"К-78"-Кузькина мать для"Нимитца"

Единственный способ определить возможности-это выйти за эти границы.
Но  границы постоянно изменялись для того чтобы требовать невозможного.
Исполняя приказание мы часто чувствовали себя творцами невозможного,понимая неоспоримую истину-расцвет военного исскуства возможен только в мирное время.


Основной целью нашей подводной лодки были надводные соединения кораблей вероятного противника и главное- авианосцы, ради чего и была спроектирована ракета П-6.
Ракетный комплекс был разработан в середине 50-х годов, ещё десятилетие потребовалось для проведения испытаний, строительства подводных лодок , так что к середине 70-х годов это был не только морально, но и материально изношенный ракетный комплекс.

А стрельба ракетами из надводого положения делала нас камикадзе,да мы и сами понимали
разовость применения наших «ревущих коров»,где дальность обнаружения лодки была сопостовима с дальностью стрельбы ракетным комплексом.

Для поддержания ракетного комплекса в боевой готовности к применению  прилагались немыслимые усилия.

В обязанности инженера БЧ-2 и входила эта пресловутая «боевая готовность».
По штатному расписанию нас, офицеров, в боевой части было трое - командир, инженер и командир группы.
На моих плечах было всё, кроме 4-х пусковых установок, в которые грузили ракеты, и системы погрузки, за которые нёс ответственность командир группы.
Самим разделением обязанностей уже подразумевался дальнейший служебный путь офицеров боевой части.
Инженер - специальность и последующее становление командиром боевой части, флагманским специалистом.
Командир группы - помощник, старпом, командир.
Так что все шишки за неисправности, отказы валились на меня, и по степени готовности комплекса оценивалась и моя профессиональная пригодность.
Проверок же было предостаточно, начиная с  флагманского специалиста дивизии, флота и бесконечных московских проверяющих.

Мой командир, капитан 1 ранга Слотинцев, исповедовал простую истину: «Мне насрать - как, но чтобы была конфета».
Он не вникал в тонкости, для него важно было одно- чтобы при нажатии кнопки «пуск» ракеты стартовали.

В первые месяцы мне казалось, что я никогда не стану настоящим инженером.
Приборные шкафы с ламповыми монстрами генераторов снились мне в кошмарных снах, огромные талмуды книг с описаниями, которые написаны были конструкторским языком и для конструкторских спецов, ничего не объясняя по сути, ввергали в ужас.
Куча паспортов и формуляров на каждую детальку, релюшку, блок, прибор требовали ежедневного, еженедельного заполнения, отнимали массу времени.
И всё это железо постоянно ломалось.



Миф о боевой готовности был плановым
Мы знали, какой экипаж готовится к проведению стрельб, какой - к боевой службе, к ремонту, кто выделен для проверок, а кто лёд колоть на пирсе.
По документам флота постоянная боевая готовность дивизии была на уровне 90%, это значит, что по команде -90% лодок должны немедленно выйти в море.
Мы входили в эти 90% и занимались подготовкой к предстоящей боевой службе, запланированной на май месяц.


Вернувшисьсь с моря,  обеспечив флотские мероприятия, пришвартовались к родимой плавказарме, надеялись получить добро на сход.
Время было уже вечернее, до утра нас вряд ли побеспокоят.
Командир, доложившись о выполнении задания, получил "Добро" от оперативного дежурного и, открыв дверь каюты, позвал  замполита:
"Горошко, Горошко, заходи, примем на дорожку".
Эта фраза была своеобразным "добро".
Получив разрешение у командиров боевых частей, мы начали собираться в надежде вымыться и поспать в домашних условиях.
Замполит  проследовал принимать в каюту командира «на дорожку», и, если командир решит заночевать на плавказарме, что он иногда делал, позволяя себе снять, как он говорил, излишнее давление с прочных цистерн, то и Горошко может задержаться надолго, а из этого следовало, что вызывать автобус никто не будет и тем, кто собирался в посёлок, следовало топать пешком.

После некоторого времени подготовки нас собралось человек 5 и мы, хрустя льдом, покрывающим дорогу  любуясь северным сиянием, тронулись в посёлок.

В три часа ночи раздался вой тревожной сирены - тревога.
Через 40 минут экипаж был в прочном корпусе, а ещё через 15 минут было приказано стартовому расчёту прибыть в кабинет "Мираж", позволяющий имитировать процесс подготовки, пуска и управления ракетами.
Командир после "снятия давления с прочных цистерн" был никакой.
Он мог твёрдо держаться на ногах и более менее выговаривать отдельные команды.
Док взял с собой нашатырь и во время перехода пробовал привести Льва в норму хотя бы на какое-то время, а там видно будет.

