Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Унификация беспилотников

"Эникс" рассказал,
как унифицировать
беспилотники

Поиск на сайте

Памяти князя Б. Б. Голицына*

4 мая 1916 г. скончался академик князь Борис Борисович Голицын.

Русская наука лишилась в нем выдающегося ученого, Главная физическая обсерватория — незаменимого директора и организатора, Николаевская морская академия и Высшие женские курсы — ревностного и талантливого профессо­ра, наше Физическое общество — своего давнишнего уважаемого деятельного сочлена.

В кратких словах невозможно очертить деятельность человека такой кипу­чей энергии, такого трудолюбия, такой работоспособности и производительнос­ти на всех поприщах, каким был покойный Борис Борисович. Еще труднее дать даже беглый очерк и пытаться этого делать, ограничиваясь лишь напоминани­ем о наиболее выдающихся его трудах, являющихся основными в целой новой научной области — сейсмологии; но сперва позвольте мне остановиться на ха­рактеристике той школы, которую проходил покойный и которая не осталась без влияния на него.

Борис Борисович — воспитанник Морского училища, ныне Морского кор­пуса, и Николаевской морской академии.

Тринадцатилетним мальчиком поступил Борис Борисович в 1875 г. в стар­ший приготовительный класс, я — в 1878 г. в младший приготовительный; та­ким образом, я помню Морской корпус того времени, учился у тех же учите­лей, имел тех же начальников и командиров.

В Морском училище того времени, при начальнике Алексее Павловиче Епанчи-не, еще не угас дух Воина Андреевича Римского-Корсакова, проводившего в жизнь проникнутые разумным гуманизмом начала, которыми генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич обновлял флот, а также и всю Россию, как ближай­ший и деятельнейший сотрудник своего брата. Надо помнить, что Пироговские «Вопросы жизни» напечатаны в «Морском сборнике» за 1857 год.

Воин Андреевич своей педагогической системой стремился к развитию во вверенных его попечению юношах прежде всего самостоятельности, поэто­му, пока живы были его заветы, можно кратко сказать, что в учебном плане Морского училища проводилось начало: «Как можно меньшему учить, как можно большему предоставлять учиться самим». Это не значит, что ничему или пло­хо учили, или что были плохие преподаватели, напротив. Кто не знает имени Александра Николаевича Страннолюбского, — а именно в наше пребывание в Морском училище был самый расцвет его деятельности; мы же, воспитан­ники Морского училища, кроме того, гордились такими учителями, как Н. Н. Зыбин, Ф. Д. Изыльметьев, А. А. Горенко, Я. И. Павлинов.

Одною из особенностей тогдашнего Морского корпуса было распределение учебного дня: с 8 ч до 11 ч два урока по 1 1/2 часа, с 12 1/4 до 1 3/4 еще один; раза два в неделю с 2 ч до 3 ч фронтовое или артиллерийское ученье. Затем до 7 ч вечера совершенно свободное время, с 7 ч до 9 ч время на при­готовление уроков, т. е. надо было сидеть у конторки и чем-либо заниматься, с 9 1/2 желающие могли ложиться спать, с 11 ч обязательно ложиться спать всем.

Вот эта-то, по представлению многих, «роскошь свободного времени» и спо­собствовала «самодеятельности». Всякий кадет находил какое-либо занятие, со­ответствующее его склонности, особенно в старших классах, т. е. в возрасте от 17 до 20 лет, и занимался помимо обязательных предметов тем, что ему нравилось, — кто историей, кто математикой, кто физикой, конечно по книге, кто модельным делом или постройкою шлюпки и т. п.

Ясно, что для такого одаренного любознательного и способного юноши, ка­ким был, по отзыву своих товарищей, Борис Борисович, это был наиболее под­ходящий тип школы; она не заглушала его способностей, а давала им свобод­но развиваться и помогала выработке навыка самому искать посильного ответа на вопросы юного и пытливого ума.

Совместная жизнь с товарищами круглый год в продолжение пяти или шес­ти лет, в особенности во время летних плаваний на прежних судах, вырабаты­вала и еще одну черту, которая была столь привлекательна в Борисе Борисо­виче, — это его неизменное самое доброжелательное отношение ко всякому, кто бы с ним ни приходил в соприкосновение.

По производстве в 1880 г. в возрасте 18 лет в гардемарины Борис Бори­сович пошел в плавание на полуброненосном фрегате «Герцог Эдинбургский».

Тогда еще тверды были традиции парусного флота. «Герцог Эдинбургский» имел не только машину, но и полный и притом громадный корабельный ран-гоут. Понятно, что на нем парусному ученью уделялось самое серьезное вни­мание; к тому же на нем был такой образцовый старший офицер, как Кон­стантин Павлович Кузьмич. Командирами были также выдающиеся моряки — сперва H. Н. Новосильцев, потом Федор Александрович Гире.

