DVA (Все сообщения пользователя)

[QUOTE]Линкор 23 пишет:
приказ о возобновлении боевого дежурства нашей стратегической авиации [/QUOTE] - и называет это "положительной новостью"...
Великие боги Олимпа, что же "положительного" в том, что совершается очередной бессмысленный шаг в нагнетании напряжённости? Воистину, кого Юпитер хочет наказать, отнимает разум...:( Сегодня в России массовый военный психоз, сознательно разжигаемый диктатором и его  подельниками для увековечивания своей власти...:(

К несчастью, тотальная лживость нашей власти имеет очень глубокие корни...:( Рекомендую прилагаемую статью из журнала "Звезда" №7 за этот год.ДМИТРИЙ ОРЕШКИН
СТАЛИН, ЦИФРЫ



14 марта 1946 года тов. Сталин сообщает в газете «Правда»: «В результате немецкого вторжения Советский Союз безвозвратно потерял в боях с немцами, а также благодаря немецкой оккупации и угону советских людей на немецкую каторгу около 7 миллионов человек». Позже Хрущев скажет о 20 млн — и будет шок. Вполне лояльный к Сталину (и уж точно нелояльный к Хрущеву) Л. И. Брежнев сдвинет оценку далеко за 20 млн. Не так давно казенные патриоты заговорили о 39 млн — но это уже явный перебор.

Речь не о «настоящей» цифре (хотя это чрезвычайно важно), а о том, что случилось с государственной статистикой, раз данные расходятся в три-четыре раза. Ни в одной из развитых стран такого нет. Не было и в дореволюционной России. Расхождения в оценках, естественно, имелись — но примерно в десять раз меньшие.

Начнем с эксперимента над собой. Припомните, каковы были безвозвратные потери царской России в Первой мировой войне? Боюсь, без подсказки мало кто скажет. Хотя, кажется, куда как естественно сравнить Первую мировую со Второй. Но не получается: в коммуникативной памяти отсутствует точка отсчета. Ни в школе, ни в вузе, ни по телевизору нам об этом не рассказывали. Хотя на самом деле вполне доброкачественная статистика имеется. В том-то и фокус: в действительности есть, а в массовом сознании нет. Цифры (равно как и их отсутствие) — отражение норм социального быта.

Чтобы не наводить тень на плетень, сразу скажем, что современная оценка потерь советского народа во время Великой Отечественной войны (около 27 млн) получена методом демографического баланса. Специалисты по возможности аккуратно сравнили данные довоенных переписей с послевоенными и, пересчитав по годам, установили, что при сохранении нормальных условий смертности и рождаемости в стране к концу 1945 года должно было бы быть на 27 млн взрослого населения больше, чем оказалось в действительности. Причем 15—16 млн из этого исчезнувшего сверхнормативного объема — мужчины призывного возраста. Метод не слишком строгий, но другого, имея в виду отвратительное качество учета, пока не придумали. Откуда Сталин взял свои 7 млн — неведомо. Ни источника, ни метода подсчета он не раскрывает — и это тоже к вопросу о нормах.

Что же до Первой мировой, то наиболее серьезные исследователи — в том числе царский генерал Н. Н. Головин, советский демограф Б. Ц. Урланис и задолго до него Е. З. Волков — независимо друг от друга дают оценки смертельных потерь русской армии в интервале от 1,7 до 2,0 млн. В среднем 1,8 млн плюс-минус 10 %. То есть жертв было на порядок меньше, а точность учета на порядок выше.

А потом со страной и описывающей ее статистикой что-то случилось. Поменялись нормы.

О чем думал советский человек, читая в газете, что 99,9 % избирателей в очередной раз отдали голоса нерушимому блоку коммунистов и беспартийных? Скорее всего, он вообще ни о чем не думал. И не должен был. Ведь заведомо ясно, что подобное физически невозможно: кто-то в командировке, кто-то заболел, а кто-то (таких было немало, уж точно более 1 %) фальшивые выборы проигнорировал… Число оставалось неизменным на протяжении десятилетий. Это государственная статистика? Вроде бы да. Соответствует ли она социальной реальности? В каком-то смысле тоже да. Только реальность немного странная, с отчетливым привкусом виртуальности. Цифры в ней отражают не материальную действительность, а желаемый образ; исполняют не аналитическую, а символическую роль. Отчасти даже сакральную.

Вернемся к военным потерям на основе такого дистиллированного источника, как прижизненно изданная книга И. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза».[1] В ней собраны все публичные выступления вождя по теме. Они заведомо не искажены его сторонниками или противниками после смерти. Сопоставим фрагменты, украшенные цифрами (для наглядности они выделены мною курсивом).

