На главную страницу


Глава 1. Корабельная Фанагория


Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория
10 августа 1971 года, ранним утром на Казанский вокзал столицы меня примчал зачуханный и держащийся на честном слове пассажирский поезд 'Владивосток - Москва'.

Его огромные, старинные рессоры всю дорогу трещали и скрипели под вагоном, а иной раз и стреляли, отчего вздрагивал весь вагон вместе с обитателями и казалось, что вот сейчас вагон под эти выстрелы свалится со своих колесных пар или, по крайней мере, загорится от песка в разогретых до предела буксах. Грязный он был только потому, что пока доедешь из Владивостока до Москвы, то вся пыль Советского Союза не только равномерно ложится на вагоны, но и оседает на самих пассажирах, постепенно чернеющих от грязи столь дальней дороги.

В вагоне, куда я сел с билетом в руках на станции Галич, места для меня не нашлось, и проводница отвела меня в соседний 'купированный' вагон. Здесь я на птичьих правах устроился среди уже ехавших 7 пассажиров купе и стал 8-ым по счету обитателем душной камеры, вообще-то рассчитанной на 4-х человек.

Всем нужно было ехать, и никто не роптал на эти неудобства, оказываемые нам железной дорогой в период горячего сезона отпусков. Хоть так, но ведь едешь, да еще едешь в столицу нашей Родины, а не в убогий Галич. Ночь сидячего сна в жаре и вони мужских носок, сдобренного ароматами вагонного туалета, в этой камере пыток совсем не способствовала здоровому цвету лица при пробуждении поутру.

И откуда только такие поезда выходят, их каких таких депо?! От Казанского до Рижского вокзала я добирался на столичном метро. Все бы ничего, но огромный чемоданище по прозвищу 'мечта оккупанта', набитый формой и лейтенантским приданым, да еще и сумка, настолько отягощали мои конечности, что мне уже было не до красот метрополитена имени В.И. Ленина с его величием и помпезностью. Только бы дотащить вес.Погода стояла августовская, а теплынь была необыкновенная. Мокрый, как мышь, неся на себе еще и ароматы общего вагона, я притащил себя и свои пожитки на Рижский вокзал и сбагрил их в камеру хранения. Вот теперь можно почувствовать себя гостем столицы, а не ломовым грузчиком. За свой летний отпуск я прилично зарос и уже по курсантской привычке чувствовал себя не совсем нормально, когда из-под фуражки торчали лихие вихры неуставной прически. Да еще какой-то далекий голос начальника строевого отдела Жоры Коноплева нашептывал мне в самое ухо: 'Товарищ курсант, вы, почему не бриты и не стрижены?'

'Мы люди не местные и пока не знаем, где здесь стригут и бреют, - так и напрашивался ответ невидимому Жоре.

Никогда не брился в парикмахерской, но видимо настало время и до этого дойти. Сейчас бы Савельича как у Петруши... И деньги бы были и шмотки мои он таскал. Жаль, но у современных лейтенантов нет денщиков, как нет и нянек. Я не Петруша Гринев, я - простой советский лейтенант.

- Подстричь, побрить и освежить! - бросил я на ходу, располагаясь в свободное кресло привокзальной парикмахерской, маленькому и шустрому цирюльнику, уж больно смахивающему на Ролана Быкова.

- Как будем стричься, командир? - лукаво намекая на мои 'гигантские' звезды на погонах, спросил Ролан своим умиротворяющим тенорком, явно картавящим на букве 'р'.

- Строго по-уставному... Короткую канадку с прямыми висками, чтобы можно предстать перед командованием без замечаний, - поддержал я его тон. Пока мастер своего дела шустрил вокруг моей головы расческой и ножницами, меня вдруг стало уносить в мертвецкий сон. И чего это так разобрало? Словно убаюкал меня своими магическими пассами этот столичный парикмахер.

Ролан, бережно придерживая мою падающую на грудь голову и возвращая ее в исходное положение, виртуозными движениями брал на свою огромную бритву типа 'Золинген' щетину и мурлыкал себе под нос 'Ландыши'.

- Молодой человек, у вас совсем железные нервы, - утверждал брадобрей, демонстрируя в руках клинок блестевшей крупповской стали.

Когда я, подстриженный и чисто выбритый, словно новый хрущевский рубль, несущий за собой еще целый шлейф запаха 'Красной Москвы', вырулил из ворот мастерской мастера 'Быкова', то до поезда на Ригу оставалось еще целых 10 часов.

Куда деваться в Москве нищему лейтенанту, протрынкавшему за один месяц свое двухмесячное денежное довольствие?

Я культурно устроился подальше от посторонних глаз на лавочке сквера, напротив вокзала и выложил на газетку тещин тормозок. А как сопротивлялся и не хотел брать с собой эти тещины гостинцы в дорогу, объясняя ей, что мне уже некуда запихнуть еще и этот пакет.

Крутые посиневшие яйца и вкуснейший пирог с капустой показались заморским деликатесом после полусуточного поста в вонючем купе. Спасибо родной теще - не дала погибнуть от голода в самой столице.

Ну, а дальше дело ясное. Дабы не пугать окружающий народ, я прикрылся для маскировки газетой и опять впал в полулетаргический сон, в который меня так мастерски погрузил еврей-парикмахер.

Временами я оживал и смотрел на проносившиеся мимо меня по проспекту Мира огромное скопище автомобилей самых разных марок и расцветок. Они носились по улице словно по чистому полю, а таксисты и в этом потоке резко выделялись своими шальными зигзагами на повышенных скоростях, то и дело создавая почти аварийные ситуации. Куда так носятся, как сумасшедшие.

Да... В Москве был какой-то особый скоростной ритм жизни и все стремились быть в первых рядах, не важно чего, но главное впереди и как можно скорее. Простой человек, попадая в бурный поток московской жизни, тоже стремился приноровиться к этому темпу, но у многих это получалось не сразу, а кое у кого и вовсе не получалось - бежать в ногу с сумасшедшей жизнью.

Под этот монотонный автомобильный шум у меня перед глазами стояли грустные глаза моей жены, одиноко стоящей на полупустом перроне захолустной станции Галич, куда она приехала меня провожать на поезд.

В этот самый момент мне чудилось, что я прощаюсь с жизнью и непонятно на какой такой срок. Мне все казалось, что это происходит не со мной, стоит только спрыгнуть с подножки вагона и жизнь вернется в прежнее русло. Но прыгать уже было поздно, так как поезд набирал обороты, а мое счастье проплывало мимо меня чудным видением.

Ведь целый месяц, настоящий медовый месяц я провел со своей молодой женой. Мы ни на минуту не расставались, даже во сне. Просыпаешься, а у тебя на руке тихо посапывает миленькая мордочка родного человека, и такое счастье держишь в своих руках, что петь хочется.

И даже в поездах наших путешествий, когда спишь на верхней полке, стоит только опустить вниз свою голову, и ты снова видишь родные спящие, а чаще улыбающиеся тебе в ответ глаза. И где мы только не носились с ней и в каких только краях не побывали.

Отпуск свой мы начали с города Кирова, где у друга Лехи с его тоже молодой женой Галкой было домашнее повторение свадьбы.

В Питере у нас были свадьбы с разницей всего в три дня, но Леха посчитал ту свадебную вечеринку в общежитии Института советской торговли им. Энгельса, где училась его подруга, как тренировку настоящей, домашней. В Пулково, откуда мы вчетвером начали свои забеги медовых месяцев, мне ну очень понравилось новое стеклянное здание аэропорта и не только своей красотой, но и щедростью.

Мы подошли к обычному автомату с газированной водой, стоящему справа от входа, попить водички с сиропом. С этими автоматами я умел 'обращаться на ты' еще с детства, был такой грех в моей биографии.

То ли автомат заранее испугался моей опытной руки, способной на апперкот в его железное брюхо, то ли... Ну, в общем, когда я бросил в щель 3 копейки, он вроде как описался от страха, и из-под него полилась не вода, а со звоном посыпались россыпи меди. Да так много, прямо как из опрокинутого сказочного сундука звенели монеты об асфальт.

Какой-то гнусный тонюсенький, но уже вполне командный, внутренний лейтенантский голосок командовал мне:

'Сволочь! У тебя же офицерские погоны на плечах. Не твое, так и не лапай!'


Женились - пора разбегаться по флотам

Но устоявшийся за курсантские годы инстинкт говорил совсем обратное: 'Греби лопатой, да побыстрее! Чего задумался!? Не ты, так другие сопрут!'

И второй, конечно, побеждал. Не ждать же когда кто-то другой, а не мы из-за своей скромности, соберет четверть ведра монет достоинством в 3 копейки.

Мы с Лехой изобразили стойки и прикрыли наших подруг от посторонних глаз своими широкими телами, а уж они даром время не теряли - бедные студенты тоже понимали, что деньги на дороге валяются не часто.

Получилось так, что наши жены набили нам с другом медяками целых три объемистых кармана форменных брюк. Пригодятся на свадьбе посыпать жениха с невестой.

- Леха, ну вам просто везет! На свадьбе я вас буду поливать из тазика этаким золотым дождем, - выразил я идею применения монет. - Тут и еще не на одну свадьбу мелочи хватит с избытком.

При проходе на посадку металлоискатели на наши карманы и вовсе не обратили внимания и звонков тревоги не подавали. Видимо, были настроены на более тяжелые металлы типа золота или вороненой стали стрелкового оружия. А кому придет в голову, что медно-алюминиевый сплав трехкопеечных монет тоже металл.

Леха у меня был друг весьма обстоятельный, таких еще поискать нужно. Он все дела решал и делал с толком, с чувством, с расстановкой. Если фуражку перешивал, то из уставного флотского картуза из-под его умелых рук выходила настоящая стремительная 'мичманка', ну настоящая картинка и полное загляденье.

Если уж он женился, то сто раз проверил, и, обязательно, женился только на своей землячке, и, обязательно, на будущем старшем товароведе, а не простом рядовом продавце.

Свадьба прошла на пятерку. Расписывался Леха во Дворце бракосочетания на набережной Красного Флота в Ленинграде курсантом, а вот на свадьбе своей гулял уже дома и не мичманом, а лейтенантом.

От свадьбы у меня осталась только фотография у подъезда родительского дома, где мы молодые и со счастливыми физиономиями стоим со своими красивыми женами.

Лехины родители Петр Васильевич и Елизавета Петровна знали меня уже не первый год, а здесь, когда познакомились с моей женой, то вообще относились к нам как к ближайшим родственникам. У сестры Галины, ставшей теперь не Куншиной, а Метелевой, я был на свадьбе еще два года назад, поэтому здесь почти все были с нами без малого в родственных отношениях.

После шумной свадьбы половина города Кирова Лехиных родственников пришло провожать нас на вокзал, а мы, помахав на прощание таким милым и хорошим провожатым, тронулись на фирменном поезде 'Вятка' в Москву, а потом и в Армавир.

Здесь, в Армавире я почти откровенно хвастался своей женой перед своими родителями и школьными друзьями, но недолго. Главное, что моей матери очень понравилась моя Тамара, и они быстро нашли общий язык и полное взаимопонимание.

Дальше на автобусе через весь Краснодарский край мы поехали к Черному морю в Анапу. А вот тут уже я хвастался Тамаре красотами и плодородными нивами полей Кубани, краем, где прошло мое детство.

Мы ехали на автобусе по цветущему и колосящемуся полю житницы России, краю, где на черном черноземе все цвело и благоухало, начиная от алых маков и кончая огромными выше человеческого роста подсолнухами и кукурузой.

Такой необычайной красоты я не видывал давно, и мы, припав к автобусному окошку, с интересом разглядывали бесконечные просторы полей, разделенных ровными зелеными рядами деревьев лесополос. Одним словом настоящий рай, по которому я не напрасно скучал там, среди гранита питерских набережных и серого городского асфальта.

В Витязево мы совсем неожиданно свалились на голову Тамариной тетушке Нине и тоже были самыми почетными гостями в их доме. Купались на море и загорали, набирались южных витаминов и любовались собой, что еще нужно нищим студентам, попавшим в настоящий рай приморской провинции.

При очередном всплытии из глубин, одолевшей дремоты и прекрасных видений недавнего прошлого, на этой неудобной садовой московской лавочке я издали заметил своего коллегу по черной форме, пересекающего привокзальную площадь.

Молодой лейтенант упирался рогом и, изящно выгнувшись под тяжестью огромного чемодана, медленно, но верно приближался к вокзалу. Содержимое груза этого носильщика мне было понятно и без рентгеновских исследований.

- Мама мия! Вот повезло-то! - пронеслась счастливое озарение. - Это же Нечаев корячиться со своим приданным, - сообразил я по мере приближения чернеющего флотской формой лейтенанта.

- Лейтенант Нечаев! Ко мне! Остальные на месте! - четким командным голосом караульного подал я команду своему другу.

- Ба..., Сима! - в свою очередь удивился Нечаев нашей нечаянной встрече. - Ты откуда и куда?

- Все туда же... Куда и ты. На Краснознаменный Балтийский флот. Сань, покупай билет в 7-ой вагон, а там, на месте разберемся и поедем в одном купе.

С другом любая дорога веселей в 100 крат. Мы с Сашкой просто убивали время до поезда, который отправлялся вечером. Сходили на Красную площадь и уже в который раз, но все равно с огромным интересом, наблюдали смену часовых у Мавзолея.

Потом целых 4 часа слонялись по бесконечным просторам павильонов 'Космос' и 'Судостроение' на ВДНХ, где с интересом рассматривали новинки космической техники, корабли и суда недалекого будущего. Находились пешим порядком до того, что уже еле ноги волочили, но положенное время убили.

Поезд 'Москва - Рига', а короче 'Латвия', был фирменным, и только тут мы почувствовали настоящий европейский сервис.

Опрятные занавесочки с бахромой на окнах, ковровые дорожки и чистота в общественных местах поражали глаз обывателя, привыкшего к нашему азиатскому беспорядку в поездах. А молодые и вежливые проводницы с прибалтийским прононсом, одетые в голубую форму с пилотками на голове, напоминали настоящих стюардесс нашего благополучного 'Аэрофлота'. Ноги не только гудели от наших московских прогулок, но и благоухали стандартным запахом мужицкого пота. Пришлось, задрав ноги, мыть свои вонючие конечности прямо в раковине умывальника и выбросить грязные носки в унитаз.

Не будешь же в такой красивой военной форме нарушать моральный покой соседей по купе. Сервис сервисом, но душа даже в этом прибалтийском фирменном поезде не было, и принять ванну, и выпить чашечку кофе нам не удалось.

Вот тут-то, на чистых простынях и полностью раздевшись, мы с Санькой до самого утра по-человечески впали в настоящий безмятежный сон на верхних полках.

А в 10.30 утра прибыли в Ригу и, как назло, та же привычная картина - поезд на Лиепаю уходит только в 23.59. Поразительная точность. Не в 23 часа и даже не в 23.55., а вот именно в 23.59.

Опять целый день пропадал даром, и нужно было убивать его пустопорожним топтанием ног по узким улочкам Риги и бдениями на жестких вокзальных стульях.

Наконец-то, 12 августа рано утром, когда нормальные люди еще досматривают последние сны, наше совместное путешествие с Нечаевым подошло к концу в городе под липами, знакомом еще с курсантских времен. Вот тут уж точно Лиепая приветствовала нас шумом листвы огромных лип на привокзальной площади. Небольшой, но какой-то уютный, вокзальчик совмещал на одной территории и автовокзал. Эти оба вокзала были настолько малолюдным и тихими, что казалось будто бы это вовсе никакой не вокзал. Оставив свои огромные баулы в местной камере хранения, уже налегке мы направились в штаб военно-морской базы. Теперь мы были уже не новички в этом городе, и знали где и что находиться без посторонней подсказки. Да и штаб был всего в нескольких минутах ходьбы от вокзала.

Но здесь, у проходной нас ожидало небольшое разочарование и лишняя беготня по городу.


Железнодорожный вокзал в Лиепае

- Штаб переехал на время учений на ЗКП, в 6-ю группу, - бойко доложил нам матросик, стоящий на КПП штаба.

- И когда эти учения закончатся? - задал Нечаев, наверное, самый нелепый вопрос в своей служебной карьере.

Что это еще за такая 6-я группа? Я только знал, что это где-то за Воздушным мостом в Военном городке.

Защищенный командный пункт штаба базы оказался у черта на куличках, в лесу в 3 км за Военным городком. Транспорт в ту степь не ходил и мы с Нечаевым снова стали бить свои ноги по лесной дороге в надежде на скорейшее окончание наших дорожных приключений.

Надоело уже до чертиков шарахаться по городам и весям, поездам и автобусам, малознакомым улицам и лесным дорогам. Хорошо хоть тут было весело шагать без чемоданов и налегке по лесу соснового бора, да еще в отличную летнюю погоду.

Под гигантскими вековыми прибалтийскими соснами среди леса укрывалось огромное пространство, покрытое зеленой маскировочной сеткой. Из земли торчали мачты радиолокационных антенн, возвышались стойки радиоантенн и каких-то вентиляционных труб и грибков. Все это было обнесено колючей проволокой и вышками для часовых.

Часовой у ворот пропустил нас за колючую проволоку по предъявленным командировочным предписаниям. Оказалось что здесь под землей находилось огромное бетонированное укрытие, которое и обзывалось защищенным командным пунктом штаба Ли вмб. Конечно, с бункером ставки Гитлера его не сравнить, так как мы его не видели, но ощущалось подобие настоящего мощного подземного укрепления.

Войдя в этот самый ЗКП, у входа в который стояли и курили несколько старших офицеров с неприличным интересом разглядывавших нас, мы долго бродили по гулким коридорам, пока не отыскали нужную нам дверь с надписью 'Отдел кадров'.

Здесь в многочисленных отсеках бесконечного бетонного коридора за массивными металлическими дверями находился оперативный дежурный базы, были кабинеты флагманских специалистов, посты радиометристов и радистов, шифровальщиков и много еще чего, что мы не успели рассмотреть толком.

Нас ведь больше интересовала только одна дверь, за которой вот-вот решится наша судьба, и здесь мы выхватим у нее свой лотерейный билет на несколько лет вперед.

Сердечко екало в груди, но я перешагнул порог этой железной корабельной двери и по-уставному представился помятому с виду капитану 3 ранга, сидящему за столом:

- Лейтенант Дугинец прибыл для дальнейшего прохождения службы!

- Вот тебе и судьба в лице этого заспанного каптри, который сейчас одним росчерком пера решит, где мне служить и на каком корабле. Неужто так все просто, он ведь даже не адмирал, - соображал я волнуясь.

Товарищ кадровик с важным видом забрал у нас предписания и, недолго думая, поставил на них свои резолюции, которые и оказались нашим последним крестом на месте нашей службы.

'Командир БЧ-2-3 МПК-102 Кличугин Ю.А.' - гласила краткая надпись, выданная мне кадровиком на моем командировочном.

- Сань, туши свет..., приплыли. А я-то думал пусть на этих МПК негры служат, а мы... Так мы оказывается и есть те самые негры, - поделился я с другом своим грустным сравнением, когда мы покинули 'Отдел кадров'.

У Нечаева тоже стояла аналогичная надпись: 'Командир БЧ-2-3 МПК-23 Попов Ю.К.'.

И все же где-то там внутри меня гложила какая-то неведомая тяжесть и жалость к самому себе:

- Ну, ладно, не БПК, так хоть бы СКР какой-нибудь дали, а тут... Придется служить на этом игрушечном кораблике. Даже то, что я не давал своего согласия служить у Кличугина, когда он мне это предлагал на стажировке, не сыграло никакой роли.


Порт Лиепая с высоты 1300 метров

На бесконечном сером бетонированном пространстве причальных стенок между Зимней и Новой гаванями торчали два маленьких домика серого кирпича, обозначающие штабы 488 дивизиона тральщиков и 109 дивизиона противолодочных кораблей.

У причалов застыли все могучие силы 118 БК ОВР (бригада кораблей охраны водного района, войсковая часть 60141). Вдоль причалов от 60 до 54 размещались рейдовые катера, затем тральщики и уже дальше стояли наши краснознаменные МПК в количестве 5 единиц. Впереди у причала 54 стояли 4 малых ракетных корабля дивизиона 'плохой погоды': 'Молния', 'Шторм', 'Шквал' и 'Град'. Еще немного вперед по причальной стенке находилась вертолетная площадка, на которой застыл вертолет МИ-8.

У причалов Новой гавани кормой к стенке стояли 3 СКРа проекта 50 и два эсминца.

Уже с привычными и ставшими родными чемоданищами короткими перебежками по простору причальной стенки мы кое-как дотащили их до рубки своего дивизиона и с облегчением вздохнули. Ну, наконец-то, закончились наши бесконечные путешествия к месту службы!

Навстречу нам из дежурной комнаты вышел маленький ростиком, в метр с кепкой, капитан 3 ранга. Кепка на нем была действительно самая настоящая позорная и уставная со сморщенным белым чехлом, но с козырьком, блестевшим золотом дубов.

Это оказался замполит командира дивизиона Тарас Петрович Артамонов уже знакомый нам по стажировке. Мы ему и доложили, что прибыли на корабли для дальнейшей службы.

- Сынки! Дорогие наши лейтенанты! Я вас от души поздравляю с прибытием в легендарный 109 дивизион противолодочных кораблей. Наши малые противолодочные корабли внесли свою огромную лепту в становлении нашей бригады охраны водного района, как корабли, ведущие борьбу с подводным противником. Коммунисты? - прямо на ходу держа перед нами свою встречную речь, матерый политработник завел нас в помещение.

- Пока нет. Комсомольцы... - пояснили мы в ответ.

- Ничего. Примем в кандидаты, и будете верой и правдой служить Родине и КПСС, - понесло замполита в дальнейшие партийные рассуждения.

В это самое время из дверей секретной части появилась огромная голова комдива, а за ней тужурка с погонами капитана 2 ранга, изрядно посыпанных сигаретным пеплом. Это и был комдив, но не 25 чапаевской дивизии, а 109 дивизиона - Виталий Адамович Михневич.

- Тарас Петрович, кончай свою пропаганду! Они и так за Советскую власть! Люди служить прибыли, а ты их тут отвлекаешь. Давай их ко мне, - пригласил таким образом нас комдив к столику, за который важно уселся на обычную обшарпанную табуретку.

Стоя перед огромной массивной фигурой старшего начальника, я, разумеется, испытывал волнение, но пытался 'жрать' его глазами и кое-что у меня получилось.

- Фрунзаки!? Даже участник маневров 'Океан'?! Что-то мне ваше лицо очень знакомо? - среагировал Михневич на мой выразительный взор.

- Товарищ капитан 2 ранга, мы у вас на стажировке были в апреле месяце на корабле у Кличугина, - объяснил я свою знакомость.

- Матуше-е-е-вский!!! Андрие-е-е-вский!!! Ко мне! - неожиданно и почти в рифму рявкнул комдив в воздушное пространство дежурной рубки. За переборкой раздался шум хлопнувшей двери и на пороге вырос высокий и стройный старшина 2 статьи, одетый в чистую, аккуратно наглаженную синюю робу, а из дверей секретной части бесшумно, но величаво, как человек, знающий себе цену, выдвинулся на передний план красивый парень Миша-секретчик.

- Андриевский, личные дела на эту молодежь пришли? - уже спокойно тоном уставшего человека спросил комдив у секретчика.

- Так точно! Я вам уже их показывал, - напомнил деловой старшина 1 статьи.

- Приказы о зачислении и поставить на все виды довольствия на 23-ий и 102-ой, - протянул он наши командировочные Матушевскому, застывшему перед комдивом по стойке 'смирно'.

- Товарищ Дугинец, ваш корабль находится в море, стоит в дозоре. Вызовем дежурный катер, и он вас доставит на корабль. А вам, товарищ Нечаев, нужно ехать в Тосмаре на СРЗ-29, ваш корабль стоит там в ремонте. Все вам ясно? Так что располагайтесь, - быстро по-деловому разрулил обстановку комдив.

Вскоре дежурный по дивизиону принял какой-то телефонный звонок и спросил:

- Кто из вас на 102-ой назначен?

- Лейтенант Дугинец, - ответил я.

- Вам нужно с вещами следовать на 60-ый причал. Там вас ждет дежурный катер, он доставит вас на корабль, - получил я исчерпывающий инструктаж от дежурного.

Мы на всякий пожарный случай попрощались с Сашкой и разбежались в разные стороны: он поехал в Тосмаре на свой корабль, а я, сгибаясь под тяжестью чемоданного груза, попылил по бетонке на дежурный катер. Дежурный катер - это небольшой рейдовый катерок типа 'Ярославец' с бело-синим флагом 'Рцы' на левом ноке рея мачты, означающим, что он относится к дежурным силам. На баке на стойке установлен пулемет ДШК доисторических времен 2-ой мировой и позволяющий катеру вести огонь по низколетящим воздушным целям.

Когда катер преодолел своим бурчащим дизельком 12 миль водного пространства от Средних ворот аванпорта, и мы стали приближаться к одиноко стоящему возле бочки кораблю, то я, вообще-то, залюбовался его стремительными очертаниями.

Теперь, когда я окончательно понял, что это и есть мой корабль, на котором я буду служить, он вдруг посреди моря стал смотреться совсем не игрушечным. А по сравнению с катером, на баке которого я возвышался в гордом одиночестве со своим неразлучным чемоданом, он выглядел вполне настоящей боевой единицей нашего флота.

На верхнюю палубу корабля вывалился почти весь свободный от вахт экипаж и кое-кто из матросов, узнав во мне недавнего стажера, приветственно замахал руками. Особого ликования по поводу моего прибытия не было, но мне было приятно, что меня, оказывается, здесь еще помнили и за какие такие заслуги непонятно.


Малый противолодочный корабль проекта 204 в дозоре

И волна-то была небольшой, но мне на катере приходилось удерживаться за железную палубу катера широко по-флотски расставленными ногами. Подошедший к борту катер подпрыгивал на волне, и приходилось поджидать момент, когда он окажется в своей верхней точке подскока.

Здоровый и мордатый главный старшина Берендяев, свесившись за борт и точно уловив апогей катера на волне, как пушинку, подхватил мой серый чемодан и забросил его на корабль. Поймав это же самое мгновение, я ухватился за леерную стойку корабля и сравнительно лихо перепрыгнул с катера на неподвижную палубу.

Все. Именно с этого момента, когда кожаная подошва моего ботинка коснулась металла палубы, и понеслась моя корабельная служба на малом противолодочном корабле МПК-102.

Матросик понес мой чемодан в офицерский отсек, а ко мне подлетел с довольной и расплывающейся в улыбке физиономией худосочный чернявый лейтенант.

Он подошел ко мне так запросто, как будто мы с ним были знакомы уже лет сто, но, честно говоря, я видел его впервые. Его кремовая рубашка с расстегнутым воротником подчеркивала черную ниточку аккуратных усов и черные, как угольки, улыбающиеся монгольские глаза. Он протянул мне руку и, словно, обращаясь к самому дорогому гостю, произнес:

- Ну, наконец-то! Я уже тебя тут заждался! Сижу тут за тебя и кукую в дежурстве. Приветствую тебя, дорогой, на твоем родном корабле! Агеев Леонид!

- Владимир! - представился я в свою очередь. - А как это ты вместо меня можешь куковать, если я только что прибыл на корабль, - недоумевал я.

- Да все просто. Витька Сазонова уволили в запас, а должность его стала вакантной. Вот меня и сунули вместо него на выход в дозор.

- Все! Завтра же собираю свои манатки и рву когти на свой корабль, - объяснил мне обстановку новый знакомый. Кличугин встретил меня в своей каюте с приветственной улыбкой и как старого знакомого:

- Даже не вериться, что я дождался нормального офицера, а тем более фрунзака. А то с этим Сазоновым я уже устал бороться. Совсем спился ваш предшественник, ни черта на корабле не делал, только на губе сидел, да по бабами шастал. Как у вас дела с семьей?


- Товарищ командир, у меня жена еще целый год будет доучиваться на 4- ом курсе института Культуры в Питере. Так что пока на ближайшее время семейных проблем у меня не предвидится.

- Сразу давай договоримся, в неофициальной обстановке меня можно называть по имени-отчеству, без всяких званий и должностей. Договорились? - удивил меня командир некоторой демократичностью в общении.

Непривычно было называть своего старшего начальника без звания или должности. В училище уважение к старшим товарищам по званию нам вдолбили на всю оставшуюся жизнь.

- Сейчас твоя задача №1 - принять материальную часть оружия и вооружения, имущество и дела командира БЧ-2-3. На это вам дается 3 дня, а потом в срок до 15 сентября сдать зачеты на допуск к самостоятельному исполнению обязанностей командира боевой части. С учетом того, что вы были у нас на корабле на стажировке, я думаю, это реальные сроки, - командир решил сразу брать быка за рога и начал свой инструктаж, не откладывая на будущее. - Будешь принимать дела - смотри в оба. Тут Сазонов наворотил столько всяких дел, что с таким наследством придется разбираться долго и нудно.

- А у кого мне дела принимать, если Сазонова уже давно нет на корабле? - задал я наивный вопрос молодого лейтенанта.

- Практически будешь принимать у самого себя, ну а теоретически у лейтенанта Побережного. Сазонов ему сдавал дела очень просто: сели, врезали шила, и один сдал, другой принял, - совсем озадачил меня командир таким откровением в сложившейся обстановке.

Мне совсем стало непонятно: как я могу что-то принимать, если мне никто и ничего не сдает. Что это за новые для меня флотские хитрости? Видимо этот больной немой вопрос отразился на моей внешности, и моя нижняя губа поехала вниз.

- Владимир Викторович, да вы так не переживайте. Буду сам лично помогать разгребать эту сазоновскую помойку, - успокоил меня Кличугин, заметив на моем лице некоторое смятение.

И в заключении он протянул мне уже заранее заготовленный зачетный лист на допуск к самостоятельному исполнению обязанностей, в котором значилось аж 25 вопросов.

Маленькая двухместная каюта №1 уж очень напоминала мне двухместное купе в вагоне поезда. И даже переборки каюты были оклеены дерматином цвета слоновой кости с незатейливым жатым орнаментом.

Аккуратные койки в два яруса с симпатичными раздвижными зеленоватыми шторками у изголовья постели. Два шкафчика для формы и шинелей из ламинированного серого дерева были тоже весьма компактными, но вместительными. За шкафчиками на переборке были укреплены два небольших сейфа, а над ними книжная полочка. Небольшой одноместный столик располагался прямо под иллюминатором. Все выглядело красиво и аккуратно, словно все это было в действительности каким-то модельным. Моя койка была на втором этаже, а на нижней размещался наш штурман Побережный, который по внешности был не таким уж и молодым, но до сих пор еще лейтенантом.

Я разложил свои пожитки в шкаф и под нижнюю койку и был готов кначалу службы. Но усталость 3-х дневной дороги на поездах и вдобавок такой исчерпывающий убийственный инструктаж у командира произвели на меня угнетающее воздействие.

Я сидел в своей каюте за столом и с грустью рассматривал фотографию своей далекой жены, а сам усиленно соображал, что же мне делать и с чего начать. Вот она служба началась, но только с чего же ее начинать-то. Мои тревожные мысли прервал стук в дверь и вошедший в каюту Агеев.

- Володь, ты чего это приуныл? - задал он вопрос, увидев мое несчастное лицо и поникшие плечи.

- Командир мне тут надавал инструктажей, что и не знаешь с чего начинать, - оправдывал я свой унылый вид.

- Да не бери ты в голову! Располагайся, в душ сходи и отдыхай. А дела от тебя никуда не убегут - кругом сплошное море. Завтра с утра и начнешь свою репу морщить, - запросто, но тоном бывалого, посоветовал мне коллега.

- Де-жур-ны-ы-ый! - крикнул Агеев, высунув голову в коридор через двери каюты.

Когда на такой оригинальный голосовой вызов прибежал старшина 2 статьи, он ему тут же дал указание:

- Ну-ка, передай там маслопупам, чтобы котелок запустили для нового командира БЧ и приборщику скажи, чтобы навел порядок в офицерском душе.

Горячий душ с паром, свистящим из распылителя под подволоком, в крохотном офицерском гальюне освежил и распарил мои тоскливые мысли о предстоящих буднях моей службы.

Фаянсовый толчок, торчащий всего в метре от падающей струи душа, меня нисколько не смущал, сказывалась былая ассенизаторская практика уборщика гальюна в училище. Хоть и стесненные условия в этой корабельной бане, но зато пар почти настоящий, не хватало только березового веника. Хорошо, что Агеев оказался рядом и вовремя приободрил меня. Появилось огромное желание поделиться и высказать кому-нибудь свое наболевшее за эти дни, и этим человеком оказался Леха.

А уже через несколько минут общения я знал, что Леха выпускник ТОВВМУ (тихоокеанское училище им. Макарова) прошлого года, родом из Сибири, а служит бычком на МПК-27. На татарина похож только потому, что Русь 300 лет страдала от монголо-татарского ига, а за это время его прапрапрабабку изнасиловал какой-то шустрый чернявый узкоглазый воин. Леха рассказал, что женат и уже имеет сына - маленького трехлетнего Игореху, а живет с семьей в финском домике в Военном городке сразу за Воздушным мостом.

Мне похвастаться было особо нечем, и поэтому я больше слушал своего общительного товарища.

От Лехи, из его блестящих чернотой глаз исходила какая-то необузданная положительная энергия и непонятный служебный оптимизм. Вроде бы ему как все до балды, но, одновременно, все говорит по делу.

Да, с таким неунывающим характером и отношением к окружающей тебя действительности можно служить на любом корабле и в любой обстановке. Командир перед ужином собрал в кают-компании всех офицеров и официально представил меня офицерскому составу, состоящему всего-то из 5 человек.

Штурман, он же временно исполняющий обязанности помощникакомандира - лейтенант Побережный Николай Николаевич, командир БЧ-4, он же начальник РТС - лейтенант Валентин Самойлов и механик - командир БЧ-5 старший лейтенант Юрий Витвицкий.

Добавляем меня и командира - вот и весь краснознаменный офицерский состав этого корабля. Да, не густо - всего 5 офицеров, но если учесть, что всего экипажа 60 человек, то можно считать нормально.

Это получается, что на ходу корабля вахтенными офицерами стоят только два человека: командир БЧ-2-3 и начальник РТС, оставшиеся механик и штурман несут свои бессменные вахты - у них свои задачи на ходу.

Офицерский состав мне понравился, но это только на первый взгляд. Все этакие весельчаки и неунывающие личности. Шутки и приколы с их стороны начались с первого же общения за столом в кают-компании.

Я всегда подозревал, что на кораблях служат сплошные ерники и хохмачи- прикольщики, но чтобы такие..., в чем вскоре я и убедился.

Среди этих балагуров мне порой становилось даже не по себе. Словно вокруг тебя все разговаривают на иностранном языке, а ты не совсем понимаешь, о чем идет речь. Непонятно - шутят они так или говорят серьезно. Чему верить, чему нет.

Только уже потом, через несколько лет я понял, что это простая ответная реакция нормального человека на тот настоящий дурдом корабельной службы, который творился на наших малых противолодочных кораблях Если все это воспринимать на полном серьезе, то настоящий дурдом тебе будет точно обеспечен всего лишь через пару лет.

Самый старший по возрасту из наших офицеров был механик Витвицкий. Симпатичный и вроде бы серьезный с виду он первое время всегда смотрел и разговаривал со мной с весьма солидной долей иронии. Оно, конечно, и понятно, что с молодого взять, а он вот-вот получит звание каплея. Витвицкий уже вечером в кают-компании тоже задал мне не совсем понятный провокационный вопрос:

- Володя, ты фильм 'Фан Фан Тюльпан' смотрел?

- Смотрел, конечно.

-Так вот, тебе кроме тех зачетов, которые будешь сдавать по специальности, нужно будет сдать еще один. Зачет на знание цитат афоризмов о войне армии из этого фильма. -А кому и зачем я должен сдавать этот зачет? В этом фильме даже намека нет на флотский юмор или каких бы то ни было традиций, - удивился я такой дополнительной нагрузке. - Ну, не скажи. Жилось тогда счастливо. Женщины были легкомысленны, а мужчины предавались своему любимому занятию - войне. Война была единственным развлечением королей, в котором и народу приходилось участвовать, - наизусть шпарил Витвицкий монолог из фильма. - А слова Людовика XV - это же шедевр. 'Гвардия умирает, но не сдается!'

Фильм этот я смотрел в детстве не один раз и не только из-за тех изречений о войне и армии, а потому уже практически был готов к зачету.

- Полки пикардийской, аквитанской, бургундской армий бились с такой элегантностью, - подхватил я продолжение тирады в такт механику и продолжал. - Солдаты грациозно убивали друг друга, красиво распарывали друг другу животы. Все шло словно в балете. Это было то, что называется война в кружевах.

- Мо-ло-дец! Уже можно ставить зачет, - только и оставалось констатировать Витвицкому, прослушавшему мое продолжение начатой им цитаты.


Фан Фан Тюльпан

Так уж повелось, что на кораблях 109 дивизиона у офицеров настольной военной книгой афоризмов была вовсе даже не книга, а старинный художественный фильм 'Фан Фан Тюльпан' французского режиссера Кристиан-Жака выпуска 1952 года.

Кто помнит этот фильм с участием красавчика Жерара Филипа и прекрасной итальянки Джины Лоллобриджиды, тот знает, что там уже с самого начала фильма голос Зиновия Гердта за кадром выдает бесподобные перлы на военные темы, высмеивающие 'войну в кружевах', о тактике ведения боевых действий, о неприятеле.

Каждый молодой офицер, приходивший служить на корабли дивизиона, должен был в обязательном порядке посмотреть эту французскую классику и сдать самозваной комиссии зачет. Лиц, проявлявших строптивость и принципиально не сдававших это испытание, все офицеры обходили стороной и не допускали в свой круг общения в кают-компании.

Раньше это шутливое посвящение в офицерский корабельный корпус 109 дивизиона обязательно касалось всех офицеров и было своеобразной незыблемой традицией.

Но постепенно фильм устаревал, менялось время, и он терял свою актуальность в офицерской среде. Поэтому меня уже только слегка коснулось шутливое упоминание механика об этом непонятном зачете той былой традиции.

Теплое лето стояло не только на суше, но и здесь, в 12 милях от Лиепаи, оно успевало за день своим солнечным лучом прогреть стальной корабль. По этой причине в микроскопических каютах офицерского состава и в маленьких кубриках личного состава царил полнейший Ташкент и духота. Занудно шумевшая своими шорохами воздуха по трубам, корабельная вентиляция вносила струю свежего воздуха, но он мало чем отличался по своей температуре от царившего тепла внутренних помещений.

Свою первую ночь на своей корабельной койке я спал, как убитый. На чистых простынях, пахнущих каким-то специфическим запахом баталерки и сольвентом, под мерное покачивание корабля мне под утро вдруг почудилось, что я еду в купе поезда на верхней полке, а значит внизу, подо мной должна обязательно быть жена.

Я, как обычно в таких случаях, опустил свою голову вниз, чтобы встретить взгляд родного человека с нижней полки, но, увы...

Сквозь круглое стекло маленького иллюминатора, незакрытого стальной броняшкой, в каюту проникали первые солнечные лучи рассвета. И в этом свете утренней зари, там вместо любимого мной лица я увидел расплывшийся по подушке огромный, лоснящийся от пота и слюнявый блин физиономии штурмана. Видение было ужасным для моего воображения, и этот храп поставил мое елейное воображение на свое корабельное место.

- Ну и рожища... Так и заикой можно стать, - успел только подумать я, глядя на часы.

Стрелки показывали половину шестого, и я с тревогой и грустью сообразил, что через полчаса раздастся команда 'Команде вставать!' и начнется мой новый корабельный рабочий день, который, сколько не пытайся его отодвинуть, наступит и без моего согласия.

В каютах умывальников не было, такая роскошь существовала только в каюте у командира. Поэтому умываться приходилось в гальюне офицерского состава, где из крана текла противная солоноватая забортная вода.

Забортной воды целое море - можно не экономить и поливаться ею хоть весь день. Но омерзительный вкус этой воды заставлял прекращать ее поток после самого минимума утренних процедур умывания.

Побережный первым делом повел меня наверх и указал просторы верхней палубы, за приборку которых я теперь был ответственным, то есть весь бак и шкафут до самой надстройки с воздухозаборниками на юте.

На палубе мои матросы уже швабрили палубу огромными и наверно тяжелыми швабрами, сделанными из большого пучка распущенного на каболки каната, привязанного вокруг толстой деревянной рукоятки.

- Ну-ка, дай попробовать! - выхватил я инструмент у своего матроса и потаскал несколько раз по железу этим махровым устройством. Хорошее упражнение для развития верхних конечностей, куча мокрых веревок швабры весила килограммов десять не меньше.

- Давай, качай мышцу дальше, - вернул я мокрый тяжеловатый инструментарий матросу, оторопевшему от неожиданных действий своего начальника.

- Вы пеногончику, пеногончику добавьте на швабру, - руководил Побережный. - Тогда палуба будет блестеть, как у кота яйца!

- Нет пеногона, кончился. Даже из мотопомпы весь вылили, - оправдывался полотер.

Я впервые завтракал в кают-компании уже на правах пусть и молодого, но уже лейтенанта. Все было в диковинку, и я таращился на этикет этого общего стола офицеров.

Каюта была небольшой, но настолько аккуратной и чистой, что было приятно в ней находиться. Под иллюминатором во всю длину каюты находилась тумбочка с дверцами, а на верху ее лежали подшивки газет и какие-то книги.

Справа стоял невысокий белый холодильник 'Саратов', на котором возвышался телевизор 'Рубин'. Слева от стола, стоящего посередине помещения, находился обтянутый дерматином жесткий диванчик, а справа стояли стулья, закрепленные талрепами за низ сидений к палубе. Слева от двери размещался застекленный посудный шкаф, из которого виднелись тарелки и стаканы.

Во главе стола занимал место командир, напротив было место помощника командира, на котором величаво возвышался бледный блин физиономии моего соседа по каюте. Мне указали на место на диване справа от командира. На переборке каюты в рамочке висела 'Схема размещения офицерского состава за столом', на которой кружочками были указаны места каждого офицера в соответствии должности. Получилось, что я занял место согласно этому расписанию.

Вестовой, мой торпедист матрос Якуничев, одетый в белую форменку, наливал чай в стаканы с традиционными флотскими подстаканниками и подавал каждому персонажу за столом отдельно. Утреннее оживление за завтраком опять касалось меня:

- Владимир Викторович, мы тут посовещались меж собой и порешили выбрать тебя заведующим кают-компанией, - не без доли ехидства в голосе сообщил мне радостную весть Побережный.

- Чего я должен делать по этому поводу? - уже ничему не удивляясь, спросил я инициатора этого назначения.

- Якуничева будешь гонять, как сидорову козу, чтобы был всегда чистым и опрятным. Чтобы не появлялся здесь в своих грязнущих торпедных штанах, да посуду и руки научился мыть, как следует, - забористо ухмыляясь, инструктировал врио помощника. - Подшивку газет будешь вести, деньги собирать с офицеров на дополнительное питание, читай устав - там все прописано.

- Владимир Викторович, у нас замполита нет, но нужно написать лозунг 'Кают-компания на корабле является помещением...' статья 440 Корабельного устава. А то Артамонов меня уже задолбал с этим лозунгом, - добавил мне забот командир. - Плакатным пером писать умеете?

- Умею..., - уже на полтона ниже стал отвечать я на всплывающие вопросы.

- Дугинец, а на пишущей машинке печатать умеешь? - продолжал свой допрос Побережный.

- Если потребуется, научусь.

- Якуничев, а ну свисни сюда СПСа (корабельный шифровальщик), - потребовал спохватившийся штурман. - Я же приказ на тебя еще не написал.

В дверях кают-компании появился и застыл в ожидании одетый в чистейшую синюю робу, словно образец формы одежды, красивый и статный старшина 1 статьи - наш шифровальщик, который умел печатать на машинке с закрытыми глазами.

- Приказ срочно сделай на Дугинца, с 12 числа на все виды довольствия. Понял? - выдал очередное указание деятельный сосед по каюте.

Один только Агеев молча слушал эти нападки на беззащитного молодого, которого тут же, не отходя от стола с завтраком, уже нагружали общественными и служебными нагрузками в довесок к еще не принятым своим служебным обязанностям. Леха с грустной улыбкой поглядывал на мою посерьезневшую физиономию и иногда в такт подергивал правым усом и моргал правым глазом.

- Я же тебе говорил, не принимай ты все так близко к сердцу. Они на тебя сейчас начнут вешать всех собак, чтобы разгрузить свои обязанности. Так уж заведено на флоте - пришел молодой и давай на него вешать все, что можно, - успокаивал меня Агеев, когда мы после завтрака зашли в мою каюту.

На следующий день все мои новые коллеги прямо с утра резко засуетились и стали готовиться к возвращению корабля в базу. Стали мыться, бриться, гладиться и чистить свои перья. Это ведь почти что праздник. Была пятница, и корабль в 17.00 сменялся с дозора и боевого дежурства.

Только на меня одного напал неистовый работун, и я рыл бумаги и разбирался в огромных стопах, как мне казалось, бесполезного барахла всяческой документации.

Боже мой, сколько же всякого бумажного хлама! Неужели и здесь на боевом корабле все держится на этой бумажной бюрократии, в которой нужно было не только разобраться, но и содержать всю эту документацию в порядке. Как подсказал мне новый друг Агеев, на флоте исстари в офицерской практике существует два способа приема-передачи дел. Один - по совести, второй - по закону.

Первый заключается в том, что сдающий дела и обязанности по совести выкладывает все свои грехи и недостачи, что сменщику дает полную картину обстановки. Чего и сколько не хватает из имущества или боезапаса и как эти прорехи можно закрыть в кратчайшие сроки без материальных для принимающего затрат. А потом акт уже пишется в пользу сдающего дела.

А второй - по закону. Это когда он предъявляет тебе все, что числится по описи. Все до самого последнего аккумуляторного фонаря и деревянного чопа из аварийного имущества боевого поста, а ты принимаешь и считаешь все поштучно.

Потом пишется акт, в котором недостач обычно нет. И только позже оказывается, что половину предъявленного имущества этот законник попросил в долг на соседних кораблях на момент передачи дел. А как только составлен и подписан акт приема-передачи дел, все это имущество возвращается законным владельцам, а ты остаешься в полных дураках. Мой курсантский инстинкт самосохранения, выработанный за время учебы в училище, четко подсказывал мне, что первое, за что мне могут здорово надавать по шапке - это, конечно же, боезапас. А тут даже в первом приближении невозможно было сказать, что же должно числиться за кораблем.

Я начал свои исследования с потрепанных, но довольно объемистых, приходо-расходных книг по учету оружия и боезапаса, кучи нарядов и накладных, которые скопом валялись под койкой и не были даже проведены по учету. К своему ужасу я обнаружил, что к этим самым бухгалтерским документам человеческая рука не прикасалась в течение года.

Пересчитывая свой корабельный арсенал боеприпасов, я впервые спустился в бомбовый погреб. Это помещение находилось у самого днища корабля, ниже уже спускаться было некуда.

В нос ударил затхлый сырой воздух, в котором кроме запаха сурика и краски витал настоящий запах смерти. Запотевшие влажные борта погреба свидетельствовали о том, что мы находимся ниже ватерлинии. Посередине погреба стройными рядами стояли закрепленные в ячейках пола и застопоренные за стабилизаторы к подволоку 96 настоящих боевых реактивных бомб. Выкрашенные в шаровый цвет и с оранжевыми кружочками маркировки 'морской смеси' (взрывчатое вещество) на оживальной части своей головы, они напоминали собой грациозные авиационные бомбы высотой 183 см.

Все это помещение было настолько компактно утрамбовано боезапасом, что пробираться из носа в корму приходилось в неудобном узком пространстве между бортом и бомбовым каре, при этом опираться руками на сами бомбы, а ногами, словно канатоходцу, буквально перемещаться по бортовому стрингеру.

Я с некоторым страхом в глазах впервые увидел такое огромное количество бомб в одном месте и первое, что мне пришло на ум; а, если они вдруг рванут, что останется от корабля.

Каждая бомба, кроме собственного веса в 112 килограммов, имела боевой заряд по 28 кг морской смеси. Лихорадочно перемножая в уме эти страшные цифры и переводя через тротиловый эквивалент 1,68, я получил тревожный результат, который равнялся свыше трех тонн тротила. Да еще вдобавок пороховые двигатели бомб, а в больших висячих кранцах по бортам находились взрыватели к бомбам и черные, блестящие кузбасс- лаком, подрывные патроны...

Сопровождающий меня в этой экспедиции командир отделения минеров старшина 1 статьи Командирчик, словно подтверждая важность этого опасного объекта, грудью заслонил от меня приборы наблюдения за температурой и влажностью в погребе.

- Ну, чего прячешь? Не работают, что ли? - сразу сообразил я маневр белобрысого хитрована.

На цилиндрической ленте барабана недельного гигрографа перо самописца непрерывно выписывало по ней синими чернилами уже третий круг.

- Почему ленту не сменили? Третью неделю барабанит перо, а вам хоть бы хны!

- Кончились ленты. А Побережный уже месяц все обещает получить в гидрографии, но так и не получил, - честно, как на духу, выложил Командирчик.

- Понятно...

Здесь же, в кормовой части погреба находились клапана систем орошения и затопления погреба. Прямо как на 'Варяге' - повернул колесо вентиля этого устройства налево и все дела - пошла вода из дыры кингстона в днище.

- Ну-ка, доложи, в каких случаях включаешь систему орошения и затопления погреба? - на всякий пожарный случай задал я вопрос.

- По приказанию командира корабля, - опять пытался объегорить меня ушлый специалист 1 класса.

- Командирчик..., по приказанию это и так понятно. А в жизни, в каких случаях это делается.

- При пожарах в соседних отсеках и резком повышении температуры в погребе. При пожаре в самом погребе включаю затопление, - не совсем уверенно, но правильно отрапортовал удивленный моими вопросами минер.

- Командирчик, а когда последний раз проверяли работу системы орошения и затопления погреба? - спросил я у командира отделения.

- ? - удивленно смотрел на меня минер.

- Чего я такого непонятного спросил?

- Так вода же в погреб пойдет! Зальет боезапас! - с неподдельной тревогой за свой боезапас произнес подчиненный.

- И ты уверен, что она пойдет? Ты же ни разу за свою службу не проверял ни орошение, ни затопление... Ладно, скажи дозорному по погребам, чтобы провентилировал погреб, а то влажность уже 80%.

За передней переборкой погреба находились два цепных ящика, в каждом из которых лежали по 200 метров якорь-цепи.

В нижней части самого носа корабля находился таранный отсек, залитый бетоном. Эта острая, как нож, подводная носовая часть корабля предназначалась для возможного нанесения таранного удара по корпусу подводной лодки.

В корабельном арсенале меня тоже ожидали свои сюрпризы. Там в пирамиде, как поленья, торчали 32 автомата Калашникова со складными прикладами, внизу были навалены штык-ножи, а на полу в ящиках лежали гранаты, сигнальные ракеты и в зеленых запаянных цинках стрелковый боезапас, измеряемый несколькими тысячами.



Здесь я обнаружил странного вида пистолет - ни пистолет, но какую-то ручную бомбарду калибром 50 мм. На стволе кроме короткой рукоятки была еще одна непонятная, сверху.

- А это что за мушкет? - спросил я своего комендора Заборовского, который отвечал за арсенал.

- Это пистолет для линемета, он стреляет швырком (легкостью) с проводником при подаче швартового на стенку, - отбарабанил мне старший матрос.

У матроса тоже всегда есть чему поучиться, главное - его не стесняться и спрашивать.

- А я уж подумал, что это какой-то бармалеевский пистолет, уж очень у него калибр внушительный, - признался я в своей серости арсенальщику. - А где патроны к нему и эти самые... швырки?

- Это вы у командира спрашивайте, я их никогда сам не видел.

Переворошив и тщательно пересчитав наличный ассортимент всего арсенала, настроение у меня немного приподнялось от одной только мысли, что не все так плохо с наличием боезапаса, и я рванул дальше.

- Давай разворачивай свою пушку, посмотрим артбоезапас и попробуем его пересчитать, - дал я команду комендору.

Он развернул артустановку в такое положение, что двери бункера стали совпадать с железной дверью артагрегатной и там заблестели латунью снарядные ленты.

Лента, набитая снарядами, змейкой была уложена в узком пространстве бункера, а головные части снарядов покоились на боковой откидной планке, и пересчитать снаряды в таком положении было никак невозможно.

- Товарищ лейтенант, да их так не пересчитать. В каждом бункере по 550 снарядов, то есть всего 1100. Чтобы их посчитать, нужно вытаскивать всю ленту, а это можно сделать только когда будет выгрузка снарядов. Да, вы, не волнуйтесь все на месте. Вот старые гильзы от прошлых стрельб, посчитайте, - успокоил меня снарядный хранитель.

Да, боезапаса на таком крохотном корабле было многовато. Кроме бомб, стрелкового оружия и боезапаса к нему, 4-е боевые торпеды по 520 кг и полный бункер снарядов дополнили мое впечатление о пороховой бочке, на которую вполне тянул мой кораблик.

Довольный своею проведенной ревизией, я подошел к командирской каюте, чтобы спросить у Кличугина про пистолеты и прочий боезапас. Из-за двери раздавались странные мерные постукивания, словно дятел на дереве долбил по стволу.

- Прошу разрешения, - постучав в двери, спросил я добро у командира.

- Юрий Авенирович, я тут пролез погреб, арсенал и бункеры, а вот где пистолеты и прочие капсюли-детонаторы я не знаю.

- Ну, давай, будем считать остальное вместе, - произнес Кличугин, отложив в сторону молоточек и чекан, которым он аккуратно долбил по листу медной фольги, лежащему на столе.

- Это, вы, чеканкой увлекаетесь? - спросил я между делом, показывая на разложенные на командирском столе инструменты и эскизы парусных судов прошлого века.

- Да, тут мой друг Бабраков меня совратил. Оказывается, так затягивает это ремесло, что и не оторваться потом. Нервы очень хорошо успокаивает.

Сидишь себе и тюкаешь по металлу, а в итоге получается целый шедевр.

- Нравится? - спросил командир, демонстрируя покрытую даже лаком чеканку, на которой была изображена каравелла Колумба.

- Красиво получилось! - восхищенно разглядывал я надутые медным ветром паруса с крестами той самой каравеллы, на которой первооткрыватель бороздил океан.

Он подошел к своей койке и рывком приподнял ее вверх, поставил деревянную рейку, которая удерживала кровать в верхнем положении, и показал мне еще три железных громоздких сейфа разного калибра.

- Давай, пиши! - сказал он, открывая огромным великанским ключом коричневый ящик. - Здесь 12 пистолетов 'ТТ', один 'Стечкин'.

- В этом маленьком сейфе 20 пачек патронов, итого 320 штук. Вот 12 патронов к линемету.

- А в этом..., тут надо считать первичные капсюля и детонаторы, запальные стаканы к унифицированному запальному устройству торпед, электродетонаторы и прочее подрывное имущество.

- Юрий Авенирович, и как вам спится на такой куче взрывчатки? Кошмары не мучают? - интересовался я у командира.

- Привык уже и даже не думаю об этом. Ключи от этих сейфов у меня хранятся вот в этом сейфе, - сказал командир, указывая на аккуратный серый ящичек, прикрепленный к переборке за изголовьем кровати. – А опечатываются эти все причиндалы твоей печатью. Чтобы мы по отдельности не могли вскрыть эти ящики. Понял?

- Да..., еще какие-то швырки для линемета? Хотелось бы посмотреть, что это за чудо, - не зная сам, о чем говорю, но спросил я у шефа.

- Ни чего себе, швырки! Это настоящие ракеты, к которой цепляется линь. Там есть свой пороховой двигатель, он срабатывает при выстреле из пистолета и ракета летит метров на 200. Ищи, где-то они должны быть на корабле, - дал понять командир, что наша плодотворная работа на этом еще не закончена.


Как я теперь выяснил, что и сам командир корабля спал на койке, под которой тоже находилось полным-полно взрывчатых веществ. Злосчастные швырки, которые начинали мне уже сниться по ночам, а оказались настоящими реактивными ракетами, я откопал у мичманов в 'грабарне'.

Некогда принадлежащая Сазонову правая нижняя койка этой мичманской каюты, оказывается, прикрывала под собой своим верхом целый Клондайк минерского барахла и боезапаса.

- Берендяев, смотри, что у вас тут в каюте хранится!

Я достал с его помощью из-под поднятой вместе с матрасом койки четыре ракеты для линемета, два фанерных ящика шарового цвета, в каждом из которых было аккуратно уложено по 200 метров белоснежного капронового линя.

- Юра, ты знаешь, что это настоящий боезапас, который может и рвануть? А он у вас тут, как доски, валяется, - предупреждал я Берендяева, демонстрируя ему походившие на исполинские красные гранаты эти самые безобидные швырки.

- Да, ты, там еще покопайся и не то найдешь. Витя - он был великий шутник с этими вашими взрывными штуковинами. Может и гранату, откопаешь..., - улыбаясь, отвечал Берендяев на мои опасения.

Он был в точности прав. После небольших поисков под минерской койкой, среди каких-то бумаг и журналов я извлек из-под них два пластмассовых кокора для капсюлей воспламенителей и детонаторов.

В плоской коричневой коробочке, уж очень смахивающий на баночку с сапожным кремом, на фланели гнездышек-углублений лежали, краснея своей маркировкой, 8 таблеток капсюлей-воспламенителей.

А в черной высокой коробушке, в отверстиях крепления покоились, блестя металлом, столбики капсюлей-детонаторов. Своим наметанным глазом по цвету маркировки я обнаружил, что они уже просрочены по срокам осмотров, но от этого они безопаснее никак не становились.

- Ну, гранаты не нашел, а вот эти капсюля, если бы в своих кокорах рванули, то вполне заменили собой мощность одной гранаты, - демонстрировал я Берендяву коварные минерские детонаторы.

Только через неделю своей кропотливой счетно-бухгалтерской деятельности я смог разобраться в этой сазоновской бухгалтерии, к которой год не прикасалась его минерская рука. Я пересчитал наличный боезапас и вывел окончательный итог своей работы.

Оказалось, что на корабле не хватает целой практической торпеды СЭТ- 40, двух практических бомб РГБ-60 с взрывателями к ним. Не хватало 50-ти осколочно-трассирующих снарядов, 42-ух снарядных гильз, 4-х гранат РГ- 42, 53-х сигнальных ракет различных цветов, 312 патронов к автомату АК, а две боевые гранаты Ф-1 оказались лишними. У меня волосы зашевелились на моей пока еще далеко не лысой голове. Тихий ужас, да и только. Это же не какие-то кирпичи или струганные доски, а боезапас!

Командир, завидев мое озабоченное такими результатами собственного расследования лицо, поспешил успокоить меня:

- Никакой трагедии в этом нет. Вот и работай над этими вопросами.

Обнаружил недостатки - теперь устраняй их. Просто Сазонов не оформил документы на сдачу торпеды, а на все остальное нужно тоже срочно сделать акты на списание, как на боезапас, израсходованный на боевую подготовку. А вот по стрелковому боезапасу и ракетам - это, конечно, настоящий бардак. Он для успокоения моей души и собственной совести при мне показательно отчитал нерадивого Побережного за небрежность при приемке дел от Сазонова. Но я и то понял, что это был небольшой спектакль, только для того чтобы успокоить молодого озабоченного лейтенанта.

Побережный виновато лупал своими полтинниками бесцветных глаз, но по одному его виду было ясно, что ему глубоко до лампочки все эти сазоновские дела и недостачи.

- Володя, ты чего хипежь поднял? На хер мне нужны эти ваши торпеды и бомбы. Мне еще этого недоставало. Списывай сам - на то ты и прибыл сюда служить, - выразил мне свое негодование обидчивый штурман после командирского 'разноса', когда мы вышли из каюты командира. Само собой разумеется, что лейтенант впервые обнаруживший такие серьезные недостатки и относится к ним с полной серьезностью. Ведь недаром же 5 лет вбивали в головы наши преподаватели, как должно быть все по правилам и по законам. А тут... Такой пофигизм и равнодушие, которые мне были абсолютно непонятны.

Да уж! Служба завертелась с такой интенсивностью, что я и предположить такого не успел. Политинформации с личным составом и политзанятия сразу взвалили на меня.

Только корабль сменился с дежурства в дозоре и встал к стенке, как тут же заступил в дежурство по ПВО.

Это дежурство из офицеров касалось только меня одного. Я должен сидеть со своим расчетом ПВО на корабле в 7-ми минутной готовности к открытию огня по вражеским воздушным целям из своей пушки.

А уже в понедельник вечером я заступил помощником дежурного по дивизиону в будку нашего дивизиона. Начальники решили меня по горячим следам провернуть в этот беспокойный наряд, чтобы служба с первых дней мне не показалась раем, а затем ставить дежурным по дивизиону самостоятельно.

Моим руководителем на этом дежурстве был дежурный по дивизиону старший лейтенант Яковлев. С простым русским именем Семен, да с таким патриархальным отчеством как Епифанович, он был далеко не простым командиром МПК-119, хотя заканчивал наше училище вместе с Кличугиным всего два года назад (в 1969 году).

Он умеючи, как учили во Фрунзе, сложив губы специфической лопатою, так что виднелась позолота на фиксе переднего зуба, драл не только своих подчиненных матросов, но и с успехом применял свои драконовские воспитательные меры к офицерам, а уж к молодым лейтенантам ему сам бог велел.

Вот такие оптимисты, еще будучи курсантами старших курсов в училище, всегда читали нотации зазевавшемуся у столика дневальному, если он вдруг не отдавал честь проходящему мимо старшекурснику. Семен еще в училище отличался такой зловредной практикой, вот почему я его прекрасно запомнил еще с курсантских времен.

Выглядел он довольно молодцевато и был всегда одет с иголочки. Эталон командира, одним словом. Но, кроме сияющей золотой фиксы, у него на руке всегда блестело золотом обручальное кольцо, хотя по дивизиону ходили слухи, что ношение обручальных колец с военной формой запрещено. Ох, и погонял меня на этом дежурстве Сеня, словно специально изгалялся и показывал свою власть.

Сплошной треск телефонных звонков, сигналов оповещений, каких-то малопонятных указаний, то туда сгоняй, то проверь вахтенных у трапа, то этого вызови в дежурную рубку, то за обстановкой сходи к оперативному бригады. И мы носились с рассыльным матросом, который мне помогал, как последние легавые собаки.

Лишь только глубокой ночью, когда Яковлев ушел на корабль спать, я тоже пристроился на диване и, развалившись на этом кремлевском удобстве, сидя вырубился от усталости и тишины, царившей в дежурной рубке. Так можно было проспать и начало третьей мировой войны, но мне повезло - она не началась.

В половине шестого утра меня вывел из забытья резкий телефонный звонок оперативного телефона.

- Помощник дежурного по дивизиону, - представился я на звонок в телефонную трубку.

И вдруг в этой утренней тиши в трубке раздался милый и очаровывающий своими нотками женский голос.

- Здравствуйте! Примите, пожалуйста, метеослед, - нежно уговаривал меня этот голосок.

- А что это такое? - спрашивал я далекую девушку, которая взбодрила меня в такую рань.

- Это вы у своего химика спросите, - послала меня дама в нужном направлении и стала диктовать, - 00099, 26406..., и далее понесся целый ряд пятизначных чисел, о которых я не имел ни малейшего понятия и еле успевал записывать эту многочисленную последовательность.

- Кто принял?

- Дугинец, - подтвердил я, что метеослед принял.

После утреннего доклада комдиву, когда Яковлев бодро доложил обстановку и замечания за ночь, в рубке стало потише и все кому было положено занялись привычной работой.

- Юрий Павлович, а что такое метеослед, - спросил я нашего дивизионного химика, пытаясь ликвидировать свою флотскую серость.

Палыч сначала удивленно посмотрел на меня, но тут же смекнул, что перед ним 'молодой' и с довольным видом профессора химии в химических красках обрисовал мне, что это и для чего он нужен.

-Это всего лишь зашифрованное распределение направления и силы ветра по слоям атмосферы. На метеостанции с помощью радиозонда его замеряют и нам сообщают, чтобы можно было прогнозировать радиационную обстановку в случае применения противником ядерного оружия в наших районах.

- Понял, Юрий Палыч! Только у нас в училище это распределение не называли метеоследом. Спасибо! - благодарил я химика, вспомнив, как все это делается.

- Молодец, что спрашиваешь! Больше спрашиваешь - больше будешь знать. И у матроса никогда не стесняйся спрашивать, - советовал мудрый мичман.

- Дугинец, у вас допуск к управлению шлюпкой имеется, - спросил командир, когда я вечером сменился с дежурства.

- Завтра будете командовать шлюпкой от нашего корабля на соревнованиях на первенство дивизиона, а потом и бригады, - заполучил я новое задание от командира после утвердительного ответа на его вопрос.

Вот и крутись так по всяким вводным, дежурствам, а готовиться к зачетам и разбираться с бухгалтерией приходилось по ночам.

А тут еще мой любимый личный состав начал наивные, но по их понятиям прикольные, проверки своего молодого командира на вшивость.

Утром, после окончания проворачивания оружия и технических средств мой командир отделения минеров с настоящей военной фамилией Командирчик браво доложил:

'Товарищ лейтенант! Не работает цепь стрельбы на двух установках!' Хороший был старшина, мой Командирчик. Я его сразу зауважал, понятно, что не за красивые глаза и не за громкую фамилию. Если б все на корабле были такими...

Но и от хорошего человека такая 'радостная' весть была для меня совсем некстати, потому как корабль готовился к заступлению в боевое дежурство.

- Пошли, посмотрим, - что мне оставалось отвечать на такое сообщение. Не бежать же сломя голову сразу на доклад к командиру о неисправности, не пощупав самому эту самую цепь стрельбы.

Я сам своими ручонками проверил питание цепи стрельбы с постов наводки и с ГКП. Нет питания, хоть ты тресни, ни на первой, ни на второй установке.

Но я заметил маленький нюанс - лампочка 'Опасная зона' горит при любом положении установки, если даже ее стволы на самом деле находится в зоне стрельбы. Быть такого не может. Значит, цепь 'опасной зоны' замкнута уже в центральном посту, а из-за этого и цепь стрельбы прервана.


