, и
Родькина диссертация была почти в кармане.
Настроение у комсостава было повышенное и Родионов уговорил их
увековечить это крупное мероприятие фотографией на память с курсантами
ВВМУ им. Фрунзе прямо на полётной палубе нашего крейсера.
А когда фотограф запечатлел наши физиономии на фоне командиров,
сидящих в первом ряду, и они, о чём-то оживлённо переговариваясь,
удалились в сторону ГКП, наш Гого упросил фотографа заснять для
истории будущих командиров будущих крейсеров. И сам захватил
центральную композицию на вращающемся корабельном кресле, а нам
оставалось только пристроиться рядом.
Каждому участнику манёвров 'Океан' была вручена памятная
фотография, которую творчески сработал наш Толя Прилищ совместно с корабельным фотографом.
Будущие командиры будущих крейсеров на полётной палубе
Ну, а чтобы эта самостийная корабельная награда была настоящим
документом, а не филькиной грамотой, на её обороте красовалась
корабельная печать, заверяющая подписи командира корабля Михаила
Звездовского и его заместителя по политчасти Олега Патласова.
Важное
