Тамара быстро накрыла на стол нехитрую закуску, и я выставил Жану
бутылку военно-морского шила, настоянную на апельсиновых корочках.
Уже после второго стопоря неразбавленного спирта у Жана развязался язык,
и он на правах почетного гостя с раскрасневшимся, но до невозможностей
умным лицом стал делиться со мной своими глубокими знаниями слесарного
дела.
- Запоминай на будущее..., - передавал мне свои глубокие знания
отопительной системы опытный человек. - Но, ты, вот только мне объясни
одно - зачем ты стал откручивать гайку?
- Хотел сделать так, чтобы моя батарея была горячей полностью, а не на
половину. Ты же сам видел, сколько там грязи было, как в пробке. Вы эти
батареи наверно ни разу в жизни не продували.
- Не продували... Но ведь ты бы все равно эту грязь не вымыл оттуда.
- Я думал, что там не грязь, а воздух стоит в пробке.
Выпроводить раздобревшего Жана удалось только в одиннадцатом часу
вечера. Я сунул ему полбутылки апельсинового настоя, и он пошлепал
своими желтыми полуботинками к себе в котельную, продолжать обогревать
наши дома.
Служба коммунальная под названием домоуправление сработала
неожиданно для меня молниеносно и уже через три дня мне выставили
счет за мое самоуправство в отопительной системе и залитые две комнаты,
расположенные подо мной.
Техник домоуправления принесла мне с доставкой на дом акт и смету
предстоящих ремонтных работ, в которую были включены материалы и
стоимость ремонта, даже замена какой-то филенки значилась в ней. И хотя
я и не представлял, что такое филенка, но безоговорочно тут же отдал 67
рублей и получил взамен квитанцию о расчете.
С выходом корабля из ремонта совсем неожиданно начался новый
учебный год. А раз с 1 декабря начался новый год, то Михневич собственным
росчерком пера в моем корабельном ЖБП поставил мне задачи по боевой
подготовке на 1973 учебный год.
ЖБП это такой корабельный талмуд, который именуясь журналом
боевой подготовки, содержит в себе задачи, планы, графики выполнения
противолодочных задач, корабельных боевых учений и стрельб. В нем в
специальном разделе производится анализ всего, что было запланировано
и выполнено, разрабатываются мероприятия по устранению недостатков и
укреплению воинской дисциплины на корабле. Сплошная писанина и трата
времени на заполнение этого важного документа. На нормальных кораблях
это дело возлагается на старпома, а там где его нет по штату, этим занимается
сам командир корабля.
Поскольку командира у меня не было, а его роль, пусть хоть и временно,
но исполнял я, то на мне и повисло все это планирования и оформление
журнала.
Проще сказать все планирование, подготовка к сдаче задачи К-1 и вообще все, что творилось на корабле, свалилось на меня. Теперь волей-неволей
пришлось иметь прямые служебные контакты с комдивом Михневичем и
Любимовым, которые весьма усердно драли и курировали меня по всем
этим вопросам.
Воспользовавшись встречей с Батькой, я ему, как родному отцу, выложил
про свою домашнюю 'холодную газовую войну':
- Виталий Адамович, у меня тут скоро ребенок должен родиться, а соседи
не дают нам пользоваться газом. Что Романюк, что второй сосед. Чего
делать?
- Это у тебя сосед Романюк!? Ну, этот точно хохол-фанагориец, без всяких
прикрас, - оживился комдив, услышав фамилию моего соседа.
- Он же у меня механиком служил. Тут у них на корабле дизель как-то
раз забарахлил. Кожухарь пришел разбираться и стал прослушивать своим
'слухачом' работу цилиндров. Романюк тоже взял слухач, прижал его к
выхлопной трубе и с таким умным лицом, да так внимательно слушал
выхлопы, что мы чуть на дерьмо не изошли, - вспоминал Михневич анекдот
из жизни механиков.
- Дугинец, ну чем я тебе могу в таких житейских вопросах помочь? Раз эта
сволочь не хочет по-хорошему... Да ты возьми морду ему набей и все дела,
- выдал мне окончательную рекомендацию Батька, от которой на душе стало
совсем скверно.
'- Шутники хреновы! Морду набей...,' - только и осталось в голове после
этой беседы.
На все выходы в море, с нами на корабле выходили командиры других
кораблей, но чаще всего в море мы управляли кораблем вместе с Любимовым.
С каждым выходом нареканий со стороны начальника штаба в мою сторону
было все меньше и меньше и, наконец, дело дошло до ультиматума,
неожиданно выставленного мне Леонидом Ивановичем:
- Владимир Викторович, ты уже почти готовый командир. Завтра отправлю
на тебя представление на помощника командира. Ставлю тебе срок два
месяца, и чтобы сдал зачеты на самостоятельное управление кораблем.
Сдашь, и назначим тебя командиром.
Нахлынувшая эйфория от такого высокого доверия со стороны Любимова,
который еще совсем недавно со смаком отчитывал меня за всякие мелочи
и промахи в службе, заставляла с повышенным рвением исполнять свои
служебные обязанности. Но где-то там, в далеких закоулках подсознания
всплывали неожиданные для меня протесты.
