Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Единый день 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Л.М. Бозин. Очерки торпедной жизни / Глава 3. Торпедная наука. Положение дел с противокорабельными торпедами в 60-е годы. Корунов Юрий Леонидович
Глава 3. Торпедная наука. Положение дел с противокорабельными торпедами в 60-е годы. Корунов Юрий ЛеонидовичНачальник Торпедного управления. Юрий Леонидович – замечательный человек. Адмирал, доктор, лауреат, заслуженный и пр. Полный титул чуть меньше титула Российских императоров. Солдафонства не любил, адмиральства не подчеркивал, всех называл только по имени и отчеству. И его все называли так же. Это у него от общения – еще в детстве – с офицерами старого Российского флота. Науку любил, как Наполеон войну: до самозабвения. Дальность, скорость, вероятность, доклад, плакат, обоснование, диссертация – его стихия и в этом нет ему равных. Диссертации из подчиненных выколачивал, как хорошая хозяйка пыль из ковров: ежемесячно, энергично, с большим напором. В историческом плане он напоминал Григория Ивановича Котовского. Котовский с шашкой наголо и кличем: "Даешь позицию!", а Юрий Леонидович с научным трактатом в руке и кличем: "Даешь диссертацию!" Никому не было от него спасу. Вопросом: "ну, как идет работа над диссертацией" он приводил будущего ученого из отдела эксплуатации торпед в предынфарктное состояние. А Лариону при этом вопросе сразу вспоминался Арамис, который 20 лет писал диссертацию на какую-то богословскую тему. Хорошо ему было: 20 лет! А тут… Начальникам отделов присваивал звания "капитан 1-го ранга", как правило, после защиты диссертации, или когда диссертация была уже "на подходе". Начальники отделов Капорин, Бозин, Жмырев так энергично изображали работу над диссертациями, что даже адмирал, доктор, лауреат и пр. вдался в обман и неосторожно присвоил им звания "капитан 1-го ранга". После этого имярек на радостях тут же забросили тетради с материалами диссертаций так далеко, что и сами забыли, куда именно. Вскоре Юрий Леонидович это усек и крупно возмутился:– Эти б… Капорин, Бозин, Жмырев получили звания 1 ранга и тут же забросили работу над диссертациями! А эти эксплуататоры(1) хреновы! Как лихо отвертелись от диссертаций! Один – в Москву(2) сбежал, второй меня облапошил! Это меня-то! Больше никому не дам 1-го ранга без защиты диссертации! И ведь не дал. Никому, кроме Славы Матвеева, который при назначении на должность начальника отдела не брал на себя обязательства "работать над диссертацией". Юрий Леонидович не имел специалиста, равного по опыту Славе Матвееву, согласного еще и "работать над диссертацией". Диссертации, конечно, нужны, но, главным образом, самим диссертантам: у них вырабатывается умение четко формулировать свои мысли и так ловко преподносить их начальникам, что те начинают считать их своими собственными. Если – по выражению Юрия Леонидовича – "эти б…Капорин, Бозин, Жмырев" просто "кинули" его с диссертациями, то Андрей Голубцов не работал над диссертацией по принципиальным соображениям. Как его ни нагибал на это дело начальник управления. Римский сенатор Марк Порций Катон любую свою речь в сенате независимо от темы выступления заканчивал знаменитым выражением: – А, кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен! Так и Юрий Леонидович и на деловых совещаниях, и на партийных собраниях в отделе Литкевича нередко свои выступления заканчивал примерно так же: – А, кроме того, я не понимаю Андрея Михайловича Голубцова: как это можно находиться в командировке, занимать одноместный двухкомнатный номер в гостинице и не писать диссертацию! У авиаторов есть такое понятие: "контрольная точка". Это точка на трассе полета, до которой еще можно возвратиться назад: топлива хватит. А после этой точки – только вперед! Назад пути уже нет. Так и Юрий Леонидович. В своей учености он прошел контрольную точку. Он слишком учен для того, чтобы понять Андрея Голубцова, да и всех нас, темных, тоже. Для нормального флотского