Важное
SIPRI: общемировые военные расходы установили новый рекорд
|
Капитан 1 ранга С.З. Балк – легендарный и реальный, или несколько слов о флотском фольклореКак известно, многие офицеры Российского императорского флота очень любили выпить. И, конечно, выпив – поговорить. О плаваниях, о командирах и сослуживцах, о женщинах. Многие рассказы приобретали черты легенд, становясь флотским фольклором, передаваемым из уст в уста. Одним из самых ярких персонажей подобных баек в начале XX века был Сергей Захарович Балк.  В последнее время на Западе набирает популярность так называемая «устная история» (oral history), опирающаяся не на письменные источники, а на взятые у участников событий интервью. Пришла эта тенденция и в Россию – проводятся конференции, в университетах читаются курсы, фонды финансируют исследовательские проекты. Лучшие из исследований такого плана направлены не столько на воссоздание того, как проходили те или иные события, сколько на выявление особенностей человеческой памяти. Почему одни воспоминания бережно сохраняются, другие – забываются, как бы избавляя человека от лишнего груза, третьи – со временем трансформируются, искажаются? В чем причина этих искажений? Насколько вообще можно доверять памяти (в том числе – коллективной памяти)? Не слишком ли это зыбкий материал? Эти вопросы важны не только для приверженца «устной истории», ведь в той или иной степени они встают перед любым исследователем, если он берет в руки чьи-либо мемуары. К тому же нам, как воспитанникам традиционной, опирающейся на источники школы, в новом направлении наиболее интересна проверка полученных при интервьюировании сведений с помощью документов. Еще одним толчком для написания этой статьи стали юношеские впечатления одного из авторов от прочтения замечательных повестей Сергея Адамовича Колбасьева «Арсен Люпен», «Джигит», «Река» и др. Пожалуй, ничего более яркого, запоминающегося, откровенного о Морском кадетском корпусе, о судьбах бывших офицеров в Красном флоте написано не было. Конечно же, привлекали внимание байки, которые один из героев, обаятельный командир миноносца «Джигит» Алексей Петрович Константинов, трудным летом 1917 г. рассказывал приунывших офицеров. Некоторые из них, посвященные похождениям Сергея Балка, были настолько необычными и невероятными, что нельзя было понять – это авторская фантазия или истории о реально существовавшем человеке. Когда в 1990 г. один из авторов статьи пришел на работу в ЦГАВМФ, то сразу, в свободное от дел время, стал искать что-либо о С.А. Колбасьеве и его героях. Оказалось, что Сергей Захарович Балк действительно существовал! В то же время будущий писатель поступил в Морской корпус в 1915 г., а жизнь «морского волка» оборвалась в самом начале 1913-го. Судя по всему, Колбасьев мог знать о Балке только из флотского фольклора. Эти-то, слышанные им, видимо, уже после революции, во время службы в Красном флоте, байки он и воспроизвел в своей повести. С известной долей условности на эти истории можно посмотреть как на «устноисторические» свидетельства. Жизнь Сергея Захаровича Балка (1866–1913) не была отмечена яркими боевыми подвигами или открытиями, записанными на скрижалях истории русского флота. Тем не менее, память о нем жива и сегодня. Будучи личностью неординарной, он привлекал внимание многих современников, был запечатлен в мемуарах (Н.И.Кравченко, Г.К.Граф, Г.О.Гадд, М.Ю.Гордеев ) и литературных произведениях. Можно сказать, что жизнь его была яркой, как… хорошая морская байка. Собственно, из приключений, запечатленных во флотском фольклоре, она в известной мере и состояла. С разрешения дочери писателя, Галины Сергеевны Колбасьевой, полностью приведем фрагмент о С.З.