Важное
Экипаж поднялся на борт первого патрульного ледокола "Иван Папанин"
Пятерка кран-манипуляторов 
|
Леночка Cредиземное море, юго-восточнее острова Сицилия. Ночь тихой волшебницей с задумчивыми глазами настраивает на какой-то иной лад душу. Люблю это время за тишину и одиночество, за её подарки воспоминаний, за светлое ожидание праздника.
Ночь приходит не бесстыдницей, смущая мужскую память. Ночь входит лёгкостью светлых чувств, полная тишины и обаяния восторженности обнажённых чувств. С детства затянутый ремнём приказа и мужским пониманием жизни, старательски промывая слова, я вел поиск идеала женщины - понять этот образ странной незнакомки. Мои друзья говорили мне, что я фантазёр и выдумщик, что жизнь проста. А я всё пытался найти свою Ассоль с тонкими руками,похожими на весенние ветры, голосом Сольвейг, созвучным с морскими пассатами. Я искал свою розу, которую мне так хотелось оберегать. И кто из нас жил сказкой, я или мои друзья, сейчас так трудно ответить. Когда я вспоминаю эту историю, мне кажется, что ко мне пришло детство - лёгкое, прозрачное, чистое. Это был другой мир, другая планета, другая жизнь, в которой в аппаратах с газированной водой всегда были стаканы, мороженое стоило 11 копеек, а бутылка прекрасного армянского коньяка - 4 рубля 15 копеек и никаких подделок. Другой мир, другие ценности. Так получилось, что остаток моего 50-дневного отпуска, честно сказать, порядком поднадоевшего, совпал с началом отпуска моего друга. Три года училища мы приглядывались друг к другу, редко совпадая в застольях и самоволках. На четвёртом мы стали дружны, разделив вкус жизни. Дух гусарства, фанаберия избранности, гордость мужской профессией и какая-то ненасытность, словно мы никогда больше не сможем всё это увидеть, понять и насладиться, объединяла нас. Мы так торопились жить, и мы были до неприличия молоды. Я прилетел в Питер. Встретились как всегда у Думы. Поплевав на палец и определив таким старинным морским способом направление ветра, мы разворачивали свои паруса и, наполнив их, двигались по ветру вдоль Невского. Доходили до первого кабака и, войдя в бар, начинали принимать в уравнительную, считая себя матёрыми подводниками. Сорить деньгами, быть обаятельно-красивым, флиртовать напропалую и быть свободным - нам нравилось. И мы нравились. Вечером мы могли оказаться и у новых знакомых, и в театре, но чаще в каком-нибудь кабаке. Мы были глупы молодостью, позволяя считать себя старыми знатоками и ценителями прекрасного. Мы могли поспорить на десяток бутылок коньяка о красоте ленинградок и москвичек, взяв в арбитры кого-нибудь из знакомых, сесть в кафе на Невском и подсчитать понравившиеся нам лица, а утром проделать то же в Москве на Арбате. Однажды Саша, познакомившись с очередной избранницей, покинул меня, и мне пришлось возвращаться одному. Не дождавшись такси, я спустился в метро и едва успел на последнюю электричку. В метро было многолюдно. Примостившись в уголке, я почти задремал. Меня разбудил женский голос: «Простите, но вы чем-то зацепились за мою сумочку, а мне на следующей выходить». Я повернул голову и увидел огромные синие-пресиние глаза, белые до плеч волосы и милое, нежное личико. Вначале мне казалось, что я вижу сон, но сумочка действительно зацепилась за мою махеровую кофту. Мне так хотелось что-то сказать, но все приходившие слова были пошлы, и я молча отцепил сумочку. Она поблагодарила и, улыбнувшись, сказала: «Вы очень грустны. Поверьте мне, всё будет хорошо». Поезд, взвизгнув тормозами, остановился. Она вышла. Какое-то мгновенье я продолжал сидеть, металлический голос объявил следующую остановку и - «Двери закрываются». Я вылетел из поезда, едва успев в последнее мгновение, перед щелчком закрывшейся двери. Увидев в толпе её белые волосы, понял, что мне так не хочется терять это очарование, которое ворвалось в меня штормом чувств. Догнав её на эскалаторе и уже не обращая внимание на всю пошлость произносимых слов, сказал: «Простите мне мою наглость, но мне так хочется проводить Золушку до её замка!» Её улыбка для меня была сказкой. «Ну что ж, попробуйте» - ответила она. Жила Леночка - так звали Золушку - далеко в Купчино. На остановке было пусто, и ожидание автобуса, который, наверное, был последним, затягивалось. Слова, которые я произносил, были ужасны, впервые я не знал, что говорить. Такси подобрало нас. Она объяснила столь позднее возвращение: «Была у подруги, пыталась понять начерталку, которую завалила, и поняла, что страшно недовольна выбранной профессией». Я слушал её голос, напоминавший мне звук родничка из моего детства, и проклинал себя за то, что сели в такси. Так быстро могло закончиться очарование. «Слушайте, грустный человек» - сказала она, когда мы вышли из такси, - «может быть, вы знали когда-нибудь черчение?» «А мама с папой вас не поставят