На параде 7 ноября 1941 года он говорит: «В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью <…>. Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик, — и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».[2]

Через год, в приказе Наркома Обороны № 345 от 7 ноября 1942 года, читаем: «За время войны Красная Армия вывела из строя 8 миллионов вражеских солдат и офицеров».[3]

Еще через год, в докладе «26-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции» 6 ноября 1943 года: «За истекший год немецко-фашистская армия в боях на советско-немецком фронте потеряла более 4-х миллионов солдат и офицеров, из них не менее 1 миллиона 800 тысяч убитыми».[4]

По мере того как дела на фронте выправляются, оценки вражеских потерь становятся сдержанней. Приказ Верховного главнокомандующего № 220 от 7 ноября 1944 года: «В историческом сражении на белорусских землях войска Красной Армии наголову разбили центральную группировку немецких войск в составе трех армий, перебив и пленив при этом 540 тысяч немецких солдат и офицеров. В битве на Юге <…> советские войска истребили и взяли в плен более 250 тысяч немецких солдат и офицеров».[5]

Приказ Верховного главнокомандующего № 5 от 23 февраля 1945 года: «За 40 дней наступления в январе—феврале 1945 года <…> Германия потеряла 350 тысяч солдат и офицеров пленными и не менее 800 тысяч убитыми».[6]

Приказ Верховного главнокомандующего № 20 от 1 мая 1945 года: «В результате этих наступательных боев Красной Армии немцы потеряли в течение трех-четырех месяцев более 800 тысяч солдат и офицеров пленными и около миллиона убитыми».[7]

Итак, если устранить пересекающиеся интервалы времени, суммарных потерь убитыми, ранеными и взятыми в плен у гитлеровцев набегает почти 16 млн. Что сей цифровой орнамент значит в действительности? Да ничего он не значит. Разве что в самом начале войны, когда дела шли особенно скверно, Сталину приходилось компенсировать реальные провалы совсем уж нереальными сочинениями. Германия голодает, истекает кровью, «еще полгода, может быть годик».

Эмпирический факт заключается в том, что вождь завышает победные показатели так же легко, как занижает потери. В несколько раз — за милую душу. И ни у кого не возникает вопросов — вот что самое главное. Кажется, куда проще: сложить победные реляции по годам и вежливо поинтересоваться: а не слишком ли мясисто у вас выходит, уважаемый товарищ? Неужели среди 190 млн (?) тогдашних советских людей не нашлось никого, кто способен провести такую несложную операцию на пальцах? Нет-нет, что вы: социальные нормы не позволяют. Во-первых, пальцев жалко: оторвут раньше, чем закончишь подсчет. Во-вторых, кто, кроме следователя НКВД—МГБ, станет слушать?

В 1949 году Главлит выпускает секретный «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати и по радио». К опубликованию запрещено приблизительно все, что касается Великой Отечественной войны: от боевого опыта соединений частей и подразделений ВС (§ 96) до количества мобилизованного населения (§ 97), потерь в людях (§ 98) и в технике (§ 101), числа инвалидов (§ 100) и пр., включая данные о потерях врага и поставках по ленд-лизу. Нам объясняют, что это все для защиты от шпионов потенциального противника. Который, однако, о ленд-лизе и своих потерях информирован получше нашего. Что же тогда обороняем и от кого?





ЭПОС И ПАФОС

В Средние века военные конфликты описывались в терминах героического эпоса. Без цифр, с упором на эмоции. «Несметные рати…» «Бысть сеча велика…» «Тела людские аки сенные громады…» «Реки три дни кровию текаху…» Примерно со второй половины XVIII века под влиянием европейского рационализма расплывчато-пафосное описание реальности в России замещается структурированным знанием. Развивается язык картографии — более точное понимание пространства. Летописные предания заменяются документированной историей — приходит более точное понимание времени. Замечательные слова-формула Пушкина о Карамзине как о первом нашем историке и последнем летописце фиксируют этот переход.

К концу XIX века российская история, картография, математика, литература, естествознание и пр. стоят уже вровень с лучшими мировыми образцами. Это касается и государственной статистики, скромная задача которой — обеспечивать страну реальными данными о положении дел.

А потом происходит почему-то обвал. «Реки три дни кровию текаху» — крепко сказано. Но сколько все-таки было потерь? Героический эпос не знает ответа. Он обслуживает более архаичную социокультурную среду и даже не очень улавливает сам смысл вопроса. Ясно же тебе сказано: много было! Тьма! «Тела людские аки сенные громады…» Но, главное, наша взяла… Понял?

Так устроена вся революционная романтика, которая тоже очень не любит конкретных вопросов. Стало ли парижанам лучше жить под властью Парижской коммуны? Марксистский эпос ответа не знает. И не желает знать. Сам вопрос кажется ему отвратительно обывательским и буржуазным.