Балке из повести «Джигит»: «У капитана Сергея Балка была черная борода лопатой. Был он мужчиной невероятной физической силы и великолепным моряком: войдя в Портсмут на миноносце, на шестнадцатиузловом ходу спустил вельбот и никого не утопил. Привычки имел своеобразные. Каждое утро выпивал чайный стакан водки и закусывал весьма экономно. Вестовой на блюдечке подавал ему две баранки: одну целую и одну сломанную пополам. Он нюхал сломанную баранку, вертел в руках целую и отдавал обратно. В японскую войну командовал спасательным буксиром в Порт-Артуре и во время сдачи крепости заявил, что корабль свой взорвет. По условиям капитуляции этого делать никак не полагалось, и небезызвестный прохвост Стессель прислал к нему своего адъютанта, чтобы запретить. Приплыл адъютант на лодочке, смотрит – стоит пароход на якоре, а людей на нем нет. Влез на палубу – палуба пуста. Усмотрел свет в одном из иллюминаторов рубки и пошел на огонек. Раскрыл дверь и видит: какой-то здоровенный чернобородый дядя сидит за столом в полном одиночестве и прохлаждается чайком. – Вы здесь командир? – Я командир. Адъютант начал было рассказывать, зачем он прислан, но Балк замахал руками: никаких служебных разговоров, пока господин поручик не напьется с ним чаю. Спешить все равно некуда. Протесты не помогли. Пришлось адъютанту сесть и сказать: “Спасибо”. Пили долго и даже вспотели, потому что в рубке было здорово жарко. Наконец Балк перевернул свой стакан донышком кверху, положил на него ложечку, очень ласково улыбнулся и попросил адъютанта изложить свое дело во всех подробностях. Тот изложил, а Балк все с той же улыбкой ответил: – Зря вы, голуба моя, беспокоились. – Встал, потрепал его по плечу и предложил: - Давайте тикать. У меня в трюме шесть пудов пироксилину, шнур рассчитан на двадцать минут, а поджег я его минут восемнадцать тому назад. Ну, еле успели выбраться. Порвало пароход на мелкие кусочки. Команду Сергей Балк любил и жил с ней ладно, а начальство, особенно сухопутное, не слишком уважал. Однажды – кажется, в Николаевске-на-Амуре – стоял он со своим миноносцем на якоре и влетел в исключительно красивую историю. Один из его матросов нашумел на берегу, был изловлен и посажен на гауптвахту. Балк, как только об этом узнал, срочно дал семафор коменданту крепости: прошу, дескать, вернуть мне моего матроса, дабы я мог наказать его по всей строгости морских законов. Не вышло. Комендант, конечно, ответил отказом. Тогда Балк вызвал желающих из команды на четверку, роздал им оружие и во главе десанта из четырех человек высадился на берег. Подошел к гауптвахте, крикнул часовому: “Здорово, молодец!”, сразу же вырвал у него из рук винтовку и поставил свой караул. Потом поднялся к дежурному офицеру. С ним тоже любезно поздоровался, но так сжал ему руку, что тот сразу потерял способность соображать. Очнулся запертым в шкафу и только тогда понял, что у него отобрали ключи. Балк без особых затруднений освободил своего матроса, спокойно вернулся с ним на миноносец и решил сниматься с якоря, потому что в Николаевске делать ему было больше нечего. По семафору получил приказание лично явиться к коменданту крепости, однако, как и следовало ожидать, предпочел подняться на мостик и скомандовать: – Пошел шпиль! Тут-то и началась самая замечательная петрушка. На ближайшей береговой батарее люди забегали во все стороны и стали с пушек стаскивать чехлы, а семафор передал второе, более решительное приказание: – Немедленно прекратить съемку с якоря. Орудия крепости наведены на миноносец. – Ха! – сказал Балк. – Боевая тревога, прицел пятнадцать кабельтов, целик семьдесят пять, точка наводки вон по тому белому домику. – И ответил крепости семафором: – Орудия миноносца направлены на дачу коменданта. Крепко целую. Так и ушел миноносец, потому что у коменданта на даче были дети, жена, самовар, канарейка и весь прочий дорогой комендантскому сердцу домашний уют. Сухопутное начальство, естественно, подняло страшный шум, но штаб Сибирской флотилии