Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Логистика военных грузов

Нюансы доставки
военных грузов

Поиск на сайте

Дело о «Рюрике» и чертежах 10-дюймовой пушки

Государственная дума сделала осенью 1907 г. запрос Морскому министерству по поводу передачи фирме Виккерса чертежей 10-дюймовой пушки при заказе крейсера «Рюрик».

Товарищ морского министра контр-адмирал И. Ф. Бострем вместо того, что­бы дать ответ по существу, поручил юридической части приискать статью, со­гласно которой при заказах за границей товарищу министра предоставлено право решать, какие сведения могут быть сообщаемы фирмам.

Юридическая часть составила такой доклад, но по небрежности перепутала не только номер статьи, но и номер тома. Бострем и прочел этот доклад в пле­нарном заседании Думы.

Один из членов Думы навел справку. Оказалось, что приведенная статья взята из Лесного устава и гласит: «За самовольную порубку леса в казенных лесах виновные подвергаются штрафу по такой-то расценке и сверх того наказанию по такой-то статье Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» (ци­тировано по памяти). Понятно, что в зале поднялся неумолкаемый хохот, под который Бострем должен был сойти с кафедры. После этого какое бы объясне­ние Бострем ни давал, в зале раздавались возгласы: «Посмотрите в Лесной устав, там об этом сказано». Бострему нельзя было и показаться в Думе, и ему пришлось дать другое назначение.

Товарищем министра был назначен контр-адмирал С. А. Воеводский, сам на заседания думских комиссий не ходивший, а посылавший начальников соответ­ствующих частей.

Таким образом, по технической части всякие объяснения приходилось давать мне.

Возникло опять дело о «Рюрике» и чертежах 10-дюймовой пушки. Чтобы избавиться раз и навсегда от необоснованных придирок, я составил приводимый ниже доклад. Когда я представил этот доклад Воеводскому на утверждение, он замахал на меня руками и ногами и нашел, что из всего доклада нельзя про­честь в думской комиссии ни одного слова.

— Позвольте мне испросить мнение министра, — сказал я.

— Ступайте, он вам покажет, как такие доклады вносить.

Министром был адмирал И. М. Диков. Послушав мой доклад, он не только разрешил прочтение этого доклада в Думе, но и сказал:

— Приказываю вам прочесть этот доклад от моего имени, не изменяя и не опуская в нем ни единого слова. Передайте это приказание товарищу министра.

Вот содержание моего доклада:

«В прошлом заседании бюджетной комиссии и комиссии по государственной обороне член Государственной думы Н. Е. Марков пожелал иметь некоторые объяснения относительно орудий крейсера «Рюрик». Ввиду того, что по поводу сообщения фирме Виккерса чертежа этих 10-дюймовых пушек был сделан за­прос Морскому министерству и имелось множество всякого рода газетных на­падок на Морское министерство и Морской технический комитет, я позволю себе представить соединенной комиссии некоторые дополнительные данные, ко­торые, может быть, остались комиссии неизвестными, а именно: а) подлинник того чертежа, копия которого была сообщена фирме Виккерса, б) чертеж этой пушки, составленный фирмой Виккерса, и в) Артиллерийский журнал № 3 за 1897 г., в котором во всеобщее сведение напечатаны описание и чертежи 10-дюймовой пушки в 45 калибров, когда такая пушка была введена на воору­жение наших приморских крепостей, на каковых она и по сей день является самым сильным орудием. Я попрошу вас тщательно сличить оба наших черте­жа и обратить внимание на дальнейшие приложенные к приказу чертежи. Вы увидите, что на этом чертеже показано гораздо больше конструктивных дета­лей, нежели на нашем, причем эти детали показаны в гораздо более крупном масштабе. Если затем принять во внимание, что опытное лицо из чертежа в мас­штабе сумеет извлечь все необходимые данные для постройки подобного ору­дия, причем оно могло бы снабдить его даже затвором нашего типа, то вы согласитесь, что означенным приказом открыто сообщается во всеобщее сведе­ние гораздо более данных, нежели было сообщено фирме Виккерса при заказе ей пушек для «Рюрика». Надеюсь, что теперь вам станет ясною истинная цен­ность того секрета, который якобы был неосторожно выдан Морским мини­стерством. Эта ценность составляет 30 коп., если купить номер Артиллерий­ского журнала, и 5 коп., если в Главном артиллерийском управлении купить указанный приказ генерал-фельдцейхмейстера.

Отсюда, однако, не должно делать тот вывод, чтобы я лично одобрял раз­глашение сведений о вооружении наших судов и крепостей. Я полагаю, что этого должно всемерно избегать. Лучше считать здесь все секретным, нежели все гласным. Но во всяком случае секрет секрету рознь — ценность одних сведе­ний ничтожна и оглашение их безвредно, оглашение же других сведений часто может принести непоправимый вред.

Чтобы дать вам пример сведений этого последнего рода, позвольте мне при­вести следующие выдержки из одного, к сожалению, ставшего гласным и обще­доступным официального документа. Я не буду доискиваться причины, почему приводимые ниже сведения получили огласку, не буду кого-либо обвинять или приписывать это чьей-либо злой воле или умыслу, но я надеюсь, вы согласи­тесь со мной, что необходимо принять меры к тому, чтобы ничего подобного не могло повториться».

