Глава 1. Корабельная Фанагория

Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория

Радиста Чолия назначили делать приборку в офицерском гальюне, но этот парень в отличие от Алиева сразу взял быка за рога и начал наводить чистоту в отхожем месте без излишних эмоций.

В конце приборки из дверей WC вдруг выскочил радист и, ополоумело вращая глазами, подбежал ко мне. На его лице был написан без малого преувеличения ужас и страх, словно он увидел в отверстии унитаза выползающего оттуда балтийского угря.

-Что случилось? - предупредил я вопросом Чолия, которого от него, к сожалению, не последовало.

Матрос показывал рукой на двери своего объекта приборки и, видимо, так приглашал меня самого посмотреть на причину его страха.

Я открыл двери нашего клозета, и в глаза бросилась черная дыра в центре фаянсового унитаза, из которой торчал красный пожарный ствол с надраенной латунной пипкой на конце.

Над унитазом на переборке была закреплена красная металлическая корзина, в которую была уложена скатка пожарного шланга и брандспойт. Парень надраивал пастой ГОИ блестящую оконечность пожарного ствола и не удержал тяжесть этого примитивного устройства над толчком.

- Все, Чолий, сейчас тебя механик убьет, - в шутку брякнул я, совсем не подумав о последующей реакции на это перепуганного приборщика.

- Мех (механик)! Там Чолий унитаз в гальюне разбил, - обрадовал я механика, встретив на палубе.

- Он, что из секты дырочников?! Унитазом пользоваться до сих пор не научился? - взвился Витвицкий, еще не понимая всего масштаба разрушений.

Он прибежал на место катастрофы, как на пожар в отсеке, и, мгновенно оценив обстановку, добавил страхов для Чолия.

- Все... Чолий, пиши письмо родителям, чтобы высылали 100 рублей на замену унитаза. Куда мы теперь будем по нужде бегать? В матросский гальюн? Там и так народу хватает без нас, - продолжал свою речь механик, выгребая на всякий случай белые осколки фаянса.

- Юра, ты кончай матроса запугивать, - потихоньку уговаривал я возмущенного механика. - Его и так чуть кондрашка не хватила от страха. На сегодняшний день матрос Чолий был на корабле героем дня, одним махом лишив офицерский состав корабля спокойствия и уверенности в завтрашнем дне.

Витвицкий вызвал своих ближайших помощников Берендяева и Швеца и все трое склонились в узком пространстве над злополучным бытовым устройством, решая сложнейшую задачу по его восстановлению. Берендяев принес эпоксидной смолы и, выложив сложный пазл из осколков, заклеил зияющую дыру, а сверху для прочности положил на смоле кусок стеклоткани.

Толчок после ремонта смотрелся убогим бытовым инвалидом, и только через сутки мог использоваться по прямому назначению.

А я все больше и больше проникался уважением к нашим корабельным механикам, которые своими умелыми руками предотвратили катастрофу корабельного масштаба.

- Только теперь пер...ть в него сильно нельзя. А то Рома как врежет свой минерский заряд, тут все снова разлетится на куски, - хохотал Берендяев, предъявляя свою работу повеселевшему механику.

- Берендяев, нужно будет набросать чертеж толчка и на заводе заказать вечную сварную конструкцию из нержавейки. Сколько тут еще всяких Чолиев к нам приходить на службу будут и на каждого по унитазу..., - решился Витвицкий на вечный унитаз.

Ох, уж эта молодежь! Эти салаги, которые вливались в коллектив экипажа каждый по-своему, но в итоге коллективного воспитательного процесса становились настоящими матросами.

Матрос Жуков, по-моему, Игорь с виду был явным потомком интеллигенции и говорил-то он правильным языком, и не терялся на корабле среди сложного электрооборудования.

Но вот были у человека свои не вполне коллективистские отклонения в бытовом поведении. Человек не мылся и не стирал свою одежду.