Командир отделения минеров Командирчик Леша


Командир отделения эл. ПЛО Пальмешко Леопольд

- Что-то здесь нечисто... Неужто так дешево покупают меня мои бойцы, - впервые на корабле пронеслась в голове догадка.

Белоголовый, как лунь, Командирчик ни на шаг не отходил от меня и беспрекословно выполнял все мои указания. Я понял, что он тоже всерьез обеспокоен неисправностью установок.

Этот бульбаш нравился мне своей порядочностью, да и, как командир отделения, он держал своих минеров в ежовых рукавицах, одним словом - порядочный годок был. Поэтому этого кадра из претендентов на проверку моей вшивости я исключил первого.

- Командирчик, давай сюда папки со схемами, - потребовал я у своего минера.

Взял папку с электросхемами, нашел нужный чертеж и пополз по этой схеме по цепочке 'опасной зоны' от поста наводки до центрального поста. Тут-то, в приборе 1РБ я и нашел два поляризованных реле, которые могли прерывать эту цепь.

- Командирчик, давай, дуй в центральный пост и Омельчука туда вызови, а я сейчас подойду, - отправил я минера действовать дальше.

В центральном посту меня уже встречал, как и положено с докладом, мой еще один командир отделения, но только уже электриков ПЛО. Высокий красивый и статный хохол Омельчук, уж и не знаю, как его еще можно похвалить за бравый внешний вид. Гарный хлопец - лучше не скажешь. В форме старшины 1 статьи к нему на его пути в увольнении в город, наверно, все девки штабелями падали. Ну, как такого гарного бойца не заметить!? Он был со мной одного года рождения, и поэтому в его взгляде иногда проскакивало некое пренебрежение в мою сторону. Типа - что это еще за насекомое мной тут соизволит командовать и распоряжаться. Его молодой подчиненный матросик с ласковой на слух фамилией Пальмешко, да к тому же по имени Леопольд, был еще совсем салажонком и поэтому этого в 'покупатели' я тоже совсем не рассматривал.

- Омельчук, открывай правую крышку прибора 1-РБ, - приказал я бравому красавцу.

Внимательно осмотрев те самые по схеме поляризованные реле, находившиеся между синусно-косинусными вращающимися трансформаторами, я сумел разглядеть между одной группой контактов вставленную половинку обычной спички. Молча вытащил этот огрызок и внимательно посмотрел на реакцию моего покупателя. Омельчук, хоть и наглый был, но все равно покраснел.

- Омельчук, запроси посты наводки, горят ли у них сейчас лампочки 'Опасная зона', - попросил я командира отделения.

- Первый, второй посты! Лампочка 'Опасная зона' горит? - командным тоном запросил посты по 'Каштану' Омельчук.

Ему бы погоны офицерские на его крутые плечи, он бы точно шороху навел на корабле, а то и в бригаде, любого бы отодрал за малейшую провинность. Такие бойцы командовать очень любят, но только командовать, а не подчиняться.

- Нет, не горит, - доложили оба поста наводки.

- Омельчук, вы же специалист 1 класса!? Как могла попасть эта спичка в контакты реле? - делая вид, что я пока не понял выходку своих подчиненных, спросил я у него.

- Товарищ лейтенант, это видимо работяги, когда делали регулировку, забыли вытащить ее, - у этого типа хватало наглости еще и пытаться прикрыться рабочими, которых минимум как год на корабле не бывало.

'Ну-у, наглец! Целый старшина 1 статьи, а все еще шлангом прикидывается', - сорвалось у меня где-то внутри.

Был на корабле еще один такой же гусь лапчатый. Командир отделения гидроакустиков старшина 1 статьи Митюгов, но он хоть и не был моим непосредственным подчиненным, но взгляды у них с Омельчуком во многом совпадали.

Митюгов был, во-первых, москвич с техническим высшим образованием, а, во-вторых, ему было 25 лет и получалось, что он старше меня на 3 года. Да еще и плюс то, что гидроакустики были на наших кораблях своеобразной кастой интеллигенции, то есть самыми нужными на корабле специалистами. Без них никуда - глаза и уши кораблей.

- Омельчук, я вас прошу не валять дурака. Я эту систему знаю очень хорошо, я по ней диплом писал. На первый раз замнем это дело для ясности. В следующий раз за такие искусственные неисправности накажу по полной схеме, - попер хохол на хохла, уже не стесняясь этих хитрованских глаз, сверлящих меня насквозь. - Вопросы есть?

Двери центрального поста находились совсем рядом с рубкой гидроакустиков и в открытую дверь поста я заметил торчащую из дверей своей рубки голову Митюгова, внимательно слушающую весь наш диалог с Омельчуком. Похоже, он-то и был самой главной фигурой в этом маленьком заговоре.

Все! У матросов больше по этой части вопросов никогда не возникало. Они моментально сообразили, что раз летюха за 20 минут сумел найти 'неисправность' и устранить причину, то он эту систему знает.

Боец он и есть боец, хоть на корабле, хоть в окопе. Его ужасно интересует, его прямо-таки раздирает любопытство, знать, кто им соизволит руководить. Нормальный офицер или какая-нибудь бездарь. Поэтому у бойца всегда есть неиссякаемый запас всяких жизненных мелочей, по которым он может сделать вывод о способностях своего, а особенно молодого начальника. Не списанный боезапас висел надо мной дамокловым мечом, и я не мог спокойно продолжать сдавать зачеты на допуск пока на мне грузились эти моральные вериги недостач.

В бухгалтерии артотдела тыла, которая находилась в Военном городке, я появился к началу рабочего дня со своими приходорасходными книгами и документами и долго не решался переступить порог этого учетного заведения. Я все соображал, что мне говорить-то и с чего начать разговор об этих путаницах в учете. А потом плюнул на все и, как говорил Леха, но только Агеев, решил не брать все в голову.

- Вы, знаете, у меня на корабле при приеме дел командира боевой части обнаружились недостачи боезапаса по вашей части, - робко поинтересовался я у работницы учетного органа, сидящей за ближним к двери столиком.

- А у кого вы на корабле принимали дела? - в ответ спросила меня симпатичная пожилая женщина.

- Я тут недавно прибыл служить в войсковую часть 59140, а там прежний командир БЧ уволился в запас, он был трехлетчиком..., - начал я излагать суть дела.

- Так это, наверно, Сазонов, - не дала мне закончить мысль бухгалтерша. - А откуда вы его знаете? - задал я нелепый вопрос.

- Ну-у-у. Этого бродягу наверно вся военно-морская база знает. Не повезло, конечно, вам с наследством. Он к нам тут иногда приходил оформлять документы на боезапас в таком состоянии, что падал пару раз на мой стол. Мы уж и не знали, как от него спастись и куда деваться. Один раз пришлось вызывать патруль. Красивый парень, но пьет как последний забулдыга, - в красках рассказывала бухгалтерша похождения Сазонова по тылам. - И много у вас там не хватает?

Я начистоту выложил все, что у меня было в недочете, и получил оптимистичный выход из создавшегося положения.

- Это делается все очень просто, - вмешался в разговор Карасев, который был тут старшим по бухучету. - На снаряды, патроны и гранаты сделайте акт на списание и приложите к нему выписки из вахтенного журнала, что этот боезапас израсходован в море на боевую подготовку. У вас тут еще 60 гильз от снарядов числятся, их тоже нужно сдавать. Ну, а с сигнальными ракетами и гильзами мы вам пойдем навстречу и спишем. Хорошо, что хоть пушку Сазонов у вас не успел свинтить и продать.

Женщина при мне бритвочкой подтерла в своих учетных журналах данные и исправила их на новые цифирьки из моей книги учета.

- Все у вас теперь в порядке. А акты принесите на следующей неделе, - выдала она мне радостную весть.

Аналогичным способом я утряс дела с недостачами по линии минно- торпедного отдела. Здесь мне мичман Климов тоже рассказал, как оформить накладные и акты, чтобы за кораблем ничего лишнего не числилось. Это была первая победа в моей лейтенантской карьере. Теперь я знал, как все это делается, и с меня свалился тяжкий груз сазоновского наследия. Оказывается, тут действительно ничего страшного нет, а нужно только своевременно оформлять бумаги. Ох, уж эти бумаги!

На радостях я полетел в кафе на улице крейсера Варяга и купил на имевшиеся гроши две коробки шоколадных конфет, которые подарил хорошим людям-бухгалтерам в знак благодарности за помощь, да и на будущее знакомство тоже рассчитывал.

На печатной машинке я в жизни не печатал, но пришлось осваивать по вечерам и этот полуавтомат, столь необходимый в жизни каждого офицера. Акты, выписки из вахтенного журнала на списание боезапаса и прочие документы я в муках изображал на этой стукалке сам, хотя можно было, спокойно отдать СПСу и он бы их отработал своим профессиональным ударом за 10 минут.

И уже через неделю я доложил командиру, что все недостачи списаны и за кораблем никаких грехов по боезапасу не водится. Но бесшабашного макаровца и приличного придурка Витю Сазонова, за которого пришлось разгребать эти авгиевы конюшни, я, конечно, запомнил надолго.

Хорошо, что я успел решить свои береговые вопросы, потому что в пятницу 27 августа корабль опять заступил на дежурство в КПУГ по флоту. Начал задувать ветер, похожий на занудный осенний ветродуй и поэтому начальники решили не ставить корабль в дозор у приемного буя, а выставить брандвахту у входа в Средние ворота аванпорта.

Ровно в 17 часов корабль проскочил гирло Городского канала и вырулил в аванпорт. Здесь Кличугин, словно соскучившись по морскому простору, врубил средний ход, и мы полетели в сторону Средних ворот.


Баковая швартовная команда: Довгань И., боцман Самохин В., Мешкаускас В., два бойца из БЧ-5 и кок Хакимов

У самой рейдовой бочки, которая болталась на мертвом якоре в 2-х кабельтовых от выхода из ворот, корабль, дрожа всем корпусом, погасил инерцию на заднем ходу и вместо отдачи якоря шеф решил вставать на бочку.

- Баковым на бак! На бочку становиться! Шлюпку к спуску, - дал команду вахтенный офицер Самойлов.

- Дугинец, теперь это ваша швартовная команда. Вы по расписанию командир баковой группы, - готовил меня командир к выполнению недалеких будущих шагов. - А сейчас смотри и учись, как это все делается.

- Товарищ командир, а зачем на бочку будем вставать, почему не на якорь? - поинтересовался я у командира.

- Сейчас заведем конец на бочку. Удобнее быстро сниматься. Отдал швартов и выбрал его на борт, а пока выбираешь якорь - время уходит, - пояснил свой коварный замысел Кличугин.

- Самохин, тоже в шлюпку, - крикнул он на бак нашему боцману. Командиром шлюпки почему-то Кличугин послал не меня, а Самойлова. Может быть, еще сомневался в моих способностях по управлению на этом стеклопластиковом корыте.

Шлюпка вплотную подошла к бочке, и мой матрос Пальмешко неуклюже враскоряку сиганул с носа шлюпки наверх бочки.

Не такая уж и устойчивая оказалась эта конструкция под названием рейдовая бочка. Она под весом матроса накренилась, и Пальмешко пришлось, ухватившись за огромный рым, как обезьяне, на четвереньках удерживаться на этой наклоненной платформе.

'Ну, быстрее передавай огон', - мысленно умолял я боцмана, который держал в руках трос, при виде моего бедолаги, изображающего на бочке акробатические этюды.


Брандвахта у Средних ворот аванпорта

Ветром корабль навалило скулой левого борта на срез бочки, и она под этим воздействием стала вращаться вокруг своего бриделя, постепенно ускоряя свой бег.

Честно сказать, я перепугался за своего салажонка, которого начало крутить вместе с бочкой и он еле успевал перехватывать руками вращающийся рым. Один медленный оборот, второй немного быстрее и на третьем Пальмешко сдался и, не успев перехватить руки, рухнул с бочки в воду. Спасательный жилет держал его на плаву и он, отчаянно размахивая руками, поплыл к шлюпке.

Пальмешку за задницу и шиворот, как мокрого котенка, вытащили на борт шлюпки, а Самохин в это время отпорным крюком умудрился продеть огон швартового конца через рым на бочке и продернуть его вниз. Конец подали на борт и закрепили его на кнехт.

Какая разница стоишь ли ты в 12 милях от аванпорта или у входа в аванпорт. Все равно кругом вода и схода на берег нет, а берег-то совсем рядом, и до него каких-то 10 кабельтовых, но связь с ним только посредством дежурного катера.

Единственное, что было положительным в этой брандвахте, это то, что все начальники и бесконечные ежедневные проверяющие оставались далеко за бортом и на корабле царила спокойная обстановка обычной размеренной корабельной жизни.

Здесь можно было спокойно нести вахты, положенные при стоянке на якоре, и заниматься в перерывах между учениями и тренировками, подготовкой к сдаче зачетов.

Я обратил внимание, что командир по ночам долго не спит в своей каюте и оттуда раздается мерное постукивание молоточком. Меня еще в первый раз, когда я обнаружил это командирское увлечение, уже заинтересовало это ремесло, и я заходил к нему иногда посмотреть, как и что делается.

Это были уже целые произведения искусства: старинные парусники с раздутыми на ветру парусами, герб города Лиепаи, портреты жены и прочие работы. У него в столе всегда лежал целый набор всевозможных чеканов и медных заготовок и при любом затишье он увлеченно работал, а заодно и успокаивал свои нервы.

- Юрий Авенирович, а где это вы так профессионально обучились этой чеканке? - спрашивал я, глядя, как он ловко тюкает маленьким медным молоточком по чекану.

- Нигде не учился. Просто посмотрел, как другие чеканят, и сам заболел этой болезнью, - отвечал Кличугин, не отрываясь от своей работы.

Чеканов было много и разной формы; одни просто с острым кончиком, другие заканчивались какими-то лопаточками или шариками разных размеров. На столе, под медным листом заготовки лежал лист губчатой резины, который глушил стук по металлу, и постепенно из-под ударов инструментами вырисовывался красивый сложный объемный парус и реющие на ветру флаги кораблей.

- Вот у меня тут несколько рисунков лишних есть. Вот парусник 'Ингерманданд', женский портрет и собака. Дарю, можешь на досуге попробовать сам. Может быть и тебе понравится..., - совсем по-домашнему поделился со мной заготовками для чеканок командир.

Он подарил мне даже несколько наиболее простых чеканов и старый уже порядочно раздолбанный латунный молоточек. Хоть сейчас же садись за стол и начинай пробные работы.


Хотелось..., но у этой лейтенантской поры свои ориентиры и работы, которые пока не позволяли мне посидеть с молоточком и в свое удовольствие потюкать по листу подаренной меди.

Хотя я был официально не допущенным к исполнению обязанностей вахтенного офицера, но это ровным счетом ничего не значило, и меня наравне со всеми офицерами командир стал ставить вахтенным офицером на ходовой мостик.

Вахта с 00.00. часов считается самой сложной, так как любого нормального человека в это время ужасно клонит в сон. Это как раз то самое время, когда начинает замирать жизнь в городе и постепенно уменьшается количество светящихся огней на берегу.

На ходовом мостике стоит сигнальщик старший матрос Иргенсон. Этот высокорослый и молчаливый эстонец, который весной должен уходить на дембель, обычно свой статус годка никогда и никак не проявлял. Внешний облик этого матроса в точности подходил под штамп - 'морда ящиком, руки крюки'. Такого в темноте встретишь в подворотне - точно станешь заикой. В его лице проглядывался северный дефицит здоровья, и оно было словно вырублено из корявого дерева по типу старинных языческих истуканов. Иргенсон обычно только молча поглядывал на все происходящее, но никогда своего особого мнения не выражал словами. Иногда, но очень редко, да и то не впопад, у этой мрачной личности прорывались шутки в замедленном языковом выражении, но многие его с первого раза не совсем понимали, шутки были свои, эстонские. Может быть, он на родном языке говорил быстрее и мыслил логичнее, но такого мне слышать не доводилось, да и эстонского языка я бы все равно не понял.

Ночная тишина над аванпортом, ветер шумит, обтекая брезентовые обвесы мостика, да мерно фырчит дизель-генератор, а внизу слышен плеск волны о борт. Из акустической рубки поступают редкие доклады о шумопеленгах входящих в Средние ворота маленьких рыболовных траулеров местного рыбколхоза 'Большевик'. Вот и вся суета. В общем, тишина и покой. Чтобы не впадать в анабиозное состояние в этой убаюкивающей на волне тишине, да, не дай бог, заснуть в ходовой рубке, я стал внимательно разглядывать во все доступные средства наблюдения близкий берег. Хоть и не было у меня пока на этом берегу своих жизненных ориентиров, но берег он всегда манит к себе с моря.

РЛС 'Донец' вырисовала мне на своем индикаторе в зеленом цвете электронной трубки всю панораму Лиепайского порта и окрестностей. Вот где прекрасно видны все гавани и каналы города, прямо как на ладони. Никаких приближающихся целей на экране не было и это приводило в уныние.

Потом долго рассматривал в бинокль, где находятся створные знаки и маяк. Померил глубину эхолотом - всего-то семь метров под килем. Море огней ночного города рассматривать тоже быстро надоело, и я уселся в штурманское кресло у автопрокладчика и, повращав ручку настройки радиопеленгатора, поймал легкую эстрадную миниатюру, под нежную мелодию которой слегка прикорнул.

Двери из ходовой рубки на мостик были открыты, и сквозь дремоту было слышно как Иргенсон, грохоча по настилу рыбин своими прогарами, перемещался с одного крыла ходового мостика на другое. Значит, бдит на вахте.

Какой-то внутренний часовой механизм заставлял периодически строить из себя командира, и я выдавал в пространство вокруг себя:

- Иргенсон! Как обстановка!

- Без изменений..., - наклоняя свою длинную черную фигуру в бушлате и высунув в дверь свою угловатую голову с огромным подбородком, прикрытую сверху беретом со звездой, сообщал сигнальщик.

Несмотря на свое полуаморфное состояние, я вдруг почувствовал явный запах вареного мяса, исходящий из тамбура, где был люк на камбуз. Запах витал по помещению и был такой настоящий и ароматный, что даже навернулась слюна, и сон пропал.

Я вышел в тамбур и обнаружил к своему удивлению, что камбузный люк закрыт на огромный амбарный замок. Показалось наверно спросонья, решил я. Но запах был таким приятным и явным, ну не могло же с берега ветром принести такие ароматы.

- Иргенсон, - крикнул я сигнальщика.

В двери спустился по трапу уже укутанный в канадку огромный вахтенный сигнальщик и вопросительно молча уставился на меня.

- Иргенсон, тебе не кажется, что пахнет вареным мясом? - задал я ему контрольный вопрос.

- Нет, не чувствую, - не моргнув преданными глазами, смотрел на меня сигнальщик.

Ну, не может мне показаться, когда вот он запах стоит в ходовой рубке. Я спустился в тамбур переходника и потрогал замок, который тут же раскрылся. Оказывается, он просто висел для обмана и не был закрыт ключом. Вытащив замок из пробоя, я открыл люк камбуза. В лицо пахнуло теплым воздухом, ароматизирующим варевом. Внутри камбуза под трапом стоял по стойке смирно и виновато прятал свои черные хитрые глазки кок - старший матрос Хакимов.

- Та-а-к! Хакимов! Ты чего тут делаешь? - нарочито недоумевая, спросил я у растерянного маленького и черного, как вороненок, поваренка. Я сбежал вниз по трапу в этот теплый наполненный паром и запахами корабельный закуток. Здесь к приятным запахам пищи добавлялся еще и тяжелый запах крысиного помета вперемежку с сальными запахами грязной посуды. На электрической камбузной плите стоял бачок, в котором вовсю бурлила кипящая вода, и варился приличный шмат мяса.

- Хакимов, кто тебе дал команду готовить эту жратву среди ночи? - задал я вопрос, который, естественно, остался без ответа.

Выдавать своих товарищей на флоте не принято, Хакимов это тоже очень хорошо усвоил - два года уже прослужил на корабле.

- Доваришь до конца, принесешь бачок с мясом на ГКП. Все понял? - на всякий случай уточнил я у Хакимова, а вдруг татарин не поймет русский язык.

Я запросил акустиков, кто там стоит на вахте. Старшина 1 статьи Митюгов стоял на страже подводного мира. Запросил машинное отделение, а там обеспечивает дизельный покой корабля мордатый красавец и командир отделения мотористов по совместительству старшина 1 статьи Швец. Сплошная старшинская вахта. Вот и все мне стало ясно: сегодня на вахте везде сидят годки, а годок по ночам пожрать совсем не прочь. Когда стеснительный кок принес бачок с готовым мясом, то он буквально прятал от меня свои глаза. Он наклонял свою черную, как сама ночь, головенку вперед и при всем желании невозможно было увидеть его такие же черные глазки. Я понял, что матросу действительно стыдно.

- Ладно. Что ты, как девочка, все стесняешься. Воровать у своего экипажа не постеснялся, а тут совесть заговорила. Ты понимаешь, что это и есть настоящее воровство. Воровал-то именно ты, а жрать бы стали все остальные. Мало ли чего тебя годки попросят, а ключи от морозилки у тебя ведь у одного. Разделишь поровну на 6 человек, и с хлебом отдашь всем, кто на вахтах стоит. Есть вопросы? - как только мог, пытался я совестить и воспитывать матроса.

С кока взятки гладки, разве он может отказать, когда такие мордовороты, как Вася Швец или Иргенсон, ласково заглядывая в глаза, попросит его что- нибудь сварганить покушать, на ночь глядя.

Хакимов облегченно вздохнул и помчался исполнять команду. Хоть и понемногу, но мяса досталось всей вахте, а так бы все сожрали Митюгов, Швец, Иргенсон.

- Товарищ лейтенант, три рыбака заходят в ворота. Давайте свеженькой рыбки у них попросим, - предложил очередную провокацию Иргенсон.

- Как это... Попросим? Что они вот так просто за красивые глаза тебе рыбы отвалят? - не совсем понял я план только что прожевавшего мясо сигнальщика.

- Вы им только пару сигнальных ракет дайте и никаких вопросов, - продолжал свою продовольственную мысль Иргенсон.

- Ну, давай, посемафорь рыбачку, - согласился я с неожиданным планом пополнения продовольственных запасов.

Иргенсон деловито включил сигнальный прожектор, навел на ближайший СРТ свой агрегат и защелкал шторками одну только фразу: 'Подойти к борту'.

Маленький, но шустрый, траулер быстро развернулся в нашу сторону и, пыхтя своим дизелем, подрулил к нашему правому борту.

- Мужики, свежей рыбкой не поделитесь? - стараясь как можно потише, спросил я у рыбаков по громкоговорящей связи.

Сигнальщик спустил за борт кранец, к которому в наш борт ткнулся рыбачек. Рыбаки перебросили нам на борт два больших деревянных ящика с треской, а я отдал им две сигнальных ракеты. В считанные доли минуты ченч был завершен и они помахали нам руками, и тут же отвалили от нашего борта.

На завтрак весь экипаж уписывал за обе щеки свежую жареную треску с пшенной кашей и всего-то за две сигнальные ракеты, которые для корабля ровным счетом ничего не стоили.

А с утра задул и засвистел осенний настоящий балтийский ветер, хотя осень по календарю начиналась только завтра. Корабль стало немного покачивать и под эту плавную качку спалось после вахты хорошо.

- Владимир Викторович! Вставай! - тормошил меня командир за плечо.

- Сгоняй на дежурном катере в базу, отправь и забери нашу почту.

Несмотря на сильный ветер к борту подошел дежурный катер, и нужно было пользоваться такой редкой возможностью: когда он еще подойдет в такую погоду.

Катер уже стоял у борта и, не заглушая свой движок, ждал меня, где уж тут завтракать и бриться.

- В дивизионе не светись. Забери почту и при первой же возможности возвращайся на корабль, - инструктировал меня Кличугин, пока я впопыхах спросонья одевался.

Катер прилично подбрасывало на волне, и мы залитые водой по самый мостик кое-как добрались до 60 причала.

Как исполнительный воин я отправил корабельную почту на нашем почтовом отделении в Зимней гавани и забрал газеты и письма для нашего корабля. Ровно через полчаса я был уже на причале у дежурного катера. Пожилой мичман при мне запросил у оперативного ОВРа добро на выход в аванпорт, но получил отлуп.

- Не дают добро по погоде, ветер 15 метров. Сказали ждать улучшения.

Это как минимум часа 4 будем стоять. Так что вы, товарищ лейтенант, зря тут будете торчать. Сгоняйте домой, а через три часа подходите, - посоветовал мне бывалый мичман-командир катера.

Не буду же я объяснять мичману, что мне некуда идти, и что у меня нет пока никакого дома. Хотелось спать, и голод в желудке взывал к моей совести, а холодный ветер и вовсе не добавлял комфорта и уюта. Куда податься бедному лейтенанту?!

Только здесь, сидя в вонючей и прокуренной до основания деревянной будке дежурного по катерам, до меня дошла тоскливая мысль, что мне и податься-то в этом городе некуда. Никто и нигде меня не ждет и никому я тут не нужен.

Кабаков в Лиепае приличных было полно: 'Юра', 'Лиепая', 'Лива', 'Банга', 'Кайя', где можно было вкусно поесть и не только... Но денег в кармане было чуть больше 1 рубля, а получка должна состояться только через две недели.

Поехал в город. Здесь, в центре долго бродил по роскошным этажам 3-х этажного магазина 'Курземе'. Здесь все было необычайно красиво и как-то все не по-русски аккуратно. Множество всяких красивых сувениров из янтаря и прочих безделушек, которых я раньше не видывал в наших магазинах.


'Курземе' и сегодня остается 'Kurzеmе'

А на первом этаже, в гастрономическом отделе витрины ломились от множества рыбьих лаптей, сортов колбас и прочих колбасок, мясных изделий латышского производства.

Только глазами и оставалось пожирать эти яства и сглатывать голодную слюну, а на деле пришлось довольствоваться только чашечкой кофе и двумя бисквитными полосками в буфете этого магазина.

Нужно было нещадно убивать свободное время, и я отправился в ближайший кинотеатр 'Узварас'. Там шел мексиканский фильм с интригующим названием 'Дикое сердце'.

Сидя в тепле и темноте малолюдного зрительного зала, мне было уже совсем не до горячих пуэрто-риканских контрабандистов, творивших свои противозаконные действия. Уронив голову на собственный расстегнутый прорезиненный форменный плащ, я спал самым безобидным образом и только сквозь сон обрывками кое-что воспринимал из бушующих любовных страстей, разворачивающихся на экране.

Вот уж придумали офицерский плащ, который вместо подкладки с внутренней стороны темнел обычной, но только тонкой резиной, которая вдобавок у нового плаща была обильно посыпана тальком. Ладно, на осеннем ветру, где тебя обтекает воздух и хоть как-то выдувает из-под плаща застоявшиеся пары, а здесь, в помещении тело, дышащее в такой воздухонепроницаемой шкуре, потело, как на последнем издыхании, а все это впитывалось в одежду. Ходячая парилка - лучше не скажешь. На причал к дежурному катеру я подошел вовремя. Ветер несколько стих и оперативный дал разрешение на выход в аванпорт.

Когда пляшущий свой безудержный на волне канкан катер подходил к борту корабля, то встречать меня с кипой газет и письмами выстроилась большая половина экипажа. Матросы с уважением смотрели на меня, словно это не катер, а я сам вплавь доставил им письма из дома и свежие газеты.

Были письма и для меня, целых два от моей далекой жены.

Только в субботу 4 сентября нас сменил на брандвахте тральщик, его тоже не выпустили по погоде, и нам пришлось дежурить у ворот аванпорта еще целые сутки.

Суббота есть суббота, и офицеры все без исключения отчаянно рванули по домам. Кличугин наплевал на все условности и оставил впервые меня старшим на корабле. Все равно я снова заступил в дежурство по ПВО и сход с корабля задерживался мне еще на неделю. Чтобы я не скучал в одиночестве, он оставил на корабле со мной старшину турбомоторной команды Берендяева.

Юрка Берендяев простой мордатый и крепкий, как медведь, тамбовский парень был на два года старше меня. Это был один из последних могикан- сверхсрочников, который донашивал на своих плечах главстаршинские лычки и ждал присвоения мичмана.

Но, у него, в отличие от меня, уже была семья и двухкомнатная секция в общей квартире в Военном городке. У нас с ним как-то запросто сложились обычные отношения, и мы общались с ним на равных. Чем-то он мне здорово напоминал моего училищного друга Генку Шкирина. Ну, внешне у них многое совпадало, кроме недостатков.

Был у него один серьезный недостаток: если где-то почуял запах спиртного, то он мимо никогда пройти не мог и обязательно должен был прихватить этот запах с собой, что, естественно, сказывалось на служебной карьере и домашней обстановке. На его простецкой, но очень выразительной с налетом грусти, мордуленции можно было всегда прочитать, сколько и чего он злоупотребил, вот только где он это раздобыл - никак не значилось. Именно из этих мест он не редко приносил на себе кроме запаха и следы асфальтовой болезни, а реже фингалы под глазами, поставленные чьей-то опытной рукой.

Я в воспитатели к нему не набивался, и все такие личные вопросы решал его начальник командир БЧ-5 - Витвицкий. Тот боролся за своего старшину всеми доступными для воспитателя способами дисциплинарной практики, но упрямый Берендяев все равно оставлял за собой свое последнее слово и дело.

А поздно вечером ко мне на корабль в гости пришел Санька Нечаев. Ему дали выходной, но деваться в городе тоже было некуда, поэтому он решил заночевать у меня в каюте.

- Это тебе уже столько писем Тамара прислала? - удивлялся Нечаев, когда вошел в каюту и увидел на моей полочке над столом целую стопку писем.

- Везет же тебе, а я только одно за все время получил.

- Ну, так мне жена пишет и родители. Женись и тебе будет твоя Тамара чаще писать, - шутя, ответил я, но оказалось, что попал точно по адресу.

- Мы с Томушкой тоже решили пожениться. Когда корабль выйдет из ремонта, меня Попов обещал отпустить на свадьбу, но это будет где-то в январе. Вот сейчас нужно срочно хороший материал на свадебное платье купить.

Санькина невеста училась в Горьком в университете на последнем курсе физмата. А в Горький особо не налетаешься, так как летать нужно было с пересадкой в Питере или Москве.

Втроем мы сидели и попивали флотский чаек с печением в кают-компании, смотрели телевизор.

Санька делился своими впечатлениями о непростом ходе ремонта своего корабля и рассказывал о порядках на СРЗ-29 в 'Тосмаре'. Мрачноватым по его рассказам мне показалось такое мероприятие в жизни корабля.

Полгода стоять у стенки завода в ремонте это такая тоска и убожество. Личный состав в такой обстановке расхолаживается до стадии анархии и от них только и жди каких-нибудь фокусов.

Уже с утра, как только начинался рабочий день, работяги прибегают в каюту командира и вместо ударной работы на военном объекте, упрашивают плеснуть шилом на горящие с похмела трубы организма. Как они работают в таком взлохмаченном состоянии, Нечаев не мог понять, но удивительно - они работали. Правда задача у них на этот рабочий день возникала после опохмелки своеобразная: где что можно стибрить и продать за спирт.

Через КПП завода вохровки пропускали с портфелями только офицеров - остальных шмонали по полной программе. Чуть что, вохры доставали свои наганы, которыми были вооружены, и, не стесняясь, палили по мужикам, пытающимся перелезть через забор. А таких лазутчиков было немало, хоть ночью, хоть днем. Матросы тоже ходили в самоходы этим кратчайшим путем.

- Сань, ко мне жена должна на несколько дней приехать на ноябрьские праздники, у них там будет несколько дней свободных. Только вот куда деваться? В гостинице наверно придется жить..., - делился я своими озабоченными планами с Санькой.

- Володя, зачем в гостиницу! Я в октябре ухожу в отпуск и поеду в Кирсанов, под Тамбов к родителям. Оставлю тебе ключи от квартиры, и живите у меня, сколько тебе нужно будет, - вмешался в разговор Берендяев и предложил такую ценную мысль.

- Юра, это так просто - отдашь ключи, а сам уедешь? - недоверчиво переспросил я Берендяева.

- Только печку там сам будешь топить, скоро начнутся похолодания. Дрова есть, в сарайке. Я тебе перед отъездом все покажу, что и где. Так что и не думай про гостиницу..., - убедил меня в этом варианте старшина команды. Вопросы по своей специальности я знал и быстро сдал зачеты с прекрасными результатами своему начальнику по специальности. Был у меня такой начальник - дивизионный минер старший лейтенант Денисюк Серега. Это был тоже наш фрунзак 1969 года выпуска. Высокая и крупногабаритная фигура штабного служивого Сереги в фуражке-грибе, который лихо венчал его верхнюю оконечность овального лица, часто мелькала на кораблях в поисках недостатков по своей части, а чаще простого пристанища в чужой каюте.

А вот вопросы по устройству корабля, корабельных энергосиловых установок и других систем мне пришлось осваивать на практике и по формуляру корабля.

Кличугин достал мне из большого шкафа-сейфа, где хранилась вся секретная документация, формуляр нашего корабля. Здесь были изложены все технические характеристики всех корабельных установок и систем, оружия и вооружения.

Та-а-ки-их гроссбухов мне еще в жизни видеть не доводилось.

Формуляр был не только огромный и толстенный, как древний талмуд, но и неподъемной тяжести. В его обложках были вложены стальные пластины, углы которых проглядывали сквозь местами прорванную темно-коричневую кожу обложки.

- Юрий Авенирович, а зачем в обложках эти стальные пластины вставлены? Чтобы осколками снарядов не пробило книгу? - поинтересовался я у командира.

- И для этого тоже. В случае гибели корабля или попытки его захвата вся эта секретная документация подлежит уничтожению. Ее складывают в брезентовые мешки с грузом - и за борт. А формуляр - самая, можно сказать, ценная книга из всего этого шкафа. Ее можно и просто сбросить в воду, он и так камнем пойдет на дно. Формуляр - это и есть весь секрет нашего корабля, - поделился такой ужасно пессимистичной информацией командир.

'Что же тут особо секретного в этом маленьком игрушечном кораблике', - недоумевал я про себя.

Оказывается, были свои секреты не только в кодах системы опознавания 'свой - чужой', засекречивающей аппаратуре связи и шифровальной машинке, но и в устройстве движителей самого корабля.

7 сентября разведка авиации ВМФ обнаружила перископ иностранной подводной лодки в непосредственной близости от наших территориальных вод в зоне ответственности нашей базы. И пошел враздрай весь Балтийский флот: по тревоге наши два корабля дежурной КПУГ бросили в море, а для поддержки наш МПК-102 тоже отправили следом для усиления на поиск этого невидимого агрессора. Перископ ведь не торчал там из воды в ожидании нашего прибытия.

Нечаев случайно во время тревоги оказался в рубке дежурного по дивизиону, и комдив его отправил в море на одном из кораблей. Не повезло другу, прямо скажем, не вовремя попался на глаза начальникам. Так что не совсем права оказалась флотская пословица: 'Если хочешь жить в уюте, спи всегда в чужой каюте'.

Море, как назло, горбатилось до 4-х баллов, и ветер дул, как в трубе, не порывами, а с какой-то неистовой и постоянной силой. Но тут командование уже не смотрело на погоду - нужно было любой ценой обнаружить и взять контакт с лодкой. Обычно это были подлодки типа 'U' ВМС ФРГ, которые постоянно вели разведку у наших территориальных вод.

Дело было к вечеру и вышли мы в море часов в 19 вдогон уже ушедшим нашим дежурным кораблям.

- КП-5, турбины к запуску! Витвицкий, давай запускай и на номинал выводи, - распорядился командир, когда мы вышли в аванпорт.

Ну вот, еще и под турбинами сейчас двинем, задача ясна - догнать быстрее свои корабли, на которых убыл весь штаб во главе с комдивом. По расписанию я заступил вахтенным офицером в первую смену, и понеслась моя вахта до 24 часов.

Уже приближаясь к Средним воротам аванпорта, я увидел валы волн, разбивающиеся об бетонные волноломы аванпорта и перелетающие через них потоками брызг, и уже только от этого пейзажа у меня засосало под ложечкой. А что же с нами там за воротами сейчас будет...

- Ну! С богом, дорогие товарищи! - рявкнул штурман из своего кресла, когда нос корабля пересек траверз Средних ворот.

Ветра на Балтике почему-то дуют всегда в основном с запада, и на выходе из ворот нас в лоб встречала крутая волна. Корабль постепенно раскачался и его нос проваливался во впадину между соседними волнами, при этом моментально врезаясь в следующий встречный вал. Острый клинок хищного форштевня резал воду на два огромных веера, и своими скулами отбрасывал ее вверх и в стороны, не позволяя упругой волне вскинуть корабль на свой крутой гребень и развалить его пополам. Эти веера разлетались на ветру, обдавая бак своими мощными потоками, а корабельный мостик ливнем брызг.

Палубные отверстия цепных клюзов на баке превратились в огромные ноздри корабельного носа, из которых вода с хрюканьем двумя фонтанами пенистых соплей взлетала над палубой и поливала надстройку. Эта самая килевая качка - настолько неприятная качель, что постепенно наши бойцы стали затихать и прятаться каждый по своим заветным шхерам и щелям, а некоторые из них просто выходить из облика человеческого. Даже до мостика доносились звуки невероятных тамтамов, это грохотали и катались по замкнутому пространству камбузного помещения бачки и посуда. Пришлось дать команду по кораблю, чтобы еще раз проверили и закрепили все корабельное имущество по-штормовому.

Поиск подводной лодки 'по вызову' подразумевает, что точка обнаружения подводной лодки, то есть широта и долгота, которую нам дали для начала, за время подскока к району поиска уже превращается из точки обнаружения в настоящий простор района поиска размером, примерно 20х20 миль. Лодка ведь не стоит на месте и равновероятно может находиться в любой точке этого уже огромного подводного пространства. Вот и приходиться обследовать этот район своими гидроакустическими станциями на поисковой скорости 14 узлов в надежде хоть случайно зацепить с ней контакт.

А район тем временем увеличивается, так как лодка тоже движется, пока мы ее ищем. В результате вероятность обнаружения лодки тремя кораблями в таком районе настолько мизерна, что надеяться приходится только на чудо и на авось. Сравнивать эту операцию с поиском иголки в стогу сена можно только в первом приближении.


Почти зарылись в набежавшую волну

Там иголка лежит и ждет, когда ее отыщут. А здесь на лодке тоже сидят мужики, сделанные не пальцами, и они лелеют только одну цель - не попасть в расставленный капкан, а уж тут все средства хороши, только что атаковать друг друга нельзя.


Ходовой мостик нашей поисковой единицы, хоть она и шла в строю фронта, но был открыт всем ветрам и продувался нещадно. Если спереди он прикрывался стеклянным обрамлением окон, а сверху стальным листом крыши, то боковые заграждения мостика состояли из леерных стоек, на которые были натянуты самые обыкновенные брезентовые обвесы. Ветер трепал обвесы ходового мостика и просто свистел, обтекая мачту и надстройку. Единственное, что здесь хватало в избытке, так это свежего морского воздуха.

Корабль по своей длине оказался соизмерим с длиной морской волны, гонимой ветром, и поэтому, когда он, взобравшись на нее, нежно сваливался с гребня вниз, то тут же врезался носом в следующую. Содрогаясь от ударов этой мощной преграды на своем пути, нос корабля зарывался в пучину волны, а вода перекатывалась через бак огромными потоками, которые неслись на надстройку и дальше, обтекая ее, на шкафут. При этом корма безобразно задиралась вверх, но поскольку винты находились в трубах гидромоторов, то и не было слышно повизгивания оголенных от воды винтов.

Это про тот самый настоящий слеминг (тяжелые удары корпуса о воду при неблагоприятной встрече с крупными гребнями штормовых волн, которые могут стать причиной срыва с фундаментов корабельных механизмов) у обычных кораблей.

Корабль стонал и трещал, словно живое бессловесное существо, на волне от зверских перегрузок на сжатие и растяжение металла корпуса, что невольно заставляло с тревогой прислушиваться к этим корабельным вздохам. Я со страхом посматривал на свою носовую РБУшку, которую нещадно полоскала морская вода и выливалась потоками из ее направляющих. Да уж, тут тебе не крейсер, где можно сбежать на мидель-шпангоут и сидеть там, почти не ощущая килевой качки. Тут и сам мидель-шпангоут со всеми своими метацентрами прыгают и скачут на волне вместе с кораблем, как бешенные.

Если раньше при царе Горохе эсминцы обзывались 'собачками' и жизнь на них была собачьей, то как же обозвать сейчас наши противолодочные лайбы и с чем сравнить жизнь на них. Одно слово - не крейсера. Мы вписались в общий поисковый строй группы, и теперь было легче. Слушай и выполняй коварные замыслы батьки Михневича, которые по ВПСу (выносной пост связи) тут же передавал его надежный заместитель в противолодочных вопросах - Денисюк. Короче ПУГ управлялась Михневичем, но голосом Денисюка.

Голова от нудной скачки вверх-вниз начала тяжелеть, а к горлу постепенно подкатывался ужин. Огромная и тяжеленная телефонная трубка выносного поста связи, которой приходилось пользоваться для связи с кораблями и репетовать команды Денисюка, поступающие с флагманского корабля, становилась неподъемной тяжестью в ослабших руках.

А Серега знай себе орет в трубу:

- Гюйс раздел 220, раздел 30, буки - буки... Э-оборотное раздел вопрос?

- Исполняю буки-буки, Э-оборотное до половины, - отвечал я уже задолбавшему руководителю, пытающемуся выровнять наш поисковый строй. Как только становилось уже совсем невмоготу, и я чувствовал, что сейчас меня начнет выворачивать наизнанку, я выставлял свою голову навстречу тугому потоку ветра за обвес мостика и, открыв рот, ловил его свежесть. Несколько минут такого сквозняка через рот и постепенно отступало это липкое чувство потери контроля над собой.

Кличугин искоса посматривал на мои воздушные процедуры со сквозняком и, чтобы отвлечь меня от этого мрачного состояния, посоветовал:

- Сгоняй в машинное отделение, проверь, как там механики вахту несут. В темноте, по шарахающейся под ногами палубе, я под градом брызг забортной воды добежал до люка машинного отделения и с трудом открыл плотно задраенный люк.

В лицо ударило теплое, но ужасно воняющее солярным перегаром амбре, смешанное с грохотом работающих дизелей. Буквально свалившись вниз по вертикальному трапу, я оказался в настоящем аду.

Неимоверный грохот дизелей и вонь полузадымленного пространства, благоухающего выхлопными газами и соляром, буквально забивали человеческий голос. Среди этого дробящего сознание шума, за стеклом кабины управления за пультом, как ни в чем не бывало, восседал Берендяев и удивленно смотрел на меня. На ушах у Юрки были одеты наушники- глушители и он, не слыша моего вопроса, сам кричал мне, пытаясь перекричать работающие движки.

- Что случилось? Ты чего пришел?

- Да просто... Посмотреть, как вы тут выживаете, - орал я в ответ. По маленькому трапу я спустился в само машинное отделение, где во всю мощь своих цилиндров трудились два огромных вечных двигателя. На пайолине у правого дизеля скорчившись в неудобной позе в грязнущих штанах и замасляной тельняшке, сидел и откровенно дрыхнул старший матрос Иваньков.

Эк его разобрало. Как может нормальный человек спать в таком адском чистилище!?

Я слегка шевельнул ногой спящее тело, на что Иваньков только очумело открыл глаза и продолжал сидеть на полу, явно мало соображая, что к чему. - Ты, тут живой? - проорал я ему в ухо.

- ? - он только показал мне оттопыренный вверх большой палец и кивнул головой.

Всего-то каких-то пять минут в этом кромешном механическом аду, и я понял, что я сейчас умру от этого жаркого грохота и нехватки кислорода. Толкаясь ватными руками и ногами о перекладины трапа, я неуклюжей ящеркой выполз и вывалился из люка на палубу, именно в этот момент меня начало выворачивать горечью, перемешанной с солярной гадостью.

В полной темноте стесняться было некого и я, рискуя свалиться за борт, откровенно блевал за борт в проносившуюся мимо борта черную воду, вспененную корпусом корабля.

'Ух! Е... Ужас! Ну, маслопупы! Как они в таком говне дышат и сидят на вахте по 4 часа. Чтоб я еще раз туда спустился...', - проносились в голове сплошные междометия.

С этого самого служебного момента я и зауважал наших маслопупов за их тяжкий труд и суровые условия службы. Поэтому командиру я доложил, что вахта в машинном отделении несется по всем правилам корабельного расписания.

В кромешной темноте корабли утюжили район поиска, нещадно выбивая моторесурс дизелей и иногда перемигиваясь меж собой сигнальными прожекторами, передавая семафоры друг другу. Даже у меня невольно возникал вопрос: 'Долго мы еще так будем месить воду своими винтами, и кувыркаться в этой кутерьме волн и ветра?'.

Наконец-то на часах натикало 23.50. и на смену пришел Самойлов. Валя тоже выглядел не совсем свежим, но опыт, приобретенный в течение двух лет на корабле, все-таки сказывался на его поведении и он держался молодцом. Побережный, тот тоже по его внешнему виду, не поддавался качке, и, восседая в своем штурманском кресле в ходовой рубке у стола автопрокладчика, кемарил в такт качке, пока не приходило время поворота на новый курс. Тут он должен был прочертить на планшете и на карте новую линию нашего пути и мог снова погрузиться в дремоту.

- Эй, там, на вахте! - издеваясь, покрикивал он нам. - Толкните меня, когда ляжем на курс 310.

Я как мог, едва сдерживая позывы морской болезни, обрисовал сменщику расположение кораблей в поисковом строю, режимы работы дизелей, наш курс и скорость, передал брезентовую сумку с секретными документами. Как только командир дал добро сменяться с вахты, я, что оставалось сил, рванул с мостика по трапам в спасительный офицерский гальюн.

Даже не закрывая за собой двери, я стоял в г-образной позе над унитазом, и меня несло по полной программе. Рвало до того, что из моих внутренностей пошел зеленый желудочный сок. Я про себя проклинал этот ветер и море вместе с ним, на что толчок отвечал мне унылым хрюканьем забортной воды в трубе своей фановой системы.

Когда же море забрало из меня все до последней зелени желчи, появилась страшная слабосилка и липкий пот стал застилать глаза. Перебирая по стенке отсека руками, я ввалился в свою каюту и с трудом вскарабкался на свой второй этаж. Где уж там было раздеваться - на это уже не хватало никаких сил.

Я мгновенно провалился в темноту сна, мной владело полнейшее безразличие, что там творится на мостике и в море, пусть хоть третья мировая война разразится - все равно я с койки больше не встану. С меня уже хватит!

В 4 часа утра меня растолкал рассыльный матрос и сказал, что меня ждут на вахту. Я вскочил и, сидя на койке, упираясь головой в подволок, соображал, но соображал слишком медленно, а тяжесть тела меня снова придавила к подушке, и я вырубился, продолжая свой тяжкий штормовой сон. Только с третьего подхода матросу удалось тряхнуть меня так, что я, наконец, сообразил до конца ужас своего положения.

Опять на вахту! И превозмогая титаническими усилиями свой расслабленный качкой организм, я спрыгнул с койки вниз. По полу каюты в такт крену каталась вода, которая, хлюпая, просачивалась через слабо задраенный иллюминатор, а коврик плавал в этой луже в ритме качки. Но тут было не до воды и умываний - куда там умываться, когда на ногах-то еле стоишь.

Снова перебирая руками по переборке, я преодолел два трапа и выполз на ГКП. Свежий воздух своими целительными потоками омыл мою еще немного теплящуюся душу, и я стал кое-что соображать.

- Валь, прости, я опоздал немного. Ну, никак не мог врубиться в действительность, - откровенно просил прощение я у Валентина, стоящего на мостике.

А общая картина поиска кораблями в районе ничуть даже не изменилась. Все так же все три корабля в строю фронта продолжали усердно молотить воду своими винтами в районе, смещенном на запад еще на 20 миль. Комдив решил, что 'по малинину-буринину' лодка не могла пойти в сторону наших территориальных вод и поиски нужно продолжать в более мористом районе.

Сейчас бы сюда тройку вертолетов с ПКР 'Ленинград' со своими опускаемыми ГАС, и все проблемы поиска были б решены. Но вертолетов в нашей базе в противолодочном варианте пока не существовало, и об этом можно было только мечтать.


Противолодочный самолет Бе-12

Ветер за ночь несколько потерял свою силу и ослабел, но море по инерции продолжало свой танец волн, пытаясь до конца разобраться с нашими упрямыми кораблями.

С рассветом нам на помощь с косы Балтийска прилетел противолодочный самолет-амфибия Бе-12. Он пролетел над нашим строем и, взяв ориентир от флагманского корабля, полетел выставлять свои радиогидроакустические буи вдоль западной границы нашего района. Достоинством этого самолета было то, что он мог садиться на воду и взлетать не с взлетной полосы, а прямо с воды.

Когда я увидел это чудо 20 века совсем близко над нашей палубой, то мне показалось, что это какая-то несусветная каракатица барражирует над нами. Вид у него действительно был скорее похож на фантастическую утку шарового цвета с белым клювом и таким же белым копчиком хвоста. Однако в этом самом копчике и находился аэромагнитометр АПМ- 60, который позволял самолету производить поиск подводной лодки по изменению магнитного поля Земли, свидетельствующему о нахождении металлических предметов под водой.

Ширина полосы поиска составляла порядка 700 метров. При обнаружении магнитной аномалии на самописце магнетометра появлялась, как говорят летчики, 'отписка'. А запас 36-ти радиогидроакустических буев позволял ему производить постановки и контроль за выставленными буями, которые при обнаружении шумов подводной лодки выдавали самолету пеленг на цель.

Бе-12 в течение 3-х часов, летая на высоте 100-200 метров, производил поиск лодки в западной части района вдоль барьера из 10 буев, выставленных им по указанию комдива, а мы продолжали поиск в своем районе. Таким образом, с помощью этого неказистого с виду самолета размер района поиска удалось увеличить втрое.


Есть о чем призадуматься...

Только вечером мы получили команду Михневича прекратить поиск и в строю кильватера следовать в базу. Ни контактов нашими подкильными ГАС, ни отписок на аэромагнитометре Бе-12 не было, ни один выставленный буй самолетом так и не сработал.

Получилось, что зря мы старались, напрасно выбивая моторесурс своих дизелей, и мучаясь в такую свежую погоду. А цена каждого буя, сброшенного с самолета, примерно равнялась цене цветного телевизора, которые в то время только стали появляться в промышленном исполнении. В 01.00. ночи уже 9 сентября мы вошли в аванпорт, но к причалу из- за ветра нас не пустили и мы всю ночь до рассвета стояли в аванпорту на якоре.

На Кличугина после такой поисковой операции было жалко смотреть. Практически все это время он не сходил с мостика и не спал, под глазами от усталости появились темные круги, и весь он как-то осунулся.

Как только встали на якорь, он ушел отсыпаться в свою каюту.

'Ничего, отосплюсь! Я скоро иду в отпуск. Там и отосплюсь, как следует', - выдал командир свою мечту.

Вопросы по устройству корабля и энергосиловым установкам нужно было сдавать не нашему корабельному механику Витвицкому, а дивизионному механику капитану 3 ранга Кожухарю Владимиру Давыдовичу.

Этого делового и эрудированного товарища я почему-то поначалу побаивался, уж больно неординарной личностью был этот человек на нашем дивизионе.

На службу по утрам он единственный из офицеров дивизиона, лихо шурша шинами по бетонке, подкатывал на своем маленьком горбатом 'Запорожце' салатного цвета.

'Запорожец' был маленький и похожий на большого лупоглазого майского жука на колесах, но водитель в нем восседал с гордо поднятой головой и без фуражки. Огромная красивая фуражка обычно лежала без дела у заднего стекла, поскольку, если бы Кожухарь рискнул в ней сесть за руль, то он бы не смог поместится в крохотном салоне своей машинешки.


Кожухарь Владимир Давыдович

Владимир Давыдович имел броскую внешность и обладал проницательным взглядом больших карих навыкате глаз, что, скорее всего, свидетельствовало о его еврейской национальности. Но он относился уже к культивированным советской средой евреям, которые поняли, что по нынешнему времени еврейский облик вовсе не к чему. Так как во флотской среде этим лицам, как бы случайно, оказывалось пренебрежение и это не позволяло достичь высоких эполет и должностей большего полета.

Никто открыто не заявлял о каком-то антисемитизме, но эти запреты происходили сами собой и продолжались сами собой. Поэтому Давыдович явно косил под выходца из Винницы или Жмеринки, там не поймешь, кто хохол, а кто еврей, настолько все перемешались.

Оказалось, что Владимир Давыдович был весьма известной личностью не только в нашем дивизионе, но и по всей Лиепае своей любвеобильностью и жарким пристрастием к красивым женщинам.

В августе месяце в местной газете 'Коммунист', которая являлась органом городского комитета КПСС, появился гнусный фельетон под названием 'Дон-Жуан на 'Запорожце' и касался он только личности нашего механика. Начинался он примерно так: 'Солнечным воскресным днем по местному пляжу, заваленному обнаженными телами отдыхающих трудящихся, медленной, но уверенной походкой охотника, продвигался Владимир Давыдович Кожухарь в поисках своей очередной жертвы...'. И дальше какой- то придурок расписывал в красках все подвиги нашего уважаемого механика на поприще жизненных приключений с женским полом. Ну, куда от них денешься, от дам, без которых даже немыслима нормальная человеческая жизнь.

Дивизионный механик относился к весьма влюбчивым натурам в личной жизни, за что постоянно страдал от этого по партийной линии. Ну, а раз по партийной дела не шли, то и по служебной лестнице тоже не все всегда удавались.

Он был женат третий раз и уже дважды исключался из рядов КПСС и даже понижался в воинском звании на одну ступень.

Кожухарь поступал поистине по-рыцарски в отношении своих бывших супруг. Он уходил из своих семей голым и босым, все нажитое непосильным флотским трудом оставляя в семье, и начинал строить свое новое семейное гнездо практически с нуля. Правда, при этом он уже заранее знал свой новый запланированный аэродром, в ангаре которого он мог разместить свой походный чемодан и домашние тапочки, уходя утром на службу. Откуда вот только проницательная партийная организация своевременно узнавала о резких изменениях в семейном положении своего члена? Ну, ведь явно не из покаянных заявлений от самого партийца. Понятно, что ветер перемен явно дул даже не со стороны Михневича и Артамонова... Самим членам партийной организации было абсолютно безразлично, на каком запасном аэродроме стоит сегодня чемодан Кожухаря. Инициативные порывы исходили откуда-то с верхних этажей политотдела вмб, а тамошний моральный ветер мог снести на своем пути все. Не таких ломали. И фельетон и эти поклепы на нашего механика появлялись по причине страшной мести бывших жен - это самый разрушительный смерч, который усиливался политработниками. Я так думаю.

Поэтому партийная общественность практически мгновенно реагировала на новое семейное положение своего добросовестного члена КПСС, который ежемесячно исправно платил не менее 12 рублей в месяц в партийную казну и отбирала у Кожухаря высокое звание коммуниста вместе с пурпурной книжицей с профилем Ильича, где была учтена вся помощь партии в денежном выражении. Формулировка во всех случаях была лаконичной и стандартной 'за низкие моральные качества'.

Но, Владимир Давыдович, в очередной раз лишившись партийного билета, даже не помышлял об использовании по назначению своего табельного ПМа, который пылился в стальном сейфе дежурного по дивизиону. Он затихал и постепенно набирался недостающих моральных качеств в новой семье. Партийная организация дивизиона тоже страдала вместе с ним и вынуждена была принимать суровые меры по воспитанию строителя коммунизма, отчаянно запутавшегося в своих красивых подругах. Раз развелся с женой, значит, есть повод исключать из членов организации на неопределенный срок. Но новая счастливая женитьба Давыдовича и временное затишье в амурных делах - есть повод восстановить в членах КПСС.

И, невзирая на все эти материальные многосемейные трудности, у него нашлись деньги, чтобы купить скромную и маленькую машинку под названием 'Запорожец'.

Если бы я вдруг описал портрет и жизнедеятельность этого человека под другим именем и фамилией, то мне бы никто и никогда не поверил в том, что в Лиепае существовал такой другой прототип. Все бы мгновенно узнали личность Владимира Давыдовича и стали мне пенять за извращение и подтасовку фактов флотской действительности. Поэтому, я так думаю, что Кожухарь даже не имеет права обижаться на меня. Что было, то было. Должность дивизионного механика оценивалась по штатному расписанию воинским званием 'капитан 3 ранга'. На уровне начальника штаба, так как все остальные должности были каплейские. Важность персоны Владимира Давыдовича среди всех дивизионных специалистов объясняется очень просто.

Малые противолодочные корабли нашего дивизиона должны выполнять свои задачи поиска, слежения и уничтожения подводных лодок только на ходу, а не стоя у причальной стенки. Если корабль не может дать ход и оторваться от причала - кому нужен такой противолодочный корабль. Поэтому и первая задача в дивизионе негласная, разумеется, сводилась к тому, чтобы корабль в любом состоянии остальной мат. части, любой ценой вытолкать за пределы Зимней гавани. Пусть у него не работает половина вооружения, но только не дизеля и гидроакустическая станция. Иначе это бревно.

А выпихнули корабль в море, и все облегченно вздохнули. А там, в море ведь все может случиться: и акустика может выйти из строя или еще чего может сломаться.

Поэтому при любом выходе корабля в море все начальники с надеждой и тревогой смотрели в рот механику и ждали, что произнесет этот бог движения. Не дай бог ему сказать 'Хода не будет. Пара нет, весь пар в гудок вышел'.

Ну, а если вдруг все-таки звучала эта сакраментальная механическая фраза..., то тут поднимался такой переполох в поисках крайнего лица, что об механика хором и поодиночке вытирали ноги все, кто только что надеялся на чудо.

А вообще мне Кожухарь нравился. За что же можно пенять человека, а тем более яркого флотского служивого, который любит и уважает красоту наших женщин и желает не существовать в браке, а пользоваться окружением и небесными дарами природы. Он был один из дивизионных специалистов, кто носил настоящую шитую флотскую фуражку, фуражку из кастора с настоящим шитым козырьком и всегда выглядел элегантно одетым, несмотря на намечающийся животик и грязную работу механика.

Владимир Давыдович всегда держался осанисто, словно член корреспондент Академии механических наук, случайно оказавшийся среди механических недоучек и дилетантов. Уж в чем в чем, а в наших дизелях и турбинах он разбирался как в своем 'Запорожце'.

Вид, один только вид красивой флотской фуражки на голове у офицера о многом говорит сам за себя о своем хозяине. Кожухарь всегда был настоящим оптимистом и на любой жизненный случай у него был в запасе анекдот, особенно часто он рассказывал анекдоты, где героями были евреи. Этакую страсть к персонажам своих басен он никак не объяснял, а мы у него о том и не расспрашивали.

При всей частой похабности анекдотов они звучали из его уст настолько интеллигентно, а само содержание пересказывалось так умело, что отбросы сквернословия нашего русского языка воспринимались как само собой разумеющееся и не отличались своей сальностью.

Первый анекдот, услышанный мной за обеденным столом в компании с Кожухарем, я запомнил и по сей день.

Конечно этот Кожухаревский анекдот - детский лепет в современном анекдотическом искусстве, но я ведь его не для конкурса здесь привожу. К тому же он был рассказан в присутствии вестового матроса Якуничева, который молча слушал этот анекдот и, бултыхая тарелками в тазике, мыл посуду.

- Доктор! Что со мной? Неужели я беременный!? - встревожено обращается к врачу на приеме интеллигентного вида мужичок в благородном пенсне.

- Да! - изумленно констатирует врач после осмотра своего странного пациента. - Припомните, пожалуйста, как и с чего у вас это началось? Тот долго и мучительно морщил свой лоб и, задумчиво пожимая плечами и состроив печальную гримасу, наконец, неуверенно произнес:

- По-моему, началось все с того, что полгода назад я впервые помыл жене посуду...

По такому торжественному случаю в истории нашего корабля, которым явилась сдача моего последнего зачета дивизионному механику, командир великодушно предоставил Кожухарю свою каюту, как последний плацдарм для моей битвы за допуск в настоящие лейтенанты. Поэтому зачет ему я сдавал в каюте командира за не накрытым столом, но один на один. Про накрытые столы и то, что такое практикуется во флотской практике и прочие хитрости, я узнал немного позднее, а пока я долго мучался с Владимиром Давыдовичем на сухую.

Я выложил Кожухарю на этот стол все свои скромные знания по энергосиловым установкам, при этом он меня внимательно слушал и ни разу не перебивал.

Корпус корабля являлся ярким примером обводов типа 'двойного клина', толщина стального листа обшивки борта составляла всего лишь 7 мм. На корабле были установлены два дизеля типа М-504 с мощностью по 3300 лошадиных сил каждый. Две газотурбокомпрессорные установки с авиационными турбинами Д-2, работающими на дизельном топливе, для чего у них были переделаны форсунки подачи топлива. Каждая турбина имела мощность по 15000 лошадей. Для такого малого кораблика это были сумасшедшие мощности.

Запас дизельного топлива в 6-ти цистернах составлял 105 тонн соляра. Имелись два дизель-генератора для автономного питания корабельных систем вооружения и технических средств, каждый по 40 квт мощности. Вспомогательный котел КВА-0,5 для бытовых нужд личного состава, запас котельной воды 5 тонн.

Я выложил экзаменатору все 104 корабельных шпангоута набора корпуса корабля и что из механизмов на каком шпангоуте находится. Я не забыл доложить про эжекторные водоотливные насосы и мотопомпу, и даже водопогружные насосы не забыл с их производительностью.


Малый противолодочный корабль проекта 204

А когда я слегка поплыл в своих познаниях и неосторожно ляпнул, что турбина работает через редуктор на валолинии винтов, тут Владимир Давыдович явно ожил.

- Как? И на что там, работает турбина? - хитро сощурился Кожухарь, наводя на меня фокус своих морских бинокуляров навыкате.

- Ротор турбины работает на редуктор, а через него вращение передается на валолинию винта, - не моргнув все еще наглым курсантским глазом, рассказывал я свои небылицы.

Глаза у механика значительно увеличились в размерах, хотя они у него и так-то были большими без удивлений, и он остановил меня:

- Скорость вращения ротора турбины при ее огромной массе свыше 15000 оборотов в минуту. И как ты себе представляешь работу редуктора на таких бешеных скоростях? А про ОСК ты слышал что-нибудь?

- Слышал. Это отдельно стоящий компрессор, который подает воздух низкого давления в гидромоторы. За счет этого создается дополнительная реактивная тяга, и скорость хода возрастает до 38 узлов при работе дизелей на полном ходу и турбин на номинальном режиме.

- Ну, ты почти все знаешь! Но только турбины и работают не на вал, а на отдельно стоящий компрессор, который создает огромный запас воздуха для подачи в гидромотор, - начал вносить свои весомые поправки в мой доклад Кожухарь.

- Этот корабль проектировала некая мадам-главный конструктор на Зеленодольском заводе в Татарии. Корабль получился высокоскоростной за счет применения суперкавитирующих винтов, работающих в гидромоторе с принудительной подачей воздуха в область их действия. Такому кораблю не страшны кратковременные оголения винтов при перепрыгивании с одной штормовой волны на другую.

- Запас топлива только маловат, потому как турбины жрут соляр по 8 тонн в час при работе на номинальном режиме. 10 часов хода и топливо на исходе. Да и дизеля М-504 имеют ограниченный моторесурс, всего до 700 часов. У ваших дизелей осталось моторесурса всего-то по 300 часов. Две недели на ходу и дизеля нужно выгружать с корабля и отправлять на завод на переборку.

А после переборки им больше 300 часов уже никто не даст, - выдавал мне свои знания капитан 3 ранга.

- А как же с таким моторесурсом воевать на море? - теперь уже я пытал своего экзаменатора.

- А вот так и воюем! Выходим в море и бродим на одном дизеле, потом на другом. На одних турбинах иногда ходим. Вот так и боремся за каждый сэкономленный час запаса моторесурса. Ход под одними турбинами без дизелей - 14 узлов. У турбин запас моторесурса огромный, поэтому его можно не беречь, но тут опять все упирается в расход топлива.

В конце зачета я уже не понимал, кто кому сдает зачет, потому как больше отвечал на мои вопросы сам Давыдович, а я только слушал и мотал на ус знания опытного механика.

Все зачеты мной были сданы несколько досрочно. И на допуск к обязанностям командира БЧ и на вахтенного офицера, и теперь я всеми приказами был допущен к исполнению своих обязанностей на корабле. Это событие послужило неким особым сигналом для изменений в моей корабельной службе. Теперь офицеры корабля относились ко мне без всяких мелочных подковырок, и я почувствовал, что стал настоящим членом офицерского коллектива корабля.

Ну, а раз полноценный член экипажа значит, и наряды должен нести наравне со всеми. Меня резко начали проворачивать в гарнизонные наряды. То в патруль по городу, то начальником караула на местную гарнизонную гауптвахту, а еще чаще стали ставить дежурным по дивизиону. Забот сразу прибавилось, и я сам на себе ощутил, что не только корабли, но и гарнизонный порядок в городе держится на лейтенантах.

Наступила прохладная прибалтийская осень. А это уже не только дождик моросил, но и начал задувать настоящий балтийский штормовой ветрюган. Была суббота, и сам бог велел поставить меня в патруль по городу. С яркой красной повязкой начальника патруля на левом рукаве шинели и подпоясанный черным ремнем с пистолетом на боку я уверенно чувствовал себя хозяином города. Вместе со своими двумя матросами мы усталым размеренным шагом продвигались по улице Карла Маркса.

Этот район Лиепаи был всегда многолюдным. Здесь кроме множества различных магазинов находились еще и два кинотеатра: 'Узварас' (Победа) и 'Саркана Бака' (Красный маяк) и народ по вечерам устремлялся посмотреть в них новые фильмы.

Немного не доходя до 'Саркана Баки' навстречу мне вдруг в потоке людском вырисовалась фигура коменданта гарнизона подполковника Бондарева.

Маленький и неказистый 'черный подполковник' важной походкой выруливал среди прохожих под ручку со своей мадам в модной черной каракулевой шубке. От этого они очень выгодно гармонировали своим черным цветом и его черными усами.