за Балка решительно заступился. Вероятно, потому, что обрадовался хоть какому-нибудь развлечению. Пошла всякая переписка и путаница из-за того, что никак нельзя было понять, кто кому подчинен. Кончилось тем, что морское министерство в пику военному заупрямилось, и дело попало на доклад к самому царю. Царь же, как известно, был мужчиной средних лет и весьма средних умственных способностей. Он вдруг вспомнил какую-то знакомую, вполне убедительную фразу и ни с того ни с сего положил резолюцию: “Победителей не судят”. Алексей Петрович выколачивал золу из трубки, набивал ее свежим табаком и продолжал свое повествование.  Легендарный капитан Балк под общий хохот всей команды купал в невской воде крючкотвора-инженера с адмиралтейской судостроительной верфи. Потом на улицах Шанхая ликвидировал драку между английскими и русскими матросами. Хватал дерущихся за шиворот, приказывал: “Целуйтесь!”, сталкивал лбами и, бросив на землю, брался за следующую пару. Он всегда был полон решимости и мрачного юмора, и жизнь его была простой. А когда начальство за многие грехи перевело его с миноносца на транспорт, он выпил последний стакан водки, понюхал свою традиционную баранку и пустил себе пулю в лоб. И казалось, что он сидит вот тут же рядом в кают-компании, огромный, чернобородый, с руками, скрещенными на животе, и широкой благодушно улыбкой. И было спокойно». Сергей Захарович Балк родился 4 апреля 1866 г. в с. Александровка Бузулукского уезда Самарской губернии, в семье потомственного дворянина С.-Петербургской губернии, отставного капитана гвардейской артиллерии, впоследствии – действительного статского советника Захара Захаровича Балка . Возможно, он был внуком адмирала Захара Захаровича Балка (1796–1870). Вслед за старшим братом Павлом окончил в 1887 г. Морское училище. Учился без блеска – в списке выпуска, составленном по среднему баллу, фамилия его находится в самой середине. Служба его началась на Балтике, но уже в 1889 г. он попал в заграничное плавание на фрегат «Генерал-Адмирал», в 1890–1892 гг. плавал за границей на крейсере «Минин». В декабре 1893 г. за отличие был произведен в лейтенанты. Летом 1894 г. отличился, возглавив работы по подъему затонувших рельсов на р. Гольчиха. Этот груз, предназначенный для строительства Сибирской железной дороги, был доставлен в устье Енисея в 1893 г. из Англии, но затонул во время ледохода. Балк, имевший в своем распоряжении около 50 человек с минимумом оборудования, организовал круглосуточную работу, в результате которой из 2916 затонувших рельсов поднял 2268 шт. Дальнейшая служба проходила на Тихом океане: в 1895–1896 гг. на эскадренном броненосце «Император Николай I», в 1896–1897 гг. – на крейсере I ранга «Адмирал Нахимов», в 1897–1898 гг. – на мореходной канонерской лодке «Гремящий». Здесь уместно процитировать аттестацию, составленную на Сергея Балка в 1898 г. командиром мореходной канонерской лодкой «Гремящий» капитаном 2 ранга В.Ф.Рудневым (будущим командиром крейсера «Варяг» во время легендарного боя): «В исполнении самых трудных служебных поручений не встречает никаких препятствий; выполняет серьезно и точно, с полной охотой». «В морском деле познания хорошие, надежный вахтенный начальник. В строевой службе познания требуют дополнения». «Честных правил и взглядов, прямой человек, несколько грубоват. Хороший товарищ и подчиненный». Тот же мотив – постоянная готовность к действию в чрезвычайных ситуациях – звучит и в других аттестациях. Так, командир транспорта «Ермак» капитан 2 ранга Д.Ф. Юрьев, в целом к Балку относившийся критически, в июле 1900 г. отмечал: «Имеет большое влечение к обстоятельствам, выходящим из ряда обычных и вызываемых штормами, войною, бедствиями, трудными и рискованными экспедициями, ибо жаждет подвигов, геройства; подобные обстоятельства пробуждают в нем энергию и усердие и при таких обстоятельствах принесет большую пользу». Сергей Захарович не раз лично бросался спасать попавших в беду людей, за что был награжден серебряной медалью за спасение погибавших (1890 г.), бантом к ней (1893), а затем и золотой аналогичной медалью.  