Важное
СМИ узнали, сколько потребует модернизация "Северной верфи"
Речные катамараны 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Гюнтер Прин. Командир Подлодки. Стальные волки вермахта
Глава I. НачалоЭто происходило в Лейпциге недобрым летом 1923 года. Инфляция всех разорила. Наши родители обеднели. Улицы города были серыми и грязными. Шел дождь.— Сегодня скажем? — спросил Гейнц. Я подумал о маме. — Думаю, мой старик всыплет мне, — беззаботно сказал Гейнц, многозначительно пошлепывая себя в грудь. Перспектива родительского наказания оставила его равнодушным. Мы расстались перед моей дверью. Отойдя на несколько шагов, Гейнц обернулся и крикнул: — Я обязательно скажу старику сегодня! — Помахав, он скрылся за углом. Я поднялся по узкой деревянной лестнице. Ее стертые ступени скудно освещались маленькими окошками, выходящими во двор. Мы жили на втором этаже. Дверь открыла мама. Она была в блузе, заляпанной краской. — Ш-ш, тише, Гюнтер, — прошептала она. — Мистер Бузелиус еще спит. Бузелиус — толстый студент, занимавший комнату у входной двери. Он учился уже семь лет. Обычно он оставался в постели до полудня, утверждая, что лежа ему лучше работается. Дверь тряслась от его храпа. Я прошел в дальнюю комнату. Стол был уже накрыт. Лиззи Лотта и Ганс Иоахим сидели на высоких стульчиках бледные и робкие. На камине лежали три письма в голубых конвертах — счета! Мама вошла в комнату с едой. Ячменный суп. Ели молча. — Там много? — спросил я, кивая на голубые конверты. — Самое плохое — счет дантиста, — вздохнула мама и добавила: — Тем, кому нечего кусать, не нужны зубы. Я посмотрел на нее. Лицо было добродушным, круглым, а взгляд горьким. Нет, я не мог сказать ей. По крайней мере, сейчас. Убирая со стола, мама сказала: — Когда закончишь домашнюю работу, отнеси кружева Кливиц. Принесли еще коробку. Я кивнул. Это не было настоящей работой, но мы на нее жили. Моя тетка покупала кружева в Эрцгебирге, а мама продавала их в маленькие магазинчики Лейпцига. Доход был скудным, а иногда его и совсем не получалось. Я дождался вечера, так как коробка была большой и мне не хотелось, чтобы школьные друзья меня с ней увидели. Магазин помещался на Нью-Маркет. В крошечном окошечке выставлялись старомодное нижнее белье, ночные рубашки с вышивкой, маленькие петельки и кружева для наволочек - наши кружева. Выглядело это так, будто кто-то вытряс в окно бельевую корзину 1880-х годов. Старшая из сестер Кливиц, маленькая, как бы усохшая женщина с острым носом и черными глазами, была в магазине. — Добрый вечер, — сказал я, ставя коробку на прилавок. — Я принес кружева от мамы. — Не мог прийти пораньше? — спросила она ворчливо. — Уже темно. — Она сняла крышку с коробки и принялась копаться в кружевах, бормоча: — Конечно, опять неотбеленные... и всегда тот же рисунок. «Глаза Бога», снова «глаза Бога». Никто не хочет сегодня этих «глаз Бога». Предупреждаю в последний раз. Я ничего не ответил. Звякнул дверной колокольчик. Вошла покупательница. Мисс Кливиц оставила меня стоять и пошла обслужить ее. Видеть, каким приятным стало ее лицо, как мягко звучал голос, когда она разговаривала с покупательницей, было просто удивительно. Я стоял и наблюдал. Да, вот так они жили, эти несчастные продавцы: раболепие перед вышестоящими и пинки для нижестоящих. Покупательница ушла с пакетиком булавок. Мисс Кливиц вернулась к моей коробке и стала ковыряться в ней, как курица, выкапывающая червей, продолжая ворчать: — Образцы были совсем другие, гораздо лучше... И аккуратнее сделаны... Вряд ли я захочу брать этот хлам. — Ну... — начал я. Она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза ее стали как щелочки, рот приоткрылся. Еще слово, и она вышвырнет меня вместе с кружевами. Я знал это так точно, как если бы она сказала вслух. Я подумал о маме, о младших дома и промолчал. — Ты что-то сказал? — спросила она. — Нет. — Ну а мне и не хочется ничего слушать,— сказала мисс Кливиц с триумфом. Она пошла к кассе и отсчитала деньги. Я поблагодарил и ушел. На улице я осторожно закурил сигарету, опасаясь, как бы школьный учитель не поймал меня. Нет, так продолжаться не может. Я должен уехать, иначе задохнусь. Гейнц