- Товарищ лейтенант! Там у входа в кинотеатр стоят два пьяных мичмана. Немедленно задержать и доставить ко мне в комендатуру. Вам понятно? - вальяжным тоном приказал он мне, замершему по стойке 'смирно' перед столь важным начальником.

Чего уж тут непонятного, если он даже не сказал у какого кинотеатра эти мичмана стоят. А сам тут же продолжил свой вояж с супругой.

Раз комендант шел по правой стороне улицы, то значит и выполнять задание нужно именно на этой стороне у кинотеатра 'Саркана Бака'. Проще называть бы было 'Красный маяк', но по латышски это звучит именно так. У входа в кинотеатр среди толпы народа, пришедшего отдохнуть в кинотеатре и посмотреть новый фильм, стояли сразу пять пьяных или не вполне трезвых мичманов. Встал вопрос: кого же из этих пяти забирать, а кого миловать?

- Товарищи мичмана! Предъявите ваши документы! - как мог построже начал я выполнять указание коменданта.

Я собрал до кучи все пять удостоверений личности, чтобы уж точно никто из них не рванул от меня бегать по местным кушнырям. Телефон-автомат висел здесь же на стене у входа. Так что весь разговор мой все пятеро внимательно слушали и с нетерпением ожидали его окончание.

- Начальник патруля маршрута №4 лейтенант Дугинец, - представился я дежурному по комендатуре, когда он ответил на мой звонок. - Можно попросить к телефону коменданта.

- Слушаю Бондарев, - послышался довольно-таки приветливый голос в трубке.

- Товарищ подполковник, вас беспокоит начальник патруля лейтенант Дугинец. Здесь у входа в кинотеатр 'Саркана Бака' я задержал пять мичманов и все пьяные. Кого из них доставлять в комендатуру? - задал я свой естественный вопрос начальнику.

Голос в трубке моментально стал совсем неприветливым, и оттуда понеслось.

- Ну, мать вашу... Вы мне тут сейчас всех мичманов в городе переловите и заарестуете. Никого не брать! - резко рубанул он и бросил трубку.

'Да, на хер мне нужны эти ваши мичмана, что мне больше делать нечего!' - в такт коменданту возмущался я своими внутренними понятиями. - 'Какой вопрос - такой и ответ', - промелькнула в голове цитата из анекдота.

Не каждому достается в первом офицерском патруле по городу исполнять волю самого коменданта. Поэтому гора нервного напряжения рухнула с моих плеч на мичманские головы, которые напряженно вслушивались в мой важный для них разговор. Теперь настало мое время воспитывать наш 'золотой песок'.

- Товарищи мичмана! - важно и с апломбом обратился я к этим выпившим гражданам. - Товарищ комендант крайне недоволен вашим внешним видом и вашей совсем не флотской выправкой. Разве можно так надираться?!

Линия налива у советского мичмана должна быть ни в коем случае не выше горла. Чтобы через одну минуту я вас здесь и на моем маршруте больше не наблюдал. Появитесь на глаза - будете ночевать в комендатуре, - как только мог, запугал я мичманов и раздал им их удостоверения.

Мичмана на флоте - это категория особая. Он и не офицер, но и уже не сверхсрочник. 'Золотой песок в буксах коммунизма' так четко подметил кто-то из наших преподавателей в училище еще в 1970 году, когда ввели этот институт мичманов и прапорщиков. Точнее этого определения подобрать, по-моему, невозможно.

Мичмана - это поддержка и опора офицеров в теории, а на практике в жизни эта опора превращалась в сплошную воспитательную работу, нервотрепку и борьбу с этим контингентом за их здоровый и нравственный образ жизни. Пожилой мичман будь он хоть трижды мастер своего военного дела, но он же идет служить в мичмана вовсе не по призванию 'Родину защищать', а скорее из чисто меркантильных интересов. Где-то что-то достать, где-то что-то стырить и унести домой. И так вся служба проходит: до обеда думает и намечает что стырить, а после обеда - как это все незаметно вынести.

В то же время и зарплата, и выслуга идет, так и до пенсии можно дослужиться на теплых складских местах. А служить на кораблях - да, горят они синим огнем эти корабли, пусть на них негры служат.

Ну, а коль приперло идти служить на корабль, то тут тоже свои причины - значит, жизнь вообще не сложилась на берегу, как у людей. Эти кадры смело жалуются командирам на тяготы и лишения воинской службы и при этом всегда ссылаются на постоянную нехватку денег в семье, да и вообще на свое нищенское существование.

Мой старшина минно-торпедной команды мичман Гедзюн Ромуальд Иосифович представлял собой типичного представителя рода мичманов. При его возрасте в 36 лет он скорее напоминал внешним видом грузного мужика, которому далеко за 40, с короткими мощными ногами и здоровенными, но длинными ручищами, которые заканчивались огромными кулачищами. Его крупная голова почти не имела шеи, что вполне компенсировалось большим армянским носом.

Выдающийся горбатый нос и совсем рядом около него хитроватые темные глаза под черными бровями ну, никак не соответствовали его елейно- трескучему голосу с каким-то непонятным акцентом. В итоге получалось, что от польских кровей, текущих в его жилах, в его облике просматривалась только грозная фамилия Гедзюн. Этот портрет в миру носил милое имя- прозвище 'Рома'.

Где его откопал Кличугин и каким калачом сумел заманить с береговой должности на корабль, мне было неизвестно, но знать было бы интересно. Если я давал Роме команду завтра утром провести с матросами на стенке утреннюю физзарядку, то это указание у него приравнивалось к глубокому обмороку.

Если я давал приказание ему, как специалисту 1 класса, провести занятия по специальности в группе торпедистов, то это для него приравнивалось уже к шоку.

Ну, а если же я запрещал Ромуальду сход с корабля домой, как обычно вечером, то это была уже для него полусмерть.

Полнейшая смерть для моего мичмана наступала, если я сажал его за проступки на гауптвахту.

Это объяснялось все очень просто. Время отсидки в сутках на гауптвахте умножалось на ежесуточное морское довольствие и безжалостно вычиталось финансистами из получки. Вот тебе и Ромина смерть, если получка оказывается меньше размером, чем обычно.

Но при всех своих недостатках Гедзюн имел одно сверхположительное качество. За вонючее корабельное шило он мог в складской среде своих мичманов-братанов достать буквально все. Причем все по низкой цене, измеряемой в килограммах, начиная от таких мелочей, как телефонный аппарат, морской кортик, бинокль и до снарядов, бомб и нового торпедного аппарата. Главное чтобы в его руках была 'корабельная валюта'. После сумасбродных морских выходов и дежурств в начале сентября я отпустил Рому на выходной в рабочий день, о котором он долго канючил, и я, скрипя сердце, предоставил ему отдых дома.

А уже во время обеда за столом в кают-компании командир поведал целую историю.

- Владимир Викторович, вы отпускали Гедзюна с корабля? - неожиданно совсем официально спросил меня Кличугин, когда мы уже пообедали.

- Да, отпустил вчера вечером на выходной, - подтвердил я командирский вопрос. - Что-нибудь случилось?

- Я с утра ходил в гидрографический отдел. Иду по городку около створного знака, смотрю - Рома. В красной бейсболке с огромным козырьком и надписью 'USA', в спортивном костюме, в руках грохочет бензопила 'Дружба' и он с завидным усердием валит огромную сосну. Ну, прямо настоящий лесоруб! Чего это он деревья в городке валит, кто это ему разрешил? Чего он меня позорит своей американской бейсболкой? Он что у нас на американском корабле уже служит? - поведал командир о новых способностях моего мичмана.

- Он живет там, в финском домике рядом со створным знаком. Может быть, ему это дерево жить мешает, - попытался объяснить я непонятные действия своего подчиненного.

На следующий день, когда Рома прибыл на корабль, я задал ему вопрос о соснах и бензопиле:

- Ромуальд Иосифович, вы зачем деревья уничтожаете в городке? Кто вам разрешил нарушать экологию Военного городка?

- А что тут такого? У меня лесник мой хороший знакомый. Он выдал мне лицензию на снос старых засохших сосен. Вот я и пилил их на дрова. Я живу в финском домике, у меня же нет парового отопления, приходится топить печку, - пояснял мне Рома, удивленный таким вопросом.

- Ромульд Иосифович, я тебя очень прошу, не одевай ты больше эту американщину на голову. Ты же советский мичман, служишь на корабле, а носишь на голове какую-то 'USA', - пытался я воспитывать своего подчиненного, который чуть ли не годился мне в папаши.

Но он, как я догадывался, так и не понял, к чему я вел все эти разговоры. У него нет парового отопления - вот и весь сказ.

Поначалу я не знал о таких грандиозных хозяйственных способностях своего старшины команды и сам решал все вопросы по списанию сазоновских недостач боезапаса. А если бы во время раскусил такие способности... Да тут бы нескольких дней было достаточно!

Я не совсем лестно прошелся по нашему фонду 'золотого песка', но оказалось, что есть уже и новое поколение этого корабельного сословия. Утро выдалось солнечное и сентябрьский утренний холодок с бесконечного бетона причалов, убегая от лучей солнца, незаметно стекал на поверхность воды. На корабле полным ходом шла утренняя приборка, и я прохаживался по верхней палубе и смотрел, как мои палубные бойцы наяривают швабрами блестящую поверхность нашего объекта приборки.

Со стороны дивизиона тральщиков к нашей рубке дежурного, словно парадным уверенным шагом, двигались три стройных молодцеватых офицера. Их новенькая черная форма блестела на солнце золотом пуговиц и крабов на фуражках, а из-под тужурок у левой ноги всей троицы в такт шагам сверкали кортики.

Мне настолько понравилась эта утренняя картинка, что я загляделся на этих парней, и очень захотелось узнать, кто эти бравые ребята и не к нам ли держат путь.

Дежурным по дивизиону стоял старший лейтенант Агеев, и я сбежал по трапу к нему в рубку. Следом за мной в помещение дежурного вошли эти молодые мичмана и доложили Агееву по полной форме представления о прибытии к новому месту службы.

Вот они какие, новоиспеченные выпускники Кронштадской школы мичманов. Смотреть на эти новые кадры в парадной форме было очень даже отрадно. Поджарые и стройные, никаких намеков на флотские пуза, одетые с иголочки и общаются со старшими только набором уставных фраз. Александр Алтухов, Чеклецов Валера и примкнувший к ним Евгений Терехов прибыли в наш дивизион на должности старшин команд гидроакустиков.

Чеклецов был направлен на наш корабль, и я сопроводил его в нашу кают-компанию прямо к завтраку. Пока мы шли до нашего корабля, я успел рассмотреть поближе это гидроакустическое чудо.

Выше среднего роста спортивная фигура в новейшей с иголочки форме сверху заканчивалась круглой головой с детским выражением лица, несмотря на форменную фуражку сидевшую на ее макушке.

Глаза этого товарища с белесыми ресницами были какими-то малоподвижными и почти округлой формы, что придавало им вопросительное выражение во взгляде. А когда этот взгляд останавливался на твоем лице, то никаких мыслей и ничего кроме удивления в этих прозрачных линзах не читалось. Странный волоокий взгляд.

Теперь в нашей 'грабарне' к старому фонду замшелых корабельных зубров добавился новый молодой мичман.

Хотя и не все были рады новому пополнению в команде гидроакустиков. Уже привыкший рулить своими подчиненными без посторонних вмешательств Митюгов был явно озадачен появившимся над ним начальником. Два начальника в одной команде - это многовато.

Теперь, когда я полностью прописался в нашем экипаже корабля, даже если у меня был свободный день или вечер идти мне в городе, кроме разве что в кино или на междугородку телефонной станции, было некуда. Мой дом был мой корабль и моя каюта.

Сход с корабля на берег при таком малом количестве офицеров решался очень просто. Если командир оставался на корабле сам, то он обычно отпускал домой всех офицеров. Но, к сожалению, такая лафа случалась довольно редко, так как у Кличугина была молодая и очень красивая жена, которой он пытался уделять все свободное от моря время.

- Кто у нас сегодня старший на корабле остается? - звучал коронный вопрос командира к помощнику вечером за ужином.

- Лейтенант Дугинец, - не моргнув своим бессовестным блеклым глазом, отвечал Побережный.

- А не часто ли вы его тут старшим проворачиваете? - скорее для порядка спрашивал Кличугин, но смотрел при этом на меня. - Когда ему куда-нибудь надо сходить, мы его отпускаем, а так чтобы не портился пусть сидит на корабле, все равно жена в Питере, - обосновывал свои наглые решения помощник.

Поэтому стало само собой получаться, что на корабле старшим оставался почти всегда я. Самойлова и Побережного, как только поступало добро на сход от командира, как ветром сдувало с корабля. Они, принарядившись, старались быстрее унести свои ноги с корабля, пока я вдруг не передумал.

Убегая, они меня всегда инструктировали:

- Володя, будут звонить жены, скажешь им, что мы заняты на срочном задании партии и правительства и к телефону подойти не можем. Не вздумай ляпнуть чего-нибудь лишнего.

Для обеспечения живучести корабля со мной чаще всех оставляли старшину турбомоторной команды главного старшину Юрия Берендяева, но он же тоже не может сидеть со мной на корабле каждый день. Поэтому хоть и со скрипом, но механику приходилось чередовать сходы с корабля со своим мичманом.

И такая практика схода офицерского состава понеслась до бесконечности.

Правда на корабле всегда оставался еще один постоянный каютный житель Чеклецов, у него на берегу тоже не было своего жилья, и он быстро обустроил свой быт на корабле.

Валера постоянно повышал свой уровень специальной подготовки и даже в свободное время по вечерам обычно сидел в гидроакустической рубке и осваивал чертежи и схемы своей станции. Этим он явно вызывал недовольство старшины 1 статьи Митюгова, который уже привык считать рубку своей вотчиной и местом старшинского уединения.

В результате этих антагонизмов у них иногда возникали перепалки и недопонимание. Чеклецов, в случаях перехода на повышенные тона со стороны своего недовольного подчиненного, устремлял на него свой молчаливый, неподвижный взгляд и выслушивал дифирамбы в свой адрес без дальнейших телодвижений. Годковский запал у Митюгова под этим взглядом вскоре заканчивался и они расходились до следующей стычки дележа владений. Нужно отдать должное, что Валера на первых порах своего старшинского становления ни разу не пожаловался Самойлову или командиру на хамское поведение Митюгова в их товарищеских взаимоотношениях. Но Валера был очень странный парень. Он явно копил деньги своей скромной мичманской получки для создания первоначального капитала в своих непонятных нам целях на будущее и поэтому, если даже уходил ненадолго в город, то к завтраку, обеду и ужину он появлялся, как штык, для приема пищи. Но в пьянстве и разврате товарищ замечен не был и спал всегда на своей железной койке мичманской каюты.

Ладно бы я на корабле отвечал только за самого себя, но ведь на корабле было 54 человека личного состава. Если уж за мичманами нужен был глаз да глаз, то за любимым личным составом бдительность должна быть втройне выше.

Вот и приходилось контролировать матросов, проводить вечернюю проверку, а ночью каждого пересчитывать по головам, торчащим в койках из-под одеяла. Не дай бог, кто-нибудь рванет в самоход или еще куда-нибудь исчезнет.

А по утрам приходилось вскакивать по 'Подъему' в 06.00., носиться по кубрикам и выгонять всех на стенку на построение для физзарядки. Мало того еще и приходилось вылавливать местных корабельных 'сачков', уклоняющихся от святого флотского утреннего ритуала.

Мои орлы из 1-го кубрика выскакивали на стенку все - знали, что я их всех знаю не только в лицо. А вот во 2-ом и 3-ем кубриках находились личности типа Митюгова или Швеца, которые прятались; первый в шахту ПОУ, люк в которую находился в полу кубрика, а второй - между койками.

В душном кубрике на 25 человек здоровый, как атлет-штангист, Швец обычно баррикадировался между приподнятыми вверх койками и, прикрывшись сверху простынями, бессовестно продолжал давить харю на бок.

По вечерам он усиленно качался перед уходом на 'гражданку' на перекладине и самостоятельно занимался гиревым спортом, а вот физзарядку считал унижением для себя. Швец был старшиной кубрика и серьезно держал в кулаке всех своих бойцов. Ему стоило только зыркнуть своим суровым взором на провинившегося матроса, и он уже знал, что сегодня вечером по нем плачут корабельные трюма и грязные обрезы.

- Швец, а ну вылазь из своей шхеры. Бегом на физзарядку, - будил я любителя утреннего сна, стаскивая с него маскировку.

- Товарищ лейтенант, мне уже служить осталось 186 дней, а вы меня на физзарядку гоните, - для порядка пробовал оправдываться этот годуля. - Швец, вы же командир отделения, быстро к своим подчиненным на стенку, - пытался я поставить на место обленившегося дембеля.

Ворча что-то про скорый конец света, старшина неохотно вылезал из своей берлоги и лениво карабкался по трапу из кубрика.

Приходилось самому лично руководить физическими упражнениями экипажа, а потом пробежкой по бесконечной бетонке причалов вдоль выстроившихся у стенки кораблей бригады заканчивать физзарядку. Ну, можно еще заниматься этими нудными делами один раз в три дня, но когда ежедневно приходилось исполнять роль цербера, то это становится уже невмоготу. Постоянно хочется спать и в гробу видеть весь личный состав.

По этой причине я тоже стал искать выход из создавшегося положения и иногда брал себе в помощники мичмана. Но чаще эти помощники сами становились настоящей обузой.

В этот раз я оставил на хозяйстве в помощниках своего тяжеловеса Рому.

В 21.30. после просмотра по телевизору информационной программы 'Время' ко мне в кают-компанию прибежал мой минер матрос Мешкаускас и выпалил с порога:

- Товарищ лейтенант! Там, на шкафуте пьяный Гедзюн строит личный состав на вечернюю проверку, а сам лыко не вяжет!

- Этого мне только и не хватало. Ну, как же командир-руководитель! Нужно обязательно порулить экипажем. Сейчас иду, - на ходу надевая китель и фуражку, ответил я.

На шкафуте между торпедными аппаратами среди строящегося экипажа торчал, как пуп Земли, и понукал матросов покачивающийся на неподвижной палубе Рома в своей синей форменной куртке, одетой поверх тельника и в пилотке. Матросы нехотя исполняли команды поверяльщика и тихонько роптали нелестные отзывы по этому поводу.

- Товарищ мичман, немедленно идите в кают-компанию и ждите меня там. Я проведу вечернюю поверку и сейчас приду, - указал я официальным языком путь следования Ромуальду.

О чем-то невнятно бурча себе под нос, мичман ушел-таки со шкафута. Я провел вечернюю поверку и распустил матросов.

В офицерском коридоре у дверей моей каюты подперев переборку своим мощным плечиком стоял недовольный Гедзюн.

- Володя, я же просто хотел построить людей на поверку. Я тебе хотел помочь, - еще вполне членораздельно пытался оправдываться передо мной Рома.

- Заходи, - резким голосом пригласил я его в свою каюту на ковровую дорожку.

У Ромы почему-то возникли опасения, что раз на ковер приглашают, то обязательно будут бить. - Володя, мы же с тобой вместе работаем. Что бить меня будешь? - пьяно завопил он и начал рвать на груди свою тельняшку.

От куртки моментально отскочили несколько пуговиц и, как шальные пули, стукнулись в переборку.

- На, бей! Ну, бей, чего ты смотришь? - выставлял он свой живот вперед, очевидно, считая, что это и есть его грудь.

При этом он пару раз ударил себя кулаком в грудь, отчего раздался звук, напоминающий удары по топливной цистерне.

Раз уж Рома перешел по пьянке на имена, то я решил его поддержать.

- Рома, а ты оказывается еще и трус. Как же! Тебя, пожалуй, побьешь. У тебя одни кулачищи, как кувалды. А тельняшки рвать и пупы царапать я тебе не позволю. Я тебя как человека оставил на корабле помочь мне, а ты нажрался, как поросенок, - начал я воспитание своего подчиненного, но быстро понял, что это бесполезно.

- Володя, дорогой! Я тебя очень уважаю..., - понеслись Ромины признания в любви, как и обычно в лексиконе у нетрезвого человека.

За это время у меня созрел план, как изолировать этого будорагу от людей. Я взял из шкафчика ключ от кают-компании и завел продолжающего признаваться мне в любви Рому в это помещение.

- Посиди здесь на диване, я скоро приду, - заверил я Рому и с трудом усадил это грузное тело на диван, а сам закрыл за собой дверь на ключ. Вот и сиди тут до утра, чтобы тебя никто не видел в этом скотском состоянии.

Когда я через полчаса подошел к двери изолятора и прислушался, то за дверью раздавался могучий храп Аники-воина. Я потихоньку отпер двери и взглянул на арестованного, чтобы посмотреть в какой позе он уснул. Я уже четко знал все хитрости обращения с пьяными.

Никогда нельзя допускать, чтобы мертвецки пьяный человек засыпал на спине, так как такая поза может послужить причиной асфиксии. Чему только не обучат на флоте.

Никакая асфиксия Роме не угрожала. Его огромная голова, упершись носом, как рогом, в огромные кулачищи, покоилась на сидении кожаного дивана, в то время как остальное его тело стояло на коленях на полу. Свесив свой живот почти до колен, он дрыхнул сном младенца, распустив слюни по дивану.

Утром сразу после физзарядки с матросами я открыл своего узника совести. С всклоченными волосами от не совсем удобной позы своего богатырского сна Рома нервно мерил своими шагами коротких ног поверхность пола каюты.

- Володя, товарищ лейтенант! - истошным голосом с трагической ноткой возопил Гедзюн, увидев меня в дверях.

Он бухнулся на свои коленки и пополз в такой рабской позе ко мне навстречу.

- Только не на гауптвахту! Я не хочу в тюрьму! Володя, дорогой, что хочешь со мной делай, но только не на губу, - надвигался на меня со своими причитаниями укороченной, но все равно массивной фигурой Рома.


Еще чего доброго начнет ботинки мои лобызать, отодвигался я от ползущего ко мне раскаявшегося в своих грехах Ромуальда.

- Рома, встань! Ты что тут из себя негра корчишь. Прекрати ты меня позорить! - пытался образумить я грешника.

- Рома, Рома, кончай, ты, эту комедию... У тебя дети дома по лавкам сидят, а ты тут шило лопаешь. Уж от тебя - отца святого семейства я никак не ожидал...

Никогда и никто не стоял передо мной на коленях, а тут еще и человек просит пощады с таким потоком мольбы. Мне стало совсем неудобно за пожилого мичмана, даже вроде бы жалко его стало. Можно было, конечно, и скрыть от командира этот некрасивый случай, но родной личный состав видел своими глазами этот позор и теперь шило в мешке не утаить.

- Выписывай ему записку об арестовании на все пять суток и пусть сидит в камере, если ему в каюте надоело. Он этой гауптвахты до смерти боится, потому что за эти пять суток не получить морское довольствие, - вынес суровый приговор Кличугин, когда я ему доложил утром о происшествиях за ночь.

На Рому жалко было смотреть. Он, понурив свой и без того горбатый нос, с комплектом постельного белья в авоське и, наверно, проклиная в душе меня и командира, потопал по трапу на гарнизонную гауптвахту, которая находилась от его дома всего-то в 100 метрах.

Как только командир ушел в отпуск, лейтенант Побережный, пользуясь предоставленными ему командирскими полномочиями, моментально начал рулить службу на корабле, стараясь по полной программе освободиться от своих прежних обязанностей.

Этот наглый товарищ, даром, что был всего лишь лейтенант, сразу написал приказ о назначении меня временно исполняющим обязанности помощника командира и на следующий же день передал мне свои обязанности, а в придачу еще всучил мне все содержимое секретной части корабля.

В секретной части, которая представляла собой большой железный шкаф, находилось более 400 экземпляров секретной корабельной документации. Журналы, формуляры, приказы и всякие наставления и руководства, чертежи механика и прочая документация, которая частенько требовалась на корабле для работы. А чтобы ее выдать, надо вскрывать этот сейф, потом нудно копаться и искать нужный документ и выдавать его под роспись. В общем, пришлось выполнять обязанности корабельного библиотекаря, но только секретных изданий.

Короче все свои обязанности, кроме штурмании, ушлый ВРИО командира спихнул на молодого лейтенанта и от удовольствия втихаря потирал теперь свои свободные ручонки.

Побережный был трехлетчиком, призванным после гражданского мореходного училища, а там все ребята ушлые, вроде Вити Сазонова. Высокий и плотный телом, с огромной шарообразной головой, но на тоненьких худосочных ножках, он выглядел, по крайней мере, странным мужиком, если не сказать грубее. Он был как грибок-поганец на тонкой ножке и с округлыми бесцветными наглыми глазами. На затылке головки этого грибка располагалась складка жира, говорящая о том, что хозяин ее не прочь хорошенько пожрать и попить вовсе не лимонад.

У штурмана кроме амбиций была еще и луженая глотка, как в смысле голоса, так и в смысле пития неразбавленного шила. Теперь он был хозяин на корабле, и на следующей же неделе срочно побежал с канистрой на береговую базу получать спирт для корабля.

Кстати о шиле. Так на флоте называют простой спирт, независимо гидролизный он или медицинский, но в документах он значится как 'спирт-ректификат'. Вонючее и поганое шило, которое предназначено для технических нужд корабля, исполняло роль валюты на черном рынке военно- морской базы и в междукорабельных расчетах.

Его биологической особенностью было то, что в него не стали добавлять всяких рвотно-блевотных добавок. Главком своими приказами запретил такую былую практику денатурировать спирт и использование на флоте метилового спирта тоже запретил из-за возможных отравлений.

Мудрый был Горшков: пусть уж лучше матрос нажрется до поросячьего визга, но не ослепнет или, чего доброго, помрет от этой гадости. Поскольку это не спасало нерадивых бойцов от употребления внутрь - все равно ведь пахнет спиртом. Но при приеме на грудь военно-морского гидролизного шила, особенно неокрепшим матросским организмом, он начисто временно отбивал память у нормального человека и постепенно сушил мозги. Так вот этого шила на корабль полагалось всего-то 6 кг в месяц, не литров, а именно килограмм. 6 кг на все 6 боевых частей корабля - это же для технических целей сущий мизер.

Когда Побережный с 12-ти литровой канистрой вернулся на корабль, настроение у него было приподнятое, отчего лицо расплывалось в довольной счастливой улыбке. Энергия била из него ключом, и он сразу брал канистру в оборот.

Из-за переборки слышались бульканья, переливаемого содержимого канистры в бутылки, и судорожные метания по каюте.

- Володь, Побережный получил шило? - спросил механик, заглядывая в мою каюту.

- Уже булькает, - показывал я Витвицкому в сторону переборки соседней каюты.

- Нужно срочно забрать у него свою долю, а то прожрет все и не поперхнется, - подавал мне явный намек на оперативные меры механик.

Воодушевленный приобретением штурман сразу вызывал к себе в командирскую каюту рассыльного, а через него старшину 2 статьи Довганя, который на данном этапе своей срочной службы добросовестно исполнял обязанности начпрода.

Так уж случилось, что на корабле не было мичмана, которому можно было доверить продовольствие и вещевое имущество. Эти обязанности и исполнял простой старшина 2 статьи Иван Довгань. Украинец чистых кровей и простой деревенский парень Довгань прекрасно справлялся с этими хозяйственными задачами, возложенными на него, и целыми днями, гремя огромной связкой ключей, лазил по своим шхерам и наводил порядок в своих кладовых и на своих объектах. Мало того, он самостоятельно вместе с матросами получал на береговой базе продукты, менял простыни и доставлял их на корабль на обычной тележке.

Была у этого губастого парня хозяйская хватка, и поэтому командир ему полностью доверял. Но был и один недостаток. Уж слишком скромный был этот парень и не мог ни в чем отказывать таким нахалам, как Побережный. Ну, а раз не мог отказывать, то и годки пользовались этим качеством доверчивого и исполнительного корабельного продовольственника.

Довгань скромно стучался в каюту командира, в которой за столом в командирском кресле теперь важно восседал новоиспеченный ВРИО и, получив оттуда ценное указание насчет необходимости в человеческой закуси, срочным порядком бежал исполнять приказание.

Уже через несколько минут наш энергичный начальник собственным флотским кортиком, словно пиратским кинжалом, вскрывал одну из больших банок тушенки, обильно покрытой каким-то солидолом, и намазывал ее содержимое на внушительный бутерброд. Затем он торопливо снимал пробу шила из канистры и крякал так, что слышно было по всему офицерскому отсеку.

Произведя личную дегустацию, начинал созывать своих ближайших по духу корешей. Приходили его друзья, и начинался оживленный застольный разговор вокруг прозрачного графина, стоящего в центре композиции скромного по ассортименту праздничного стола.

Валя Самойлов тоже всегда был вхож в эту дегустационную комиссию и с удовольствием принимал участие в этих беседах. Приезжал на газике даже какой-то милицейский старший лейтенант. Как потом оказалось, это был следователь из местной милиции и великий друг штурмана. Вечером эта дружная компания, вдруг засуетившись, собиралась и уносила ноги с корабля в другое более цивилизованное место веселья.

Однако Побережный не забывал с собой наполненную шилом фляжку и вечный инструктаж для меня:

- Если вдруг позвонит жена...

А я уже по привычке оставался старшим на корабле и исполнял обязанности надсмотрщика за личным составом.

У меня в сейфе всегда стояла бутылка спирта, но это был НЗ, который я всегда хранил, стараясь использовать на черный день и только по назначению.

На следующие утро после проворачивания оружия ко мне в каюту постучал мой электрик ПЛО матрос Пальмешко и впервые обратился ко мне с небывалой просьбой и приготовленным стаканом:

- Товарищ лейтенант, нужен спирт, чтобы промыть контакты релюшек в приборе.

Я открыл свой сейф и налил из своего НЗ треть стакана.

- Хватит? - спросил я у Пальмешко.

- Хватит. Спасибо! - даже поблагодарил меня матрос и бережно понес стакан вниз по трапу в свой центральный пост.

Из дверей командирской каюты вышел Побережный, который явно слышал весь мой разговор с матросом, и возмущенно начал меня учить уму-разуму:

- Володя, ты что делаешь? Ты зачем спирт матросам раздаешь? Нам самим не хватает...

- Ну, если он даже и выпьет этот стакан, а не потратит на протирку контактов, то ничего не случится. Там всего-то грамм 50, не больше. Я этому парню доверяю.

- Смотри, как нужно поступать в таких случаях, - улыбаясь, сказал Побережный. - Учись, пока я жив.

- Макоедо-о-ов! - заорал он, высунув в двери каюты свое огромное кричало.

Тут как тут, гремя по трапу прогарами, в коридор влетел старший матрос Макоедов. Он был штурманским электриком и большим нахалом, весь в своего начальника.

- Макоедов, тебе на ППРе (планово-предупредительный ремонт) надо протирать спиртом гирокомпас? - спросил он недоумевающего таким срочным вызовом матроса.

- Так точно! Нужно протирать...

- Володя, ну-ка, плесни в стакан, - это уже мне протягивал стакан Побережный.

Я плеснул в подставленный стакан ровно три бульки пахучей жидкости. Побережный достал где-то припасенный по этому случаю кусочек ватки и, подбоченившись словно гусар, махнул стакан себе в рот.

- Э-э-х-х, - с шумом и невероятным смаком сделал глубокий выдох в ватку учитель и протянул ее обалдевшему матросу. - Иди, протирай!

- Вот как нужно выдавать матросу шило на технические нужды. А ты

целыми стаканами раздаешь...

'Да, шутники-экономисты хреновы эти макаровцы, что Витя, что Коля одна школа, но шило жрать великие мастера', - пронеслось в голове сравнение этих двух корабельных личностей.

13 сентября был необычный понедельник - прошел ровно месяц моей службы на корабле и этот юбилей совпал с Днем ВМФ. Так у нас в дивизионе нежно назывался день получки.

В этот день и матросы, и офицеры получали свое денежное содержание за месяц и каждый, получив деньги, думал о разном. Для меня это была моя первая корабельная зарплата, и только сегодня я точно узнал, что и за что я получаю в денежном выражении.

Оклад командира боевой части у меня оказался всего лишь 125 рублей, а оклад по воинскому званию лейтенанта - 50 рублей. К этому добавлялись 30% морского денежного довольствия, так как корабль находился в кампании, то есть корабль по уровню боевой подготовки был в 1-ой линии.

Итого в руках я держал свою первую зарплату в размере 200 рублей и 20 копеек. Ну, что можно сказать про такие 'огромные' деньги в руках замученного корабельной службой и нарядами лейтенанта.

-Однако! - разглядывал я, как чукча мамонтовую кость, эту пачку трехрублевых бумажек.

- Не густо платят за такую сумасшедшую службу на этих малых противолодочных кораблях, - других слов у меня не нашлось.

Оклад командира корабля был немного поболее моего, но все равно составлял 160 рублей. Тоже завидовать было грех чему.

Именно в этот день и после обеда можно спокойно начинать войну и всегда ее выиграешь. Потому что озабоченный служивый народ начинает стихийно сбиваться в маленькие стайки и искать место, где можно спокойно оторвать от семейного бюджета целый червонец, оторваться от повседневных забот и забыть что такое постоянная готовность. Благо есть, на что сообразить и чем закусить.

Только в этот день мир и согласие спускались на землю, и обычно в этот день не было сумасбродной суеты бесчисленных проверяющих на кораблях и не сыпались бесконечные руководящие указания сверху.

На флоте ведь не все, как у нормальных людей. Если у обычных людей рабочая неделя заканчивается в пятницу, то у нас в 118 бригаде кораблей охраны водного района в пятницу она только начиналась. Так как именно в пятницу заступали новые дежурные силы по флоту, правда они в следующую пятницу и сменялись, но ведь это же в следующую.

Да и рабочий день у нормальных людей обычно заканчивается в 17-18 часов.

А у нас?! После 18 часов, когда все, кому положен сход с корабля, уже находились в позе низкого старта, комдив Михневич или начальник штаба Любимов прибывали с доклада от комбрига. Вот тут-то и начиналось резкое оживление рабочей обстановки и апогей рабочего дня в штабе и на кораблях новыми вводными, полученными сверху. Эти вводные сыпались на головы подчиненных ну, прямо, как из рога изобилия.

То нужно срочно готовить какое-нибудь решение на выход кораблей в море, то срочно создать комиссию и немедленно проверить хранение боезапаса на кораблях, то подать в политотдел списки с бесчисленными данными офицеров и мичманов, разработать планы каких-либо мероприятий по укреплению воинской дисциплины. Да мало ли было этих вводных и все нужно срочно сделать и именно сегодня.

Раскрутка вводных шла, как обычно, сверху вниз, и самой последней инстанцией и исполнителями оказывались те же самые добросовестные лейтенанты, которые обычно отдувались за всех.

Вот уж действительно верно говорил комбриг Викторов в своем выступлении на митинге, что 'тяжела, но почетна служба в 118 бригаде кораблей охраны водного района'.

Все силы бригады, состоящей из 3 дивизионов, предназначались не только для охраны района ответственности Ли вмб на Балтийском море. Первейшее и наиглавнейшее предназначение бригады было в том, чтобы обеспечить выход из базы и развертывание 14 эскадры подводных лодок, базирующихся на Лиепаю. Их тут было целых две бригады. Хоть и старенькие все были дизелюхи проекта 613, 641, но своими торпедами они могли навести достаточно приличного шороха и не только на Балтийском театре.

Вот собственно для чего и нужны были все эти силы. Подводные лодки в угрожаемый период должны выйти в море и рассредоточиться для выполнения своих задач, а вся эта мелюзга должна обеспечить их оборону и дать возможность лодкам выполнить свои задачи, которые были куда как важней, чем все наши силы обеспечения вместе взятые.

Образно говоря, мы должны были принять на себя все первые удары противника и ценой собственной жизни открыть дорогу на оперативный простор нашим подводникам. Уже отсюда и исходят все задачи уничтожения подводных лодок, минных заграждений противника и все виды обороны района.

Штаб 109 дивизиона это был настоящий мини-штаб со всеми вытекающими отсюда должностями и частями. В этой маленькой будке дивизиона кроме дежурной рубки размещалась секретная и строевая часть. А с другой стороны здания располагался тактический кабинет и маленькая конурка под названием кабинет дивизионного механика капитана 3 ранга Кожухаря. Тактический кабинет обычно использовался для проведения заседаний и собраний офицеров, разборов выходов в море, а также работы дивизионных специалистов - только здесь можно было работать с секретными документами.

Сам штаб возглавлял суровый, но обычно справедливый капитан 3 ранга Леонид Иваныч Любимов. Он обычно деловитой походкой хозяина перемещался по территории и кораблям в своей уставной форме, которая выглядела на нем несколько мешковато, и был всегда с хмурым, осенним и озабоченным штабными проблемами лицом. За деловитости определить его истинное настроение было практически невозможно. Но, несмотря на внешнюю непроницаемость, он по пути своего следования успевал отчитать нерадивых и очень редко, но поощрить достойных.


Комсостав 109 дивизиона противолодочных кораблей войсковая часть 90351 (1971 - 1977 г.г.)

НШ подчинялись дивизионные специалисты по всем направлениям корабельной службы. Дивизионный штурман, артиллерист, минер - он же дивизионный специалист ПЛО, связист, специалист РТС, механик, дивизионный врач капитан Стояченко, химик и даже дивизионный акустик мастер военного дела мичман Алисов. Если сюда добавить еще и замполитовский аппарат, состоящий из секретаря парторганизации и секретаря комитета ВЛКСМ мичмана Копетюка Славы, да приплюсовать секретчиков и писарей, то набирался довольно большой и живой орган управления дивизионной жизнью в количестве 18 человек.

Особенностью этого штаба было то, что это был плавающий штаб и все штабные стояли на довольствии на кораблях, за что и получали 'морские'. А когда корабли выходили в море, то на флагманском корабле выходил основной костяк походного штаба и обязательно акустик мичман Алисов. Его комдив везде возил с собой, как противолодочный талисман. Алисов был действительно виртуозом гидроакустического поиска подводных лодок и непревзойденный слухач подводных шумов. Он запросто классифицировал подводную цель на свой музыкальный слух и никогда не ошибался. Кроме этих заслуг, он мастерски разбирался в матчасти гидроакустических станций и ремонтировал их в случае поломок не хуже любого телевизора.

Конечно ни у кого из дивизионных специалистов, кроме Кожухаря, в помещении штаба не было никаких личных кабинетов, и все они обивались в тактическом кабинете и на кораблях.

Само собой разумеется, на кораблях свободных мест в каютах тоже не существовало. Получалось, что вся эта масса нужных людей вела перелетный и залетный образ существования на кораблях в чужих каютах. Кто где смог, там и устроился. На котловом довольствии специалисты тоже стояли на кораблях, где придется. Дивизионный химик мичман Зиновьев Юрий Палыч, а по совместительству и секретарь партийной организации дивизиона, дотошно распределял своих коллег на котловое довольствие на стоящие у стенки корабли.

Корабль уходил в море или дозор и эта картина с котловым довольствиям резко менялась, а Палыч вынужден был перемещать своего коллегу на другой. Но голодным в штабе никто не оставался, а Зиновьев доставал свой кондуит и вносил поправки в свою дислокацию.

Но, примечательно, что на такую скитальческую жизнь никто из штабных никогда не жаловался и все непонятно как, но уживались в этой малогабаритной тесноте.

Сам комдив Михневич был человеком колоритным и видным по всем параметрам своей военно-морской фигуры - куда там коротышке капитану Врунгелю до нашего Батьки. Для краткости комдива за глаза некоторые иногда, совсем несправедливо, называли 'батькой Махно'. Ну, разумеется, на того маленького и дерганного полубандита, которым был главнокомандующий повстанческой армии анархистов Нестор Махно, он, конечно, не тянул и в первом приближении. Этот батька был куда интереснее и представительнее того плюгавого.


Легендарный комдив 109 ДПК капитан 2 ранга Михневич Виталий Адамович, он же Батька

Одна только голова 60-го размера с полуседой и кучерявой шевелюрой, да при росте свыше 180 см, уже говорила о кладезе противолодочных знаний и прочих военно-морских наук.

Его мощное туловище с приличным трудовым мозолем, обтянутое потертой тужуркой с поломанными погонами капитана 2 ранга на плечах, да еще усердно посыпанной сигаретным пеплом и перхотью, создавало впечатление о тесноте окружающего его пространства. А свой путь в этом пространстве он везде помечал сопровождаемым его облаком дыма вонючих болгарских сигарет.

Да! Смолил он эту болгарскую гадость отчаянно. Ну, а если уж в море начиналась заваруха по поиску или атаке подводной лодки, то он, по-моему, вообще не вынимал свою соску изо рта.

Вот только позорную комдивскую уставную фуражку, которую он, не стесняясь своего положения, носил на голове, я на его месте давно бы выбросил за борт. Такой писсуар на его голове выглядел явно не по рангу. Самым безобидным ругательством комдива и погонялом для подчиненных было выражение: 'Ну, вы и фанагорийцы!' или 'Ты, что фанагориец, что ли?'

При этом в произношении последней фразы он четко делал ударение на букву 'ч', что заметно подчеркивало его литературный язык в обращении с людьми.

Хорошо иметь собственного деда-историка, который в детстве успел тебе наговорить столько всяких мифов и легенд и не только про Одиссея с Пенелопой, но и о других почетных греках и римлянах, да и про фанагорийцев тоже. Поэтому еще тогда я усвоил себе, что Фанагория в те далекие века до новой эры находилась на Таманском полуострове и была процветающим греческим городом-колонией. Фанагория, по моим понятиям была прекрасной и богатой, отчего многие завоеватели ложили на нее свой алчный глаз обычных грабителей.

Здесь, впервые услышав от комдива это сравнение нерадивых недотеп- офицеров с жителями древнего города, мне был не совсем понятен смысл комдивских 'фанагорийцев'. И только потом, когда я несколько раз на собственной шкуре испытал это греческое погоняло, я сообразил, что, очевидно, Михневич под 'фанагорийцами' имел в виду феакийцев. Был когда-то такой мифический народ блаженных корабелов, проживающий на острове Схерия (Керкира или Корфу). Выходит, по-комдивски, фанагориец - блаженный мореход, а попросту говоря ненормальный моряк.

Но раз Батька сказал фанагориец, то значит фанагориец.

Виталий Адамович, как человек неравнодушный к приличной и здоровой пище, всегда выбирал себе корабль с хорошим по качеству питанием и толковым корабельным коком. Любимым его блюдом на второе были котлеты с картофельным пюре.

За свою многолетнюю службу комдив настолько натренировал свой нюх, что по запаху, исходящему от корабельных камбузов, даже стоящих парами кораблей, он безошибочно определял не только котлеты, но и правильные составляющие компоненты самого сложного мясного фарша.

Корабли дивизиона у стенки стояли все одинаковые, словно близнецы-братья, но только люди на них служили совсем даже не похожие на братьев. Да и запахи из открытых иллюминаторов камбузов в предобеденное время у каждого витали свои, тоже не похожие друг на друга.

Поэтому комдив, проходя мимо кораблей, делал глубокие заборы воздуха через раздутые ноздри и молниеносно анализировал запахи. Его газоанализатор работал всегда исправно и уж в таких вещах он практически почти никогда не ошибался.

На нашем корабле Кличугин сам лично всегда контролировал нашего кока Хакимова и начпрода Ваньку Довганя. Чуть что не так, он нещадно драл их, настраивая на приготовление вкусной и полезной пищи для личного состава. Видимо из-за такого повседневного контроля наш кок проявлял чудеса кулинарии и изворотливости и из обычных продуктов флотского рациона всегда готовил приличную еду.

Об отдельном камбузе для офицерского состава на махоньком корабле и мечтать не приходилось, поэтому все, начиная от комдива и до матроса, питались из одного котла.

Как только наш корабль стоял у стенки Михневич без всяких стеснений и угрызений совести взгромождался на командирское кресло в кают-компании и возглавлял прием пищи офицерского и мичманского состава. Мест за столом в кают-компании было всего только 6 и поэтому приходилось обедать в две смены.

Сегодня на обед у нас как раз было картофельное пюре с котлетами. Хакимов каким-то своим татарским чутьем делал фарш правильно, отчего котлеты всегда получались очень уж вкусными и немалых размеров, что особо уважал комдив. Поэтому, само собой разумеется, мы ждали на обед Михневича.

Дивизионный минер старший лейтенант Серега Денисюк всегда входил в основной костяк фанагорийцев, приближенных к батьке и ублажающих его в послеобеденную партию домино.

Денисюк был тоже здоровый малый своей форменной фактурой, да и шайба у него была, дай боже, под стать самому Михневичу.

Серега завалился ко мне в каюту, как к себе домой, даже без стука. Он считал, что такие тонкости этикета здесь совсем необязательны, я ведь всего лишь его подчиненный по своей минерской специальности.

-Дугинец, привет! Это твоя такая красивая фуражка? - обратил он внимание на мою шитую в Питере фуражку, лежащую на верхней койке.

Он, не спрашивая моего согласия, напялил ее на свою крутую макушку, но картуз оказался намного маловат для серегиного калгана. -Хороша!!! - любовался собой перед зеркалом мой начальник.

Прозвенело 4 звонка корабельной сигнализации, это означало, что на борт поднимается комдив, и все сразу пошли забивать места у стола.

Комдив прогрохотал по трапу офицерского отсека и своей огромной фигурой, как поршень насоса в узкости коридора, вытолкал впереди себя облако сигаретного дыма, а за ним ворвался сам в кают-компанию, на ходу бормоча прибаутки насчет котлет по-киевски.

- Приятного аппетита! - произнес Михневич, громоздясь на командирское кресло.

Обед начался чинно и благородно, и все двигали челюстями и ложками в такт аналогичным движениям комдива. Однако Батька по каким-то врожденным качествам всегда работал своей ложкой несколько чаще, чем обычный едок кают-компании, и к финишу он приходил первым.

- Дугинец, ты, где свою фуражку шил? Уж очень лихая у тебя фура, - нарушил сосредоточенное на еде молчание за столом Денисюк.

- Это еще в Ленинграде... Там один старый еврейчик шьет на заказ, живет на улице Чехова. Мы у него перед выпуском всем классом пошили себе фуражки. И совсем недорого, - не обращая внимания ни на чью реакцию, ответил я на Серегин вопрос.

- Надо бы себе тоже заказать такую! - размечтался вслух Денисюк. - Ты когда в отпуск в Питер поедешь?

- Как отпустят, так сразу, - шутя, парировал я.

Я сидел за столом на диване рядом с комдивом и вдруг случайно заметил в комдивском стакане с компотом из сухофруктов приличной упитанности рыжего таракана. Погибшее мученической смертью в камбузном котле насекомое, если к нему не приглядываться, вполне сходило за ржавый шматок груши или яблока.

Комдив быстро разобрался с увесистой любимой котлетой и поднял свой стакан с компотом.

Ну, думаю... Сейчас, сглотнет и проглотит рыжую тварь, не разжевывая. Но, не на того напали.

Михневич, кроме своей удивительно тонкой хеморецепции человеческого обоняния, обладал и острым глазом. Он моментально разглядел замаскированного под сухофрукт усатого 'стасика' и, не изображая на лице отвратительных гримас, но достаточно интеллигентно и виртуозно, аккуратно ноготком мизинчика извлек партизана из своего компота и стряхнул его на пол.

- Ну, Дугинец! Развел тут тараканов, не пройти и не проехать, - при этой фразе он смачно крякнул, в два глотка опустошив стакан.

Я краснел от таких комплиментов в свой адрес, но помалкивал и возмущался только в душе.

- Ну, батька и жрать здоров! - невольно вырвалась крамольная мысль. - Даже не поморщился, извлекая таракана из собственного запивона. При чем только здесь я? Тараканы тысячами интенсивно плодились и размножались и полтора месяца назад, еще до моего прихода, а за состояние камбуза отвечает помощник.

- Надо бы Стояченко как следует отодрать за эту антисанитарию на кораблях, - мечтательно, но с долей оптимизма произнес старший начальник.

- Ни хрена доктор не занимается вопросами дератизации и дезинфекции. Скоро эта скотина по столам, как лошади по ипподрому, начнет скакать, - сделал вывод из всего этого комдив.

Настроение у него нисколько не пострадало из-за таких мелочей и он, поковыривая в прокуренных зубах спичинкой, стал ждать окончания обеда. - Ну, фанагорийцы! Как!? Есть желающие забить морского козла после обеда? - сытно потягиваясь, бросил вызов козлятникам искушенный в этих делах игрок.

Я обычно такие побоища обходил стороной и только собрался после обеда по морскому обычаю придавить на койке, как в каюту влетел Денисюк.

- Все, Дугинец, крантец твоей карьере, - еле сдерживая свой смех, произнес Серега.

- Не понял. А что случилось? Ты про таракана? Она у меня еще толком и не начиналась. Карьера эта. Так в чем дело? - несколько удивился я словам своего начальника.

- Как только ты сказал про старого еврея, который шапки шьет, комдив сразу погрустнел и сунулся поближе к своей тарелке.

- А при чем тут старый еврей и комдив? - недоуменно выспрашивал я у Денисюка непонятное мне сравнение.

- Ты чего святошей прикидываешься? Комдив у нас тоже еврей, - выдал откровение для меня Серега.

- Ну и что? Я же про него ничего не говорил. Да и какая мне разница еврей он или белорус, - пытался защищаться я.

- Ты в следующий раз при нем про евреев осторожнее... У нас тут целая синагога собралась: комдив, Кожухарь, Стояченко, - выдавал тайны 109 дивизиона Денисюк.

- И Альбертик, и Владимир Давыдович тоже! Я-то думал, что он настоящий хохол. Он сам как начнет поливать сальные анекдоты про евреев, никогда не подумаешь, что он про своих так садит.

- Ну, ладно, хрен с ними с евреями. Комдив тоже хочет заказать себе черную фуражку 60-го размера. Он по такому случаю даже согласился тебя отпустить на свободу в Питер, к жене, - обрадовал меня в конце своих националистических нравоучений Денисюк.

При слове 'свобода' у меня пробежал легкий озноб возбуждения, и сон отодвинулся на второй план. С трудом верилось, но очень хотелось после столь длительной корабельной отсидки и сплошного железа вокруг себя, получить хотя бы несколько дней этой самой свободы для встречи со своей женой.

А пока, вместо забрезживших впереди нескольких дней свободы меня снова упекли на неделю в дежурный КПУГ, но только на МПК-25, где временно отсутствовал командир БЧ-2-3.


Слынько Ю.Н. (в центре) его зам Кастыра и штурман Гребенюк В. на параде в День ВМФ 1973 год


Когда я прибыл на этот корабль заступать в дежурство, его командир, целый капитан 3 ранга Слынько Юрий Николаевич, четко поставил мне задачи и определил местом жительства каюту на моем родном корабле. Чем он это мотивировал, Слынь мне лично не объяснял, но корабли стояли у причала парой впереди нашего, и моя готовность позволяла вовремя прибежать на его корабль по тревоге. Если мне сообщат об этой тревоге.

Это был странный товарищ. Мне его внешность напоминала с детства сложившийся образ украинского недораскулаченного скрягу-кулака 30-х годов.

Суетливый и несколько дерганный он никак не соответствовал своей внешности толстячка-добрячка. Его округлая и щекастая голова, оканчивающаяся снизу широким массивным подбородком, слегка выдвинутым вперед, а на своей вершине была прикрыта реденькими остатками былой растительности. А блестевший блин лица дополнял крупный, мясистый курносый нос, заканчивающийся сооружением похожим на задранный носок деревенского лаптя. Его уже немолодой возраст подчеркивался выпирающим над брюками сытным брюшком, а сами короткие брюки, едва доставая до голенищ ботинок, свидетельствовали о старорежимном воспитании своего носителя. С виду простое лицо дополнялось маленькими хитренькими и бегающими поросячьими глазками, которые сверкали в обрамлении белесых ресниц из-под редких русых бровей. Ох, и не прост был этот мужичок, несмотря на простоватую внешность. Вот его-то по внешности вполне можно сравнивать с капитаном Врунгелем.


Касилов Сергей с вахтенным у трапа матросом Отт Л. и корабельным коком матросом Свириденко

Мне его корабль показался каким-то странным. Это был один из самых 'бегающих' кораблей в дивизионе, но при этом из всего штатного состава было только 3 офицера. Поэтому, когда корабль заступал в боевое дежурство, то все вакантные дыры прикрывались прикомандированными 'бычками' с других кораблей.

А какому нормальному фанагорийцу придет на ум лишнюю неделю изображать боевую готовность на чужом корабле за того парня, которого пока нет, если сам только что сменился со своим кораблем из дежурства. Из дежурства в дежурство.

На 25-ом один только лейтенант-трехлетчик в должности командира БЧ-4 - начальника РТС Серега Косилов с раскосыми монгольскими очами исполнял еще и должности помощника командира, штурмана, а заодно артиллериста и минера.

Этот подвижный, как живчик, но спокойный и рассудительный универсальный кадр с круглым восточным лицом и объемистыми щеками, которые своими округлостями прикрывали маленькие уши, удивительно плотно прижатые к голове, один заменял сразу трех офицеров. Серегина красивая фуражка с шитым крабом смотрелась на его мордатом образе, как знаменитая фуражечка лейтенанта Шмидта из Военно-морского музея Ленинграда.

Не повезло Сереге в жизни по-крупному. Его ромбик на кителе означал высшее образование, которое он получил в Кораблестроительном институте, а работал в какой-то конторе г. Кишинева, которая разрабатывала флотские гидроакустические системы.

А жена его - подлюга была главным инженером на ткацкой фабрике и отыскала себе крутого любовника. А чтобы Серега ей не мешал, она уговорила военкома, и тот отправил Касилова в лейтенанты-трехлетчики служить Родине на Балтийском флоте. Это в его-то годы, в 29 лет, когда по закону у нас предельный возраст призыва составлял 28.

И, несмотря, на то, что был призван всего на 3 года, Серега никогда не косил и от дополнительных обязанностей, которые на него вешали по службе. Ему бы поручили, он и все остальные должности потянул со своим характером.

Нехватку кадров на корабле дополнял механик лейтенант и тоже Серега Гармата со своим знаменитым старшиной турбомоторной команды мичманом Максимовым В.Г.

Если Гармата был неприметным, щуплым и даже заморенным на вид лейтенантом, служившим уже второй год у Слынько, с вечно умным озабоченным своими механическими неурядицами остроносым лицом, то его подчиненный мичман был настоящей ходячей реликвией всего дивизиона. Этот седой и всегда хмурый, с насупленными бровями старшина команды, важно с достоинством шлепающий по причалам в своей затертой механическими годами форме и обычно с полиэтиленовой канистрой для технических жидкостей в руках, как мне казалось, завышал себе цену. Суровый вид Виктора Григорьевича с его неприступной внешностью и пристальным взглядом вприщур всегда вызывал у меня негативные ассоциации, что это вовсе не механик, а хитрющий крейсерский боцманюга.


Механик МПК-25 лейтенант Гармата Сергей

На всем дивизионе было всего три таких ветерана войны: Максимов, старшина минно-торпедной команды с МПК-98 мичман Корж и дивизионный химик мичман Зиновьев. Но, по-моему, именно Максимов мог дать фору любому лейтенанту, несмотря на то, что уже успел повоевать и освободить Варшаву.

Ходили упорные слухи о его бурном хулиганском прошлом, но кроме настырности и наглости от этого прошлого уже ничего не осталось. В лихие деревенские годы своей юности и начала войны Максимов своим поведением держал в страхе всю деревню. Уж чем и каким местом он смог так досадить местным девкам и своим односельчанам, но вся деревня поднялась на дыбы и всем миром упросила председателя сельсовета отправить этого будорагу досрочно в армию в большой надежде, что там ему в боевой обстановке, возможно, вправят мозги на место. Вот и попал Максимов сначала в Кронштадт, а оттуда на фронт.

Со своим неполным сельским образованием и фронтовой закалкой Максимов был явно слабоват в познаниях и обслуживании сложных современных дизелей, а уж авиационных турбин он вообще боялся, как огня, и всегда держался от них на безопасном расстоянии. Особенно в те моменты, когда они выходили на рабочие режимы и визжали в своих корпусах, выдавая положенные им десятки тысяч оборотов.

-Работают и хрен с ними. Лучше их не трогать, - советовал он Гармате, когда тот, засучив рукава замызганного кителя, лез регулировать клапана дизелей или проводил с мотористами работы во время ППР (планово- предупредительный ремонт).

Единственным коньком старшины команды были чисто шкурные снабженческие вопросы. Что-то раздобыть для корабля, выписать со склада, урвать дефицитные детали или запчасти с инструментом - все это лучше Максимова никто сделать был не в состоянии, тут ему равных не было. Везде и всюду на складах у ветерана были кореша и добрые знакомые. По этой причине Гармата всегда такие меркантильные вопросы поручал своему механическому авторитету и был всегда уверен в положительном решении возникших вопросов обеспечения и хоть в таком виде, но получал незаменимую помощь от своего напарника.

Максимов находился в том почтенном возрасте, когда любой советский сверхсрочник уже и вовсе не мечтает в своем почетном звании мичмана о звании генерала от инфантерии, а тем более принять участие в битве за остров Корфу, но на правах Бывалого деловые советы раздавал всем направо и налево абсолютно бескорыстно, чем за свою службу успел наследить даже в артиллерии.

В апреле 1970 года корабли усердно готовились к совместной стрельбе под номером 45 в составе 3-х кораблей дивизиона. Комдив, проявляя безудержную энергию руководителя, носился по этим кораблям и где пинком, а где могучим словом и делом подгонял артиллеристов в вопросах готовности к предстоящему мероприятию.

Командир БЧ-2-3 на МПК-25 (фамилия героя напрочь забыта, а зря) решил прогнать механизмы досылки снарядов на стволах своей пушки единственным замшелым от старости и ржавчины учебным патроном (обычный снаряд, но без пороха и со снарядом-болванкой).

При 'выстреле' снаряд занял свое потребное место и, крепко врезавшись своим ржавым пояском в нарезы канала ствола, застрял. Экстрактироваться при ручном откате вместе с гильзой из насиженного места он почему-то не соизволил, хотя клин затвора опустили и каретку досылателя вернули вместе с гильзой в заднее положение. Застрял намертво снаряд в стволе и не тпру ни ну из своего канала.

Комендор попробовал вытолкнуть болванку банником, но легкая дюралевая рукоятка этого устройства изгибалась и трещала, а дело с мертвой точки не сдвигалось. Бычок с комендором в отчаянии забегали вокруг своего орудия и стали искать совета Бывалых, каким способом еще можно вышибить из канала ствола чертов снаряд.

Консилиум корабельных зевак, но Бывалых мореманов сбежался быстро и под руководством вояки Максимова начал свою работу.

- Че проще - пожарный ствол вставить в дуло и давануть пожарной магистралью. Вылетит как миленький... Не такие пробки в толчках фановой системы пробивали, - внес свою струю в общий базар корабельный трюмач.

- Ну и сказанул! Ты забортной водой всю пушку зальешь, а там электрооборудование, - урезонивал мичман фантазии коллег по БЧ.

- Нужно найти трубу и выбивать кувалдой. Проверенный способ. Мы когда под Варшавой на Висле на бронекатере..., - начал вспоминать подобный случай с кувалдой Максимов.

Консилиум затвердил предложение ветерана, а поскольку инициатором этого предложения был он сам, то и побрел дед на бербазу в поисках нужного приспособления.

Максимов где-то стырил 3-х метровый обрезок водопроводной трубы калибром в 2 дюйма и приволок его на корабль.

Работа по экстрактированию снаряда закипела полным ходом.

Трубу вогнали в ствол со стороны дульного среза и ударами корабельной кувалды (куда на флоте без кувалды) стали что есть мочи колотить по торчащему из дула ее концу в глубоком убеждении, что сейчас снаряд выскочит из своего темного укрытия и грохнется в бункер для гильз. Но совсем по другим понятиям науки Сопромат мягкое водопроводное железо своим отверстием оделось на конус острия вороненого металла головки снаряда и под действием тяжелых ударов молота стало просто- напросто расклепываться и раздвигая свои стенки, увеличивать свой диаметр. В конце концов, под ударами молотобойцев, вкладывающих всю свою душу в каждый удар, диаметр трубы растянулся до 57-го калибра и совсем заклинил ствол артустановки.

Полнейшая безнадега - теперь уже не только снаряд не выбить, но и саму трубу из ствола было не извлечь.

Слынько, получив такое скорбное известие, для порядка обозвал своих подчиненных самым матерным словом из своего лексикона - 'жопошники' и помчался в тактический кабинет к комдиву с докладом о ЧП, неожиданно посетившим его корабль.

- Мои 'жопошники-артиллеристы' вывели правый ствол установки из строя. Там засел учебный снаряд и труба, которой они пытались его оттуда выбить. Теперь нужно в заводских условиях снимать ствол и высверливать оттуда и снаряд и трубу, - уже подрагивающим от волнения момента и ожидаемых последствий такого доклада голосом, сообщил командир Михневичу.

- Снаряд-то хоть не боевой? - в ужасе взвился Батька от такого доклада.

- Учебный!!! - как мог убедительнее произнес Слынько. - Сам маркировку на гильзе смотрел, - отчаянно слукавил докладчик.

Осознав все скорые перспективы, что стрельба завалена, и в море даже выходить не нужно, комдив представил себе лицо и афоризмы, которые он услышит в свой адрес от комбрига Головачева, и взбеленился до предела. Уж, какие там речи стал выдавать Михневич притихшему Слынько, догадаться было не трудно, но мы их не слышали, этих слов и повторять не будем.

В дежурной рубке у окна собрался служивый народ, те, кому делать нечего, и во главе с дежурным по дивизиону наблюдал всю картину единоборства снаряда с корабельными спецами, происходящую на шкафуте потенциального участника 45-ой стрельбы.

Дивизионный штурман старший лейтенант Высоцкий раздобыл у штабных писарей гитару и, моментально оценив обстановку на артиллерийском поприще, сочинил экспромт на столь злободневную тему текущего момента. Талантлив был чертяка, этот корабельный интеллигент.

Он застыл в позе настоящего барда и, артистично поставив правую ногу на табаретку, которую как сцену водрузил посредине помещения, кашлянул для порядка, чтобы на него обратили должное внимание и запел.

Выбивая резкие аккорды из струн любимого им и в народе инструмента, Высоцкий пел с чувством полной самоотдачи и хрипотцой, весьма удачно копируя своего однофамильца Владимира Семеновича:

Забил заряд я в пушку туго,
Затем железную трубу...
И лопнули надежды ПУГа
На сорок пятую стрельбу.

Именно в этот ответственный момент для исполнителя, который от творческого вдохновения прикрыл глаза и готов был снова ударить по струнам для продолжения авторского произведения во втором куплете, в рубку табачным вихрем ворвался злой как черт Михневич.

В облаке дыма и красный от натуги своих недавних пламенных речей, которые посвятил Слынько и его 'жопошникам-фанагорийцам', позволившим себе этот фарс в боевой подготовке, он был по-настоящему грозен.

Слов из песни не выкинешь, и Батька расслышал только последние слова и аккорды баллады. Как сказочный Бармалей с перекошенным командным бешенством лицом, он с разгона подлетел к местному барду и выхватил за гриф из рук исполнителя народный инструмент.

Раздумывать было некогда и Михневич, что было силы, хрястнул гитарой об пол. На такое безжалостное обращение гитара жалобно взвизгнула струнами своего последнего в жизни аккорда и с треском разлетелась по дежурной рубке всеми своими фанерными составляющими.

- Кощунствуете... Не позволю, - единственное, что рявкнул Батька.

Лицо комдива в этом варварском бескультурье было настолько впечатляющим и по-людоедски ужасным в праведном гневе, что весь остолбеневший от происходящего офицерский люд кинулся на выход в единственную щель двери, не дожидаясь пока очередь дойдет до следующей жертвы.

Сообразив, что малость переборщил, комдив скрылся за дверями секретной части, откуда донеслось:

- Дергунов, пиши приказ! Диктую... Я этим фанагорийцам... покажу 45-ю стрельбу.

А корабль действительно пришлось ставить к стенке СРЗ-29, снимать ствол с артустановки и в цеху высверливать злополучную максимовскую трубу вместе со снарядной болванкой.

Над Максимовым поржали несколько дней, но потом это забылось и безмолвно ушло в историю 109 ДПК. Вот только 'Поэма о 45-ой стрельбе' надолго прописалась в устном народном творчестве местных поэтов, а ее автор Высоцкий вскоре ушел из дивизиона на повышение - грамотные штурмана на месте долго не засиживались.

В воскресение, 19 сентября рано утром кораблям КПУГ объявили боевую тревогу, а я, ничего не подозревая, преспокойно спал у себя в каюте. Когда корабли уже были готовы к выходу, а Гармата запустил свои дизеля, ко мне в каюту прибежал рассыльный матрос с МПК-25 и только сейчас протрубил мне тревогу.

Одеваясь и чертыхаясь на ходу, я побежал на стоящий под парами корабль, но успел вовремя. На корабле оказались проверяющие из штаба базы, и они фиксировали по секундомеру приготовление корабля к выходу. А я расхристанный и в полузастегнутом кителе прыгнул через леера на борт этого дежурного корабля, который уже готовился отдать швартовые. Мой лихой прыжок не прошел незамеченным и его засекли ушлые проверяющие. Одним словом я здорово влип.

Ровно через пять минут после моего прибытия дали отбой тревоги, и на этом проверка дежурных кораблей закончилась.

Что тут началось! Маленькие и без того злые глаза Слыня готовы были меня застрелить своей безумной энергией злобы, излучаемой в заспанного лейтенанта. Прямо здесь, на ходовом мостике он орал и взвизгивал, как кабан на заклании, брызгая слюной и тряся своей нижней губой от злости и ненависти.

- Из-за вас... Вы чуть не сорвали выход по тревоге дежурного корабля. Вас на губу посадить мало. Чертовы жопошники, маменькины сынки, только спать можете..., - неслись оскорбления в мой адрес от рассвирепевшего до предела Слыня.

Странно, но ниже задницы флотский нецензурный лексикон этого эрудита не опускался, и даже такая мелочь мне показалась хорошей приметой. Когда я наслушался сравнений и эпитетов, у меня тоже взыграл инстинкт самосохранения, и я выпалил ему в лицо:

- Товарищ капитан 3 ранга, имейте совесть! Ваше 'чуть-чуть' в данном случае не подходит. Вы же сами приказали мне жить на своем корабле. Я не мог услышать со своей койки, да еще и во сне, тревогу на вашем корабле. Рассыльный ко мне прибежал 10 минут назад. А уж за боевую готовность корабля отвечаете лично вы!