Возможно, именно это сложившееся о С.З.Балке мнение предопределило выбор начальства – в 1901 г. он был назначен временно командующим портовым судном «Силач», единственного корабля, способного эффективно служить при Эскадре Тихого океана в качестве буксира и водоотливного судна . Случаи проявить себя Балку представлялись нередко. Например, 7 ноября 1902 г. во время шторма рядом с Порт-Артуром у парохода «Сибиряк» оборвался буксировочный трос, и в море была унесена баржа с людьми. Высланный в море «Силач» на другой день нашел баржу уже у китайского побережья и, несмотря на сильную волну, привел ее в Артур. Отличился он и во время аварии заградителя «Енисей», чуть не выброшенного во время тайфуна на скалы у крепости. К началу Русско-японской войны уже все офицеры-тихоокеанцы прекрасно знали Сергея Захаровича – его огромную черную с рыжиной бороду «лопатой», медвежью походку, заломленную на затылок фуражку, громкий голос и большие кулаки, его граничившую с безрассудством смелость и готовность выполнить любое, самое трудное поручение, абсолютную честность, способность отстаивать свое подсказанное опытом мнение, беззаветную любовь к кораблям и морю, удивительную физическую силу и выносливость, и, конечно же, ставшую притчей во языцех его бесшабашность в кутежах на берегу. Хорошо его знали и матросы – не каждый ведь офицер умел внушить к себе столько уважения и так поддержать свой авторитет в различных ситуациях, и в то же время не гнушавшийся вместе с матросами «Силача» «играть» штангами, цепями и двухпудовыми гирями . А все вместе уважали еще и внутреннюю независимость. Здесь нельзя не привести строчку из чуть более поздней аттестации 1908 года: в графе «требует ли понуждения» записано – «требует дружеского присмотра, понуждению не поддается». Звездным часом Балка стала оборона Порт-Артура. С первых дней войны с Японией тщательно подобранная и подготовленная им команда «Силача» оказывала неоценимую помощь поврежденным в боях кораблям. Душа же командира порой разрывалась между желанием непосредственно участвовать в боях и сознанием важности его работы. Корреспондент Н.И.Кравченко так воспроизвел слова С.З.Балка, описывавшего участие в спасении поврежденного торпедой эскадренного броненосца «Ретвизан»: «Иногда и во мне просыпалось сожаление о том, что я не на миноносце, что не могу гаркнуть: “полный ход”, и, подойдя вплотную, не пустить, а ткнуть его, подлеца, миной, но потом, когда посмотришь, как спокойно под этим огнем работает мой “Силач”, когда подумаешь, что быть может благодаря нашей работе спасается лучший броненосец, одна из крупнейших наших единиц, – становилось легче». Даже тяжелой осенью 1904 г. Балку не изменяло его чувство юмора. Один из участников обороны крепости вспоминал, как они с Балком ходили к портовым чиновникам «выбивать» нужные материалы. Для лучшего успеха выждали начала обстрела территории порта. После очередного взрыва войдя в контору, Балк громким басом сказал: «Здорово ахнул! Ведь проклятый разорвался у самых ваших дверей. Хорошо, видимо, пристрелялись!» После этого возражений со стороны перепуганных чиновников не последовало – на требованиях тут же были написаны положительные резолюции. Редчайший случай – командир портового судна, не сделавший по противнику ни одного выстрела, был удостоен двух боевых орденов и золотой сабли с надписью «За храбрость» ! Характерная деталь – Балк очень высоко ценил своих подчиненных. Это отмечал в своих очерках и Н.И.Кравченко, об этом же свидетельствуют и ходатайства С.З.