Глава 1. Корабельная Фанагория

Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория

Вот они какие, новоиспеченные выпускники Кронштадской школы мичманов. Смотреть на эти новые кадры в парадной форме было очень даже отрадно. Поджарые и стройные, никаких намеков на флотские пуза, одетые с иголочки и общаются со старшими только набором уставных фраз. Александр Алтухов, Чеклецов Валера и примкнувший к ним Евгений Терехов прибыли в наш дивизион на должности старшин команд гидроакустиков.

Чеклецов был направлен на наш корабль, и я сопроводил его в нашу кают-компанию прямо к завтраку. Пока мы шли до нашего корабля, я успел рассмотреть поближе это гидроакустическое чудо.

Выше среднего роста спортивная фигура в новейшей с иголочки форме сверху заканчивалась круглой головой с детским выражением лица, несмотря на форменную фуражку сидевшую на ее макушке.

Глаза этого товарища с белесыми ресницами были какими-то малоподвижными и почти округлой формы, что придавало им вопросительное выражение во взгляде. А когда этот взгляд останавливался на твоем лице, то никаких мыслей и ничего кроме удивления в этих прозрачных линзах не читалось. Странный волоокий взгляд.

Теперь в нашей 'грабарне' к старому фонду замшелых корабельных зубров добавился новый молодой мичман.

Хотя и не все были рады новому пополнению в команде гидроакустиков. Уже привыкший рулить своими подчиненными без посторонних вмешательств Митюгов был явно озадачен появившимся над ним начальником. Два начальника в одной команде - это многовато.

Теперь, когда я полностью прописался в нашем экипаже корабля, даже если у меня был свободный день или вечер идти мне в городе, кроме разве что в кино или на междугородку телефонной станции, было некуда. Мой дом был мой корабль и моя каюта.

Сход с корабля на берег при таком малом количестве офицеров решался очень просто. Если командир оставался на корабле сам, то он обычно отпускал домой всех офицеров. Но, к сожалению, такая лафа случалась довольно редко, так как у Кличугина была молодая и очень красивая жена, которой он пытался уделять все свободное от моря время.

- Кто у нас сегодня старший на корабле остается? - звучал коронный вопрос командира к помощнику вечером за ужином.

- Лейтенант Дугинец, - не моргнув своим бессовестным блеклым глазом, отвечал Побережный.

- А не часто ли вы его тут старшим проворачиваете? - скорее для порядка спрашивал Кличугин, но смотрел при этом на меня. - Когда ему куда-нибудь надо сходить, мы его отпускаем, а так чтобы не портился пусть сидит на корабле, все равно жена в Питере, - обосновывал свои наглые решения помощник.

Поэтому стало само собой получаться, что на корабле старшим оставался почти всегда я. Самойлова и Побережного, как только поступало добро на сход от командира, как ветром сдувало с корабля. Они, принарядившись, старались быстрее унести свои ноги с корабля, пока я вдруг не передумал.

Убегая, они меня всегда инструктировали:

- Володя, будут звонить жены, скажешь им, что мы заняты на срочном задании партии и правительства и к телефону подойти не можем. Не вздумай ляпнуть чего-нибудь лишнего.

Для обеспечения живучести корабля со мной чаще всех оставляли старшину турбомоторной команды главного старшину Юрия Берендяева, но он же тоже не может сидеть со мной на корабле каждый день. Поэтому хоть и со скрипом, но механику приходилось чередовать сходы с корабля со своим мичманом.

И такая практика схода офицерского состава понеслась до бесконечности.

Правда на корабле всегда оставался еще один постоянный каютный житель Чеклецов, у него на берегу тоже не было своего жилья, и он быстро обустроил свой быт на корабле.

Валера постоянно повышал свой уровень специальной подготовки и даже в свободное время по вечерам обычно сидел в гидроакустической рубке и осваивал чертежи и схемы своей станции. Этим он явно вызывал недовольство старшины 1 статьи Митюгова, который уже привык считать рубку своей вотчиной и местом старшинского уединения.

В результате этих антагонизмов у них иногда возникали перепалки и недопонимание. Чеклецов, в случаях перехода на повышенные тона со стороны своего недовольного подчиненного, устремлял на него свой молчаливый, неподвижный взгляд и выслушивал дифирамбы в свой адрес без дальнейших телодвижений. Годковский запал у Митюгова под этим взглядом вскоре заканчивался и они расходились до следующей стычки дележа владений. Нужно отдать должное, что Валера на первых порах своего старшинского становления ни разу не пожаловался Самойлову или командиру на хамское поведение Митюгова в их товарищеских взаимоотношениях. Но Валера был очень странный парень. Он явно копил деньги своей скромной мичманской получки для создания первоначального капитала в своих непонятных нам целях на будущее и поэтому, если даже уходил ненадолго в город, то к завтраку, обеду и ужину он появлялся, как штык, для приема пищи. Но в пьянстве и разврате товарищ замечен не был и спал всегда на своей железной койке мичманской каюты.