Очевидно, подивившись наглости моих пререканий, Слынь сбавил тон, но все равно его трепала лихорадка, которая искала своего выхода наружу. Жаль, но мой командир был в отпуске, и защиты просить было не у кого, а с Побережного толку было мало. Пришлось зажать свою обиду в кулак и терпеть незаслуженные оскорбления от старшего офицера. Лейтенант он завсегда в чем-то виноват.

Мое рухнувшее спозаранок настроение после слыньковской взбучки внезапно поднял мой коллега-минер с МПК-14 Эдуард Палкин.

Эдик был широкомордый и приземистый, с короткими толстыми ногами и уже довольно немолодой лейтенант, который все трудности и невзгоды корабельной службы уже давно видел в гробу и служил так, как подсказывала ему его личная совесть. Это был молчаливый и простодушный 'карьерист', прослуживший свою молодую противолодочную жизнь в звании лейтенанта. Жизненные мотивы поведения и все та же совесть не давали ему возможность получить очередное звание по простой причине бытовухи и злоупотреблений.

Подражая моторизованному Кожухарю, Палкин, конечно, не мог позволить себе купить на лейтенантскую зарплату ни 'Запорожец', ни 'Москвич', а вот на мотороллер 'Вятка' ему каким-то чудом удалось скопить деньги, даже, невзирая на свои пристрастия к богатым местным ассортиментам алкогольных напитков. Видимо все же была у человека мечта...

Всего неделю назад, утром Эдик, сияющий от счастья, прикатил на наш причал верхом на собственном маленьком мотоциклетном чуде, которое только по цвету почти совпадало с мастью 'майского жука' дивизионного механика.

Эдик был настоящим реалистом, и он вполне осознавал, что на следующий год его корабль поставят на консервацию и ему, как настоящему служебному недотепе, уже не светит повышение в служебной карьере, разве что на бербазе или на ПРСе (пост рейдовой слжбы) найдется почетное место для продолжения службы. А потому счастливый лейтенант Палкин забил болт на свою службу и теперь целыми днями на стенке рядом со своим кораблем что- то регулировал и налаживал, протирал и смазывал своим минерским маслом на этом новом механизме, совсем не похожем на торпедный аппарат.

А практичность своего личного средства передвижения и его явные преимущества перед 'Запорожцем' Эдик быстро оценил на практике. Когда корабль готовился отдавать концы и дерзать курс на выход из базы в бушующее море, Палкин загонял по трапу своего мустанга на корабль и, разместив его во 2-ом переходнике, намертво по-штормовому крепил концами к переборкам во избежание излишних колебаний мотороллера на волне. После чего со спокойной душой за безопасность любимого детища шел исполнять свой воинский долг на посту вахтенного офицера. Ну, а когда корабль с победой возвращался на свое место к причалу, Эдик первый из офицеров появлялся на стенке со своим мустангом и взгромоздившись на него уезжал на побывку домой, обдав окрестности Зимней гавани своим мотороллерным дымком.

Я не особо по жизни был смешливый человек, но здесь, завидя низкую посадку фигуры Палкина, восседающего верхом на своем ослике, да еще в корабельной железной каске на голове вместо защитного шлема, меня от этой картины продирало безудержное веселье и дикий хохот.

Верхнюю шаровую (цвет) металлическую полусферу с красной звездой головы Палкина до полной окружности дополняла мордатая нижняя часть лица, на котором из-под каски блестели водительским азартом глаза, и торчал сизый кургузый вареник курносого носа. Огромная минерская голова, покрытая полушарием вороненой стали с ремешком от каски, надвинутым на массивный подбородок, на манер американского морского пехотинца, придавали неописуемую комичность красноватому от флотского загара и важности лицу этого адского водилы.

- Покеда!!! - с долей ехидства протрубил Эдик, проезжая мимо меня на своем друге. - Вы дежурьте, мы вас подождем.

При этом Палкин выдавил полный газ правой рукояткой руля и, обдав меня сизыми выхлопами, пронесся по бетону в сторону КПП. Хорошо, что он был уже спиной ко мне и не мог видеть судорог смеха, охвативших меня, поскольку я уже был не в состоянии сдерживать свои откровенные эмоции, наблюдая всю комичность моторизованного морского пехотинца образца 109 дивизиона, слившегося воедино со своим мотороллером.

А уже вечером я заступал на свое первое самостоятельное дежурство по дивизиону. Валя Самойлов, заметив, что я одеваюсь и навожу марафет на свое дежурное одеяние, тоже начал подначивать меня и прочитал целую балладу о дежурном офицере.

Не для смеха, не для шутки
Назначается на сутки.
Не какой-нибудь там хер,
А дежурный офицер!
Чисто выбрит и наглажен,
Пистолет сзади прилажен.

Он долго и нудно ходил за мной по пятам и бубнил эту бесконечную плоскую фантазию местных флотских поэтов, посвященную дежурному по части, пока полностью не прочитал это произведение.

- Валь, как это ты запомнил такое длинное поэтическое творение? - удивился я творческим способностям Самойлова.

- Послужишь с мое на корабле, и ты от скуки начнешь запоминать всякую ерунду, - просто, но точно, выразился Валентин.

Был выходной и все нормальные люди отдыхали, а я с пистолетом наперевес должен был целые сутки торчать в вонючей от табачного дыма рубке дежурного по дивизиону и править службой на кораблях. Замкомдива по политической части капитан 3 ранга Артамонов с редким именем, встречающимся на флоте - Тарас, и очень простым отчеством Петрович был основной руководящей личностью в дивизионе в этот выходной день. Партийно-политическая работа на кораблях шла полным ходом, только в чем она заключалась, мне было не совсем понятно. Чтобы хоть чем-то заняться, Тарас Петрович решил проверить построенных мной увольняемых с кораблей в город матросов и прочитать им свое отцовское напутствие.

- Позарастали, как Карлы Марксы! Товарищи матросы, у вас, что... негде подстричься на корабле? А ну, сынки, бегом на корабль устранять мои замечания. Дугинец, отдашь им увольнительные, когда подстригутся, - отправил Артамонов на корабль троих нестриженых матросов.

Очень смелое для политработника со стажем сравнение с прической классика марксизма-ленинизма добавляло немного уверенности в завтрашнем дне, но матросы на такое уже не реагировали - их мысли и сознание было уже там, далеко за воротами КПП.

Свою пламенную речь о правилах поведения в городе Петрович закончил странным вопросом:

- Товарищи матросы, кому не ясно, зачем он идет в увольнение? Если таковые есть, прошу выйти из строя!

Таковых среди матросов не нашлось, они и так-то в нетерпении топтались, как застоялые кони, а тут еще такие глупые вопросы.

- Дугинец! Отправляй! - буркнул мне замполит.

- Равняйсь! Смирно! Нале-во! Старшина 1 статьи Омельчук, выйти из строя. Веди строй до КПП, - отдал я последнее распоряжение своему старшине. Омельчук был отъявленный бабник и часто ходил в увольнения, но ни разу замечаний на корабль не приносил. Он явно умел дорожить свободой и по этой причине глупостей в увольнениях не допускал.

Мой красавец Омельчук повел строй на выход, а мы с Тарасом Петровичев возвратились в рубку.

- Тарас Петрович, тут лампочка над столом дежурного сгорела. У вас случайно нигде в загашнике нет? - спросил я замполита уже вовсе по- домашнему.

- Я сейчас пойду на корабли проверять организацию досуга личного состава и где-нибудь найду. Ты, сынок, не суетись, - по-отцовски предупредил меня Тарас Петрович.

До сих пор не пойму, сколько же ему было лет, что он всегда всех называл сынками. Ну, конечно же, никак не 50, так как до таких преклонных годов на кораблях никто и никогда не доживался.

Служба шла своим чередом и никаких резких вводных не поступало - в выходные к вечеру всегда обычно наступало полнейшее затишье. Ну, так еще служить можно.

Вскоре появился Артамонов с такой довольной физиономией, можно было подумать, что он только что из родного дома прибыл. В руках он держал две лампочки:

- Одну положи в сейф прозапас, мало ли чего..., - по-хозяйски распорядился зам.

- Давайте, я вкручу лампочку, - предложил я старшему по званию свою услугу.

Но не тут-то было. Тарас Петрович сам пожелал распорядиться судьбой принесенной лампочки.

- Что уж ты меня совсем стариком считаешь. Что я лампочку сам вкрутить не могу, - сказал он и придвинул стул к столику дежурного, чтобы взгромоздясь на него, достать до плафона с лампочкой.

- Тарас Петрович, вот газетка. Постелите, - подал я ему номер газеты 'Страж Балтики'.

- Да я и без газеты достану, - на полном серьезе ответил он, взбираясь грязными ботинками на крышку стола.

Вот такой простой до безобразия был у нас замкомдива по политической части. Он даже не догадался, что я ему газетку предлагал только для того, чтобы он не испачкал стол.

После полуночи все вокруг утихомирилось, и я отпустил своего рассыльного матроса спать на корабль. Наконец-то замолчал наш оперативный телефон 'Сера-108' и вертушка базовой АТС, которые обычно раскалялись от звонков и передаваемой информации с кучей вводных и указаний.

В тишине прокуренной дежурной рубки, сидя на старом обшарпанном диване, я внимательно изучил секретную табличку боевого состава кораблей 109 дивизиона.


Боевой состав кораблей 109 дивизиона противолодочных кораблей (войсковая часть 90351) по состоянию на 20 сентября 1971 года и их история

В этой таблице было написано все о каждом корабле, начиная с момента его постройки и ввода в состав БФ, до его запасов топлива, воды и боеприпасов и месте дислокации на настоящий момент.

Я привожу примерно такую же таблицу состава кораблей, но уже до момента полной разделки кораблей на металлолом. Прошло много лет и то, что не сохранилось в моей памяти в таблице помечено простым прочерком.

Вдруг заулюлюкал и захрюкал наш ящик системы оповещения 'Платан' и красивым, громким, отчетливым голосом молодой женщины произнес свой очередной сигнал: 'Канал - Космос'.

Огромный ящик оконечного устройства системы оповещения, выкрашенный молотковой эмалью, стоял на табуретке рядом с диваном и я, замечтавшись совсем не о служебных делах, подскочил, словно ужаленный, от его визга и рева заполнившего пространство дежурной рубки. Звуковых излишеств этого устройства хватило бы, чтобы разбудить не только дежурного, но и мертвого поднять со смертного одра. Одна отрада, что вещал он приятным женским голосом.


Наша флотская разведка не дремала даже по воскресным ночам и делала свои дела исправно. Сигнал 'Канал - Космос' означал, что над нашей территорией пролетает американский спутник-разведчик и всеми своими шпионскими причиндалами записывает сигналы, поступающие с Земли. Если голос дамы выдавал из своего шумного устройства сигналы 'Канал - Воздух' или 'Канал - Море', то это означало, что в зоне ответственности вмб летает самолет-разведчик или в море крутится разведывательный корабль НАТО типа 'Осте' или 'Траве'. Поэтому в эти моменты корабли должны в целях маскировки по мере возможности соблюдать радиомолчание и не включать на излучение свои радиолокационные станции.

Ну, а если вдруг вылетал сигнал 'Блеск', то тут кораблями должно было соблюдаться полнейшее радиомолчание, и никто не имел право выходить в эфир на излучение.

Ну, и жизнь пошла - 'холодная война' двумя словами. Кругом: в космосе, на море и в воздушном пространстве одни шпионы шастают и всеми своими радиоэлектронными средствами разведки пытаются выведать из нас нашу страшную корабельную военную тайну.

Я нажал кнопку подтверждения принятого сигнала на ящике и отрепетовал голосом вахте на свои корабли о полученном сигнале. И снова в ушах уже зазвенела ночная тишина, а я вновь по-хозяйски расположился на своем кожаном диване.

И чего у нас на флоте все делается таким огромным и неуклюжим? Да еще и так орущим, что от неожиданности испытываешь настоящий стресс. Если 'Платан' - так одно это кричащее устройство занимает почти один кубический метр пространства. Корабельной телефонной трубкой сделанной на совесть из металла можно ненароком убить человека. А все ревуны, корабельные колокола громкого боя и приборы корабельных систем такие массивные и неуклюжие ящики, что просто давят на психику и отбивают желание их обслуживать. Да еще все выкрашено ядовитыми цветами шарового или черного цвета корабельных красок. Сплошное уныние. Даже плафоны сигналов на стене дежурной рубки огромные и под каждым лампочка в 60 ватт. Сигналов девять и получается, вся верхняя часть стены над окном занята только этими плафонами с надписями боевых и штормовых готовностей и сигналами типа 'Канал'.

Что это меня по ночам на флотскую критику потянуло - есть ведь темы и поприятнее.

Оказывается, в далеком Питере у меня существует молодая и красивая жена, которая, судя по ее письмам, тоже, как и я, ждет встречи со мной. Полтора месяца разлуки с самым близким мне человеком давались непросто. Вспоминались ее грустные заплаканные глаза на том перроне, где состоялось наше расставание.

А комдив вскоре обещал отпустить на несколько дней в Питер. Я представлял во всех всевозможных красках нашу встречу и этот кусочек нашего будущего счастья.

Я настолько замечтался, что уже не соображал наяву я или во сне, когда вдруг в темноте, за окном блеснули золотом дубы на фуражке старшего офицера.

Для дежурного это был такой же знак, как красная тряпка для быка на испанской корриде. Этого мне только не хватало для полного счастья.

- Опять какой-то проверяющий приполз среди ночи. Чего им всем надо? Даже по воскресениям ночами не спится? - с досадой решил я и выскочил на улицу встречать припозднившегося проверяющего.

Около дежурной рубки под светом окна стоял, упершись в стену обеими руками, капитан 3 ранга.

- Товарищ капитан 3 ранга. Дежурный по 109 дивизиону лейтенант Дугинец, - как и положено представился я спине старшего офицера, одетой в форменное пальто.

Но старший товарищ совсем не реагировал на мое появление и продолжал подпирать кирпичную стену постепенно сползающими вниз руками. Когда его изгиб достиг прямого угла, то он вдруг встрепенулся и повернул голову в мою сторону.

Так этот дружище пьян в стельку, и проверять несение моей дежурной службы никоим образом не собирается. Просто у него временно отключился автопилот, на котором он странствовал по территории, а сейчас и автопилот не помогал сориентироваться в темноте нашей причальной бесконечности, которую вдобавок стал поливать моросящий дождик.

Случай в моей жизненной практике небывалый и что делать с этой личностью я просто себе не представлял. А тем более я бросил открытой дежурную рубку и оставил там все без присмотра рассыльного.

- Товарищ капитан 3 ранга! Вы, с какого корабля? Давайте я вас провожу! - стараясь говорить погромче, предложил я свои услуги провожатого.

- Мне нужно на СКР 'Туман', они там, гады, уже наверно водку пьют, а я вот..., - не совсем твердым языком выдал первую свою фразу мой подопечный.

Офицер оказался довольно пожилым мужиком, и мне стало жаль заплутавшего товарища. В таком преклонном возрасте на кораблях..., по- моему, уже никто давно не служит.

Я вежливо взял его под локоток и стал разворачивать лицом в сторону СКРов, стоящих в 100 метрах от нас в Новой гавани, но на противоположной стороне причальной стенки.

Но все оказалось не так-то просто. Товарищ явно не желал подчиняться лейтенанту и, грубо вырвавшись, пошел в сторону нашего корабля. На всякий случай, чтобы не будоражить вахтенных у трапа на кораблях, я двинулся следом и махал руками матросам, чтобы они не обращали внимания на фуражку старшего офицера.

Подойдя почти к самому кораблю, товарищ вдруг увидел на своем пути силовой шкаф, к которому электрики подключали свои кабели для берегового питания кораблей. Он схватил двумя руками за ручку металлической дверцы шкафа и стал со всей оставшейся мочи дергать за нее и пинать металл ногой.

- С-с-суки! Они специально заперлись от меня, а сами там шило жрут. Без меня... Открывайте! Я ведь знаю, что вы там..., - кричал он и давал пендалей несчастной дверце.

У меня мурашки забегали по спине от этого неравного единоборства. В мозгу пронеслась картинка, что если дверца шкафа вдруг откроется и этот медвежатник сунется в проход в своем мокром пальто на электрические предохранители и кабели силовой колонки...

Но, слава богу, железная дверца была закрыта на висячий замок и все его усилия оказывались напрасными.

Тут уж стесняться погон старшего офицера было некогда, и я со всех сил рванул жаждущего продолжения банкета товарища на себя, чтобы отодрать его от этой так понравившейся волшебной дверцы.

Матросы - вахтенные у трапа смотрели на эту молчаливую потасовку и покатывались со смеху.

Несколько протрезвев от резкого рывка моих нахальных действий, каптри что-то замычал насчет 'поспать бы...' и повис на моих руках. Я ухватил его покрепче, перекинул его руку, висевшую плетью, через свое плечо и, развернув на 180, поволок к дежурной рубке СКРов.

Сторожевая будка дежурного 57 дивизиона действительно была похожа на большую собачью конуру, так как была сооружена из небольшого вагончика без колес, вкопанного в землю.

Коллега-лейтенант, как и я дежуривший в эту ночь по СКРам, принял у меня по описи пьяного служивого и я со спокойной душой убежал в свою дежурную будку.

Я еще долго представлял себе, что могло бы произойти с этим будорагой, если бы дверь силового шкафа была незакрыта на замок. 380 вольт силового питания в этом шкафу с мокрым взломщиком разобрались бы мгновенно. Ночь прошла спокойно. А в 06 часов я побрел по бетонной пустыне гавани в штаб бригады за обстановкой, которую знал только оперативный дежурный ОВРА.

С серой брезентовой секретной котомкой через левое плечо, которая мне почему-то напоминала полотняную нищенскую суму калик, бродящих по Руси в поисках пропитания и истины, но только моя отличалась тем, что была опечатана мастичной печатью. Я абсолютно беспрепятственно поднялся на третий этаж штаба.

В вестибюле штаба за столом сидел и дремал заморенный матросик с повязкой на рукаве и тишина. Во живут штабные - ни какой охраны. Бербазовские склады охраняет караул, а сам штаб никому не нужен. Заходи и бери оперативную службу хоть голыми руками, что этот дремлющий безоружный матрос сможет сделать, коль у него даже штык-ножа на поясе нет. А если бы и был...

На мой звонок в двери дежурной рубки ОД мгновенно щелкнул замок, и я непроизвольно ввалился в просторное помещение, в котором оказался впервые. От неожиданности я немного подрастерялся и пролепетал:

- Я за обстановкой... Можно?

Из-за длинного стола, стоящего у правой стены, навстречу мне вышел маленького ростика, но толстенький и аккуратный капитан 3 ранга Елисейкин. Несмотря на королевскую фамилию, он совсем не был похож на сказочного королевича Елисея.

Его фигура для флотского персонажа была несколько комичней - короткое морковообразное тело с большой головой, в кургузых брюках тоже по форме морковки (заужены снизу), которые хоть и были аккуратно отутюжены, но едва доходили до начала шнуровки на ботинках, отчего были видны даже уставные флотские носки.

- Вы кто такой? - уперев по-барски руки в некое подобие талии, сглаженной выпирающим вперед брюшком, не дал мне опомниться этот оперативный. - Товарищ лейтенант! Выйдите и войдите, как положено...

Я сделал всего два шага назад и затворил за собой дверь.

- Товарищ мичман, а кто это сегодня стоит оперативным дежурным? - вполголоса спросил я у мичмана, вдруг внезапно появившегося за столиком дежурного по штабу.

- Дежурный по штабу мичман Корнеев, - представился мичман, но при этом, не отрывая своего зада от стула, он моргал с частотой 10 гц с 3-х секундными перерывами между сериями. - Капитан 3 ранга Елисейкин - командир КВН-17.

Я поправил фуражку на голове и свою секретную заплечную суму, сделал глубокий вдох, словно собирался нырять на глубину, и повторил заход в это странное помещение.

- Дежурный по 109 дивизиону малых противолодочных кораблей лейтенант..., - рубил я воздух на выдохе.

- А ну, повтори заход, как положено, - измывался Елисейкин в коротких штанишках в ответ на все мои старания.

'Чего он присрался ко мне? Не выспался, что ли?' - молча возмущался я, но заход повторил.

- Товарищ капитан 3 ранга, разрешите обратиться! Дежурный по 109 дивизиону малых противолодочных кораблей лейтенант..., - нагло продолжал настаивать я на своем.

- Вот-вот! Другое дело. Умеешь, а чего стесняешься. Рисуй себе обстановку на свой планшет. А ну, дай глянуть. Он у вас секретный? - продолжал этот поучающий спектакль для подрастающего поколения настырный командир КВНа.

Пока я, как в дремучих джунглях Амазонки, разбирался на огромном планшете в гаванях и причалах, где и кто к какому причалу прилепился из наших кораблей бригады, этот зануда с важным видом, заложив короткие ручонки за спину, прохаживался рядом по просторам своего оперативного владения. Комично колыша своими короткими штанинами брюк, он нудно воспитывал меня в духе Строевого устава. Он даже все номера статей помнил наизусть и монотонно излагал их в надежде, что я их не знаю. Кое-как ухватив расстановку наших сил на оперативном планшете, я поспешил сбежать от этого неожиданного и такого занудного воспитателя.

- Товарищ капитан 3 ранга, разрешите идти? - выдал я свой последний уставной перл и рванул восвояси.

Теперь, когда я завладел у этого шутника тактической обстановкой на театре, вся моя наиглавнейшая задача заключалась в том, чтобы не прозевать появление в дивизионе НШ Любимова и, гаркнув на весь причал 'Смирно!', доложит ему рапортом о происшествиях за ночь.

От того, как ты встретишь утром начальника, всегда зависит твое дальнейшее дежурство и не только.

Встретил я Любимова вовремя и четко доложил ему свой рапорт, но случилась совсем другая незадача, которую я даже не мог предвидеть. Глаза в глаза застыли наши взгляды и по появившемуся нездоровому блеску в них я понял, что где-то все-таки я прокололся. Острый глаз Леонида Иваныча заметил на моей руке, приложенной к головному убору во время рапорта, сверкающее золотом обручальное кольцо.

- Дугинец, снимите кольцо. Вы, что не знаете, что ношение обручальных колец офицерам на службе запрещено? - спокойно и твердо начал воспитывать меня НШ.

Откуда только появилась у меня эта неестественная наглость перечить начальнику... Должно, как и Елисейкин, не совсем выспался, да еще эта зануда в коротких штанишках завел меня с самого раннего утра и от этого я совсем озверел.

- Никак нет! В уставе про это не написано. Там сказано, что запрещается ношение перстней. Про обручальные кольца там нет ни слова, - абсолютно уверенный в своих познаниях уставов, уперто заявил я.

- Кроме устава есть еще и Директива, в которой про это написано, - несколько раздражаясь моей наглостью, продолжил свою мысль Любимов.

- Мне это кольцо надели в государственном учреждении, которое называется Дворец бракосочетания. Не вы мне его надевали, не вам его и снимать, - сам я поражался собственной наглости, в которую меня понесло, и продолжал защищать знак своей любви на безымянном пальце. - Товарищ капитан 3 ранга, а почему вы только у меня заметили кольцо? Все офицеры носят кольца, а увидели вы только у меня.

- Назовите хотя бы одну фамилию офицера - кто носит кольцо, - нервно задвигал желваками скул, но при этом ведя себя вполне корректно, спросил Любимов.

Я ведь точно помнил, что Семен Яковлев всегда носил кольцо и даже на дежурстве, когда я стоял с ним его помощником, он его не снимал. Своего командира подставлять было неудобно, да к тому же он был в отпуске.

- Старший лейтенант Яковлев, - для примера назвал я только одну фамилию.

- Рассыльный! Вызовите ко мне командира Яковлева, - приказал НШ моему рассыльному матросу, который внимательно вслушивался в наш диалог.

Через 5 минут в двери дежурной рубки влетел молодцеватый старший лейтенант Яковлев и доложил о прибытии.

- Яковлев, покажите, пожалуйста, вашу правую ладонь, - попросил Любимов.

Яковлев, нисколько не удивляясь казалось бы странному предложению, вытянул вперед правую руку, на безымянном пальце ладони которой не было кольца.

- Дугинец, вы видели? - обратился мой воспитатель ко мне. - Яковлев, а где вы носите свое обручальное кольцо?

- В кармане, - спокойно ответил Семен и достал из нагрудного кармана кителя свое колечко.

Ну что тут скажешь?! Конечно, рассыльный рассказал Яковлеву, по какому поводу его вызывает Любимов. Ну, хоть бы немного схитрил и сказал, что у него кольцо дома осталось, ну, в крайнем случае, в каюте.

Опять крайним оказался беззащитный молодой лейтенант и я, скрипя сердце, снял свое кольцо с пальца и положил его в то же место, где носил его хитрован Сеня.

Но на этом наш разговор не закончился, так как Любимов, желая большей лейтенантской крови, вызвал моего командира корабля.

Запыхавшись, в рубку влетел ВРИО командира лейтенант Побережный. Уж с кем с кем, но с этой личностью Любимов разговаривал как с настоящим командиром.

- Как у вас Дугинец на корабле служит? - поинтересовался он у этого горе- командира.

И этот 'служака' понес клепать на меня всякую чушь, как бы оправдывая должность, которую он временно занимает.

Именно, не исполняет, а занимает. Ну, ведь надо же ему было что-то говорить, а отрицательного он про меня сказать-то ничего не мог, но он все- таки нашел, чем меня уколоть.

- Так вроде бы нормально служит. Зачеты на допуск он сдал, но недостаточно уделяет внимания воспитанию подчиненного личного состава. Он больше сидит в каюте и занимается руководством личным составом из каюты. Частенько со своим другом лейтенантом Нечаевым просиживают в каюте по вечерам. Дружит с мичманами, особенно с Берендяевым, - давал мне характеристику этот нехороший человек.

От услышанного из уст этого лжеца потока позорящих меня фактов, возникало огромное желание двинуть в эту огромную бесформенную харю кулаком, чтобы прекратить эту ложь и лицемерие.

Этот 'командир' каждый день уходил с корабля, оставляя меня старшим на корабле, а теперь поливает меня и заявляет, что я, видите ли, мало внимания уделяю своим подчиненным.

Но, пришлось выслушать все до конца, да еще и стоя по струнке перед Любимовым, как нашкодивший школьник перед директором.

Трижды всего за одни сутки меня подвергли позору и унижению старшие товарищи. Что Слынь со своим разносом, что КВНщик в морковках, что Любимов со своим воспитанием.

Почему только они правы? Меня ведь даже никто и не слушает, а слушают таких идиотов, как Побережный. Не укладывалось в вольнодумных лейтенантских мозгах такое бесправие.

Немного отойдя от этого стресса и позора, я сообразил, что ведь сам напрасно упирался и почти хамил старшему по званию. Но что было, то было.

Но и Любимов видимо тоже сделал выводы об упертом лейтенанте с чисто украинской фамилией, которому палец в рот лучше не класть.

Согревала душу только одна сокровенная мечта, что я скоро вырвусь на волю пусть и на несколько дней, но зато я увижу жену, любимый Питер и свободу.

Вечером в четверг комдив вызвал меня в свою келью, которую он конфисковал для своих нужд у Кожухаря, и в ней устроил себе кабинет.

- Дугинец, собирайся в Питер поедешь, - оглоушил меня Михневич долгожданной радостью.

- Вот тебе выкройка верха фуражки, размер 60, но только чтобы из кастора фуражка была, - протянул он мне огромную вырезку овала верха фуражки, сделанную из флотской газеты 'Страж Балтики'. - Завтра 24-е число и пятница, можешь лететь в Питер до утра понедельника, а в дежурстве тебя Нечаев на один день подменит. Все ясно?

Чего уж тут неясного может быть!? У меня словно выросли огромные крылья. Что еще нужно для счастья!

Выкройка комдивской фуражки была огромна, как аэродромное поле. Ну что ж, по Сеньке и шапка - комдив был могучий и такая фуражка на нем должна смотреться по всем канонам флотской моды. Если бы я такую на себя напялил, то меня бы первым же крепким порывом ветра сдуло с ног. Всего набралось 4 заказа на фуражки: наш механик, комдив, Денисюк и мой командир.

С полусумасшедшими глазами я прибежал на корабль и выдал своему Побережному:

- Я завтра улетаю в Ленинград. Меня комдив отпустил на три дня.

Я впервые с наслаждением смотрел, как скисает в аморфную массу перекосившийся от такой неожиданной пилюли блин физиономии ВРИО командира.

Для толстомордого Николая Николаевича это был удар ниже пояса. Еще бы - это означало, что меня все выходные на корабле не будет, а старшим на корабле нужно будет сидеть ему или механику.

Одному небывалая радость, а другим серпом по причиндалам.

Я только тогда поверил в это неожиданное счастье, когда шумящий своими винтами Ан-24 с разбега оторвался от взлетной полосы и, задрав нос вверх, стал набирать высоту.

Одетый во все чистое и наглаженное, я восседал в кресле самолета и мог позволить себе прикемарить после корабельного недосыпа и нервотрепок. Но особенно разоспаться мне не дал сосед. Сравнительно молодой парень, случайно оказавшийся рядом и желая поделиться своим наболевшим, все время пытался завести со мной разговор, и, в конце концов, это ему удалось.

Он рассказывал мне о своей скотской жизни на ударной стройке пятилетки в Лиепае, где они-зеки строят большой галантерейный комбинат под названием 'Лаума'. О том, что молодая жена уже наверно не ждет его дома, а устраивает свою жизнь с другими мужиками. А он под видом получения перевода на почте выпросил у милиционера-охранника свой паспорт, купил билет на самолет до Риги и сейчас по всем уголовным законам находится в бегах.

- Я ей вчера дал телеграмму, чтобы не застать дома какого-нибудь бедолагу, пригревшегося у моей жены. Там так и написал: 'Сдавай бутылки и разгоняй своих е...рей. Я лечу домой', - открытым текстом сообщил мне сосед. Уж и не знаю, с каких таких заслуг он выбрал именно меня в свои исповедники, наверно потому, что участливо слушал его и не отталкивал.

- Ну, а за что ты срок схлопотал? - спросил я.

- Да по пьянке набил морду одному другану и дали три года 'химии'. Так беседуя с настоящим зеком, я образовывался в вопросах Уголовного Кодекса и теперь уже знал, что 'химия' это вовсе не наука, а принудительные работы на строительных объектах под присмотром милиции.

- Ну, а что будет дальше? - поинтересовался я окончанием этой истории.

- А что будет дальше!? Поймают и добавят еще пару лет за самовольный уход из общежития.

Только мой сосед вошел в настоящий образ рассказчика и в красках начал расписывать свою дальнейшую убогую жизнь зека, как самолет резко накренился.

В иллюминаторе мелькнула серая вода Рижского залива и бесконечные пляжи Юрмалы, а спокойный голос стюардессы с латышским акцентом произнес:

- Уважаемые пассажиры! Наш самолет зашел на посадку в Рижский аэропорт Румбула. Всех пассажиров прошу оставаться на своих местах и пристегнуть ремни.

- После остановки двигателей я приглашу вас пройти в здание аэровокзала, где попрошу вас внимательно ожидать объявления о посадке на наш рейс. По окончании дозаправки самолета в аэропорту мы продолжим наш полет. Лайнер уверенно приземлился в этой самой Румбуле, всех пассажиров на время заправки самолета вывели из салона и организованной толпой провели в аэровокзал столицы Латвии.

Мой сосед предложил мне зайти в кафе и выпить по 100 грамм, но я сдержанно отказался. Почти все пассажиры рейса стояли на ступеньках лестницы аэровокзала и безропотно ждали окончания заправки авиалайнера и дальнейшего полета в Ленинград.

Тут на ступеньках у входа в здание остограмившегося зека понесло дальше в своей исповеди, и он уже на повышенных тонах начал костерить партию и правительство за свою несложившуюся жизнь.

- Я вот работаю на комсомольско-молодежной стройке, а где там эти комсомольцы попрятались. Покажи мне на этой стройке хотя бы одного нормального комсомольца - одни зеки кругом вкалывают. А на открытие комбината на следующий год соберутся все коммунисты и комсомольцы. Знаешь, сколько их там много будет, да все с красными транспарантами и победными речами. Этот Брежнев... - и понеслось.

Толпа пассажиров, окружающая нас, с ужасом вращая глазами в поисках 'работников невидимого фронта', в срочном порядке рассредоточилась подальше от антисоветских лозунгов, и мы с ним остались на лестнице только вдвоем.

Слава богу, что вскоре объявили посадку в самолет, и я покинул горячего латышского парня, который открыто и без опасений возмущался порядками в СССР.

В аэропорту Ржевка, куда приземлился самолет, я поймал такси и на всех парах полетел на проспект Смирнова. С небывалой радостью я рассматривал в окошко машины до боли знакомые места Заневского и Невского проспектов, набережную Невы.

Теперь уже не то, что было - я уже не нищий курсант и мог позволить себе прокатиться на такси. С одним портфелем в руках я с шиком подкатил к общежитию и со всей прыти рванул в подъезде мимо вахтерши.

Но мой резвый пыл в один момент охладила лязгнувшая засовом закрытая вертушка и знакомая по прошлогодним встречам бабулька-вахтерша. Она словно целый год так и просидела в своей застекленной будке, не сходя с места, бдительно охраняла покой и нравственность студентов.

- Вы куда так разогнались? - ошарашила она меня из-за стекла своего рабочего места.

- Мне срочно нужно в 29 комнату. У меня там жена живет, - попытался я как можно яснее выразить свои желания.

- У нас в общежитии замужних студенток не проживает, все живут при своих мужьях. Документ у вас есть о том, что она ваша жена, - никак не сдавалась чертова бабка.

- Да что же я теперь к собственной жене не могу попасть без Свидетельства о браке? Я тут вырвался с корабля всего на три дня, а вы... У меня в удостоверении есть запись о семейном положении, там записана моя жена, - извивался ужом я перед неподатливой бабулькой.

Только после тщательного изучения моего удостоверения личности и его конфискации под залог моего прохода бабка поддалась, и я проскочил вертушку. Не буду же я объяснять бабке, что я не имею права отдавать ей свое удостоверение личности, когда тут жизнь моя решается.

Неужто вот за этой дверью №29 находится мое счастье!? Я влетел в закрытую дверь без стука и неожиданно вырос на пороге.

Повседневная картина студенческого быта особо не прельщала. Уже не было рыжей Элеоноры, сидевшей в позе лотоса на своей кровати с висевшими на лице рыжими сосульками волос и папильотками. Но Элеонору вполне заменяла Нинка Аполонова, лежащая на кровати в позе Аполлона с полузадранным подолом халата и книгой в руке. А за столом посреди комнаты спиной ко мне сидела над учебниками моя Тамара. - Большой привет от моряков дважды Краснознаменного Балтийского флота! - дурашливо гаркнул я.

На шум, произведенный моей персоной, она оглянулась и совсем растерялась, застеснялась своих подруг. Не ждала именно сейчас. Я не обращал ровным счетом никакого внимания ни на Светку Мелехову, ни на задвигавшую своими обнаженными маслами Нинку. Я обнимал и целовал свою законную жену, к которой проделал целый вояж и преодолел все воздушные и наземные преграды.

Нинка и Светка, прихорашиваясь на ходу, почувствовали свою ненужность в данный момент на этой территории и носились по комнате в поисках выхода из создавшейся ситуации.

- Я забираю вашу подругу, и мы сейчас уедем, так что сохраняйте спокойствие, - предупредил я подруг, которые, наконец-то, нашли выходные двери из комнаты.

Я объяснил Тамаре основную причину моего прибытия в Питер - это заказ фуражек для наших офицеров. И что в первую очередь нужно выполнить задание комдива, а уж потом я в ее распоряжении.

И уже через 10 минут мы понеслись с ней разыскивать эту далекую улицу Чехова и того самого старого еврея, который шил красивые офицерские фуражки.

Но улица Чехова оказалась не такой уж далекой, как я представлял ее себе по рассказам Нечаева. Это была небольшая улица, идущая параллельно Литейному проспекту почти в самом центре города.

На стук в двери квартиры многоэтажного кирпичного дома открыла пожилая женщина. Она нисколько не смутилась, увидев на пороге незнакомого флотского лейтенанта с девушкой, и сразу позвала мастера шапочных дел.

- Мне вот эту фуражку пошейте 60 размера, вот с таким вот верхом, - показал я ему выкройку из газеты, вырезанную комдивом. - Это для моего самого старшего начальника. А еще три фуражки: одну 58, и две 56 размера. Только чтобы были настоящие флагманские, из кастора, с толстым кантом и шитыми козырьками.

Маленький и полуседой мастер ничему не удивлялся и даже такому размеру комдивского аэродрома.

- Как вы хотите, - ответил услужливый портной. - Через неделю можете забирать свой заказ.

- Так быстро!?

- Для меня это не вопрос. Вот если бы вы мне заказали, скажем, 100 фуражек, а 4 фуражки для меня сущий пустяк, - с акцентом достойным самого Лазаря выдал умелец.

- Только я сам забрать уже не смогу. Можно моя жена заберет готовые фуражки?

- Мне без разницы, - равнодушно ответил портной.


Задание начальников я выполнил досрочно, и у меня было целых два дня для личной жизни. Два дня со своей женой.

Вот только куда податься и где найти угол для приюта. В общагу нельзя, там строгий учет и контроль за посетителями. Снимать гостиницу я как-то все еще не решался, стеснялся. Поэтому мы с Тамарой поехали на Наличную улицу в Гавань к ее тетке Нине. Она проживала с дочерью в маленькой однокомнатной квартире, но зато мы знали, что нам и здесь найдут угол и будут рады нашему приезду.

Какое было счастье держать в своих объятиях мою родную жену. А сидя далеко за полночь на махонькой теткиной кухоньке, мы не могли оторваться друг от друга даже на миг.

Мы как два счастливых голубка носились по Питеру и пытались объять необъятное за эти два выходных дня. Навестили родственников и даже в Саблино к брату успели съездить.

Радужное настроение пребывания с женой было омрачено тем, что билетов на самолет я на воскресение не достал, а взял только на понедельник, 27 сентября. Это означало, что я получу фитиль за опоздание как минимум на 8 часов.

За опоздание на корабль на целых 9 часов разноса мне никто не устраивал и только комдив вежливо намекнул, что нужно прибывать вовремя. Меня же лично комдив отправлял на шапочное задание, а комдив был хозяином положения в дивизионе. Но, чтобы служба мне не казалась раем, меня тут же вечером провернули дежурным по дивизиону. Не привыкать, а за те счастливые мгновения, которые я ухватил там, в Питере, я готов был пахать и сеять где угодно.

На флоте были два жупела, которые действительно вызывали отвращение своей чрезмерной заорганизованностью и постоянными проверками. Это по понедельникам политические занятия, а по вторникам занятия по специальности.

Целые тучи политработников, откуда их только набиралось в базе столько, прибегали в понедельник на корабли и начинали ползать по кубрикам в поисках нарушения требований при проведении этих наиважнейших в жизни флота мероприятий под названием политзанятия. Замполитов у нас на кораблях не было, и вся эта дополнительная нагрузка ложилась на плечи командиров боевых частей.

Материалы 24 съезда КПСС должны были быть у каждого захудалого матроса, а уж про руководителей политических занятий и простых офицерах и говорить не приходилось.

Нужно было по ночам переписывать эти совершенно ненужные конспекты, которые я из училища привести с собой ну никак не додумался. А нет конспекта - значит, ты аполитичная личность и не имеешь права руководить людьми.

Неужели матрос, бездумно переписавший в свою тетрадь эти планы на пятилетку и даже знающий, сколько страна выплавит чугуна и цветных металлов, засеет га яровых и озимых зерновых, будет мечтать об этих сногсшибательных показателях, а не о самоволке или своих подругах. Такая формалистика толкала и офицеров сажать своих матросов за конспекты, и пацаны писали рукописи материалов съезда своим командирам.

Старший матрос Макоедов только и занимался тем, что в своем гиропосту пописывал конспекты Побережному. Писал красиво с красными выделениями главных мыслей и главных показателей, а уж Побережный не преминул при удобном случае похвастаться политработникам в 'своих' красочных творениях.

С утра в понедельник и вторник жизнь в военно-морской базе словно замирала, все сидели на политзанятиях (как и по вторникам занятия по специальности) и, не дай бог, кого из офицеров заносило в это время в город. Патруль тут же фиксировал твое отсутствие на этих мероприятиях и тут же твои данные сообщались в политотдел базы. А уже потом начиналась раскрутка вопроса 'Почему офицер не охвачен единой системой политической подготовки и кто позволил ему нарушать установленные порядки?' На занятия по специальности у рубки дежурного выстраивался весь личный состав дивизиона на своеобразный торжественный развод, только духового оркестра не хватало. Разбирались по группам занятий, и лично комдив разводил специалистов во главе с их руководителем по местам занятий. Прямо целое торжество по случаю очередного вторника отмечалось в дивизионе.

В этот вторник я стоял дежурным по дивизиону и мне выпала честь строить дивизион на занятия по специальности и производить развод на занятия.

Но Серега Денисюк и здесь не дал мне поблажки и заставил подмениться с дежурства и шагать во главе своей группы минеров на занятия в учебный класс.

Строй из 15 человек матросов с кораблей дружно шагали следом за мной, а Денисюк по ходу инструктировал меня, о том, что сегодня будет проверка, и я должен не ударить в грязь лицом - показать блестящие знания своих обучаемых.

Откровенно говоря, я бы с удовольствием поспал после полубессонной ночи на дежурстве, а тут жди проверяющего и трясись за знания своих классных специалистов.

По красочному учебному плакату я рассказывал матросам, как работает ударно-дистанционный взрыватель УДВ-60 реактивной глубинной бомбы РГБ-60, и преподносил им, как песню, срабатывание всех 3-х степеней предохранения во взрывателе от момента залпа и до поражения подводной цели.

В этот самый момент в класс вошел сухонький на вид флагманский минер капитан 3 ранга Костин в сопровождении могучего Денисюка. Он не стал прерывать занятия на строевой доклад по положенной форме, и они скромно уселись за последний стол и стали внимательно слушать мой рассказ с показом.

Маленький и весь какой-то доисторический флагмин с заржавевшим крабом на фуражке был уже довольно пожилой по моим понятиям и прокуренный до основания мореман. Он прослушал до конца принцип работы взрывателя, а уже только после этого стал пытать моих минеров своими вопросами. Матросы на удивление мне и Костину отвечали все в струю и правильно. Костин, слегка подкашливая, выразил мне свое полнейшее удовлетворение подготовкой минеров и удалился проверять остальные группы.

- Ну, Дугинец, ты здорово прогнулся перед флагманским, очень ему понравился твой рассказ с показом, - шепнул мне на прощание Денисюк.

- Товарищ лейтенант, вы так понятно рассказали про работу взрывателя, что мне теперь абсолютно ясно, как и что работает, - получил я первые дифирамбы от своего минера Мешкаускаса, когда Костин покинул учебный класс.

- Молодцы, мужики, не подвели меня, - в свою очередь похвалил я своих школяров.

Получилось само собой, что матросы оказались довольны своим руководителем занятий, а я тем, что не подвели меня в мою первую серьезную проверку. Главное ведь создать первое впечатление о себе перед флагманским минером, а оно состоялось как нельзя лучше.

Вот так и закрутилась моя служба. Сплошные дежурства в ПУГе и ПВО, дежурства по дивизиону, политзанятия и занятия по специальности, а в перерывах гарнизонные патрули и прочие наряды. Я и не замечал, как летит время, и наступил октябрь.

Единственную мечту я лелеял в душе: 'Быстрее бы приходил из отпуска командир, а то меня так вовсе затаскают этими нарядами и патрулями. Некому за меня заступиться'.

11 октября после очередной проверки моей группы политзанятий настоящей инспекторской проверкой политработников Политуправления флота я снова вышел из боя сухим и невредимым. И здесь у меня получился полный порядок с моей стороны, как руководителя группы.

Неважно, что некоторые матросы не могли показать проверяющему на карте Объединенное королевство Великобританию, но зато знали, где находится Англия, а остров Котлин (Кронштадт) искали у побережья Австралии. Главное у всех были конспекты и не только материалов съезда КПСС.

После обеда решил часок подремать на своей койке, но и тут не дали.

Прибежал рассыльный матрос и сообщил радостную весть:

- Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает комдив!

'Чего это я вдруг комдиву понадобился, да еще и срочно', - недоумевал я своими уже готовыми к адмиральскому часу мозгами.

- Товарищ комдив, по вашему приказанию прибыл, - расшаркался я в дверях комдивской кельи.

- Дугинец! Мы тут решили, что ты серьезный мужик, и мы можем доверить тебе серьезную работу по строительству овощехранилища на нашей бербазе, - с вопросительным интересом посматривал на меня Михневич, сообщая эту убийственную для меня новость.

- Товарищ комдив! Какое строительство? Я ведь в строительных вопросах абсолютно не разбираюсь. Нас в училище этому не учили..., - поехала вниз моя нижняя губа от удивления.

- Дугинец, ну вот только не надо делать такую серьезную физиономию, а то будешь похож на фанагорийца. Ты же офицер, а офицер должен уметь и стрелять, и строить. В общем, дуй на инструктаж к комбригу Головачеву. Он тебе там сам все объяснит, что к чему и как.

- Товарищ капитан 2 ранга! Я же...

- Ты, что фанагориец? Я же сказал, бегом на инструктаж к комбригу.

Да только у комбрига там не прикидывайся казанской сиротой. Вперед! - закончил свой инструктаж комдив.

'Тихий ужас! Сплошной бедлам,' - возмущался я про себя.

'Какому мудаку пришла в голову такая светлая мысль - доверить строительство фортификационного сооружения целому лейтенанту? Что я молодой Карбышев?' - размышлял я, взволнованный предстоящей встречей с самим комбригом.

Я ведь Головачева живым-то еще ни разу не видывал.

'Ведь это же практически конец моей только начавшейся карьере корабельного офицера. Ведь такие объекты строятся не за день и не неделю, и даже не за один месяц. Что это они из меня какого-то строителя пытаются сделать', - накручивал я себя, шагая в штаб бригады.

- Лейтенант Дугинец, по вашему приказанию прибыл, - скромно доложил я, переступив порог кабинета командира 118 бригады.

Крупная фигура комбрига с большой головой и острым птичьим носом встала навстречу мне, словно встречал он дорогого гостя. Голова комбрига своими габаритами полностью соответствовала фамилии, но размерчик фуражки, пожалуй, был поболее, чем у Михневича. Какие все головастые начальники служат на нашем флоте.

- Владимир Викторович! - совсем неожиданно для меня, как отец родной, начал он свой разговор. - Мне Виталий Адамович рекомендовал вас как толкового и грамотного офицера. Мы должны в ускоренном темпе оборудовать нашу бербазу нормальным бетонированным овощехранилищем. Вам поручается наиважнейшее задание по руководству строительством этого объекта. Будет в ваше распоряжение выделена техника и люди, и нужно приступать к работе уже на этой неделе. Рыть котлован нужно пока не началась зима.

Обалдевший от такого высокого доверия, я молча выслушал все требования и наставления по этой наиважнейшей задаче, но мое терпение лопнуло, и я тоже выдал свое заявление:

- Товарищ капитан 1 ранга! Я в жизни не занимался строительством. Как я могу руководить тем, чего сам себе не представляю? Нас в училище учили совсем другому...

- Возьмете проектную документацию на объект, изучите чертежи, и будете работать. Не боги горшки обжигают, - на этом он дал мне понять, что инструктаж закончен.

Вот уж где я по-настоящему самую малость перетрухнул такими новыми обстоятельствами. Какой из меня строитель? А что делать?

В подчиненные мне подсунули бригаду из 15 дембелей, которых собрали с кораблей и спешно сколотили в зондер-команду для ударных работ на этой молодежной стройке.

Ни один нормальный командир никогда не отпустит в такие аккордные командировки своего нормального матроса или старшину. Туда обычно отправляли всех тех, от кого мечтают побыстрее избавиться. Вот и собрался под моим началом контингент, мягко говоря, нерадивых годков, а если говорить прямо..., то корабельных отбросов.

Комбриг им сам лично поставил задачу и пообещал, в случае ударной работы на строительстве отпустить на дембель в первую очередь. Одно положительно, что эта дембельская шайка-лейка строителей жила на береговой базе, и я к их обустройству и досугу по вечерам не имел никакого отношения. Все эти заботы ложились на командира береговой базы майора Егорова.

Понять мое унылое состояние несложно. Только я вошел в новую для себя роль и освоился на корабле, на уровне нормальной и понятной для меня службы, как вдруг меня снова кидают в прорыв, где мне абсолютно ничего не понятно. Да и знаниями нужными не обладаю, даже в первом приближении.

На словах все просто - копай котлован под будущее овощехранилище и все дела. Но на практике получалось все совсем по-другому. То экскаватора нет, то погода не позволяет из-за дождя и ветра. А бойцы за время простоя разлагались на глазах, и попробуй, поруководи этой бандой, которой уже все до лампочки. Они только и ждут приказа Министра Обороны об очередном увольнении из Вооруженных Сил.

Теперь я на корабле был только жильцом и меня никто не заставлял заниматься корабельными делами. У меня был особый статус помощника комбрига по строительным работам. Побережный совсем осерчал на меня за это, но трогать меня не мог. Нельзя было.

Словно для компенсации моего временного отсутствия в числе экипажа, нам на корабль прислали нового замполита.

Александр Иванович, так звали нашего зама, офицер-то новый, но по своему возрасту был пожилым для капитан-лейтенанта и, видимо, неудачным по службе политработником. По какой такой причине его опустили из политотдела на корабль в таком возрасте, нам никто не сообщал, но мы ведь не тупые были. На исправление, что ли?

Живой и общительный политработник быстро вписался в воспитательный процесс личного состава, применяя чисто отцовские способности и приемы. Но вот только уж слишком близко заходили его дружеские общения с нашим ВРИО командира.

Берендяев, как и планировал, с 9 октября ушел в отпуск и, как и обещал, отдал мне ключи от своей квартиры. Юрка показал мне свои апартаменты и сарай с дровами, и теперь я был временным полновластным хозяином двух комнат в доме №1 на улице Макарова в Военном городке. Познакомил он меня со своей женой Валентиной.

Внешне приятная женщина, но, на мой взгляд, простая чисто тамбовская и рукастая, работала хирургической медсестрой в нашем госпитале. По своим габаритам она была под стать Берендяевской весовой категории и комплекции. Я сразу обратил внимание на ее сильные руки и плечи, и теперь до меня дошло - откуда у Берендяева на его физиономии иногда заплывают синяки и появляются шишки.

Видимо, вот этими хирургическими руками она держала в своих руках свое мичманское счастье, отвращая его от пьянства простыми народными рукопашными методами, которые порой оставляли следы на физиономии у старшины.

Комнаты были старинные и с высокими потолками. Чтобы их натопить теплом от печки нужно было кочегарить в печке даже углем. Самое интересное, что, теперь имея временное жилье, я в нем не появлялся, так как было совершенно некогда, да и одному мне там было абсолютно нечего делать. Но зато у меня теперь было временное пристанище на случай приезда жены, и я с нетерпением ждал 5-е ноября.

В этот день ко мне должна на несколько дней приехать из Питера жена. Бедная студентка даже собственную кровь сдала в донорском пункте, чтобы получить еще один выходной день к небольшим ноябрьским каникулам. Целых две недели я руководил непонятной мне стройкой, однако руководил с утра до вечера. Но случилось нечто невероятное и до комбрига, очевидно, дошла вся эта нелепость и бессмысленность руководства строительством молодым корабельным лейтенантом.

***

За обшарпанными дверями комнаты №29 общежития, державшей на себе несколько слоев дешевых белил, стояла скучная девичья студенческая атмосфера повседневной жизни, в которой каждая жительница этой комнаты в свои 20 лет, замученная учебой, мечтала о большой любви и своем рыцаре. Остался последний студенческий срок, последний курсовик, последние зачеты и госэкзамены, и все... Провинциальные девочки нахватались столичных вершков и культурного образования, модных тенденций снобизма среди молодежи, но в сути своей оставались простыми, как Нинка из деревни Калининского уезда.

Светка Мелехова, избалованная родительской лаской и вниманием девушка, была доверчива до невозможностей. На первых порах учебы в институте она верила каждому слову незнакомых парней, которые проявляли к ней нездоровый интерес и играли на ее доверчивости.

Она, совсем не думая о возможных последствиях, любила одна прогуливаться по ночному Питеру и Невскому проспекту, где народ сплошным потоком переливался из конца в конец. Ей все фонари и витрины казались в розовом свете, и, может быть среди этих огней, она, наконец, встретит своего капитана Грея или на худой конец какого-нибудь курсантика военного училища.

Наивный девичий взгляд раскосых глаз моментально замечали те, кому это надо и к ней в хвост пристраивался какой-нибудь подонок, решивший воспользоваться юным дарованием. В соответствующей обстановке эти гнусы неудачно пытались отобрать сумочку у Светки, на всякий случай ускоряющей шаги в надежде оторваться от преследования.

Второй раз на нее напал какой-то мужик в темноте проходного двора в попытке совершить еще одно грязное дело, но не получилось. А Светка набиралась опыта на своих ночных ошибках, но от путешествий по ночному городу не отказывалась. Все надеялась...

Нинка Аполонова - деревенская дева, все школьные годы не выезжавшая за пределы своей Калининской области, тоже оставалась простодушным дитятей. Она тоже не верила в черные сплетни и слухи, которые распространялись среди студенток, пока сама не убедилась на личном опыте, что жизнь в Питере особая и ни в какое сравнение не идет с ее провинциальной. Прогуливаясь по Марсову полю, совсем рядом с институтом она неосторожно зашла в кусты сирени, которые разрослись и прикрывали собой обычную питерскую садовую скамейку. На лавочке ее словно поджидал молодой мужик, который вывалил ей навстречу из расстегнутых брюк свои огромные причиндалы.

Нинка, не веря своим глазам в это Зазеркалье, устремила изучающий взгляд на натренированный орган, возвышающийся, как нельзя ясно, в центре мужской композиции. А мужик балдел от такого ласкового девичьего взгляда на своей лавочке.

Только теперь до нее дошло, что можно делать таким инструментом и она, взвыв как пришибленная пинком собачонка, осознала эти неровности зелени сквера и резво повернула на выход из сиреневых кустов. Всего два шага и она покинула этот странный, тихий уголок, словно парализованная семенила ножками, уносясь от греха подальше.

Еще к одной подруге по общежитию в переполненном троллейбусе молодой негодяй нахально протиснул свою пятерню в трусы, но тут же получил убедительную словесную оплеуху:

- Молодой человек, я в трико кошельки не храню, - на весь троллейбус прозвучала фраза, заставившая придурка прекратить свои претензии. Бедные беззащитные студентки, каких только идиотов не встречалось на их тернистом пути к знаниям в питерском вузе. Но они все равно верили.... Поэтому и все девичьи разговоры после занятий в институте начинались обычно с учебных тем и трудностей курсовых работ, но постепенно плавно переходили на темы любви и дружбы, мечты о будущем. В комнате стоял приличный свежак, поскольку старинные батареи парового отопления не спешили отдавать свое тепло и чуть теплились, а электрический обогреватель, кроме своей раскаленной нити у рефлектора, тепла не прибавлял. Но всем хотелось тепла и уюта.

- Сегодня на лекции по истории кино, когда читал Баталов, я просто млела. Вот это мужчина, вот это душечка! - восхищалась Беляева.

- Девки, послезавтра курсовую сдавать на проверку, а она про Баталова. У меня там одна общая мазня написана. Как бы спихнуть это дело? - повисал вопрос Нинки Аполоновой над общим столом посреди комнаты.

- Пиши, еще две ночи впереди. Ой, Томка! Мы тебе вчера вечером так позавидовали..., - загадочно произнесла Светка Мелехова.

- Чему вы там позавидовали? - удивленно спросила Тамара.

- Ну, как же, полная посылка яиц тебе вчера с юга от свекрови пришла, а позавчера муж перевод прислал на целых 100 рублей. А вчера ты так нежно во сне просила: 'Вовочка, погрей мне ножки. У меня ножки замерзли!', что мы втроем чуть не прослезились. Нам тоже хочется, чтобы кто-нибудь ножки холодные погрел, - поясняла Мелехова свою зависть.

- Ну, может и просила... Заведите себе мужей, только и всего. Нехорошо подслушивать чужие разговоры. Спать надо по ночам, - смущаясь и краснея от такой правды, защищалась Тамара.

- Уже ровно год прошел с того памятного вечера с фрунзаками в нашем красном уголке, а я до сих пор помню этих мальчиков. Такие хорошие были.

Только тебе одной и повезло с твоим Вовкой, - мечтательно потягивалась своими конечностями под одеялом на кровати, вспоминала Светка, но уже Беляева.

- Ах, вам мальчиков для полного счастья не хватает..., - бросила на ходу Тамара, подходя к шкафу.

- Встречайте! - выглядывая из-за шкафа, весело крикнула она.

Она напялила на себя комдивскую фуражку 60-го размера, которая так кстати, своим размером покрывала пышную прическу, повязала для пущей важности голубой гюйс, и черным карандашом нарисовала усы не хуже, чем у лихого гусара.

- Ну, кому тут требуется мужское внимание? Лейтенант балтийского флота Дугинец, я к вашим услугам, - дурашливо прикладывая два пальца к головному убору и щелкнув каблуками, воскликнул новоиспеченный мореман.


Хоть такого мужичка подержать на коленках

Обалдевшие от такой необычной метаморфозы девки завизжали и повскакали со своих лежбищ, где грели свои замерзшие ножки.

- Ой, Томка, что это такое?

- Я вчера Володины фуражки забрала из пошива. Он заказывал для своих офицеров, когда приезжал.

Начался настоящий морской девичий переполох. Светка с Нинкой тоже решили преобразиться в героев морских сражений и, надев головные уборы козырьками назад, задорно представляли из себя бывалых матросов в бескозырках.

Одна Мелехова, потрясая своей малоподвижной нижней челюстью в нервном подобии смеха, решила остаться в девичьем обличии и принимать ухаживания и ласки сразу трех военных вместе.

- Мазурик, ты мой хороший, иди ко мне! - протянула она свои ладошки к новоиспеченному дамскому сердцееду. - Какие у тебя усики...

На шум и гам, поднятый нашествием бравых флотских, из соседней комнаты набежали подруги, и начался настоящий бал в духе давних времен 18-го века.

Какие тут курсовые, когда можно подурачиться и оторваться от серых учебных будней.

- Девчонки, а давайте пригласим курсантиков из Фрунзе на Новый год.

Черт с ними, накроем стол и хоть потанцуем с нормальными ребятами, а не нашими институтскими неженками, - восхищенная видом флотских фуражек на девичьих прическах, предложила млеющая от 'мужских' объятий и ласк Мелехова.


Порешили, порешили...

- Порешили, порешили..., - поддержал ее нестройный хор голосов подруг топчущихся по комнате в мазурочных движениях.

***

А 15 октября из отпуска вышел командир и, может быть, появление Кличугина на своем обычном месте имело какое-то значение в моей строительной карьере. Уже через несколько дней меня на этом посту сменил матерый мичман, который и продолжал строительство этого стратегического объекта.

На душе был маленький праздник: я снова оказался в своей обычной корабельной тарелке со своим родным личным составом.

Ну, а коль в своей тарелке очутился, то держи наряд в патруль по городу и прочие вознаграждения за долгое отсутствие.

На этот раз я взял с собой в патруль своего старшего матроса Тараканова, был у меня такой ладный и стройный специалист по обслуживанию системы групповых атак, который управлялся с радиопередатчиком 'Тритон', и радиометриста радиолокационной станции МР-302 нашего качка и хорошего парня по фамилии Колесников (фамилия может быть неточной).

Было прохладно на улице, и осень забирала свои права на полную катушку поэтому пришлось одевать шинель. А в нашей красивой флотской шинели я чувствовал себя, как в средневековом рыцарском панцире. Покрой шинели не позволял владеть своими руками в полном объеме - не поднять их было вверх, не размахнуться руками как следует в случае особой необходимости, а грубое сукно воротника натирало на шее настоящие флотские мозоли.

В объекты нашего маршрута входил вокзал. Это было одно из злачных мест, как и в любом городе, и полигон для правонарушений общественного порядка местными забулдыгами и несознательной частью военнослужащих. Поезд 'Лиепая - Рига' отходил от местного перрона около 12 часов ночи, и именно в этот момент на вокзале просыпалась его настоящая жизнь, настоящий муравейник, состоящий из будущих пассажиров поезда и их провожающих. Народ с чемоданами и сумками, как заводной, сновал по вестибюлю и среди этого потока мелькали военные. Объектами нашего пристального внимания и были граждане, одетые в военную форму, но привлекающие к себе внимание своим недостойным внешним видом и поведением.

К моему удовольствию таких нерадивых среди шумной толпы народа не обнаруживалось и мы, скучая, дефилировали по вокзальному полу, устланному старинной коричневатой плиткой.

Из внезапно распахнувшихся стеклянных дверей вокзального ресторанчика вывалилась шумная ватага местной 'золотой молодежи'. Ребята и девушки были модно и красиво одеты, но позволяли себе вольности в высказываниях и не принятых здесь громких возгласах.

От этой веселой компании отделился молодой парень в красивом элегантном пальто со стоячим воротничком, в галстуке на фоне белой рубашки и направился ко мне.

- Слышь, мальчишка! Сколько тебе лет? - услышал я в свой адрес, когда он приблизился.

Я, делая вид, что это меня не касается, продолжал медленно продвигаться в сторону выхода из вокзала, сзади молча шли мои ассистенты.

- Думаешь, одел фуражку и нацепил пистолет, и тебе все можно..., - продолжал бубнить мне вслед этот фраер, явно чем-то недовольный.

'Чего этому козлу от меня надо? Неужели я в лейтенантской форме все еще на салажонка похож', - пронеслась в голове непонятная тревога за свой внешний вид.

- Гуляй дальше. Там вон тебя друзья у выхода ждут, - дружелюбно кивнул я на ходу в сторону его друзей, которые ждали у выхода этого приставалу. Парень о чем-то задумался, но направился к своим притихшим у выхода корешам. Они шумно распахнули большие дубовые вокзальные двери и вывалились на улицу.

'Ну, отстал придурок', - показалось мне.

Он стоял на улице у входа в двери и внимательно рассматривал меня сквозь стекло. О чем он думал и что затевал, мне было все равно, но как только он встретился со мной взглядом, то резко оживился и потянул ручку двери на себя.

- Ну, ты, молодой! Чего думаешь, раз офицер хренов, то и разговаривать со мной не стоит, - вновь начал нести какую-то околесицу подвыпивший гражданин.

Не такой уж он и пьяный был по внешнему виду, вот только амбиции никому ненужные у него били через край.

- Слушай, дорогой! Шел бы ты домой, в семью и не мешался здесь. Неужели не видишь, не до тебя сейчас, - вполне миролюбиво направлял я человека.

-Ах, вон ты как! Посылаешь меня, да я тебя сучонок..., - понеслась не вполне нормативная лексика, и этот фрукт в нетерпении стал сучить своими ножками об пол.

Проходивший мимо пожилой майор ввязался в наш диалог и начал совестить молодого человека.

- Молодой человек, отойдите от патрульного наряда и не мешайте ему нести службу.

- А, ты - старый пень, а ну вали отсюда, пока жив. Если не заткнешься сейчас, я тебе нож в ребра запущу, - на повышенном тоне стал угрожать майору вошедший в пьяный кураж молодчик.

- Ну-ка, ребята, взяли этого козла за белы руки, - дал я команду своим бойцам, которые в ожидании этого указания уже давно поглядывали на меня.

Матросы крепко ухватили будорагу каждый за свою руку, и повели его за мной. Товарищ, почувствовав дискомфорт в свободе передвижения, попытался освободиться от этих оков, но понял, что хватка железная и подчинился силе.

- Сопляк, оккупанты!!! - горлопанил поздно опомнившийся в крепких матросских руках невольник.

Мы вывели трепыхавшегося в бесполезных попытках освободиться горлопана из вестибюля вокзала, и повели его в привокзальное отделение милиции, расположенное с левой наружной стороны здания.

Народу на улице не было и, воспользовавшись безлюдьем, Колесников свободной рукой врезал по орущей образине:

- Это тебе за оккупантов, сволочь!

- Колесников, руки не распускать, - предупредил я обиженного 'оккупанта'.

За столом милицейского отделения сидел не страдающий худобой мордатый и суровый сержант, который профессионально закрутил руку своему клиенту и затолкал его в пустующую камеру. Амбарным ключом он закрыл замок и приготовился писать протокол.

В свою очередь меня он попросил написать объяснительную, как и при каких обстоятельствах было произведено задержание этой личности. Пока я писал и излагал, каким угрозам и оскорблениям подвергал нас и случайного майора этот изверг, из-под двери камеры временно-задержанных начала струиться полоска дыма и завоняло гарью. Сержант вскочил как на пружинах и, громыхая связкой ключей, открыл дымящуюся дверь.


Ни слова не говоря, он с ходу врезал поджигателю по физиономии, а затем ударом локтя согнутой правой руки в спину сбил задержанного с ног.

- Паразит, мало, что набедокурил, так он еще и вату топчана успел поджечь, - возмущался дежурный.

- Ну, и что ему теперь будет за все эти его грехи, - поинтересовался я у милиционера.

- Могут и посадить, вы ведь при исполнении находитесь, - односложно ответил дежурный. - Спасибо за помощь, - впервые улыбнувшись, протянул он мне руку.

Мы покинули это угрюмое вокзальное пристанище нашего задержанного около 01 часа ночи, и пошли в комендатуру сдавать повязки и свои обязанности.

- Товарищ лейтенант, так хотелось начистить рожу этому латышу-придурку. Это я-то, оккупант! - возмущался и сокрушался Колесников. - Жаль не разрешили.

- Он такой же латыш, как и ты. У него абсолютно русская фамилия, - уточнил я для ясности.

Путь от комендатуры до Зимней гавани не близкий, и пока мы вышагивали по тихой безлюдной улице Райня, привыкшие ко мне за этот патруль бойцы, уже не стесняясь, задавали мне вопросы более жизненного характера:

- Товарищ лейтенант, а у вас жена в Ленинграде? - закидывал какую-то удочку Колесников.