в угол?» «Мама - нет, а папа» - она посмотрела на меня своими огромными глазами, - «давно не живёт с нами». И если бы я не знал начертательной геометрии и вообще первый раз о ней слышал, я всё равно не смог бы отказаться. Мама не удивилась, провела в кухню, поставила чай, ни о чём не спрашивая - вела какой-то необязательный разговор, только внимательно смотрела мне в глаза, стараясь понять, что приключилось с её дочерью. От меня разило коньяком, и я по её понятиям никак не годился дочери в ухажёры. Лена, поняв настороженность матери, смешно и забавно рассказала о нашем знакомстве. И, прервав маму, сказала: «Ну, рыцарь, пойдемте работать». На стене в её комнате висело множество рисунков с видами Ленинграда. Она дала мне возможность их рассмотреть и спросила: «Нравятся? Это мои работы. Я - строитель, учусь в архитектурном. В детстве заболела симфонией города, до сих пор болею». Задание по начертательной геометрии было простым, и я довольно быстро вспомнил уроки нашего мучителя Гуровича,заставлявшего до бесконечности переделывать чертёж, пока не получится - конфета, как любил он говорить. Мы договорились, что я набрасываю задание в карандаше, а Лена переводит в тушь. Удивившись тому, что я разобрался с чертежом, она посмотрела на меня: «Честно сказать, я твёрдо была уверена, что ты не соображаешь в черчении, и мне было интересно, как ты из этой ситуации выкрутишься. Мужчины сейчас сплошные гуманитарии, торгаши, люди искусства, взвалили на плечи женщин всю тяжесть жизни. Разве я не права?» Я молчал, мне было хорошо от этого уюта женской комнаты, журчащего голоса, нежной красоты лица и прикосновения её волос, когда она наклонялась, заглядывая ко мне через плечо на лист ватмана. Когда я закончил чертежи, было уже утро. Лена спала, сидя в кресле. Её волосы лежали пушистыми волнами света. На кухне стола бутылка коньяка и блюдце с тонко порезанным лимоном. На конфорке - джазвей с остывшим кофе. Я налил коньяка и выпил. Позавтракав с мамой, я уехал. К выстрелу петропавловской пушки стоял у Думы, ожидая Сашу. Он появился, опоздав на 30 минут. Извинений ни за вчерашнее исчезновение, ни за опоздание я не дождался. В этом был весь Сашка. Пообедав в лягушатнике - так звал весь Питер кафе напротив Казанского за зелёный интерьер - начали обсуждать, чем занять вечер. «Миша, я пригласил вчерашнюю даму - не против?» - утвердительно сказал он. «Хорошо, но я, возможно, тоже буду с дамой». Он удивился, прекрасно зная, что у меня не было никого, с кем я хотел бы пойти в кабак. «Куда?» «Пойдём в "Неву". Там тихо и достойно». Мы расстались. Сашка поехал домой, а я - к строительному институту. Прождал долго и уже собирался уходить, когда увидел её. Она показалась мне ещё прекрасней. «Рыцарем называется! Бросил девушку, удрал, я очень-очень боялась, что вы вот так просто исчезнете. И огромное спасибо за чертежи. Все приняли, в одном незначительная ошибка, я её на месте поправила, поэтому и задержалась. А ты давно ждёшь?» «Всю жизнь» - очень серьёзно ответил я. Услышав мой ответ, она как-то очень внимательно посмотрела на меня. «Лена, я хочу исправить свою вину за исчезновение, можно пригласить тебя поужинать?» «Конечно, но я не одета, да и маму предупредить нужно». Саша ждал нас. Он сидел с дамой и уже пропустил не одну рюмку, доводя себя до той кондиции,когда весь мир в алмазах, а дама - королева. Его даме было близко к тридцати - ухоженная пантера, знающая себе цену. И цена эта была во всём: в манере говорить, одежде, ленивой брезгливости, разглядывании официанта, улыбке. Увидев меня с Леной, Саша засуетился, не дав мне поухаживать за моей дамой. На его лице было всё то, что испытал я вчера вечером. Я хорошо знал своего друга - я прекрасно понял, что теперь мы враги и не просто враги... Я когда-то очень любил рестораны. Там были две ипостаси: маска на лице или маска снята. Я любил рассматривать этот хоровод лиц и парад масок. Саша одел самую очаровательную из всех доступных ему масок. Его спутница улыбнулась мне: «И как ты думаешь, чем это закончится?» Она своим женским естеством отлично поняла происходящее. «Только об одном тебя прошу» - продолжила она, - «без мордобоя. Хотя этого жеребца и проучить надо». Танец казался мне бесконечным. Когда он всё же закончился, они остались стоять в центре зала, ожидая, когда музыканты начнут новый. Мы потихоньку вышли на улицу. Невский блестел морем огня, отражаясь в лужах. Не сговариваясь, мы дошли до первого кабака, где нагрузились выше ватерлинии. На следующее утро я улетел домой в Москву, а через несколько дней, стоя на палубе лодки по команде дежурного: «На флаг и гюйс смирно» - я не думал ни о чём, кроме того, что жизнь сделала полный оборот - до нового отпуска. До сего дня я не знаю, как дальше распорядилась судьба с Леночкой, но дай Бог, чтобы счастливо.
|
.jpg)