Балка о награждении его матросов, продолжавшего настаивать на своем еще в 1907 г. Правда, приведенный в повести Сергея Колбасьева красочный рассказ о взрыве «Силача» в день капитуляции крепости не совсем соответствует истине – во-первых, корабли подрывали с благословения начальства, а не вопреки ему, во-вторых, корабль не «порвало на мелкие кусочки», как о том сообщал писатель – «Силач» был поднят японцами и под именем «Иодохаши-мару» служил в японском флоте в годы обоих мировых войн. Да и едва ли в ту ночь у С.З.Балка было время «прохлаждаться чайком» – на минном катере он прорвался в Чифу. Надо признать, что после поражения в войне с Японией и мятежа во Владивостоке настроение среди офицеров Сибирской флотилии – остатков некогда сильной эскадры – было скверным. Пьянство и порожденные им различные «истории» были обычным явлением. Однако конфликт с комендантом крепости Николаевск-на-Амуре, главным героем которого в августе 1906 г. стал командир миноносца «Безшумный» капитан 2 ранга Сергей Захарович Балк, затмил все иные. Не мог о нем не поведать читателю и С.А.Колбасьев.  Такую же историю приписал своему герою – лейтенанту Мосягину – писатель, революционер и подпоручик по Адмиралтейству Сергей Александрович Гарин (до мая 1917 г. – Гарфильд) . Этот автор в 1906 г. сам служил на Дальнем Востоке и о приключении Балка не мог не знать. Его версия несколько отличалась – герой повести освободил из-под стражи не матроса, а случайного знакомого, проплававшего некоторое время на его корабле, армейского поручика социал-демократа Сахновского. «Сахновский, под честное слово, что лейтенант его не выдаст, признался, что вовсе он был не на охоте, а скрывается от властей. Оказалось, что он социал-демократ, давно работает в партии, но на днях его залопали на военных прокламациях, найденных жандармами у него на чердаке. Поручику предстоял немедленный арест, но он скрылся, думая пробраться до железной дороги, чтобы ехать в Россию. Но заблудился. Мосягин задумался. – Ты, вот что… – сказал он, наконец, – оставайся на моем миноносце спокойно – здесь тебя никто не тронет! Я, брат, сам в душе социалист, но все это как-то еще не сформировалось, так что открытым социалистом я себя назвать не могу. Но, во всяком случае, тебя не выдам, а при первом удобном моменте сплавлю тебя в Россию!.. Понимаешь?.. – Но ведь меня арестуют, как только узнают, что я нахожусь на твоем миноносце?.. – воскликнул Сахновский. – Эге, батенька, это не так-то легко!.. Всякое военное судно пользуется правом территориальности, и никто не посмеет взять тебя с моего миноносца! А если бы и попытались, так я встречу их огнем! – А тебе ничего не будет, что ты укрываешь политического? – А мне наплевать! Что они со мной сделают? На моей флотилии восемнадцать семидесятипятимиллиметровых, да восемнадцать скорострелок, да столько же минных аппаратов. Итого – пятьдесят четыре орудия!.. А у них – две паршивых пушки “времен Очаковских и покоренья Крыма”!.. Да я им такой Мукден устрою, что небу станет жарко!.. Они меня должны бояться, а не я их! […] Наконец, пришли обратно в порт. Знало ли уже крепостное начальство о том, что Сахновский находится у Мосягина, или донес кто-нибудь по прибытии флотилии, но только на другой день прихода к Мосягну явился комендантский адъютант и потребовал, чтобы Сахновский явился в штаб для ареста. Мосягин ответил: – Передайте, господин адъютант, коменданту, что означенное лицо действительно находится у меня, и ему кланяется! Сам он не приедет, но если бы господину коменданту благоугодно было бы взять его силою, – милости просим!.. Такой ответ лейтенант привел крепостную администрацию в большое смущение. Не реагировать на него было опасно из боязни подорвать военный престиж, а чем и как реагировать?! Мосягина уже успели узнать за время его пребывания на Амуре. Слышали об его “подвигах” и во Владивостоке, и в России, и знали, что этот “сумасшедший” лейтенант на все способен.  