Приводимые ниже выдержки я снабдил небольшими пояснениями, которые невольно возникают у всякого, кто знаком с сущностью артиллерийского или минного дела. Вот эти выдержки: «...Наш броненосец «Полтава» был во всех боях. 28-го числа (1) фугасные снаряды вырывали из небронированного борта целые сотни квадратных футов, но в бронированном борту они ничего не делали...» «Наши броненосцы «Андрей» и «Павел» для прежних фугасных сна­рядов с трубкой большой чувствительности окажутся очень мало уязвимыми. Они были перебронированы по проекту А. Н. Крылова. Является существен­ная необходимость дать фугасному снаряду способность пробивать броню хотя бы до 4 дюймов, чтобы внести разрушения внутрь корабля, а не только быть наружным фугасом. Разработкой этого вопроса заняты в настоящее время По­лигон и Обуховский завод, и, по-видимому, они идут по правильному пути...»

«Еще в 1885 г. был выработан весьма тонкостенный прочный снаряд с боль­шим разрывным зарядом, отвечающим требованиям. К сожалению, он оказался очень дорогим, вследствие чего и не был принят; при выделке же из обычной дешевой стали толщину стен пришлось увеличить, и мы получили 8-дюймовый фугасный снаряд в 214 фунтов весом с разрывным зарядом в 6 фунтов, тогда как нынешний такой же 8-дюймовый фугасный снаряд в 274 фунта и имеет 38 фунтов разрывного заряда...» «...Снаряд был облегчен, чтобы придать наи­большую настильность траектории... например, 6 дюймов с 136 до 101 1/4 фун­та некоторым уменьшением его длины...». «Другой недостаток — необеспечен­ность действия разрывной трубки — произошел по недостатку выделки самой трубки... В настоящее время трубка выработана, что стоило многих сотен вы­стрелов, и чувствительность ее доведена до обеспеченного взрыва 12-дюймового снаряда при ударе о S-дюймовый стальной щит...» «...Ранее разрывной заряд в снарядах у нас употреблялся из пироксилина или бездымного пороха. Оба вещества сравнительно небольшой плотности, около 1,1, поэтому его помещалось в снаряде мало. Кроме того, продукты взрыва бесцветны, а потому разрыв снаря­да на больших расстояниях последней войны не помогал видеть места падения сна­рядов и не облегчал пристрелки, тогда как черный дым шимозы показывал это ясно. Сначала в нашей научно-технической лаборатории была сделана попытка увеличить плотность заряда пироксилина, и действительно удалось добиться прес­совкой такой плотности, что пироксилин этот, получивший название «слонит», со­вершенно напоминал собою даже по наружному виду слоновую кость, сила же взрыва его нисколько не уступала шимозе, но выделка его была сложна и дорога.

Затем удалось воспроизвести шимозу, но на ней не остановились, так как нашлось совершенно безопасное в обращении и хранении и столь же сильное взрывчатое вещество, названное «толом». Снаряды эти окончательно выработа­ны, и заводам даны заказы на валовое производство их...»

Я сделал эти выписки из разных мест разбираемого документа и даже изменил порядок их, чтобы составить связный текст из этих отдельных выписок, к кото­рым я не прибавил ни одного слова и в которых ни единого слова не изменил.

Так поступил бы всякий знающий и вдумчивый читатель, которому было бы поручено по этим данным составить полную картину нашего артиллерийского вооружения, выработанного на основании опыта войны.

Дополним теперь приведенные данные сведениями, логически из них вытека­ющими, а именно: так как новый 8-дюймовый снаряд весит 274 фунта и имеет 38 фунтов разрывного заряда и все снаряды геометрически подобны, то:

12-дюймовый весит 278*(1728/512)=924 фунта и его разрывной 38*(1728/512)= 128 фунтов;
10-дюймовый весит 274*(1000/512)= 535 фунта и его разрывной заряд 38*(1000/512)=74 фунта и т. д.

Получаются числа, вполне согласные с действительностью.

Снаряды эти изготовляются из стали весьма высокого качества и способны пробивать, не взрываясь снаружи, а внося разрушение за 4-дюймовую плиту.

Для этого они должны быть снаряжаемы весьма стойким и малочувстви­тельным к удару само по себе веществом. Это вещество хотя и названо «то­лом», но этот псевдоним легко раскрыть, взяв каталог фирмы «Karbonit» в Гам­бурге и отчеты таможенного департамента о провозе товаров из-за границы, как то было сделано для того, чтобы узнать, что такое мелинит. Сейчас же доберемся и до истинного названия данного вещества.

Снаряды снабжаются трубкой, сконструированной так, что сама по себе она чувствительна, ибо действует при ударе о 1/2 дюймовый стальной лист, но в ней процесс передачи детонации несколько замедлен, чтобы снаряд большею своею частью длины поспел пройти преграду, ибо иначе он не пробивал бы 4-дюй­мовой брони.

Приведенных данных более чем достаточно, чтобы иметь полное суждение о наших фугасных снарядах, явившихся результатом как опыта войны, так и трехлетних усиленных трудов, составляющих истинный, а не мнимый, государ­ственной важности секрет.

Разбираемый документ не ограничивается лишь этими сведениями, — он дает указания и об обучении наших комендоров, и притом о таком, которое у нас почитается вполне секретным. В документе написано:

«Стрельба полными боевыми зарядами производится подобно предыдущей, но на самых больших расстояниях: 12- и 10-дюймовыми на 70, 80, 90 и 100 ка­бельтовых, а 6-дюймовыми до 60 кабельтовых».

Не менее ценные сведения заключаются в разбираемом документе и по минной части: «Мины заграждения в прошлую войну из оборонительного ору­жия неоднократно получали значение оружия для нападения постановкой их на пути неприятельских судов... Такой способ употребления мин заставил предъя­вить к ним требования:

1) чтобы оторвавшаяся от якоря и плавающая на поверхности мина не могла повредить натолкнувшееся на нее судно;

2) чтобы при постановке заграждения не было всплывших мин, могущих указать место заграждения, и такие мины тонули;

3) увеличить безопасность постановки мин».

