Передо мной выцветшая от времени групповая фотография.
На ней Ямамото Исороку, в те времена капитан
1-го ранга, вместе с более чем двадцатью другими офицерами,
окончившими в один год с ним Военно-морскую
академию. Снимок сделан в середине или в конце 1920 года,
у входа в клуб морских офицеров.
Кроме Ямамото, можно узнать и других — тогда в
расцвете сил; позднее все они стали адмиралами, занимали
ключевые посты в императорском флоте Японии
и влияли на судьбу целой нации. У одного улыбка сорвиголовы;
лицо другого, высокого, торчит над остальной
группой как водосточная труба; большинство —
типичные морские волки, половина с усами по моде
того времени. Однако верхняя губа Ямамото чисто выбрита;
он поменьше ростом, и, судя по выражению, пойманному
камерой, это человек мягкий, почти жалкий.
Фотографии адмирала Ямамото Исороку, главнокомандующего
Объединенного флота, столь популярные в
печати военного времени, оставляют несколько другое
впечатление — отчасти, несомненно, благодаря усилиям
тех, кто фотографировал и публиковал снимки. А на
том, о котором речь, этакий коротышка: чуть наклонился,
чем-то удручен.
Соберите нескольких, не знающих, как выглядел Ямамото,
и спросите, о ком из этих двадцати с небольшим
скажешь, что он разработал впоследствии план атаки на
Пёрл-Харбор и командовал флотом, осуществившим этот
план, — вряд ли кто-нибудь выберет нужное лицо.
Ямамото Исороку и в самом деле невысокого роста.
18 апреля 1943 года, когда он отправился в свой последний
полет с восточной взлетной полосы на Рабаул,
младший офицер Хайяси Хироси, командир истребителя,
сопровождавшего его, впервые увидел Ямамото. Хайяси,
сам по себе крупной комплекции, признался, что ему
пришла мысль: «Почему это главнокомандующий раза в
два меньше меня?»
Рост его 5 футов 3 дюйма (около 160 см), весил он
примерно 125—130 фунтов (56—58 кг); сложения чуть
не по-женски хрупкого; с пальцами пианиста (как утверждает,
одна хорошо его знавшая хозяйка ресторана).
Правда, в отличие от пианиста он имел лишь восемь
пальцев. Общеизвестно, что во время Цусимского сражения
в результате прямого попадания русского снаряда
в корабль «Ниссин», на котором Ямамото служил
кадетом, ему оторвало у самого основания средний и
указательный пальцы левой руки. Сам Ямамото вспоминал:
«С оглушительным грохотом снаряд врезался в еще
остававшуюся носовую 8-дюймовую пушку. Ядовитый
дым окутал носовую часть корабля, а меня чуть не снесло
силой жестокого взрыва. Я проковылял несколько
шагов — и тут обнаружил, что таблицы, что висели у
меня на шее, исчезли, а два пальца левой руки отхвачены
и висят на одной коже».
Отсюда можно предположить, что он сам верил в это
многие годы. Но кажется, истина состоит в том, что разорвало
одну из собственных пушек «Ниссина», — это
случается, когда ослабленная сталь ствола — после перегрева
из-за непрерывной стрельбы на нее обрушиваются
холодные волны — уже не способна сдерживать
газы при выстреле. Вражеский ли снаряд тому причиной
или несчастный случай на борту собственного корабля,
только Ямамото знали в квартале гейш Симбаси
как Восемьдесят Сен — такое он получил прозвище
(обычная плата за маникюр гейши, всех десяти пальцев,
— одна иена). Помимо потерянных пальцев, на
теле его остались от того инцидента и другие примечательные
шрамы...
Для Ямамото его физические данные не играли роли.
На упомянутом фото мы видим гладко выбритого интеллигента,
без особых внешних отличий. Ничего от облика
жестокого военного лидера, — однако отсюда ни в коей
мере не следует, что он не соответствовал посту главнокомандующего
Объединенного флота.
Кроме того, разглядывание фотографии вызывает разнообразные
чувства у тех, кто знает этот период истории.
Известный своей прямотой адмирал Инуе Сигейоси, возглавлявший
бюро по морским делам в то время, когда
Ямамото был заместителем министра, делил адмиралов
на первоклассных и второсортных. Из четырех (редкое
число), произведенных в это конкретное звание, — Сиозава, Йосида, Ямамото и Симада — только Ямамото д о стиг
первого класса.
Йосида Зенго, предшественник Ямамото на посту
главнокомандующего Объединенного флота, вернулся
министром в морское министерство, когда Ямамото оставил
этот пост. Видимо, Ямамото чувствовал, что Иосиде можно доверить ту работу, которой он занимался
вместе с министром Йонаи; но Йосида вскоре оставил
этот пост.
В сформированном Тодзио правительстве Симада Сигетаро стал морским министром и оставался на этой должности
с начала войны (Ямамото погиб в бою) до того
момента, пока Тодзио неохотно расстался с властью — в
июле 1944 года, после падения Сайпана. Он столь рабски
исполнял распоряжения Тодзио, что за спиной его
именовали «лакеем Тодзио».
