«И все-таки море останется морем...» (Из воспоминаний Ломова Э.Д.)

Прошло почти два десятка лет с тех пор, как я снял с себя форму военного моряка. Казалось бы, срок вполне достаточный, чтобы предать забвению время службы на флоте. Ведь уже давно занят сугубо гражданским делом, причем хлопотным и весьма ответственным: мол, до воспоминаний ли тут...
Ан, нет! Стоит лишь встретить человека во флотской одежде (неважно, кто он - нахимовец, матрос, офицер или адмирал), как память возвращает в прошлое. Вновь представляю себя на борту субмарины, в кругу ставшего родным экипажа. Ясно вижу лица тех, кто делил со мной трудности морских походов, кто разделял радость возвращения к месту постоянного базирования подводных лодок. Вспоминаются не то, что каждый день - каждый час, каждая минута. Нет, это вовсе не какие-то красивые слова. Это истина. Святая истина. Для тех, кто познал суровую романтику флотской службы, слова из песни «и все-таки море останется морем...» будут звучать в его сердце до конца дней.
Я счастлив, что судьба подарила мне возможность испытать себя, как говорится, по большому счету. Без ложной скромности заявляю: горд тем, что покорял океанские просторы, морские глубины, достойно служил Отечеству. Это осталось незабываемым. И, слава Богу...
Впрочем, в моей биографии нет ничего необычного, если проследить ее с самого начала.
Родился на Чукотке, юность прошла в Новороссийске. Этот черноморский город, скорее всего, и привил мне любовь к морю. И неудивительно: ведь сколько о нем, о море, песен сложено! В пору моей молодости романтика не была для молодых людей пустым звуком, как это нередко наблюдается сегодня: мы же в ту пору никакого понятия не имели о бизнесе, о «крутых» деньгах.
По окончании средней школы поступил в училище подводного плавания. Почему сделал такой выбор? Да просто много читал о подводниках времен Великой Отечественной войны. Проникся к ним искренним уважением. Огромный урон нанесли они флоту вермахта, их вклад в нашу победу переоценить невозможно.
Уж коль я завел речь о Новороссийске, то особо запомнились мне жаркие дни сорок третьего. Нет, я не участвовал в боях. Мне было семь лет. Но уже детским умом помнил, насколько великий подвиг совершили защитники города. Все это осталось не просто памятью, а зарубкой в сердце, способствовало жизненному выбору - быть моряком!
Ну, так вот... Окончив училище, офицерскую службу начал штурманом на малой подводной лодке. Дизельной, разумеется. Мы их тогда любовно называли «малютками». Служба проходила успешно, что не могло не способствовать должностному росту.
Командиром «малютки» был Павел Анисимович Дементьев - участник боевых действий. Словом, моряк с большой буквы. Не забуду такой эпизод. Вышли мы однажды в плаванье. Я, молодой штурман, из кожи вон лез, стараясь показать свое умение. И явно перестарался: не все рассчитал, как надо. Когда до острова Аскольд оставалось чуть более полутораста метров, я понял свою ошибку. Спешу доложить командиру. А он уже, не дожидаясь моего доклада, отдает нужную команду.
Я в полной растерянности; ну, думаю, взгреет меня командир по всей строгости.
Павел Анисимович ни полслова не сказал по поводу моей промашки ни на командирском мостике, ни в кают-компании. Я все ждал, что он потом воздаст должное. Ничего подобного! Честно признаюсь, мне было бы легче получить нагоняй, чем выдержать молчание командира относительно моей оплошности. Потом я понял, что Дементьев дал мне возможность самому во всем разобраться и сделать соответствующие выводы. Нужно ли говорить, как я был благодарен ему за это! Кстати, подобный педагогический прием я впоследствии сам применял не единожды, и он всякий раз имел должное воздействие - в хорошем толковании этих слов, разумеется.
Конечно же, самой памятной страницей моих воспоминаний остается служба на атомной подводной лодке. Начал я её в должности командира ПЛ - 627. Насколько это ответственная должность, по-настоящему можно понять, лишь пройдя через неё.
Дальние походы... Их забыть невозможно. А возвращение домой... Верно в песне поётся, что самый счастливый миг у моряков-подводников - это «когда усталая подлодка из глубины идет домой».
Уставали и люди, уставали двигатели, уставало все. Романтика романтикой, а напряжение, как физическое, так и душевное, подчас ее перевешивало сполна. Возвращаешься на базу действительно усталый, но проходит время - и тебя снова тянет в морские глубины: так уж устроен человек, посвятивший себя службе на подводном флоте.
Да простит меня читатель за это лирическое отступление.
Дальние походы... Их в моей судьбе было немало. Обо всех не расскажешь.
Как-то проводился демонстративный переход от Камчатки вдоль Алеутских островов. Слово «демонстративный» говорит само за себя: надо было продемонстрировать вероятному противнику (так мы величали натовцев с их лидером - США) нашу мощь, наши возможности.
Плавание, как всегда, проходило в международных водах.
Отряд кораблей, как надводных, так и подводных, возглавлял контр-адмирал Игорь Кармадонов.