Из сопоставления этих требований всякий наш противник будет рассуждать так: чтобы обеспечить себя от русских мин, стоит только пустить впереди боевых судов тральщики, которые сами сидели бы мелко и вели бы трал с ножницами, кото­рые обрезали бы минрепы. Столкновения с всплывшей миной бояться нечего, — она безопасна. Такое указание противнику весьма ценно, и разоблачение этого секрета, может быть, заставит нас вновь изменить образец наших мин заграж­дения и считать даром потраченными большие деньги и большой труд.

О торпедах Уайтхеда сообщено также весьма ценное указание — оно уже обошлось Морскому ведомству ровно в 10 000 фунтов стерлингов, т. е. почти в 100 000 руб. золотом. Вот эти строки:

«Через каждые три года появляется новый тип торпеды, оставляющий дале­ко позади предыдущий образец.

Теперь на заводе Уайтхеда в Фиуме разработана торпеда, движущаяся подо­гретым воздухом вместо холодного. Эти торпеды развивают на 1000 м 38-40 узлов вместо прежних 32-34.

Морское ведомство заказало 10 штук таких образцовых торпед и летом приступит к валовой их выделке на русских заводах.

Необходимо здесь указать, что по выделке наши торпеды заводов Лесснера и Обуховского ни в чем не уступали и в смысле точности отделки, даже превосходили торпеды завода Уайтхеда, но инициатива усовершенствова­ний и достижение лучших конечных результатов до сих пор оставались у завода Уайтхеда, к которому всегда и приходилось прибегать для получения образцов. Так и с подогреванием воздуха: хотя у нас опыты в этом направлении нача­лись еще в 1903 г., но к удовлетворительным результатам не привели, тогда как у Уайтхеда таковых добились».

Уайтхед, заключая контракт на изготовление 10 торпед, не выговаривал себе никакого особого вознаграждения и ничем не обусловливал их постановки; ког­да же наши приемщики явились за получением торпед, то им было заявлено, что ввиду того, что эти торпеды должны служить образцом для выделки подоб­ных же на русских заводах, Уайтхед их отпускать не согласен, считает контракт нарушенным и требует или единовременного вознаграждения в 10 ООО фунтов, или премию по 35 фунтов с каждой изготовленной в России торпеды с его приспособлением для подогревания воздуха.

Вот первый осязательный результат опубликования рассматриваемого доку­мента, имеющего следующее заглавие: «Свод устных и письменных объяснений, данных представителями Морского министерства в соединенных заседаниях комиссии по государственной обороне и четвертой бюджетной подкомиссии по вопросу о мерах к усовершенствованию судостроения и реорганизации ведом­ства», составленный членами Государственной думы А. И. Звегинцевым и Фе­доровым (приложение 6-е к докладу IV бюджетной подкомиссии).

Я прошу вас сопоставить приведенные мною выдержки с сообщением Вик-керсу чертежа 10-дюймовой пушки, мною вам показанного, взвесить последствия такого разглашения истинных, государственной важности тайн, сделанного, я в том убежден, не по злой воле, а единственно неведением, и обсудить совместно с пред­ставителями Морского ведомства меры, которые надо принять, чтобы ничего по­добного не могло повториться в будущем.

Этот доклад я делаю и это последнее требование я выставляю от имени морского министра по полученному мною полномочию.

После прочтения этого доклада председатель комиссии обороны А. И. Гуч­ков пришел в ярость.

— Я считаю ваш доклад совершенно неуместным, — заявил Гучков.

— Я исполняю приказание морского министра, — отвечал я.

— Мы не можем знать, что в морской технике составляет секрет.

— Вот мне и нужно было, чтобы вы сознались в своем незнании и о том, чего не знаете, не говорили бы и зря не придирались.

— Я закрываю заседание.

— Благодарю вас, а то у меня в Морском техническом комитете дело стоит.

Морскому министру Ивану Михайловичу Дикову в 1908 г. было 74 года, и хо­тя он вполне сохранил умственные силы, но ему трудно было ездить в Госу­дарственную думу и ее комиссии и еще труднее присутствовать в заседаниях совета министров, где полновластным председателем был П. А. Столыпин.

Распорядок дня у Столыпина был таков: вставал он в 2 часа дня, до 9 часов вечера у него были деловые приемы по министерству внутренних дел, выступ­ления в Государственной думе и Государственном совете и пр. Заседания же совета министров он назначал в 9'/2 часов вечера зимою в Зимнем дворце, летом в Елагином. Заседание продолжалось иногда до 3-3'/2 часов утра.

С давних пор служебный день морского министра распределялся подобно тому, как на корабле: в 8 часов утра морской министр выходил в приемную, где его ожидали представляющиеся и являющиеся по разным случаям, затем он уходил в свой служебный кабинет и продолжал свой деловой день, принимая доклады начальников отдельных частей и учреждений. После небольшого пере­рыва с 1 часа дня продолжались доклады учреждений, происходили раз в неде­лю заседания Адмиралтейств-совета, прием просителей, заседания Государствен­ного совета и прочие деловые занятия до 10-11 часов вечера, чтобы на сле­дующий день вновь начаться в 8 часов утра. Морской министр главным об­разом ведал строевой частью флота и его боевой подготовкой, вся хозяйствен­ная и техническая часть была в ведении товарища морского министра, кото­рым тогда был сперва контр-адмирал И. Ф. Бострем, а потом контр-адмирал С. А. Воеводский.