В кабинете нас ждала инспекция Генерального штаба во главе с маршалом Коневым. Построившись и доложив, получили вводную- стрельба по авианосному ударному соединению. Командный пункт был расположен так, что скрыть состояние командира было проблематичным, Лев держался из последних сил.
Полномочия инспекции были таковы, что на месте могли снимать командира с должности.  Маршал же встал и направился прямо на командный пункт.

"Товарищ маршал" — непроизвольно вырвалось у меня, минуту назад  и в мыслях не было обращаться к маршалу.
"Разрешите обратиться, инженер БЧ-2 лейтенант Богачёв".
Конев, уже пройдя половину дистанции до КП, остановился - видимо, для него было непривычно, что во время проверки кто-то осмеливается что-то просить. Поэтому он не задумываясь, ответил: "Да".

"Разрешите усложнить вводную - та, которая нам дана, не отвечает уровню подготовки экипажа", - спешил я, боясь получить окрик, что хорошо бы и с этой справиться.
"Разрешите провести пуск при выведенном из строя командном пункте центрального поста и максимальном радиоэлектронном противодействии".
Маршал, поняв, что его просят усложнить задачу, не мог отказать:
"Согласен, командир?" - спросил он.
"Так точно", - ответил Лев, нюхнув лошадиную дозу нашатыря.
Команда тренажёра создала ситуацию аварийного отсека, выключив освещение. С задачей мы справились.
А через 40 минут - именно столько потребовалось времени на выполнение вводной — командир, немного придя в себя, докладывал: "Товарищ маршал, экипаж подводной лодки К-78 задачу поражения авианосного соединения противника выполнил".

Маршал снял свои золотые часы и протянул их Льву:
"Благодарю за службу, командир".
Потом, развернувшись к стартовому расчёту, спросил:
"Ну что, сынки, покажем этим засранцам кузькину мать?"

"Так точно" — выдохнули мы.

Вернувшись на лодку, мы получили новую вводную - грузить полный боекоплект.
Видимо, маршалу понравился наш экипаж, и он решил его проверить по полной программе.

На пирс прибыла комиссия, Конева не было, вместо 4 ракет была загружена одна, но зато с ядерной боеголовкой.
Вечером мы получили задание выйти в море на перехват авианосного соединения с авианосцем "Нимитц".

Американцы крайне редко в такой ударной группировке тревожили границы Союза на Севере. Обычно один, два фрегата и постоянно сменяющиеся несколько многоцелевых подводных лодок. Отношение между нашими странами в то время были далеко недружественные, "холодная война" была на грани открытого противостояния, а кое-где и давно переступила эти грани.
Назвав Союз "империей зла", мир балансировал на жердочке разума.

Механик, не участвуя в утренних проверках, решил провести работы с заглушками цистерн главного балласта, которые текли на прошлом выходе.
До выхода в море он не успевал поставить их на место, а, следовательно, мы не могли главного - погрузиться. Необходимо было доложить маршалу и отменить выход.

Комдив выслушал доклад, вызвал штурмана дивизии и, отметив на карте место "Нимитца", его скорость и курс движения рассчитал, что в таком случае к моменту выхода лодки из Ура-губы отпадет всякая необходимость его сопровождения, и дал "добро" на выход.

Через  час мы вышли из Ура-губы и легли на курс сближения. Американцы, изменив курс, пошли к Североморску и, дойдя до 12 мильной зоны - границы территориальных вод - легли в дрейф.
Через час вахтенный сигнальщик доложил: "Справа 20 вижу цель" - это был "Нимитц" в охранении двух фрегатов.
С командного пункта флота мы не получили ни одного радио, видимо, там справедливо полагали, что мы находимся под водой и скрытно преследуем авианосец в готовности к выполнению любой команды.

Мы же, гордо изображая из себя "Варяга", вошли в американский ордер, пристроившись у американца за кормой.
Очевидно, они были так изумлены видом подводной лодки в надводном положении, преследующей авианосец, что в начале не предпринимали никаких действий по вытеснению нас из боевого порядка.
Это конечно была картина – дизелюха, гремя и выжимая из дизелей всё возможное, зарывшись в собственном буруне, стараясь не отстать от авианосца, ему ещё и угрожала, подняв передние пусковые установки.
Через некоторое время с авианосца был поднят дежурный вертолёт, который завис у нас над головами, а высунувшийся второй пилот, снимая ходовой мостик нашей лодки в каком-то диком восторге от происходящего орал: "Captain! captain..."

Лев снял свою просоленную шапку, хранимую и оберегаемую им ещё с лейтенантских времён: "Вот засранцы, и разглядели же мой раритет".

Авианосец, набирая ход, уходил всё дальше и дальше, и даже волшебная шапка командира не могла помочь нам их догнать и ещё раз показать им нашу великую "кузькину мать".