Ладно бы я на корабле отвечал только за самого себя, но ведь на корабле было 54 человека личного состава. Если уж за мичманами нужен был глаз да глаз, то за любимым личным составом бдительность должна быть втройне выше.

Вот и приходилось контролировать матросов, проводить вечернюю проверку, а ночью каждого пересчитывать по головам, торчащим в койках из-под одеяла. Не дай бог, кто-нибудь рванет в самоход или еще куда-нибудь исчезнет.

А по утрам приходилось вскакивать по 'Подъему' в 06.00., носиться по кубрикам и выгонять всех на стенку на построение для физзарядки. Мало того еще и приходилось вылавливать местных корабельных 'сачков', уклоняющихся от святого флотского утреннего ритуала.

Мои орлы из 1-го кубрика выскакивали на стенку все - знали, что я их всех знаю не только в лицо. А вот во 2-ом и 3-ем кубриках находились личности типа Митюгова или Швеца, которые прятались; первый в шахту ПОУ, люк в которую находился в полу кубрика, а второй - между койками.

В душном кубрике на 25 человек здоровый, как атлет-штангист, Швец обычно баррикадировался между приподнятыми вверх койками и, прикрывшись сверху простынями, бессовестно продолжал давить харю на бок.

По вечерам он усиленно качался перед уходом на 'гражданку' на перекладине и самостоятельно занимался гиревым спортом, а вот физзарядку считал унижением для себя. Швец был старшиной кубрика и серьезно держал в кулаке всех своих бойцов. Ему стоило только зыркнуть своим суровым взором на провинившегося матроса, и он уже знал, что сегодня вечером по нем плачут корабельные трюма и грязные обрезы.

- Швец, а ну вылазь из своей шхеры. Бегом на физзарядку, - будил я любителя утреннего сна, стаскивая с него маскировку.

- Товарищ лейтенант, мне уже служить осталось 186 дней, а вы меня на физзарядку гоните, - для порядка пробовал оправдываться этот годуля. - Швец, вы же командир отделения, быстро к своим подчиненным на стенку, - пытался я поставить на место обленившегося дембеля.

Ворча что-то про скорый конец света, старшина неохотно вылезал из своей берлоги и лениво карабкался по трапу из кубрика.

Приходилось самому лично руководить физическими упражнениями экипажа, а потом пробежкой по бесконечной бетонке причалов вдоль выстроившихся у стенки кораблей бригады заканчивать физзарядку. Ну, можно еще заниматься этими нудными делами один раз в три дня, но когда ежедневно приходилось исполнять роль цербера, то это становится уже невмоготу. Постоянно хочется спать и в гробу видеть весь личный состав.

По этой причине я тоже стал искать выход из создавшегося положения и иногда брал себе в помощники мичмана. Но чаще эти помощники сами становились настоящей обузой.

В этот раз я оставил на хозяйстве в помощниках своего тяжеловеса Рому.

В 21.30. после просмотра по телевизору информационной программы 'Время' ко мне в кают-компанию прибежал мой минер матрос Мешкаускас и выпалил с порога:

- Товарищ лейтенант! Там, на шкафуте пьяный Гедзюн строит личный состав на вечернюю проверку, а сам лыко не вяжет!

- Этого мне только и не хватало. Ну, как же командир-руководитель! Нужно обязательно порулить экипажем. Сейчас иду, - на ходу надевая китель и фуражку, ответил я.

На шкафуте между торпедными аппаратами среди строящегося экипажа торчал, как пуп Земли, и понукал матросов покачивающийся на неподвижной палубе Рома в своей синей форменной куртке, одетой поверх тельника и в пилотке. Матросы нехотя исполняли команды поверяльщика и тихонько роптали нелестные отзывы по этому поводу.

- Товарищ мичман, немедленно идите в кают-компанию и ждите меня там. Я проведу вечернюю поверку и сейчас приду, - указал я официальным языком путь следования Ромуальду.

О чем-то невнятно бурча себе под нос, мичман ушел-таки со шкафута. Я провел вечернюю поверку и распустил матросов.

В офицерском коридоре у дверей моей каюты подперев переборку своим мощным плечиком стоял недовольный Гедзюн.

- Володя, я же просто хотел построить людей на поверку. Я тебе хотел помочь, - еще вполне членораздельно пытался оправдываться передо мной Рома.

- Заходи, - резким голосом пригласил я его в свою каюту на ковровую дорожку.