Чистота на корабле и безукоризненность его внешнего вида возводились в культ, масляное пятнышко на палубе или висящий за бортом конец вызыва­ли чуть ли не драму, в которой, конечно, допустивший недосмотр гардемарин играл страдательную роль, недотянутая снасть возводилась чуть ли в преступ­ление. Короче говоря, это был род спорта, и, значит, надо было иметь к нему особенное влечение, особенную любовь и охоту, чтобы им довольствоваться, чтобы в нем совершенствоваться, чтобы им увлекаться и получать удовлетво­рение и истинное удовольствие, например, от лихого и дружного исполнения трудного маневра, требовавшего чисто морского глазомера, сметки и навыка.

Богато одаренная, но со складом ума, направленным к совершенно другим стремлениям, натура Бориса Борисовича, конечно, не находила удовлетворе­ния в этих элементах подготовки молодежи к морской службе; можно думать, что на этой почве, в особенности в долгие ночные вахты в океане, произо­шло сближение с родственной ему по духу натурой, — плававшим на том же фрегате вахтенным офицером в чине мичмана великим князем Константином Константиновичем.

У лиц, далеко стоящих от флота, может возникнуть сомнение, правильный ли был взгляд на самую подготовку к службе молодых офицеров, если такие та­лантливые натуры, как великий князь Константин Константинович или князь Борис Борисович, пройдя школу такого выдающегося моряка, как К. П. Кузь­мич, оставляли флот. На это я скажу, что правильный, — мне достаточно на­звать одного из соплавателей Бориса Борисовича, его товарища по классу и вы­пуску, Николая Оттовича Эссена, имя которого как флотоводца заслужило столь почетную известность.

Значит, школа, которой придерживался К. П. Кузьмич, да и все другие моря­ки того времени, указывала каждому молодому офицеру его настоящую доро­гу. Я добавлю к этому, что плавание и морская служба оставили еще один след на всей деятельности Бориса Борисовича: они приучили его считать, что ско­рое решение вопроса, решение, может быть, и не вполне совершенное, но зато принятое вовремя, лучше медлительной нерешительности. Это особенно важно в делах практических, к которым Борис Борисович также прилагал свой та­лант и в которых проявил себя как руководитель и организатор.

В 1884 г. Борис Борисович поступил слушателем на гидрографический отдел Николаевской морской академии. Здесь его преподавателями были: A. H. Кор-кин, Г. А. Тиме, Н. Я. Цингер, М. А. Рыкачев, И. П. де Колонг, К. Д. Краевич.

Борис Борисович окончил академию в 1886 г. одним из двух первых, имея одинаково с М. Е. Жданко 12 баллов по всем предметам на всех экзаменах. Но уже тогда можно было отметить зарождение его дальнейшей научной склон­ности. По лекциям М. А. Рыкачева им составлен и издан «Курс метеороло­гии», пользующийся и поныне заслуженною известностью. Отмечу также ту особенную благодарность, с которою Борис Борисович часто вспоминал лек­ции К. Д. Краевича.

Мне через четыре года после Бориса Борисовича также пришлось быть учеником К. Д. Краевича в той же Николаевской морской академии, и мне вполне ясна та прелесть, которую находил в его лекциях Борис Борисович; ей поддавался и я, и те из моих товарищей, которые были лучше подготовлены, пройдя, например, предварительно курс Минного офицерского класса. Констан­тин Дмитриевич не отличался ни особенным красноречием и увлекательнос­тью изложения, ни особенным искусством экспериментатора, ни умением с изя­ществом и мастерством владеть математическим анализом, как Коркин, или гео­метрией, как Н. Я. Цингер; но характерною особенностью его лекций был его оригинальный критический анализ полученных выводов и результатов их ис­толкования, так сказать, здравый научный скептицизм. Краевич всегда предосте­регал нас от увлечения математикой; он тщательно обращал внимание на те скрытые или неявно высказываемые, так сказать, неподчеркнутые предположе­ния, которые затем воспроизводятся формулою или уравнением. Он нам не раз повторял на лекциях слова Гексли: «Математика подобно жернову перемалыва­ет то, что под него засыпают». Вот на эту-то «засыпку» и напирал главным образом Краевич. Правда, от значительного большинства слушателей тонкость и оригинальность его критического анализа ускользали, но зато остальные про­никлись истинным уважением и благодарностью к своему профессору, делив­шемуся с ними не только своими познаниями, но и сомнениями. В числе этих немногих первое место принадлежит, конечно, Борису Борисовичу.