- Учится там на последнем курсе института, а потом приедет сюда, ко мне, - отчитывался я о своем семейном положении.

- А, вы, не могли бы ее попросить - купить в Питере гитару?

- И кеды 44 размера, - добавлял Тараканов.

- Могли бы. Буду звонить жене, сделаю ей ваш заказ. А что, неужели здесь в этом латышском изобилии не найти гитару и кеды, - удивленно выспрашивал я своих матросов.

- Тут всего один магазинчик торгует музыкальными инструментами, в нем есть дорогие концертные гитары. А мне такую не нужно, мне - что попроще.

- А обувь 44-45 размера здесь у латышей ходовой размер и поэтому пока кед таких не нашел, - нашли свои оправдания, обрадованные матросы.

Мы свернули в темный проулок, ведущий к нашему КПП Зимней гавани, и навстречу нам из хлопнувшей двери проходной появился невысокого роста аккуратный офицерик, озирающий назад и семенящий на повышенных скоростях. Он словно тайный агент-профессионал вращал головой на 360? в надежде обнаружить хвост, сопровождающий его сзади.

- Толя? - окликнул я знакомую фигуру.

Рыков - это был точно он, но только чего он все озирается назад. Мы с ним не виделись с выпуска, но не узнать его даже в полутьме ночной улицы я не мог. Его обычно холеное личико с налетом персонажа 19 века и вьющиеся кудри, обрамляющие губастое лицо, всегда напоминало мне гусара-барчука, вот только не хватало гусарских бачек, да поосунулся лейтенант на корабельной службе.

- Симочка! Ты, что ли? Ты чего тут, по ночам шарахаешься? - Толя явно не ожидал встречи с однокашником в темном холоде переулка.

- Мы-то из патруля возвращаемся на корабль, а вот тебя куда несет...

- А я вот в 'самоход' намылился, - приглушая голос до заговорщицкого тона и с какой-то грустью, сообщил мне Рыков, когда матросы отошли вперед.

- Не понял!

- Че тут понимать-то... Попал служить на 'полтинник' по имени 'Кобчик'. Порядки на корабле драконовские, схода нет - домой не пускают. Вот приходится по ночам, совсем как в курсантские годы, бегать в 'самоходы'.

- А тебе сейчас-то, что... приспичило? К местной бабе? - шутя, спросил я Толю, зная, что он никогда в училище не числился в бабниках.

- Сима! К какой на хер бабе?! - жалостным тоном произнес Толя. - Я же сразу после выпуска женился. Как путный лейтенант приехал к месту службы с молодою женой.

- Это на той подруге, Татьяне, которая выше тебя ростом? - вспомнил я толину подругу, которая явно выделялась на фоне небольшого роста моего одноклассника. По этому поводу над Толей часто подшучивали, но Рыков особо не комплексовал из-за этого и даже не обижался.

- Вот, видишь? Пальцы на ладони все разной высоты..., - показывал он свою маленькую выпрямленную ладошку. - А когда их положишь, они становятся все одинаковой длинны, - сгибал он свои пальцы и прижимал их к ладони. По этой причине шутки над Толей быстро прекратились, и уже никто никогда не напоминал ему об этом неравенстве.

- Да. Сначала мы жили в гостинице, а тут недавно сняли комнату у латышей в частном доме. Прихожу домой, а жена сидит в комнате в пальто и носом шмыгает. Холодрыга, а печку топить нечем.

Понял я, что нужно жену спасать от холодной смерти. Плюнул на офицерскую честь, взял у хозяев два ведра и побежал уголь воровать. Тут угольный причал недалеко, вот я и решил позаимствовать у государства немного топлива для нищей лейтенантской семьи. Перебрался через забор и давай загружать ведра местным антрацитом. Его там горы несметные. Ведра забрякали, и вохра услышала. Я притаился за кучей..., а она вышла из своей будки и идет ко мне, на ходу вынимая револьвер из кобуры.

- Ну, думаю... Сейчас как шмальнет из своего нагана калибра 7,62 и жена моя замерзнет в одиночестве.

Я, как придурок, от отчаяния замяукал кошачьим басом. Вохра наклонилась, взяла кусок угля и запустила в меня. Прямо над ухом просвистел, а я взвыл словно раненный котяра. Надо ж поверила охранница и удалилась в свою будку.

А ты говоришь, 'по бабам'. Жизнь собачья - в гробу я такую службу видел, - на упаднической ноте закончил Толя свой рассказ из семейной жизни.

- Да... Толя, я тебе вполне сочувствую. А ты про наших мужиков хоть что- нибудь знаешь? Кто и где?

- Витька Ляка на соседнем эсминце, Зина попал служить в Ригу на противолодочный катер, Моня на СКРе в Балтийске, а про остальных я знаю столько же сколько и ты.

- Вов, ты извини..., но я помчался. В 06.00. мне нужно быть уже на коробке - подъем л/с проверять, - умоляющими нотами в голосе прервал нашу ночную беседу самовольщик с лейтенантскими погонами и рвану дальше.

Под вечер западный октябрьский ветер вдруг задул с такой неистовой силой, что наши корабли, стоящие у стенки парами, завибрировали под его напором и ожили в безудержном порыве оторваться от берега. Откуда такая силища перла на наш флот, запертый теперь морем у стенок гаваней. По базе прошел сигнал оповещения 'Штормовая готовность №1', который означал, что сход с корабля запрещен. Все начальники и командиры заняли свои места на командных пунктах, и началась всеобщая борьба за выживание в условиях раздурившей не на шутку стихии. Тут уж не до выходов в разбушевавшееся море, тут бы у стенки выжить в такую непогоду.

Витвицкий с Берендяевым приготовили дизеля к даче хода и организовали вахту в машинном отделении, а я по приказанию командира завел с матросами дополнительные концы на чугунные береговые палы и отдал левый якорь, положив на клюз 15 метров якорь-цепи.

Теперь припутанные к берегу стальными концами и якорями за грунт корабли ритмично подскакивали на волне, бьющей в причал, и терлись бортами о мощные причальные кранцы и своего соседа, издавая противный скрип резины и безвольное кряхтение содрогающегося металла.

Ветер буквально свистел, обтекая надстройки и мачту, а надраенные швартовые концы звенели, словно стальные вожжи, удерживающие железных мустангов, вздумавших срочно покинуть свою неудобную конюшню. В кают-компании собралась на вечерний чай основная ударная группа штаба дивизиона, возглавляемая комдивом и Денисюком.

- Ну, что? Есть желающие фанагорийцы сразиться со мной в козла? Прошу к столу! - восторженно произнес свою коронную фразу Михневич, когда вестовой убрал со стола посуду.

Неожиданно для меня я оказался в противоборствующей комдиву и Денисюку паре с моим командиром. Остальные зрители окружили стол и превратились в болельщиков и советчиков в этой коллективной игре.

Как только Михневич врезал со всего маху по гладкой поверхности своей костяшкой дупля 'один-один', я тут же представил, какая бойня развернется сейчас на этом столе.

Игра понеслась своей трескотней по пластику крышки стола и прибаутками в адрес неверно сходившего в доминошный ряд партнера. Комментарии зрителей постепенно переросли в гул, сопровождающий азарт игры, а сами игроки превратились в заговорщиков, строивших козни своему соседу. Мы с Кличугиным были несыгранной парой и представляли недостойного соперника доминошным ассам, которых вполне устраивала наша слабая подготовка.

Пользуясь нашей растерянностью, комдив с Денисюком пустили в ход свои условные сигналы немого игорного жаргона, и они уже знали основные кости, которыми располагали в своей игре.

Михневич настолько вошел в образ доминошного шулера, что глаза у него горели торжеством и азартом, а грохот его ударов костяшками усиливался до предела.

Денисюк тоже своей здоровенной ручонкой колбасил в стол, так что подскакивали и лязгали лакированные буртики, висевшие вдоль стола для удержания посуды при шторме, и ржал над нашими неудачами, как шалунишка, которому успешно удалось провести своего ровесника. Возбужденный привалившей удачей в игре комдив засасывал одну сигарету с фильтром за другой и не обращал внимания, как пепел серым дождиком сыпался на плечи и грудь. Всклоченная его кудрявая голова, окутанная дымом и пеплом, встряхивалась от удара о стол матерой рукой и на противников как из вулкана вырывались клубы табачного дыма. В эти клубы я добавлял свой вонючий дым рижской 'Примы', и вокруг побоища витал сизый сигаретный туман, смердящий табачной вонью. Кличугин сам никогда не курил, и он буквально одурел от никотина, заглатываемого при каждом врезанном от души внезапном ударе наших молотобойцев.

Впервые видя своего батьку в этом образе, я был удивлен перевоплощением и небывалым азартом, который превращал Михневича в пацана.

- Встать! Следующий! - азартно всадил Михневич в оконечность доминошного строя голого дупля. - Фанаг-го-р-р-рийцы! Идите, потренируйтесь играть, а потом садитесь за стол, - оживленно комментировал наш проигрыш разбушевавшийся Батька.

Постепенно круг болельщиков и потенциальных противников рассосался, и за столом остались мы с Кличугиным против этих доминошных зубров.

Несмотря на временное везение в игре, как не пыжились, мы все-таки никак не могли опрокинуть этих умельцев игорного беспредела.

Бойня продолжалась до 2 часов ночи и в итоге на нас с Кличугиным навешали столько штрафных очков, отыграться от которых мы уже были не в состоянии.

- Все, будя! Офицерский!!! - всадил Михневич очередного козла. - Теперь получите полный расчет.

Он как порядочный бухгалтер посчитал на бумаге наши очки, отминусовал от них свои проигрыши, которых было совсем мало, и подвел итог.

- Дугинец, тебе 240 приседаний, Авенирычу - 110. Вперед к станку.

Держаться за стенку разрешаю только после 100 приседаний. Вперед, фанагорийцы! - весело выставил нас на расправу Михневич.

Мы с Кличугиным посреди каюты усердно приседали под счет Михневича, но когда дошли до ста и, держась рукой за стену, продолжили экзекуцию, комдив прекратил свой счет.

- Дугинец, считай сам. Я тебе доверяю. Ну, как, молодой! Желание играть в азартные игры я тебе еще не отбил. Тренируйся, прежде чем садиться против меня играть, - шутливо подначивал меня уже начинающий позевывать батька.

Когда я честно отприседал весь положенный мне штраф, то уже не чувствовал собственных ног и они предательски подгибались в коленках. Глядя на меня, пыхтевшего от натуги, комдив выдал свой последний афоризм:

- На флоте это самая интеллектуальная игра после перетягивания кантата. Учись, сынок, пока я жив. Ну, все разбежались по шхерам.

Совсем необычно в первых числах ноября начались морозы и выпал снег. Зима не зима, но погода стояла зимняя. С морозами начались мои торпедные проблемы и страдания.

Мне очень нравились мои торпеды. И внешне и по их неприхотливому содержанию. Лежит себе хоть целый год в трубе и никаких вентиляций, подзарядок батареи и прочих торпедных манипуляций, связанных с риском взорваться. Это были как раз те торпеды, которые не зависели от нерадивости торпедиста или от его политико-морального состояния и настроения. Самое то, что нужно для нашего советского матроса.

Эти грациозные сигары выглядели, как большие яркие игрушки.

Аккуратно выкрашенные яркой зеленой краской корпуса торпед и их боевые зарядные отделения с оранжевыми кружочками маркировки 'морской смеси' постепенно переходили в оживальную часть аппаратуры самонаведения, которая заканчивалась черно-синей резиной акустического преобразователя. А желтые пластмассовые гребные винты торпеды словно подчеркивали ее малогабаритные размеры и ту самую игрушечность, что не внушала никакого страха перед этим коварным подводным оружием.

Я вспоминал торпеды на БПК 'Смелом', когда был в Севастополе на практике на 4 курсе. Это были огромные семиметровые тяжеленные бревна баобабов, за которыми нужен был глаз да глаз. Особенно противокорабельные торпеды 53-61МА - новинка наших торпедных 'черепов'.

Топливом у этих торпед был керосин, а окислителем знакомая многим перекись водорода. Стояла жара, и аппараты торпедные прогревались на солнце градусов до 60. Эта гаденькая перекись начинала усиленно разлагаться и обильно выделять кислород, который представлял собой гремучую смесь, непредсказуемого поведения могущую взорваться в любой момент от соприкосновения со смазкой или от любой искорки статического электричества.

На аппарате висел примитивный прибор, состоящий из U-образной стеклянной трубочки, к которой был подведен тоненький прозрачный шланг от предохранительного клапана торпеды. Мы через каждый час должны были считать пузырьки, которые проскакивали через воду в этой загогулинке, а при их количестве 12 пузырьков в минуту - нужно было срочно вентилировать торпеду.

Кому нужны такие опасные объекты на корабле, чтобы командир БЧ со своими бойцами тряслись вокруг них и день, и ночь, как вокруг новорожденного дитяти.

Противолодочная торпеда СЭТ-40У калибром 400 мм при всей ее длине в 4 с половиной метра и весе в 550 кг позволяла спокойно управляться с ней одному торпедисту. В этой торпеде использовалась последняя модель серебряно-цинковой аккумуляторной батареи МЗ-2 ампульного типа. Аккумуляторы этой батареи были сухозаряженными, а электролит КОН находился в резиновом мешке и при выстреле выдавливался воздухом в саму батарею, после чего она задействовалась в работу только после выстрела из торпедного аппарата.

Такое хитрое устройство торпедной батареи значительно упрощало уход за ней на корабле. Не нужно было контролировать заряд батареи и подзаряжать ее в корабельных условиях, никаких тебе вентиляций.

Самым ценным в торпеде и была батарея, которая состояла из серебряно- цинковых аккумуляторов. 98 элементов под шифром 546, входящих в состав батареи, содержали 100 кг чистого серебра, из порошка которого были спрессованы их положительные пластины.

Подумать страшно, что в моем распоряжении находилось 400 кг чистейшего технического серебра высочайшей пробы.

Эти аккумуляторы обладали удивительной способностью в короткие временные промежутки выдавать сумасшедшие величины токов, до 400 ампер на протяжении 10-15 минут работы двигателя на дистанции хода. Электрический двигатель биротативного типа был тоже уникальной конструкции. В нем магнитная система (по простым понятиям статор) и якорь вращались в разные стороны, а гребные винты находились на валах магнитной системы и якоря без всяких редукторов и передаточных звеньев. Для приведения торпеды в готовность к залпу нужно было набить воздух в воздушный баллон торпеды под давлением в 200 кг/см2, снарядить и вставить в горловину БЗО специальный взрыватель под названием унифицированное запальное устройство.

Унифицированное запальное устройство (УЗУ) - это такой анахронизм прошлого века, что мне оставалось только удивляться тому, что прогресс науки и техники никоим образом не коснулся нашей закостенелой торпедной отрасли.

Еще сто лет назад этот анахронизм назывался инерционный замыкатель и за это время в нем к инерционной части добавился только электромагнит, который срабатывал от сигнала неконтактного взрывателя. По этой причине оно добавило к своему названию слово 'Унифицированное' и перекочевало в современные торпеды.

Головка УЗУ со своей вертушкой, которую крутит набегающий поток воды при движении торпеды после выстрела, обеспечивала приведение этого устройства в боевое состояние только после 250 метров хода торпеды. Вертушка через червячную передачу двигала боек, который выдвигался в нижнее боевое положение и его иглы нависали над капсюлями- воспламенителями.

Теперь достаточно было подачи питания на электромагнит УЗУ от неконтактного взрывателя или удара торпеды о цель. После чего эти самые примитивные иглы накалывали капсюля, и форс огня передавался на капсюля-детонаторы, которые обеспечивали подрыв запального стакана, что вызывало в свою очередь детонацию 80 кг взрывчатого вещества 'морской смеси' в БЗО.

Воздушный баллон торпеды был изготовлен из сверхпрочного титанового сплава 3В, который имел свои особенности. При набивке в него давления воздуха он разогревался до 70° и более. Из-за этих особенностей сплава приходилось набивать воздух ступенями по 50 кг с 15-ти минутным перерывом.

Готовясь к заступлению корабля в дежурную КПУГ, я решил проверить на практике, сколько же времени займет операция по заполнению воздушного баллона воздухом высокого давления.

- Якуничев, вытаскивай торпеду до пускового блока, развернуть систему подачи воздуха в торпеду и набить воздух в воздушный баллон на 1-ом аппарате, - дал команду я своему торпедисту, который возился у аппарата в зачуханной до черноты робе.

Якуничев с некоторым испугом посмотрел на меня, словно я произнес ему приговор к 10 годам заключения:

- Товарищ лейтенант, мы никогда не набивали воздух в боевую торпеду. Это же боевая торпеда!

- Давай, давай. Ничего с ней не случится. Ты, что не понял? - удивился я такому неадекватному поведению своего матроса.

Он с великим трудом, поскольку вначале долго искал гаечный ключ, присоединил упругие медный шланг к палубной втулке для подачи воздуха, потом долго копался и присоединял второй конец к воздушной колонке. Затем нырнул в люк машинного отделения и попросил мотористов запустить в работу компрессор. На все эти мероприятия ушло полчаса.

Наконец из отверстия воздушной колонки зашипел воздух, и полетела столетняя пыль и грязь вместе с зеленью окислов меди. Я продул колонку от грязи, пока из нее не пошел чистый воздух, и крикнул в машинное отделение, чтобы временно остановили подачу воздуха.

Торпедист вкрутил колонку в отверстие впускного клапана пускового блока торпеды, и все было готово к подаче воздуха в баллон.

- Воздух! - прокричал я в люк мотористам.

Их палубного разъема раздалось устрашающее шипение.

- Якуничев! Останавливай все к хренам. Меняй прокладки на шлангах и, когда будешь готов, зови меня. Максимов, Гедзюна сюда вызвать!

Прошло еще полчаса пока мои два подчиненных вместе с Ромой налаживали эту 'сложнейшую' систему, состоящую из одного шланга и двух разъемов.

Начали набивку воздуха, но тут я сам схитрил и запирающий клапан на торпеде не открывал, а только сделал вид, что открываю его. Мои бойцы этого трюка не заметили, а мне это и нужно было.

У меня самого тоже где-то подсознательно сработал рефлекс труса - а вдруг что случиться, поэтому давление воздуха повышалось только в воздушной системе, а сам титан я не насиловал и не напрягал.

50 кг - перерыв на 15 минут, потом на 100 кг еще раз перерыв. На 150-ти кг из люка машинного отделения выскочил моторист Иваньков и докладывает, что у компрессора срабатывает защита на 160 кг и его редуктор стравливает воздух.

- Иваньков, мне нужно 200 кг/см2, а не 160. Регулируйте свой редуктор, я уже два часа тут со своими абормотами не могу набить воздух в одну торпеду.

Прибежал Берендяев, оказалось, что он все может. Через несколько минут он вылез из машинного отделения и умиротворяюще всех успокоил:

- Можете качать дальше. Теперь будет держать 205 кг, я подрегулировал. Когда на манометре стрелка застыла на отметке 200, то с момента начала всех мероприятий и до его окончания прошло 2 часа и 30 минут.

И это мы набили воздух только в одну торпеду, а их-то всего четыре. Я был в шоке. Вот это результат - есть над чем призадуматься. Какая уж тут готовность торпед к залпу.

Ох, как я был зол на своих недотеп, которые прокопались столько времени в таком простом устройстве как эти шланги.

- Гедзюн, после выхода корабля из дежурства, неделя тебе сроку, чтобы бугель проверил, шланги воздушные отжег, манометр воздушной колонки проверил, все прокладки на воздушной системе новые поставил, - срывал свою злость я на своем Ромуальде Иосифовиче.

После ужина, когда корабль уже заступил в дежурство, я зашел к командиру и осторожно спросил его:

- Юрий Авенирович, а почему мы, когда заступаем в боевое дежурство, никогда не набиваем торпеды воздухом?

- По идее, конечно, надо это делать. Но есть указание с поправкой на авось. А вдруг, что случиться! Поэтому воздух набивать только перед стрельбой.

- А когда же их набивать, если уже надо будет стрелять торпедами. Я вот сегодня почти 3 часа провозился со своими орлами, и с трудом удалось набить 200 кг только в одну торпеду. Это при хорошем раскладе на все 4 торпеды уйдет около 4-х часов времени. Когда же воевать-то.

- Владимир Викторович, не переживай по таким мелочам. А то, что проверил и наладил подачу воздуха - молодец, - успокоил меня командир. А мне ведь больше ничего и не надо было. Но эту мышиную воздушную войну я запомнил на всю оставшуюся службу, что мне и пригодилось при проверках кораблей в будущем.

Торпеда - это ведь сложнейшее устройство в итоге являющаяся самодвижущимся зарядом. Чтобы точно к цели доставить этот самый заряд в ней находится энергосиловая схема со своим двигателем, приборами и агрегатами, аккумуляторной батареей, нежнейший прибор курса, основу которого составляет гироскоп, аппаратура самонаведения, системы гидравлики и воздуха.

Поэтому с наступление холодов для поддержания этих самых агрегатов в рабочем состоянии торпеду требовалось обогревать в трубах торпедных аппаратов специальными электрическими грелками. Грелки располагались в аппаратах по 8 штук (по 4 по длине торпеды с каждого торпедного бока) и запитывались постоянным напряжением 110 вольт.

Аппараты находятся на верхней палубе и подвержены влиянию всех атмосферных осадков, а в море еще и водой забортной иногда поливаются, одним словом находились в агрессивной среде. Вся эта сырость ужасным образом влияет на сопротивление изоляции проводников электрического тока.

На утреннем построении на подъем военно-морского флага ко мне подошел Якуничев и сообщил о проблемах с торпедными грелками. Некоторые грелки аппарата после их включения автоматически отключаются, срабатывала защита из-за перегрузок.

- И сколько таких грелок набирается? - спросил я у своего торпедиста, который явно темнил и сообщал мне не полную картину предстоящей катастрофы.

- Не понятно... То работают нормально, то вдруг начинают отключаться. По одной - две грелки в каждом аппарате набирается.

- А в прошлую зиму все грелки работали? - пытался я узнать историю этой проблемы.

- Так же и было. Мы Сазонову докладывали, но ничего не изменилось, - мялся мой подчиненный.

- Ладно, на проворачивании посмотрим, что можно сделать. Вы, только с Максимовым на разъемах накидные гайки от краски очистите и расходите, а то там все позакрашено намертво.

Работа закипела, несмотря на отрицательную температуру воздуха, которая и явилась двигателем такой активности. Бойцы открутили все разъемы грелок, и я начал замерять сопротивление изоляции мегомметром. Как я и предполагал, на тех грелках, на которых срабатывала защита, сопротивление изоляции было почти нулевое.

- Вот и вся причина. Между корпусом аппарата и контактами питания грелок, можно сказать, существует короткое замыкание, - убеждал я на наглядном примере своих подчиненных.

- У нас запасных грелок нет, да и не было никогда, - выдал мне страшную тайну Якуничев.

Я сходил в каюту и принес из своего НЗ стакан спирта, выпросил у боцмана небольшую флейцевую кисточку и показал торпедистам, как промывать разъемы грелок.

- Вперед! Когда все разъемы промоете, позовете меня. Только вы спирт не транжирьте, у меня нет своего спиртового заводика, - предупредил я ребят и пошел в каюту погреть замерзшие руки.

Три грелки после промывки заработали нормально, а вот четыре никак не удалось запустить в работу - их нужно было менять на новые. Прогресс был налицо, и за обогрев торпед в принципе можно было не беспокоиться - не замерзнут на морозе мои торпеды.

- Юра, выпиши мне через техотдел электрогрелки для торпедного аппарата, - попросил я механика Витвицкого.

Тот посмотрел на меня как на инопланетянина и явно забавлялся над моими убогими познаниями в области номенклатуры изделий технического отдела:

- У нас бывают всякие там специальные грелки, но для торпедных аппаратов в жизни не встречал. Это ведь ваши причиндалы к аппарату, значит, и заказывать их нужно через минно-торпедный отдел. Пошли своего Гедзюна на поиски, пусть сгоняет в ваш отдел и все разузнает.

Действительно, как я мог забыть о своем бесценном кадре, который может при желании достать даже живой и мертвой воды из потустороннего мира. Да, хрен с ними, с грелками! Взвалю все на Рому, и пусть выкручивается и добывает их хоть из-под земли. У меня жена 5 ноября из Питера прилетает, а я тут про какие-то грелки вам талдычу.

В маленьком, но уютном, Лиепайском аэропорту, в котором кроме взлетно- посадочной полосы, огороженной обычным деревянным заборчиком с воротами и калиткой для прохода пассажиров, было еще небольшое одноэтажное зданьице серого кирпича, изображающее роль аэровокзала. В этом вокзале была авиакасса с весами для взвешивания багажа и маленький зал ожидания, вмещающий не более 50 человек. Но, буфет был обязательно, с латышскими салатиками, 'Рижским бальзамом' и традиционным кофе.

Самолету морозы не помеха и он прилетел из Ленинграда точно по расписанию. Неуклюжий Ан-24, распластав свои навесные сверху крылья и шумя винтами на них, пронесся по полосе и, гася скорость, начал замедлять свой бег. Народ, встречающий этот рейс заволновался и вывалил на морозец из теплого здания аэровокзала.

Когда долгожданный лайнер подрулил на площадку всего в 50 метрах от калитки забора, а затихшие винты, наконец, прекратили свое бесконечное вращение, местные технари подвезли трап к дверям самолета, то тут я действительно заволновался не на шутку.

- А вдруг не прилетела, - точила мое радостное ожидание подленькая мыслишка, непонятно, откуда посещавшая сознание.

Встречающая братия, состоящая в основном из 'оккупационного' контингента, поэтому латышского языка не было слышно и в помине, окружила выход на летное поле.

Единственный милиционер, руководивший местными силовыми органами, ни на какие уговоры не шел и на поле нас не пропускал. Поэтому выбирающиеся по трапу пассажиры самостоятельно тащили свой багаж, невзирая на его вес и размеры.

С большой сумкой через плечо и гитарой в полиэтиленовом пакете в руках в толпе счастливых пассажиров мелькнуло и мое родное лицо, укутанное в белый пуховый платок и воротник чернобурки голубого пальто. Прямо волшебная снегурочка с подарками.

- Товарищ сержант, ну пропустите встретить жену. Ей же тяжело таскать такие баулы! - попробовал я свою последнюю попытку уломать местного привратника.

- Выход на поле запрещен. Не положено! - звучал краткий ответ блюстителя порядка.


Затюканный корабельной службой и вечными отсидками на корабле я смотрел на приближающуюся Тамару, но даже боялся себе представить, что все праздники мы будем вместе, и что у нас даже есть временная квартира, которая была в нашем полном распоряжении.

- Володя, я все привезла! И фуражки и все, что матросы твои просили, - радостно доложила жена, увидев мою улыбающуюся физиономию перед заветной калиткой.

От счастья и радости я был сам не свой - я снова обнимал на земле местного аэропорта свою модную питерскую жену. Она была такой прекрасной, что у меня захватывало дух, и я даже не мог поверить, что все это происходит на самом деле в реальности. Какая она была юная и красивая!!!

Военный городок, который носил несколько странное местное название Каря-Оста, со своей военной инфраструктурой военно-морской базы был закрытой территорией и его КПП охранялся ВОХРами. Бдительные вохровки проверяли паспорта и смотрели страницу с пропиской. Если есть прописка в Военном городке - никто никаких препятствий не чинил.

И вот наша любовная восторженность близостью друг друга, которую вновь только что мы обрели в аэропорту, внезапно столкнулась с этой преградой - меня с женой просто не пропускали через КПП в Военный городок.

Пришлось отпустить наше такси и срочно оформлять и выписывать Тамаре временный пропуск, но и это нас нисколько не смущало. Мы и не такие помехи проходили в своей жизни.

Когда мы счастливые и розовые от мороза вошли в Юркину квартиру, то в ней стоял настоящий собачий холод: было чуть-чуть теплее, чем на улице. Зря я не догадался появиться здесь накануне и протопить эту Берендяевскую изразцовую печь.

- Томулечка, прости своего недотепу за этот холодильник в нетопленной квартире. Некогда мне было топить здесь печку, - пытался я загладить свою вину перед женой в первой бытовой неурядице.

Некоторые пуританские личности вполне могут осудить меня за столь откровенные подробности в этом месте. Пусть осуждают - это их право. Значит они и в жизни не испытывали такого счастья после разлуки с любимым. Это моя жена и мы делали то, что так долго ждали и хотели. Но мы ведь, действительно, впервые в своей семейной жизни оказались совсем одни. Пусть и в холоде чужой комнаты, но были только вдвоем - нам никто не мешал, и некого было бояться, что кто-то вдруг увидит наши настоящие откровения в чувствах друг к другу.

Мы успели наговорить друг другу столько ласковых и нежных слов, что, наверно, их бы нормальным людям хватило на год вперед.

Я впервые за полтора месяца слышал человеческие нормальные ласковые и такие нежные слова любимой в свой адрес. Ведь Лексикон корабельной жизни таких слов не содержит, кроме команд, приказов и порой отборного корабельного мата.

И только крадущийся по спине холод заставлял думать о приземленных бытовых заботах и просто понуждал отложить неземные дела на потом. Я принес из сарая дров и уголь в помойном ведре и начал кочегарить берендяевский обогреватель. Но пока печь разогревалась, мы замерзали, как цуцики, в этих просторах двух огромных комнат.

Когда местный мартен загудел и начал раскаляться, нас спасал Юркин диван. На супружеское двуспальное ложе хозяев мы не рискнули, а раскладной диван был в самый раз. Мы нырнули под лоскутное ватное одеяло, которое я разыскал под диваном, и улетали на седьмое небо от счастья и близости на этом видавшим виды старом скрипучем диване.

На улице темнело рано, и я включил настольную лампу, стоящую у дивана на тумбочке. Хитро устроенный прозрачный пластмассовый абажур лампы медленно стал вращаться, и по стенам комнаты и потолку медленно поплыли красивые золотые рыбки. Создавалось полнейшее впечатление, что мы в голубом подводном раю на дне океана.

В этой подводной тишине Берендяевских покоев я просто тонул в кудрях собственной жены, и мне казалось, что это и есть настоящий рай пусть и в промерзшей чужой квартире. Здесь не было никого кроме нас и безмолвных теней красивых экзотических рыбок, двигающихся по стенам комнаты. Здесь мы принадлежали только друг другу.

Руками, предательски дрожащими от любовного озноба, сотрясающего вместе с холодом мое тело, я безжалостно срывал со своей жены одежду и путался в крючках и пуговицах непривычного дамского туалета. Я впервые в своей жизни сам снимал со стройных ног жены прозрачный капрон чулок и в безумном порыве бросал все это ненужное в данный момент одеяние на пол. Тамара сама откровенно помогала мне в моих поспешных порывах, и это настолько вдохновляло меня в правильности своих действий, что казалось я, действительно, теряю разум от переполнявших меня чувств. Когда я, наконец-то, прорвался через все преграды трусов и лифчика, то получил в награду все чудеса девичьей наготы и ощутил в своих руках прикосновение нежного тепла обнаженного тела. От былого ранее Тамариного стеснения и прежней скованности не осталось и следа, и она сама, раскрываясь, шла навстречу моей торопливости, что вызывало у моей любимой судороги сладострастия в ответных движениях.

Дурманящие запахи разгоряченного тела самого родного мне человека, смешанные с запахом волос и духов просто сводили с ума. Мы стонали и млели в едином порыве сплошного экстаза объятий и вливались друг в друга страстными бесконечными поцелуями и в перерыве безумными бормотаниями самых нежных слов, которые мы только знали. Это была настоящая буря чистой любви и настоящий взрыв эмоций двух безумно истосковавшихся друг по другу душ и тел, разделенных расстоянием.

- Вовочка, родной мой, как я по тебе скучаю. Если б ты знал, как я по тебе скучаю... Как я тебя хочу... Там, когда тебя нет со мной..., - вырывался Тамарин стон из влажных губ, из которых я, присосавшись, пил настоящий любовный мед.

Сколько времени продолжалась эта наша вакханалия любовного безумия и взаимного удовлетворения я и сказать-то не могу. Ну, а если бы мы еще и знали про Тантру, мудру и майтхуну с Камасутрой...

Я понял только одно из всей нашей гармонии души и тела, что моя обожаемая девочка-жена в 20 лет уже стала настоящей женщиной и мне всегда с ней будет хорошо.

Только холод заставлял меня выпускать из рук свое счастье и просить Тамару:

- Томулечк-а-а, подкинь совочек угольку в печку.

Тамара, не подозревая моей военной хитрости и шлепая босыми ногами по холодному полу, бежала к печке, в то время когда я нагло любовался ее бесстыдной наготой стройного тела, ее обворожительными округлостями попки и груди, которые вздрагивали в такт броскам угля в отворенную дверцу топки. Эту изящную гармонию осиной талии и упругих полушарий, которые резко выделялись ниже ее изящества, невозможно передать словами. Глаз невозможно оторвать от этих прелестей юного кочегара так искусно слепленных природой.

Печь была старинной и большой, и уголь горел в ее ненасытном жерле, как в мартене. Только три часа борьбы с печью дали положительный результат, и постепенно в комнате установился нормальный человеческий климат. Только тут до нас дошло, что мы целый день ничего не ели и нам пришлось срочно лететь в соседний магазин за провиантом и праздничной бутылкой вина.

А потом мы устроили себе настоящий праздничный ужин, но не при свечах, а при все тех же плывущих по стенам разноцветных рыбках. Мы отмечали не годовщину октябрьской революции, мы отмечали праздник нашей встречи и нашей любви, который, да простят меня политработники, затмевал своей радостью и светом революционные лозунги и яркие транспаранты этого политического праздника.

А ночью мы, обнявшись, и влюбленные друг в друга, ни на минуту не могли разжать своих объятий и снова уносились в поднебесье от взаимных ласк и удовольствия. И рыбки по стенам без устали продолжали свой плавный танец в синеве океана, побуждая нас своей бесконечной энергией на танец нашей любви.

От усталости мы вдруг вместе впадали в кратковременное забытье и засыпали. Я чувствовал на своем лице мерное дыхание жены и тоже проваливался в истому тревожного сна. Но малейшее движение моего сокровища в моих руках пробуждало меня, и я снова гладил и ласкал ее сказочное тело атласной кожи, а это моментально переходило во взаимные нежные отношения.

- Томулечка, хорошая моя, я тебя не замучил? - просыпался во мне голос дремлющей совести.

- Ну, что ты... Вовочка мне так хорошо с тобой... Когда же мы, наконец, будем всегда вместе..., - мечтательно произносила замученная моей настырностью студентка.

А утром, в шесть колокола громкого боя будильника прозвенели и оповестили об окончании счастья. Я, ополоумевший от столь короткого предутреннего сна, резво вскочил, собираясь с мыслями и своей одеждой. День 7-е ноября - красный лист календаря и весь экипаж корабля должен быть в сборе и отмечать этот праздник не по личному плану с семьей и детьми, а как его спланировали вышестоящие начальники.

- Вовочка, ты куда? - потягиваясь спросонья, спросила Тамара.

- Спи, спи, родная. Мне на корабль нужно. Вечером приду, - уговорил я жену не вставать в такую праздничную рань и по морозцу в утренней тьме рванул в Зимнюю гавань.

Комбриг устроил митинг по случаю славной 54-ой годовщины Великого Октября, а в заключение его и строевой смотр.

Общий строй бригады замер на бетонном плацу причальных просторов и несмотря на мороз неподвижно простоял почти два часа. Монотонность мероприятия позволяла мне засыпать стоя в строю, как захудалой заморенной непосильной работой кляче и не падать потому, что у меня уже был настоящий иммунитет к таким строевым занятиям, привитый еще в училище.

- Товарищ лейтенант! - вывел меня из дремоты суровый голос комбрига за спиной. - Почему у вас спинка на шинели не расшита?

- Командир БЧ-2-3 МПК-102 лейтенант Дугинец, - автоматом резко развернулся я кругом в сторону Головачева и выпалил стандартную фразу. - Такую в училище выдали парадную шинель.

- Не по уставу! Расшить! - прозвучал приговор комбрига моей новенькой парадной шинели.

В этот момент ко мне уже направлялся начальник моб отдела бригады со зловещей улыбкой и лезвием безопасной бритвы в руке.

- Володь, сейчас они твоей шинельке быстро целку сломают, - сочувствующе улыбаясь, шепнул Самойлов, стоящий радом в шеренге офицеров.

- Какой ужас! Неужели будут резать шов на спине? Это же чистейшее идиотство, только и успел подумать я.

- До конца дома сами дорежете, - пояснил мне мобист, вспоровший бритвой шов на шинельной складке спины и замеряя расстояние от полы шинели до бетона площадки.

Я гнал от себя подкатившую обиду на это издевательство над моей красивой шинелью, пошитой летом в Доме военной одежды в Питере, и думал только о том, чтобы скорее закончилось все это торжественное построение и только бы побыстрее удрать с корабля к жене.

- Владимир Викторович, ты чего такой смурной? Обиделся на местных строевиков? Беги к жене - сегодня и завтра ты свободен, - обрадовал меня все понимающий Кличугин, словно читая мои мысли, когда мы, продрогшие на морозе, вернулись на корабль.

Сказочная голубая обстановка берендяевской гостиной за эти несколько божественных бессонных ночей сделали меня настоящим влюбленным в собственную жену художником. Художники они ведь обязательно жутко страстные натуры. И все как один сплошные мужики.

Почему? Да только потому, что толкало их на воображение и написание своих шедевров не что иное, как второе чудо, сотворенное Природой. Всего два чуда из всех остальных чудес создала Природа- созидательница.

Первое - это Мир, в котором мы живем и существуем, а вот второе - это грациозное тело Женщины с ее неповторимыми божественными формами груди и бедер, которые и стали сводить с ума не только художников... А еще Природа наделила женщину способностью на нежность и ласки и дала ей возможность быть продолжательницей рода человеческого.

Если бы женщин создавал бог, то они были одинаковые под один стандарт и все на одно лицо. Он ведь хоть и Бог и тоже творец в своем роде, но уж никак не художник. У него никогда бы не хватило таланта устроить такое разнообразие человеческих особей.

А так смотрите сами. На Земле 7 млрд. людей и, при общей их схожести между собой, нет ни одного в копии похожего на другого. Есть похожие, есть очень даже похожие, но совсем одинаковых нет. Феномен Природы! Та самая совершенная округлость груди и самой большой мышцы тазобедренного сустава, которая носит почему-то это пошлое название 'ягодица', вызывают у нормального мужика (и даже у лесбиянок) бурю эмоций и естественных желаний.

Увидев хоть раз наяву и совсем близко такое обвораживающее творение Природы любимой Женщины, нормальные мужики все вдруг становятся художниками и творцами. Гормоны делают свое привычное дело. Я бы обязательно придумал этим выпуклостям другие нежные и красивые названия, но мне было некогда. Я упивался красотой тела своей жены и пока меня устраивали и их старые названия.

И женщины все совершенно разные. Но вот что самое странное: те же самые будоражащие воображение женские формы могут смотреться отвратительно когда они висят, как холщевые мешочки с непонятным наполнителем, да еще и на фоне корявого тощего (толстого) тела, где из него должно выпирать здоровье и красота, из тех мест, куда определила их Природа.

Ощущение беспомощности, что-либо сделать в этом материальном мире с его бесконечностью пространства и времени, приводила к неутешительным выводам о том, что продлить счастливые мгновения или вернуть их никак невозможно.

Наш волшебный сон с плавающими экзотическими обитателями подводного мира оборвался с 13 на 14 ноября, когда в 1 час ночи внезапно нагрянули возвратившиеся из отпуска супруги Берендяевы.

Они, тихо шурша ключами в замочной скважине, внесли в комнату свои отпускные чемоданы и сумки, от которых исходила морозная свежесть зимней улицы, и, как заговорщики, шептались и разбирались в темноте, стараясь не потревожить наш сон.

- Привет, - обозначил я наше живое присутствие с дивана. - Как съездили?

- Нормально, - звучал лаконичный флотский ответ.

- Юр, вы тут утром отдыхайте, а мы сами разберемся. Утром мы с Тамарой поедем в аэропорт, ей лететь в Питер. Ключи на тумбочке, ты только за нами двери закрой.

- Уже!

- Уже...

***

Никогда не задумывался над мелодией марша 'Прощание славянки', слышал ее много раз, и нравилась мне эта оркестровая пощипывающая душу, старинная трактовка прощания товарища Агапкина, но никогда не думал, что здесь на кораблях это и есть самая почитаемая на флоте мелодия. Это был настоящий марш дембелей, каждый из которых спал и слышал во сне эту прощальную мелодию 'когда сойдем мы с кораблей'.

Вот и сегодня радисты суетились и несколько раз за день проигрывали по трансляции эту трогательную мелодию. Сегодня вечером с корабля уходили первые в моей жизни дембеля, с которыми довелось служить и трудиться на корабле. Нашу боевую часть навсегда покидал хороший старшина и прекрасный специалист своего минерского дела Леша Командирчик. В 22 часа всех увольняющихся в запас с кораблей дивизиона замполит Тарас Петрович построил у рубки дежурного по дивизиону и, произнеся пламенную прощальную речь, а заодно поблагодарив за службу, 'доверил' мне строй в 15 человек. Он вручил мне пачку предписаний на всех матросов и напутствовал:

- Раздашь документы только при посадке на поезд.

Дембелей нужно было сопроводить на вокзал и там посадить на Рижский поезд. Все они были такие красивые и одеты были в уставную форму одежды - в бушлаты и бескозырки. Радость и возбуждение царило в рядах дождавшихся своего часа свободы старшин и матросов.

Строй шел под моим командованием по причалу вдоль всех кораблей бригады и с них на полную громкость, оглашая всю акваторию Зимней гавани и окрестностей, неслась интерференция мелодии 'Прощание славянки'. Матросы трогательно махали бескозырками удаляющимся кораблям, а музыка гремела в темноте бесконечной бетонки причалов и придавала непередаваемое ощущение прощания.

На вокзал прибыли без замечаний, и вот тут началось. Все бойцы разбежались по вокзальным шхерам и каким-то закоулкам, а я остался в одиночестве.

И буквально через 10-15 минут в вестибюль появились лихие мореманы в перешитых бескозырках с длинными до пояса ленточками, на погонах между буквами БФ зеленоватым светом светились чайки из светонакопителя. Из- под расстегнутых бушлатов горели на груди все знаки флотской воинской доблести и отличия, включая значки 'За дальний поход'.

Перешитые раструбы клешей мели вокзальный пол, а остроносые туфли или ботинки с обрезанными рантами были на высоких каблуках. Добрая половина моих подопечных была уже вмазавши минимум как по стакану водки и их расплывающиеся физиономии выражали полнейший кайф. Они перемешались с матросами с других кораблей, и началось братание по полной схеме воинского братства.

Я был настолько поражен этой моментальной метаморфозой сотворившейся на моих глазах, что даже не знал, что делать в такой ситуации. Когда это они только успели?

На вокзал по случаю отправки дембелей прибыл старлей - помощник военного коменданта и начал развивать свою бурную надзорную деятельность.

Матросы срочно стали прятаться от неожиданного визитера, но этот кадр был тоже не лыком шит.

Перед посадкой в вагон поезда он уже задержал троих моих розовощеких и болтливых бойцов, и пришлось унижаться перед этим всемогущим старшим лейтенантом и упрашивать его не предпринимать репрессивных мер:

- Товарищ старший лейтенант, пожалуйста, не забирайте этих архаровцев. Это мои бойцы, я их сам посажу в вагон.

Он записал мою фамилию и фамилии матросов в свой черный список и предупредил меня своими нравоучениями на будущее:

- Я завтра коменданту доложу об этом бардаке. Вас сюда направили для предупреждения подобных безобразий, а вы идете на поводу своих дембелей.

Что я мог ответить на такой разнос, вот только про 'на поводу' я был не согласен, но промолчал и хорошо сделал.

Слава богу, что не только мои кадры попали в сети комендантского ока.

Там оказались и бойцы, которые уже еле стояли на ногах и лыко плохо вязали, он и начал заниматься этим контингентом со своими патрульными, а моих отдал на мои поруки.

- Леха, ты мне хоть тут помоги справиться с этими оболтусами! - уже упрашивал я своего бывшего командира отделения.

В суматохе вокзальных страстей, подогреваемых протяжным гудком паровика, неожиданно раздавшимся над перроном, я запихнул в вагон своих уже осточертевших мне, неуправляемых отличников ВМФ, и отдал Командирчику все документы.

Вот тебе и 'Прощание славянки', мать их за ногу.

***

На самой высокой точке корабельной мачты, называемой гафелем, день и ночь развевается на ветру длинный красный брейд-вымпел. Этот флаг называется в корабельных кругах - 'длинный рубль' и означает, что корабль сдал все положенные ему курсовые задачи и находится в кампании, то есть в 1 линии кораблей постоянной готовности. С материальной точки зрения это означает, что личный состав корабля дополнительно получает морское денежное довольствие в размере 30% или короче - получает 'морские'. Длинный флотский 'рубль'.


Длинный флотский 'рубль'

Чтобы с гордостью носить на мачте этот брейд-вымпел и получать 'морские', нужно в начале учебного сдать первую курсовую задачу. К-1 называется просто: 'Организация корабля и приготовление корабля к бою и походу'.

Организация корабля подразумевает под собой, что все на корабле соответствует требованиям Корабельного устава и прочим руководящим документам, которых было вполне достаточно, чтобы запомнить их только через несколько лет корабельной службы.

Обычно сдача задачи планируется на начало учебного года, точнее, с декабря по февраль. Новый учебный год на флоте начинается тоже не как у людей - с 1 декабря.

Командир поставил нам конкретную задачу - готовиться, готовиться и еще раз готовиться.

Как-то так исторически сложилось у нас на Руси, что русский народ любил, но особо не жаловал наш флот и старался спастись от кораблей и буйного моря на берегу. Еще Петру I приходилось батогами загонять на корабельную службу матросов и офицеров.

Да и кому хочется служить три года вместо двух лет во солдатах. Вот и стали грести на флот весь народ подряд и украинцев, и евреев, да и чистых азиатов, которым было здесь на флоте особенно тоскливо после своих арыков, в которых они только и видели обилие грязной воды.

Вместо убывших дембелей к нам на корабль прибыло молодое пополнение матросов. Когда я увидел этих пятерых матросиков, со своими жалкими узелками рюкзаков флотского скарба, то невольно почувствовал некую обиду за наши малые корабли.

Все матросы как на подбор были мелкие и тощие, как будто минимум месяц голодали перед своей службой. Даже появилось какое-то глупое сравнение, что их перед отправкой на корабли просеивали через крупные ячейки огромного сита, кто проскочил того на малые корабли, а кто задержался на сетке - на большие.

Матросы прибыли по II виду, а это значило, что они не обучались в учебном отряде, а прошли курс молодого бойца, и в этом была их вся специальная подготовка.

Среди новеньких были Сафаралиев, просто Алиев, Чолий, Максименюк и еврей с русской фамилией Жуков. Из этой пятерки только Жуков и Чолий чисто говорили по-русски.

Где таких басурманов раскопали? Это же специальные раскопки по всей стране нужно производить, чтобы выбрать таких уникумов?

Но даже, несмотря на такую дебильную для корабельного матроса подготовку по специальности, все они были расписаны по штатным должностям, как настоящие спецы.

Максименюк, как бывший колхозный тракторист в украинской деревне, стал моим артиллерийским электриком.

Алиев, который не в зуб ногой был даже в русском языке, теперь стал моим торпедистом.

Сафаралиев, у которого единственного за плечами был торговый техникум, заделался штурманским электриком, а чернявый москвич Жуков стал корабельным электриком.

Напуганный с виду и постоянно озирающийся по сторонам, как темный галчонок, потерявший родную мать, Чолий с большой головой на тонкой шейке был назначен на должность радиста.

В первые же дни пребывания молодых матросов по кораблю стала ходить настоящая байка про наш интернационал, проживающий в носовом кубрике.

За столом на обед собрались: Алиев, Сафаралиев, Омельчук, Мешкаускас, Иргенсон, Волчек, Хакимов, Якуничев, Максименюк, Семаев, Тараканов и остальные.

- Сафик, подай мне силь! - просил Максименюк, сидящего за столом напротив Сафаралиева.

- Ну, турок нэрусский! Сол, а не силь, - возмутился азербайджанец коверканию русского языка.

- Ну, бляха муха, собрались! Одни чурки нерусские..., поговорить не с кем, - вынес свое резюме эстонец Иргенсон.

Я беседовал со своим пополнением у себя в каюте и, рассматривая их документы, соображал: это как же нужно их обучать своим специальностям на русском языке, если они его практически не знают.

Маленькое и бледное круглое личико Максименюка, посыпанное около носа редкими веснушками и накрытое сверху маленьким детским чубчиком русых волос с торчащим на макушке вихром, выражало некий задор и оптимизм. Глаза искрились хитринкой, в которой читалось: 'А мы еще посмотрим...', а ответы на вопросы пересыпались сплошной украинской мовой.

- Та я у колгосе був тркторыстом. Ни, це дило я не бачив, - отвечал новоиспеченный земеля на вопрос, видел ли он когда-нибудь пушку. - Як прыцеп и трактор зроблены я кое шо разумию.

- У нас комендора сократили, и теперь на всю пушку осталось два спеца. Ты да я. А в феврале уже начнутся стрельбы. Что будем робыть? - в такт Максименюку вставлял я украинские словечки, чтобы парню было понятнее.

- Надо буде, зробым! - спокойно отвечал молодой.

Обычно матрос, приходя на корабль, становится примерно таким, как Чолий. Словно у него вышибли какую-то внутреннюю опору, и у него срабатывает какой-то внутренний ограничитель его ресурсов серого вещества.

Но Максименюк мне определенно понравился. Ни хрена не знает, но какая-то непонятная уверенность в нем присутствует даже в незнакомой обстановке.

А вот с Алиевым у нас совсем не получилось даже элементарного человеческого контакта. На все вопросы у него был только один ответ:

- Нэ знаю. Нэ понэмаю.

Утром на приборке я обнаружил Алиева, стоящего в офицерском коридоре.

- Алиев, по какому случаю здесь торчишь? - не понял я его вольную стойку под трапом.

- Мнэ, прыборка, - только и смог произнести боец два слова.

- Ну и делай приборку, чего стоишь. Время идет, - показал я ему обрез и ветошь тут же под трапом.

Странное поведение матроса заинтересовало меня, он даже не шелохнулся и только возмущенно раздувал ноздри своего красивого восточного носа.

- Ты, мне пол мыт? - несвязно, но для меня вполне понятно, спросил Алиев.

Меня словно током дернуло его смелое обращение ко мне на 'ты'.

- Зайди ко мне в каюту, - пригласил я этого гордого парня.

- Алиев! Вы, почему меня на 'ты' называете. Я ваш начальник и будьте добры называть меня на 'вы'. У вас ведь есть уважительное обращение к старшим по возрасту, - сам, стесняясь неординарной обстановки, пытался я объяснить нерусскому человеку обычные корабельные порядки.

- У нас нэт на вы. Старик ага. Пол моет женщин, нэ мужская работ, - обращал меня в свою веру настойчивый азербайджанец.

Одно я быстро понял, что мы еще можем долго пытаться на пальцах препираться друг с другом, поэтому и вывел его в коридор.

Демонстративно засучив рукава кителя, я взял обрез, налил в него воды и показал, как надо замачивать и отжимать тряпку. Потом на карачках, демонстрируя свои незаурядные способности мойщика пола, показал, как мыть линолеум в коридоре.

- Видел, как это делается? А теперь сам давай. Больше показывать не буду, - уверенный в том, что ему все ясно, закончил я инструктаж.

Алиев стоял и с нескрываемым интересом смотрел, как я лихо наяриваю мокрой тряпкой, но с места так и не сдвинулся, а прикасаться к приборочным причиндалам даже не подумал.

- Это женский работ, а я мужчин, - уперто твердил мой упрямый матрос.

- Ну, где я тебе женщин на корабле найду? Ты-то сам их где-нибудь здесь видел?

- ? - удивленно смотрел на меня ожившими глазами подчиненный.

- Вот и давай, паши вместо женщин. У нас все матросы тоже мужики, - начал выводить меня из себя этот будущий торпедист.

Он с превеликим отвращением взял ветошь двумя пальцами и застыл в этой скорбной позе.

- Ну, тогда слушай меня внимательно. Если матросы в твоем кубрике узнают, что ты отказался делать приборку, считая это не мужской работой, то тебе просто нос на бок свернут. Но будет уже поздно. На корабле не любят тех, кто ставит себя выше своих товарищей.

Такое откровение, услышанное от своего начальника, четко подействовало на настоящего мужчину и он, согнувшись в рабской позе, начал елозить тряпкой по линолеуму, с которой стекала вода и на полу образовывались лужицы.

- Ну, фанагориец!!! Ну, отожми ты ветошь посильнее...,- совсем рухнуло мое терпение.

Радиста Чолия назначили делать приборку в офицерском гальюне, но этот парень в отличие от Алиева сразу взял быка за рога и начал наводить чистоту в отхожем месте без излишних эмоций.

В конце приборки из дверей WC вдруг выскочил радист и, ополоумело вращая глазами, подбежал ко мне. На его лице был написан без малого преувеличения ужас и страх, словно он увидел в отверстии унитаза выползающего оттуда балтийского угря.

-Что случилось? - предупредил я вопросом Чолия, которого от него, к сожалению, не последовало.

Матрос показывал рукой на двери своего объекта приборки и, видимо, так приглашал меня самого посмотреть на причину его страха.

Я открыл двери нашего клозета, и в глаза бросилась черная дыра в центре фаянсового унитаза, из которой торчал красный пожарный ствол с надраенной латунной пипкой на конце.

Над унитазом на переборке была закреплена красная металлическая корзина, в которую была уложена скатка пожарного шланга и брандспойт. Парень надраивал пастой ГОИ блестящую оконечность пожарного ствола и не удержал тяжесть этого примитивного устройства над толчком.

- Все, Чолий, сейчас тебя механик убьет, - в шутку брякнул я, совсем не подумав о последующей реакции на это перепуганного приборщика.

- Мех (механик)! Там Чолий унитаз в гальюне разбил, - обрадовал я механика, встретив на палубе.

- Он, что из секты дырочников?! Унитазом пользоваться до сих пор не научился? - взвился Витвицкий, еще не понимая всего масштаба разрушений.

Он прибежал на место катастрофы, как на пожар в отсеке, и, мгновенно оценив обстановку, добавил страхов для Чолия.

- Все... Чолий, пиши письмо родителям, чтобы высылали 100 рублей на замену унитаза. Куда мы теперь будем по нужде бегать? В матросский гальюн? Там и так народу хватает без нас, - продолжал свою речь механик, выгребая на всякий случай белые осколки фаянса.

- Юра, ты кончай матроса запугивать, - потихоньку уговаривал я возмущенного механика. - Его и так чуть кондрашка не хватила от страха. На сегодняшний день матрос Чолий был на корабле героем дня, одним махом лишив офицерский состав корабля спокойствия и уверенности в завтрашнем дне.

Витвицкий вызвал своих ближайших помощников Берендяева и Швеца и все трое склонились в узком пространстве над злополучным бытовым устройством, решая сложнейшую задачу по его восстановлению. Берендяев принес эпоксидной смолы и, выложив сложный пазл из осколков, заклеил зияющую дыру, а сверху для прочности положил на смоле кусок стеклоткани.

Толчок после ремонта смотрелся убогим бытовым инвалидом, и только через сутки мог использоваться по прямому назначению.

А я все больше и больше проникался уважением к нашим корабельным механикам, которые своими умелыми руками предотвратили катастрофу корабельного масштаба.

- Только теперь пер...ть в него сильно нельзя. А то Рома как врежет свой минерский заряд, тут все снова разлетится на куски, - хохотал Берендяев, предъявляя свою работу повеселевшему механику.

- Берендяев, нужно будет набросать чертеж толчка и на заводе заказать вечную сварную конструкцию из нержавейки. Сколько тут еще всяких Чолиев к нам приходить на службу будут и на каждого по унитазу..., - решился Витвицкий на вечный унитаз.

Ох, уж эта молодежь! Эти салаги, которые вливались в коллектив экипажа каждый по-своему, но в итоге коллективного воспитательного процесса становились настоящими матросами.

Матрос Жуков, по-моему, Игорь с виду был явным потомком интеллигенции и говорил-то он правильным языком, и не терялся на корабле среди сложного электрооборудования.

Но вот были у человека свои не вполне коллективистские отклонения в бытовом поведении. Человек не мылся и не стирал свою одежду.

Может быть, оно по каким-то религиозным канонам иудаизма так и положено было. Но, скорее всего Жуков стеснялся своего обрезания, свершенного над младенцем в религиозном ритуале. Это отличие от других матросов и порождало в нем стеснение, руководившее его поведением. Витвицкий постоянно делал Жукову замечания на утреннем осмотре за грязные тельники и замызганную робу. После таких внушений Швец своим волевым решением отправлял неряху в трюма на исправление, где молодой матрос после отбоя, убирая грязь из-под пайол, еще больше пачкал свою одежду.

После окончания этой барщины Жуков падал там же на своем рабочем месте и засыпал вместо койки на дюралевом ложе пайолин.

Матросы в кубрике были довольны, что им не портит воздух своими пахучими носками грязный чернявый салажонок, а где он там спит, их это мало волновало.

Постепенно Жуков превратился в ходячего разносчика вони соляра и гари, перемешанной с вонью грязи человеческой.

Вопрос решили просто. В субботу, когда на корабле из офицеров оставался только я, четыре бойца под чутким руководством Швеца вытащили за руки и за ноги из машинного отделения Жукова в его грязнущей робе и приволокли в душ. Здесь, на холодном кафельном полу наши антихристы расстелили его буквой Х, как Христа на кресте, под пипкой душевого распылителя и врубили струю холодной воды.

Жуков извивался на своей кафельной голгофе и вопил под струями воды, но деваться было некуда и ему по принуждению пришлось принять подаренное омовение. Грязная замасляная роба была как железный панцирь от впитавшейся грязи и очень хорошо отталкивала воду, долго не промокая. На истошные и столь непривычные для корабля крики умирающего мученика, доносившиеся из бани, сбежался весь честной народ и с ухмылками рассматривал воспитательный процесс от местного Мойдодыра.

- Держать! - безжалостно командовал Швец своим исполнителям приговора. - Пока весь до нитки не промокнет...

- Давно пора окрестить нашего карася-ортодокса, а то ведь совсем сгниет, пожимали руку Мойдодыру и герою дня наши годки-любители свежего воздуха.

Жукову положили мыло с мочалкой и щетку для стирки робы и поставили ультиматум: пока не вымоешься сам и не постираешь свою робу и белье, из душа тебя не выпустят, а в случае неповиновения начистим рожу. Обе двери в душевую с двух сторон задраили и поставили контролеров.

Карась безропотно выполнил требования грозного ультиматума старших товарищей по службе и розовый от свежего пара и чистый как ангел попросился на волю. Швец лично проконтролировал качество стирки и запахи, исходящие от их носителя и дал добро на пребывание в кубрике голого в мокрых трусах отпрыска московской интеллигенции.

Только после такого неуставного, но самого действенного эксперимента, напуганный негативным отношением коллектива к своей персоне, Жуков спал по ночам в кубрике и ходил в баню по субботам вместе со своими матросами из 3-го кубрика, несмотря на свои обрезанные излишества. Вот тут можно и подумать... Кто больше оказывает влияние на становление матроса в коллективе экипажа - офицер или бескомпромиссное мнение коллектива кубрика, в котором приходится жить молодому матросу.

Странная седая Балтика всегда варганила свою погоду по-своему, и уже в начале декабря воздух вдруг потеплел. Снег быстро исчез, и вновь установилась настоящая прибалтийская сырая осень. Сырость реденькими мелкими каплями дождиков посыпала наши бетонные причалы и навевала своей серостью тоску по лету или, в крайнем случае, по настоящей зиме.

А по утрам наши корабельные дюралевые сходни, промокшие от дождя, прихватывало инеем заморозков и они превращались в настоящее скользкое бедствие.

Первым из дивизиона эти неудобства наших корабельных трапов испытал на собственной шкуре и ребрах ходячий дивизионный механический долгожитель мичман Максимов. Прямо скажем, не повезло нашему ветерану.

В понедельник корабельная жизнь дивизиона затаилась по кубрикам в монотонных политических занятиях, на которых в непривычной сонной тишине помещений руководители групп вбивали в головы матросов прописные истины идей о построении коммунизма в отдельно взятой стране и животворящие проповеди Главного Политического Управления СА и ВМФ, партии и правительства.

Кожухарь тоже затаился в тишине свободной каюты офицерского отсека на МПК-25, поскольку на этом корабле обычно имелись свободные места, и он внимательно 'изучал' очередную директиву своего флотского Техупра о неудовлетворительном состоянии хода ремонтных работ на кораблях БФ. По понедельникам любой нормальный офицер обязательно испытывает непреодолимое чувство жажды, но вовсе не к знаниям, а просто физическую потребность пополнить свой организм и его межклеточное пространство чистой водой, растраченной и частично зашлакованной алкоголем за выходные дни.

- Ох, хорошо-то как! - крякнул Владимир Давыдович, продегустировав второй стаканчик из корабельного графина, торчащего из подставки над столиком.

Оживляющая прохлада воды забулькала в подбрюшье по трубам организма и заставила быстрее реагировать на окружающую среду. И тут Кожухарь вспомнил, что после обеда нужно ехать на СРЗ-29 и там каленым железом выжигать недостатки по ходу ремонта на МПК-23 у Попова. Вот уж где простая вода представляла собой настоящую гадость, которой дивизионный механик ни за какие коврижки не хотел отравлять свой собственный организм.

Вода у заводских причалов действительно была гадкой и обладала каким- то специфическим привкусом и запахом подземных гнилостных недр, отчего даже пища, приготовленная на кораблях коками на этой самой воде, приобретала своеобразный привкус. Именно по этой причине нормальному человеку требовался некоторый адаптационный период к этим особенностям вонючей жидкости, чтобы уже потом не замечать ее отвратных свойств.

- Максимов, возьми канистру и сгоняй на колонку за нормальной водой. Потом эту канистру поставь в мою машину, - попросил Кожухарь мичмана, который в этот день стоял дежурным механиком по дивизиону.

Максимов одел свою замасленную рабочую шинельку, которая была пошита, по-моему, еще по случаю окончания Великой Отечественной войны и вооружившись полиэтиленовой канистрой на 6 литров, отправился исполнять просьбу своего главного механического начальника.

Дед был очень исполнительным и просьбы своих начальников он всегда воспринимал как приказ, который является законом для подчиненного. Озабоченный этим законом Максимов поторапливался не спеша и поплелся на выход к трапу.

Стоптанные почти начисто каблуки микропоры мичманских ботинок, которые бережливый старшина команды и зимой, и летом стачивал об асфальт и бетон причалов, служили ему уже несколько сезонов подряд. Они-то и подвели деда на скользком трапе.

Ноги Максимова склеенной парой съехали по заиндевевшей дюрали влево, а грузное тело на глазах у вахтенного матроса, как подкошенное, рухнуло своими ребрами об угол сходни, именно в ту сторону, на которой отсутствовало леерное ограждение. Мичман крякнул от удара и хруста собственной грудной клетки и соскользнул вниз, в ту самую щель между корпусом корабля и стенкой причала.

Тело, пролетев пару метров, плюхнулось в сплошную клоаку забортной грязи и своим падением на мгновение разогнало эту нечисть, скопившуюся в укромном месте. Именно в это забортное пространство юго-западный ветер сносил из каналов и гаваней все нечистоты, которые только способны держаться на плаву. Здесь в такт волне на поверхности воды покачивались покрытые мазутным слоем пустые бутылки с консервными банками, палки, сморщенные газеты и прочий человеческий мусор и его нечистоты. Мичман исчез под водой, а над ним сомкнулась трясина всех отходов человеческой деятельности. И тишина... Был человек, и нет человека. Вахтенный у трапа матрос, не поверивший этому видению, заглянул за борт, а там мусорная тишь и гладь.

- Челове-е-е-ек за бортом! - перепугано взвыл матрос в соответствии инструкции, да так, что этот жалобный призыв огласил окрестности тишины всей гавани.

Даже Слынько, стоявший в это время дежурным по дивизиону, сквозь стекла окон заслышал этот тревожный призыв со своего корабля и вылетел на зов из дежурной будки.

Вызванный звонками наверх дежурный по кораблю схватил спасательный круг, а сам вахтенный матрос отпорник, но кому и куда его бросать, кого цеплять отпорником, когда на поверхности воды плавают одни палки да почерневшие пустые бутылки.

Слынько прибежал на корабль, как только не поскользнулся на трапе, и объявил 'Аварийную тревогу'. На палубу, побросав любимые политзанятия, выскочили матросы и сгрудились у правого борта, пристально вглядываясь в забортное пространство.

И только через пару минут на поверхность медленно всплыла канистра, а вслед за ней из глубины показалась рука, которая мертвой хваткой удерживала свою 'соломинку' за ручку. Вслед за этим поплавком в замедленном движении появилась почерневшая голова мичмана, которую украсили мазутные нечистоты мусора.

Тяжесть намокшей мичманской амуниции утянула его на дно, а вот пустота канистры сработала, как спасательный жилет, и своей положительной плавучестью вырвала тело Максимова на поверхность, хоть и с задержкой, но пересилила это ужасное подводное тяготение смерти. Инстинкт самосохранения сработал и полностью подтвердил народную мудрость, что 'утопающий хватается за соломинку'.

Шесть человек тащили на борт конец шкерта, на котором висело отяжелевшее от воды тело живого утопленника вместе со спасательным кругом и канистрой, зажатой в руке, сведенной в смертельной судороге. Донельзя перепуганные происшествием Серега Гармата и Серега

Косилов на своих плечах тащили в каюту спасенное ожившее тело мичмана, который все же передвигал ногами, но на которого было страшно смотреть. Слипшиеся седые пряди волос, покрытые мазутом, свешивались на лицо, ставшее похожим на негра из Камеруна и придавали пожилому мичману вид комического Отелло.

Хохотали до упаду уже потом, когда удостоверились, что дед живой и невредимый, да и говорит еще все по делу. А пока трясущийся от возбуждения Слынь срочно наливал в стакан шило и интересовался у подчиненного, бережно доставленного в кают-компанию (мед. пункт), его физическим и моральным состоянием.

