Глава 1. Корабельная Фанагория

Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория

Все успокоились только тогда, когда из дверей офицерского душа появился вновь побелевший и раскрасневшийся на пару и шиле мичман.

- Все! Разошлись по местам! - командовал Батька, убедившийся собственными глазами в благополучном исходе очередной несбывшейся трагедии.

Кое-как одетого после бани в обноски форменного старья Максимова отпустили домой зализывать ребра. На следующий день он появился на корабле в форме образца 1943 года, которые, как ни странно, еще смогли вместить его современную фигуру в свои объемы прошлых лет.

- Максимов, у тебя что больше одеть нечего? - поразился Слынько, завидев на своем мичмане музейные экспонаты морской формы.

- Экономлю..., - признался смущенный таким вниманием к своей персоне Виктор Григорьевич.

Слынько, на деле убедившийся в патриотических особенностях своего старшины турбо-моторной команды, не выпустившего из рук канистру в смертельной ситуации, стал полностью доверять мичману получение спирта на складе бербазы. Однако такое высокое доверие явно и незаслуженно попирало авторитет и механическую гордость механика Гарматы.

Но Серега делал вид, что его это абсолютно не волнует, и получал свою положенную шильную долю в прежнем объеме, но уже у командира. Пятница на корабле день тоже особый. Если в 17.00. выходишь из боевого дежурства, то появляется маленькая надежда рвануть домой (если он у тебя есть), где можно повидаться со своей семьей (если она у тебя есть). Ну а поскольку у меня нет ни того, ни другого, то приходится оставаться на корабле за всех семейных и давать им такую возможность.

Командир с механиком сразу, даже не принимая стартовой позиции, разбежались по домам, а вот мой сосед по каюте Побережный никуда пока не спешил. Такое поведение помощника меня явно настораживало и удивляло. Он почему-то перебазировался в соседнюю каюту к Самойлову, и они там что-то шебуршились и явно готовились к другим своим мероприятиям. В одиночестве страдая над очередным письмом своей жене, я вдруг услышал условный стук в переборку каюты: 'тук-тук-туктуктук'.

- Володя, зайди! - послышался приглушенный переборкой голос помощника.

В каюте №2 стоял винный запах, но на удивление на столе следов пьянства замечено не было.

- Чего ты там, в одиночестве страдаешь? Присоединяйся к компании, - вполне дружелюбно на правах старшего пригласил Побережный.

К чему присоединяться? - сделал вид, что я не понял намека.

- Ты главное присоединяйся, а к чему мы быстро найдем. А то я смотрю, ты уже опять по жене заскучал, - все-таки уколол сосед. Он открыл платяной шкаф, из которого достал графин и стаканы. - Мы щас... это дело быстро сварганим, - успокаивал меня деятельный организатор мероприятия. Уже через минуту в дверях каюты появилась смущенная физиономия Ваньки Довганя, в подобострастной позе смотрящего в рот своему начальнику. - Ваня, сбацай нам как обычно! - словно официанту в ресторане, сделал распоряжение помощник своему натренированному начпроду. Еще через пять минут Побережный, ну просто мастерски владея технологией разделки морепродуктов, по-хозяйски вспорол брюхо двум огромным атлантическим селединам, распластанным на газете 'Страж Балтики', и спустил с них шкуру. Расчленил селедку на части и, активно сглатывая подкатившую слюну, тщательно вытер руки в белоснежное полотенце Самойлова.

Валентин тоже время даром не терял и покромсал буханку ржаного хлеба на огромные ломти, потом порезал лучок на четвертинки и кортиком вскрыл большую банку тушенки, которую затем аккуратно разложил на порезанные хлебные птюхи.

- Го-то-во-о де-ло-о! - радостно пропел Побережный и забулькал шилом в стаканы.

- Ну-у, поехали... За партию и правительство! Которые так щедро подарили нам выходной день! - порулил штурман Николай.

- Не, мужики, я шило не буду... Я же старшим на корабле сегодня остаюсь, - представил я эту гадость, которая струей жгучего потока опускается в меня по горлу и перехватывает дыхание, отчего даже скривил рот.

- Та-ак! За партию и правительство он отказывается, - с издевкой констатировал главный распорядитель. - Ну, тогда давай за наших баб!

- Володь, ну ты чего... Завтра же суббота, - подлил уверенности в завтрашнем дне уже Самойлов.

- За подруг я согласен, - сдал я свои твердые позиции, подумав о том, что неправильно веду себя в компании офицеров, и взял в руку граненый стакан.

- Вот водичка, давай, с проводничком. Знаешь как это? - все беспокоился о моем образовании в питейных вопросах Побережный.

От мерзопакостного запаха жгучего гидролизного шила перехватило дыхание и огнем покатилось по горлу, словно я хватил треть стакана кипятка, но услужливая рука опытного учителя вовремя поднесла стакан с водой, которой я успел залить разгоравшийся внутренний очаг пожара.