Воеводский по выпуску 1876 г. из Морского училища был старше меня на 8 лет, курс Морской академии он окончил раньше, чем я начал свое препода­вание, но, кажется, в 1896 г. при Морской академии был учрежден курс воен­но-морских наук, на который по преимуществу поступали командиры судов в чи­не капитанов 2-го и 1-го ранга, в качестве штатных слушателей. На лекции аккуратно приходили члены Адмиралтейств-совета, адмирал К. П. Пилкин, В. А. Стеценко, иногда заходил и адмирал А. А. Попов.

В числе преподавателей были: Н. Л. Кладо, читавший военно-морскую исто­рию и тактику; профессор академии Генерального штаба генерал-майор Н. А. Ор­лов, читавший общий курс стратегии; инженер генерал-майор Величко, читав­ший фортификацию, по преимуществу приморские крепости; великий князь Александр Михайлович, руководитель так называемой «морской игры». Мне было поручено читать основные сведения по теории корабля и проектированию су­дов, не пользуясь высшей математикой, которую, как справедливо предполагалось, слушатели уже успели забыть, а пользуясь только арифметикой и геометрией.

С. А. Воеводский был в числе слушателей первого выпуска этих курсов. Иногда после лекций он обращался ко мне с техническими вопросами, был неизменно корректен, вежлив и предупредителен. Насколько помню, в 1906 г. Воеводский в чине контр-адмирала был назначен директором Морского кор­пуса и начальником Морской академии и по-прежнему относился ко мне са­мым любезным образом, называя меня иногда своим учителем. После Морско­го корпуса он был назначен на пост товарища морского министра. К этому посту он не был подготовлен. Технику морского дела он знал мало, схватить и оценить сущность дела не мог, легко поддавался наветам, верил городским слухам и сплетням, не умел ни заслужить доверия Государственной думы, ни дать ей надлежащий отпор, когда следовало.

Ясно, что с этими качествами, несмотря на истинное джентльменство и кор­ректность, он мало подходил к деловой должности товарища морского мини­стра, в особенности в то время, когда надо было спешно воссоздать флот. Вместе с тем лично он был честнейший человек, и никогда, даже при петер­бургском злословии, его имя не связывалось с корыстными побуждениями.

При всем моем уважении к С. А. Воеводскому как к человеку у меня с ним беспрестанно возникали трения по служебным делам как с министром.

Он же должен был выступать по делам своего ведения в Государственной думе и ее комиссиях. Выступая сам, он брал с собою начальника соответству­ющего учреждения, который и давал требуемые объяснения, а по большей час­ти сам в думские комиссии не являлся, посылая начальника учреждения.

Воеводский часто давал в комиссиях неосторожные обещания, иногда заведомо ложные, иногда заведомо неисполнимые, и никак не мог понять того, что нет воз­можности, давая ложные сведения, упоминать тех 50 или 60 членов, перед которы­ми он эти неверные сообщения сделал; поэтому в другой раз, повторяя неверные сообщения, он легко впадал в противоречия, что вело к утрате доверия.

В начале 1909 г. И. М. Диков покинул пост морского министра и был за­менен Воеводским; товарищем морского министра был назначен И. К. Григо­рович, с которым я и имел непосредственно дело по Техническому комитету. С первых же дней я заслужил полное доверие Ивана Константиновича, на всех моих докладах он неизменно клал резолюцию: «С мнением председателя Мор­ского технического комитета согласен», даже в том случае, когда мое мнение бывало выражено с отступлением от казенно-канцелярского языка.

В это время заканчивалось оборудование «Андрея» и «Павла», и Балтийский завод представил проект убранства адмиральской каюты, художественно нарисо­ванной архитектором, специалистом этого дела. Предлагалась мягкая штофная мебель, козетки и кушетки в стиле какого-то из французских Людовиков.

По Морскому уставу, военный корабль по всем частям должен быть спосо­бен немедленно вступить в бой, а тут бы пришлось тратить долгое время, чтобы избавиться от балдахинов и пр. Я и положил на представлении Балтийского завода такую резолюцию: «К докладу товарищу морского министра. С своей стороны полагаю, что убранству адмиральской каюты более подобает велича­вая скромность кельи благочестивого архиерея, нежели показная роскошь спальни развратной лицедейки».

При докладе И. К. сказал: «А ведь красиво», — и велел мне дважды про­честь мою резолюцию. «Красиво, ваше превосходительство, но в бою вредно». Тогда И. К. написал: «С мнением председателя Морского технического коми­тета согласен».

Однако Александр Павлович Шершов эту резолюцию на завод не отправил, оставил проект в делах Морского технического комитета и резолюцию пока­зывал под секретом начальнику завода, сообщив, что проект убранства адми­ралтейского помещения не одобрен и должен быть переделан.

Как-то раз на докладе передает мне Иван Константинович анонимное письмо министру с его пометкой: «Просьба Морскому техническому комитету рассмот­реть и доложить».

— Ваше превосходительство, вы это мне передаете как официальный доку­мент?

— Вы видите резолюцию министра?

— Слушаю, ваше превосходительство, будет исполнено, — и думаю про себя: «Ну, держись, Воеводский, больше мне анонимных писем присылать не будешь».

В письме значилось: «Ваше превосходительство, обратите внимание на Мор­ской технический комитет. Там служит младшим чиновником Николаев, он даже школы писарей не кончил, а ему командировки дают, потому что у начальства подлизательствует. Доброжелатель».

