Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Непотопляемый катер РК-700

КМЗ показал
непотопляемый
катер РК-700

Поиск на сайте

Часть 1-3

1

Ранним утром 26 февраля 1936 года, примерно за пять месяцев до официального решения строить «Ямато» и «Мусаси» и через три месяца после назначения Ямамото Исороку руководителем департамента аэронавтики, произошел знаменитый «инцидент 26 февраля».

Мятежные армейские офицеры ворвались в резиденции лорда — хранителя печати Сайто Макото, министра финансов Такахаси Корекийо и генерального инспектора военного обучения Ватанабе Джотаро и убили троих на месте; лорд — правитель королевского двора Судзуки Кантаро был тяжело ранен.

Когда пришли мятежники, премьер-министр Окада Кейсуке находился в своей официальной резиденции, он спал; его шурина по ошибке приняли за него и тоже убили. Бывшего лорда — хранителя печати, отдыхавшего «а горячих источниках в Югавара, спасла внучка: появились налетчики, но ей удалось увести его в покрытые лесом холмы.

Мятеж подавили через четыре дня, но стало очевидно, что политическое доминирование армии с тех пор невероятно возросло. Основные инициаторы заговора 26 февраля — горстка молодых офицеров, мечтавших о реформировании нации в духе национализма и «второй Реставрации». Силы, их поддерживающие, следует искать в основном среди некоторых правых элементов и высших эшелонов в армии.

Не совсем правильно утверждать, что флот не имел никакого отношения к заговору и не приложил к нему руку. Даже не принимая во внимание факт, что лорд — правитель королевского двора Судзуки, премьер-министр Окада и лорд — хранитель печати Сайто — все они ветераны японского морского флота, в ходе инцидента на флоте образовалось, видимо, как минимум два лагеря.

Один, естественно, составляли молодые морские офицеры — сторонники решительных действий в поддержку своих коллег в армии. Сразу после инцидента эти офицеры в большом числе собрались в офисе Ямамото в департаменте аэронавтики и объявили, что не намерены молчать, в то время как армия осуществляет столь решительные действия. Ямамото, как говорят, накричал на них, что ему несвойственно, и выгнал.

С другой стороны выступили те, кто, напротив, считал, что, если потребуется, флот должен использовать собственные ресурсы, чтобы подавить армию. В течение одного-двух дней после начала «инцидента 26 февраля» поведение армейских лидеров позволяло предположить, что мечты молодых офицеров о перестройке нации близки к осуществлению; военный министр Кавасима получил документ, в котором излагались взгляды мятежников, распространенные ими в армейской среде, а в это время Верховный военный совет, встречавшийся с главарями восставших армейских частей, отзывался с высокой похвалой об их действиях.

Двое — Фурукава Тосико и Моримура Исаму (учившийся с Ямамото в Гарварде) — позднее слышали от него, что, если бы армия зашла слишком далеко, флоту пришлось бы приготовиться к борьбе с ней. Однако это почти наверняка не означало, что Ямамото соглашался лично проводить такие акции. В результате обе противоборствующие тенденции на флоте ни к чему не привели, а сам Ямамото не предпринял никаких открытых действий. Понятно, что ранг главы департамента аэронавтики не позволял ему этого, как и отдавать те или иные приказы.

Так случилось, что в ночь на 25 февраля Ямамото оставался в морском министерстве, поэтому он узнал о заговоре из официальных источников. Как утверждает Соримачи Эйичи, первый его практический шаг — отправка флотского врача на машине в резиденцию Суд- зуки, чтобы убедиться, серьезно ли тот ранен; потом он позвонил хирургу в Токийский императорский университет и попросил его прибыть в дом Судзуки как можно быстрее. Этими двумя чисто личными действиями фактически ограничилась вся его реакция. По счастливой случайности ни одна из четырех пуль в теле Судзуки не оказалась смертельной; впоследствии он стал премьер-министром и в этом качестве девять лет спустя завершил войну от имени Японии.

Судзуки искусно скрывал свое истинное политическое кредо, и потому далеко не ясно, насколько сильна была его оппозиция как лорда — правителя королевского двора сторонникам жесткой политики по отношению к Англии и Америке или тенденции ухода Японии вправо. Как бы то ни было, Ямамото испытывал к нему особое уважение. При всем гневе и тревоге, которые он пережил при «инциденте 26 февраля», его пост не позволял ему никаких конкретных действий. Между тем в то время в Йокосуке еще два офицера разделяли настроения Ямамото.