Может быть, оно по каким-то религиозным канонам иудаизма так и положено было. Но, скорее всего Жуков стеснялся своего обрезания, свершенного над младенцем в религиозном ритуале. Это отличие от других матросов и порождало в нем стеснение, руководившее его поведением. Витвицкий постоянно делал Жукову замечания на утреннем осмотре за грязные тельники и замызганную робу. После таких внушений Швец своим волевым решением отправлял неряху в трюма на исправление, где молодой матрос после отбоя, убирая грязь из-под пайол, еще больше пачкал свою одежду.

После окончания этой барщины Жуков падал там же на своем рабочем месте и засыпал вместо койки на дюралевом ложе пайолин.

Матросы в кубрике были довольны, что им не портит воздух своими пахучими носками грязный чернявый салажонок, а где он там спит, их это мало волновало.

Постепенно Жуков превратился в ходячего разносчика вони соляра и гари, перемешанной с вонью грязи человеческой.

Вопрос решили просто. В субботу, когда на корабле из офицеров оставался только я, четыре бойца под чутким руководством Швеца вытащили за руки и за ноги из машинного отделения Жукова в его грязнущей робе и приволокли в душ. Здесь, на холодном кафельном полу наши антихристы расстелили его буквой Х, как Христа на кресте, под пипкой душевого распылителя и врубили струю холодной воды.

Жуков извивался на своей кафельной голгофе и вопил под струями воды, но деваться было некуда и ему по принуждению пришлось принять подаренное омовение. Грязная замасляная роба была как железный панцирь от впитавшейся грязи и очень хорошо отталкивала воду, долго не промокая. На истошные и столь непривычные для корабля крики умирающего мученика, доносившиеся из бани, сбежался весь честной народ и с ухмылками рассматривал воспитательный процесс от местного Мойдодыра.

- Держать! - безжалостно командовал Швец своим исполнителям приговора. - Пока весь до нитки не промокнет...

- Давно пора окрестить нашего карася-ортодокса, а то ведь совсем сгниет, пожимали руку Мойдодыру и герою дня наши годки-любители свежего воздуха.

Жукову положили мыло с мочалкой и щетку для стирки робы и поставили ультиматум: пока не вымоешься сам и не постираешь свою робу и белье, из душа тебя не выпустят, а в случае неповиновения начистим рожу. Обе двери в душевую с двух сторон задраили и поставили контролеров.

Карась безропотно выполнил требования грозного ультиматума старших товарищей по службе и розовый от свежего пара и чистый как ангел попросился на волю. Швец лично проконтролировал качество стирки и запахи, исходящие от их носителя и дал добро на пребывание в кубрике голого в мокрых трусах отпрыска московской интеллигенции.

Только после такого неуставного, но самого действенного эксперимента, напуганный негативным отношением коллектива к своей персоне, Жуков спал по ночам в кубрике и ходил в баню по субботам вместе со своими матросами из 3-го кубрика, несмотря на свои обрезанные излишества. Вот тут можно и подумать... Кто больше оказывает влияние на становление матроса в коллективе экипажа - офицер или бескомпромиссное мнение коллектива кубрика, в котором приходится жить молодому матросу.

Странная седая Балтика всегда варганила свою погоду по-своему, и уже в начале декабря воздух вдруг потеплел. Снег быстро исчез, и вновь установилась настоящая прибалтийская сырая осень. Сырость реденькими мелкими каплями дождиков посыпала наши бетонные причалы и навевала своей серостью тоску по лету или, в крайнем случае, по настоящей зиме.

А по утрам наши корабельные дюралевые сходни, промокшие от дождя, прихватывало инеем заморозков и они превращались в настоящее скользкое бедствие.

Первым из дивизиона эти неудобства наших корабельных трапов испытал на собственной шкуре и ребрах ходячий дивизионный механический долгожитель мичман Максимов. Прямо скажем, не повезло нашему ветерану.