Николаев в комитете действительно служил, а командировки ему давались такие: отвезти 12-дюймовую пушку во Владивосток. Вручалось «предложение», по которому ему отводилось место в тормозной каютке, по 45 коп. суточных и «разносная книжка», и ехал он 30 дней до Владивостока и 30 дней обратно с порожним транспортером. Такая же командировка в Севастополь. Видно, что «доброжелатель» позавидовал.

Требую в свой кабинет старшего делопроизводителя Морского техническо­го комитета статского советника Н. Т. Федотова:

— Будьте любезны, доставьте мне 1-й том Свода законов и тот, где гово­рится о безымянных письмах, кажется, 14-й.

— Свода законов у нас нет.

— Возьмите рядом, в Морской библиотеке.

— Ведь Свод законов 17 томов, очень трудно будет разыскать нужную ста­тью о безымянных письмах.

— Николай Тихонович, вы ошибаетесь, разыскание нужной статьи делается почти моментально по алфавитному указателю к Своду законов.

Возвращается примерно через 30 мин, подает 1-й том.

— Где же алфавитный указатель? — В Морской библиотеке его нет.

— Взгляните в окно, на углу Невского и Адмиралтейской площади видите магазин Чавчавадзе; в нем торгуют офицерскими вещами, а также собраниями и оттисками приказов, положений, узаконений; пошлите купить указатель, он стоит всего три рубля.

Через несколько минут указатель был у меня на столе.

В томе 1-м я отметил следующую статью (кажется, 61): «Министры по жалобам и прошениям, им подаваемым или из департаментов поступающим, учиняют скорое и справедливое решение, наблюдая, однако, чтобы не умалять власти мест низших и не вчинять дел пустых и внимания не заслуживающих, а от единой токмо кляузы проистекающих».

В томе 14-м я нашел такую статью: «Ежели кто получит безымянное пись­мо или пасквиль, то, не распространяя оного, или уничтожает, или же отсылает в местную полицию для сыскания сочинителя, а буде таковой найден не будет, то объявляется за бесчестного, пасквиль же предается сожжению через пала­ча». (Здесь эти статьи цитированы по памяти).

Зову Федотова:

— Николай Тихонович, составьте мне заверенную выписку отмеченных мною статей. В левом нижнем углу, как по канцелярским правилам полагается, на­печатаете: «Морскому министру». От меня заготовьте по форме следующий доклад на бланке председателя Морского технического комитета:

«Морскому министру.

Во исполнение резолюции Вашего превосходительства на возвращаемом при сем анонимном письме прилагаю выписки из свода законов, т. 1 и т. 14.

Из последней из сих выписок ваше превосходительство изволите усмотреть, что указанное безымянное письмо надлежало направить не мне, исполняющему должность председателя Морского технического комитета, а в санкт-петербург­скую полицию для сожжения через палача.

На основании же первой выписки в Морском техническом комитете ника­кого расследования, ни дела по сему поводу не возбуждено.

И. д. председателя А. Крылов» (Написано на бланке: «М. М., Морской технический комитет, и. д. председателя».) Федотов, прочитав статьи закона и мой доклад, прямо обомлел:

— Как можно нечто подобное писать морскому министру!

— Ничего, пусть знает закон и исполняет его: поверьте, даже не заикнется, а проглотит целиком.

При очередном докладе вручаю все И. К.:

— Ваше превосходительство, я утруждаю вас этою пакостью. Ибо вы мне вручили сей «официальный документ», — тем же порядком возвращаю его министру.

— Едва ли министр останется доволен вашей справкой: думаю, что с тех пор (1808 г.), как в России учреждены министерства, ни один министр подоб­ной справки не получал.

На этом дело было кончено; лишь изредка кто-нибудь из моих товарищей спрашивал:

— Правда ли, что ты по поводу анонимного доноса написал морскому мини­стру, чтобы с такими делами он обращался не к тебе, а к санкт-петербургскому палачу?

Следующее подобное столкновение с морским министром Воеводским у меня было по поводу постройки минной пристрелочной станции во Владивостоке. Командир Владивостокского порта подал морскому министру рапорт, что место для пристрелочной станции выбрано без его согласия, вопреки положению об управлении портом.

Воеводский, вместо того, чтобы наложить резолюцию: «Морскому техничес­кому комитету. Рассмотреть и доложить», написал на этом рапорте: «Я не раз уже замечаю, что Морской технический комитет превышает предоставленные ему права и распоряжается самостоятельно».

Я потребовал, чтобы минный отдел Морского технического комитета пред­ставил мне подробное изложение дела о пристрелочной станции. Оказалось, что предместник командира Владивостокского порта сам возбудил дело о пристре­лочной станции, сам избрал для нее место и указал линию стрельбы. Предста­вил весь проект на одобрение генерал-адмирала Алексея Александровича, по приказанию которого был составлен доклад царю, причем испрашивалось тре­буемое ассигнование; составление детального проекта оборудования станции, заказ и наблюдение за его исполнением возлагались на Морской технический ко­митет. Таким образом, оказалось, что Технический комитет был вполне прав и действовал на основании «высочайшего повеления, которое командир Влади­востокского порта из виду упустил».

Доложив это дело И. К. Григоровичу, я испросил его согласие на личный доклад морскому министру, находя его резолюцию неосновательной и оскорби­тельной для Морского технического комитета.

Изложив дело Воеводскому, я потребовал, чтобы он своей рукой резолю­цию зачеркнул и написал слова «не числить» и, кроме того, прибавил: «Мор-ской технический комитет действовал во всем правильно и в соответствии с высо­чайшим повелением, о чем и сообщить командиру Владивостокского порта».