Настала ночь. Пока в крепости совещались и раздумывали, Сахновский тоже думал и пришел к заключению, что самое выгодное для создавшегося положения – добровольно явиться в штаб и отдаться в руки начальства. Этим, кстати, он снимал ответственность с Мосягина за дальнейшее укрывательство. Сахновский так и сделал. Воспользовавшись тем, что Мосягин уснул, он съехал на берег, явился в штаб, сейчас же был арестован и отвезен на гауптвахту. Когда лейтенант проснулся и узнал, что поручика нет, он пришел в ярость. И моментально снарядил мичмана к коменданту с ультиматумом: “Если через четыре часа поручик Сахновский не будет на миноносце – флотилия открывает огонь по городу”!.. В крепости заволновались. Собрался настоящий военный совет. Говорили о том, что если бы лейтенант осуществил свою безумную мысль, он может разнести вдребезги и крепость, и город. А Мосягин бегал, как разъяренный лев, по своему миноносцу… “Как?!.. Он, Мосягин, взял под свое покровительство Сахновского, а того все-таки осмелились арестовать?!” И вдруг приказал команде собраться, раздал ей ружья и патроны, выстроил на берегу и повел форсированным маршем в город. Придя, направился к гауптвахте и стал брать ее штурмом… На его счастье, караульный офицер растерялся и убежал. Мосягин бросился к часовому, ловким ударом выбил у него из рук ружье и приказал связать, а сам побежал в комнату, где помещался Сахновский, и когда тот отказался с ним идти, – связал его, взвалил на плечи и унес на свой миноносец… Скандал вышел грандиозный. Были посланы телеграммы в Петербург и главнокомандующему, и вскоре пришла телеграмма о немедленном аресте лейтенанта Мосягина и о предании его военному суду. Мосягину грозил расстрел. Время было военное, крепость находилась на осадном положении, и если бы лейтенант не был георгиевским кавалером, его судили бы полевым судом здесь же, на месте. И весьма вероятно, что озлобленная местная военщина расстреляла бы его с наслаждением. Но Мосягина решили отправить во Владивосток, а оттуда со специальным офицером выслать в Петербург». Что здесь правда, а что – легенда? С.А.Гарин несколько ближе к истине. Действительно, на «Безшумном» по приглашению Балка плавал штабс-капитан 6-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Борис Иванович Бунин, находившийся в отпуске и ожидавший зачисления в запас. 21 августа 1906 г. комендант крепости Николаевск-на-Амуре половник И.К.Гандурин получил извещение о розыске Бунина для привлечения к ответственности по обвинению в «бездействии власти» (подчеркнем – отнюдь не за революционную деятельность, как в изложении Гарина, у которого при написании повести в 1917 г. были свои мотивы). 22 августа Бунину был направлен вызов к коменданту и, когда штабс-капитан явился, он был арестован. Балк, узнав о случившемся поздно вечером того же дня, пришел в ярость. Около 2 часов ночи 23 августа он подвел к канцелярии Николаевского крепостного пехотного полка, где находился задержанный, 13 вооруженных винтовками с примкнутыми штыками матросов. Цель «операции» им была объяснена, одновременно они получили указание «солдат не обижать». Балк, первым вошедший в помещение, сразу твердой рукой сдавил глотку часовому В.К.Бородину, так что то не мог и пикнуть; подоспевшие матросы тут же зажали солдату и находившемуся в канцелярии вестовому рты. Бунин, оценивший ситуацию, пытался успокоить своих освободителей, но Сергей Захарович не стал его слушать и увел на миноносец. При этом от волнения у Балка так тряслись руки, что он долго не мог закурить. Кульминационные строки в повествовании Сергея Адамовича Колбасьева об этой истории – о наведении пушек на дачу коменданта – конечно, из области легенд. Хотя береговые орудия, действительно, были наведены на миноносец. В реальности утром 23 августа командиры стоявших на том же рейде миноносцев уговорили Балка передать Бунина военным властям. Конечно, история получила огласку, в пришедшей из Владивостока 24 числа телеграмме содержалось распоряжение об аресте уже Балка. Следствие опросило участников инцидента, после чего комиссия врачей, назначенная по распоряжению морского министра вице-адмирала А.