Окончив курс Морской академии, Борис Борисович в 1887 г. оставил службу во флоте в чине лейтенанта и решил всецело посвятить себя науке, в кото­рой любимою им отраслью стала физика. Он уехал в Германию и работал главным образом в Страсбурге под руководством сперва Крундта, потом Коль-рауша и отчасти в Берлине; защитив в 1890 г. «summa cum Iaude»(1) свою известную диссертацию «О Дальтоновом законе», он вернулся в Россию и, сдав магистерский экзамен, стал читать в качестве приват-доцента лекции при Мос­ковском университете.

В 1892 г. им был помещен в московском «Математическом сборнике» труд под заглавием: «Исследования по математической физике. Часть I. Общие свойства диэлектриков с точки зрения механической теории теплоты. Часть П. О лучистой энергии», и в начале 1893 г. представлен в факультет как магис­терская диссертация.

Эта диссертация встретила со стороны рецензентов А. Г. Столетова и А. П. Со­колова весьма суровую оценку и отзыв, который, может быть, следует назвать чрезмерно строгим. Отзыв этот получил огласку, возгорелась полемика, в ко­торой обе стороны проявили страстность, доставившую, наверное, им обоим впоследствии горькие минуты.

Борис Борисович оставил Московский университет и стал читать лекции в Юрьевском университете.

В это время в Академии наук стала вакантною кафедра физики. Бывший вахтенный мичман «Герцога Эдинбургского», занимая тогда пост президента Ака­демии, сумел убедить своих сочленов в высокой талантливости молодого уче­ного, которого репутация казалось столь жестоко поколебленной, и князь Бо­рис Борисович был избран в адъюнкты Академии по кафедре физики, причем в числе шести академиков, подписавших представление, значится и имя гордос­ти нашей Академии — П. Л. Чебышева. Борис Борисович переехал в Петер­бург и, ревностно и энергично ведя научную академическую работу, совершен­ствуя и дополняя в то же время и оборудование физического кабинета Акаде­мии, принял на себя труд чтения лекций и ведения практических занятий по физике в Николаевской морской академии, в которой незадолго перед тем К. Д. Краевич благодаря своей настойчивости получил средства и оборудовал физическую лабораторию.

К этому времени относится целый ряд работ Бориса Борисовича, напечатан­ных в изданиях Академии наук, главным образом по электричеству. Избрание Бориса Борисовича в Академию наук не было встречено сочувственно в ши­роких кругах русского ученого мира, и первые его работы подвергались жес­токой критике. Эта критика, однако, не подавляла энергии Бориса Борисовича, он неослабно продолжал свою деятельность и не стеснялся печатать свои изыска­ния, может быть, и не доводя их до желаемой степени полноты и совершенства.

Более двадцати лет, т. е. все время преподавательской деятельности Бориса Борисовича в Морской академии, я был его сочленом. Участвуя иногда как ассистент на экзаменах по его предмету и в совместном обсуждении разного рода вопросов на заседаниях конференций, и мог составить себе представление о взглядах Бориса Борисовича на преподавание и на место, которое принадле­жит физике в курсе технического учебного заведения, каким является акаде­мия. Князь Голицын предъявлял к своим слушателям в Морской академии весьма серьезные требования, и, излагая термодинамику и теоретический курс электричества, он не стеснялся в математическом их развитии, требуя от слуша­телей как отчетливого понимания принципов, так и умения прилагать анализ.

Борис Борисович считал, что у техника надо именно развивать навык к та­кому применению анализа и что физика должна попутно давать образцы тако­го применения при выводе логических следствий из обобщения количественных законов и соотношений, устанавливаемых опытом.

Процессу этих математических выводов он придавал гораздо большее зна­чение, нежели окончательным результатам, видя в этом процессе одну из глав­ных ценностей самого преподавания физики. Читал князь быстро, курсы его были весьма обширны и содержательны, но отвлеченны; поэтому для большин­ства слушателей они представляли большие трудности для усвоения, требуя усиленной и серьезной работы.

Одной научной и преподавательской деятельности было мало для кипучей натуры Бориса Борисовича. Он занял ответственный и важный пост начальника Экспедиции заготовления государственных бумаг, на котором и пробыл шесть лет, совершенно обновив и реорганизовав дело и оставив по себе самые лучшие воспоминания, проведя вместе в тем в жизнь ряд полезных начинаний, направ­ленных ко благу рабочих, как о том засвидетельствовано в надгробном слове.

Верненское землетрясение повело к учреждению постоянной сейсмической комиссии. Борис Борисович был призван к участию в делах ее и вскоре по своим трудам и работам занял в этом деле, по общему признанию, одно из первых мест не только у нас, но и в целом мире.