— Извините, Степан Аркадьевич, вас подвели, но вы поступили, как поступа­ет гувернантка: Коля побежал с жалобой на Алешу, сейчас же Алешу в угол, но ведь вы — министр, а не гувернантка.

Помощником главного инспектора минного дела был мой товарищ Е. А. Па­стухов, он мне потом сказал, что в минном отделе все были удивлены таким оборотом дела, они готовились к простой канцелярской отписке.

Существовал тогда так называемый фактический контроль, который проверял не только всякого рода бумажную отчетность, но и участвовал в испытаниях самих изделий и качества материалов. Вследствие полного незнания и непони­мания чиновниками контроля даже элементов техники толку от этого контро­ля не было, а происходили только одни задержки. Достаточно привести один пример.

Приезжает ко мне Меллер, начальник Обуховского завода:

— Полюбуйся, что делает контроль. У меня забраковали отлитые стальные машинные рамы для «Андрея». Читай акт: «По условиям заказа, требуется, чтобы предельное сопротивление материала было от 45 до 48 кг/мм² при удлинении от 16 до 18 %, а так как при испытании планок получено от 50 до 53 кг при удлинении от 19 до 21 %, так что оба числа лежат вне назначенных пре­делов, то рамы приняты быть не могут и подлежат забракованию».

— Да ты мне привез акт с завода или с 11-й версты? (2)

— Требование фактического контроля.

— Знаешь, я не имею права отменить эту нелепость. Пойдем к товарищу министра И. К. Григоровичу.

Звоню по внутреннему телефону:

— Хотя приемные часы уже кончились, позвольте придти к вам с Мелле-ром по экстренному делу.

Принимает немедленно.

— Фактический контроль забраковал машинные рамы для «Андрея», вот акт. Вы имеете право приказать: принять с сообщением об этом государственному контролеру. Хорошо было бы ему сообщить, чтобы он идиота чиновника ве­лел убрать.

— Рамы приказываю принять. Сообщите заводам. Составьте письмо госу­дарственному контролеру, принесите мне на подпись.

Если бы это был единичный факт, о нем не стоило бы и говорить, но подобные факты были сплошь и рядом; чиновники плодили напрасную пере­писку и вносили задержки в дело.

В бытность Воеводского товарищем министра сразу после окончания рас­смотрения конкурсных проектов он потребовал меня по телефону к себе.

Прихожу, застаю у него в кабинете начальника Главного управления кораб­лестроения и снабжения контр-адмирала И. П. Успенского и представителя италь­янской фирмы, участвовавшей в конкурсе, некоего афериста Гравенгофа.

— Вот г-н Гравенгоф желает принести на вас жалобу П. А. Столыпину, что вы несправедливо забраковали проект той фирмы, представителем которой он является.

— Пусть жалуется не только Столыпину, а хоть самому господу богу. Этот господин просто шантажист. В технике нет места прилагательным, а только числам. При рассмотрении проекта мною обнаружено, что ряд технических заданий фирмою не исполнен, чем и достигнуто мнимое сбережение веса.

Этот господин являлся и в технический комитет. В технике и кораблестро­ении он равно ничего не знает и не понимает. Я ему показал, в чем состоят упущения в его проекте, а он вместо дела осмелился мне угрожать жалобой Столыпину. Вы знаете курьеров Морского технического комитета Роднина и Андрейчука. Оба они отставные унтер-офицеры гвардейского экипажа, рос­том по 6 футов 5 дюймов, я им приказал вывести этого господина за двери Морского технического комитета, а если он вновь покажется, то спустить его в три шеи с лестницы — «лупите хорошенько, отвечать буду я». Хотя я в ва­шем кабинете, но советую и вам приказать с ним поступить так же.

Гравенгоф исчез моментально.

Тогда Воеводский обратился ко мне:

— Алексей Николаевич, вы нам все дело испортили. Мы с Иваном Пет­ровичем его деликатно уговаривали жалобы Столыпину и итальян­скому послу не подавать, готовы были даже уплатить некоторую компенсацию за расходы.

— Ваше превосходительство, его фирма почтенная, мои технические указа­ния неоспоримы, она их поймет и увидит, что инженер, составитель проекта, некоторые технические условия заданий не исполнил, даст за упущения ему нагоняй; шантажист же Гравенгоф, получив от вас компенсацию, фирме бы ее не передал, а присвоил бы себе.

Впоследствии Гравенгоф попался в каких-то темных делах и как иностра­нец был из России выслан, и когда я показал известие об этом в газетах Воеводскому, он признал, что я был прав, и благодарил, что избавил его от шантажа.

Воеводский, будучи морским министром, образовал под личным своим пред­седательством многолюдную (более 30 человек) комиссию из начальников ча­стей и учреждений для выработки нового «Наказа» по управлению морским министерством.

Заседания этой комиссии проходили в кабинете министра, тянулись часа по четыре еженедельно, при мне в течение 18 месяцев. Я был на первом заседа­нии, увидал, что ничего путного не будет, ходить перестал; но как-то мне было дано знать, чтобы на ближайшем заседании я присутствовал, и я не пожалел, ибо командующий Балтфлотом вице-адмирал Н. О. фон Эссен учинил скандал, ставдшй известным всему флоту. Н. О. фон Эссен, наслушавшись бесплодных речей, попросил слова.

— Ваше высокопревосходительство, ничего путного из ваших проектов не выйдет, пока, вместо настоящих людей, будет такое г..., как все ваши чиновники.

— Но, Николай Оттович, среди присутствующих...