Великий Октябрь обещал землю крестьянам, мир народам и хлеб голодным. Ну и? Хотелось бы знать, что с результатами… На практике наблюдаем небывалую Гражданскую войну, небывалый голод и небывалый вывод земли из крестьянской собственности под контроль партийно-колхозной номенклатуры. Но в коммуникативной памяти это эра светлых годов. Она описана эпическими фигурами Мальчиша-Кибальчиша, Павлика Морозова, Павки Корчагина, матроса Железняка, В. И. Чапаева и доброго дедушки Ильича, чаевничающего с ходоками. Конкретные данные о достижениях и их демографической или экономической цене отсутствуют.

Хотя тоже не бином Ньютона: сравнить перепись 1897 года с переписью 1926 года, проверить цифрами воинского, санитарного, сельскохозяйственного, эвакуационного и прочих видов ведомственного учета и пересчитать по годам. Задача трудоемкая, но божественных откровений не требует. Только квалификации, упорства и добросовестности.

Именно такую тихую, но очень важную работу проделал работник Госплана Евгений Захарович Волков в книге, изданной в 1930 году.[8] Его вывод: если бы не империалистическая и Гражданская войны, то «мы получим по всему населению 188,0 млн душ вместо фактических 157,8 млн <…>. Эта „цена“ выражается в безвозвратных физических потерях населения СССР за период с 1 января 1914 года по 1 января 1930 года по всему населению в 30,2 млн душ, из коих на сельское падает 27,4 млн душ и на городское — 2,8 млн душ».[9]

Надо оговориться, что дореволюционные цифры у него пересчитаны под уменьшившийся в сравнении с царской империей контур РСФСР/СССР, так что сопоставление корректно. Новые социокультурные нормы эту корректность скоро забудут.

Волков человек умный. И того же ждет от читателя. 30,2 млн — суммарная оценка демографического дефицита (недобора) от всех несчастий за 16 лет, с 1914 по 1930 год. Для него не проблема рассчитать по отдельности негативный вклад империалистической войны и Гражданской войны, включая революцию, эмиграцию, красный и белый террор, голод, болезни и пр. Но он знает, что идея «превратить империалистическую войну в гражданскую» принадлежит не кому-нибудь, а лично вождю большевиков. Поэтому сообщать, каким количеством душ народы СССР расплатились за воплощение ленинской мечты, умный Волков не спешит. Он и так сказал больше, чем следует.

Суммарный недобор с 1914 года равен 30,2 млн. Смертельных потерь царской армии в Первой мировой войне, по его же сводке, — никак не более 2 млн (точнее: до 0,7 млн погибших в бою или в частях вскоре после боя; до 1,0 млн умерших от ран позже в госпиталях; еще 0,16 млн умерших там же от инфекционных заболеваний и 0,18 млн погибших в плену). Вычесть одно из другого и сообразить, что Октябрьская революция с ее ближайшими последствиями стоила стране не менее 28 млн жизней (30,2 – 2 = 28,2), — это уж вы сами, пожалуйста.

После 1930 года работа Е. З. Волкова в СССР не переиздавалась и не цитировалась. Никто из советских ученых его расчеты не пытался опровергнуть. Их просто изъяли из коммуникативной памяти. Заменили революционным эпосом.





НЕДОБОР И ПОТЕРИ

«Смертельные потери» и «демографический дефицит» (недобор) — существенно разные понятия. Потери — это когда люди жили себе, работали и вдруг перестали жить. Из-за войны, голода, эпидемий, репрессий… Дефицит совсем не то. Он определяется балансовым методом, как разница между демографическим ожиданием и актуальным результатом. У Волкова демографическое ожидание для 1930 года превысило актуальный результат на 30,2 млн. Это не значит, что таковы были реальные смертельные потери: в оценку по умолчанию входят миллионы неродившихся из-за войны и голода детей, которые должны были бы появиться на свет при нормальных условиях — да не появились. Ибо условия оказались ненормальными.

Корректнее было бы сказать, что страна не потеряла 30,2 млн, а их недополучила. Но в 1930 году советская демографическая наука о таких тонкостях еще не слишком задумывалась. А позже тем более.

Это важно. Когда демографы говорят, что ленинско-сталинская эпопея стоила народу 100 с лишним млн человек, они, как правило, имеют в виду именно недобор. Когда советские патриоты им яростно возражают, что задокументированных смертей на самом деле было в два (или в три-четыре — в зависимости от патриотического темперамента) раза меньше, — они имеют в виду физические потери. Сам по себе уровень дискуссии, когда критики плоховато понимают, против чего восстают, говорит о невежестве как норме быта. В условиях естественных академических свобод недоразумение было бы преодолено и забыто еще лет 80 назад. К сожалению, условия в СССР оказались глубоко неестественными и в этом отношении тоже.