Борис Борисович прежде всего обратил внимание на методы сейсмометрии, т. е. определения движения данного места земной поверхности при землетрясе­нии. Принцип служащих для этого приборов известен уже много раньше: что­бы получить тело, которое при движении другого тела, служащего ему фунда­ментом, в этих движениях не участвовало, надо это тело соединить с фунда­ментом такою упругою связью, чтобы период его собственных свободных ко­лебаний был велик по сравнению с периодами колебаний фундамента.

На этом принципе основано множество самых разнообразных приборов. Борис Борисович подверг их сперва тщательному изучению с теоретической стороны, затем свои теоретические выводы он проверил опытом, построив специальную платформу. После такого критического изучения всего сделанного до него, он начал систематически и последовательно вводить свои усовершенствования как в самое устройство приборов, так и в способы записи их показаний. Перехо­дя постепенно от одного усовершенствования к другому, он разработал и осу­ществил наряду с оптическим, так сказать, электрооптический или гальваномет­рический способ записи, доведя его до изумительной точности, и притом не только для самих перемещений, но и для их скоростей, а затем и ускорений. Приборы Бориса Борисовича считаются классическими: ими снабжаются не только наши станции, но их требуют и за границу. Но этого мало: по его плану создана целая сеть сейсмических станций, на которых ведутся правильные и по­стоянные наблюдения.

Выработав приборы точной сейсмометрии, Борис Борисович указал и самое замечательное их применение. Сейсмические волны представляют упругие ко­лебания земли как твердого тела, образующиеся в какой-либо обыкновенно небольшой, области (эпицентр) и расходящиеся от нее. Колебания этих двух родов — поперечные и продольные; скорость их распространения различная и известная для каждого из них. По промежутку времени между моментами достижения места наблюдения волною того и другого рода можно получить рас­стояние от места наблюдения до источника колебаний, т. е. до эпицентра.

Ясно, что для определения его положения в пространстве надо знать рас­стояния до трех станций. Борис Борисович выработал приборы и способ, по которому получается не только расстояние до источника, но и направление распространения колебаний; таким образом, по его методу для определения места эпицентра достаточно показаний одной станции.

Замечательно также приложение, которое сделал для своих приборов Борис Борисович к изучению сотрясений зданий, вызываемых работою неуравновешен­ных поршневых машин по соседству с ними.

Одною из последних работ Бориса Борисовича в этой области было изоб­ретение им прибора, дающего запись быстро изменяющихся давлений или ус­корений. Прибор этот может иметь самые разнообразные применения во мно­гих технических вопросах артиллерийского и морского дела, почему, по пору­чению Морского ведомства, Борис Борисович принял на себя труд построить такой прибор по определенным заданиям, ему сообщенным. Но это ему не было суждено.

Работы эти занимают промежуток времени около 15 лет, и малая их доля составляет огромный фолиант более чем в 2000 страниц. По одному объему можно судить, сколько времени потребовало бы обстоятельное обозрение их содержания.

В 1913 г. князь принял на себя управление Николаевской главной физичес­кой обсерваторией. Здесь он проявил свой талант организатора, свое ревност­ное отношение к делу и стремление развить задачи обсерватории: из чисто метеорологической сделать ее геофизической вообще.

Война заставила его всеми силами вверенного ему учреждения прийти на­встречу нуждам армии, создавая совершенно новые организации и основывая мастерские точных приборов.

Неумолимая смерть похитила Бориса Борисовича в самый разгар его плодо­творной и разнообразной деятельности, одной лишь стороны которой я мог коснуться в этом слове, посвященном незабвенной и светлой памяти нашего безвременно угасшего доброго сочлена.

* Б. Б. Голицын род. 18 февраля (2 марта) 1862 г. в Петербурге. С 1891 г. был доцентом Московского университета по кафедре физики, с осени 1893 г. — профессором в Юрьевском университете; в декабре того же года избран адъюнктом Академии наук; с этого времени он стал действительным членом Академии. Одновременно он читал лекции по физике в Морской академии и в других высших учебных заведениях столицы. Кроме научных трудов, профессуры, сложных занятий в Экс­педиции заготовления государственных бумаг и других государствен­ных и общественных учреждениях Голицын энергично участвовал также в создании русской авиации. Речь А. Н. Крылова произнесена на по­священном памяти Б. Б. Голицына заседании Физического отделения Русского физико-химического общества; напечатана в журнале «При­рода» за 1918 г. (№ 2-3, с. 171-180); кроме этой речи, А. Н. Крылов напечатал еще в журнале «Успехи физических наук» (1918, т. I, вып. 2, с. 101-107) статью «О работах князя Б. Б. Голицына по сейсмологии».

(1) С наивысшей похвалой (лат.).

Вперед
Оглавление
Назад


Главное за неделю