— Да я, ваше высокопревосходительство, говорю не только о тех, у кото­рых узкие погоны на плечах (гражданские чины), а и о тех, которые носят широкие погоны (генералы и военные чины) — такое же г....

Под общий хохот Воеводский закрыл заседание, опасаясь, что Эссен, годами не сходивший с палубы кораблей, прибегнет к более сильным «палубным» вы­ражениям.

Примерно через год получаю повестку, что в комиссии по Наказу будет рассматриваться вопрос об организации Морского технического комитета. Само собой разумеется, что на это заседание я пошел, захватив и петровский «Ус­тав морской».

Место за столом мне было оставлено рядом с Воеводским по левую руку. Открывается заседание, читается проект об организации кораблестроения и в числе статей такая: «Главный инспектор кораблестроения одновременно есть и предсе­датель Морского технического комитета». Обыкновенно, что и было правильно, председателем Морского технического комитета назначался адмирал, а не один из главных инспекторов, чтобы не имел преимущественного права сравнительно с другими главными инспекторами. Выше в моей статье я описал, как подбо­ром состава заседания я провел установку котлов Ярроу на первые линкоры.

Все члены комиссии высказывались за включение этой статьи; тогда, попро­сив слова, я открыл Морской устав Петра, показал статью, кажется 116, третьей книги Воеводскому и прочел: «Аще кто девицу изнасильничает, да сказнен будет смертию». За этою статьей следует такое толкование: «При суждении о сих делах судья должен поступить с великим рассуждением: где и когда сие учинено, кри­чала она или не кричала, есть ли у нее ссадины или кровоподтеки, когда она на то жалобу принесла, тотчас же или промедлив день или два... тогда часто по всему видимому видно бывает, что и она к тому немалую охоту имела. Некото­рые, правда, полагают, что публичная девка изнасилована быть не может, но сие неправильно, ибо насилие всегда есть насилие и надо на самое дело и обстоя­тельства смотреть невзирая на персону, над коею учинено».

— Вот слова великого основателя флота и великого законодателя; даже при суждении о таком паскудстве надо не взирать на персону, а здесь при сужде­нии «о добром флота управлении» вносится персональная статья. Я в данный момент совмещаю обе должности по выбору вашего высокопревосходительства в силу особых обстоятельств до тех пор, пока вам угодно будет признавать это необходимым: но если ввести проектируемую статью в Наказ, то в буду­щем всякий будет вправе сказать: «Вот Крылов-то сидел в комиссии по На­казу рядом с морским министром да для себя статью и сочинил» — надо на самое дело и обстоятельства смотреть невзирая на персону.

Предлагаемая статья была из проекта Наказа исключена, а самый проект в 101-й раз направлен к переработке. В 1904 г. помощник капитана дальнего плавания Подгорный по случаю войны был определен во флот с чином пра­порщика по адмиралтейству. Он был из мещан Херсона, был затем зачислен для службы на первых наших подводных лодках, оказался отличным офице­ром и дельным изобретателем. Одно из его изобретений было им патентова­но и лицензия на пользование им представлена заводу Лесснера за определен­ный гонорар.

Начальник отряда подводного плавания и главный инспектор минного дела представили Подгорного к переводу во флот с чином лейтенанта, чтобы иметь возможность назначить его командиром одной из подводных лодок.

Дело это шло в 1909 г. по Морскому техническому комитету. Главный морской штаб согласился с представлением, Воеводский отказал под двумя пред­логами: Подгорный из мещан и он торгует своим изобретением. Тогда я подал Воеводскому докладную записку, в которой приводил следующие доводы:

— Согласованные ограничения относятся к приему в привилегированные учебные заведения: Пажеский корпус, Морской корпус, Училище правоведения, Лицей и пр., но не относится по закону к приему в юнкера флота.

Производство в офицерские чины зависит от «высочайшей воли», и нет ос­нований ее заранее ограничивать.

Генерал-адъютант граф Евдокимов был из крестьян и начал службу рядовым.

Адмирал С. О. Макаров был сыном прапорщика ластовых экипажей, начав­шего службу матросом.

По закону «всякое изобретение или открытие есть собственность того, кем оно сделано» и, следовательно, останется таковой, пока это изобретение не бу­дет отчуждено в пользу государства.

Работа по изобретениям есть полезная деятельность офицера, прошло то время, когда платный труд считался позором, а праздность — добродетелью.

Присоединяясь к представлению прапорщика по адмиралтейству Подгорно­го к производству в лейтенанты флота, прошу указать законные поводы к отказу с Ва­шей стороны, кроме дискреционной власти Вашего высокопревосходительства».

Видимо, Воеводский посоветовался с кем следует и увидал, что тут дело пахнет Сенатом.

Через две недели Подгорный явился ко мне лейтенантом.

Как-то весною 1909 г. Воеводский приказал мне быть вместе с ним в ко­миссии обороны Государственного совета.

Заседание не было пленарным, председательствовал инженер-генерал Рер­берг, членами были адмирал Дубасов, адмирал Бирилев, генерал Хр. Хр. Рооп, генерал Сухотин и еще несколько штатских особо столь же высокого ранга.

Рассматривалось представление Морского технического комитета о дополни­тельном ассигновании, примерно 50 000 руб., на снабжение башенных прибо­ров наводки муфтами Дженни, только что изобретенными.

Адмирал Дубасов спросил Воеводского, последнее ли это ассигнование, или потребуется и еще.

Воеводский, по своей привычке, не посоветовавшись со мною, сказал, что последнее.

Тогда Дубасов обратился ко мне:

— А вы что скажете?