Проблема отнюдь не теоретическая. По состоянию на 1900 год Россия и США (в современных границах) были практически равны по населению: и там и там около 75 млн. При этом у нас темпы роста были заметно выше. Оптимистичнее были и демографические ожидания — взять хотя бы завышенный расчет Д. И. Менделеева в его замечательной работе 1906 года: 594 млн к 2000 году (в границах всей Российской империи).

Допустим, бог с ним, с Менделеевым и его линейным прогнозом. Сравним элементарные актуальности. В России на 2020 год 146 млн населения и выраженная тенденция вниз. В США 331 млн и столь же выраженная тенденция вверх. И там и там за 120 лет зафиксирован рост. Но у нас в лучшем случае двукратный (при изначально более благоприятных условиях), а у них в четыре с лишним раза. Кстати, если по формуле Менделеева пересчитать его прогноз под площадь современной РФ, получится около 305 млн к 2000 году. Судя по реальным американским достижениям, ничего сверхъестественного; вполне могло бы быть. Да и вообще академик был далеко не так прост, каким его сегодня изображают, и расчеты свои строил на осторожных и вполне разумных допущениях. Не его вина, что ХХ век в России вывалился далеко за рамки разумного.

Недополученные за годы великих свершений десятки миллионов сограждан сегодня были бы куда как кстати. Из 156 тыс. сельских населенных пунктов, зафиксированных переписью 2010 года, в 10 % постоянное население равно нулю, в четвертой части проживает не более 10 человек и только в трети сел и деревень живет более 100 человек. Пока центральная власть в очередной раз шумно поднимается с колен, обезлюдевшее пространство продолжает полегоньку дичать.

Вот как раз чтобы уберечь народные массы от подобных пессимистических размышлений, из советской коммуникативной памяти и были вычеркнуты ключевые статистические реперы. Эта вдумчивая работа началась сразу после Октябрьской революции: к лету 1918 года были запрещены 470 буржуазных газет и журналов. Затем последовали «философские пароходы», расстрелы попов, репрессии против «бывших» (большинство из них были неплохо образованы) и кадровые чистки по принципу социального происхождения. С тех пор советский образ жизни изображается простыми и оптимистичными красками народного лубка. Цифры используются в качестве украшения; воспринимать их как отражение объективной реальности — значит, просто не понимать сути происшедших изменений.

Чтобы откат к средневековому эпосу воспринимался как норма, приходилось упорно работать и с аудиторией. Периодически пропускать ее между серпом и молотом, вычищать слишком грамотных и не позволять гражданам впадать в грех рационального умствования.





ЦУНХУ. ПЕРВАЯ ФАБРИКА ТРОЛЛЕЙ

В 1926 году по первой советской переписи в стране проживает около 147 млн человек. Из них 54 млн детей в возрасте до 15 лет. Непропорционально много, 22 млн совсем маленьких, менее четырех лет от роду: демографический след НЭПа. Рождается в год свыше 5 млн младенцев; умирает около 2 млн — главным образом стариков. Итого средний прирост более 3 млн человек в год. Всплеск отложенной рождаемости — благодарная реакция социума на отказ от норм военного коммунизма. По данным того же Е. З. Волкова, динамика населения до НЭПа была такова[10]:



На конец года

Население, млн человек

(в границах РСФСР/СССР — 1930)

Прирост/потери за год,

млн человек

1916

142,5

+ 0,2

1917

140,9

– 1,6

1918

139,7

– 1,2

1919

137,1

– 2,6

1920

134,3

– 2,8

1921

133,9

– 0,4

1922

133,5

– 0,4





За шесть лет после Октябрьской революции страна физически потеряла примерно 9 млн граждан, в среднем по 1,5 млн в год. При этом демографический недобор был в два с лишним раза больше: до Первой мировой ежегодный прирост составлял около 2,5 млн, в 1916 году он снизился практически до нуля, а с 1917 года народу, поднятому на последний и решительный бой, стало вообще не до деторождений. Вместо ожидаемой прибавки 2,5 млн в год — убыль 1,5 млн. Итого среднегодовой недобор около 4 млн человек.