Это Йонаи Мицумаса, главнокомандующий военно-морской базы в Йокосуке, и Инуэ Сигейоси, начальник штаба в Йокосуке. Вскоре после этого все трое — Йонаи, Ямамото и Инуэ — собрались в морском министерстве, соответственно в рангах министра, заместителя министра и главы бюро по морским делам. Им доведется оказать упорное сопротивление армейской тирании и правым настроениям и стойко противостоять от имени императорского флота заключению трехстороннего пакта с Германией и Италией. Журналисты Кокучокаи называли их «левым крылом» флота, — даже репортерам, поддерживавшим «флотскую» фракцию, пришлось согласиться, что это достойнейшее трио, которое можно найти на флоте.

После войны Инуэ Сигейоси вышел в отставку, устроился возле Йокосуки и опубликовал записки под заголовком «Об этом забывать нельзя» для своих однокашников по Морской академии 1937 года выпуска. Воспользуюсь ими (отступив на некоторое время от своего повествования), чтобы обрисовать деятельность военно-морского «левого крыла» в Йокосуке во временных рамках «инцидента 26 февраля».

2

Всем давно известно, что атмосфера постепенно накаляется. В то время циркулировал, казалось, бесконечный поток поджигательских документов и отчетов смутного происхождения. Вот, например, типичный образчик:

«ИСТИННАЯ СУТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА ОКАДЫ»


Решительно сразим антипатриотических либеральных предателей, находящихся у власти!

Солидарность империи основана на великом принципе тождественности суверена и народа. Коварные министры Макино, Сайто и весь блок высоких государственных деятелей и министров оскверняют этот яркий и блистательный принцип...

Макино давно в заговоре с масонами, а сейчас еще и превратился в пешку Лиги Наций, чьи враждебные взоры устремлены на наше Отечество; под прикрытием императорской власти он манипулирует правительством Окады как пожелает, чтобы удовлетворить свои амбиции.

Настоящим мы хотим привлечь внимание к поистине антипатриотической сущности правительства Окады и обращаемся ко всем единомышленникам с призывом вфсстать против предателей империи.

Молодые офицеры армии и флота! Долой предателей Окаду и Токонами! Праведное дело императорского Отечества в опасности!»

Сохранилась копия этого документа с печатью чиновника юридического бюро, которому его вручили; стоит дата — 25 октября 1934 года: это за год и четыре месяца до «инцидента 26 февраля».

Еще один из множества подобных документов, «Воззвание к молодым офицерам всех императорских вооруженных сил», выпущен за год до событий. Туманным, взволнованным языком он призывает к «второй Реставрации» и предполагает, как считали его авторы, что сам император на их стороне. В действительности, как явствует из рассказов людей, близких к императору, он придерживался противоположного мнения; но, как часто бывает, мечты и представления становятся непоколебимым убеждением, а оно приводит к еще более диким амбициям.

Такие документы, созданные под влиянием чего-то вроде идеологических судорог, все имели схожее звучание, но ужасно, что в то время оружие в руках их авторов не подвергалось такому запрету, как у радикалов в наши дни.

До того как стать начальником штаба базы в Иокосуке, Инуэ — командир линкора «Хиеи», а перед этим — начальник 1-го отдела бюро по морским делам морского министерства. Находясь на последнем посту, он уже принял меры предосторожности, установив возле здания министерства танк для круглосуточного дежурства. Делалось это для того, чтобы обеспечить защиту морякам, когда наступят крутые времена, и присутствие его объяснялось так: «Предназначен для того, чтобы широкая публика ближе познакомилась с военной техникой».

Как командир «Хиеи» Инуэ запрещал своим офицерам посещать «митинги групп молодых офицеров» в ресторанах на берегу. Некоторые рьяно критиковали его за это, но он всегда рассуждал перед своими подчиненными следующим образом:

«Причина, по которой военным разрешается носить мечи в мирное время и по которой мы гордимся ношением военной формы, состоит в том, что нация поручила нам использовать это оружие, если потребуется, для защиты страны. Однако есть эта потребность или нет, решает сама нация. Другими словами, только когда народ решил воевать, а высшее командование отдало приказ, — военному разрешено убивать врага и уничтожать его собственность. Когда военный использует оружие, которое всегда у него в руках, незаконно, чтобы убивать по своему желанию, без приказа высшего командования, он немедленно из благородного человека превращается в тягчайшего преступника, а священное оружие деградирует в мерзкий инструмент для убийства».