— Я скажу, что это не последнее добавочное ассигнование, а первое; уста­новка муфт Дженни повышает точность наводки, но это не все; надо еще си­стему «совмещения стрелок», чтобы наводчику у орудия не вводить постоянно поправок на изменение видимого расстояния, поправок целика и пр., а просто совмещать стрелки: одну, прикрепленную к орудию, а другую, автоматически управляемую счетными приборами из центрального поста. Этим меткость огня значительно повышается, а весь корабль для того и строится, чтобы, стреляя, попадать в противника, а не в воду и в небо. Может быть, потребуются и дру­гие приборы, например, новейшие дальномеры.

Пока я говорил, Воеводский строил разные мне гримасы и глазами моргал, и покашливал, и делал всякие прочие жесты.

После заседания пешком пошли вместе в Главное адмиралтейство Воевод­ский, начальник Главного морского штаба Яковлев и я.

— Разве вы не видели, что я вам мигаю, чтобы вы подтвердили мои слова?

— Это только в народной песне поется:

Я те моргану,
А ты догадайся.

Я оказался так глуп, что не догадался. Вы обещали, а я потом отвечай. Вам следовало не мигать, а сказать: «Это все фантазии Морского технического ко­митета. За развитием техники не угонишься; я ничего это не разрешаю; пусть корабли вступят в строй в том виде, как они есть, а при очередном текущем ремонте можно будет поставить на них и новые приборы». Тогда ответствен­ность за последствия отданного приказания лежала бы на Вас, а я отвечал бы за точное исполнение этого приказания.

Заодно позвольте Вам словесно доложить одно дело. Генерал-майор А. Ф. Бринк состоит в чине 12 лет и в должности главного инспектора морской артилле­рии 8 лет. Он имеет все права на производство в генерал-лейтенанты, надо только «удостоение начальства». Я его представлял в декабре 1908 г. Вы мне обещали мое представление поддержать. Он произведен не был. Я его вновь представил к производству на новый год. Вы уже были министром, обещали представить к производству. Произведен он не был. Я представил его к Пасхе, произведен он не был. Случайно в одной из самых черносотенных газет, руководимой экст­раправым членом Государственной думы, я заметил намек, что Бринк поляк и как таковой способен и подозревается в государственной измене.

Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю, — если к царскому дню в мае Бринк в генерал-лейтенанты произведен не будет, я Вам подам рапорт о пре­дании его суду по обвинению в государственной измене, ибо как председатель Морского технического комитета я не могу терпеть, чтобы над главным инс­пектором морской артиллерии тяготело выраженное даже намеками подозрение в государственной измене, которому Вы, видимо, придаете веру, систематически не давая ходу моим представлениям. Положить этот рапорт под сукно Вам не удастся, ибо одновременно копия его будет мною вручена главному морско­му прокурору.

На этот раз Бринк был произведен и явился 9 мая ко мне генерал-лейте­нантом.

Подобные инциденты происходили у меня с Воеводским примерно по два раза в месяц.

Я тогда понял, что Алексей Николаевич Крылов может быть в отличных отношениях с С. А. Воеводским, но генерал-майор Крылов не может быть пред­седателем Морского технического комитета при министре вице-адмирале Вое­водском. Вскоре представился случай, переполнивший чашу моего терпения.

При докладе по Морскому техническому комитету в апреле 1910 г. Григо­рович подает мне целую кипу газетных вырезок с резолюцией морского мини­стра: «Председателю Морского технического комитета, рассмотреть и доложить».

Эти вырезки числом около 200 примерно из 50 провинциальных газет содер­жали невежественные писания некоего Португалова, служившего ранее в поли­ции квартальным надзирателем, изгнанным за взяточничество.

Степень его невежества проявилась, например, в следующих словах: «Корабль N. N. при одностороннем затоплении котельного отделения принимает крен в 25°. Очевидно, что крен в 25 процентов недопустим...», т. е. Португалов градусы крена, иными словами градусы угла наклонения, считал тем же самым, что и проценты. Это было наследие его службы в полиции, где ему приходи­лось постоянно составлять протоколы о недостаточной крепости продаваемого в кабаках распивочного вина: здесь «градус» и «процент» одно и то же, и тер­мин «водка в 40 градусов» означает, что она содержит 40 процентов алкоголя.

Прочие его измышления были подобного же рода и подобной же компетен­ции. И вот мне предлагалось это рассмотреть и представить объяснения.

На следующий день я пришел к Григоровичу, возвратил всю кипу вырезок и сказал:

— Ваше превосходительство, передайте морскому министру: если он считает, что в число обязанностей председателя Морского технического комитета вхо­дит обязанность копаться в г..., то пусть нанимает себе на эту должность г...чиста. Я из Морского технического комитета ухожу. Я много лет в отпус­ку не был, прошу числить меня в отпуску впредь до отчисления от должнос­ти, о чем я имею честь вручить Вашему превосходительству мой рапорт.

Дня через два Воеводский вызвал меня к себе, просил взять рапорт обратно, уверял, что писания Португалова были мне посланы лишь по недоразумению, ибо Генеральный морской штаб придавал им значение, но я настоял на своем, что генерал-майор Крылов не может оставаться председателем Морского тех­нического комитета у морского министра вице-адмирала С. А. Воеводского.

Так окончилась моя служба в Морском техническом комитете.

(1) ой 28 числа в Желтом море — сражение Первой Тихоокеанской эс­кадры с японским флотом 28 июля (10 августа) 1904 г., когда эскад­ра сделала смелый выход из Порт-Артура для прорыва во Владивосток.

(2) Психиатрическая больница близ Ленинграда. — А. К.

Вперед
Оглавление
Назад


Главное за неделю