В понедельник корабельная жизнь дивизиона затаилась по кубрикам в монотонных политических занятиях, на которых в непривычной сонной тишине помещений руководители групп вбивали в головы матросов прописные истины идей о построении коммунизма в отдельно взятой стране и животворящие проповеди Главного Политического Управления СА и ВМФ, партии и правительства.

Кожухарь тоже затаился в тишине свободной каюты офицерского отсека на МПК-25, поскольку на этом корабле обычно имелись свободные места, и он внимательно 'изучал' очередную директиву своего флотского Техупра о неудовлетворительном состоянии хода ремонтных работ на кораблях БФ. По понедельникам любой нормальный офицер обязательно испытывает непреодолимое чувство жажды, но вовсе не к знаниям, а просто физическую потребность пополнить свой организм и его межклеточное пространство чистой водой, растраченной и частично зашлакованной алкоголем за выходные дни.

- Ох, хорошо-то как! - крякнул Владимир Давыдович, продегустировав второй стаканчик из корабельного графина, торчащего из подставки над столиком.

Оживляющая прохлада воды забулькала в подбрюшье по трубам организма и заставила быстрее реагировать на окружающую среду. И тут Кожухарь вспомнил, что после обеда нужно ехать на СРЗ-29 и там каленым железом выжигать недостатки по ходу ремонта на МПК-23 у Попова. Вот уж где простая вода представляла собой настоящую гадость, которой дивизионный механик ни за какие коврижки не хотел отравлять свой собственный организм.

Вода у заводских причалов действительно была гадкой и обладала каким- то специфическим привкусом и запахом подземных гнилостных недр, отчего даже пища, приготовленная на кораблях коками на этой самой воде, приобретала своеобразный привкус. Именно по этой причине нормальному человеку требовался некоторый адаптационный период к этим особенностям вонючей жидкости, чтобы уже потом не замечать ее отвратных свойств.

- Максимов, возьми канистру и сгоняй на колонку за нормальной водой. Потом эту канистру поставь в мою машину, - попросил Кожухарь мичмана, который в этот день стоял дежурным механиком по дивизиону.

Максимов одел свою замасленную рабочую шинельку, которая была пошита, по-моему, еще по случаю окончания Великой Отечественной войны и вооружившись полиэтиленовой канистрой на 6 литров, отправился исполнять просьбу своего главного механического начальника.

Дед был очень исполнительным и просьбы своих начальников он всегда воспринимал как приказ, который является законом для подчиненного. Озабоченный этим законом Максимов поторапливался не спеша и поплелся на выход к трапу.

Стоптанные почти начисто каблуки микропоры мичманских ботинок, которые бережливый старшина команды и зимой, и летом стачивал об асфальт и бетон причалов, служили ему уже несколько сезонов подряд. Они-то и подвели деда на скользком трапе.

Ноги Максимова склеенной парой съехали по заиндевевшей дюрали влево, а грузное тело на глазах у вахтенного матроса, как подкошенное, рухнуло своими ребрами об угол сходни, именно в ту сторону, на которой отсутствовало леерное ограждение. Мичман крякнул от удара и хруста собственной грудной клетки и соскользнул вниз, в ту самую щель между корпусом корабля и стенкой причала.

Тело, пролетев пару метров, плюхнулось в сплошную клоаку забортной грязи и своим падением на мгновение разогнало эту нечисть, скопившуюся в укромном месте. Именно в это забортное пространство юго-западный ветер сносил из каналов и гаваней все нечистоты, которые только способны держаться на плаву. Здесь в такт волне на поверхности воды покачивались покрытые мазутным слоем пустые бутылки с консервными банками, палки, сморщенные газеты и прочий человеческий мусор и его нечистоты. Мичман исчез под водой, а над ним сомкнулась трясина всех отходов человеческой деятельности. И тишина... Был человек, и нет человека. Вахтенный у трапа матрос, не поверивший этому видению, заглянул за борт, а там мусорная тишь и гладь.