Максимов же, дрожащий в свою очередь от холода и перенесенного стресса, заглотил предложенный командиром стакан и только теперь выпустил из руки свою грязную канистру и стал стаскивать с себя мокрую форму.

- Вроде ничего... Только ребра от удара болят, - ощупывал свое голое тело Виктор Григорьевич. - Это же меня канистра спасла. Памятник ей мало поставить. Я ведь помню, что ниже киля погрузился, а потом медлено - медленно начал всплывать.

Прибежавшие на всеобщий переполох Михневич, Тарас Петрович и Кожухарь, озабоченные происшествием, нетерпеливо ожидали окончания этой трагикомедии и вполголоса, как на похоронах, обсуждали меж собой это неординарное событие.

- За Стояченко послали? - вопросительно смотрел на Слынько Михневич. Получив утвердительный ответ, Батька снова вспомнил:

- Ну, вот где этого доктора хренова носит? Нет, я ему все же вдую на полную катушку, он у меня дождется..., - в очередной раз пообещал Михневич.

Меж тем Гармата запустил свой котелок и устроил душ с паром, чтобы отмыть мазутную грязь и вонь со своего механического наставника.

Все успокоились только тогда, когда из дверей офицерского душа появился вновь побелевший и раскрасневшийся на пару и шиле мичман.

- Все! Разошлись по местам! - командовал Батька, убедившийся собственными глазами в благополучном исходе очередной несбывшейся трагедии.

Кое-как одетого после бани в обноски форменного старья Максимова отпустили домой зализывать ребра. На следующий день он появился на корабле в форме образца 1943 года, которые, как ни странно, еще смогли вместить его современную фигуру в свои объемы прошлых лет.

- Максимов, у тебя что больше одеть нечего? - поразился Слынько, завидев на своем мичмане музейные экспонаты морской формы.

- Экономлю..., - признался смущенный таким вниманием к своей персоне Виктор Григорьевич.

Слынько, на деле убедившийся в патриотических особенностях своего старшины турбо-моторной команды, не выпустившего из рук канистру в смертельной ситуации, стал полностью доверять мичману получение спирта на складе бербазы. Однако такое высокое доверие явно и незаслуженно попирало авторитет и механическую гордость механика Гарматы.

Но Серега делал вид, что его это абсолютно не волнует, и получал свою положенную шильную долю в прежнем объеме, но уже у командира. Пятница на корабле день тоже особый. Если в 17.00. выходишь из боевого дежурства, то появляется маленькая надежда рвануть домой (если он у тебя есть), где можно повидаться со своей семьей (если она у тебя есть). Ну а поскольку у меня нет ни того, ни другого, то приходится оставаться на корабле за всех семейных и давать им такую возможность.

Командир с механиком сразу, даже не принимая стартовой позиции, разбежались по домам, а вот мой сосед по каюте Побережный никуда пока не спешил. Такое поведение помощника меня явно настораживало и удивляло. Он почему-то перебазировался в соседнюю каюту к Самойлову, и они там что-то шебуршились и явно готовились к другим своим мероприятиям. В одиночестве страдая над очередным письмом своей жене, я вдруг услышал условный стук в переборку каюты: 'тук-тук-туктуктук'.

- Володя, зайди! - послышался приглушенный переборкой голос помощника.

В каюте №2 стоял винный запах, но на удивление на столе следов пьянства замечено не было.

- Чего ты там, в одиночестве страдаешь? Присоединяйся к компании, - вполне дружелюбно на правах старшего пригласил Побережный.

К чему присоединяться? - сделал вид, что я не понял намека.

- Ты главное присоединяйся, а к чему мы быстро найдем. А то я смотрю, ты уже опять по жене заскучал, - все-таки уколол сосед. Он открыл платяной шкаф, из которого достал графин и стаканы. - Мы щас... это дело быстро сварганим, - успокаивал меня деятельный организатор мероприятия. Уже через минуту в дверях каюты появилась смущенная физиономия Ваньки Довганя, в подобострастной позе смотрящего в рот своему начальнику. - Ваня, сбацай нам как обычно! - словно официанту в ресторане, сделал распоряжение помощник своему натренированному начпроду. Еще через пять минут Побережный, ну просто мастерски владея технологией разделки морепродуктов, по-хозяйски вспорол брюхо двум огромным атлантическим селединам, распластанным на газете 'Страж Балтики', и спустил с них шкуру. Расчленил селедку на части и, активно сглатывая подкатившую слюну, тщательно вытер руки в белоснежное полотенце Самойлова.

Валентин тоже время даром не терял и покромсал буханку ржаного хлеба на огромные ломти, потом порезал лучок на четвертинки и кортиком вскрыл большую банку тушенки, которую затем аккуратно разложил на порезанные хлебные птюхи.

- Го-то-во-о де-ло-о! - радостно пропел Побережный и забулькал шилом в стаканы.

- Ну-у, поехали... За партию и правительство! Которые так щедро подарили нам выходной день! - порулил штурман Николай.

- Не, мужики, я шило не буду... Я же старшим на корабле сегодня остаюсь, - представил я эту гадость, которая струей жгучего потока опускается в меня по горлу и перехватывает дыхание, отчего даже скривил рот.

- Та-ак! За партию и правительство он отказывается, - с издевкой констатировал главный распорядитель. - Ну, тогда давай за наших баб!

- Володь, ну ты чего... Завтра же суббота, - подлил уверенности в завтрашнем дне уже Самойлов.

- За подруг я согласен, - сдал я свои твердые позиции, подумав о том, что неправильно веду себя в компании офицеров, и взял в руку граненый стакан.

- Вот водичка, давай, с проводничком. Знаешь как это? - все беспокоился о моем образовании в питейных вопросах Побережный.

От мерзопакостного запаха жгучего гидролизного шила перехватило дыхание и огнем покатилось по горлу, словно я хватил треть стакана кипятка, но услужливая рука опытного учителя вовремя поднесла стакан с водой, которой я успел залить разгоравшийся внутренний очаг пожара.

- Молоток! - звучало одобрение учителя. - Даже не поморщился... Наш человек!

Уже через пару минут на мои глаза оделись розовые очки эйфории, и мне стало с ними так уютно и спокойно, что я позволил себе уже без всяческих уговоров принять на душу еще двух 'проводничков'. И теперь даже былые предубеждения к личности Николая Николаевича куда-то растворились и более не возникали ни разу.

- Ладно, Володя ты тут бди и службу правь, а мы с Валей понеслись к Матвеичу. Есть еще порох в пороховнице! - сообщил мне тамада, потряхивая карманной флягой из нержавейки, в которую аккуратно и без потерь слил остатки из графина.

Такая плоская выгнутая фляга была фирменным подпольным, но конверсионным, товаром местного судоремонтного завода №29 и пользовалась большой популярностью в среде корабельных офицеров.

- Кто такой Матвеич? - успел отреагировать я на незнакомое отчество.

- Да-а... Это швейцар из 'Юры', - пренебрежительно пояснил Самойлов.

- Есть там, в кабаке один абориген, который заступил на вахту у ворот еще при Ульманисе и до сих пор сшибает с нашего брата 'трешки. Но-о... зато всегда посадит за столик рядом с нужными бабами.

Друзья Побережный с Самойловым прифрантились в шинели с белыми кашне и фуражки и, помахивая излишками материи на широких форменных клешах, зацокали каблуками по трапу наверх, на свободу.

Вдохновленный дружеской компашкой, которая так внезапно разбежалась по своим спешным делам, мне вдруг стало нестерпимо тоскливо и неуютно в этом железе. Хотелось поделиться с единственным пока другом Агеевым своими переживаниями и сбросить с себя эту многодневную тяжесть замкнутого пространства и корабельной тоски по жене.

Я одел свою зимнюю шапку и сошел на стенку, сказав вахтенному у трапа, что пошел на 27-ой.

На МПК-27 я обследовал каюты офицеров, оказавшиеся закрытыми и друг Агеев нигде не просматривался. В последней надежде найти хоть кого- нибудь я толкнул дверь командирской каюты, и она открылась. Стукнув для приличия по ней костяшками пальцев, я молча ввалился в каюту. За столом сидел капитан 3 ранга Корчуганов и с удивлением разглядывал шатающуюся на пороге фигуру.

- Товарищ лей-енант, в-вам кого? - несколько заикаясь от неожиданного визита (у него иногда такое бывало) позднего гостя, опередил он еще рождавшийся только мой вопрос под съехавшей на глаза шапкой.

- Тащ ком-дир, а где старший лейтенант Агеев? - малость заплетавшимся языком выспрашивал я у опешившего Арнольда Ивановича.

- Агеев сегодня дома, я его отпусти на выходной, - поражаясь моей наглости, ответил каптри.

Такое неожиданное известие вдруг привело меня в полнейшее уныние и упадок сил, и я уселся на командирскую кровать, напротив ее хозяина. Обессиленное лейтенантское тело непроизвольно начало крениться на левый борт и я в своей шапке повалился на бок, на белоснежную наволочку подушки.

Тут уж совсем обалдевший от такого беспардонного поведения ночного гостя, командир подошел к скорченному на кровати телу и, грубо схватив меня за шкирку кителя и правую руку, рывком вернул меня в вертикальное положение, а потом, приподняв с кровати, выставил за двери.

- Лейтенант! Немедленно следуйте на свой корабль спать. Ишь устроился... Или я вас в комендатуру сейчас сдам, - пригрозил мне вслед Корчуганов. Магическое слово 'комендатура' оказало свое временное отрезвляющее воздействие на мое притупившееся сознание, и я догадался, что нужно срочно уносить ноги подальше от этого неблаговидного созвучия. Уже на трапе своего корабля меня вдруг резко заштормило и бросило в такт 'волне' на правый борт, но я вовремя ухватился обеими руками за леерную стойку и удержался от повторения подвига мичмана Максимова. Я-то удержался, а вот моя шапка, съехавшая на затылок, по инерции беззвучно полетела в воду. Подбежавший вахтенный у трапа подхватил меня под руку и бережно подвел к дверям тамбура переходника. Прогремев по всем ступенькам трапа каблуками ботинок и задницей, я удачно съехал в офицерский отсек, как раз у дверей гальюна.

Склеенный умелыми руками наш уродец-унитаз принял меня в свои объятия, и я по-братски поделился с ним всеми излишками своего организма, излишками горящего в моей утробе спирта и свиной тушенки. Отчего он благодарно прохрюкал своей фановой забортной трубой и отпустил меня в каюту.

Здесь я рухнул, как подрубленный ядом кураре, на свои корабельные нары и уже ничего не знал и не ведал, что творится на корабле во время 'отсутствия' старшего на корабле.

Утром меня еле растолкал из шильного забытья Кличугин, внезапно прибывший на корабль.

- Дугинец, вставайте и немедленно приводите себя в порядок! - тормошил меня командир за руку, свисающую плетью с койки. - Не дай бог, матросы увидят вас в таком состоянии...

- Ну, Николай Николаевич... Так и нормального парня в свой разряд переведет, - возмущенно бормотал командир по поводу происков Побережного.

А голова... трещала и раскалывалась, как поспевший кокос, в котором булькало содержимое. Ни одной мысли, сплошная пустота, словно мои извилины резко выпрямились и уже не вмещались в своей оболочке.

И вдруг среди этой атрофии, как кувалдой по темечку - я же вчера был старшим на корабле, а я ведь даже вечернюю проверку личного состава не проводил, все на свете проспал.

На полу, на коврике в мокром грязном пятне мазута лежало какое-то черное облезлое меховое чудище, блестевшее фиолетовыми иголками слипшейся шерсти на спине.

-Это еще что за драная черная кошка? - с отвращением переворачивал я мазутное меховое изделие.

Блеснувший из-под грязи анодированный под золото краб доказывал, что это вовсе не дохлая черная кошка, а это и есть ничто иное, как моя форменная шапка.

- Тихий ужас! Откуда она тут такая грязная появилась? - никак не мог я сообразить.

Двумя пальцами я прихватил это воняющее соляром грязное чудо и выбросил в открытый иллюминатор.

Пока я очухивался от своего небывалого состояния и пытался навести порядок в хаосе возникающих в голове мыслей тревожного характера, в двери каюты постучали, и на пороге появился матрос Мешкаускас.

- Тащ лейтенант, я слышал, что у вас вчера шапка за борт упала? Я ее выловил отпорником, - торжественно произнес минер в большой надежде, что сделал доброе дело.

И действительно он держал в руке ту самую 'черную облезлую кошку', с которой еще капала забортная вода.

- У-у, Мешкаускас... Я ее только что... выбросил в иллюминатор, а ты мне опять ее..., - возмущался я и не находил слов благодарности за такую заботу.

- Смотри..., - открыл я предательски дрожащими руками стекло окна в забортный мир. - Бросаю еще раз! - и за борт уже в третий раз полетела злополучная офицерская шапка.

- А как..., - пытался вставить что-то матрос.

- Никак! Просто больше мне ее сюда не приноси. Ты понял? Свободен, - зарычал я с больной головы на здоровую.

- Товарищ командир, виноват... каюсь, - признавался я своему командиру.

- Ладно, всякое в жизни бывает. Только я тебя прошу, не связывайся ты с этим кадром. Такая дружба до добра не доведет, - перешел вдруг на 'ты' Кличугин и я без объяснений понимал с каким это 'кадром'.

В новый учебный год мы вступили со своим своеобразным почином - на выходе корабля в море у нас полетел левый дизель.

Корабль молотил своими винтами относительно спокойное море, для меня 3 балла морских горбов теперь уже были относительно спокойными. А вот наши салажата, которые впервые оказались на корабельных качелях, каждый по-своему переносил эту качку.

Я спустился в люк артагрегатной, в которой зашхерился Максименюк. Он, покачиваясь в такт колебаниям корабля, задумчиво восседал на огромном двигателе электропреобразователя горизонтального привода артустановки и побледнел до такой степени, что его веснушки стали выделяться на лице как настоящие родинки.

- Ну, шо, дядько? Укачался? - пытаясь не обижать матроса своим нелепым украинским акцентом, спросил я.

- Та, ни. Трохи мутить, но жить можно, - с грустью в голосе выдал мне мальчонка.

- Ты хоть люк приоткрой, чтобы свежий воздух проникал в твою агрегатную, а то обалдеешь тут точно, - посоветовал я.

- Так низя же ж! - достойно ответил на мое провокационное предложение Максименюк.

- Ну, горюй, дядько, дальше, только люк за мной задрай, - бросил я на ходу, чтобы хоть чуток растормошить приунывшего бойца.

В первом кубрике картина была несколько более соответствующая качке на волне. На верхних койках лежало бездыханное тело Сафаралиева, а рядом в корчах предсмертных конвульсий содрогался Алиев. От чрезмерного напряжения всех внутренних органов в порывах рвотных судорог у него из носа маленькой струйкой на подушку стекала кровь. Смуглые в обычной обстановке лица азербайджанцев напоминали позеленевшие маски самого Марселя Марсо.

- Вызови сюда фельдшера, пусть хоть нашатыря даст им подышать. И смотри, чтоб не загремели бойцы сверху, - просил я Омельчука, который был старшиной кубрика.

Я как обычно стоял вахтенным офицером, когда по 'Каштану' раздался взволнованный голос механика:

- ГКП - КП-5. Володя, доложи командиру - аварийная остановка левого дизеля. Сейчас будем разбираться, но хода не будет. Предлагаю запустить турбины.

- Турбины к запуску..., - дал я команду по кивку Кличугина.

Море потихоньку раскочегарило свою волну из-за усиливающегося ветра, но было уже не страшно, так как мы повернули на курс в базу.

Сзади ко мне на мостик подкрался по трапу Якуничев и, заговорщицки перекрывая вой турбин, шептал мне в самое ухо:

- Товарищ лейтенант, скорее! Пойдемте, я вам что-то покажу. Там Алиев...


Мы сбежали с трапа на шкафут и он, показывая рукой в сторону кормы, помчался вперед.

У кормового среза шумящих воздухозаборников, с устрашающим присвистом сосущих в себя воздух, он остановил меня. Я осторожно выглянул из-за препятствия и, честно говоря, просто обомлел.

Среди этого шума и свиста воздуха, вырывающегося в нашу кильватерную струю, представляющую собой фонтаны мелких брызг за кормой, на мокрой палубе сидел одинокий Алиев. Он обхватил руками стойку кормового флагштока, который проходил у него между ног, а сами ноги свесил за борт.

В такой безвольной позе он отдавал фонтанирующему за кормой морю свои последние желудочные соки.

- Обходи слева, и вместе одновременно хватаем его под руки, - послал я Якуничева на заход с другой стороны.

Мы одновременно с двух сторон схватили под руки корчащегося бедолагу и вытащили из этого опасного места.

- Ты, что, паря, совсем очумел? - испуганно бормотал я обмякшему в наших руках телу.

Мы оттранспортировали легковесное бесчувственное тело матроса в кубрик и взвалили на койку. У Алиева под носом висел сгусток крови и из ушей по шее подтекали еще две тоненькие кровавые струйки.

- Вот мученик-то! Омельчук?! Я же тебя просил присматривать за этим кадром, - возмущенно обратился я к старшине.

- Он сказал, что в гальюн..., - оправдывался непонимающий своей вины годок.

- Привязать к койке и глаз с него не спускать. Вызови сюда Гедзюна, пусть сидит с ним рядом и приводит парня в чувства, - дал я последний инструктаж и побежал на мостик.

Кое-как на одной машине и под турбинами мы добрались до причала и приткнулись на свое постоянное пристанище. Еще не поставили трап, как на корабль со стенки на борт с завидной прытью перепрыгнули комдив и с ним Кожухарь. Вот тут и началось.

Забегали все наши командиры и начальники дивизионного и бригадного уровня, как ужаленный в зад забегал сам Владимир Давыдович Кожухарь. В общей массе озабоченных на корабле появился высокий и тощий младший лейтенант (отродясь не встречал офицеров с таким высоким воинским званием), которого я ранее почему-то так близко никогда не видел. А вот сейчас разглядел.

Его узкое вытянутое по вертикали лицо с тонким подобием усиков под длинным острым носом походило на лицо голодного питерского студента прошлого века, который только и был озабочен тем, где найти что-нибудь пожрать, а потому стрелял глазам во все стороны.

Несмотря на столь редкое звание 'микромайора', он имел странную манеру общения со своим собеседником. Независимо от того, с матросом он разговаривал или с капитаном 3 ранга, он придвигался почти вплотную к человеку, и при этом создавалось впечатление, что он обнюхивает его, внимательно вглядываясь в глаза. Эта странность бросилась мне в глаза сразу в момент первого же общения с ним.

- Вы стояли вахтенным офицером в момент аварии? - задал Винокуров свой первый вопрос.

- Да. А вы кто такой? - в свою очередь тоже в лоб поинтересовался я незнакомой личностью, склонившуюся ко мне с высоты своего роста.

- Оперуполномоченный Особого отдела Ли вмб младший лейтенант Винокуров, - явно удивленный моим вопросом, огорошил он меня своим честным признанием. - Вы ничего странного не заметили в работе дизелей на ходу?

- Ничего странного, работали как обычно. Потом механик доложил об аварийной остановке левого дизеля и заглушил его, - выложил я всю свою правду уполномоченному.

Михневич, раздосадованный присутствием на борту главного по диверсантам, уже и сам готов был расстрелять одними своими глазами любого найденного негодника из БЧ-5, виновного в аварии. Ну, а наш механик Витвицкий только успевал доставать чертежи из секретной части и водить по ним пальцем перед лицами обеспокоенных дознавателей.

Во время нормальной работы дизеля на ходу, вдруг ни с того ни с сего в блоке цилиндров дизеля раздался взрыв, и корпус одного из цилиндров разорвало в куски. Осколки металла разлетелись по машинному отделению в разные стороны, а один из них ударил в колено вахтенного моториста матроса Саливоненко.

Тот, как партизан, упал в щель между фундаментом дизеля и бортовой обшивкой на пайолы и лежал до победного конца, пока его напуганного не подняли под белы руки Берендяев и Швец. Испуг был у парня нешуточный, но от удара остался только небольшой синяк.

Кожухарь, как добрый доктор Айболит, прослушивал специальным слухачом работу каждого цилиндра при проворачивании дизеля воздухом и морщил свой лоб, соображая, отчего могло в куски разнести столь крепкий металл.

Берендяев с закатанными по локоть рукавами тельняшки в дизельной гари и смазке крутил гайки своими крепкими рукам и походил на ассистента патологоанатома.

Опытный Кожухарь довольно быстро сориентировался в этой нервной обстановке и потребовал сделать пробы топлива на наличие воды. Действительно, анализ показал, что в двух топливных цистернах в соляре оказалась вода. Анализ-то элементарный - в пробирку с отобранной пробой топлива добавили марганцовки, и она покраснела на глазах у всех механиков.

Как раз в эти самые цистерны мы принимали топливо из двух автозаправщиков вечером перед выходом в море.

Гидроудар - такой диагноз выставил главный патологоанатом и его тут же затвердил флагманский механик. В цилиндре в момент обычной вспышки топлива добавилось резкое испарение воды, содержащейся в соляре, и давление в полости превысило все разумные пределы.

- Витвицкий, а турбины на этом топливе запускали? - вдруг чего-то вспомнив, спросил Кожухарь.

- Да. Мы возвращались в базу на турбинах, - доложил теперь уже задумавшийся по этому вопросу механик.

- Мать моя! Час от часу не легче. Теперь кроме замены дизеля нужно еще и форсунки на турбинах менять, - совсем озабочено констатировал Владимир Давыдович.

Стрелочник по аварии был выявлен быстро и им оказался опять-таки молодой матрос Саливоненко. В тот злополучный вечер он принимал топливо от топливозаправщиков базы жидкого топлива и просто обязан был проверить топливо на содержание воды перед его заливкой в цистерны. Оказалось все просто - на корабле не нашлось дефицитного перманганата калия (а в быту обычная марганцовка) и никто не проверял наличие примесей воды в топливе. Как обычно все только орали на матроса: 'Давай, давай! Чего телишься!?'

Чего оставалось делать бедному бойцу: либо бегать по соседним кораблям в поисках механического дефицита и получить по шее от старших товарищей за задержку приема топлива, либо - открыть краник и пустить топливо в цистерну.

Проводная связь с далеким калининградским техническим управлением раскалилась добела, и вопрос об аварийном ремонте по замене дизеля и форсунок на турбинах Кожухарем был решен оперативно. Калининградский завод 'Звездочка' завтра же отправляет на СРЗ-29 дизель, прошедший на заводе переборку, и новые форсунки для турбин. А наша задача всеми правдами и неправдами за сутки сдать топливо и боезапас и занять место у 17-го причала завода 'Тосмаре'.

В вечернюю разводку Воздушного моста мы прошли к топливному причалу №25 и стали сдавать соляр на базу жидкого топлива.

А с самого утра мы с моим Ромой понеслись в артотдел и минно-торпедный для оформления заявок на временную сдачу боезапаса. Корабль уже без нас перешел к причалу А-Б, и в нарушение всех требований руководящих документов начал выгрузку боезапаса без оформленных на то документов и в отсутствие на борту меня, как главного руководящего этим процессом лица.

Короче, из-за наших механиков и мы вынуждены были крутиться перед суровыми начальниками отделов и доказывать, что мы нарушаем все писаные и неписаные законы и сроки подачи заявок на сдачу боезапаса не по своей воле. Авария! Видите ли!

Для меня это была первая в моей корабельной практике сдача боезапаса. И, если с выгрузкой торпед и бомб проблем не возникало, то вот со снарядами произошла заминка.

Снаряды в бункере артустановки находятся в ленте, которая состоит из звеньев, связанных друг с другом. Для набивки снарядов в ленту на корабле было два приспособления, которые я раньше ни разу не видел. Максименюк отыскал их в бункере в отсеке для гильз. Он извлек это поржавевшее чудо- технику с какими-то рычагами и ручками, и мы, как два барана, уставились на него, даже не представляя, как и куда его устанавливать и как работает этот механизм.

Пока я бегал и рассматривал секретный альбом схем и рисунков вместе с описанием установки в надежде там найти ответ на возникший вопрос, мой ушлый тракторист с помощью подсказок бывалых матросов из других боевых частей сам разобрался.

Он установил на болтах эти 'комбайны' на штатные места перед загрузочными люками бункера и, шустро работая рукоятками, выдавливал из звеньев ленты снаряды. Матросы по одному таскали снаряды и укладывали их в ящики.

- Максименюк! Уже разобрался? Ну, ты молоток! - хвалил я своего артиллериста.

- А колы загружаты, то от цю дрючку треба наверх приставить и вона буде удавливать снаряд, - пояснил мне обратный порядок работы агрегата при набивке снарядов в ленту довольный своей сообразительностью мальчишечка.

Вот тебе и тракторист из колхоза, теперь он мне уже объяснял и показывал, как действуют его 'комбайны'.

Но, так или иначе, но боезапас мы сдали и оформили все накладные уже ночью, и корабль под утро застыл у причала завода.

- Юра, все! Весь боезапас сдали. Можешь спокойно начинать ремонт. Ты, только объясни, как дизель выгружать, он ведь такой огромный? - недоумевая, спрашивал я Витвицкого, когда он немного успокоился от своих передряг и этой мышиной возни с боезапасом.

- Никогда не видел, как это делается?

- А где я мог видеть? Вот теперь посчастливилось.

- Сразу за твоими торпедными аппаратами левого борта к палубе привариваются две скобы. Мостовой заводской кран берет их на стропы, а сварщики вырезают лист верхней палубы над дизелем. В эту дыру и выгружаем, а потом загружаем дизель, лист снова приваривается и все дела, - пояснил механик весь процесс, ради которого мы здесь очутились.

Заводская жизнь на корабле, но у заводской стенки, значительно отличалась от той дивизионной суеты, с выходами в море и тревогами, вечными нашествиями флагманских специалистов, проверяющих и копающих на корабле имеемые и потенциальные недостатки.

Кроме вторника. Именно в этот день, все, незанятые на дежурствах, вахтах и ремонтных работах на корабле, с утра строем и обычно под моим руководством отправлялись на городском автобусе в Зимнюю гавань на занятия по специальности.

Святая святых боевой подготовки - занятия по специальности находились под неусыпным оком начальника штаба Любимова, и за каждого своего бойца приходилось отчитываться лично перед ним. Не дай бог, он заприметит, что маловато личного состава я привел на развод. Тут приходилось выслушивать 'комплименты' и разносы о нерадивости начальников в этом злободневном вопросе боевой подготовки.

В остальные дни недели бойцы расхолаживались от этой полугражданской жизни, глядя на полупьяный рабочий люд, шарахающийся по заводу и кораблям в поисках международной валюты и левых приработков.

Заборные стены завода надежно охранялись подразделением заводского ВОХРа, но для ушлого бойца, горящего нетерпением встречи с любимой подругой, этот забор не представлял непреодолимого препятствия. Первой ласточкой нарушений в вопросах трезвости и примерного поведения в городском увольнении в наш застойный заводской период оказался мой боец и торпедист по призванию матрос Максимов. Этот парень был вылитым представителем псковских скобарей, родом был из тех мест. На корабле среди матросов он и числился под обидной кликухой 'Скобарь'.

Я бы, может быть, и говорил о нем в другом менее обидном тоне, если бы меня этот кадр не достал по полной программе. Его большая древообразная голова под флотским беретом сидела на крепком сутулом, но укороченном, теле и всегда имела тенденцию быть нестриженой. Местный хиппарь пытался даже в корабельных условиях создать видимость битловской прически с подобием бачек под ушами, которая шла ему как корове седло. Сачок был превеликий и любил поспать в какой-нибудь шхере вместо корабельных работ.

Но в этот раз он встал в строй на увольнение в город аккуратно подстриженным и пахнущим 'Шипром'.

А ночью в 24.00. он не прибыл на корабль, и я заметался, заполучив такой неожиданный сюрприз от своего псковского мобилизованного. Хорошо, что из комендатуры позвонили и обрадовали, что живой и здоровый, но спит на нарах в комендатуре в пьяном угаре. А поскольку на дворе ночь стоит, то просили не беспокоиться и приходить завтра лично к коменданту и забирать своего орелика на корабль.

Пришлось звонить домой командиру среди ночи и запрашивать план моих действий на воскресный день.

Утром спозаранок Кличугин примчался на корабль, а меня отправил в комендатуру.

Уже знакомый комендант подполковник Бондарев прибыл на раздачу штрафников к 10 часам утра, и понеслась процедура опознания своих тел, припухающих на нарах в КПЗ.

- Максимов это ваш боец? - спросил Бондарев, когда ввели в комнату дежурного мое опухшее торпедное чудо в перьях.

- Так точно! Мой главный торпедист, - сообщил я коменданту.

- Этого негодяя посадить на гауптвахту на все десять суток.

- Товарищ подполковник, что он еще выкинул в этот раз? - пытался я узнать полный перечень проступков своего подчиненного.

- Мало того, что нажрался до всех крайних риз, так он еще аполитично рассуждал при задержании. Он убегал от патруля в зале базового матросского клуба и прятался за сценой. А когда его взяли под руки, стал сопротивляться и орать, что он блокадник и был там, откуда не возвращаются, поэтому он живым сдаваться не собирается, - в красках рассказывал комендант о похождениях моего торпедиста по танцевальному залу матросского клуба. Уже на корабле, когда мы с командиром пытались провести воспитательную работу с угрюмым 'скобарем', я возмущенно спросил его про 'блокадника':

- Максимов, объясни нам, при чем тут был блокадник. Как у тебя хватило мозгов прикидываться защитником Ленинграда, когда ты только родился через 8 лет после окончания войны. Будешь сидеть на губе, подумай хорошенько хотя бы о своих родителях.

- Я ничего не помню. У меня мать блокадница, - только и смог выдавить Максимов на мой вопрос.

Рома во вторник отвел 'блокадника' на все 10 суток на гауптвахту и на этом пока закончились похождения матроса Максимова.

В этот же день после обеда командир вдруг вызвал меня в свою каюту и огорошил странным вопросом:

- Дугинец, что вы там еще натворили?

- Ничего не натворили..., - недоумевающее ответил я, поскольку не мог понять, о чем идет речь.

- Вас вызывают в суд, вот повестка мне тут пришла, - показал Кличугин странную бумагу их городского суда.

Действительно это была повестка, в которой мне и Колесникову нужно было завтра явиться в городской суд в кабинет № 12.

- Мы тут с Колесниковым и Таракановым были в патруле месяца два назад и задержали одного дебошира на вокзале. Может по этому поводу и эта повестка, так как мы с Колесниковым больше ничего не могли вместе совершить, - оправдывал я свою репутацию перед командиром.

У здания суда, куда мы с Колесниковым прибыли к 14.00., к нам почти сразу подошел молодой парень в коричневой кожаной куртке и спросил: - Извините, вы в 12 кабинет прибыли?

- Да, - подтвердил я и только сейчас уловил знакомое лицо этого человека. - Вы очевидно по моему вопросу тут находитесь. Мне сказали, что меня задержали военные моряки, а больше я ничего даже не знаю.

Колесников придвинулся ко мне поближе и сжал свои мощные кулачищи, приводя себя в готовность к возможному продолжению былого инцидента.

- Было дело. На вокзале мы вас задержали и сдали в милицию, - подтвердил я его догадку.

- Вы, уж меня извините, но я толком ничего не помню, - виновато пробормотал парень и отошел в сторону.

В своей жизни еще ни разу не приходилось бывать на судах, где выносят приговоры к лишению человека свободы. В зале суда, где кроме нас сидел на лавочке наш подсудимый, а за столом руководила процессом молодая симпатичная женщина, больше никого и не было. Я разглядывал незнакомую обстановку этого сурового заведения и поражался тому, что вот так просто в таком составе вершится судьба человека.

- Дугинец Владимир Викторович, вы являетесь свидетелем по делу № 43-3, - обратилась ко мне судья. - Вы были начальником патруля в день задержания подсудимого. Расскажите, как все происходило.

Я вышел за трибуну и вкратце рассказал, за что задержал этого гражданина. Я уж особо не расписывал свои личные обиды на этого человека, а акцентировал внимание на угрозах лишить жизни случайного майора и поведении его при задержании с оскорбительными выкриками 'Оккупанты!'.

На этом моя свидетельская миссия была закончена, а судья спросила Колесникова, подтверждает ли он сказанное мной. Колесников утвердительно ответил на вопрос и весь процесс судебного заседания завершился.

Судья зачитала приговор, который даже меня потряс своей неожиданностью.

Шесть месяцев исправительно-трудовых работ в колонии с вычетом 50% заработка в пользу государства за инцидент с нами и два месяца за былые заслуги, которые выражались в избиении молодой жены и устраиваемых семейных дебошах.

Подсудимый, явно не ожидавший такого оборота дела и такого срока, сразу как-то поник и со злостью сверкал глазами в нашу сторону. Уж в следующий раз не будет запугивать людей и обзываться.

Удивительно быстро, всего две недели занял наш ремонт на СРЗ-29. Видимо этот ремонт стоял на контроле у Командующего флотом и нам оперативно выгрузили неисправный дизель и в этот же день загрузили новый двигатель.

А уже 28 декабря все пускорегулировочные работы были завершены, и наш новый дизель извергал клубы дыма в свой надводный выхлоп, обозначая немедленную готовность к даче хода.

Погода была теплая, и былыми морозами даже не пахло. Скорее стояла тихая безветренная весна на дворе. Мы отходили мерную милю и провели испытания на всех оборотах, турбины тоже прошли испытания с новыми форсунками. Все работало без замечаний, и мы с моря встали к причалу А- Б.

Снова в суете и сплошных нарушениях грузили до глубокой ночи свой боезапас на корабль и встали к 28-му причалу рядом с неуклюжим пароходом под названием СБР (судно безобмоточного размагничивания) для прохождения замеров магнитного поля.

СБР это был этакий широкий и неуклюжий деревянный корабль, который стоял лагом к причалу в ожидании своей работы. Скорее это была посудина, выкрашенная шаровой краской, как и все военные корабли.

Служили на этих судах лихие командиры, которых в свое время убрали с военных кораблей за различные проступки или злоупотребления. Теперь на своих тихоходах, участвующих только в таких скучных операциях как замеры магнитных полей, они с явной завистью и горестными воспоминаниями за стаканом флотского шила вспоминали свои настоящие флотские будни. Пока вспоминали, служба подходила к своему финалу, но они стряхивали пыль со своей формы и имели довольно бравый вид.

Утром командир собрал офицеров в кают-компании и провел инструктаж по подготовке к Новому году, в котором каждому отводилось свое место по корабельному шмону в поисках домашних заготовок спиртного экипажем корабля.

- Дугинец, обязательно проверь бомбовый погреб, оба подъемника заряжающих устройств, там бойцы могут прятать бутылки, - озадачил меня таким необычным местом поиска Кличугин.

- А где там прятать водку? - недоумевал я.

- Подними крайние ряды бомб и посмотри в горловинах для взрывателей. В такую горловину как раз вмещается бутылка водки, - делился своим богатым поисковым опытом командир.

- Новый год на корабле обеспечивают: 1-ый кубрик - Дугинец, 2-ой кубрик - Александр Иваныч, 3-ий - Витвицкий. Остальные могут отмечать праздник дома.

- Дугинец, 1 января заступаешь дежурным по комендатуре, - закончил совещание командир на оптимистической ноте, указующей мне еще и наряд в комендатуру.

Напрасный рейд по поискам заготовок никаких положительных результатов не принес, но явно насторожил матросов своим показным характером действий и явным намерением на трезвые новогодние столы в кубриках.

Уже Новый год на носу и вот казалось, пришел конец всему этому непонятному аварийному ремонту, но тут, именно на СБРе мы и опять заполучили неожиданную задержку с замерами магнитного поля. СБР находился рядом с причалом Базы жидкого топлива, а это было тихое и укромное место, где не было суеты постоянной готовности и ока бригадного начальства.

Воды Балтики до сих пор таили в себе магнитные мины, которые покоились на дне и ждали своего часа еще со времен последней войны. Поэтому на навигационных картах районы, опасные от магнитных мин, были выделены красным пунктиром, а плавание в этих 'загородках' никого не прельщало.

Размагничивающее устройство включалось сразу по проходу кораблем ворот аванпорта и, может быть, оно и спасало в каких-то случаях от коварных магнитных мин.

Поле нашего корабля оказалось не в норме, и требовалась очередная разборка, отчего и почему вертикальная составляющая магнитного поля превышает на 20% значение нормальной величины.

Бедные механики два тезки Юрия; Витвицкий и мичман Берендяев снова забегали в поисках выхода из создавшегося положения и в сотый раз рассматривали секретную схему обмоток размагничивающего устройства корабля.

Вместе с мужичком-инженером СБР они переключали по очереди то батоксные, то шпангоутные обмотки, расположенные за бортовой обшивкой корабля, и комбинировали эти переключения, но упрямое поле не уменьшалось, и вставал вопрос о проведении размагничивания корабля с помощью специальных обмоток.

Обматывать корабль толстыми кабелями и уменьшать поле этим способом - это дело работы на всю неделю, а Михневич уже выскакивал из штанов и с нетерпением ждал корабль к Новому году у себя в дивизионе.

Забегая немного вперед, я выдам великую тайну нашего магнитного поля. Обычные, но, очевидно, очень голодные корабельные крысы в порыве жажды голода перегрызли две секции обмоток размагничивающего устройства, что и было обнаружено только через два года в аналогичной ситуации при очередном замере магнитного поля.

Что уж могло понравиться крысам в оплетке кабеля его изоляции и фольге, никто из корабельных спецов сказать не мог, мы его на вкус не попробовали, но факт остается фактом, что эти, казалось бы, безобидные животинки, вечно рыскающие по кораблю в поисках провианта, не такие уж и безобидные хищники.

Механик с командиром, запершись в каюте в обнимку с формуляром РУ, долго судили и рядили о своих дальнейших действиях. Канун Нового года заставил их принять рискованное, но единственное на тот момент верное решение - откупиться от назойливых СБРщиков 6-ю килограммами вонючего шила и встретить Новый год, как и все советские люди, в спокойной обстановке.

В формуляр размагничивающего устройства была произведена запись о нормальных величинах составляющих магнитного поля, а специалисты по данному физическому полю корабля, удовлетворенные подарком в форме булькающей канистры, с радостью оставили нас в покое и отправились готовиться к встрече Нового 1972 года.

Посмотрев на практике, что из себя представляют обмотки размагничивающего устройства у меня резко возникло совершенно негативное отношение к этим физическим полям.

Это ж получается, что обмотки вдоль и поперек опутывают стальной корпус корабля, да еще с внутренней стороны бортов, а не с внешней.

Все это устройство представляет собой гигантский соленоид со стальным сердечником, создающее вокруг корабля невидимый кокон силовых магнитных линий. А внутри этого плывущего по волнам кокона копошатся маленькие живые человечки нашего экипажа, не подозревающие, что их тело подвергается этому воздействию все время, пока обмотки находятся под током.

Корабль перешел к причалу склада твердого топлива и здесь, на задворках хозяйственного тыловского причала, усыпанного горами угля, нам суждено было встречать новогодний праздник.

Уже в 22 часа Витвицкий, довольный исходом событий с этим непокоренным магнитным полем, зазвал меня в кают-компанию, где за столом восседал замполит и предложил выпить за старый год и все прошлые мучения с ремонтами и физическими полями. Он достал бутылку хорошего коньяка и забулькал по стаканам.

На столе стояла закуска, приготовленная коком к праздничному ужину, и в замкнутом пространстве отсека не на шутку пахло самым настоящим праздником.

- Ну, мужики! Давайте примем по стопарю за все мучения в уходящем году и что б они больше не повторились в следующем, - прозвучал тост замполита, и мы дружно грянули стаканами друг об друга.

Никогда не выпивал в обществе зама по политической части и до сих пор удивляюсь его какой-то бесшабашной смелостью в вопросах пития со своими подчиненными, да еще и на корабле при исполнении служебных обязанностей.

Этот зам не был похож на замполитов нового поколения, которые только и делали вид, что они усердно исполняют роль проводников политики партии на корабле. Какие там к черту проводники...

- Юра! Давай за твой корабельный соленоид выпьем, который защищает нас от коварных магнитных мин. И шоб у него все его поля в норме были, - надавил я на больной мозоль механику, но он не заметил моей иронии.

Выпили еще за нашу офицерскую дружбу и взаимопонимание и мирно смотрели телевизор, делясь меж собой событиями уходящего года, которые наиболее запали в душу.

За 15 минут до начала перезвона кремлевских курантов мы разбежались по своим кубрикам, где у бойцов тоже были накрыты столы с корабельным творениями нашего Хакимова, конфетами и пирожными, купленными моряками вскладчину для пополнения ассортимента сладостей новогоднего застолья.

Когда я появился в своем 1-ом кубрике, то мои подчиненные были все одеты в парадную форму №3 первого срока и были все необыкновенно красивые и жизнерадостные. Даже кубрик украсили плакатом и маленькими еловыми веточками.

Мой гордый Омельчук заискивающе засуетился вокруг меня и усадил во главе стола, в то время как остальные бойцы продолжали выражать свой детский восторг приближением Нового года. Очень порадовало то, что они не замолкли и не замкнулись, как это обычно бывает, когда в кубрике появляется какой-то старший начальник. Все суетились и были при деле последнего момента приготовления к празднику.

По трансляции начался перезвон кремлевских курантов и все заняли свои места, вопросительно глядя на меня.

Посередине вдоль стола стояли в ряд обычные трехсотграммовые флотские кружки, в которых было наполовину налито что-то, напоминающее по цвету какао. Словно по команде все взяли себе по кружке и сдвинули их в едином тосте.

- С Новым годом, дорогие товарищи! Желаю всем в новом году хорошей службы, успехов в боевой и политической подготовке! - произнес я стандартную фразу поздравления своим матросам.

Я глотнул этот праздничный напиток и сразу понял, что это настоящая водка, подкрашенная какао. Так вот отчего они на меня так вопросительно поглядывали.

Рядом сидел мой минер Мешкаускас.

- Это что такое? - спросил я его.

- Товарищ лейтенант, да это обычная водка, только подкрашенная какавой, - нисколько не смущаясь моего наивного вопроса, открыл мне тайну матрос.

Ну, и что я должен был делать? Встать и устроить разнос своим 15-ти бойцам, которые, как я успел сообразить, доверились мне даже в такой крамоле, как новогоднее застолье... Чем они хуже нас - офицеров.

Я выпил свои полкружки этого угощения и не моргнул глазом.

- Товарищ лейтенант, вы на нас нэ журитеся, - улыбался во весь свой рот маленький Максименюк, довольный тем, что я выпил матросскую норму.

- Омельчук! На сегодня гопак в исполнении твоего украинского ансамбля отменяется. В 01.00. чтобы все фанагорийцы спали, и не дай бог кто-нибудь что-то выкинет, типа 'блокадника'. Ты, меня понял?

- Товарищ лейтенант, да вы не беспокойтесь, все будет нормально, я вам обещаю, - успокоил меня старшина 1 статьи.

А над Военным городком бушевало свечение феерии массового новогоднего салюта, состоящее из ракет разного цвета и количества звезд. Номенклатура арт. отдела летала в небесах и освещала его, словно это были обыкновенные новогодние хлопушки, доступные любому жителю городка. На палубе в темноте замполит и сигнальщик Иргенсон со своими бойцами из 2-го кубрика стреляли сигнальными ракетами в ночное небо, поддерживая всеобщее новогоднее настроение жителей городка, и все шумно приветствовали каждый выстрел.

Одна, вторая, третья, четвертая.

- Когда это Иргенсон успел сделать такой запас для новогоднего фейерверка? Ракеты ведь только у меня..., а я никому их не давал, - недоумевал я, разглядывая светящиеся звездочки ракет в небе.

Коньяк и какавная водка вступили в реакцию, и я почувствовал, что резко захмелел от такой объемной кружки. Внезапно нахлынувшее чувство детского эгоизма в охмелевшем сознании взыграли в чисто ребяческие неуправляемые инстинкты. Мне показалось, что вот сейчас я должен показать всем - кто на корабле является настоящим хозяином всего стреляющего и взрывающегося.

Ну, погодите! Я вас сейчас перещеголяю.

Я спустился в свою каюту и достал из сейфа пистолет Макарова. Пистолет мне выдал командир, когда уходил домой, так как я вечером заступал дежурить в комендатуру, а патроны лишние у меня всегда были заначены на всякий пожарный случай.

Я вставил снаряженную обойму в рукоятку пистолета, передернул затвор и решительно проследовал на бак.

Здесь, у люка в свой кубрик, где моряки уже укладывались на покой, я поднял пистолет вверх и высадил всю обойму в темноту ночного неба. Конечно, шуму было много, но феерического светящегося эффекта никакого. Только с вышки рейдового поста наблюдения и связи, который возвышался в 30 метрах от нашего причала, включили прожектор, и он своим лучом начал обшаривать окрестности причалов.


Нас бычков и командиров на кораблях нещадно драли и наказывали за любой утерянный или внезапно обнаруженный лишний патрон к стрелковому оружию. Сразу собиралась комиссия под надзором младшего лейтенанта Винокурова, которая тщательно пересчитывала весь стрелковый боезапас на всех кораблях, составлялся акт проверки стрелкового боезапаса, а эта комиссия излагала свои суровые выводы.

Именно по этой причине утром я внезапно вскочил как от удара по голове и моментально осознал всю безрассудность своего ночного поступка с использованием пистолета не по назначению.

'Гильзы. Там, на баке могли остаться стреляные гильзы', - моментально пронеслось в голове.

Я быстро оделся и помчался на палубу.

На корабле стояла мертвая тишина, только вахтенный у трапа медленно похаживал по шкафуту, а над Военным каналом повис прозрачный туман. Внимательно осмотрев место преступления, я нашел четыре патронных гильзы и выбросил их за борт. На душе стало спокойнее, и я продолжил свой прерванный сон. Нужно было выспаться перед заступлением на дежурство. Комендатура и гауптвахта для меня еще с курсантских времен являлась олицетворением самого гадкого и омерзительного места во всей военной службе. Здесь, как нигде в другом месте, можно увидеть дно всей системы военной машины с падшими и деградирующими личностями, незаслуженно носящими военную форму. Дежурить и управлять всей этой человеческой помойкой для меня казалось выше человеческих сил.

Но, делать было нечего и пришлось целые сутки выполнять работу ассенизатора человеческих душ. Вечером было все спокойно, и мы с помощником коменданта в погонах с красными просветами провели развод патрулей на маршруты, и он удалился домой.

Как никак был праздник, и мне доверили рулить самому его окончание в гарнизоне. Камеры были пусты и ожидали своих новых обитателей. Ближе к ночи начались поставки полумертвых тел подвыпивших военных в наши вонючие апартаменты камер временно-задержанных.

В первую поставку привели пьяного матроса и какого-то гражданского парня в светлом плаще, которых отловили в базовом матросском клубе, а начальник патруля утверждал, что это переодетый в гражданку матрос, но без документов.

И надо же тому случиться, что следующей патруль по городу доставил на машине морячку-связистку из нашего батальона связи. Ее бездыханное тело нашли в кустах у Воздушного моста. Она словно лесная нимфа выползла из своего обиталища на оттаявшую январскую землю, совсем не похожую на греческие кущи, и прилегла отдохнуть на часок. Она была..., совсем никакой.

Специальных камер для женского пола у меня не было и ее пришлось уложить на нары в отдельную от мужских пьяных глаз камеру. Камер-то всего было две.

Я в жизни-то не видывал пьяных в стельку баб, не то, что общаться с ними не приходилось, а тут вот пришлось тетенькаться с эти чудом.

Она была одета в черную форменную юбку и кремовую рубашку навыпуск. Юбка винтом наполовину съехала с ее крутой, как орех, объемной задницы, чулки были перекручены и порваны на коленках, а рубашка была задрана и расстегнута, словно огромное декольте, обнажающее приличные в размерах груди, которые запутались в белокурых прядях взлохмаченных волос. Рядом валялась измазанная землей тужурка с погонами младшего сержанта. В таком виде, ошеломившем меня своей беспардонной обнаженностью, она беспомощно замерла на коричневых блестящих досках холодных нар. Туалет, типа сортир, находился во дворе комендатуры на улице в 5 метрах от выхода из помещения. Вот тут и началось.

Дева около полуночи наверно замерзла и принялась настойчиво дубасить в двери своей клетки. Я послал матроса узнать, что требует настойчивая дама. Маленький и хилый с виду парнишка, явно смущаясь, доложил, что ей необходимо мужика для сугреву и до ветру сходить она не прочь. Когда я открыл дверь камеры, она обрадовано стала строить пьяные глазки. Я бы сказал, что не такие уж и противные они были.

- Хоть один мужик настоящий нашелся! - радостно воскликнула связистка и, неуверенно соскочив со своих необорудованных полатей, полезла обниматься ко мне.

Я шарахнулся из камеры от этого стриптизного чудища, дыхнувшего на меня таким перегарищем, что в пору только нюхать и закусывать, и, как последний трус, закрыл за собой двери на замок.

- Как ее в таком непотребном виде в туалет выводить? - спрашивал я у своего единственного на сегодняшний вечер советчика, который ничего посоветовать не мог в силу своей неопытности.

- Ну-ка, найди какой-нибудь обрез в кладовке и отнеси. Только двери приоткрой, в щель поставь его и сразу закрывай, а то она тебя еще чего доброго изнасилует там, - инструктировал я матроса.

- А что это за обрез, - недоумевающе смотрел на меня помощник.

- А ты вообще, где служишь?

- В комендантском взводе...

- Ну, тогда ищи простой таз, - дал я понять салаге назначение обреза. Я вызвал шофера дежурной машины и, оставив на страже и телефонах матроса-помощника, поехал в Военный городок проверять караул на гауптвахте.

- Закройся тут на все засовы и никого без меня не пускай, - наставлял я своего горе-помощника.

Почему на всех гауптвахтах стоит такой специфический мерзкий запах. И здесь, на лиепайской гауптвахте он мне в точности напоминал тот же запах питерской гауптвахты, которым иногда приходилось дышать в караулах в курсантские годы: запах грязного тела, вонючих сигарет, замешанный на благоуханиях зловонных портянок и сортира, к которому примешивается странное чувство нахождения на дне.

Здание гауптвахты из красного кирпича было старинное и мрачное, явно не смахивающее на увеселительное заведение. Только размеры общего отделения для содержания арестованных здесь было раз в десять меньше. Здешний, обычно многочисленный, контингент арестантов перед новым годом разогнали по частям, и поэтому клиентов сидело совсем мало. Я проверил караул, которым командовал целый капитан-лейтенант с эсминца и записал в постовую ведомость караула свое резюме. Копать замечания на коллегу мне вовсе не хотелось, потому что и так нам крупно не повезло - мы оказались в наряде, когда весь советский народ продолжает встречать Новый год.

- Тетка вас требует! Говорит такой хороший офицерик, но такой недоступный, - доложил матрос, когда я через полтора часа вернулся из своей поездки по гарнизону.

- Ты, ей таз поставил?

- Так точно, нашел. Большой, так что думаю, она не промахнется, - убедил меня мой временный боец.

- Вот и пускай сидит с тазом. Иди, спать, - отпустил я бойца до утра.

- Слушай, прекрати колотить в двери. Завтра самой стыдно будет, когда проспишься. Ведь весь твой список геройств завтра будет знать твой комбат.

Так ты уж веди себя скромнее, - уговаривал я пленницу через двери, когда она начинала грохотать в них своими ногами.

Жалко почему-то стало эту сержантку.

Часа в три ночи в моем гарнизонном хозяйстве наступила полнейшая тишина и я, сидя за столом, предался чуткой дежурной дремоте. Город и гарнизон спал новогодним сном, а я сквозь дремоту охранял этот покой на своем комендантском посту.

Поскольку 2-е января было воскресение, то подполковник Бондарев прибыл утром часов в 10, и начались разборки с ночными гостями. Я поочередно заводил в кабинет коменданта задержанных, которые могли держаться на ногах, и докладывал ему о них; кто это, и что они сотворили.

У парня в светлом плаще не было никаких документов, и я ничего о нем сам толком не знал, а он называл фамилию, которую очевидно придумал по ходу опроса.

- Пусть пока сидит, будем разбираться, - буркнул комендант.

Связистка спала, как убитая, на нарах камеры и я доложил о ней без всяких ночных подробностей и в ее отсутствии в комендантском кабинете.

- Позвони дежурному по батальону связи и пусть забирают свое сокровище, - приказал мне комендант.

А через час мой матрос повел самозванца в туалет и тот, проявив необычайную ловкость, как Тарзан, сиганул через двухметровый забор, который примыкал к стене туалета.

- Ну, ты даешь! Помощник хренов! Японский бог, сейчас нас Бондарев с тобой посадит в одну камеру, и будем тут куковать вместе, - раздосадовано высказал я матросику, когда тот пробубнил мне про этот дерзкий побег.

- Товарищ подполковник, сбежал этот орелик. Его матрос повел в гальюн, а он через забор прыгнул и пропал, - набравшись смелости, доложил я коменданту о ЧП.

'Ну, - грустно думаю. - Сейчас он меня за этот побег точно арестует и оприходует в камеру'.

Бондарев злобно по-сталински посверлил меня прищуренными глазами, сверкнул ими, но немного призадумался и на удивление мне спокойно ответил:

- Да и хрен с ним. Пусть бежит. Мы бы тут больше с ним провозились, выясняя, кто он такой и откуда. Нет человека и нет проблемы.

'Где-то я уже слышал такую афоризму', - успел сообразить я про начитанность подполковника и успокоился от пережитого испуга за собственную участь.

Выступать в роли рабовладельца и выдавать хозяевам их проштрафившихся подчиненных, гремя огромной связкой ключей, открывая и закрывая двери камер, для меня было еще противнее, чем выступать в роли простого охранника-ключника. Однако моих узников разобрали быстро, несмотря на праздничный день, и в моей тюрьме установилась гнетущая тишина ожидания следующих залетных, потерявших облик человеческий. Вечером я сменился с этого почетного праздничного дежурства и был уставшим, как будто целые сутки на мне как на захудалом Савраске возили воду на пожар.

Нет уж, увольте бедного бесправного лейтенанта от таких комендантских страстей и стрессов, я лучше на корабле буду тянуть свою лямку.

Корабль за мое дежурство перешел от топливного причала на свое обычное место, и я уже добирался на автобусе привычным путем в Зимнюю гавань. Старшим на корабле сидел командир, и я ему в красках обрисовал свои мытарства за прошедшие сутки и свой глупый страх оказаться на нарах казенного дома для военнослужащих.

- Да! Это настоящая тюрьма. Туда лучше не попадать..., - многозначительно сделал вывод Кличугин.

- У нас на корабле в Новый год все было нормально? - совсем неожиданно сменил тему командир и очевидно не зря спросил меня.

- Все было нормально, - несколько неуверенно произнес я. - А что, были какие-то происшествия?

- Сегодня, с утра пораньше приходил на корабль наш особист Винокуров, интересовался стрельбой и пусками сигнальных ракет в том месте, где мы стояли в новогоднюю ночь. С матросами тут беседовал, выспрашивал, кто что слышал или видел. Говорил, что с рейдового поста НиС у топливного причала ночью докладывали о стрельбе в этом районе, - выдал мне командир визит на корабль непрошеного гостя.

- Юрий Авенирович, тут в полночь пол-Военного городка светилось в фейерверках из сигнальных ракет, палили все кому не лень. Откуда у жителей столько нашей номенклатуры припасено? - изображал я неподдельное удивление по данному вопросу.

- Воруют вашу номенклатуру. С кораблей все это воруют. Ладно, с завтрашнего дня начинаем усиленно готовиться к сдаче задачи К-1.

- И еще один вопрос всплывает. Корабль в конце мая планируется к постановке в средний ремонт на СРЗ-29. К концу марта у вас должны быть оформлены ремонтные ведомости на всю матчасть вооружения и отправлены в минно-торпедный и артиллерийский отделы в Калининград в штаб флота, - добивал мою склоняющуюся в страшной дремоте голову командир последними ценными указаниями.

Готовился я к своей первой в жизни курсовой задаче впервые, но старался, как мог. Помощников в этих вопросах у меня хватало, начиная от Кличугина и кончая дивизионным минером Денисюком. Матросы в этом деле были гораздо опытнее меня, они сами, проявляя разумную инициативу и завидное служебное рвение, переделывали и обновляли документацию, инструкции на боевых постах, подкрашивали и смазывали установки и оборудование на боевых постах. Если б не они...

Молодой матрос Сафаралиев тоже готовил свой гиропост к проверке и по вечерам сидел в посту и что-то усердно изучал и драил свою мат. часть. Люк гиропоста находился в конце офицерского коридора и всегда был открыт, а я часто наблюдал вечером, как Сафик нырял в его отверстие. Что он там делал, я точно сказать не могу, но что делал, это точно.

Я случайно заметил резво выскочившего из отверстия в палубе Сафаралиева, который был взволнован настолько, что не мог произнести ни одного русского слова. Он встревожено бормотал на родном языке и его черные глаза готовы были выскочить из орбит.

- Что там у тебя, пожар? - шутя и не подумав, спросил я.

Но Сафаралиев впечатляюще умолял меня глазами и показывал рукой на люк. Я стал спускаться по трапу и сразу услышал плеск воды в помещении. Из отверстия в днище шахты лага, которое обычно было закрыто трубкой лага, вверх фонтанировала струя забортной воды. Она поднималась на полметра и грибком сливалась в круглое углубление шахты, которое уже почти полностью было залито. Сама трубка висела на тросе тельфера у подволока, и дыра была открыта для доступа воды.

- Сафик, быстро ветоши сюда! - заорал я матросу, увидев этот прозрачный холодный фонтан.

Сафаралиев, не долго думая, рывком сорвал с себя рубаху робы и протянул ее мне. Скатав ее руками в плотный валик, я, обливаясь струями леденящей воды, заткнул овальное отверстие в днище и тяжестью своего тела надавил на этот самодельный пластырь. Основной поток жидкости прекратился, но вода небольшими струйками продолжала поступать в шахту.

- Бери в руки пульт тельфера и опускай трубку ко мне, - кричал я растерянному штурманскому электрику.

Как только он опустил лаг над отверстием, я убрал свою пробку и, ухватившись руками за латунь нижнего конца устройства, воткнул его в середину фонтана. Струи и холод студеной воды обжигал руки и лицо, словно иголки вонзались в тело и вызывали потерю чувствительности кожи.

- Опускай! Быстро!

Трубка резко пошла вниз и своим веретеном заполнила отверстие, перекрыв доступ воде.

На нижней части поверхности трубки была нанесена риска, и я сообразил, что она указывает предельное верхнее положение устройства в отверстии.

- Стоп!

Матрос с благоговением смотрел мне в рот, словно я только что вернулся из космического полета, а он был первым, кто встретил меня на Земле.

- Как, ты, умудрился выдернуть трубку? Хорошо, что там, на выходе у днища стоит резиновый сальник, который напором воды смялся и частично перекрыл дыру. А так бы здесь был фонтан двухметровой высоты и мы бы с тобой ничего не сделали без пластыря и струбцины, затопили весь гиропост, вывели из строя всю технику в посту.

- Я перепутал кнопка пулт. Вместо низ, нажал вэрх, - оправдывался Сафаралиев, неожиданно для меня заговоривший по-русски.

- Включай насос и откачивай воду из шахты, - дал я последнее указание ожившему на глазах бойцу и пошел в каюту снимать намокшую форму. Переодевшись в сухую одежду, я почувствовал уютное тепло, а тело горело, словно после горячей финской бани.

Сафаралиев, откачав воду в посту, осторожно постучал в двери и зашел в каюту.

- Товарищ лейтенант, болшой спасиб. Я сильно испугался, если бы не вы... Я свой родител напишу про вас. Давайте вам все мокрое постираю, - высказывал свои неумелые комплименты и предлагал матрос свои услуги.

- Никому не пиши и не рассказывай про этот позор. Так лучше будет. Спасибо, я сам все сделаю. Ты, я смотрю, уже говоришь на русском нормально, - в свою очередь приободрил я молодого льстеца.

Действительно об этом позоре на корабле никто не узнал, даже Побережному я ничего не рассказывал, и это была наша тайна с Сафиком до самого его дембеля через три года.

Заезженный рутиной повседневности корабельной службы и постоянным железом, окружающим меня, я ночью падал на свою верхнюю койку и вырубался в мертвом сне тишины каюты.

- Товарищ лейтенант, к вам жена приехала, - тряс меня за плечо матрос среди ночи.

- Какая жена? - недоумевая, смотрел я на часы, на которых стрелки обозначали два часа ночи 8-го февраля. - У меня жены здесь нет, она в Питере живет. Ты что-то путаешь...

- Товарищ лейтенант, да проснитесь вы, - вцепился, как клещ, в мое плечо настойчивый домогалец. - С КПП бригады позвонили дежурному по дивизиону и сказали, что к лейтенанту Дугинцу приехала жена и ждет его на проходной.

Наконец тревожные мысли завращались в моем сонном сознании, и я начал строить свои умозаключения.v - Понял, сейчас иду, - отправил я матроса из каюты и стал ускоренным темпом натягивать на себя одежду.

'Тамара должна быть в Риге на практике. С чего она вдруг приехала? Может, что случилось? - понеслись в голове скверные версии возможных событий. - Скорее всего, это какая-то путаница'.

Я почти бегом по безлюдной ночной бетонке причалов рванул на бригадную проходную.

Перед вертушкой в проходе комнатушки КПП стояла моя жена в легонькой дубленке и с сумкой в руках.

- Привет, ты откуда здесь? - удивлению моему не было предела. Здесь, на КПП Зимней гавани, среди ночи и февральской прохлады непонятной балтийской зимы стояла моя побледневшая студентка. Я подхватил ее под руку, и мы вышли на улицу:

- Я думал, что это какая-то несуразица, когда меня матрос разбудил и говорит: 'Ваша жена приехала и ждет вас на КПП'.

Здесь в темноте среди ночи я целовал и обнимал свое неожиданно свалившееся ко мне в руки счастье. Побледневшее и осунувшееся лицо было все так же родным, и только в глазах появилась усталость и оттенок грусти. Матросы вылупились в окошко и с наглым интересом рассматривали наши проявления нежности друг к другу.

- Пошли отсюда, а то бойцы глазеют на нас, - схватил я сумку и Тамару под руку и повел ее на улицу Сарканаармияс.

- Приехала я в Ригу в республиканскую библиотеку на практику, а у них нет общежития, и мне предложили искать место в гостинице. Поехала в Огре к школьной подруге Марийке в рабочее общежитие, а там меня комендант выгнал из ее комнаты, у меня прописка ленинградская. На вокзале меня взяли в такси до Лиепаи три ваших флотских офицера, они как узнали, что ты служишь на корабле, то даже денег не потребовалось. Вот с ними и доехала, - рассказывала мне Тамара свои Рижские приключения.

- Бедненькая моя практикантка, ты наверно измучалась, - представлял я себе ее мытарства по незнакомому городу среди незнакомых людей. - Пошли искать тебе место для ночлега.

Мы пешком направились к Воздушному мосту, до которого было километра 3, если не больше.

- Пойдем к Лехе Агееву проситься на временное пристанище, - объяснял я жене путь нашего следования. - Он в финском домике на улице Макарова, сразу за Воздушным мостом живет. Думаю, что не прогонят... Заодно познакомишься с моим другом и его Людмилой.

Обнявшись и шагая по ночной Лиепае, мимо спящих домов и кладбища на улице Дедаева, где на нас даже не гавкали бездомные собаки, я и сам-то не верил в настигшее меня так неожиданно счастье встречи с любимым человеком, а еще больше не знал, что делать в такой неординарной ситуации.

Бездомные были не только собаки, но и мы оказались пока никому не нужными в этом городе и его окрестностях.

Сердце колотилось от такой неопределенности и от близости родного и дорогого лица моей Томки, но виду я не подавал и старался не пугать этой туманностью нашего существования свою подругу.

Безудержное чувство нежности, прорывающееся сквозь ночную тишину безмолствуюшего города, заставляло останавливаться и целовать это дорогое мне лицо прямо посреди асфальтового безлюдья улицы.

Мы были одни во всем городе, и пока нам никто был не нужен в соглядатаи наших нежных отношений.

Устроив жену на ночлег у Агеевых, я понесся на свой корабль, а сам все соображал, что делать в таких небывалых обстоятельствах. Куда же пристроить свою жену? Может договориться здесь с городской библиотекой о прохождении практики в Лиепае? А может...

Утром, когда на корабль прибыл командир, я ему изложил свою нестандартную ситуацию с рижской практикой жены и неожиданно вопрос разрешился с необыкновенной легкостью.

- У меня бабка (мать отца) живет в Риге. Она уже старенькая, но бабушка очень интеллигентная и живет одна почти в центре города. Я ей напишу письмо, и будет твоя жена жить вместе с бабулькой моей. Поможет ей печку топить. Не переживай все будет хорошо, - совсем по-братски утешил меня мой начальник.

И уже вечером жена с рекомендательным письмом от внучека уехала в Ригу к бабульке. Все обошлось как нельзя лучше и мне оставалось только благодарить Кличугина за столь необходимую своевременно оказанную помощь нашей молодой семье.

На нашем корабле было обнаружено явление под названием воровство. По моим понятиям, которые нам крепко вбили в головы в училище, и как 'крупнейший теоретик в области политэкономии социализма', которую я дважды сдавал на 4 курсе - вор и бандит были самыми ничтожными людишками. Люди, отбирающие силой или хитростью у своих собратьев нажитое их непосильным трудом личное имущество и деньги, должны 'сидеть в тюрьме'. Жеглов был прав.

А вор, орудующий в среде своих же нищих коллег, считался для меня вообще падшей личностью, к которой не грех применить старинные пиратские обычаи (вздернуть на рее).

Периодически стали пропадать деньги у офицеров из карманов шинелей, которые обычно вешали в коридоре около своих кают. Вдобавок у меня, из моего шкафчика в каюте, где висела повседневная тужурка, прямо с нее кто-то свинтил мой драгоценный значок 'За дальний поход' с подвеской 'Океан'. Для меня это был удар ниже пояса - мой заслуженный в борьбе с океаном и тропическим потом раритет просто уплыл в чьи-то грязные руки. И этот гад живет на моем корабле, и каждый день смотрит мне предано в глаза и ничего...