А.Бирилева, признала Балка «в момент совершения преступного деяния невменяемым». Дело было передано в Петербург. 20 ноября Бирилев подробно доложил все обстоятельства государю, при чем подчеркнул «совершенно исключительные обстоятельства данного дела» и «неудобство направления его на судебный ход», а также заслуги обвиняемого, и предложил прекратить дело, выдержав виновного в крепости два-три месяца; о невменяемости офицера в докладе речь даже не шла . Император утвердил представление министра, согласившись на трехмесячное заключение С.З.Балка, о чем в тот же день и было объявлено в приказе по Морскому ведомству № 729 с чисто символической формулировкой: «за превышение власти, выразившееся в противодействии распоряжениям начальника военно-сухопутного ведомства и неоказание должного уважения этому же начальнику, старшему в чине».  Дальнейшая служба С.З.Балка проходила на Балтике, где с июля 1907 г. он командовал миноносцем «Внимательный». Русский флот постепенно менялся, изживая предвоенные недостатки, и Балк совершенно неожиданно оказался в тупике. Он не имел собственного боевого опыта, не имел специальных познаний. Из него получился хороший, лихой командир эсминца, но… Эсминцы на Балтике были новые, однако устаревших типов. Добиться успеха в боевых действиях с наибольшей вероятностью они смогли бы при действиях в группе, а к этому-то Балк и не был приспособлен. Он хорошо мог управлять миноносцем, но едва ли умел воевать сообразно техническим возможностям кораблей новой эпохи. Но о выдающихся способностях Сергея Захаровича помнили – не случайно, например, именно ему командующий 1-м отрядом минных судов Н.О. фон Эссен поручил снять с мели эсминец «Инженер-механик Зверев», попавший в аварию 3 июля 1907 г. Гаральд Карлович Граф позднее вспоминал: «Особой любовью к … “лихости” отличался капитан 2 ранга Захар (sic! – А.Е.) Захарович Балк. Он был до известной степени исторической личностью, благодаря чрезвычайной силе и похождениям в молодости. Моряк он был хороший, но хорошим офицером не мог считаться». Капитан 1 ранга И.А.Шторре, составлявший аттестацию за 1908 г., был менее категоричен: «Капитан 2 ранга С.З.Балк представляет из себя исчезающий тип флотского офицера – парусника, образованность его не идет далее чисто морской специальности. Поддаваясь алкоголизму, в мирное время капитан 2 ранга Балк во многих случаях является элементом для службы не желательным, но его решительность и беззаветная храбрость, проявленные на войне, его безукоризненно честная и симпатичная натура дают право на снисходительное отношение к его недостатку. Любимый подчиненными, в военное время кап. 2 р. Балк сделает из них героев, а в мирное – заставит с охотою выполнить всякое тяжелое дело, всякую экстренную работу, удивляя окружающих быстротою ее исполнения. Жизнь С.З.Балка неразрывно связана с кораблем, на котором он плавает, береговых привязанностей у него нет; как командир, он известен во флоте по лихости управления своим кораблем и заботою о его штатном и нештатном снабжении и устройстве. Кап. 2 р. Балка надо беречь для военного времени». 24 июля 1908 г. С.З.Балк был назначен командиром эсминца «Уссуриец», а 22 декабря того же года переведен на «Пограничник», которым командовал до 10 ноября 1911 г. 6 декабря 1910 г. его произвели в капитаны 1 ранга, и это, как не покажется странным, стало приговором. Командирский мостик «Пограничника» пора было освобождать, давая дорогу другим. Береговая служба его не интересовала, а командующий Морскими силами Балтийского моря вице-адмирал Н.