собирался сказать своему отцу, что мы оба хотим уйти в море, а я должен сказать маме. Возможно, лучше сделать это не откладывая. Дома я проглотил ужин и отправился в свою маленькую узкую комнату с окном во двор. Там стояли раскладушка, стол, стул, умывальник и маленький книжный шкаф. Если встать поближе к окну, виден Кусочек неба. Над кроватью висел портрет Васко да Гама, моего самого любимого из всех великих мореходов прошлого. Я читал и перечитывал книгу о его жизни. Как в двадцать семь лет он начинал, имея всего три суденышка, каждое не больше рыбацкой лодки. Как он плыл под парусами вокруг Африки, страдая от невероятных лишений. Как завоевал Индию и вернулся, приветствуемый королем и народом. Если бы я мог уйти в такую жизнь, полную приключений! Но у мамы не было денег, это было главным препятствием. Правда, у меня была девяносто одна шведская крона, заработанная на международной ярмарке в Лейпциге. Но хватит ли девяносто одной кроны для поступления в морское училище? Возможно. А если нет, я могу уйти в море и без учебы. Это была моя последняя мысль перед тем, как заснуть. На следующее утро Гейнц Френкель зашел за мной по дороге в школу. — Я поговорил со стариком, — сказал он. — Отец был удивительно благоразумен для своего возраста. Предложил сначала получить аттестат об образовании, и тогда, если я не передумаю идти в море, он не будет препятствовать. — Здорово! — сказал я. — А ты? — спросил Гейнц. — Что сказала твоя мать? — Ничего, потому что я ничего ей не говорил. Смеясь, он похлопал меня по плечу: — Ну, старина, значит, мы должны продолжать грызть науки. Но мне было не до смеха. Днем я поехал в профессиональный совет при бирже труда, чтобы узнать об условиях обучения на юнгу. Принимал меня точно не португальский король. Бледный желтолицый человек неодобрительно уставился на меня сквозь толстые стекла очков и спросил: — Ты хочешь поступить в торговый флот, ты, малявка? А что скажут твои родители? — Мама согласна, — соврал я. — Тогда приходи с ней, — недоверчиво сказал он и снова стал листать бумаги, как будто меня тут и не было. Скрепя сердце я объяснил ему, что хочу узнать, что я должен делать, чтобы поступить, и сколько это будет стоить. Он раздраженно поднял на меня глаза, выхватил какую-то бумагу и бросил ее передо мной, не тратя слов. Это был проспект Немецкого морского училища в Финкенвардере. Я поблагодарил и ушел. Выйдя, я изучил брошюру. Я не смотрел на картинки, едва глянул в текст и просто искал, сколько времени займет обучение и сколько оно стоит. Там значилось: три месяца учебы и сумма в бумажных марках, немалая сумма. Больше того, взносы могли увеличить без предупреждения. Я пошел но улице. В офисе газеты «Лейпцигские новости» я изучил страницу финансов и стал подсчитывать. Какое счастье! Моей девяносто одной шведской кроны вполне хватало. Дома мама сидела перед мольбертом. Картина изображала оленей в лесу. Эту картину она рисовала уже много раз. — Только представь, дорогой, дантист берет картину в оплату. Ему нравятся мои картины, и он уже нашел мне еще двух покупателей. — Ее щеки зарумянились. — Я могу просить по крайней мере тридцать золотых марок за каждую, сказал он. Если дела пойдут хорошо, я смогу рисовать две или три в неделю. Это двести сорок или триста марок в месяц, мой мальчик. Знаешь? Тогда мы сможем перестать торговать этими кружевами. Я посмотрел на нее. Она опять была в своей стране несбыточных мечтаний. Я глубоко вздохнул: — Хорошо, мама, но не лучше ли будет, если тебе придется кормить одним голодным меньше? Она опустила кисть: — Что ты имеешь в виду, Гюнтер? — Думаю, мне пора подумать, как зарабатывать деньги. — И что ты предполагаешь делать? — Я хочу уйти в море. Она встала. Мы смотрели друг на друга. Я быстро сказал: — Посмотри, я получил программу морского училища в Финкенвардере. Плата не такая уж большая, можно заплатить моими шведскими деньгами. А потом... Она прервала меня: — Ты правда хочешь уйти в море? — Да, — сказал я. — Правда. Ты ведь знаешь сама. Она ничего не сказала, только наклонила голову. Потом тихо и неуверенно произнесла: — Если так, я не буду стоять на твоем пути. Вперед Содержание
|