- Молоток! - звучало одобрение учителя. - Даже не поморщился... Наш человек!

Уже через пару минут на мои глаза оделись розовые очки эйфории, и мне стало с ними так уютно и спокойно, что я позволил себе уже без всяческих уговоров принять на душу еще двух 'проводничков'. И теперь даже былые предубеждения к личности Николая Николаевича куда-то растворились и более не возникали ни разу.

- Ладно, Володя ты тут бди и службу правь, а мы с Валей понеслись к Матвеичу. Есть еще порох в пороховнице! - сообщил мне тамада, потряхивая карманной флягой из нержавейки, в которую аккуратно и без потерь слил остатки из графина.

Такая плоская выгнутая фляга была фирменным подпольным, но конверсионным, товаром местного судоремонтного завода №29 и пользовалась большой популярностью в среде корабельных офицеров.

- Кто такой Матвеич? - успел отреагировать я на незнакомое отчество.

- Да-а... Это швейцар из 'Юры', - пренебрежительно пояснил Самойлов.

- Есть там, в кабаке один абориген, который заступил на вахту у ворот еще при Ульманисе и до сих пор сшибает с нашего брата 'трешки. Но-о... зато всегда посадит за столик рядом с нужными бабами.

Друзья Побережный с Самойловым прифрантились в шинели с белыми кашне и фуражки и, помахивая излишками материи на широких форменных клешах, зацокали каблуками по трапу наверх, на свободу.

Вдохновленный дружеской компашкой, которая так внезапно разбежалась по своим спешным делам, мне вдруг стало нестерпимо тоскливо и неуютно в этом железе. Хотелось поделиться с единственным пока другом Агеевым своими переживаниями и сбросить с себя эту многодневную тяжесть замкнутого пространства и корабельной тоски по жене.

Я одел свою зимнюю шапку и сошел на стенку, сказав вахтенному у трапа, что пошел на 27-ой.

На МПК-27 я обследовал каюты офицеров, оказавшиеся закрытыми и друг Агеев нигде не просматривался. В последней надежде найти хоть кого- нибудь я толкнул дверь командирской каюты, и она открылась. Стукнув для приличия по ней костяшками пальцев, я молча ввалился в каюту. За столом сидел капитан 3 ранга Корчуганов и с удивлением разглядывал шатающуюся на пороге фигуру.

- Товарищ лей-енант, в-вам кого? - несколько заикаясь от неожиданного визита (у него иногда такое бывало) позднего гостя, опередил он еще рождавшийся только мой вопрос под съехавшей на глаза шапкой.

- Тащ ком-дир, а где старший лейтенант Агеев? - малость заплетавшимся языком выспрашивал я у опешившего Арнольда Ивановича.

- Агеев сегодня дома, я его отпусти на выходной, - поражаясь моей наглости, ответил каптри.

Такое неожиданное известие вдруг привело меня в полнейшее уныние и упадок сил, и я уселся на командирскую кровать, напротив ее хозяина. Обессиленное лейтенантское тело непроизвольно начало крениться на левый борт и я в своей шапке повалился на бок, на белоснежную наволочку подушки.

Тут уж совсем обалдевший от такого беспардонного поведения ночного гостя, командир подошел к скорченному на кровати телу и, грубо схватив меня за шкирку кителя и правую руку, рывком вернул меня в вертикальное положение, а потом, приподняв с кровати, выставил за двери.

- Лейтенант! Немедленно следуйте на свой корабль спать. Ишь устроился... Или я вас в комендатуру сейчас сдам, - пригрозил мне вслед Корчуганов. Магическое слово 'комендатура' оказало свое временное отрезвляющее воздействие на мое притупившееся сознание, и я догадался, что нужно срочно уносить ноги подальше от этого неблаговидного созвучия. Уже на трапе своего корабля меня вдруг резко заштормило и бросило в такт 'волне' на правый борт, но я вовремя ухватился обеими руками за леерную стойку и удержался от повторения подвига мичмана Максимова. Я-то удержался, а вот моя шапка, съехавшая на затылок, по инерции беззвучно полетела в воду. Подбежавший вахтенный у трапа подхватил меня под руку и бережно подвел к дверям тамбура переходника. Прогремев по всем ступенькам трапа каблуками ботинок и задницей, я удачно съехал в офицерский отсек, как раз у дверей гальюна.

Склеенный умелыми руками наш уродец-унитаз принял меня в свои объятия, и я по-братски поделился с ним всеми излишками своего организма, излишками горящего в моей утробе спирта и свиной тушенки. Отчего он благодарно прохрюкал своей фановой забортной трубой и отпустил меня в каюту.