Пять лет протоптавшись в кровавом тупике, даже такой несгибаемый марксист, как Ленин, начинает подозревать, что заехал со своей диктатурой пролетариата немного не туда. Хозяйство в агонии, в стране лютый голод. Нечем кормить не только население (трудности обывательских масс большевиков не слишком тревожат), но, главное, армию и партийную бюрократию — опоры режима. В Кронштадте восстали революционные матросы; на Тамбовщине — разоренные крестьяне. Еще одного восстания режим может и не выдержать. Цены растут на 30 % в месяц. Если без поправок на две деноминации в 1922 году, курс деревянного советского рубля к дореволюционной твердой валюте составляет 1 к 50 трлн. По культуре менеджмента и достигнутым результатам — чистое Зимбабве пополам с Венесуэлой. Вдохновлять трудящихся рассказами про исторические преимущества социализма становится все трудней.

Делать нечего. С 1922 года вождь, закусив губу, возвращает твердую конвертируемую валюту, открывает рынок зерна, разрешает частную собственность и торговлю. Короче, НЭП. Через два года, согласно закрытым партийным сводкам, прирост промышленного производства достиг 57 % (!), объем сельскохозяйственной продукции вырос в 1,4 раза, потребительские цены снизились на 20 %, поступления в бюджет в пересчете на твердую валюту увеличились в разы. Поднялись и реальные зарплаты.[11] Голод отступил, как страшный сон.

Демограф Волков фиксирует отклик народа на временное возращение советской власти в рамки вменяемости.[12]



На конец года

Население, млн человек

Прирост за год,

млн человек

1923

135,0

+ 1,6

1924

140,6

+ 5,6

1925

143,8

+ 3,3

1926

147,1

+ 3,4

1927

150,5

+ 3,5

1928

154,0

+3,7

1929 (ожидаемая оценка)

157,8

—





Даже если оставить в стороне бухарско-хивинский трофей 1924 года, среднегодовой прирост за время НЭПа и его демографического эха устойчиво превышает 3 млн человек. Недобор, напротив, стремится к нулю: население, вернувшись к нормальным условиям жизни, с удовольствием реализует весь свой детородный потенциал до донышка. Сколько может рожать, столько и рожает. На свет приходит суперпоколение НЭПа. Им тов. Сталин в 1941—1945 годы будет затыкать бреши в своих стратегических планах.

Если НЭП с возвратом к частной собственности дал такие убедительные результаты, зачем было его душить? Если Октябрьская революция привела к таким чудовищным потерям, зачем было ее затевать? Вопросы рациональные, следовательно, глубоко чуждые революционному эпосу/пафосу. Чтобы их не возникало, в массовом мышлении должны отсутствовать реальные цифры. И вместо них присутствовать нереальные. Только и всего.





ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ПЯТИЛЕТКИ

Даже если осторожно предположить некоторое снижение темпов, страна, разогнавшись в годы НЭПа, была вправе за две следующие мирные пятилетки рассчитывать на прибавку минимум 30 млн человек: 10 лет × 3 млн/год = 30 млн. Или, отталкиваясь от репера 150,5 млн на 1 января 1928 года, ожидать к концу 1937 года более 180 млн населения. Госплан, исходя из этой нехитрой логики, с шумом и громом столько и запланировал на конец второй пятилетки: 180,7 млн человек. Скоро эту цифру пришлось вымарывать из коммуникативной памяти: НЭП кончился, начинается коллективизация, а вместе с ней голодомор.

В январе 1934 года на XVII съезде ВКП(б) Сталин сообщает, что население Союза выросло «со 160,5 миллиона человек в конце 1930 года до 168 миллионов в конце 1933 года». Это эпическая ложь: в действительности к концу 1933 года 168 млн и близко не было. Читатели советских газет воспринимают ее как реальность — откуда им знать?

Однако в Центральном управлении народно-хозяйственного учета при Госплане (ЦУНХУ), выслушав выступление вождя, испытали священный ужас. Как пишет в своих воспоминаниях тогдашний начальник сектора населения ЦУНХУ М. В. Курман (в СССР его мемуары не издавались, они доступны лишь в Интернете)[13], цифра, названная Сталиным, «расходилась в сторону завышения против нашего исчисления миллионов на восемь». Начальник ЦУНХУ Н. Осинский (старый революционер, статистик с дореволюционным стажем, академик, первый начальник ВСНХ) добился аудиенции и получил от Сталина не слишком вежливые разъяснения: мол, «он сам знает, какую цифру называть». Впрочем, после беседы в печатном варианте сталинского доклада численность населения была уменьшена на миллион против устного выступления.