У меня перед глазами вздымались огромные валы бушующего моря, мне
мерещилась бессменная по несколько суток подряд командирская вахта на
ходовом мостике, продуваемым всеми ветрами и природными катаклизмами.
А там, далеко за кормой в окне третьего этажа желтым светом маячил наш
торшер у кровати, где в ожидании и одиночестве читает книгу моя молодая,
красивая жена. Лейтенантская романтика и былой флотский снобизм за
полтора года дерганой службы значительно повыветрился, и хотелось в
жизни чего-то более надежного и постоянного. А надежнее всего в морской
службе это берег, на котором тоже полно должностей.
Только иногда по вечерам, уже затемно я приходил на побывку домой
с корабля, вернувшегося с моря в базу, где меня ждала жена, находящаяся
в декрете, но и тут на ходу, как захудалая и заморенная кляча, засыпал от
усталости.
А ночью во сне я получал толчки в живот от своего еще не родившегося
сына, который словно будил меня из своей будущей земной жизни и требовал
уделить внимание его матери, спящей со мной рядом.
Пришел Новый 1973 год, который 2-го же января принес нам в нашу
семью радость небывалого масштаба.
- Володя, тут твой сосед только что звонил. Он твою жену отправил в
роддом на 'скорой', - озадачил меня мичман Зиновьев, когда я прибежал в
рубку дежурного по вызову рассыльного.
- Спасибо, Юрий Павлович! Я утром уходил из дому, вроде все нормально
было.
- Ну, молодой! Тут ведь дело такое... Сейчас ничего, а через минуту роды
могут начаться, - поучал меня Дед.
Взбудораженный приближением такого небывалого события в нашей
жизни, я тут же набрал номер телефона родильного дома.
- Только что ваша жена родила мальчика. Все хорошо. Три шестьсот и 52.
- Спасибо, а что это за цифры? - недоумевая от свалившегося на меня
счастья, переспросил я.
- Ну, и папаши пошли. Это вес и рост.
- Палыч, три шестьсот и рост 52! Это нормальный пацан? - заорал я на всю
дежурную рубку.
- Лучше не бывает. От лица всей партийной организации дивизиона
поздравляем тебя! - выступил Дед в роли секретаря парторганизации.
В доме появился маленький сынишка, а соседи продолжали свою
молчаливую газовую войну, чем создавали нам сложности со стиркой
пеленок, распашонок и прочих младенческих принадлежностей.
А я-то. Я снова на целую неделю заступил в дежурный КПУГ по флоту, и
как привязанный к корабельным леерам пудель сидел на корабле. Желание
удрать хотя бы ночью, хотя бы на несколько часов домой останавливало
только то, что я был хоть и ВРИО, но все же командир, пусть и не допущенный
к управлению кораблем, но я полностью отвечал за свой корабль.
На улице началась запоздалая зима, и затрещали 10-ти градусные морозы,
впервые выпал обильный снег. Мороз на море при повышенной влажности
переносится совсем по-другому, он кажется сильнее в два раза чем на суше.
В каютах электрогрелки создавали достаточно тепла, но при этом
раскаленные нагревательные элементы сжигали кислород. От такого
каютного воздуха утром голова была как полено и мысли в ней были только
одного направления - скорее бы заканчивалось это дежурство с бесконечным
сидением на корабле.
Я спал в своей каюте на нижней койке, а Романовас надо мной. Теплый
воздух от электрогрелки, обедненный кислородом, по всем законам физики
поднимался вверх и Петрас Матеяс, ужасно боящийся простуд, а потому
одетый в спортивное трико и шерстяные носки, обливался потом на своем
втором ярусе.
Посреди ночи он вскакивал с койки и вырубал пакетник обогревателя.
Открыв иллюминатор и надышавшись свежим воздухом, зам залезал на свое
лежбище и продолжал хрюкать дальше.
Холод из открытого иллюминатора заполнял каюту и тут уже я замерзал
от этой холодной струи, стелящейся надо мной. Теперь я вскакивал от холодрыги, закрывал иллюминатор и включал обогрев.
Грелка постепенно выходила на свой температурный максимум, и в каюте
вновь становилось тепло и душно. Матвеевич, обливаясь потом, снова
вскакивал...
Эта молчаливая война тепла и холода продолжалась до самого подъема. А
утром, разбитые ночными перепадами температурного режима в каюте, мы
вставали и, чувствуя явный недосып, ходили словно полусонные мухи.
Несколько таких ночей подряд в борьбе с любителем свежего воздуха и
я ужасно простыл, заболел по-настоящему. Так я оказался на госпитальной
койке, в терапевтическом отделении бывшего здания дворянского
офицерского собрания, в котором нынче размещался наш 5-ый гарнизонный
военно-морской госпиталь.
- Ну что же мне так не везет? - сквозь жар полузабытья очаговой пневмонии
и бесконечных уколов в сознании мелькал один и тот же вопрос.
Не повезло, уж это точно. А нужно-то всего было просто поменяться с
Матвеевичем спальными местами и прекратить эту бессмысленную ночную
борьбу друг с другом.