- Челове-е-е-ек за бортом! - перепугано взвыл матрос в соответствии инструкции, да так, что этот жалобный призыв огласил окрестности тишины всей гавани.

Даже Слынько, стоявший в это время дежурным по дивизиону, сквозь стекла окон заслышал этот тревожный призыв со своего корабля и вылетел на зов из дежурной будки.

Вызванный звонками наверх дежурный по кораблю схватил спасательный круг, а сам вахтенный матрос отпорник, но кому и куда его бросать, кого цеплять отпорником, когда на поверхности воды плавают одни палки да почерневшие пустые бутылки.

Слынько прибежал на корабль, как только не поскользнулся на трапе, и объявил 'Аварийную тревогу'. На палубу, побросав любимые политзанятия, выскочили матросы и сгрудились у правого борта, пристально вглядываясь в забортное пространство.

И только через пару минут на поверхность медленно всплыла канистра, а вслед за ней из глубины показалась рука, которая мертвой хваткой удерживала свою 'соломинку' за ручку. Вслед за этим поплавком в замедленном движении появилась почерневшая голова мичмана, которую украсили мазутные нечистоты мусора.

Тяжесть намокшей мичманской амуниции утянула его на дно, а вот пустота канистры сработала, как спасательный жилет, и своей положительной плавучестью вырвала тело Максимова на поверхность, хоть и с задержкой, но пересилила это ужасное подводное тяготение смерти. Инстинкт самосохранения сработал и полностью подтвердил народную мудрость, что 'утопающий хватается за соломинку'.

Шесть человек тащили на борт конец шкерта, на котором висело отяжелевшее от воды тело живого утопленника вместе со спасательным кругом и канистрой, зажатой в руке, сведенной в смертельной судороге. Донельзя перепуганные происшествием Серега Гармата и Серега

Косилов на своих плечах тащили в каюту спасенное ожившее тело мичмана, который все же передвигал ногами, но на которого было страшно смотреть. Слипшиеся седые пряди волос, покрытые мазутом, свешивались на лицо, ставшее похожим на негра из Камеруна и придавали пожилому мичману вид комического Отелло.

Хохотали до упаду уже потом, когда удостоверились, что дед живой и невредимый, да и говорит еще все по делу. А пока трясущийся от возбуждения Слынь срочно наливал в стакан шило и интересовался у подчиненного, бережно доставленного в кают-компанию (мед. пункт), его физическим и моральным состоянием.

Максимов же, дрожащий в свою очередь от холода и перенесенного стресса, заглотил предложенный командиром стакан и только теперь выпустил из руки свою грязную канистру и стал стаскивать с себя мокрую форму.

- Вроде ничего... Только ребра от удара болят, - ощупывал свое голое тело Виктор Григорьевич. - Это же меня канистра спасла. Памятник ей мало поставить. Я ведь помню, что ниже киля погрузился, а потом медлено - медленно начал всплывать.

Прибежавшие на всеобщий переполох Михневич, Тарас Петрович и Кожухарь, озабоченные происшествием, нетерпеливо ожидали окончания этой трагикомедии и вполголоса, как на похоронах, обсуждали меж собой это неординарное событие.

- За Стояченко послали? - вопросительно смотрел на Слынько Михневич. Получив утвердительный ответ, Батька снова вспомнил:

- Ну, вот где этого доктора хренова носит? Нет, я ему все же вдую на полную катушку, он у меня дождется..., - в очередной раз пообещал Михневич.

Меж тем Гармата запустил свой котелок и устроил душ с паром, чтобы отмыть мазутную грязь и вонь со своего механического наставника.

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 2. Дом уже не корабль
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 4. Железяка
Глава 5. Штабной
Глава 6. Тут уж не до шуток!

Copyright © 1998-2025 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.