Матросы тоже изредка стали проявлять тревогу тем, что стали пропадать деньги из рундучков с личными вещами. Такого позорища на корабле еще не бывало.

Вор на корабле в офицерской среде? Такого в жизни не бывает, и я сам такого в жизни не встречал. Значит, могли воровать только приборщики кают или кто-то из тех лиц, кто был вхож в офицерский отсек. Это был ограниченный круг личного состава, но не такой уж и малочисленный: акустики, радисты, шифровальщик, радиометристы, штурманский электрик, мои архаровцы из центрального поста, вестовой из кают-компании и приборщики. Ограниченный, но довольно обширный список набрался - 16 человек, попробуй, разберись в каждом бойце из этого состава.

На кратком брифинге офицерского коллектива по этому вопросу в каюте командира, созванного по случаю очередной пропажи 10 рублей из кармана шинели у Витвицкого, Побережный вдруг предложил подключить к этому делу милицию.

- Никакой милиции! - безапелляционно заявил командир. - Что ты тут следователя на корабль приведешь? Еще не хватало такого позорища! Нужно самим ловить гаденыша, - отрезал командир предложение штурмана.

На следующий день Побережный принес на корабль от своего друга- следователя из милиции забавный пузатый кошелек. Он по форме напоминал настоящий обывательский кошелек, набитый деньгами, которым обычно пользуются убогие старушки.

- Если этот кошелек открыть, то сработает пиропатрончик, который выстреливает специальную краску. Краска попадает на открывшего его человека и все дела, - инструктировал нас деловой помощник.

- Дугинец, ты больше всех сидишь на корабле, поэтому ложи этот кошель в карман шинели и вешай ее в коридоре у своей каюты. Клюнет этот гад на такую пузатую приманку обязательно, никуда он не денется, - уже с тоном победителя предвкушал результат Побережный.

Теперь я всегда стал демонстративно вешать свою шинель на крючок у дверей своей каюты и осторожно вкладывал в боковой карман это чудо современного сыска.

Три дня шинель провисела в коридоре, но никаких срабатываний пиропатрона не произошло, а вор, словно затаился, и выжидал своего часа. 23 февраля корабль стоял в дежурстве по ПВО, что означало для меня - никаких сходов с корабля на берег, поскольку готовность к открытию огня по воздушной цели противника составляла всего 7 минут.

За эти семь минут я должен был успеть сделать гидроперезарядку (подать снаряды на линию досылки в каналы стволов), занять свое место управляющего стрельбой у станции 'Барс', принять целеуказание от радиометриста Колесникова от МР-302 и уже держать ногу на педали открытия огня.

С утра было объявлено общее построение бригады на митинг, посвященный празднованию Дня Советской Армии и ВМФ, и я вместе с нашим экипажем застыл в строю на стенке. Чтобы не дай бог мое карманное взрывное устройство не сработало у меня же в кармане, а не в руках вора, я, когда одевал шинель, вытащил эту приманку и положил ее на верхнюю полочку своего шкафа для одежды.

Уже на стенке на построении экипажа командир вспомнил о моем дежурстве по ПВО и дал мне команду:

- Дугинец, забирай свой расчет ПВО и бегом на корабль. Сидеть на корабле в готовности.

Когда я привел своих бойцов на корабль и спустился в офицерский отсек, то снял шинель, повесил ее на прежнее место и вспомнил про ловушку.

Я полез в шкафчик и достал кошелек с полочки, но тут же обратил внимание, что он стал совсем легким.

Неужто уже сработало это устройство!? На подволоке выше дверцы шкафа я обнаружил серый небольшой комочек, похожий на комок земли, прилипший к белой краске.

Рискуя заполучить себе в физиономию заряд краски из кошелька, я все же вскрыл этот примитивный сюрприз и убедился, что находящийся внутри маленький металлический стаканчик для краски был пуст. Сработало!

'Ну! Побережный - сыскарь хренов! Хоть бы удосужился объяснить, что там за краска такая в этом хитроумном кошельке. Эта серая грязь, должно и есть, та самая хваленая краска. Но ее же совсем незаметно. Ну, выстрелила эта краска и что теперь?' - соображал я, что же делать дальше. Простой советский обыватель, когда он развязывает свою мошну полную червонцев и рублей, обычно устремляет свой взор внутрь, в надежде увидеть там свои деньги. А здесь ворюга открывал замочек кошелька и при этом направлял его в потолок. Странный этот воришка или уж через чур опытный в таких кошельковых делах.

Пришлось, не дожидаясь старших начальников, наобум исполнять роль следователя по особо важным корабельным делам и искать личность, посыпанную этой неприметной серой пылью.

На корабле оставались всего лишь четыре человека из дежурной службы и СПС (шифровальщик).

Я составил список из 4-х фамилий и начал свои изыскания. Через дежурного по кораблю я вызывал к себе в каюту поодиночке всех бойцов, на которых падало подозрение в неблаговидных делах. Мирно беседуя с бойцами о каких- либо шероховатостях по выполнению ими своих обязанностей дежурства, я внимательно пытался разглядеть следы этой таинственной невидимой на фоне темно-синей матросской робы и берета краски.

Список закончился, но я к своему удивлению ни у кого из матросов не обнаружил даже малейших намеков на постороннюю серую пыль на одежде.

Через полтора часа на корабль вернулся экипаж, и я обескуражено доложил командиру результаты своего сыска:

- Юрий Авенирович, пока я был на построении, сработала наша ловушка. Но, к сожалению, следов краски я ни на ком не обнаружил. Вообще я не представляю, как эта краска должна проявляться на теле человека.

- Вот, простой серый порошок, - демонстрировал я Кличугину комочек краски на подволоке своей каюты.

Командир моментально загорелся азартом сыщика и повторил мой прием по поиску вора. Результат тоже был отрицательный.

Только на следующий день на корабль прибыл следователь, он же одновременно лучший друг Побережного, и объяснил нам, что эта краска, попадая на тело человека, моментально становится красной и долго не смывается водой. Он принес с собой допотопную ультрафиолетовую лампу, под светом которой эта краска светилась, фосфоресцируя и ярко обозначая свое наличие.

После вызова под эту лампу всех подозреваемых, у троих из них на руках и одежде были обнаружены светящиеся точки этой краски.

- Раньше нужно было меня позвать! - огорченно констатировал следователь.


Минер матрос Семаев и его командир БЧ

- Ведь приборщик коврик из каюты утром, наверное, вытряхивал на стенке, поэтому сейчас краску уже разнесли по всему кораблю, и она случайно может быть обнаружена на любом матросе, - с профессиональным сожалением сыщика сказал милиционер.

Краска светилась на руке у моего минера матроса Семаева, который в тот день стоял дозорным по погребам.

Побережный из каких-то личных физиономических соображений сразу сделал свой скоропалительный вывод, что именно он, и не кто другой, обносил наши карманы и воровал деньги у матросов.

Я мгновенно представил себе, что этого молчаливого и спокойного увальня с порослью флотских усов и крепенького на вид парня, сейчас запросто незаслуженно запишут в разряд ворья и обвинят в таком страшном грехе. Это ведь клеймо человеку поставят на всю оставшуюся жизнь. Обидно было за своего бойца и я, как только мог, защищал его перед необоснованными подозрениями самостийных сыщиков:

- Товарищ командир, да ведь Семаев в офицерский отсек появляется только по моему вызову. Он уже здесь сто лет не бывал до сегодняшнего дня. Не мог этот пацан шарить в каюте. Тут нужно искать матерого бойца, который часто бегает в увольнения, а этот сидит на корабле и в город не просится. Так нам вычислить корабельного гаденыша и не удалось. Но отрицательный результат - тоже результат. Вор понял, что на него расставлены капканы и силки и затихарился надолго.

28 февраля с самого подъема личного состава начались проверочные мероприятия по сдаче первой курсовой задачи нашим экипажем. Инспектировать утренний распорядок дня на корабль прибыл наш дивизионный Дед, а проще дивизионный химик Зиновьев Юрий Палыч. Юрий Палыч внешне, конечно, не представлял из себя лихого флотского красавца с боевым прошлым, а скорее тянул на белокожего викинга с некрасиво вытянутым по вертикали черепом и костистым хишным носом, что придавало его внешности отталкивающее впечатление чего-то доисторического и птичьего. Вдобавок он был еще и секретарем партийной организации дивизиона, а эта должность давала ему огромные права и полномочия в своей деятельности на кораблях. Именно по этой причине комдив и замполит дивизиона доверяли Зиновьеву любые проверки кораблей, а он исполнял их с полной ответственностью и не хуже любого офицера штаба.


Дивизионный химик мичман Зиновьев Ю.П. и медик гл. корабельный старшина Туревич А.

Со своим огромным опытом службы на нашем дивизионе Палыч мог свободно руководить не только своей химией и спец. обработкой кораблей, но и чем-нибудь более значимым.


Про личность этого пожилого мичмана можно писать и рассказывать долго. Это был один из мамонтов старого и очень порядочного отряда мичманов-ветеранов войны.

Когда-то, в далеком 1943 году он тощим и заморенным военной голодухой пацаном прибыл служить на крейсер 'Максим Горький', который, стоя у причала Малой Невы острова Петровский, принимал самое активное участие в обороне города Ленинграда.

Своими тремя башнями 180-ти миллиметровых орудий главного калибра крейсер обрушивал на немецкие укрепления в окрестностях города и на Карельском перешейке тонны снарядов, которые разносили их в пух и прах. А своей остальной артиллерией корабль успешно отражал атаки воздушных налетов вражеской авиации.

Потом, после войны Дед служил на корабле-целе под названием 'Кушка'.

Теперь уже по дедовскому плавающему объекту крейсера и эсминцы лупили своими стальными чушками практических снарядов на учебных стрельбах, как по живому противнику.

Палыч был ходячим знатоком не только своих противогазов и их коробок со шлангами, отравляющих веществ и уровней радиации. Дед знал биографии всех исторических личностей России и всех знаменитых полководцев. Знал такие тонкости об этих личностях, которые обычно даже в учебниках не пишут.

В свои законные отпуска Зиновьев любил путешествовать по стране и при этом обязательно тщательно обследовал мемориальные и старинные кладбища в Питере, Москве и других городах, толи в поисках подходящего для себя места будущего упокоения, то ли в поисках своих знаменитых родственников и однофамильцев. Но после таких экскурсий в его записной книжке появлялись новые записи громких афоризмов полководцев и все надгробные надписи на могилах этих великих людей.

Иногда он пользовался этим своим странным хобби и, задавая провокационные вопросы наглеющим лейтенантам, сажал их в лужу в вопросах истории военно-морского искусства.

- А вот ты можешь мне сказать, что сказал Суворов после битвы при Корфу? - задал он мне свой заковыристый вопрос, когда проверял химзащиту и противогазы у меня на боевых постах.

Дед умело разворачивал химкомплекты и проверял на них маркировку боевых номеров и целостность поверхности, а сам хитро поглядывал на меня в ожидании неправильного ответа.

- Он мечтал быть хотя бы мичманом при битве за остров Корфу, но сам-то он участия в этом сражении не принимал, - вспомнил я увиденное в домике Суворова, когда бывал там на экскурсиях.

И без того худое и продолговатое лицо Деда с длинным ровным носом вытянулось в удивленную гримасу, поскольку он ожидал совсем другой ответ:

- Удивительно! Откуда ты знаешь об этом?

- Юрий Палыч, так я же в Питере учился. Там есть домик-музей Суворова на Таврической улице. Это первый музей, который я посетил еще на первом курсе, - довольный тем, что угодил своему проверяющему знатоку истории, отвечал я.

Дед был покорен моими знаниями истории и в знак уважения прекратил копать мои боевые посты и с этой поры стал относиться с неким отеческим пиететом к моей личности.

Кроме Деда корабль копали в поисках недостатков и замечаний все дивизионные и флагманские специалисты. По постам ходил с видом инспектора какой-то гражданский мужик, одетый в скромную коричневую куртку и кепку. Он тоже что-то записывал в свой блокнот, но своими скромными записями ни с кем не делился, и поэтому его присутствие на корабле было особенно неприметным.

- Юра, а кто этот гражданский мужик в коричневой куртке? Чего он по постам лазает и что-то пишет, пишет, - спросил я механика, попавшегося навстречу с деловой походкой спешащего за своим очередным копателем.

- У-у-у! Это страшный человек, это Кононов - инспектор котлонадзора, - буркнул Витвицкий и скрылся в машинном отделении.

Для меня такая организация как котлонадзор была неведома, и я понял, что она меня ни коим образом не касается. У меня ведь никаких котлов в заведовании нет и быть не может.

После обеда Денисюк копал меня как молодого лейтенанта с полным пристрастием и настоящим азартом в глазах. Он пролез все; от бомбового погреба, всех постов и до хранения первичных детонаторов в каюте командира. Проверил всю документацию, опрашивал моих матросов по книжкам 'Боевой номер' и обязанностям по специальности.

С Денисюком в паре меня докапывал и дивизионный артиллерист капитан- лейтенант Давыдов. Но у Александра Ивановича в глазах не было такого азарта и желания утопить молодого командира БЧ. Очевидно, сказывалась разница в возрасте и огромный опыт в таких житейских делах, да и то, что он был недавно назначен на эту должность и еще мало представлял себе нашу полностью автоматическую пушку с ее сложным электрооборудованием, тоже служило причиной не столь решительных действий.

После проверки Денисюк подошел и, явно намекая на флотские обычаи, задал мне свой провокационный вопрос:

- Ну, какую тебе оценку за задачу ставить?

Это был явный намек, чтобы я быстренько слазил в свой сейф и вытащил из него мою заначку в виде бутылки шила, но я сделал морду ящиком, словно пока еще не понимаю флотские законы и порядки мздоимства, и скромно произнес:

- Какую оценку заслужил - такую и ставьте.

Огорченный моей нерасторопностью во флотских понятиях Денисюк с Давыдовым зашли в каюту командира, где явно рассчитывали на более понятливого в таких делах Кличугина. v Через двери каюты оттуда донесся приглушенный недовольный голос Денисюка:

- Н-у-у, у тебя и хохол упертый! Зажал бутылку. 'Ставьте ему то, что заслужил', - делился он своим впечатлением с командиром об услышанной от меня фразе.

А вот гражданский инспектор котлонадзора припер меня к стенке быстро.

- Вы командир БЧ-3? - культурно постучав в двери каюты, спросил он.

- Я, а вы что хотели от меня? - поинтересовался я на всякий случай у этого 'страшного' человека.

- Можно вас пригласить в ваш пост наводки? - то ли спрашивал, то ли уже приглашал меня на выход мой неожиданный гость.

Мы вошли в двери поста, и он к моему ужасу обратил мой взор на измерительные приборы на панели станции питания РБУ.

- Кто вам поставил эти клейма на измерительные приборы? - точно и сразу попал он в самую болевую для меня точку.

Уж не знаю, что меня выдало, или я нерешительно ответил на вопрос, или покраснел до кончиков ушей, но Кононов мне сразу выдал ультиматум:

- Либо вы честно признаетесь мне в подлоге и в течение следующей недели снимаете приборы и сдаете их на проверку в нашу лабораторию, либо - я докладываю начальнику тех. отдела о том, что вы самодельных клейм наставили на приборы. Я сам смекалистых парней уважаю, но не до такой же степени, чтобы подделывать штампы государственной лаборатории.

- Поймите меня правильно, но у меня из-за выходов в море не было времени снимать приборы и носить их на проверку. Устраним ваше замечание на следующей неделе. Я вам обещаю, что такого больше не повторится, - позорно признавался я в своем промахе.

Я готов был удавить Мешкаускаса вместе с Ромой. Это они меня уговорили на такую авантюру.

Мешкаускас, как опытный фальшивомонетчик, аккуратно вырезал лезвием бритвы из стирательной резинки штампик и проштамповал все контрольно-измерительные приборы на боевых постах зеленой краской. Но я никак не мог даже предположить, что на такой мелочи, как мне казалось, я могу так крупно и с позором залететь перед этим скромным инспектором незнакомого мне котлонадзора.

Кононов пожурил меня на первый раз, и мы расстались с ним по- хорошему.

В итоге я получил от Денисюка и Давыдова оценки 'отлично', а про мою свершенную глупость никто на корабле даже не узнал.

После суматошного ажиотажа со сдачей К-1, в установившейся обычной корабельной тишине хотелось поделиться с женой своей первой нелегкой победой в своей службе, я припозднился и сидел, дописывал письмо.

В двери раздался стук и на пороге вырисовался бравый курсант-мичман. - Володя!!! Мичман Борисов прибыл для прохождения стажировки! - лихо отрапортовал мне Борисов.

- Юра?! Вот уж не ожидал встретить! - обрадовался я появлению бывшего старшины класса, в котором мне довелось руководить на 4-ом курсе училища.

Борисов был видный товарищ, красивое лицо с взрослой прической темных волос, аккуратно зачесанных назад, делало его похожим на артиста советского кино. А в своей форме мичмана он даже тянул на героя романа Каверина. Одним словом военно-морской пижон.

- Мне, считаю, крупно повезло с кораблем. Проходить стажировку под началом своих фрунзаков... Такое не каждому дано, - уже начал восхищаться студент будущей корабельной практикой.

- Сейчас у нас стоит тишина, как на Куликовом поле после битвы, мы сегодня сдали К-1. Продулись нормально и все разбежались по домам. Завтра познакомлю с командиром и нашими офицерами, а пока иди спать. Офицерских удобств я тебе не могу гарантировать, но место в 'грабарне' обеспечу. Грабарня - это у нас мичманская шестиместная каюта во 2-ом кубрике. Умывальник и гальюн здесь в офицерском коридоре, но не запрещаю посещать и для личного состава, - срочно вводил я в курс неожиданного ночного гостя.

Борисову явно хотелось поговорить еще, и он возбужденно рассказывал о буднях училища Фрунзе и наших преподавателях с кафедры ПЛО.

- Тебе просто повезло, скоро будут стрельбы и торпедами, и артиллерийские.

А еще у меня 4 марта день рождения и я тут планирую пригласить в местный кабачок своих коллег. Ты мне тут в одном дельце поможешь. Нужно будет накануне заказать столик в ресторане 'Лиепая' на 6 человек. Смогешь? - сходу подключал я своего стажера к служебным обязанностям на корабле. Кличугин, так мне казалось в то время, всегда относился к пьянству крайне отрицательно и поэтому, когда я после некоторых колебаний приглашал его, то побаивался не только получить его отказ от этого мероприятия, но и услышать остерегающие наставления в свой адрес.

Корабль не стоял в дежурствах, и сам бог велел в это субботнее окно расслабиться и отметить мое 23-летие по-человечески, а не в тесноте каюты.

Чтобы не засветить курсанта после ресторана перед комендантским неусыпным оком, я приодел Юрку снаружи поверх курсантской формы своим шарфом и гражданским пальто, в котором он ничем не отличался от местных лоботрясов - завсегдатаев местных злачных заведений.

В 'Лиепае' за столиком, который заказал Борисов, нас восседало 6 человек: Самойлов с женой, Нечаев, Борисов, командир и я.

Ресторанный уют опрятного небольшого зала умилял своими запахами ароматной и здоровой пищи, которая никогда не числилась в нашем корабельном меню, а уж совсем добивали мое праздничное предчувствие джазовые импровизации под саксофон и аккордеон, исполняющиеся на западный манер местными лабухами на крохотном подобии эстрады.

Картину западного сервиса дополняли услужливые официанты мужского и женского пола одетые в белоснежные рубашки с черными бабочками. Они порхали с подносами между столами в своем служебном рвении и белой салфеткой на сгибе руки и оживляли еще не разогретый до кондиции ресторанный пейзаж.

Пили только грузинский коньяк с пятью крохотными звездочками и закусывали салатами и рыбой Тюрбо (палтус) и иными деликатесами прекрасной латышской кухни.

Посидели и пообщались прекрасно и даже танцевали по очереди с единственной дамой за нашим столом. Самойлов был не против, а в отсутствии жены за столом он с удовольствием позволял себе опрокинуть пару рюмок янтарного напитка без ехидных намеков и толчков ногой под столом.

Только мы набрали повышенные обороты застолья, как нас уже стали просить покинуть заведение, которое в то время закрывалось в 23 часа. Такие были времена.

Пришлось бухнуть на стол поверх квадратика выставленного официанткой счета без малого 70 рублей и собираться на выход.

Недопитую 5-ю бутылку коньяка предусмотрительный Юрка прихватил со стола с собой и уже под проходной аркой соседнего двора мы злоупотребили ее вполне по-флотски из горла и по очереди.

Настроение было прекрасным, и, умиротворенные ужином в ресторанном уюте, мы чинно следовали по улице Ригас в сторону центра города.

На автобусной остановке в ожидании транспорта толпился народ, спешащий по домам после культурного досуга в увеселительных заведениях города. На лавочке рядом с остановкой сидели два курсанта с девушкой, на которых я бы и внимания не обратил. А вот зоркий командирский глаз старшего лейтенанта Кличугина заметил непорядок - честь не отдали.

Он подошел к нарушителям воинской дисциплины и довольно миролюбиво спросил:

- Товарищи курсанты! А вы, почему честь офицерам не отдаете? Для вас лейтенанты еще не офицеры?

Ребятки вскочили с насиженных мест и извиняющимся тоном стали оправдываться, что виноваты - просто не заметили нас среди народного скопления.

На бескозырках золотом светилась аббревиатура 'ВВМУ им. Фрунзе' и мы стали расспрашивать молодых коллег про училище и преподавателей.

Начало нашего разговора заслышал стоящий рядом неказистый рыжий и хилый с виду молодец, которому явно не понравилось замечание Кличугина, сделанное курсантам.

- Вы чего к ребятам пристаете? - влез в наш разговор этот случайный слушатель.

- А вам какое дело? Вы кто такой? - забил вопросами командир этого нежелательного соучастника дебатов.

- Я вас спрашиваю, какого черта вам нужно от этих парней? - явно напрашивался на продолжение разговора настойчивый рыжий товарищ.

- Идите отсюда! Мы без вас разберемся, - культурно послал Кличугин этого любознательного.

Тот что-то невнятно забормотал себе под нос и раскачивающейся походкой бывалого моремана скрылся в темноте.

Мы пожелали курсантам успехов, пригласили после окончания училища служить на наших кораблях, да и пошли своей дорогой.

Сразу за мостом Городского канала, на улице Юрас командир попрощался с нами и спокойно повернул в сторону своего дома, а мы пошли по улице Ленина на остановку такси.

Неожиданно сзади раздался топот бегущих ног, который явно не вписывался в тишину улицы. Я остановился и оглянулся на этот неестественный шум. По улице нестройной толпой к нам приближался целый отряд каких-то молодых людей, а в первых рядах неуклюже семенил в смехотворном беге недавний рыжий собеседник.

'Офицеров би-и-ть...', - донесся до моего слуха не совсем понятно к кому обращенный призыв.

- Мужики, по-моему, эта кодла по нашу душу спешит за нами, - озвучил я свое предположение для своих друзей.

Мои предположения полностью оправдались и через минуту мы уже были окружены толпой, состоящей из 12 человек разнокалиберных молодых бездельников, возглавляемых нашим случайным знакомым.

Рыжий вплотную приблизился ко мне и, тяжело дыша от легкой пробежки, произнес уже услышанную ранее фразу, но сдобренную для красноречия матерными выражениями:

- Ну, вы, офицеры! Чего вые...сь? Какого хера вы пристаете к матросам на улице.

Только теперь до меня дошла вся нелепость нашего положения: этот рыжий недоносок, обиженный на нас, собрал свою кодлу, чтобы отомстить за незаслуженное оскорбление в диалоге с курсантами.

- Никто ни к кому не приставал. Тем более что это были не матросы, а курсанты из училища, - попытался я внести ясность.

- Где этот ваш старший лейтенант? Он что не приставал? - по-бойцовски выставив плоскую грудь вперед, наступал на меня этот агрессивный парнишка.

Жена Самойлова, сообразившая, чем пахнет эта встреча, стала оттеснять налетчика от моей персоны и успокаивающе упрашивать:

'Ребятки, разойдитесь! Вам, что больше делать нечего? Идите, гуляйте...'

Остальные бойцы отряда быстрого реагирования стояли в нерешительности и с интересом разглядывали нас в ожидании сигнала к началу боевых действий.

Неожиданно по окружению пронесся сигнал оповещения:v 'Шухер! Милиция!'

Вся толпа пришла в движение и врассыпную обратилась в бегство в темноту улочек и закоулков. Секунды и вокруг нас ни души.

Из подъезда гостиницы 'Лива' через дорогу в нашу сторону бежали три милиционера, приближение которых заранее успели засечь наши окруженцы.

- Что случилось? Чего они от вас хотели? - спросил старшина.

- Зачем-то нарывались на драку с нами. Только непонятно зачем. Мы их знать не знаем и видим впервые, - ответил я на вопрос.

- Так, товарищи, садитесь быстро в автобус и уезжайте отсюда, а то они вас все равно будут доставать, - посоветовал милиционер, показывая рукой на подъезжающий к остановке автобус.

Мы все залетели на заднюю площадку подъехавшего 'Икаруса' маршрута №1, следовавший к Воздушному мосту и почти успокоились. Но тут я заметил, как в переднюю и среднюю двери в последний момент запрыгнула почти вся толпа наших преследователей и автобус тронулся.

- Юра, секи момент! Вся эта шушара уже сидит в автобусе и дело пахнет керосином, - прошептал я Борисову на ухо, чтобы не будоражить остальных попутчиков.

Совещание, проведенное на ходу автобуса, приняло решение всем вместе ехать до Воздушного моста. А через спрессованную массу пассажиров к нам пробирались наши нежелательные попутчики. Опять передо мной возникла рыжая физиономия нашего дознавателя, и он снова начал разводить свою теорию дальше.

- Чего вам нужно здесь в городе? Чего вы тут свои порядки наводите? - спрашивал он у меня непонятные вопросы.

- Слушай, ты, что латыш, что ли? - поинтересовался я у неугомонного защитника обездоленных.

- Нет, я русский.

- Уже легче. Тогда я не пойму, что тебе нужно от нас?

- Чтобы вы не наводили в городе свои порядки и не трогали пацанов, - наконец начало проясняться наше преступление.

- А ты сам-то откуда?

- Из Смоленска.

- Вообще-то, я тоже родился в Смоленске.

- Врешь!

Я достал из внутреннего кармана тужурки свое удостоверение и открыл его на первой странице.

- Читай, коль не веришь.

- Не может быть! - не верил своим глазам собеседник. - Земеля!

Я захлопнул свой мандат земели перед изумленными глазами предводителя и сунул его в карман шинели.

Поверил рыжий с этих пор мне и полез брататься с земляком. v Противоборствующие стороны, ничего не понимая, наблюдали резко изменившиеся отношения между нами и только удивлялись резкому потеплению.

Автобус остановился на конечной остановке у КПП Воздушного моста, но земеля со своей бригадой вышли вместе со всеми пассажирами. И здесь на тускло освещенной площадке автобусной остановки продолжили выяснять отношения.

- У нас с земелями не принято драться. Ты передай этому пидору старшему лейтенанту, что мы еще с ним встретимся и поговорим, - выдал он ультиматум.

- Я тебе за этого пидора сейчас башку откручу, - заорал я на рыжего земляка и врезал ему в челюсть.

Оторопевшее окружение приняло воинственные стойки и начало надвигаться на нас всем своим фронтом.

Борисов снял с брюк свой курсантский ремень и, намотав конец на руку, встал за мою спину. Я расстегнул шинель, чтобы было вольготно махать руками, и мы, прижавшись к стене, начали отбиваться от наседающих на нас пацанов, тянущих руки в надежде достать до лица.

В темноте только я и Нечаев были приметны своей формой, а Самойлов и Юрка были в гражданской одежде и вполне сливались с жаждущими подраться хулиганами.

Нечаев несколько зазевался, мирно беседуя с женой Самойлова, пока ему первому не влепили в левый глаз и сбили с ног. Опираясь спиной о стену, в ход пошли и руки, и ноги, и мы с Юркой отбивались всеми конечностями и флотской бляхой ремня.

Рыжий земляк, получивший по роже, предпринимал отчаянные попытки отомстить за зуботычину и ловил момент в этой непонятной свалке. И все- таки ему удалось достать меня в тот неудобный момент, когда я стоял на одной ноге, а второй наносил удар кому-то в промежности.

Удар приложился хорошо и прямо в челюсть, отчего моя фуражка пулей отрикошетила от стены, а я со всего маху полетел на пыльный асфальт площадки, где и вошел в жесткий контакт лицом с шершавой поверхностью асфальта.

Тут уж от такого неожиданного позора, у меня такая злоба взыграла, что некогда стало обниматься с матушкой-землей, и я резво вскочил на ноги, еще отчаяннее замахав руками и ногами, нанося удары ненавистным гадам всеми четырьмя конечностями одновременно.

Валентин сзади этой нападающей толпы выдавал по очереди удары по затылкам атакующих нас бойцов и оказал нам значительную поддержку. Жена Самойлова бегала и собирала наши фуражки и своим воинственным криком обратила внимание дежурившей на КПП бабки-вохры, которая, завидев эту подвижную карусель у своего объекта, срочно вызвала милицию.

Конечно, силы были неравными, поскольку на каждого нашего приходилось по 2-3 человека, упорно тянущих свои руки в хуках и джебах.

Мы с Юркой завалили одного небольшого чудака и, попинав его малость ногами, продолжали отбиваться от остальных.

Что творилось вокруг нашего клубка мелькающих рук и ног, мы не могли даже видеть. Но по поведению противоборствующей стороны стало понятно, что они вдруг начали разбегаться в темноту вдоль забора. Очевидно, не все из них заметили приближающуюся милицейскую машину и продолжали сопротивление, а те кто ее заметил, те и рванули свой бег в неосвещенное фонарем пространство.

Еще одного мы почти добили, но он, прихрамывая, стал убегать в темноту по трамвайным путям. Я погнался за ним и успел подставить ему подножку, тот рухнул со всей высоты своего полета на трамвайный рельс и замер.

И тут я почувствовал, что мои руки скованы мертвой хваткой, так что я не мог ими даже шевельнуть - меня за руки крепко держали два дюжих милиционера.

- Да, отпустите меня, - по инерции возбужденно трепыхался я в этих железных тисках. - Вон того гада ловите, чтобы не сбежал, - просил и просто умолял я своих неожиданных пленителей.

- Подберем и того, не волнуйся, - утешали крепкие ребята, ведущие меня за руки в воронок, стоящий у КПП.

- Ребята, да не буду я убегать. Отпустите. Мне фуражку нужно найти, - упросил-таки я милиционеров.

Они выпустили меня на свободу, и я побрел в поисках головного убора. Ко мне подбежала жена Самойлова и надела на голову мою флотскую гордость.

- Вы с Валентином домой идите и не вздумайте нас перед милицией выгораживать, - дал я инструктаж Самойловой. - Еще чего доброго и вас заметут.

Меня, Нечаева и Борисова милиционеры посадили в крытый воронок, где в соседнем отсеке за решеткой уже покоился на полу тот самый, который здорово приложился к трамвайной рельсе.

- Вот так всегда. Кого не надо забрали, а кого надо не поймали, - возмущался раздосадованный Борисов.

- Хорошо хоть целы остались. Против такой кодлы выстояли и без потерь, - успокаивал я беспокойного стажера.

Нас, как провинившихся хулиганов, доставили в городской отдел милиции и потребовали предъявить документы. Я по привычке сунул руку в карман шинели, куда положил удостоверение, но его там не оказалось. В полнейшем недоумении я обыскал все свои карманы, но нигде не нашел документы.

- Нет, - с удивлением обнаружил я пропажу. - Неужели потерял, когда носом в асфальт запахал.

Вид у нас был не совсем бравый. У Сашки под левым глазом вздулся будущий красный синяк, а у меня под правым глазом на выступе скулы кровоточила содранная об асфальт кожа. Шинель была испачкана пылью и фуражки были тоже посеревшего цвета.

Но, когда мимо нас два милиционера провели избитого до потери человеческого облика пацана, то на душе стало спокойнее, что это не мы такие отрихтованные, с лицом, представляющим собой сплошное кровавое месиво.

Мы объяснили дежурному следователю всю нестандартную ситуацию, в которой совершенно случайно оказались участниками.

- Вы вызывайте дежурного по комендатуре, и пускай он разбирается с нами, - требовал я у дежурного милиционера.

- Мне тоже от вас нужна объяснительная записка, чтобы у меня был документ, подтверждающий сегодняшнее происшествие.

Борисов моментально сел за стол, взял какой-то бланк и начал строчить сочинение о том, как он провел день рождения своего друга. Пока Юра писал свой труд, мы почистились и привели себя в порядок одежной щеткой, щедро выделенной нам дежурным старшим лейтенантом.

Когда Борисов показал нам свое объяснение по поводу происшествия, я его и читать не стал, поскольку увидел внизу листа непонятные фамилии Петрова, Сидорова и Гончарова.

- Юр, это что такое? - спросил я, показывая на распространенные фамилии.

- Володя, подписывай! Все равно они наших фамилий не знают. А сейчас приедет дежурный по комендатуре и заберет нас к себе, а уж там мы будем откровенны, - по деловому шептал мне писатель.

Мы с Нечаевым, подделывая чужие фамилии, поставили свои закорючки под Юркиным бредом и отдали его дежурному.

Наконец, в час ночи приехал представитель нашей военной власти и забрал нас из этого околотка.

- Куда вас отвезти? - спросил уставшего вида капитан.

- Отвезите нас, пожалуйста, к Воздушному мосту. Я там, в кулачном забвении потерял свое удостоверение, - признался я дежурному в таком позорном факте своей биографии.

Трясясь по холодку в кузове дежурной машины к Военному городку, мы с хохотом вспоминали события, в которых участвовали час назад.

- Борисов, ты, где так врать научился? Даже в милиции не растерялся и Гончарохоса своего приплел. Ну, молоток, - вспоминал я Юркино сочинение.

- Курсантский инстинкт сработал, - оправдывался фрунзак.

- Самое интересное, что ведь эти козлы друг друга толком не знали даже в лицо. В темноте Самойлова за своего принимали, а он их под шумок вырубал сзади по одиночке. Где этот рыжий гад успел за двадцать минут сколотить целую банду. Неужели нас офицеров, так ненавидят в Лиепае? - не верилось мне в это.

Мы втроем внимательно протралили и осмотрели поле боя, но к моему величайшему огорчению ничего не нашли. Только заметили разбитые ногами стекла у нашей стены отчаянного сопротивления, которая на одну треть состояла из стеклянных рифленых плиток.

- Все. Накрылся мой отпуск медным тазом, - констатировал я безрезультатный поиск своего документа, без которого меня никто в отпуск никогда не отпустит.

Наше удостоверение офицера - это ведь единственный документ, подтверждающий мою личность, что советский паспорт у граждан.

Добрый капитан отвез нас до самой Зимней гавани и, попрощавшись, предупредил, что завтра последует вызов коменданта на разбор ночных полетов.

Утром было воскресение, и вставать совсем не хотелось, но саднила на лице боевая рана, а тело ломило, словно по нему было нанесено бесчисленное количество кулачных тычков.

- Товарищ лейтенант, вас комдив вызывает, - разбудил меня Омельчук, стоявший дежурным по кораблю.

'Ну, сейчас разнесет по кочкам и фанагорийцами обязательно обзовет', - первая мысль, которая возникла в моей голове.

- Дугинец, с днем рождения, - совсем неожиданно выдал Михневич встречную фразу, когда я, сияя своей асфальтовой болезнью, зашел в рубку дежурного.

Здесь на диване уже сидел Нечаев со слегка заплывшим и уже посиневшим глазом.

- Весьма наслышан о ваших ночных подвигах. Ну, вы и спартанцы! Хорошо хоть живыми остались, - с обычных фанагорийцев повысил нас комдив до греческих героев.

- Хорошо, что милиция вовремя приехала, а то может быть и измолотили нас, - честно признался я комдиву.

- Дугинец, вы курсанта с собой не берите. С Нечаевым езжайте к коменданту и там смотрите лишнего не выдумывайте. Гасанов, он мужик порядочный, поймет все правильно, - напутствовал нас на комендантскую разборку Михневич.

ВРИО коменданта гарнизона был уже капитан 2 ранга Гасанов, а Бондарев куда-то исчез с этой должности. В комендатуре перед кабинетом Гасанова на лавочке сидел в ожидании нас Кличугин, чего мы совсем не ожидали.

- Юрий Авенирович, а вас тоже вызвали? - удивленно спросил я командира.

- Вы ведь ни в каких списках не значитесь.

- Ну, я же с вами был, поэтому пришел вас защищать. Гасанов флотский кадр, думаю, наказывать не будет, - успокаивал Кличугин.

- Вы, хоть объясните, из-за чего началась эта драка? - просил он сообщить подробности.

Но, дверь распахнулась, и высокий смуглый капитан 2 ранга с яркими черными усами зазвал нас к себе в кабинет.

Он поздоровался с нами за руку и тут же неожиданно понес нас позорить:

- Эх, пацаны, пацаны! Не могли их отделать так чтобы хоть одного уродом оставить. Сколько их было?


- Человек 10-12, там по головам считать некогда было. Один какой-то недоносок за двадцать минут собрал целую толпу бездельников, бросив клич 'Бей офицеров!' Милиция задержала только одного, который был уже не в состоянии убежать, - осмелев и почувствовав комендантскую поддержку, сообщил я.

- А вас сколько?

Я немного замялся, поскольку не хотел вмешивать сюда Самойлова и Борисова.

- Да, говори все, как было. Мне важно знать не фамилии, а количество, - заметив мое смущение, поддержал комендант.

- Четверо.

- Ну, в таком случае - молодцы, - неожиданно услышали мы похвалу в свой адрес.

- Я сам до сих пор ношу на брюках флотский ремень с бляхой. Чуть, какая заваруха, жена становится за спину, а я отмахиваюсь ремнем и кулаками, - демонстрировал комендант свой ремень с увесистой бляхой, утяжеленной внутри залитым свинцом.

- На вас протокол задержания в милиции оформляли? - спросил напоследок довольный беседой Гасанов.

- Нет. Объяснительную только написали и нас дежурный по комендатуре забрал.

Нас отпустили с миром, и только после этого я рассказал командиру о событиях, развернувшихся после того, как он ушел домой.

- Самое страшное, что я потерял удостоверение личности. Чего теперь делать? Мне в отпуск скоро, а без удостоверения... Кто я такой, даже билет на самолет в кассе не дадут.

- Подождем немного, может быть, кто-нибудь найдет, - успокоил меня командир.

И точно. Нашли.

7 марта наш почтальон принес мне странное письмо от совершенно незнакомого мне человека. Адрес был написан красивым женским подчерком, в котором были правильно указаны мои имя и отчество. В письме сообщалось, что 4-го числа у Воздушного моста найдено мое удостоверение и просили забрать документ по указанному адресу, находящемуся в Военном городке. - Юра, завтра пойдешь со мной по этому адресу. А то у меня есть сомнение. А вдруг кто-нибудь из этих козлов нашел мое удостоверение и таким образом заманивает меня в ловушку.

- Вот, чего делать? Прибьют к чертовой матери, - советовался я со своим деловым стажером по поводу этого интересного письма.

- Сходим, конечно.

8-го марта в праздничный день я отпросился у командира на пару часов сбегать в Военный городок за удостоверением. Для полноты возможных вариантов развития событий я купил бутылку хорошего коньяка и плитку шоколада. А вдруг тут проживают честные люди, которые просто помогли мне.

Стоя в нерешительности у калитки небольшого частного домика под №6, обычно летом утопающего в зелени яблоневых деревьев, по улице 'Ленинградской', идущей от вышки заднего створного знака в сторону гарнизонной гауптвахты, я на всякий случай предупредил Борисова:

- Если я через две минуты не появлюсь на этом крыльце, то бей в колокола громкого боя и вызывай подмогу.

На стук в двери открыла симпатичная женщина средних лет с добродушным полнеющим лицом кубанской казачки, которая сразу узнала меня в лицо и весело заявила:

- Точно, правильно я говорила, что я вас видела зимой на заводе в Тосмаре. Проходите.

В комнате, куда она меня завела, находился небольшого роста мужичок под стать кубанской казачке и девочка лет 14.

Сообразив, что здесь нет никакого подвоха и опасности для здоровья, который я предусматривал на всякий случай, я выскочил на крыльцо и позвал Юрку, который честно исполнял роль на атасе. Теперь уже вдвоем мы поздравили женщин с праздником и выставили на скатерть стола бутылку и шоколад.

Я с трепетом в душе забрал свое удостоверение в коричневой обложке и впервые успокоился по-настоящему за свой долгожданный отпуск. Мы откланялись хорошим людям и направились к двери.

- Ку-у-да! - боцманским окриком остановил нас хозяин дома. - Бутылку принесли, а сами за двери! Нехорошо! Сегодня праздник - прошу за стол. Хозяйка быстро сообразила закуску, и мы с Борисовым оказались за праздничным столом. v Выпили за женщин и их праздник и разговорились:

- Мы около двенадцати ночи 4-го числа возвращались домой от родственников. Вышли из автобуса на конечной, и жена ногой случайно зацепила темную книжицу.

Посмотрели - удостоверение, а жена, разглядев фотографию, сказала, что видела вас на заводе, на ремонтирующемся корабле. Она у меня там работает. Вот дочка и написала вам письмо на войсковую часть и отправила, - рассказывал по порядку события той ночи добродушный боцман.


Гарнизонная гауптвахта в Лиепае

Он действительно работал боцманом на танкере, и семья была украинская. Нет-нет, но иногда в разговоре проскакивали украинские словечки, плохо переводимые на русский язык.

- Мне сегодня вечером заступать начальником караула на гарнизонную гауптвахту, поэтому вы на меня не обижайтесь, но нам пора на корабль, - наконец-то уговорил я добрых людей, и они выпустили нас из-за стола. На корабле я влетел в каюту командира и, держа в руках свое драгоценное удостоверение личности, с нескрываемой радостью спросил у командира:

- Юрий Авенирович, все в порядке. Когда я в отпуск пойду?

- А вот стрельбы отстреляешь и пойдешь, - охладил мой пыл командир всего лишь одной фразой. - Где-то после 23 марта.

Но все равно на душе было ожидание полной свободы на 30 суток, и я пошел готовить свой караул из 12 бойцов к предстоящему погружению в омут гарнизонной гауптвахты.

Кстати, старинное здание гауптвахты построенное еще при царе Петре 1 из красного кирпича и до сих пор мозолит в Лиепае глаза латышам. И вместо того чтобы разрушить это здание, как пережиток тоталитарного прошлого, они из этого исправительного учреждения сделали свой коммерческо- политический аттракцион.

Набрали местных мордоворотов, одели их в форму Советской Армии, вооружили дубинками и научили небольшому словарному запасу угроз и окриков на русском языке.

Теперь любой желающий турист за доллары может испытать на себе строгий распорядок тоталитарного советского режима, сидя в камере и подвергаясь 'издевательствам' советских надсмотрщиков, пробуя на вкус баланду, которой кормили здешних обитателей.

Удивительно, но гипертрофированная экзотика этого позорища привлекает многих наивных граждан, верующих в эти пытки и издевательства. Они с удовольствием испытывают на себе эту пропаганду националистов и потакающих им латышских властей, а заодно приносят доход оскудевшей казне.

Как офицер, бывший неоднократно начальником караула и исполняющий роль главного надсмотрщика в этом заведении, а в недалеком будущем и сиделец камеры в офицерском отделении, я заявляю, что все это бред сивой кобылы и никаких издевательств и даже побоев на гауптвахте никогда не было. Я еще успею поделиться своими впечатлениями об этой тюрьме, которые получил на своем личном опыте.

А про нашу драку в гарнизоне забыли быстро. События развивались с такой стремительностью, что после празднования 8-го Марта все судачили уже о Коле Земляном.

На МПК-119 у Семена Яковлева служил командиром БЧ-2-3 неприметный с виду лейтенант Коля Земляной. В служебном рвении и примерной воинской дисциплине Коля никогда замешан не был. Он, как и все трехлетчики, отбывал свой положенный срок на корабле, спал и видел свободу и независимость на гражданских судах. А таких строптивых и решительных командиров как Яковлев, который его периодически драл и осаживал, он просто на дух не переносил.

Нельзя сказать, что Коля был в штате завсегдатаев местных увеселительных заведений и ресторанов, но обходить стороной он их тоже даже не пытался. На лейтенантскую зарплату не особенно разбегаешься по кабакам.

В Международный женский день все рестораны были переполнены, но Коля удачно вписался в коллектив, праздновавший в элитном ресторане 'Юра', что в переводе означает 'Море'.

Развеселой компанией со своими подругами, в честь которых он тратил свои деньги, Коля восседал за столиком у окна, завешенного тяжелой темно- зеленой глухой шторой.

В момент всеобщего ликования у боевого офицера, одетого в штатский костюм, возникло непреодолимое желание обратить на себя внимание прекрасного пола и не только, сидящего за его столиком. Земляной достал из кармана тройку сигнальных ракет, положил их на подоконник и, раздвинув штору и открыв окно, впустил в прокуренный зал струю свежего воздуха. Прохлада, врывающаяся в открытое окно, повысила настроение за столиком, и Коля продолжал.

- Праздничный фейерверк в честь присутствующих дам! - провозгласил и этим обозначил Коля свои намерения и действия.

Он с деловым видом, словно все это происходит на корабельном мостике, свинчивал крышечки на торце корпуса ракеты и по очереди дергал за веревочку пусковых устройств.

Ракеты с шипением и облачком дыма, врывающимся в зал, улетали в ночное небо над улицей Ленина, а повеселевшие отдыхающие бросились к окнам в попытке разглядеть салют в честь праздника.

Ровно через 5 минут в зал вбежали два милиционера и направились к столику у открытого окна.

- Кто стрелял? - повис над ресторанным залом милицейский вопрос, а веселье в зале не обращало никакого внимания на стражей порядка. Подвыпивший Коля ничего не отрицал и не думал оправдываться, но, когда его взяли под руки, понял, что оказался в крепких руках.

Колины карманы были обследованы умелыми руками сержанта, и он извлек из них... Две гранаты Ф-1 легли на стол, поражая всех своими ребристыми темными рубашками и белеющих головками вставленных взрывателей. Только кольцо выдерни и готово дело. Тут уж и милиционеры посерели своими лицами, а все застолье шарахнулось вдоль стен, подальше от таких сувениров.

- Да разве можно служить в этом бесконечном бедламе! - делал свое трагическое ударение на последнем слове Михневич, отчего казалось, что именно в этом литературном слове теплится его ненормальная жизнь. Дугинец с корешами морды бьют гражданским, а вы уже гранаты и ракеты для убийства в кабак ностите! Я - старый придурок по 270 суток в году сижу на кораблях в ПУГах - семьи своей не вижу... , а тут мне мало матросов так еще с этими фанагорийцами воевать приходиться, - возмущался комдив своими тяготами и лишениями службы.

- Да я никого убивать гранатами не собирался, так - попугать кое-кого, - лепетал Коля, глядя на бушующую троицу (Михневич, Любимов и Артамонов), которые от возмущения этим террористическим поступком советского офицера уже не подбирали слов своего негодования.

- Не порите ахинею! Убивать не собирался... 10 суток вам от комбрига и завтра же сидеть на губе, - окончательно вставил фитиль 'террористу' комдив.

Земляной был беспартийной личностью и взять с него по этой линии было нечего, он и отсидел свои 10 суток в офицерской камере на гауптвахте, но где и в какой обстановке собирался использовать эти боеприпасы, он так никому и не признался.

Обследуя стены камеры, в которой он томился, я, к сожалению, не обнаружил его личного автографа 'Здесь был Коля Зе'.

После такого события про нашу драку уже и вспоминать было просто наивно. А Коля продолжал служить на том же корабле, вот только его теперь не ставили в наряды, которые были связаны с оружием. Начальники решили, что такому офицеру нельзя доверять стрелковое оружие, хотя у него на корабле в его заведовании этого оружия было хоть отбавляй.

С понедельника 13 марта вся вмб поднята с утра по тревоге и начался весенний гон учений всего Балтийского флота. В мае заканчивался зимний период обучения, поэтому и все боевые стрельбы и упражнения должны были быть выполнены, а план боевой подготовки закрыт.

Масштабы этих учений мне были абсолютно непонятны. Мне бы со своими масштабами справится, но поскольку мы принимали в них участие, то для меня было достаточно тех мероприятий в этих грандиозных замыслах, в которых участвовал наш корабль.

Свою первую в жизни торпеду, которой завтра должен был стрелять по подводной лодке, мне самостоятельно принять не дали.

Когда корабль встал к причалу А-Б для замены боевой торпеды на практическую, я забрал своих торпедистов и мичмана Борисова, и мы кое-как разыскали нужное здание на базе оружия путем опроса местных обитателей.

В момент нашего появления в огромном зале цеха приготовления электрических торпед кипела работа. Расчет приготовления в составе 4-х матросов под руководством начальника цеха капитана 3 ранга Шестакова проверял работу аппаратуры торпеды на 'качалке'.

Пятиметровая красно-белая полосатая торпеда весом в полтонны, как простое легонькое бревнышко, была зажата в огромный обруч этой самой 'качалки', которая возвышалась на уровне двух метров над полом. Расчет поворачивал торпеду в этой подвеске, меняя величины крена и дифферента, и проверял прохождение команд маятникового креновыравнивающего прибора на рули торпеды.


Торпеда СЭТ-40 в практическом варианте

На КРС (контрольно-регулировочная станция) мигали разноцветные лампочки, трещал какой-то электрический секундомер, а рули и элероны хвостового оперения поворачивались на нужные углы, и вся эта картина походила на подготовку к старту космической ракеты с космонавтом на борту.

- Вы с корабля? - спросил Шестаков, заметив нашу нерешительность при виде этих грандиозных взаимодействий человека и техники.

- Прибыли для приемки практической торпеды СЭТ-40, - доложил я цель своего прихода.

- Сейчас закончим отработку на 'качалке' и будем сдавать вам, - остановил наш творческий порыв начальник цеха.

За время этих манипуляций в цех прибежал Денисюк, а потом и флагманский минер бригады Костин и на приемку одной моей торпеды начальников собралось предостаточно.

Пока мы с торпедистами принимали торпеду по контрольно-опросному листу, Денисюк ходил кругами и поучал меня на словах на что нужно обратить особое внимание и стращал прошлогодними случаями потерь торпед и всплытиями их в точке залпа.

Приемка не заняла много времени, а вот проверка торпеды на герметичность оказалась целой утомительной процедурой.

Посреди цеха на цементном полу стоял длиннющий 'аквариум' сварной конструкции длиной метров 9 и высотой 1, 5 метра, который был заполнен водой. На тельфере торпеду с набитым в ее корпус воздухом, опустили в эту ванну и специальными рычагами-прижимами утопили с поверхности воды. Яркий полосатый корпус практического зарядного отделения в воде темнел единственным глазом светового прибора, а масса пузырей и махоньких пузырьков воздуха выскакивали из всяких отверстий из-под крышек горловин на корпусе и стальных поясков клиноцангового соединения торпедных отсеков.

Какие из них считать за нарушение герметичности, а какие нет, было непонятно. Но, бывалые бойцы расчета приготовления торпеды успокаивали и поясняли, что это пузыри, которые находятся в полостях и постепенно вода вытесняет их оттуда, заполняя собой пустоту.

Через несколько минут пузыри действительно прекратили свои предательские вылеты из торпедных щелей, и на поверхности воды воцарилось спокойствие.

- Вон, из пускового блока, из-под курка идут пузырики, - проявив повышенную бдительность, узрел я подозрительную струйку мизерных пузырьков, поднимающихся к поверхности.

- Это партизаны! Если будет травить воздух, то пузыри будут выскакивать с равномерными периодами, а это затаившиеся партизаны, - спокойно уверовал меня старшина 2 статьи и, словно выгоняя 'партизан' из их укрытий, постучал гаечным ключом по латунному корпусу пускового блока торпеды, после чего струйка действительно прекратилась. Теперь и я знал, что торпедные 'партизаны' - это не лесные борцы с оккупантами, а затаившиеся в закоулках торпедных щелей воздушные пузырьки.

Мои переживания за 'партизан', вылетающих из потаенных щелей, видимо напрямую отражались на моей лейтенантской физиономии, что скрывать мне не всегда удавалось. Шестаков, видя мою нескрываемую обеспокоенность этим непривычным для меня ажиотажем, развернувшимся вокруг одной торпеды, попытался успокоить:

- Лейтенант, наша фирма веников не вяжет, мы работает качественно. Для полной уверенности я посылаю с вами на стрельбу в море своего командира отделения, который готовил эту торпеду, - самоуверенно заявил он мне. На торпедной тележке, на которой во всей красе возлежала моя торпеда, наши корабельные бурлаки доставили ее на причал к кораблю.

В будку причального крана влез матрос-крановщик и подвел стрелу своего грузоподъемного устройства. Якуничев завел на торпеду бугель и только зацепил его за гак, как она с дифферентом на нос приподнялась на стреле над своим ложем.

Мне с перепугу показалось, что торпеда сейчас выскользнет из своего металлического пояса и грохнет о деревянный настил причала.

- Стоп! Вниз! - скомандовал я своим непрофессиональным языком неопытного грузчика.

Крановщик понял мои самостийные команды и уложил торпеду на прежнее место.

- Растяжки на торпеду! - вовремя вспомнил я о приготовленных веревках, лежащих у аппарата.


Заря - я - я - жай!

Торпедисты надели удавки стропов на носовую часть и хвостовое оперение торпеды и застыли в ожидании моих дальнейших команд, которых я знать не знал.

Подбежал Шестаков и начал учить меня первичным навыкам погрузочных работ и командам, подаваемым крановщику. Он сам передвинул бугель чуть ближе к головной части корпуса и показал крановщику поднятый вверх большой палец.

Торпеда на ровном киле начала медленно подниматься над причалом.

- Как только торпеда оторвалась от телеги, то с этого момента она твоя.

И командовать погрузкой на корабль уже должен только ты, и никто другой не имеет права вмешиваться в твое руководство, - навек запомнил я слова Шестакова.

Развернув большой палец руки в сторону корабля, я показал крановщику маневр движения стрелы, и она послушно направилась в сторону корабля. Мои торпедисты удерживали за оттяжки торпеду от колебаний и развернули ее вдоль корабля. Все тем же пальцем я показал крановщику вниз, и он осторожно опустил мое сокровище на торпедный стеллаж у аппарата.

Только после загрузки в аппарат этой расписной, как акварель, огромной игрушки я немного успокоился.

А Денисюк все мельтешил вокруг меня и продолжал вещать свои страшилки из своего горького опыта аварийных стрельб и настоятельно требовал до предела упростить стрельбу:

- Дугинец, я тебе приказываю! Никакой инициативы не проявлять. Никаких установок на торпеде не изменять! Наводку при стрельбе осуществлять только кораблем. Шпиндели с торпедой не сочленять. Не дай бог, не поднимутся при выстреле и всю торпеду разворотят. При стрельбе поставь Якуничева у аппарата и пусть держится за рукоятку аварийного залпа и, если торпеда не выйдет, пусть рвет вручную, - совсем задолбал меня мой начальник сплошными упрощениями, ограничениями и 'низя'.

- Так нас же в училище учили, что наводка кораблем это...

- Забудь, чему тебя учили в училище!!! - не дал мне даже договорить Денисюк. - Слушай меня! Утопишь торпеду - вся твоя карьера замрет на одном месте, и будешь в вечных лейтенантах бычком служить.

После такого красноречивого инструктажа у меня тоже невольно зародились сомнения в своих познаниях, которым меня учили на кафедре ПЛО, а где-то в глубине души поселилась неуверенность в своей служебной карьере.

Мы вышли в море для выполнения боевых упражнений; проверочно- организационной стрельбы торпедой (упражнение ПТ-1), реактивной глубинной бомбой (упражнение ГБ-1) и выполнения артиллерийской стрельбы АС-9 по имитатору.

На этот выход с нами в море пошел начальник штаба дивизиона Любимов Леонид Иванович.

А перед самым отходом от стенки, когда уже начали убирать трап, около него затормозил военный УАЗик. Из машины появился небольшой ростом, но весьма крепкого телосложения капитан 1 ранга, и он вместе с Любимовым проследовал к нам на борт.

Капитан 1 ранга Ищенко был командиром бригады подводных лодок. Его улыбчивое и округлое молодое лицо было примечательно красивыми черными бровями вразлет, из-под которых светились темные умные глаза. Этот товарищ, проходя мимо меня, стоящего у трапа, запросто протянул мне руку и поздоровался, словно со своим лучшим другом. В глаза бросилась его молодость и скрываемый под суровостью лица какой-то веселый оптимизм своего превосходства. Таких молодых капразов я еще пока не встречал. У нас капразов во всей военно-морской базе всего человек десять, да два адмирала. Поэтому здороваться за руку с такими чинами приходилось не каждый день.

Одухотворенный капразовским рукопожатием, я вытянулся во фрунт и рявкнул, как и положено, по уставу:

- Здравия желаю товарищ капитан 1 ранга!

- Молодой, не напрягайся! Меня зовут Николай Максимович, - приглушенно, но достаточно ясно для меня, произнес Ищенко и прошел мимо в двери надстройки.

В наши стрельбовые дела на корабле он не лез, у него были свои задачи по руководству торпедными стрельбами, которые должны были выполнять по нам подводные лодки в этом же полигоне.

Но, несмотря на наличие на борту этого целого капитана 1 ранга, мне для полного счастья хватало одного Любимова. Суровый с виду начальник штаба, хоть и был в звании капитана 3 ранга, но для меня 'адмиральский эффект' одного только его присутствия, очевидно, работал по полной схеме. Адмиральский эффект - это когда присутствие на корабле рядом с тобой начальника с большими погонами, пусть он даже ничего не говорит и не делает, а только присутствует, настолько давит на психику подчиненного, что он обязательно допустит какой-нибудь ляп в выполнении своих обязанностей.


Дизельная подводная лодка проекта 613

Любимов был опытный офицер, он нутром чувствовал мою боязнь в наших отношениях с ним, особенно после того случая с обручальным кольцом, на том моем злополучном дежурстве по дивизиону.

Леонид Иванович прямо на ходовом мостике пытал меня по установкам на торпеде и мерам безопасности при стрельбе, при этом смотрел на меня своим спокойным сероглазым взором, а мне казалось, что это взгляд питона, готового сейчас проглотить меня как маленького барашка.

Когда он понял, что у меня с подготовкой к стрельбе все в порядке, а инструктаж, проведенный Денисюком, полностью мной усвоен, то отстал от меня и просто стоял на мостике, и наблюдал всю нашу мышиную корабельную возню.

Сама стрельба у меня никаких особых трудностей не вызывала. Вся сложность упражнений заключалась в том, чтобы организовать, проинструктировать и проверить группы записи и контролеров, которые находились на боевых постах при выполнении стрельб и фиксировали по секундомеру на специальных бланках все команды и действия личного состава.

Эти самые записи использовались командиром БЧ при составлении отчетов по выполненным стрельбам и представляли собой полный хронометраж событий.

Уже в полигоне к нашему борту на голосовую связь подошла подводная лодка 613-го проекта. Сначала Ищенко, а потом Любимов инструктировали командира лодки в очередности выполнения упражнений, где и когда будет стрельба.

На мостике лодки стояли офицеры-подводники, одетые в зимние шапки и кожаные полушубки, на ногах у одного из них я заметил обыкновенные зимние валенки. Температура воздуха была +10°, а они выглядели настоящими полярниками.

- Чего это они так вырядились? - невольно вырвалось у меня удивление.

- Там, на глубине вода 4° и зимой и летом. Поэтому они надевают на себя теплую одежду, чтобы под водой не включают обогреватели, берегут аккумуляторы, - пояснил мне Кличугин.

- Товарищ командир, а сколько примерно лет Ищенко? Уж больно молодо он выглядит для командира бригады, - поинтересовался я у командира.

- Около сорока. У подводников сроки званий и выслуга идут по другим исчислениям. У них там все в полтора раза быстрее, чем у нас.

Лодка на наших глазах дала ход и медленно стала погружаться.

- Акустики, лодка погрузилась по пеленгу 320 на дистанции 3 кабельтова. Сопровождайте ее и тренируйтесь по реальной цели, - направил на цель своих акустиков Самойлов.

- Дугинец, гранату за борт! - дал мне команду Любимов уже перед самой стрельбой.

- У меня нет здесь гранат, - недоумевая, зачем она потребовалась, возразил я Любимову. - Они в арсенале.

- Кличугин, объясни молодому человеку, зачем нужны гранаты при работе с лодкой в полигоне, - уже через командира давил на меня НШ.

- Дугинец, срочно четыре РГ-42 на мостик, - озадачил меня командир. - Когда работаем с лодкой, на мостике должны быть всегда гранаты для связи с лодкой. Одна граната - находиться на глубине безопасной от таранного удара. Три гранаты с интервалом в одну минуту - всплыть в надводное положение, - пояснил мне Кличугин эту подводную азбуку Морзе.

- Максименюк, срочно 4 гранаты РГ-42 на мостик, - передал я команду своему артэлектрику в пост.

- А взрыватели у вас в каюте! - обратился я к Кличугину.

- На ключи, - протянул он мне связку с ключами. - Сам знаешь, где они лежат.

Я вкрутил взрыватели во все гранаты, которые мне принес непонятно чему улыбающийся Максименюк и доложил командиру.

- Гранату за борт! - коротко повторил Кличугин команду.

Я рванул кольцо у гранаты и швырнул ее с мостика в воду. Через несколько секунд по подводной части корпуса корабля прозвучал удар и гулом прошелся по всему кораблю, словно огромной подводной кувалдой кто-то врезал по металлу корпусу.

- ГКП - акустики! - возбужденный голос Чеклецова из рубки акустиков прорезал тишину на мостике. - Взрыв по правому борту! У нас так аппаратура выйдет из строя. Вы хоть предупреждайте.

- Чеклецов. Прекрати панику, - урезонил Самойлов по 'Каштану' своего мичмана. - Ты мне контакт с лодкой не теряй, сейчас стрелять будем.

- Атака подводной лодки торпедой и глубинными бомбами! Торпедный аппарат №1 к стрельбе приготовить, РБУ №2 11-ый ствол практической бомбой зарядить, - командовал я своим минерам и торпедистам.

Через стекло иллюминатора я проследил, как мелькнуло белое тело бомбы, исчезающее в направляющей установки. На всякий случай убедился, что это не боевая бомба.


Реактивная глубинная бомба РГБ-60 с взрывателем УДВ-60

Акустики стали выдавать данные по лодке и мои электрики ПЛО в центральном посту определили элементы движения цели:

- Курс цели 120°, скорость цели 4 узла, - доложил Омельчук.

- ЭДЦ утверждаю. Лежу на боевом курсе, - словно подтолкнул меня к дальнейшим действиям командир.

- ПУС автомат. Начать наводку. Личному составу в укрытие, - уже я продолжил свои действия.

Броняшки на иллюминаторах с грохотом перекрыли обзор внешнего мира, и я, находясь на ГКП, не мог видеть свою установку.

РБУ находилась в двух метрах от меня, и по гулу ее вращения и по индикатору своего командирского прибора, я понял, что она развернулась на левый борт в сектор стрельбы.

Командирский прибор 101 устроен так, что на его шкале видно вращение РБУ только по горизонту, а отработку вертикального угла наведения проконтролировать невозможно - нет такого индикатора. Мне бы выскочить на крыло мостика и сверху посмотреть на ее положение после наводки, но опыт этот был первый в моей минерской практике, а его-то как раз и не хватало.

- Наводка выполнена, - доложил мне Мешкаускас из поста наводки.

- Торпедный аппарат №1... Товсь!

- Залп! - скомандовал командир.

Я включил ключом замыкатель цепи стрельбы на своем приборе управляющего огнем и со всей силы для надежности контакта нажал кнопку 'Залп' в красной окантовке.

Корабль слегка вздрогнул, прощаясь с полтонной веса торпеды, вылетевшей из трубы, и наступила гробовая тишина.

- Товарищ командир прошу подвернуть на курс 300 для стрельбы из РБУ. Корабль отвернул влево и лег на боевой курс.

- РБУ №2, товсь!

- Залп!

За переборкой рявкнул раскат грома, а корабль встряхнула отдача вылетевшей бомбы.

- Стоп машины! Акустики прослушивать винты торпеды!

Бегом по трапу, я выскочил на левое крыло мостика, чтобы увидеть бомбу, пока она еще летит. Уж очень хотелось посмотреть на первую бомбу, отправленную в полет своею собственной рукой, раз уж торпеду увидеть не удалось.

Но горизонт был чист, и никаких летающих предметов по левому борту не наблюдалось.

- Вы, на какую дистанцию стреляли? - прозвучал рядом не предвещающий ничего хорошего недовольный голос Любимова.

- 15 кабельтовых...

- А твоя бомба упала, совсем как бревно, в 50 метрах от левого борта. Куда же ты палил, если у тебя РБУ по вертикали как стояла на нуле, так и стоит до сих пор, - начал свой разнос Любимов.

- А как она могла так близко упасть? Двигатель не сработал? - удивленно нес я несусветную ахинею и непонятно кому задал вопрос.

- Двигатель-то сработал, а возвышение у стволов посмотри..., - все-таки ответил на мой вопрос НШ.

Только теперь я обратил внимание, что стволы установки стояли в точности параллельно горизонту, и никакого угла возвышения у них не было.


Бомба, сойдя с направляющей, расположенной параллельно воде, под силой своего веса описала плавную кривую и на скорости 310 м/сек врезалась в воду с еще работающими двигателями. Никакой баллистической траектории не получилось вопреки всем моим желаниям.

- Да... Не удалось мне прогнуться перед этим удавом. Опять мои классные специалисты подставили меня, - пронеслась моя единственная возможная версия на данный момент. - Неужели забыли включить следящую систему 'Дистанции' на приборе 1РБ?

Я тут же по горячим следам неудачной атаки влетел в свой центральный пост и сразу заметил опущенный вниз рычажок переключателя 'Дистанция' на передней панели прибора. Рядом стоял Омельчук и виновато хлопал своими красивыми глазами.

- Мать вашу... Как же вы мне доложили об определении курса и скорости, когда у вас дистанция в систему не вводилась?

- Гедзюн! Омельчук! Вы тут все классные специалисты, а таких элементарных понятий даже не имеете.