торпедиста написать диссертацию – почти неподъемная задача. А чтобы показать нам, как просто написать диссертацию, так он, конечно, в шутку сказал однажды: "Я мог бы написать диссертацию об открытой форточке и ее влиянии на торпедное оружие". Как тут не вспомнить Великую Императрицу Екатерину Вторую, которая по прибытии в Крым обратилась к одному из матросов: "А, что, матрос, не думали, что к Вам может приехать сама императрица? А я вот взяла да и приехала!" Матрос, понимая, что нужно что-нибудь ответить, ответил несколько двусмысленно: "С эфтакой царицей всякое может статься!" Так и с нашими учеными: всякое может статься. Возьмут да и напишут. "Голубая мечта" Юрия Леонидовича: во главе каждого отдела – как минимум, кандидат наук (а не худо бы и доктор), во главе управления – как минимум доктор ( а не худо бы и академик). В одной из своих книг Юрий Леонидович с гордостью отмечал, что в отдельные периоды в Торпедном управлении "трудились по 5-6 докторов наук". Если для Юрия Леонидовича главным в науке был ее процесс, т.е. поточное производство диссертаций, то для высоких начальников важен был результат. Начальник УПВ адмирал Костыгов Борис Дмитриевич так оценил научную составляющую деятельности Торпедного управления института. Его даже на рифму потянуло: В институте много ученых докторов, Но почему-то мало хороших торпедов. Ну, не Пушкин, конечно, чего уж тут. В области поэзии от адмиралов ничего хорошего не дождешься. Можно сказать: поэтическая темнота. "Высокий штиль" поэтического языка им не знаком. Кроме русского языка они знают еще разве что командный да матерный. А вот когда потребовалось провести серьезную работу, Андрей Михайлович оказался на высоте. Была такая научная работа под названием "Фон". Требовалось оценить уровень шумов подводных лодок, причем, не только ходовых – гидродинамических шумов обтекания корпуса и работы гребных винтов – но и работы различных механизмов. Андрей Михайлович постоянный член Государственных комиссий – Руководитель секции торпедно-ракетного вооружения – был у председателей Государственных комиссий "в авторитете" и без труда организовал запись шумов всех механизмов по БЧ-3. Лодка прошла над гидрофонами акустического полигона, при этом в определенной последовательности открывались и закрывались крышки торпедных аппаратов, клапана заполнения кольцевого зазора и осушения торпедного аппарата, двигались каретки устройства быстрого заряжания и т. д. Все записи привез в институт, где наши ученые акустики – пригодились, голубчики – дали записям количественную оценку, помогли нарисовать пять плакатов, вразумили его, темного, по частотам, полосам пропускания, децибелам, корням квадратным из "герца" и т. д. Результаты работы докладывались заместителю Главнокомандующего по Кораблестроению и вооружению адмиралу Котову П. Г. Как водится, по боевым частям. Вначале доложились штурмана по шумам своих перископов и т. д. Все приблизительно, расчетным путем. Затем доложились ракетчики по шумам открытия крышек ракетных шахт и т. д. Кто как мог, тот так и оценивал шумы своих механизмов. В перерыве Андрей Михайлович развесил свои плакаты. После перерыва доложил, слегка заикаясь – дефект речи, что нисколько не портило впечатления от доклада – результаты своих замеров, из которых следовало, с какими механизмами нужно начинать работу в первую очередь для снижения уровня шумов. Его плакаты остались висеть в одиночестве до конца работы. А П. Г. Котов при подведении итогов сказал, показывая на плакаты: – Вот это настоящая работа военно-морского ученого. И по его представлению А. М. Голубцов получил часы – подарок Главкома. С чем его и поздравил Ларион, так же получивший в свое время часы от Главкома. А работа Голубцова послужила разработчикам в качестве методического пособия. Таким образом, что важнее: результативная работа с материальной частью, или диссертация как таковая – вопрос очень философский. Для Юрия Леонидовича вопроса здесь и быть не может: диссертация превыше всего. Для флотских