У Ромы почему-то возникли опасения, что раз на ковер приглашают, то обязательно будут бить. - Володя, мы же с тобой вместе работаем. Что бить меня будешь? - пьяно завопил он и начал рвать на груди свою тельняшку.

От куртки моментально отскочили несколько пуговиц и, как шальные пули, стукнулись в переборку.

- На, бей! Ну, бей, чего ты смотришь? - выставлял он свой живот вперед, очевидно, считая, что это и есть его грудь.

При этом он пару раз ударил себя кулаком в грудь, отчего раздался звук, напоминающий удары по топливной цистерне.

Раз уж Рома перешел по пьянке на имена, то я решил его поддержать.

- Рома, а ты оказывается еще и трус. Как же! Тебя, пожалуй, побьешь. У тебя одни кулачищи, как кувалды. А тельняшки рвать и пупы царапать я тебе не позволю. Я тебя как человека оставил на корабле помочь мне, а ты нажрался, как поросенок, - начал я воспитание своего подчиненного, но быстро понял, что это бесполезно.

- Володя, дорогой! Я тебя очень уважаю..., - понеслись Ромины признания в любви, как и обычно в лексиконе у нетрезвого человека.

За это время у меня созрел план, как изолировать этого будорагу от людей. Я взял из шкафчика ключ от кают-компании и завел продолжающего признаваться мне в любви Рому в это помещение.

- Посиди здесь на диване, я скоро приду, - заверил я Рому и с трудом усадил это грузное тело на диван, а сам закрыл за собой дверь на ключ. Вот и сиди тут до утра, чтобы тебя никто не видел в этом скотском состоянии.

Когда я через полчаса подошел к двери изолятора и прислушался, то за дверью раздавался могучий храп Аники-воина. Я потихоньку отпер двери и взглянул на арестованного, чтобы посмотреть в какой позе он уснул. Я уже четко знал все хитрости обращения с пьяными.

Никогда нельзя допускать, чтобы мертвецки пьяный человек засыпал на спине, так как такая поза может послужить причиной асфиксии. Чему только не обучат на флоте.

Никакая асфиксия Роме не угрожала. Его огромная голова, упершись носом, как рогом, в огромные кулачищи, покоилась на сидении кожаного дивана, в то время как остальное его тело стояло на коленях на полу. Свесив свой живот почти до колен, он дрыхнул сном младенца, распустив слюни по дивану.

Утром сразу после физзарядки с матросами я открыл своего узника совести. С всклоченными волосами от не совсем удобной позы своего богатырского сна Рома нервно мерил своими шагами коротких ног поверхность пола каюты.

- Володя, товарищ лейтенант! - истошным голосом с трагической ноткой возопил Гедзюн, увидев меня в дверях.

Он бухнулся на свои коленки и пополз в такой рабской позе ко мне навстречу.

- Только не на гауптвахту! Я не хочу в тюрьму! Володя, дорогой, что хочешь со мной делай, но только не на губу, - надвигался на меня со своими причитаниями укороченной, но все равно массивной фигурой Рома.

Еще чего доброго начнет ботинки мои лобызать, отодвигался я от ползущего ко мне раскаявшегося в своих грехах Ромуальда.

- Рома, встань! Ты что тут из себя негра корчишь. Прекрати ты меня позорить! - пытался образумить я грешника.

- Рома, Рома, кончай, ты, эту комедию... У тебя дети дома по лавкам сидят, а ты тут шило лопаешь. Уж от тебя - отца святого семейства я никак не ожидал...

Никогда и никто не стоял передо мной на коленях, а тут еще и человек просит пощады с таким потоком мольбы. Мне стало совсем неудобно за пожилого мичмана, даже вроде бы жалко его стало. Можно было, конечно, и скрыть от командира этот некрасивый случай, но родной личный состав видел своими глазами этот позор и теперь шило в мешке не утаить.

- Выписывай ему записку об арестовании на все пять суток и пусть сидит в камере, если ему в каюте надоело. Он этой гауптвахты до смерти боится, потому что за эти пять суток не получить морское довольствие, - вынес суровый приговор Кличугин, когда я ему доложил утром о происшествиях за ночь.

На Рому жалко было смотреть. Он, понурив свой и без того горбатый нос, с комплектом постельного белья в авоське и, наверно, проклиная в душе меня и командира, потопал по трапу на гарнизонную гауптвахту, которая находилась от его дома всего-то в 100 метрах.

Как только командир ушел в отпуск, лейтенант Побережный, пользуясь предоставленными ему командирскими полномочиями, моментально начал рулить службу на корабле, стараясь по полной программе освободиться от своих прежних обязанностей.

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 2. Дом уже не корабль
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 4. Железяка
Глава 5. Штабной
Глава 6. Тут уж не до шуток!

Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.