Здесь я рухнул, как подрубленный ядом кураре, на свои корабельные нары и уже ничего не знал и не ведал, что творится на корабле во время 'отсутствия' старшего на корабле.

Утром меня еле растолкал из шильного забытья Кличугин, внезапно прибывший на корабль.

- Дугинец, вставайте и немедленно приводите себя в порядок! - тормошил меня командир за руку, свисающую плетью с койки. - Не дай бог, матросы увидят вас в таком состоянии...

- Ну, Николай Николаевич... Так и нормального парня в свой разряд переведет, - возмущенно бормотал командир по поводу происков Побережного.

А голова... трещала и раскалывалась, как поспевший кокос, в котором булькало содержимое. Ни одной мысли, сплошная пустота, словно мои извилины резко выпрямились и уже не вмещались в своей оболочке.

И вдруг среди этой атрофии, как кувалдой по темечку - я же вчера был старшим на корабле, а я ведь даже вечернюю проверку личного состава не проводил, все на свете проспал.

На полу, на коврике в мокром грязном пятне мазута лежало какое-то черное облезлое меховое чудище, блестевшее фиолетовыми иголками слипшейся шерсти на спине.

-Это еще что за драная черная кошка? - с отвращением переворачивал я мазутное меховое изделие.

Блеснувший из-под грязи анодированный под золото краб доказывал, что это вовсе не дохлая черная кошка, а это и есть ничто иное, как моя форменная шапка.

- Тихий ужас! Откуда она тут такая грязная появилась? - никак не мог я сообразить.

Двумя пальцами я прихватил это воняющее соляром грязное чудо и выбросил в открытый иллюминатор.

Пока я очухивался от своего небывалого состояния и пытался навести порядок в хаосе возникающих в голове мыслей тревожного характера, в двери каюты постучали, и на пороге появился матрос Мешкаускас.

- Тащ лейтенант, я слышал, что у вас вчера шапка за борт упала? Я ее выловил отпорником, - торжественно произнес минер в большой надежде, что сделал доброе дело.

И действительно он держал в руке ту самую 'черную облезлую кошку', с которой еще капала забортная вода.

- У-у, Мешкаускас... Я ее только что... выбросил в иллюминатор, а ты мне опять ее..., - возмущался я и не находил слов благодарности за такую заботу.

- Смотри..., - открыл я предательски дрожащими руками стекло окна в забортный мир. - Бросаю еще раз! - и за борт уже в третий раз полетела злополучная офицерская шапка.

- А как..., - пытался вставить что-то матрос.

- Никак! Просто больше мне ее сюда не приноси. Ты понял? Свободен, - зарычал я с больной головы на здоровую.

- Товарищ командир, виноват... каюсь, - признавался я своему командиру.

- Ладно, всякое в жизни бывает. Только я тебя прошу, не связывайся ты с этим кадром. Такая дружба до добра не доведет, - перешел вдруг на 'ты' Кличугин и я без объяснений понимал с каким это 'кадром'.

В новый учебный год мы вступили со своим своеобразным почином - на выходе корабля в море у нас полетел левый дизель.

Корабль молотил своими винтами относительно спокойное море, для меня 3 балла морских горбов теперь уже были относительно спокойными. А вот наши салажата, которые впервые оказались на корабельных качелях, каждый по-своему переносил эту качку.

Я спустился в люк артагрегатной, в которой зашхерился Максименюк. Он, покачиваясь в такт колебаниям корабля, задумчиво восседал на огромном двигателе электропреобразователя горизонтального привода артустановки и побледнел до такой степени, что его веснушки стали выделяться на лице как настоящие родинки.

- Ну, шо, дядько? Укачался? - пытаясь не обижать матроса своим нелепым украинским акцентом, спросил я.

- Та, ни. Трохи мутить, но жить можно, - с грустью в голосе выдал мне мальчонка.

- Ты хоть люк приоткрой, чтобы свежий воздух проникал в твою агрегатную, а то обалдеешь тут точно, - посоветовал я.

- Так низя же ж! - достойно ответил на мое провокационное предложение Максименюк.

- Ну, горюй, дядько, дальше, только люк за мной задрай, - бросил я на ходу, чтобы хоть чуток растормошить приунывшего бойца.

В первом кубрике картина была несколько более соответствующая качке на волне. На верхних койках лежало бездыханное тело Сафаралиева, а рядом в корчах предсмертных конвульсий содрогался Алиев. От чрезмерного напряжения всех внутренних органов в порывах рвотных судорог у него из носа маленькой струйкой на подушку стекала кровь. Смуглые в обычной обстановке лица азербайджанцев напоминали позеленевшие маски самого Марселя Марсо.

Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 2. Дом уже не корабль
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 4. Железяка
Глава 5. Штабной
Глава 6. Тут уж не до шуток!

Copyright © 1998-2024 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.