офицеров – все наоборот. А вот своих торпед Юрий Леонидович "в лицо" не знал и считал это нормальным явлением. Случилось ему как-то оказаться в Севастополе на выставке оружия. Так вот еще с одним таким же знатоком они минут 15 лазили по торпеде 53-65К, искали горловину для заливки керосина. Знали, что керосин в этой торпеде есть и где-то же он должен заливаться. Где уж им найти! Это для них не высший, а, можно сказать, космический пилотаж. В этой области – горловины, стопора, клапана, разъемы – с "крутых" ученых много не возьмешь: образцы не перепутают и то ладно. Не царское это дело, заглядывать в горловины да рассматривать всякие там установки, клапана, стопора и прочее. Для "крутых" ученых незнание элементарных вещей в своем оружии обычное явление. Как-то еще во Владивостоке не менее крутой ученый доктор, профессор, заслуженный и пр. – начальник кафедры оружия в Академии (куда уж круче) – задал начальнику ОТК два вопроса. Ответом на первый – какие повреждения материальной части более всего характерны для торпеды 53-56 – он вполне удовлетворился: коррозия водяных отсеков. Ржавеют от метанола. Раствора метилового спирта, разъяснил начальник ОТК на случай, если "крутой ученый" этого не знает. А вот вторым вопросом он поразил начальника ОТК до самой глубины его торпедной души: – А как он туда попадает? Обалдев от нелепости вопроса, начальник, ОТК растерянно ответил: – Да, знаете, наливаем его туда. И вспомнил старика Хоттабыча: "потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих, о Волька?" "Крутые" ученые витают в таких заоблачных высях, что нам их не понять. Впрочем, возможно, как и им нас, грешных. В одной из его книг Ларион с удивлением прочитал, что ему посчастливилось работать с такими "корифеями, как… Леонид Ковалев!" Ну и корифея откопал Юрий Леонидович! С точки зрения флотского торпедиста – Леонид Ковалев, начальник отдела эксплуатации торпед – полнейшая торпедная темнота. Не знает ни одной торпеды. Знания источников питания, в которых он кандидат технических наук, только на уровне молекул и атомов. В остальном что ни спросишь, на все один ответ: это вопрос сложный и он еще не исследован. Так чем же ты там занимался, елки-палки? Аккумуляторные батареи для торпед разрабатывались под его научным наблюдением. Результат таков. Батарея БАМ-3 для торпеды САЭТ-50М. Батарея оказалась настолько ядовитой, что потравились матросы на лодках. Пришлось торпеду убрать с лодок. Батарея МЗ-2 для малогабаритных торпед СЭТ-40 и МГТ-1. Протечки электролита по клеевым швам привели к разрушению торпед. Из-за этих протечек только на ТОФ было списано более 70-ти торпед. Батарея ЗЭТ-1 для торпеды САЭТ-60 очень опасна: поступление электролита в активную массу батареи, что вполне возможно при большой килевой качке подводной лодки и ошибках личного состава при приготовлении торпеды, может привести к возгоранию батареи. А рядом боевое зарядное отделение, в котором более трехсот килограммов взрывчатки. Такая батарея и находящееся рядом с ней боевое зарядное отделение загорелись на подводной лодке Б-44 Черноморского флота. Были повреждены трубы торпедных аппаратов 1-го отсека. Слава те, господи, обошлось без взрыва. Так за такое "корифейство" во время ОНО могли хорошо погладить и не по головке, а по месту прямо противоположному. Юрий Леонидович – человек плаката, законов распределения случайных величин, дальности, скорости и вероятности поражения. Серийные торпеды для него – такая проза, что о ней и говорить можно, только как о чем-то позапрошлом. А если учесть, что Юрий Леонидович серийных торпед и в "лицо" не знал, то для него, конечно, и Леонид Ковалев – корифей. Раз кандидат наук значит, корифей, иначе и быть не может. На что-нибудь такое-этакое околонаучное денег не жалел. Отсутствие инженерных знаний, случалось, подводило его. Как-то вызывает Лариона и весьма серьезно: какие у вас шумоизлучатели на практических торпедах? Не понимая, "откуда растут ноги", Ларион отвечает: на электрических торпедах: объем – полтора литра, шумит теоретически – 8 часов, фактически – сутки. На кислородных торпедах: объем – 7 литров, шумит теоретически двое суток, фактически – неделю. Все в звуковом диапазоне. – А у Леоненко(3) – вот такой! И шумит месяц! При этом он энергично ставит на стол коробок спичек. – Спишь тут на ходу! Немедленно к Леоненко! Что за бред? Ну, не бывает в технике чудес! В таких габаритах может быть только какая-нибудь несерьезная пикалка. Командировку в зубы и на следующий день Ларион уже в Феодосии у Леоненко. – Ты что это тут моему адмиралу, доктору, профессору, лауреату и пр. мозги пудришь? Что у тебя тут за шумоизлучатели? Он в этом деле не копенгаген, так ты и обрадовался, что ему можно и лапшу на уши… – Вот! Рыбацкая метка! – И на какой же частоте работает эта х…ня? – 25 килогерц! – Так ведь ее не услышит ни один корабль! Все корабельные станции работают в более низком частотном диапазоне. Кто ж ее услышит? Эту частоту берет только торпеда, да и та времен войны. – Ее-то мы и используем. Приемное устройство привязываем к шесту, опускаем, а усилитель находится в рубке торпедолова. – Хорошо шумящий корабль торпеда слышит за 400-500 метров. А эту пикалку на какой дистанции берет? – Ну, метров за 150-200. – Сейчас наши излучатели прослушиваются одним кораблем в полосе шириной в одну милю. Чтобы прослушать полосу такой ширины, нужно поставить в строй поиска 5 кораблей с твоими шестами, да еще и останавливать корабли через каждый кабельтов. Ведь на ходу твою балду на шесте не удержишь. Где взять столько кораблей? А предложи командиру боевого корабля останавливаться через каждый кабельтов, так он вас не только с корабля выгонит, а еще прикажет матросам дать Вам пинка под зад. По возвращении Ларион доложил Юрию Леонидовичу суть дела. Добавил только, что "шум" в течение месяца совершенно ни к чему: кто же будет держать в море соединение кораблей? Ведь стоимость ходового часа кораблей находится в диапазоне от трехсот рублей (торпедолов) до семнадцати тысяч (пр.1164), в зависимости от проекта, что в десятки раз превышает стоимость торпеды. А так как для Юрия Леонидовича Ларион не был авторитетом – не ученый, "от сохи", – то потребовалась консультация главного нашего акустика Бориса Смертина. Проконсультировался, уяснил, спустил на тормозах. А вот когда требовалось поехать по какому-то конкретному делу, то тут Юрий Леонидович был на деньги туговат. У него не забалуешь! Как-то из Москвы пришла какая-то "указивка". Куда-то съездить, то ли в чем-то разобраться, то ли кого-то чему-то научить. По линии Володи Михайлова. Михайлов заполнил заявку на оформление командировочного предписания и зашел к Юрию Леонидовичу завизировать ее. Юрий Леонидович покрутил заявку в руках, посмотрел на Михайлова скептически и сказал: – Ищите деньги. У военпредов, на "Двигателе", в "Гидроприборе", где хотите. Володя Михайлов слегка опешил, но, как флотский офицер, быстро взял себя в руки: заглянул под стол, открыл створки тумбочек стола, подошел к шкафу и заглянул в него. – Что Вы делаете? – Ищу деньги. Может быть, тут есть? – Вон отсюда! И Михайлов с места включает третью скорость! Как в свое время во Владивостоке Ларион только вдвоем с Геннадием Стафиевским составляли двух полноценных офицеров – Стафиевский за двоих пил, а Ларион за двоих закусывал – так и Юрий Леонидович только вдвоем с Ларионом составляли двух полноценных торпедистов: Юрий Леонидович среди плакатов, Ларион среди живых торпед. Доклады на сборах минеров они готовили совместно. Ларион знал, что нужно доложить, а Юрий Леонидович – как это следует делать. Как он сам выразился, писал свою музыку на слова Лариона. Поэтому его доклады участниками сборов слушались с большим интересом. В общем, каждому – свое. Примечания1 - "Эксплуататоры" – начальник отдела эксплуатации торпед и его заместитель.2 - "В Москву сбежал" – Р.Гусев убыл в Москву для прохождения службы. 3 - Леоненко – старший военный представитель на полигоне в Феодосии. Содержание Читать далее Назад
|