Невозможно избавиться от ощущения — лучше бы
Ямамото в какое-то подходящее время сам вернулся в
правительство. Покинь он флот и стань морским министром,
— Японию, возможно, ожидала бы другая судьба
(хотя в этом случае какой-нибудь японский убийца
избавил бы от хлопот того американского пилота, который
покончил с Ямамото несколько позже). Действительно,
чтобы изучить карьеру Ямамото и ее связь с
последней войной, надо знать и это время, и, опять же,
что случилось бы, если бы... И вот с одного маленького
из этих «если бы», представленных жизнью Ямамото,
хотелось бы начать всю историю.
2
Это случилось (или, более точно, не случилось) в тот
самый день, когда император назначил Ямамото главнокомандующим
Объединенного флота.
В Японии сегодня имя Соримачи Эйичи знакомо многим.
Ходил в ту же среднюю школу в Нагаоке, что и Ямамото,
и, хотя младше на пять лет, стал одним из его закадычных
друзей в родном округе. Двухтомный труд
Соримачи под названием «Ямамото Исороку. Мужчина»
описывает до мельчайших деталей атмосферу семьи Ямамото,
его рождение и воспитание; пусть вся история преподносится
тенденциозно и оспины выдаются за милые
ямочки, а многие касающиеся героя неблаговидные вещи
опускаются — все равно в ней содержится материал, который
нельзя найти в других источниках.
Утром 30 августа 1939 года Соримачи сел на станции
Сибата главной магистрали Уетсу в экспресс, отбывающий
в Токио. В вагоне второго класса заметил своего
старого знакомого Исивару Кандзи, в форме генерал-майора. Приветствовал Исивару и поинтересовался, куда
тот направляется. Исивара ответил, что его назначили командующим
16-м дивизионом и он едет в Токио. Ему назначена
аудиенция императора, и он намерен дать совет
в том плане, что нынешнюю войну («китайский инцидент
») следует остановить; хотел бы заявить то же самое
и принцам Чичибу и Такамацу.
— Знаю, что в этом вагоне полным-полно переодетых
полицейских и агентов политической полиции, — сказал
он, — но это мне не помешает заявить, что подобное занятие
погубит Японию, если мы вовремя не остановимся.
В самом деле, — продолжал он, — я также надеюсь увидеться
с заместителем министра Ямамото. Он единственный
человек на флоте, который может остановить войну...
Я хотел бы встретиться с ним 3 сентября, — может быть,
ты ему попозже позвонишь и скажешь, что я собираюсь
увидеться с ним?
Исивара, который какое-то время был на короткой
ноге с Ямамото, воспринимался в армейских кругах как
что-то вроде еретика. Ярый сторонник учения «Ничирен», он верил, где-то через 2500 лет после смерти Будды (примерно в 2000 году) создадут что-то вроде «всемирного
правительства», но на пути к нему разгорится война
в беспрецедентных масштабах. Именно он планировал
«маньчжурский инцидент», имея идею создания в Маньчжурии
некоего идеального государства, в котором «будут
жить в гармонии пять рас». В этих аспектах могло
быть некоторое несовпадение его и Ямамото точек зрения,
но, как только был развязан «китайский инцидент»,
он немедленно выступил с призывом к его локализации.
Считал, что войска не следует использовать до начала
«последней войны» человечества и инцидент необходимо
быстро урегулировать, с тем чтобы избежать немедленной
конфронтации с Америкой и Британией. По крайней
мере в этом он, вероятно, нашел бы в Ямамото симпатизирующего
ему слушателя.
— Как долго ты будешь в Токио? — тихо спросил Соримачи,
предупрежденный, что военная и политическая
полиция может подслушивать. — Понятно. Я сразу дам
знать Ямамото.
Оставшиеся полтора часа, пока поезд не прибыл в
Нагаоку, их беседа не представляла интереса, и на станции
Нагаока они расстались.
Соримачи ехал провести урок в начальной школе в д е ревне,
лежащей посреди холмов где-то за Мьяучи, следующей
за Нагаокой станцией. Урок начался в три часа и
длился чуть ли не до заката, когда Соримачи и других присутствовавших
накормили в доме какого-то местного
шишки, располагавшемся на холме. Пока они ели, примчался
запыхавшийся человек из деревенской администрации
со срочным сообщением для Соримачи. Там по радио
они услышали сообщение: заместитель министра Ямамото
назначен на пост главнокомандующего Объединенного
флота и побывал во дворце на церемонии облечения
полномочиями. Деревенский староста и все присутствующие
взволнованно поднялись при этой новости и трижды
поаплодировали. Сам Соримачи, в возвышенном состоянии
духа, немедля отправился в деревню и на такси вернулся
домой в Нагаоку, где заказал разговор с Токио.
Когда его соединили, он поздравил Ямамото, и они беседовали,
пока Соримачи вдруг не вспомнил о просьбе Исивары, которую от волнения временно упустил из памяти.
Он рассказал Ямамото о встрече в поезде и о заявлении
Исивары.
— К сожалению, — отвечал Ямамото, — я должен завтра
отправиться на корабли и встретиться с ним не смогу.
Но когда в следующий раз увидишь — передай ему
мои добрые пожелания.
Если бы назначение Ямамото главнокомандующим состоялось
на четыре-пять дней позже, встреча, на которую
надеялся Исивара, возможно, произошла бы. Произойди
это — и развитие «китайского инцидента», а в сущности,
все будущее Японии имело бы совсем другой характер; кто
знает, но шанс упущен. Ямамото ушел в море и с того времени
вплоть до смерти больше не встречался с Исиварой.