О. фон Эссен прекрасно понимал, что назначать Балка командиром крейсера, линкора или дивизиона эсминцев не стоит. Заметим в скобках, что в литературе нередко встречаются высказывания о том, что «Пограничник» являлся любимым эсминцем Эссена. Появляется соблазн указать на особое благоволение адмирала к С.З.Балку, в течение почти четырех лет командовавшему этим кораблем. Однако знакомство с документами рисует совсем другую картину. Николай Оттович держал флаг на «Пограничнике» в августе-октябре 1907 г., после чего долго на нем не плавал. В 1908 г. флаг Эссена развивался на эсминцах «Сибирский стрелок» (15 апреля – 1 июля), «Гайдамак», «Видный», «Донской казак» и «Охотник», в 1909 г. – на «Москвитянине», затем на транспорте «Океан», эсминцах «Эмир Бухарский» и «Сильный», с 28 августа – на крейсере «Рюрик». В дальнейшем для межбазовых переходов чаще других использовались эсминцы «Охотник» (1910 г.; командир капитан 2 ранга барон В.Е. Гревениц одновременно являлся начальником оперативного отделения штаба начальника Действующего флота Балтийского моря), «Украйна» (1911), «Генерал Кондратенко» (1911), «Пограничник» (1911 г., в общей сложности 39 дней), «Казанец» (1912). «Пограничник» же стал регулярно использоваться с 1 августа 1912 г., когда его командиром был флигель-адъютант капитан 2 ранга М.А. Кедров. В 1913 г., когда Кедрова сменил А.В.Колчак, Эссен провел на корабле не менее 64 суток – шестую часть года. Напомним, что С.Колбасьев приписывал перевод Балка с миноносца на транспорт его «многим прегрешениям». Думаем, это не так. Упоминаний о таковых в документах обнаружить не удалось. Очевидно, что Эссен решил использовать его максимально эффективным образом – назначил его командиром нового транспорта-мастерской «Кама», предназначенной для обслуживания и ремонта миноносцев. Сергей Захарович Балк с успехом прокомандовал ею весь 1912 г., после чего в январе 1913 г. был переведен командиром на огромный транспорт «Рига» – базу и плавучий склад боеприпасов и снабжения для бригады линейных кораблей. Оказавшись на вмерзшем в лед свеаборгской гавани транспорте, да еще столкнувшись с проблемами при знакомстве с финансовыми документами судна, огорченный рядом случившихся в феврале краж, Балк вновь стал пить. Похоже, контакта с судовыми офицерами у него не получилось, да, как нам кажется, он к нему и не стремился. В последнюю неделю февраля пил много, почти не спал, стал заговариваться, в разговоре с судовым врачом Б.А.Кедриным упомянул, что ему придется покончить с собой. Врач отнесся к этому, как к пьяной шутке . 26 февраля Балк также пил, но меньше. В 1 час ночи на 27 февраля вольнонаемный вестовой А.И.Дроздов вошел в каюту Сергея Захаровича. «Только я успел доложить ему: “Ванна готова”, как командир сказал мне: “Передай брату и барыне, чтобы меня не хоронили, а бросили в море” и тотчас же вложил револьвер, который держал в правой руке, в рот и выстрелил». Вечером того же дня тело Балка было отправлено в береговой военный лазарет. На льду, по пути следования, стояла команда «Риги». Проститься пришли начальник бригады линкоров вице-адмирал Н.С.Маньковский и командиры зимовавших на рейде кораблей . 2 марта, после соответствующих панихид, С.З.Балк был погребен на кладбище Гельсингфорса . Командующий флотом в прощании не участвовал, так как находился в Петербурге, где присутствовал при похоронах умерших 27 февраля начальника Главного гидрографического управления А.И.Вилькицкого и жены морского министра И.К.Григоровича. Сравнение литературных памятников с документами позволяет и во флотском фольклоре увидеть особенность, характерную для формирования исторической памяти – постепенную героизацию и романтизацию прошлого. Как сказал писатель М.Анчаров, «Романтика – это удаление от предмета на расстояние, достаточное для его обозрения». 
|