Статистики оказались в ситуации, которую сегодня назвали бы когнитивным диссонансом. С одной стороны, великий Сталин, который не ошибается. С другой — уж в своей-то узкой специальности они тоже кое-что понимают и точно видят, что такого количества людей в стране нет. В начале 1937 года проводится перепись населения. В январе новый начальник ЦУНХУ Иван Краваль (дерзкий Н. Осинский уже в отставке, но пока еще не посажен — успеется) письменно докладывает правительству, что получается 156 млн человек без контингента НКО (Красная армия) и НКВД (ГУЛАГ). И Краваль и правительство отлично знают, что планом на 1937 год было намечено 180,7 млн. Дело отчетливо пахнет керосином, правительство косится в сторону, отдуваться за свою предательскую цифру Кравалю приходится в одиночку. В середине марта он пишет докладную записку уже лично Сталину. Врать ему он не смеет — а, пожалуй, зря; вождю требовалось именно это. Щедро добавив 6 млн за счет военнослужащих и заключенных, Краваль с трудом натягивает 162 млн общей численности. Это катастрофа: ведь еще три года назад, на «съезде победителей», тов. Сталин сообщил про 168 млн (в устной форме — 169). Куда вредители дели 6—7 млн?! Не говоря про ожидаемый прирост…

Черт бы драл этих статистиков вместе с их цифрами! Еще 4 декабря 1935 года «Правда» опубликовала речь тов. Сталина на совещании передовых комбайнеров, где была сказана знаменитая фраза: «У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. <…> Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трех миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем приращение на целую Финляндию. (Общий смех.)».

И вот вместо ежегодного приращения на целую Финляндию (вождь, поскольку лучше знает, какую цифру давать, потчевал комбайнеров темпами 7—8-летней давности, когда на закате НЭПа годовой прирост действительно превышал 3 млн) ЦУНХУ имеет наглость рапортовать о физическом сокращении. Это после победоносной коллективизации и индустриализации! Явная идеологическая диверсия…

В своей записке Краваль сообщает, что особенно болезненный провал зафиксирован на Украине, в Казахстане, в Поволжье и в черноземной зоне России, Азово-Черноморском крае, Северо-Кавказском крае, Куйбышевской, Воронежской областях. В Саратовской области вообще беда — минус 23 %. В АР немцев Поволжья — 14,4 %. В Курской области — 14,3 %… Наивная попытка начальника ЦУНХУ объяснить потери в главных житницах страны «относительно большим, по сравнению с другими областями, процентом выселенных за пределы областей кулацких элементов» главного читателя, скорее всего, только сильней разъярила.

Короче, организаторов переписи Л. Брангендлера (Бранда) посадили и погубили в лагере, а О. Квиткина (он проводил и перепись 1926 года) расстреляли. Покрывавшего их вредительскую деятельность И. Краваля арестовали вскоре после его злополучной записки, расстреляли в сентябре 1937 года. М. Курмана как мелкую сошку посадили на десять лет, а потом, после войны, еще на пять. Н. Осинского (В. В. Оболенского), чтобы впредь не задавал вождю глупых вопросов, арестовали осенью 1937 года вместе с сыном Вадимом за организацию фашистского путча в интересах Германии, Польши и Японии. Сына расстреляли в декабре 1937-го, отца допрашивали еще почти год, заставили дать показания на процессе Рыкова—Бухарина (март 1938-го) и убили только в сентябре того же года. На место Краваля командовать злополучным ведомством поставили Ивана Верменичева — человека не столько из науки, сколько из ГПУ—НКВД. Его, впрочем, тоже арестовали в декабре 1937 года, на полгода позже Краваля, и расстреляли в феврале 1938 года.

А как иначе, если вокруг сплошь клеветники и иностранные агенты?! Не могут обеспечить духоподъемную цифру, столь необходимую для сплочения трудящихся масс и укрепления народной власти. Пережитки прошлого, саботажники и очернители.

Третьим по счету Иваном — после Краваля и Верменичева — командовать ЦУНХУ был поставлен Иван Саутин. Этот политику партии и правительства понимал правильнее, по-быстрому провел новую перепись и уже в феврале—марте представил Молотову и Сталину свежие данные: насчитали 167,3 млн! Наверху, однако, дали понять, что маловато будет. И правда, выходит, с января 1934 года (XVII съезд, в отчетном докладе 168 млн) население не только не росло, но даже сокращалось! Ушлый Саутин начальственный пас ловит на лету и сразу обнаруживает еще 3,2 млн душ, якобы выявленных при контрольном подсчете дополнительных бланков. Итого на 1939 год стало 170,5 млн граждан. Усталые, но довольные товарищи расходятся по домам.