Как только мне стало немного полегче от уколов пенициллина и банок на
спину и грудь, я упросил начальника отделения выписать меня, но не для
свершения ратных подвигов на своем корабле, а чтобы хоть как-то помочь
своей Тамаре в воспитании сына.
-Она ведь там одна с маленьким ребенком, - уговаривал я своего лечащего
врача. - Ему и месяца еще нет. Поймите меня!
Врач понял и выписал меня досрочно 'по семейным обстоятельствам',
при этом он дал мне 10 суток освобождения от службы при условии, что я
буду выполнять все его назначения.
Я прилетел домой, нарубил дров в своем сарае и устроил горячую помывку
своим домочадцам. Мы были такие счастливые весь этот вечер втроем в
своей маленькой семье.
А утром с ударами матросского прогара в дверь на пороге появился матрос-
оповеститель и передал мне записку от батьки Михневича, в которой четко
значилось приказание 'срочно прибыть на корабль для выхода в море'.
- Вот так и служим! Володя, я понял, что мы на корабле служим по
двум законам. По закону Гей-Люссака - сиди на корабле пока не посинеет
срака. И по закону Бернули - не успел сойти - уже вернули, - хитро блестя
глазами и улыбаясь, вывел физико-математические законы нашей службы
неунывающий замуля.
Пожалуй, лучше и не придумать, как это он сумел сделать такие точные
выводы.
Выход был вовсе не в море, а на брандвахту. Корабль мерз в одиночестве
среди свинцовой воды аванпорта на 15-ти градусном морозе и всего-то в 12
кбт от окон моего дома.
После госпитальной отсидки я собирался на вахту, как полярник.
Я одевал ватные штаны и свитер под канадку, на ноги одевал валенки, а
сверху всего этого сторожевого наряда напяливал овчинный тулуп. Стоя в
таком тяжеленном наряде на ходовом мостике, я с тревогой рассматривал
в бинокль светящееся окно на третьем этаже, и душу наполняла ужасная
грусть и безысходность.
Иногда я видел, как среди ночи к окне внезапно включался торшер
у кровати и по комнате двигалась тень жены. Наверное Мишка не спит и капризничает, не давая жене спать. Стандартный вопрос 'Что делать?'
выплывал на передний план не один раз, но корабельная жизнь затирала его
и заставляла заниматься работой, своими бойцами и вооружением.
Витвицкий позвал меня в свою каюту и решил поделиться своими
разведданными по поводу нашего замполита, который заступил в 08.00.
вахтенным офицером.
Из политуправления ВМФ пришла какая-то очередная хитрая директива, в
которой было дано указание командирам кораблей 'в целях предоставления
полноценных возможностей заместителям командиров кораблей по
политической части в работе с подчиненным личным составом на кораблях
запретить использование их на вахтах в ночное время'. И дальше -
разрешалось ставить замполитов на вахты только один раз в дневное время
суток.
Нам с механиком такое неравноправие показалось обидным - в нарядах не
стоят, на вахту их тоже особо не трогай. Хорошо устроились заместители!
- Володь, ты знаешь, что у нас замуля бывший механик с балтийского
СКРа проекта 35, - огорошил меня Юра.
-Как механик? Разве такое бывает, чтобы командир БЧ-5 вдруг заделался
политработником? - откровенно удивился я такому открытию.
- Бывает! Он на своем СКРе успешно запорол два дизеля и после такой
неудачи поступил на Высшие офицерские классы на замполита. Вот после
их окончания он и прибыл к нам, да еще и 'каплея' получил, - продолжал
Витвицкий.
- То-то я смотрю - он хорошо петрит во всех механических делах. А
откуда у тебя такие сведения, он же сам никогда об этом не заикался даже,
- поинтересовался я достоверностью такой новости.
- Я тут случайно его личное дело видел и полистал его подноготную, да и
мужики наши, которые с ним служили - это подтвердили, - выдал источник
информации механик.
- Ну, Юра, ты прямо как настоящий чекист.
- Я тут еще тоже совершенно случайно полистал его записную книжку,
которую он бросил на столе у штурмана. Там такое у него понаписано...
По-моему товарищ зам косит под какого-то шизофреника. Послушай, что
он пишет в своем дневнике. 'Как только корабль проходит Средние ворота
аванпорта меня начинает укачивать, голова наливается свинцом и начинает
кружиться, а потом болит. Слабость и тошнота. Ужасно боюсь замкнутого
пространства и темноты. Когда лежу на своей койке и вижу перед глазами
подволок каюты, появляется паническое чувство тревоги и страха, возникает
ощущение нехватки воздуха. Хочется бежать из этого пространства, чем
дальше, тем лучше'. Это все симптомы шизофрении, - выдал свое заключение
Витвицкий.
- Юр, да хрен с ним с замом. Пусть служит. Чего ты на него так взъелся?
- поинтересовался я таким пристальным вниманием к политработнику.
- Да он меня уже задолбал своим курносым носом и своими подведениями
итогов соц. соревнования. Лезет во все мои дыры, благо что разбирается. Тоже
мне замполит-механик! - недовольно возмущался замовскими происками
Витвицкий.