Инуэ говорит о совершенно очевидном, но некоторым молодым офицерам переварить такие аргументы крайне трудно.

Став начальником штаба в Йокосуке, он заметил, что парадный вход его официальной резиденции как раз напротив дома капитана Ямаситы Томохико, руководителя отдела по общим вопросам морской базы Йокосука. Примерно раз в неделю группа молодых морских офицеров собиралась в доме капитана Ямаситы, где, вероятно, вспыхивали ожесточенные дебаты. Ямасита объяснял Инуэ, что эти дискуссии организуются ради «воспитания» молодых людей, но истина состояла в том, что он знакомил их с новейшей информацией, полученной из Токио, о действиях армейских радикалов. По пути домой после собраний офицеры каждый раз выстраивались в ряд перед воротами дома Инуэ и, стоя лицом к дому, справляли малую нужду.

«Можно подозревать, — пишет Инуэ, — что немало подобных «частных академий» существовало в то время в стране». А еще он пишет: «Лидеры, формирующие мнение, кажется, больше заинтересованы тем, как заработать на жизнь, чем тем, что происходит с народом. Существовала сильная тенденция умиротворять требования правых; вряд ли кто-либо из писателей осмелился озвучить идеи умеренности».

Со своего поста начальника штаба Инуэ мог отчетливо видеть, как нарастают ужасные изменения внутри и вне флота. Даже сами флотские офицеры заняты прощупыванием друг друга на предмет принадлежности к «флотской» или «договорной» фракции, так что невозможно беседовать открыто с кем-либо, кроме близких знакомых. Инуэ стал ощущать, что необходимы меры предосторожности, так чтобы, если что-то случится, послать на охрану морского министерства достаточные силы из Йокосуки. Какой бы курс армия ни избрала, она имела в своем распоряжении в Токио более чем достаточно войск, а у флота там вообще не было никаких сил.

С одобрения главнокомандующего Йонаи он решил принять минимальные превентивные меры:

1. Организовать специальное сухопутное подразделение и подготовить его.

2. Договориться с Морской артиллерийской школой о выделении двадцати морских артиллеристов, готовых прибыть на базу в любое время, так чтобы отправлять их в морское министерство для действий как курьерами, так и охранниками.

3. Отдавать секретные приказы командиру легкого крейсера «Нака»: быть готовым в любое время суток и при любых условиях прибыть на максимальной скорости в Токийский залив.

Инуэ пишет, что истинная цель всего этого была известна только главкому, ему самому и старшим офицерам штаба. Боевой корабль «Нака» держался наготове частично из опасений, что армия перережет железную дорогу, по которой должна следовать сухопутная часть моряков в Токио, а частично для того, чтобы переправить императора, если возникнет угроза для Императорского дворца.

3

Главком Йонаи на базе в Иокогаме имел прозвище Ночной Светильник Днем; а когда он стал морским министром, его стали звать Министр Золотая Рыбка; в обоих случаях намек, что он нужен для представительства, а практической пользы от него никакой. Надо сказать, характер его деятельности определен неточно: да, ему не хватало проницательности Ямамото или Инуэ, но самые разные люди, знавшие его, считали, что его положительное качество — надежность, компетентность, чего недоставало двум другим из троицы.

Как-то в воскресенье в конце 1935-го или в январе 1936 года старший помощник на военно-морской базе в Йокосуке без ведома главкома допустил в официальную резиденцию главкома большую группу молодых офицеров, пришедших встретиться с Йонаи. Последний обладал чувством достоинства и выдержкой, которые хорошо сочетались с его постом: в таких ситуациях он старался говорить мало; это, должно быть, запугало молодых офицеров либо убавило их пыл — они вскоре ретировались, причем не обошлось без угроз и агрессивных поступков. Однако существовала опасность, что этот инцидент получит ложное освещение в печати, — возможно, объявят, что молодые офицеры встретились с Йонаи, свободно изложили свои взгляды и заработали похвалу от самого Йонаи. Йонаи как раз этого он и боялся — послал телеграммы в различные гарнизоны и базы от имени начальника штаба базы в Йокосуке, информируя их об истинной сути происшедшего. Вскоре после этого в ресторане Уокацу состоялась ежегодная встреча лидеров армии и флота в районе Йокосуки. Прибыли и необходимые в таких случаях гейши, и саке лилось рекой, когда некий майор, по имени Хайяси, глава военной полиции в Йокосуке, подошел к Инуэ и с сарказмом произнес:

— Здорово ты нервничал, а, когда отправлял такие телеграммы? И все потому, что кучка молодых офицеров побеседовала с главнокомандующим! Содержание посланий, отправленных от имени Инуэ, очевидно, достигло ушей военной полиции с замечательной скоростью. Хайяси продолжал болтать, обращаясь к Инуэ в весьма развязном тоне. Наконец Инуэ не выдержал и взорвался:

— Вы полагаете, что майор может себе позволить так обращаться к контр-адмиралу?! Так знайте: на флоте, если офицеры, случается, пьянствуют где-нибудь на баке, стоит появиться капитану — все вскакивают на ноги и отдают честь! У нас на флоте не держат хамов! С меня хватит таких пьяниц, как вы! — встал и в бешенстве ушел в другую комнату.

Вскоре прибежали три или четыре возбужденные гейши и сообщили ему, что двое его товарищей дерутся с начальником военной полиции.

— Ну и кто одержит верх? — доследовал вопрос.

— Полицейскому достанется на орехи!

— В таком случае, — посоветовал Инуэ, — не трогайте их.

В гостиной Хайяси действительна получил порядочную взбучку от двух контр-адмиралов. Но уже ничего не поправишь, хоть избей начальника военной полиции Йокосуки. Через полтора месяца Инуэ разбудил рано утром телефонный звонок помощника.

— Сообщение от одного журналиста, сэр. Сегодня утром армия действительно подлила масла в огонь. Кто-то атаковал официальную резиденцию премьер-министра...

— Понятно, — прервал Инуэ, — остальное доскажете на базе. Не будем терять времени. Немедленно вызовите всех офицеров штаба.

Оделся как мог поспешно, но, когда появился в офисе, весь штаб уже ожидал его. Экстренно приняли необходимые меры. Штабного офицера артиллерии отправили в Токио на машине — выяснить, что фактически происходит. Вызвали двадцать моряков-артиллеристов, с тем чтобы отправить к зданию морского министерства. Специальному сухопутному подразделению приказали подготовиться к действиям. Корабль «Нака» мог покинуть гавань в любой момент. Около девяти часов позвонил Йонаи, получавший рапорты по телефону в резиденции главнокомандующего, и, как обычно, спокойно осведомился об их мнении — стоит ли ему появиться.

Вскоре он прибыл, и все командование базы в Йокосуке четыре дня находилось на своих рабочих местах, не зная, чем все кончится — войной или миром. Что касается отбытия легкого крейсера «Нака», из морского генерального штаба пришел приказ; посылать персонал в Токио согласно соответствующей процедуре; базе в Йокосуке не отправлять корабль, не дожидаясь приказов. Так что лишь в полдень того дня специальный отряд поднялся на борт «Наки» и ушел на Токио, что серьезно расстроило Инуэ.

Объединенный флот в эта время занимался учениями вблизи Тоса. Поступили приказы 1-му и 2-му флотам немедленно войти в заливы Токио и Осака и приступить к несению сторожевой службы. Корабли 1-го флота втайне отрабатывали стрельбу из орудий главного калибра по зданию парламента, занятому мятежниками. Как говорит Такахаси Танкичи», главком Объединенного флота, чтобы уничтожить здание парламента (если бы армия к тому вынудила), требовалось всего три залпа.

Здравый смысл, конечно, подсказывает: стоит порадоваться, что мятеж погашен без участия флота. И все-таки не перестаешь удивляться: как сложилась бы история Японии после 1936 года, если бы вместо поворота на полпути большинство 6 армии осталось более благосклонно к мятежным подразделениям и поддержало создание военного кабинета и «реформирование нации», приведя тем самым к открытому столкновению вооруженных сил? Но это только еще одно из завораживающих «если».

Вперед
Оглавление
Назад


Главное за неделю