Они славно потрудились. Из коммуникативной памяти вычищены не только цифры вредительской переписи 1937 года, но и официально провозглашенный план обеспечить к концу второй пятилетки 180,7 млн из рабоче-крестьянского расчета по 3 млн в год. Забыть, забыть проклятую арифметику! Ведь как ни крути, если вождь на XVII съезде насчитал 168 млн, то со всеми саутинскими натяжками за вторую пятилетку прибавилось лишь 2,5 млн, в среднем по 0,5 млн в год. В шесть-семь раз слабее, чем при НЭПе; в пять раз слабее, чем при Николае Кровавом…

В действительности все было проще и хуже. Прямые потери от коллективизации 1930—1934 годов едва ли менее 8—10 млн. Что же касается демографического недобора, то, отталкиваясь от 160 сталинских млн к исходу 1929 года, в сравнении с его же (уже сильно раздутыми) 170,5 млн на 1939 год недобор за десять лет составил более 20 млн человек. В самом льготном для вождя режиме счета выходит, что за две победные пятилетки среднегодовой прирост составлял никак не более 1 млн в год. В два с половиной раза хуже, чем при царе. В три с половиной раза хуже, чем в счастливое время НЭПа.

Что прикажете делать? Понятно что: вычеркнуть и забыть. Уничтожить вместе с носителями коммуникативной памяти. Еще в 1934 году был предусмотрительно разогнан Демографический институт АН СССР (его научный лидер, 41-летний В. В. Паевский легко отделался — умер от инфаркта в день закрытия). В том же 1934 году систему учета населения вместе с ЗАГСами передали из ведения райисполкомов под контроль НКВД. Увы, не помогло: народ продолжал предательски вымирать, подрывая победную поступь. Из шести руководителей статистического ведомства в эпоху эпических свершений с 1930 по 1940 год пришлось расстрелять пятерых: В. П. Милютина, С. В. Минаева, В. В. Оболенского (он же Н. Осинский), И. А. Краваля, И. Д. Верменичева. Счетовод — такая опасная профессия! Лишь шестой по счету, И. В. Саутин, сумел осознать всю глубину партийной диалектики и успешно воплотил в жизнь лозунг тогдашнего госплановского гуру, академика С. Г. Струмилина: «Лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие».





СКОТСКАЯ ИСТОРИЯ

Какими бы невеждами ни были депутаты XVII съезда, они всё же знали четыре правила арифметики, видели, что происходит в регионах, и помнили цифры, ранее звучавшие с партийных трибун. Своим существованием они (и люди и цифры) представляли прямую угрозу эпическому образу вождя и его харизме, которая сплачивала советский народ и вела его от победы к победе. Поэтому их тоже пришлось стереть с карты будней кровавой тряпкой: они слишком много знали.

97 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на «съезде победителей» в 1934 году, за последующие три-четыре года были истреблены — 70 %. Чего только не сделает настоящий вождь ради народного счастья (и удержания власти)!

Подчеркнем еще раз: наша тема — не репрессии и даже не фальсификат, а устройство социокультурной среды, которая подобную манеру политического менеджмента готова воспринимать как норму. Ну да, такое непростое время… Обострение классовой борьбы… Кругом враги… А делегатам поделом: нечего было разрушать великую империю и потом путаться под ногами у тов. Сталина, который ее восстанавливал…

Что произошло с понятием нормы в головах людей, всерьез принимающих подобные доводы? Ладно классовые враги, но цифры-то за что? При последних Романовых чиновники тоже порой вызывали начальственное недовольство и попадали в немилость — но никогда к стенке или в зиндан. Тем паче целыми когортами. Подобный стиль органичен скорее для средневековых эмиратов, султанатов и халифатов — но никак не для европейских монархий Нового времени. Включая многократно заклейменную Сталиным российскую «тюрьму народов».

В очередной раз убеждаемся, что после 1917 года (в особенности после 1930-го) поменялись нормы — с европейских на азиатские. И сразу настал невероятный прогресс — если верить официальному эпосу. Лишь этот прогресс (если верить ему же) позволил СССР совершить могучий индустриальный рывок и победить во Второй мировой войне.

Проблема в том, что верить в такое способна лишь социокультурная среда, низведенная до варварского уровня. 90 лет назад она послушно верила, что коллективизация укрупняет землепользование, внедряет новую «высшую технику», повышает производительность труда колхозников и улучшает их быт. В то время как в действительности несколько миллионов умерли от голода при суммарном демографическом недоборе более 20 млн.

В крупных странах-конкурентах тема массового голода как демографического фактора со второй половины ХIХ века вообще неактуальна. Голод 1891 года, горячо любимый советской пропагандой как иллюстрация гибельности царизма-капитализма, в действительности отразился в одномоментном сокращении демографического прироста с 1,6 до 0,8 млн (к 1893 году прирост восстановился до 1,6 млн/год и потом устойчиво поднимался год от года до 2,5 млн перед Первой мировой войной). В краткосрочном сокращении прироста, но не в небывалом провале в зону отрицательных значений на несколько лет кряду, чего дважды сумели добиться лишь Ленин со Сталиным!

Но мы об этом не знали и не знаем — вот что главное. Что же до реальной производительности труда, то в колхозах она резко упала вместе с душевыми показателями производства и потребления.