- Позорище! Обложали меня перед Любимовым... Да и комбриг-подводник, наверное, насмотрелся на наше противолодочное убожество. Бомбы не летают..., - откровенно возмущался я по поводу своей первой неудачи на поприще управляющего огнем.

На ходовом мостике доклад об ошибке подчиненных был моментально обращен в мою сторону, что мне показалось не совсем справедливо:

- Твои бойцы виноваты - твоя и вина! Владимир Викторович! Мотай на ус и тренируй их, чтобы они в полнейшей темноте теперь знали, как включить привод следящей системы.

- Сигнальщики, смотреть торпеду прямо по курсу!

То из-за чего больше всего переживали (не потерять торпеду) обошлось как нельзя лучше.

При подходе к предполагаемой точке ее всплытия, наш Иргенсон сразу заметил плавающую торпеду, и мы подошли к ней на 20 метров, обозначая собой место для торпедолова.

Я всегда думал, что торпеда будет плавать на поверхности в горизонтальном положении, наподобие бревна. Но когда подошли ближе, я со страхом смотрел с высоты ходового мостика, как на волне почти вертикально торчал совсем небольшой красный фрагмент носовой части торпеды.

Он в такт колебаниям воды то погружался под воду, то снова появлялся на поверхности, и при этом сверкал огонь светового прибора, было слышно тарахтение 'стукача'.

У меня создавалось впечатление, что она сейчас нырнет под воду и больше не появится наверху, уж больно тяжело она всплывала из воды после каждого своего нырка.

- Что-то низковато в воде сидит торпеда, - словно подтверждая мои опасения, сказал Любимов. - Самойлов, срочно подзывай торпедолов. ТЛ-956 на полном ходу подлетел к торпеде и, лихо развернувшись, наехал на нее своей кормой. Два матроса, стоящие на корме, накинули удавку на головную часть и странными рогатинами, похожими на деревенские ухваты для русской печи, подвели торпеду к кормовому клюзу.

ТЛ дал малый ход и, положив торпеду на поверхность воды, втянул ее своей лебедкой в отверстие клюза. Торпеда въехала по желобу на палубу и застыла на стеллаже.

- Четко работают ваши бойцы на торпедолове, - похвалил Ищенко работу командира ТЛа.

- Сигнальщики, сейчас смотрите по левому борту ракетки прибора следности торпеды. По нам должны стрелять две торпеды, - предупредил нас Ищенко о приближающейся атаке по нашему кораблю.

Действительно минут через 10 из-под воды вдруг появилась светящаяся сигнальная ракета, которая взлетела на высоту 15 метров. Вслед за ней через каждые 10-15 секунд стали выскакивать светящиеся огни, еще и еще. Эти светящиеся точки постепенно приблизились к нашему кораблю и два последних огня взлетели прямо из-под нашего борта корабля.

- Кличугин, потопили вас мои подводники! - довольный световым эффектом успешной атаки и попаданием в корабль весело сообщил нам последнюю новость комбриг.

Уже легли на курс в базу, когда командир начал выполнение стрельбы АС-9.

'Воздушная цель по пеленгу 300, дистанция 15 км! Атаковать цель!' - дал командир свою вводную.

Управлять огнем противолодочным оружием я должен с ГКП, а уже управлять огнем артустановки - из поста РЛС, где находилась система 'Барс', за которой я сидел как обычный оператор индикатора кругового обзора. Пробежка к пушке, где произвел гидроперезарядку и дослал снаряды на линию досылки.

Вот и бегай с одного поста на другой. Здесь пострелял, там пострелял.


Артиллерийская установка АК-725 калибра 57-мм

'Пеленг 300, дистанция 15 км. Принять целеуказание!' - сам себе уже в посту командовал я и устанавливал залет на приборе-имитаторе №7.

Скорость поставил 700 км/час, чтобы цель не слишком быстро налетела на меня.

Со старшим матросом Ворониным мы взяли цель каждый на своем индикаторе, и я стал сопровождать светящуюся отметку 'агрессора' на индикаторе кругового обзора, вращая ручки курсового угла и дистанции, а Воронин на панорамнике по углу места.

- Цель вижу, цель сопровождаю, - доложил я командиру.

Когда на панели вспыхнула лампочка 'ПУС готов' - это означало, что цель находиться в зоне обстрела и система решила задачу встречи снарядов с ней, я доложил на ГКП:

- Готов к открытию огня...

- Огонь! - дал добро на стрельбу командир.

Я с пристрастием нажал ногой на педаль 34 и сквозь железо палубы и переборок услышал как заливистым гавканьем огромной кавказкой овчарки заработали стволы.

Скорострельность пушки 200 выстрелов в минуту и за мгновение мои 24 снаряда выскочили через дула орудий.

Уж больно быстро, как мне показалось, кончился порох. Я на всякий случай еще раз понажимал на педаль, но орудие молчало.

- Осмотреть каналы стволов! - руководил с мостика Кличугин.

Я влез в пушку через боковую дверь и с удивлением обнаружил на приемнике каждого ствола по два недостреляных снаряда. По десять снарядов на ствол вышли, а эти по какой-то причине не захотели покидать свою ленту.

Заглянув в казенник каждого ствола, я увидел через них небо в круглом отверстии. Каналы чисты.

- Каналы стволов чисты. Но на каждый ствол не вышли по два снаряда. Причину сказать не могу. На пушке все нормально. Клин внизу, каретка в заднем положении, а почему снаряды не выдавились снижателями из ленты на линию досылки, сказать не могу, - доложил я результаты Любимову и командиру.

- Все! Дробь! На сегодня хватит воевать, - вынес свое постановление Любимов. - Командир, давай курс в базу. - Ну молодой, накуролесил ты сегодня. Бомба не летает, снаряды экономишь. Разбирайся со своей техникой и личным составом. Тренируй бойцов до потери пульса, но общая оценка стрельб положительная, - подвел итог начальник штаба.

Волнения молодого минера остались позади, и теперь мне стало понятно, что не такой уж и страшный этот Любимов, которого я боялся до самого настоящего 'адмиральского эффекта'.

Главное - пора собирать свой чемодан и рвать с корабля в Ленинград, к жене в свой первый лейтенантский отпуск.

***

Сколько раз предупреждал Алиева, чтобы он одной рукой держал переднюю крышку аппарата, а второй откручивал болты крепления. Так нет же, он всегда небрежно вращал барашки болтов одной рукой.

Во время проворачивания оружия я стоял в двух мерах от своего нерадивого спеца и со срытой злостью думал:

'Ну, как ему еще объяснять турке нерусской! Все равно по-своему все делает. Вот баран!'

Кольцо крышки торпедного аппарата было сделано из толстой дюрали, а его внутреннее отверстие было обтянуто мембраной из прорезиненной ткани, весила она без малого 5 килограммов. Передний срез трубы аппарата находился как раз у самого края борта почти над водой, и поэтому одно неосторожное движение и за борт полетела крышка с аппарата №1. 'Вот придурок, теперь крышку мне утопил', - только и успело пронестись в возбужденном сознании.

Вслед за упавшей крышкой за борт 'солдатиком' рухнул и сам Алиев. Я никак не ожидал подобной реакции и этакой прыти от своего недотепы и быстро подбежал к борту.

На спокойной поверхности воды расходились круги, и плавал еще не намокший берет торпедиста, и больше никаких плавающих предметов не просматривалось.

'Этого еще не хватало. Хрен с ней крышкой, еще и матрос утонет', - вслух обсуждал я сложившуюся ситуацию.

Время тянулось удивительно медленно, я стоял на краю борта и смотрел в воду в ожидании появления 'солдатика', но он почему-то не появлялся. Меня уже начал бить мелкий мандраж, я задергался, снял с себя китель и ботинки, и был готов в этот момент прыгнуть за борт на поиски пропавшего в глубине матроса. А вдруг он и плавать-то не умеет.

Но сквозь мутноватую воду я увидел приближающуюся к поверхности и темнеющую из-под воды голову торпедиста.

На поверхности из воды сначала медленно появилось не лицо, а высунулись вытянутые трубочкой губы, которые сделали глубокий выдох-вдох, и только потом тяжело выплыла голова и судорожно бьющие по воде руки.

-Бросай ее к е... матери! Утонешь, придурок! - заорал я так, что, наверное, было слышно на другой стороне Зимней гавани.

Я размотал пеньковый конец от шлюпки, стоящей рядом, и бросил Алиеву спасительную зацепку. Барахтаясь по-собачьи руками, он ухватился за трос двумя руками и замер в подвешенном состоянии.

С мостика соскочили два матроса, и мы с ними медленно стали вытаскивать на палубу висевшего на конце ныряльщика.

Только сейчас, когда тело Алиева показалось над водой, и с него стекали потоки воды, я разглядел зажатую у него между ног злополучную крышку от аппарата.

Как мокрый мешок мы перевалили Алиева через борт, и я с трудом выдернул намертво зажатую ногами крышку. Он еще инстинктивно сжимал ноги, боясь потерять свою драгоценную подводную находку.

Якуничев отпорником подцепил и достал плавающий на поверхности берет водолаза, отжав его от воды, напялил на мокрую голову своего подчиненного.

Как Алиев умудрился догнать тонущую крышку или отыскать ее на дне в этой холодной апрельской воде, да еще при видимости, которая была меньше метра, мне было непонятно.

Смуглое и по-восточному красивое лицо героя светилось гордостью чисто мужского поступка, а ровные белые зубы выстукивали мелкую дробь.

- За мной! - повел я дрожащего матроса в каюту.

Здесь я достал свой неприкосновенный запас из сейфа и налил 50 грамм для сугреву, но Алиев отказывался от профилактики простуды.

- Пей, тебе говорят, а то простудишься от такого купания. Это не водка, это лекарство, - настоял я на приеме флотского лекарства от всех болезней. Я с тоской и жалостью в глазах смотрел на мокрого до нитки Алиева, а в голове проносились мысли о том, что кончился мой отпуск, где не было ни Алиева, ни Сафаралиева и даже Побережного. А вот снова начались флотские будни все с теми же персонажами на сцене и нужно снова заниматься ими и продолжать корабельную жизнь.

А из полученного недавно письма от своего лучшего друга Лехи Куншина я узнал о его лейтенантской жизни.

Леха - мой самый близкий друг, мой кореш так рвался на Дальний Восток, он так хотел служить на подводных лодках неведомой Тихоокеанской эскадры, которую ему обещали при выпуске.

Но вместо эскадры подводных лодок, друг оказался на далеком острове Русский в такой же бригаде ОВРа и на таком же корабле проекта 204. И даже на эту должность он попал после длительных пререканий и борьбы с кадровой мафией.

Леха несколько месяцев с упорством писал челобитные прошения во все возможные инстанции флотской бюрократии, пытаясь восстановить справедливость, но безрезультатно. Вся эта бессмысленная борьба строптивого лейтенанта и потенциального подводника с каменой стеной кадровых беспредельщиков так и закончилась должностью 'бычка' на МПК.

Сломали гады моего Леху, и он затих в своих мечтах о подводном флоте на должности, с которой я смирился с первых дней начала моей службы. На таких же правах бесправного лейтенанта на МПК на Русском парился и наш уральский медведь Коля Чернавских, он же большой знаток и любитель первача и 'конотоповых капель'.

На утреннем проворачивании оружия меня вновь озадачил мой торпедист:

- Товарищ лейтенант, в торпедном аппарате №2 у задней крышки обнаружил непонятную жидкость. На воду не похоже.

Я весьма удивленный таким докладом подошел к аппарату и у его кормового среза действительно увидел небольшую лужицу прозрачной жидкости, скопившуюся в углублении.

- Неужели щелочь! Якуничев, быстро принеси фенолфталеин или лакмусовую бумажку, - дал я ему указание.

- А что такое фенолфталеин? У нас такого никогда не было, а лакмусовой бумаги у нас тоже давно нет, - сразу же последовал ответ находчивого торпедиста.

- Ищи на соседних кораблях, ищи, где хочешь. Фенолфталеин это как раз индикатор на щелочь! Ты что в школе химию не изучал? - отправил я на поиски торпедиста.

А сам тем временем стал нюхать эту жидкость, но особым запахом от воды она не отличалась. Так, какой-то специфический технический запашок. Пока этого не видел мой торпедист, я рискнул и обмакнул указательный палец в этот отстой. Маслянистая на ощупь... На всякий случай я тут же вытер палец ветошью и больше его туда не совал.

- Нет ни у кого индикаторов на щелочь, - прибежал с радостной вестью Якуничев.

- Быстро вытаскивай торпеду на стеллажи, щелочь из торпеды вытекает, - не стал больше раздумывать я.

Лежа во всей своей красе на стеллаже торпеда внешне ничем не отличалась от других. Я на четвереньках заглянул под ее брюхо и обнаружил две аккуратные круглые дырочки в районе аккумуляторного отделения, из которых по каплям появлялась эта самая водичка.

Создавалось впечатление, что эти дырочки просверлены сверлом - уж очень у них были правильные очертания и ровные края.

Как и положено, я доложил о происшествии Денисюку.

Тот прибежал на корабль и, не веря моим словам, убедился собственными глазами в наличии дырок в корпусе торпеды.

- Это же настоящая диверсия! Кто просверлил такие ровные дырки? Якуничев, ты, что ли просверлил корпус дрелью?- возмущенно смотрел Денисюк на специалиста.

- Ну и шутки у вас, товарищ старший лейтенант, - откровенно обиделся на Денисюка стеснительный специалист 2 класса.

Серега заржал, увидев неподдельную обиду на лице торпедиста, и только после этого побежал звонить на базу оружия.

Ровно через час на причал прикатил автокран и огромный КРАЗ-торпедовоз. В кабине торпедовоза сидел мичман и старшина 2 статьи, который занимался приготовлением торпед в цехе базы оружия.

Он с деловым видом расспросил меня, как и когда была обнаружена течь щелочи, и констатировал по внешним признакам, что это действительно щелочь проела корпус торпеды и вытекла в трубу аппарата.

Торпеду быстро и без суеты на глазах у комдива и Любимова загрузили на КРАЗ и кавалькада убыла с причала.

-Ну, фанагорийцы! - поливал нас с Денисюком Михневич. - Не дадите умереть своей смертью. А вдруг бы рванула торпеда!? Дугинец, а как ты без индикаторов определил, что это щелочь?

- Товарищ комдив, да что с ней будет! - успокаивал Денисюк.

- По первичным признакам - наличие специфического запаха и маслянистость жидкости, - выкрутился я.

Не буду же я говорить комдиву, что макал свой палец в эту агрессивную гадость, определяя ее свойства.

- Где наш Дед-Зиновьев? Немедленно выдать на все корабли минерам эти сраные лакмусовые бумажки, - отдал последнее распоряжение успокоившийся Батька.

Вечером позвонили с базы оружия и доложили Любимову, что авария произошла из-за технической неисправности аккумуляторной батареи. Очевидно, из-за постоянной вибрации корабля на ходу в ней отлетел резиновый патрубок от мешка с электролитом, и поэтому небольшая часть КОН вылилась в корпус торпеды.

Черти что - на корабле сплошные казусы. А тут еще Гедзюн выдал мне новый способ уничтожения излишков снарядов.

Забегая по трапу на корабль, я с удивлением обнаружил около пушки Гедзюна, который с перекошенным в бармалеевском азарте ртом, занес для удара по снаряду свою мощную ступню.

Снаряд лежал на палубе, опираясь своей осколочно-трассирующей головной частью о возвышенность комингса люка в артагрегатную. Рядом с Ромой стоял Максименюк и с хитрой ухмылкой посматривал на действия этого мощного потрошителя.

Удар. Головка снаряда слегка выгнулась вверх в отверстии патрона, но с первого раза не сдалась. Рома спокойно перевернул слегка изогнувшийся снаряд под мощным мичманским каблуком и врезал по выгибу второй раз.

- Гедзюн! Ты что творишь? - откровенно испуганным голосом закричал я Роме.

В этот момент Рома уже успел обрушить свой сокрушающий каблук по месту сочленения снаряда и гильзы. Головка патрона выгнулась в противоположную сторону с еще большим углом изгиба.

- Товарищ командир, да ничего с ним не будет, - спокойно, словно ничего опасного не происходит, уверовал меня мичман.

- Ты, что старче, совсем сдурел! Прекрати сейчас же! Это тебе не патрон от АКМ - рванет и разорвет тебя на хер, - заорал я, совсем сорвавшись с каких-либо приличий.

Рома, еще не слышавший таких нот в моем голосе, замер со снарядом в своих крепких руках изувера. Максименюк хитренько захихикал и замер, глядя на меня.

- Тащ лейтенант, та мы вже третий снаряд раскурочиваем и ничего..., - подтверждал он безопасность проводимой работы.

А Рома в довершение слов Максименюка своей огромной кистью правой ручищи пошатал снаряд из стороны в сторону, как будто бы это была пробка в бутылке шампанского, и вытащил его из гильзы.

- Во! И все дела, - произнес Гедзюн и выбросил головку снаряда за борт. Потом он наклонил гильзу образовавшимся отверстием за борт и из нее в воду с шумом посыпался град маленьких рыжих цилиндриков артиллерийского пороха. После проведенных манипуляций он бесцеремонно ковырнул внутри гильзы деревянной рукояткой швабры и вытряхнул из нее белый марлевый кружочек порохового воспламенителя.

- О це дило! - ожил Максименюк и, подхватив его, протянул мне. Тут уже и мне стало интересно. Я поджег край марли и бросил на палубу. Столб огня вспыхнувшего пороха взметнулся на полметра над железом палубы и вверх взлетело белое облачко дыма.

- Хорошая имитация взрыва на корабле во время учений, - подвел я итог и отобрал у Гедзюна все уже прикарманенные воспламенители.

- Гедзюн, еще раз увижу, как ты разоружаешь снаряды - я тебя упеку, ей богу. Уж лучше в море за борт их выбросить, чем рядом с арт. бункером так рисковать, - предупредил я на всякий случай своего отчаянного старшину команды.

- Так ведь гильзы же все равно нужно сдавать на склад, - заметил мой хозяйственный старшина команды.

- Дугинец! Зайди в каюту! - услышал я утром встревоженный крик командира через переборку.

- Что случилось? - влетел я в соседнюю дверь командирской каюты. Кличугин был какой-то возбужденный и явно чем-то напуганный.

- Крыса-гадина у меня завелась в каюте! - бегая с палкой в руках вокруг стола по своей каюте, сообщил мне шеф. - Я их терпеть не могу, а тут вчера спал, а она по мне ночью забегала. - Меня утром вызвал рассыльный в рубку дежурного по дивизиону. Я вскочил и, не заправляя кровать, оделся и убежал. Вернулся, открываю дверь в каюту, а на моей подушке лежит огромная крыса и спит, даже на меня внимания не обращает. Пригрелась, зараза, на моей теплой подушке. Схватил я вот эту палку и как врезал по ней, да, видимо, промахнулся. Эта скотина спрыгнула с подушки и под одеяло шмыганула. Я давай дубасить по одеялу, а та там шарахается и никак не попасть в нее. Потом выскочила и юркнула в дырку под раковиной умывальника. Я в эту дырку проволокой пошуровал, но без толку. Чего делать? Она теперь мне житья не даст, будет тут хозяйничать.

Командир воткнул большую швейную иглу в торец своей дубинки и вставил этот игольчатый конец в дыру под умывальником.

- Будет пытаться выбраться и воткнет себе иглу, - предвкушал события, успокоившийся Кличугин.

- А если она там сдохнет, то вонь будет стоять в каюте несусветная. Может быть Максименюка моего попросить. Он у нас тут крупный спец по отлову этих тварей. Он ставит петли из лески на кабельных трассах, и уже несколько крыс поймал в своем кубрике, - предложил я свой выход из крысиной ситуации.

- Ладно, пока посмотрим, что она теперь будет делать, - сказал командир, сдирая простыни и наволочку со своей постели. - Владимир Викторович, скажи Довганю, чтобы заменил мне простыни на чистые.

- Накладные на сдачу боезапаса оформили? - напомнил мне шеф о скорой постановке в ремонт.

- Все готово!

- Есть способ один, как избавиться от крыс. Отловить одну матерую крысу, один контакт источника питания подсоединить за хвост, а вторым периодически касаться ее мокрого носа. Этот крысиный визг записать на магнитофон, а потом запись прокрутить через усилитель корабельной трансляции. Остальные крысы услышат этот визг и понесутся с корабля на берег целой толпой, - поведал Кличугин зверский способ избавления от грызунов.

- Что уже кто-нибудь применял такой способ? - сомневаясь в его эффективности, спросил я у теоретика крысиных укрощений.

- Советуют тут мои друзья, но я что-то тоже сомневаюсь в успехе. Второй способ - затопить бомбовый погреб. Крысы чувствуют, когда корабль тонет, и убегают с тонущего корабля. В завод встанем, будет время, нужно будет вплотную заняться дератизацией. Всех бойцов привлечь к этой операции и объявить за каждые 10 крыс сутки отпуска, - начал планировать командир на будущее.

Утром я снова услышал крик командира в свой адрес:

- Дугинец, скорее ко мне!

Влетев в каюту, я увидел довольное лицо своего шефа. На полу, около дырки под умывальником, внутри полиэтиленового пакета свернувшись калачиком, лежала злополучная крыса.

- Вот она, моя крыса! Попалась, гадина! - триумфально воскликнул Кличугин, держа в руках пакет, в котором удивительно спокойно, словно полусонная от недостатка кислорода, двигалась матерая Шушара.

- Я вчера вечером вытащил свою пробку с иголкой из дыры. Вся палка вокруг иголки была обгрызена, а эта зверюга даже не укололась об иглу. Я вставил в дырку свернутую в трубочку медную фольгу, к которой привязал пакет. Крыса по трубке зашла в пакет, но поскольку он прозрачный, она уже не сообразила разорвать его своими когтями и улеглась внутри, - в подробностях изложил мне командир ход выполнения своего коварного способа отлова корабельного хищника.

- Казнить, не отходя от места преступления! - утопили мы крысу в этом же пакете.

***

Адмирал флота Советского Союза Горшков Сергей Георгиевич был уже в годах. В свои 62 года он уже 16 лет бессменно нес бремя руководства в должности Главнокомандующего ВМФ и заместителя Министра обороны СССР.

При этом Главкоме военно-морской флот набрал свое могущество и вышел на океанский простор, у государства появилась своя морская доктрина. Уже пожилой и седой как лунь, адмирал был довольно бодрый и энергичный для таких лет. Горшков очень любил посещать уютный городок, где он обычно баллотировался в депутаты Верховного Совета по Лиепайскому избирательному округу.

Лиепая своими голосами никогда не подводила этого флотского депутата и единогласно избирала его еще на один срок почетным народным избранником.

Здесь его встречали не только как дважды Героя Советского Союза, но и как нужного для местных властей человека, представляющего в Верховном Совете их интересы.


Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал Флота Советского Союза Горшков Сергей Георгиевич в Лиепае

У Главкома здесь было свое доверенное лицо - молодая и красивая женщина, которая была Председателем профкома на трикотажном комбинате 'Лаума', запущенном в производство в этом году с великой помпой, как одна из комсомольких ударных строек.

В самом конце апреля и на весь месяц май Главком спланировал на Балтике крупномасштабные учения под названием 'Балтика-72' и сам контролировал ход их выполнения. С этой целью он и прибыл в нашу базу.

Вся бригада несколько дней подряд авралила и готовила свой внешний вид по случаю неожиданного приезда столь высокого начальника.

На кораблях усердно замазывали краской всю ржавчину, а на причалах толпы матросов собирали мусор, смазывали железнодорожные рельсы отработкой масла и белили панели стенок и бетонных бордюров. Траву зеленой краской никто не красил, но усиленные хозяйственные работы охватили всю акваторию гаваней на воде и земле.

К дежурной рубке нашего дивизиона пыхтящий тепловозик подкатил по рельсам зеленый главкомовский штабной походный вагон и поставил его на временную стоянку.

Здесь же у рубки для придания торжественности встречи Горшкова по периметру бетонки выставили шеренги матросов из РТШ (радиотехническая школа, так назывался учебный отряд). Молоденькие матросы в парадной форме и с автоматами на плече застыли в этом почетном оцеплении и томительном ожидании незнакомого, но важного руководителя всеми флотами.

Мне же выпала небывалая честь быть дежурным по дивизиону и находиться в немедленной готовности вместе с комдивом встречать самого Главкома. Куда уж почетней - застыть рядом с Михневичем и выслушать его рапорт при встрече самого настоящего Главнокомандующего ВМФ.

- Едут! Едут! - заорал я во все свое дежурное горло, завидев из окна две черные 'Волги' во главе вереницы машин, явно направляющиеся по причалу в нашу сторону.

Из дверей секретной части на улицу с грохотом об пол обувкой 45-го размера пронеслась массивная фигура Михневича, которая прямо на ходу водружая свою фуражку на нужное место на голове, сама себе произносила будущие слова рапорта и, тренируясь, прикладывала руку к околышу. За ним Любимов в тех же предвстречных судорогах, а уже следом была моя очередь.

Мы выстроились в треугольник, главной из вершин которого был мощный корпус комдива, а мы с НШ стояли сзади, прячась за широкую спину надежного прикрытия, и изображали готовность ко всему, что могло сейчас произойти.

'Волги' тормознули у нашего треугольника и Михневич под собственную команду 'смирно' строевым шагом направился к вылезающим из машин представительным личностям в больших погонах.

Но Горшкова среди прибывших персон не оказалось, и Батька отрубил свой рапорт какому-то вице адмиралу.

Всего я насчитал шесть одних только адмиралов, не считая клерков пониже рангами.

Эта куча адмиралов из окружения Горшкова, как ошпаренная, забегала вокруг вагона и нашей рубки, выполняя неведомые нам мероприятия и поручения по обустройству своего руководителя.

Плотно сбитый вице-адмирал в шинели, но по фигуре скорее напоминающий мордатого мичмана с береговой базы, пролетел мимо меня и побежал сквозь строй оцепления в сторону кораблей.

'А-а-а! Сундучье! Забегали..., - само собой вырвалось у молодого матросика из шеренги стройного каре.

Он ведь 'молодой карась' в своей жизни еще ни разу не видел живого вице-адмирала.

Адмирал круто затормозил свой стремительный бег, услышав эту матросскую кляузу, и уставился на матроса, который по ошибке принял две адмиральские звезды на погоне за мичманское звание.

Застывший на месте адмирал что-то резко засоображал, но долг взывал бежать дальше, а не заниматься покрасневшим от смущения матросиком, ляпнувшим вслух свою нелепую ошибку.

Оказалось, что все эти бега были организованны с целью поиска двух железных бочек, которые нужно было срочно водрузить под фекальными стоками из вагонных сортиров.

Вторая цель забега заключалась в поисках на кораблях морковки, которая вдруг потребовалась главкомовскому повару для приготовления адмиральского обеда.

Откуда-то, словно из-под земли, для обеспечения питания Главкома в дивизионе возник самый главный по этим тыловым вопросам - начальник продовольственной службы подполковник Илья Эринбург.

Он то и задал мне свой вопрос, которого я никак не ожидал услышать от таких чинов, поскольку не задумывался об этих мелочах в столь ответственный момент встречи:

- Лейтенант, достань на корабле несколько хороших морковин. Я потом тебе все это компенсирую.

А будущий полковник продовольственной службы тем временем продолжал крутить свой тяжкий маховик самой нужной на флоте службы и давал ценные указания своим незримым подчиненным по телефону:

- Немедленно сыскать-розыскать этого хрeнового рыбака. Из-под земли его достать... Пусть срочно поймает щуку. Главком это дело очень уважает... Из рук в руки я передал ему пять больших морковок, которые отобрал из начинающих выпускать свою весеннюю махру корней в нашем корабельном овощном ларе.

Обрадованный удачей Эренбург кинулся в вагон и больше я его здесь не наблюдал.

Два матроса, сотрясая воздух над притихшей в ожидании гаванью, громом железа об бетон ребер жесткости на стенках сосудов, прикатили с береговой базы две бочки из под топлива.

Вице-адмирал, которого невзначай приняли за мичмана, проявляя всю смекалку и находчивость, руководил их установкой под вагон, но они, как назло, оказались неподходящими для этой цели по высоте.

Кожухарю срочно пришлось вызывать газорезчика, который под его чутким руководством укоротил эти ночные сосуды до нужной высоты и их успешно установили в нужные места под вагоном.


С дежурства вечером я сменился, так и не удостоившись ощущения на себе сурового главкомовского взгляда и его крепкого рукопожатия, но потратив в этом ожидании встречи немало нервов.

Вечером Кличугин срочно созвал всех офицеров в кают-компанию, и настоящим громом из его уст прозвучала потрясная новость:

'Послезавтра с нами в море выходит Главком!!! Он будет наблюдать с нашего корабля подрыв шнурового заряда, которым базовый тральщик будет пробивать проход в минном заграждении. Потом мы его пересадим на крейсер 'Свердлов' и на этом наша миссия будет окончена', - говорил Кличугин, при этом было ясно видно, что он и сам потрясен таким приближающимся событием.

У Побережного сразу отвисла нижняя челюсть, и он, глядя на меня, начал выдавать свои опасения по поводу нашей кают-компании, не совсем соответствующей приему такого высокого гостя:

- Товарищ командир, пусть Дугинец срочно получает на бербазе новую посуду, ножи, ложки и вилки. Он же у нас заведующий кают-компанией! У нас и флага Главкома ВМФ на корабле нет...

- Николай Николаевич, а при чем тут Дугинец? Вы помощник командира, вы и будете получать все имущество, - приятно было слышать от командира слова в свою защиту.

Тут же на корабле срочно организовали усиленную приборку, и весь экипаж вылизывал пыль и грязь во всех корабельных шхерах и помещениях.

Вот здесь впервые я столкнулся с понятием корабельного шмона.

Кличугин вытащил из-под своей койки кусок толстой проволоки, выгнутой в форме кочерги и устроил мне показательный шмон корабельных постов и помещений, на которые в повседневной жизни мало кто из офицеров обращал внимание.

Он демонстративно, с охотничьим азартом, словно сыскарь-профи, осматривал все корабельные шхеры и этим своим проволочным крюком шарил в щелях, недоступных для человеческой командирской руки.

Удивительно, но он выгребал оттуда, кроме окурков и всякого прочего человеческого мусора, заброшенного матросом в укромные места, недоступнные для взора своих начальников, и самые неожиданные сюрпризы.

Чего он только не понаходил в этих укромным матросских тайниках - от простых стопок писем любимых девушек до приготовленной к дембелю формы одежды.

Я только удивленно открывал рот и беспомощно вздыхал, когда командир извлекал из моих шкафов огромных приборов в центральном посту аккуратные укладки дембельской формы, приготовленной Омельчуком для недалекого выхода в украинский свет родственников, встречающих служивого старшину на вокзале.

А в моем посту наводки он вытащил своим примитивным искателем из- под маслобака гидропривода тетрадь с конспектами лекций неизвестного мне сексолога профессора Афанасьева по актуальным вопросам взаимоотношения полов (что-то вроде русской Камасутры).

Вдохновленный результатами своей столь плодотворной и наглядной поисковой деятельности Кличугин словно родному сыну передавал мне свою эстафету богатого опыта в этих вопросах, в коих я оказался совершенно неподготовленным, а вместе с ней и поисковый крюк.

С заступающей дежурно-вахтенной службой командир сам лично проводил инструктаж и тренировку по организации встречи у трапа Главнокомандующего ВМФ. И уже в сотый раз бойцы, стоящие на вытяжку рядом с ним по местам встречи согласно Корабельного устава, прослушивали команды, эхом оглашающие окрестности причалов:

'Смирно! Товарищ адмирал флота Советского Союза...'.

Ближе к полуночи к трапу подъехала машина береговой базы и нам на корабль начали сгружать ящики с дорогой фарфоровой посудой, деликатесными продуктами, среди которых был даже ящик с вином и коньяком, комплект новых сигнальных флагов, новые швартовые рукавицы. В кают-компании появились новейшие фужеры, стаканы, столовые приборы и красивые тарелки с эмблемой 'ВМС' и синими якорями. Мы с изумлением разглядывали новейшие шелковые флаги, которые нам были срочно выданы, дабы блеснуть ими перед высоким начальством. Я впервые подержал в своих руках флаг Главнокомандующего ВМФ СССР, на котором на белом полотнище с горизонтальной голубой полосой красовался могучий Герб СССР.

Все эти авральные мероприятия продолжались до глубокой ночи. Работа была проделана большая, но утром мы с облегчением узнали, что зря старались - Главком будет выходить в море на крейсере и наши услуги рассыльного катера уже никому не потребуются.

Подполковник Эренбург, даже, несмотря на подаренные ему 5 морковок с нашего корабля, моментально отреагировал на эту новость и как привез вчера все продовольствие и имущество, так сегодня все и вывез с корабля на своем грузовике.

Забрали все, но только по случайности в кают-компании остались несколько красивых тарелок, которые долго нам еще напоминали о несостоявшемся визите на корабль самого Горшкова.

На кораблях уже даже каждый матрос знал, что если в базу нагрянул Главком со своими клерками, то обязательно жди каких-нибудь встрясок и неожиданных потрясений нашей боевой готовности.

Так оно все и произошло - прогнозы старожилов оправдались полностью и поутру спозаранок вся военно-морская база зашевелилась, как потревоженный муравейник, переводя свои силы в боевую готовность 'Полная'.

Все ходовые корабли, начиная от наших МПК, тральщики, СКРы, и эсминцы, а потом и подводные лодки выскакивали один за другим через Средние ворота аванпорта и вслед за тральщиками, производящими контрольный поиск мин на фарватере, разбегались каждый в свою точку рассредоточения в якорной стоянке. Подводные лодки 14-ой эскадры заняли свои места в точках якорной стоянки, окруженные нашими 'ударными' силами для их обороны.

Причалы гаваней моментально опустели, словно подтверждая высокую боевую готовность плавающих единиц, а по городу, явно осиротевшему без привычных флотских пешеходов, уныло бродили на своих маршрутах патрули в напрасной надежде задержать какого-либо случайного нарушителя непривычного спокойствия.

На стенке причалов от всего нашего дивизиона остался только причальный щит с надписью 'Пирс 58. Ответственный Кличугин Ю.А.' и желтеющий своим горбатым корпусом 'Запорожец' Кожухаря, припаркованный на длительную стоянку напротив окон дежурной рубки, да зеленый главкомовский походный вагон. И невероятная тишина...

А от всего личного состава дивизиона в нашей штабной избушке остались только хилый отряд охраны порядка и обороны документации в составе строевых писарей и секретчиков, который обычно возглавлял начальник секретной части мичман Рязанов. В эту ударную группу входили мичман Слава Копетюк - секретарь комитета ВЛКСМ дивизиона, старшины 1-ой статьи Андриевский с Матушевским и один на всех молодой матрос Гордус Алексей.


Верхом на Кожухаревском 'Запорожце'

Мичман Рязанов моментально повышался до должности ВРИО комдива и дежурного по штабу и одновременно организовывал охрану и оборону объекта государственного значения, состоящего из дежурной будки дивизиона, кожухаревского 'Запорожца' и главкомовского вагона. Вся трудность этого подразделения заключалась в каждодневных поисках жратвы, так как кормушки уплыли от причалов, оставив едокам продукты на неделю сухим пайком.

Даже на этой редчайшей, можно сказать исторической фотографии (потому как на ней запечатлен 'Запор' Кожухаря), дембель Матушевский и матрос Гордус уже успели на чьих-то огородах надергать пучек зеленого луку и, сидя верхом на 'Запорожце', под эстрадную музыку транзисторного ВЭФ-202, призадумались о хлебе насущном.

А в точках рассредоточения в едином ордере на якорях застыли 38 боевых единиц кораблей и лодок, отчего индикатор РЛС пестрел от такого непривычного количества надводных целей.

Главком Горшков, прошедший на флотских руководящих должностях Командующего Азовской и Дунайской флотилией всю Великую Отечественную войну, прекрасно понимал роль минного оружия в современной войне и поэтому постоянно долбил флоты отработкой вопросов противоминной обороны и способами обнаружения и уничтожения мин.

Это учение тоже не обошлось без главкомовского противоминного конька и был запланирован эпизод учений по пробивке прохода в минной банке мин, выставленных вероятным противником на нашем фарватере (фвк).

Горшков со своей огромной свитой разместился на крейсере 'Свердлов', там простор и есть где развернуться такой толпе, и они с высоты крейсерского сигнального мостика внимательно наблюдали в бинокли за действиями тральщиков.

Две БТшки (базовые тральщики) проекта 1265 во время контрольного поиска обнаружили на фарватере минную банку, выставленную из старых мин образца 1908 года.

Тральцы деловито и без суеты вывалили за корму со своих огромных вьюшек секции буксируемого шнурового заряда (БШЗ) и, зайдя на минную банку со стороны крейсера 'Свердлов', продемонстрировали Главкому свои намерения.

За кормой тральщиков на буксире по поверхности воды вытянулись в струнку прямой линии буйки, поддерживающие на плаву многотонные шланги с тротилом. Смело пересекая минную банку (имитирующую минное поле) БТшки уложили на грунт две 200-метровые секции шнурового заряда и все было готово для подрыва. На поверхности воды остались только два красных радиобуя с торчащими вверх антеннами в ожидании приема радиокоманды на подрыв.

Что такое БШЗ? Это такой длиннющий брезентовый чулок диаметром 15 см, внутри которого уложены вплотную друг к другу цилиндрические шашки. Общий вес тротила в одной 200-метровой секции заряда составляет порядка 1,3 тонны взрывчатого вещества А9-20, тротиловый эквивалент которого равен 1,7. К концу секции 'шнурка' крепиться радиобуй, плавающий на поверхности воды и кабелем соединенный с взрывателем, который принимает на свою аппаратуру сигналы на отделение шнурка от поддерживающих буйков и на подрыв взрывателя.

И вот такая морская кишка может буксироваться кораблем или вертолетом- буксировщиком и укладываться на минное поле, а потом радиокомандой с носителя вся эта нехитрая конструкция подрывается и в минном заграждении образуется безопасный от мин проход, который затем обвеховывается (обозначается) для прохода кораблей.

Теоретически все вроде бы просто. Но только теоретически... А вот на практике вся эта масса буйков, якорей, тросов и, скрипящих своими тротиловыми шашками внутри зарядов, плохо сгибаемых шлангов создают столько суеты и неудобств при постановке, что со стороны простому человеку не понять всех этих сложностей.

Единственно могу сказать, что работа эта и опасна, и трудна, если учесть, что матросы работают с десятками тонн взрывчатого вещества, которое никогда не прощает ошибок и упрощений.

Уже позднее, лет через пять, инженерные войска тоже приняли на вооружение некое подобие шнурового заряда или минного прорывателя, которое в народе именуется 'Змеем Горынычем'.

Тральщики меж тем отвалили подальше от своих смертоносных шнурков, лежащих на грунте, и ждали 'добро' на подачу сигнала для подрыва. Крейсер 'Свердлов', на котором прекрасно знали точки установленных мин, все это время дрейфовал неподалеку от места действия. Ветерок постепенно начал крепчать и своим своим напором незаметно сносил огромный корабль все ближе и ближе к району укладки шнуровых зарядов. Когда прошла команда 'добро на подрыв ШЗ' руководителя учений, на тральщиках нажали кнопки передачи сигналов на 'подрыв' и техника сработала без задержек.

Слева по траверзу крейсера, на расстоянии всего в 300 метров на поверхности моря выросла стена воды протяженностью около 400 метров и высотой под все 10 метров. Не слабее океанской волны цунами, а в подтверждение подводной катастрофы раздался гул и гром подводного землетрясения.

Взрыв 2,6 тонны тротила вывернул наизнанку всю толщу 25-метровой глубины и на поверхность вылетел даже черный ил и грязь подводного грунта.

Если бы в этой полосе взрыва находились боевые мины противника, то они бы тоже сдетонировали и добавили свою тротиловую мощь к этому фантастическому взрыву.

По корпусу крейсера ударила подводная взрывная волна, и огромный корабль встряхнуло этой невидимой страшной силой гидравлики. Главком-то привык к таким морским встряскам и особого восторга по этому поводу не испытал, а вот клерки забегали. Сразу с перепугу обвинили командира крейсера в бесшабашной удали, в ошибке управления кораблем, что он чуть было не подверг Главнокомандующего ВМФ смертельной опасности.

А ветерок меж тем крепчал и дул на наши корабли как в аэродинамической трубе, с той лишь разницей, что труба эта имела неограниченный диаметр. Крейсер вернулся в базу и чем там в базе занимался Главком нам было неизвестно.

Волна за волной на нас наваливалась стихия и разбивалась об острый корабельный форштевень, но при этом валы раскачивали наш кораблик, а он дергался на них, удерживаясь за якорную цепь, как ретивый конь, привязанный вожжами к забору.

Цепь гремела по клюзу своими звеньями и надраивалась в упругую струну - того и гляди лопнет.

- Владимир Викторович, внимательно следить за изменением пеленгов на соседние цели. На таком ветре того и гляди, что якорь поползет и нас сдрейфует из точки, - выдавал указания озабоченный погодой Кличугин.

- Товарищ командир, ветер порывами до 19 м/сек, а море уже 6 баллов. Нас часом не сорвет с якоря? - на всякий случай интересовался я у бывалого командира.

- Готовь левый якорь к отдаче, - среагировал командир на мой вопрос.

Мы стояли уже на двух якорях, а ветер свирепел и крутил, и ворочал корабль в своем направлении на этих двух поводках, которые по очереди дергались и натягивались втугую или снова тонули в набегающей волне, пытающейся добиться своей цели.

Подводная лодка, стоящая от нас в 18 кбт, заметно погрузилась в воду и над бушующей поверхностью осталась торчать только ее рубка, которую периодически захлестывало волной.

- Лодка по пеленгу 12°... тонет, что ли? - неуверенным вопросом доложил я командиру свои странные наблюдения.

- Это подводники притопились малость, чтобы меньше качало, - успокоил мои разыгравшиеся фантазии Кличугин.

И словно в подтверждение его слов с лодки поступил семафор.

- Иргенсон, читай... Чего пишут? - вывел я из штормовой задумчивости сигнальщика.

- Спрашивают, не требуется ли нам помощь, - перевел эстонец на русский язык мигание прожектора с вершины торчащей из воды рубки.

- Издеваются, что ли? - вопросительно смотрел я на командира. - Сами-то уже, наверяка, там обалдели от качки.

- Подводники - они такие. Лихие ребята, любят подковырнуть, - рекламировал мне Кличугин подводников, среди которых у него было много друзей-фрунзаков.

Шутка - шутками, но наши якоря все же поползли своими лапами по грунту и не могли удерживать своего хозяина при таком ветрище, достигавшем в своих порывах порой до 23 м/сек.

Одуревшие и почувствовавшие свою неимоверную силу волны, покрывая полосами своей злобной белой пены огромные провалы между гребнями, долбили корабль по его подставленным скулам; то в левую, то в правую, отчего он дрожал на своих привязях и словно живой, уворачиваясь от следующего удара, разворачивался, подставляя противоположный борт очередному валу.

Дважды нам приходилось выбирать оба якоря и снова заходить в свою точку, дабы не нарушать сектора обороны нашей якорной стоянки.

Трое суток суровый Главком оморячивал корабли военно-морской базы на свежем ветре и не давал добро на окончание этого издевательства.

Трое суток мы с надеждой ждали, что хоть один из достойных командиров соединений в Ли вмб обратится к Горшкову с просьбой запустить корабли в аванпорт и здесь переждать одуревшую непогоду.

Не нашлось смелых... И даже контр-адмирал Преображенский не пожалел свои маломореходные корабли, которые на попа ставил и безудержно трепал в море уже семибальный штормяга.

Пережили мы чудом эту штормовую заваруху, правда, майские праздники прошли в суровой борьбе со стихией. А уж когда нам дали добро на заход в гавань, то и ветер сдох в своих весенних судорогах, так и не сумев до конца разобраться с силами целой военно-морской базы.


Корабль воздушного наблюдения КВН-17

Уже после таких испытаний я точно знал, что мореходность нашего проекта корабля вполне соответствует 7-ми баллам, которые вписаны в корабельном формуляре, а уж по шкале Бофорта (шкала силы ветра) так и всем 9-ти баллам разгулявшейся стихии.

Корабль готовился к постановке в СРЗ-29 на средний ремонт, который должен был начаться с 1 июня. Но поскольку у дизелей еще оставался небольшой запас моторесурса, то комбриг решил использовать наш корабль на полную катушку.

22 мая нас послали на закрытие района ракетных стрельб, которые должны были выполнять корабли вмб Балтийска.

До полигона было около 100 миль пути, и мы почти всю ночь добирались до своей точки. Только под утро прибыли в район и легли в дрейф у юго- восточного угла района ракетных стрельб.

Дело не сложное - стой себе в точке и отгоняй цели, которые движутся к полигону и пытаются заползти в этот закрытый для плавания район в зоне ответственности Балтийска.

Район был огромный и по его углам находились корабли охранения. Самым близким к нам соседом был наш лиепайский КВН-17, приползший сюда, в такую даль своим черепашьим ходом.

Это был старый морской тральщик послевоенной постройки, который переделали в корабль воздушного наблюдения. Его антенны, навешанные на мачты и стойки, превращали его в странное полупарусное судно, но зато позволяли ему освещать воздушную обстановку на приличном расстоянии. Погода в районе стояла тихая, на море практически штиль и мы с командиром расслабились на мостике. Никак я не думал, что этим районом так быстро заинтересуются самолеты и корабли разведки НАТО.

- Цель №1 воздушная по пеленгу 30, дистанция 30 миль. Цель приближается к нам, - нарушил благую тишину доклад радиометриста Петряшова.

В бинокль, направленный мною в этом направлении, никаких воздушных целей я, естественно, не обнаружил. Но ровно через 2 минуты за кормой раздался рев несущегося уже почти над нами треугольного самолета.

Скорость была такой, что он буквально промелькнул над нами на высоте метров в 70 и сразу пошел на разворот для следующего захода на нас.

На горизонте шведский истребитель 'Вигген'


Истребитель ВВС Швеции 'Вигген'

- Дугинец, какой тип самолета и принадлежность? - спросил командир, с явным намеком проверить мои знания вероятного противника.

- Не знаю, - честно признался я в своих грехах. - Сейчас посмотрим по справочнику.

- Иргенсон, доставай свой талмуд с силуэтами самолетов, - попросил я сигнальщика.

- Это шведский истребитель типа 'Вигген', - доложил он командиру и в подтверждение своих знаний открыл справочник на нужной странице.

Самолет развернулся, и пошел прямо на нас, снижаясь в своем стремительном полете. Над головой промелькнул треугольник его крыльев, на которых желтели три короны на темном фоне, и сразу раздался оглушительный грохот ревущих двигателей, обдавших теплой струей воздуха.

'Совсем агрессор обнаглел! На такой высоте прошел, что в пору ноту протеста заявлять. Только кому и куда', - рассуждал Кличугин о наглых действиях летчика.

Самолет метался в нашем районе минут десять и так же внезапно пропал на горизонте. Но спокойнее от этого нам не стало.

'Цель №1 по пеленгу 5, дистанция 15 миль. Цель приближается к восточной кромке района', - вывел нас из равновесия доклад оператора РЛС. 'Витвицкому - пусть запускает турбины. Обе вперед малый, на курс 0', - скомандовал командир, и погоня началась.

В тишине хлопнул выхлоп дыма и дизеля ожили, а корабль начал набирать обороты.

На полном турбинном ходу в 32 узла, оставляя за собой шлейф дыма и облако водяного тумана, мы подлетели к той самой цели №1. Это оказался крохотный рыбачек, уж очень похожий на наших лиепайских трудяг из колхоза 'Большевик'.


Панове! Просим покинуть район ракетных стрельб!

Аккуратное суденышко, побуркивая своими дизелями, тащило за собой рыболовный трал и уже оказалось в закрытом районе.

'На 2024-ом! Этот район закрыт для плавания. Здесь проводятся ракетные стрельбы. Прошу покинуть район и следовать курсом 90', - оповестил я рыбака по громкоговорящей связи.

Было видно, что на сейнере внимательно слушают и мотают головами в знак полнейшего непонимания.

- Товарищ командир, это польские рыбаки, - каким-то непонятным образом определил Иргенсон.

- Поднять сигнал 'Готовлюсь произвести учебные ракетные стрельбы. Прошу не находиться в направлении от меня 270.'

Иргенсон поднял сигнал, но поляки смотрели на флаги и своим поведением никак на них не реагировали.

- Тупые. Пшеки, они не понимают, - обиделся сигнальщик на рыбака.

- Дугинец, механика на ГКП! - неожиданно потребовал командир Витвицкого.

Механик с недоумевающим лицом вбежал по трапу на мостик и присоединился к диалогу с иностранцем:

- Что случилось?

- Юра, переведи им на польский, чтобы покинули район ракетных стрельб и следовали курсом 90, - объяснил командир его дальнейшие действия. Витвицкий взял из моих рук микрофон и понес в воздушное пространство настоящий польский говор:

- Панове! В этом районе будут стрелять, уходите курсом 90 (на польском).

Рыбаки моментально закивали головами в знак согласия и заложили плавную циркуляцию через левое плечо.

- Ну, ты даешь! - восхищенно высказывал я механику свою признательность в таком полиглотстве. - Я думал ты только немецкий язык изучаешь, а ты и пшекаеш здорово.


Кличугин Юрий и Витвицкий Юрий 23 мая 1972 год

- Я знаю латышский, польский в объеме бытового общения и сейчас немецкий добиваю заочно в институте иностранных языков на 3-ем курсе, - чистосердечно выложил свои лингвистические способности Юра. - Жена - латышка, а родственники поляки, поэтому пришлось освоить язык общения.

- Ну, ты, тогда далеко не уходи с мостика. Может, скоро и с немцами придется столкнуться. Попрактикуешься с ними в красноречии, - уговаривал я механика побыть на мостике.

Словно я накаркал новую цель, ползущую в нашу сторону. Немного ошибся - это был не немец. Это был датский СКР 'Флора', которого тоже нелегкая занесла пошпионить в наш охраняемый район.


Сторожевой корабль 'Флора' ВМС Дании

За ним гоняться не пришлось, и он сам вышел на нас из дымки горизонта.

Грациозный корабль, красиво разрезая форштевнем полнейший водный штиль, подошел к нам и лег в дрейф, явно разглядывая наши поднятые флажные сигналы по международному своду.

Мало того, что он поприветствовал наш корабль, приспустив свой флаг на корме, так он еще и поднял сигнал, что понял значения нашего сигнала и после этого направился к северной кромке полигона.

- Юрий Авенирович, а как так получается, что рыбаки ничего не знают о закрытом полигоне, а военные наоборот лезут в район, пошпионить за нами? - полюбопытствовал я у командира.

- О закрытии района сообщается по международным каналам специальными НАВИМ (навигационные извещения мореплавателям) за трое суток. Поэтому военные уже знают о стрельбах, а рыбакам им всем море по колено - плавают и ловят рыбу, где хотят. Им эти НАВИМы не указ. Главное, чтобы в терводы другого государства не залезть. А без натовских разведчиков такие мероприятия обычно не проходят, они все наши действия в полигоне фиксируют, - пояснил Кличугин, устало позевывая.

Все три дня мы, как гончие псы, охраняли район и выдворяли за его пределы иностранные суда и корабли. Тут Витвицкому пришлось не только на славу погонять свои турбины и дизеля, но и пообщаться кроме поляков и с немцами, и латышами, указывая им путь спасения от ракет.

Даже Иргенсону пришлось вспомнить родной язык и уговаривать эстонских рыбаков покинуть район ловли, в котором, оказывается, хорошо клюет рыба.

С приходом в базу к своему причалу механик подбил бабки своего моторесурса и доложил командиру:

- Все! Мы уже в минусе технического моторесурса по дизелям на 20 и 30 часов.

Уже 28 мая наш корабль застыл у 17-го причала завода 'Тосмаре' в ожидании начала среднего ремонта.

Командира и штурмана Побережного Михневич моментально пристроил на другую работу и забрал на выход в море нашей пуговской армады на неожиданный поиск 'вражеской' ПЛ. Поскольку на заключительном этапе этого бесконечного главкомовского учения под названием 'Балтика-72' Главком задумал еще проверить бдительность всех противолодочных сил военно-морских баз БФ.

Горшков дал команду одной из кронштадских подводных лодок совершить скрытный переход через Финский залив, а затем вдоль наших территориальных вод аж до самого Балтийска и поставил задачу всему Балтийскому флоту обнаружить подводную лодку 'противника' и условно уничтожить ее.

На поиск лодки в зоне ответственности Ли вмб 29 мая командир базы Преображенский выгнал в море из Лиепаи все боеспособные противолодочные силы: три СКРа и 5 МПК двумя поисково-ударными группами утюжили несколько дней назначенные им районы в надежде обнаружения контакта.

Даже две подводные лодки 14 эскадры в противолодочном варианте обеспечивали эту поисковую операцию в назначенных районах, а в дневное время суток противолодочная авиация самолетами Бе-12 из Донского тоже оказывала содействие своими буями и аэромагнитометрами.

В общем, полморя было перегорожено силами военно-морских баз Таллина, Лиепаи и Балтийска, а уж поймать агрессора в свои расставленные сети мечтал каждый командир. Это ведь означало на деле поймать настоящий престиж противолодочника в глазах самого Главкома ВМФ. Весь политический бомонд базы и бригады, не желал оставаться в стороне от важных дел, сбежался на корабли как на большой поисковый противолодочный праздник.

Это было нечто похожее на латышский национальный праздник Лиго, но только в море, когда весь народ колышется в едином песенном порыве, а молодые влюбленные пары ночью ищут цветущий в лесу 'papardes zieds' - цветок папоротника, который, по-моему, никто никогда и в глаза-то не видывал, но демографическая ситуация в стране от этого значительно улучшалась.

Для поддержания надлежащего ситуации учений политического и морального духа экипажей в борьбе с приближающимся 'агрессором' и в свете развернутого социалистического соревнования в честь 50-летия образования СССР на каждый корабль высадились все руководящие работники политических отделов.

Партийно-политическая работа мгновенно начала активно витать над всем Балтийским морем и своими размахами придавала противолодочникам уверенность в победе с любым врагом, воодушевляла на ратные подвиги и преодоление трудностей морского похода.

Как назло в мае с наших кораблей ушли на дмб опытные гидроакустики- годки, а молодежь, пришедшая на замену, была еще не вся допущена к самостоятельному несению гидроакустических вахт и самостоятельному обслуживанию акустических станций.

Опускаемые ГАС только-только начали входить в моду на наших кораблях, и были установлены только на МПК-23 и 25.

Комдив, пытаясь перехитрить всех врагов вместе взятых, в первый же день поиска с утра пораньше послал МПК-25 в передовой дозор к острову Саарема.

А по сему Слынько дрейфовал и прослушивал своей опускаемой ГАС подводные горизонты западных направлений у западной части острова. Михневич со своим опытным глазом Батьки-противолодочника правильно надеялся, что западнее острова глубины небольшие, а поэтому вполне возможно, что лодка будет преодолевать их в надводном положении или на перископной глубине.

Слынько связался с пограничниками и они обещали ему давать информацию обо всех обнаруженных надводных целях в этом районе моря. Но, проторчавшего напрасно почти сутки у острова Слынько, комдив все же вернул в общий поисковый строй кораблей, которые уже двое суток безрезультатно параллельными курсами бороздили район возможного прохода подводной лодки.

Напряжение с каждым днем нарастало не только на кораблях, но и на КП КП командиров баз и всего БФ. Все напряженно ждали результатов этой затянувшейся дуэли подводников и противолодочников. Командир базы Преображенский добавил бодрости противолодочным расчетам своим устным распоряжением по радио:

- Кто первый возьмет контакт с лодкой - по прибытии в базу будет отправлен в отпуск на родину на 10 суток.

К полудню 31 мая МПК-27 обнаружил контакт, и командир Корчуганов А.И. радостно доложил, что уже держит за хвост 'вражескую' лодку.

- Внимательно классифицируйте свой контакт, - умерил оптимизма в голосе Корчуганова Михневич, но сам явно не спешил выдавать эту сенсацию на КП базы.

Опыта Батьки в этих вопросах было не занимать, и какой-то внутренний голос подсказывал ему, что это не 'она'. Он прекрасно знал прописные истины подводной охоты и что в таких вопросах 'тише едешь - дальше будешь'.

А вскоре и сам Арнольд Иванович разобрался вплотную со своим ложным контактом и доложил не радостную весть, что по всем признакам это подводный валун или скала.

У Слынько на гидроакустической вахте посменно, 4-е через 4-е, стояли только два специалиста-акустика: старшина команды мичман Терехов Евгений и старший матрос Лев Отт.

В узкое пространство поста был брошен матрац и на нем, тут же в духоте крохотного поста мичман и старший матрос поочередно сбрасывали свой гидроакустический стресс в беспокойном сне.

Евгений был толковым специалистом своего дела и он при поиске использовал новаторскую методику 'двойной шкалы' или проще говоря 'работа через посылку', увеличивающую дальность действия станции.

Эту хитрость разработал наш дивизионный акустик мичман Алисов А. Она заключалась в том, что пока первый импульс посылки генератора уходил в водное пространство, то следующая очередная посылка вручную отключалась и в итоге получалось, что этот первый импульс проходил и прослушивался на двойное расстояние шкалы дистанции.

Как всегда громом небесным на ГКП прозвучал тревожный доклад механика Гарматы:

- Тащ командир, у меня на левом дизеле лопнул масляный шланг. Прошу добро на аварийную остановку дизелей для замены шланга.

- Ну-у-у-х..., - моментально взвился на дыбы разъяренный такой невезухой и злой как черт Слынько. - У вас вечно... Жопошники хреновы... Я тебе башку откручу, если через полчаса не введешь дизель. Где дед-Максимов? Работайте!

Серега заглушил оба дизеля, и над кораблем повисла гнетущая и непривычная тишина. Из работающих механизмов только дизель-генератор постукивал и напоминал, что корабль еще живой и в нем внутри теплится жизнь. Да с балки правого борта свисал кабель обтекателя гидроакустической станции, продолжающий посылать в глубину свои бесконечные импульсы. Еще с началом поиска лодки Гармата самостоятельно (не было команды от Слынько) не забыл включить систему обесшумливания работающих механизмов под названием 'Завет' и она сглаживала шумы работающего дизель-генератора.

После обеда Отт сменил на вахте своего старшину команды и Терехов, сунувшись калачиком на свой матрац, забылся мертвым сном.

Лева сидел в полумраке за пультом станции и, внимательно вслушиваясь в подводные звуки реверберации своих посылок, вглядывался в светящиеся разбегающиеся кольца индикатора кругового обзора. В усталом сознании старшего матроса призрачным маревом родных лиц брезжила несбыточная мечта о 10 сутках отпуска и о побывке в далеком Воргашоре, где уже не бывал почти два года.

Всего через каких-то 20 минут на индикаторе совсем неожиданно появился расплывчатый всплеск развертки на предельной дистанции, который через несколько посылок сформировался в настоящую отметку от цели.

- Эхо-пеленг 35, дистанция 52 кабельтова. Предполагаю контакт с подводной лодкой. Тон эха выше тона реверберации, - неуверенным голосом доложил Отт на ГКП.

- Отт, держи ее. Это она! Классифицировать контакт! - обрадовано заголосил в пост срывающимся голосом Слынько. - Где Терехов? Терехову срочно прибыть в пост. Боевая тревога!

Установившаяся и уже привычная тишина и монотонная скука поиска на корабле мгновенно взорвалась беготней по трапам и палубе корабля. Терехов, разбуженный толчком ноги своего подчиненного, вскочил со своего ложа и, как немигающий усатый робот уставился на экран. В эту же минуту в двери поста пролез вездесущий политработник и начал руководить действиями акустиков.

- Терехов, садись за пульт сам и классифицируй контакт. Потом включай подкильную ГАС и устанавливай на ней контакт.

Лева, пока еще не совсем соображая о счастье ему лично привалившему в эти минуты, с радостью уступил место своему мичману за пультом.

- Тащ командир, лодка резко сближается с нами и, по-моему, идет курсом на нас , - после классификации доложил Терехов.

- Ну, Лева! Придется мне свои усы сбривать! Проспорил... Это точно настоящая лодка, - окончательно убедился Терехов в достоверности контакта и нервно задергал своим обреченным правым усом.

Счастливый политработник, как будто это он своими руками прихватил лодку за хвост, схватил Леву в охапку и, не давая ему опомниться , потащил его наверх, в кают-компанию.

- Фамилия, имя, отчество? - начал свое интервью спецкор.

- Откуда призывался и кто родители? - посыпал он вопросами акустика, фиксируя все данные автобиографии первооткрывателя подводного контакта в свое политический кондуит.

- Из города Воркута, поселок Воргашор, из семьи шахтерской, - смущаясь столь необычным вниманием к его скромной персоне, начал вспоминать Лева свою далекую северную Родину.

Вот бывает же такое, как в народе говорят 'не было бы счастья, да несчастье помогло'.

Слынько должен был с разбега и прямо взасос лобызать своего Гармату, а вместе с ним и порванный масляный шланг, только за то, что он у него вовремя лопнул, и Серега заглушил дизеля. А с включенной системой 'Завет' корабль был полностью обесшумлен и лодка, не слышавшая корабельных шумов поперла под корабль, приняв его за маленький рыболовный траулер. А Слынь его опять в свои очередные жопошники записал...

Подводная лодка издалека слышала работу главных двигателей кораблей ПУГа и работу их гидролокаторов, посылки которых накладывались на такие же импульсы станции МПК-25, и командир лодки пошел маскироваться именно под него. Он принял шумы работы дизель-генератора за шумы, создаваемые дизельком рыболовного траулера. Вот лодка и полезла под дрейфующий МПК маскироваться от остальных кораблей, в надежде переждать под его прикрытием проход поискового строя, движущегося на северо-запад. Ну, а если удастся..., то и пройти под безобидным 'рыбаком' дальше на юго-запад.

Как только офицер политотдела бригады закончил свой опрос, скорее смахивающий на допрос следователя по особо важным делам, Отт выскочил на шкафут 'под рынду', где обычно курили на корабле, и с наслаждением затянулся 'Примой'. Голова пошла гулять кругом от нахлынувшего никотинового кайфа и вдруг он услышал собственными ушами голос адмирала Преображенского, доносившийся с мостика по радиосвязи, который поздравлял экипаж корабля с победой:

- Командир, я уже подписал приказ на 10 суток отпуска с выездом на Родину вашему матросу, который взял контакт. Передайте ему благодарность лично от меня.

Воодушевленный такой благой новостью, Лева прибежал в пост и сел за пульт подкильной станции, на которой тоже подтверживался устойчивый контакт с целью.

Терехов и Отт держали контакт 30 минут, за это время Слынько передал данные комдиву, и вывел на цель два МПК, которые приняли контакт и атаковали подводную лодку. Атаки произвели условно два корабля, и враг был повергнут в морскую пучину тремя торпедами и полными залпами бомб из РБУ.

Зачуханный и с ветошью в руках, которой Гармата вытирал свои промасляные руки, он усталой походкой поднялся по трапу на мостик и доложил сияющему нескрываемой радостью Слынько:

- Юрий Николаевич, поменял я шланг, сейчас запустят дизеля.

И в подтверждение слов механика из выхлопов левого дизеля в воздух саданул заряд сизого дыма и раздался мерный шум работающей машины.

- Молодцы! А мы тут за это время лодку сподобились поймать, - возбужденный успехом делился командир.

Для осознания личным составом своих небывалых достижений в боевой и сразу же в политической подготовке, политработник усадил за стол кают- компании какого-то матросика и тот под его диктовку корявым и вовсе не художественным подчерком нацарапал текст шершавым и безграмотным языком Боевого листка.

С чувством исполненного служебного долга и собственного достоинства автор этих незабываемых строк поставил свою красивую подпись под дифирамбами, написанными с явными грамматическими и стилистическими ошибками, и тут же продемонстрировал свое творение смущенному повышенным вниманием к своей персоне виновнику торжества. В этом деле главное оперативность информации, а не красота и безграмотность.

Лева с трепетом читал строки в политическом документе, который даже 'из части не выносить' и этот документ посвящен и его небывалому достижению в честь 50-летия образования СССР и у него невольно зародилось желание хотя бы сфотографировать этот памятный документ о своей службе.

Пока автор 'Боевого листка' отвлекся и куда-то вышел, Лева достал свой фотоаппарат и щелкнул затвором, но, как на грех, не успел спрятать ФЭД от зоркого и всевидящего ока.

- Вы что делаете??? - полушепотом и возмущенный шпионскими происками матроса недовольно произнес пропагандист.




Мичман Евгений Терехов и его команда акустиков, май 1972 г.

- Это же документ для служебного пользования..., - для пущей важности шипяще утверждал он, показывая надпись на листке 'Из части не выносить'.

Тут же посчитав свой Боевой листок уже оскверненным вольнодумными действиями старшего матроса, политработник зачеркнул шариковой ручкой номер войсковой части и, сотрясая руку Левы в пламенном политическом рукопожатии, вручил ему на память исторический раритет, как память о великом подвиге настоящего акустика.

А писарь тут же по указанию пропагандиста воспроизвел новый экземпляр плакатной росписи этого шедевра, но с тем же текстом и вывесил его на обозрение всего экипажа в тамбуре переходника.

Вот она команда гидроакустиков малого противолодочного корабля МПК 25, прославивших наши противолодочные силы Ли вмб.

Родина должна знать своих героев. Слева-направо: старший матрос Отт Лев, старшина команды мичман Терехов Евгений и два молодых и пока не допущенных к вахтам матроса.

Страницы 1 - 40 из 40
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр. 



Оглавление

Читать далее

Предисловие
Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 2. Дом уже не корабль
Глава 3. Три адмирала и Цусима
Глава 4. Железяка
Глава 5. Штабной
Глава 6. Тут уж не до шуток!


Copyright © 1998-2024 Центральный Военно-Морской Портал. Использование материалов портала разрешено только при условии указания источника: при публикации в Интернете необходимо размещение прямой гипертекстовой ссылки, не запрещенной к индексированию для хотя бы одной из поисковых систем: Google, Yandex; при публикации вне Интернета - указание адреса сайта. Редакция портала, его концепция и условия сотрудничества. Сайт создан компанией ProLabs. English version.