Обобщив данные по животноводству, скупо размещенные Сталиным в отчетных докладах, и сведя их к принятому в сельскохозяйственной статистике стандарту «крупного рогатого скота» (одной головой КРС считается одна корова или лошадь, три свиньи, десять коз или овец), несложно восстановить динамику исторических свершений коллективизации в области животноводства:



Поголовье условного КРС в СССР (млн голов)[14]

Год

1916

1928

1929

1930

1933

1935

1936

1937

1938

КРС

115,8

129,8

127,7

100,5

64,0

78,7

90,9

89,4

101,0

% к 1916

100

112,1

110,3

86,8

55,3

68,0

78,5

77,2

87,2





Или, исходя из собственных сталинских цифр (мера их завышения остается неизвестной), в военном 1916 году на душу населения приходится чуть более 0,8 условной единицы КРС в живом весе. А после двух пятилеток мирных социалистических преобразований в 1938 году остается чуть менее 0,6. Стоит отметить максимум 1928 года (прощальный привет от НЭПа) и минимум 1933 года (коллективизация). Сведения об особо кошмарных для сельского хозяйства 1931—1932 годах вождь в своих докладах благоразумно опускает. И никто, конечно, не спрашивает. Так же как никто не смеет провести элементарную операцию сравнения его же процентных данных на съезде 1930 года с натуральными значениями, неосторожно представленными на съезде в 1939 году.

Поскольку очищенные от эпоса цифры и описанная ими реальность бьют в глаза, тешить народы сказаниями про повышение уровня жизни уже не получается. С приходом гласности (или с уходом страха) акыны средневекового эпоса вынуждены менять пластинку. Оказывается, нет, товарищи! Примите новую вводную. Колхозы внедрялись вовсе не ради всеобщего процветания и счастья, о которых так убедительно рассказывали эпические кинополотна типа «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки» или «Поднятая целина». Коллективизация и связанные с ней потери были необходимы, чтобы на основе «надрывной эксплуатации крестьянства» (выражение А. А. Проханова) построить могучее здание промышленной сталинской державы, которая только одна и могла противостоять Гитлеру.

Ну, хорошо. Раз голодомор был необходим для индустриализации — рассмотрим поближе индустриализацию.





ТУРУСЫ НА КОЛЕСАХ

В докладе на XVIII съезде партии в марте 1939 года тов. Сталин приводит таблицу под названием «Рост промышленности СССР и главных капиталистических стран за 1913—1938 годы».[15] Для простоты сократим ее до трех ключевых строк — этого достаточно.




1913

1933

1934

1935

1936

1937

1938

СССР

100

380,5

457,0

562,6

732,7

816,4

908,8

США

100

108,7

112,9

128,6

149,8

156,9

120,0

Германия

100

75,4

90,4

105,9

118,1

129,3

131,6





«Из этой таблицы видно, — говорит тов. Сталин, — что наша промышленность выросла в сравнении с довоенным уровнем более чем в девять раз, тогда как промышленность главных капиталистических стран продолжает топтаться вокруг довоенного уровня, превышая его всего лишь на 20—30 процентов».

Увы, нет. Из этой таблицы видно нечто совсем другое: как глубоко деградировали отечественная статистика и политэкономия. Любой имеющий за плечами среднюю школу, глядя на подобный материал, обязан был бы задать два элементарных вопроса:

1. В каких единицах измеряется объем промышленности?

2. В каких границах идет сопоставление?

Вопросов никто не задает, а сам тов. Сталин до разъяснений не снисходит. Допустим, можно догадаться, что объем экономики измерялся в деньгах — другого мерила, способного совместить километры рельсов, тонны угля и киловатт-часы электричества, просто не существует. Но в каких деньгах? Дореволюционный русский рубль конвертировался на мировых рынках, имел внятный обменный курс и вполне годился для корректного сравнения российской, германской и американской экономик. Но Сталин, естественно, оперирует советским деревянным дензнаком — хотя об этом умалчивает. Советский рубль не конвертируется, адекватного обменного курса не имеет и потому может демонстрировать какие угодно темпы роста: напечатайте при неизменном объеме производства в пять раз больше рублей — будет пятикратный рост в денежном выражении. Напечатайте в десять раз — будет десятикратный…

Вместо очевидных вопросов аудитория реагирует бурными, продолжительными аплодисментами: 908,8 %! Вон как мы их уделали!

Так устроен мир советских норм. За его границами все (может, за исключением «полезных идиотов» из левой интеллигенции) прекрасно понимают, что сравнение неустановленных площадей с помощью неопределенно растяжимой денежной шкалы — заурядная профанация. Раз она воспринимается на ура — значит, страна утратила н