Тот поход особо запомнился мне, прежде всего, потому, что довелось принимать решение в весьма непростой ситуации. Во время запланированной остановки в одной из мелководных бухт Алеутской гряды начался шторм. Мы находились в надводном положении, и для субмарины это могло окончиться плачевно: до дна - считанные метры. При сильном волнении моря могло произойти столкновение корпуса лодки с каменистым грунтом, что привело бы к непредсказуемым последствиям.
Докладываю Кармадонову, что принимаю решение сняться с якоря и уйти на соответствующую глубину в открытое море. Это было единственно верное решение. Получил добро.
Отдаю команду: «Поднять якорь!». А мне докладывают, что вал носового шпиля «полетел». Вот это ситуация! И тут Кармадонов приказывает: «Отдать жвака-галс!» Дублирую приказ боцману, а он в ответ: «Мы его в доке приварили». Такое случается у подводников. Идут на нарушение по одной причине - меньше хлопот во время похода. О возможных последствиях подчас не задумываются.
Время не ждет, шторм усиливается. Принимаю решение сниматься с места без выбранного якоря. И вот якорная цепь длиною в сотню метров тащится по дну за подводной лодкой. Грохот стоит невообразимый. Он прекратился лишь тогда, когда мы вышли на достаточную глубину. Так мы и шли аж до Гонолулу. Сотни миль! А там, на виду у американцев, в открытом океане в районе Гавайских островов, самостоятельно сварили в отсеке вал и восстановили носовой шпиль.
За тот пере-




ход, вернее, за правильные действия в аварийной ситуации от имени Главкома ВМФ адмирала Сергея Георгиевича Горшкова мне был вручен ценный подарок - именной бинокль.
Должен сказать, что американские моряки каким-то образом узнали о том происшествии и потом с неподдельным восхищением отзывались о нас: мол, только русские способны на такое. Что ж, нам был приятен столь лестный отзыв.
Вся наша жизнь - это, если можно так выразиться, калейдоскоп событий, среди которых есть и самое значимое, самое памятное. Лично для меня таким событием явилось кругосветное подводное плавание, продолжавшееся около четырех месяцев. Это был не просто переход. Ракетный подводный крейсер стратегического назначения, которым я командовал с 1973 года, по сути дела выполнял боевую задачу. Ведь в то время между двумя великими морскими державами, коими являлись Советский Союз и Америка, отношения были слишком далеки от доверительных.
Главным было то, что впервые от начала и до конца похода все ракеты нашего крейсера держали под прицелом базы вероятного противника. Причем, мы сами оставались не обнаруженными от первой до последней мили перехода в течение всех четырех месяцев. У американцев это вызвало настоящий шок.
Итак, в декабре семьдесят пятого нам стало известно, что высшее командование по заданию правительства запланировало переход двух атомных подводных лодок с Северного флота на Тихоокеанский южным путем. Выбор пал на мой ракетоносец и на многоцелевую торпедную подводную лодку, которой командовал капитан 2-го ранга Урезченко. Торпедоносец обеспечивал непрерывное охранение ракетоносца, а при случае должен был оборонять его от противолодочных сил противника.
Замечу, что к тому времени кругосветки уже не были редкостью, но наш переход существенно отличался от всех предыдущих: главным было, чтобы ракетный подводный крейсер стратегического назначения не был обнаружен на протяжении всего четырехмесячного плавания. Выполнить такую задачу было непросто.
И вот мы вышли из базы Северного флота в январе семьдесят шестого. Разумеется, в обстановке абсолютной секретности. Даже провожали нас не так, как всегда.
Что испытывал в те часы экипаж, трудно словами передать. Безусловно, наши сердца переполняло чувство гордости.
Еще бы! Доверено столь ответственное правительственное задание. О сложностях перехода никто не помышлял: на первом плане было чувство ответственности.
Возглавлял переход контр-адмирал Вадим Константинович Коробов - начальник штаба флотилии подводных лодок. Из высокого начальства вместе с нами также находились контр-адмирал Юрий Иванович Падорин, первый заместитель начальника политуправления Северного флота и капитан 1-го ранга Валентин Евгеньевич Соколов, заместитель командира дивизии подводных лодок. Соколов находился на торпедоносце Урезченко. Должен заметить, что вышестоящие начальники не просто принимали участие в том переходе, но и всегда были на острие самых драматических моментов. От их действий во многом зависел успех в выполнении ответственного правительственного задания. Правда, в действия командиров подлодок они практически не вмешивались. Но их опыт, добрый совет всегда был готов сослужить хорошую службу.
Готовясь к той кругосветке, мы, казалось бы, предусмотрели все, каждую мелочь. Проиграли всевозможные ситуации, которые могли возникнуть в переходе.
И все шло гладко - до поры до времени. Первой, причем полнейшей неожиданностью явился такой драматический момент. Однажды, когда проходили вдоль африканского побережья, вдруг ни с того ни с сего ракеты одна за другой начали выдавать сигнал отказа готовности к пуску. Операторы в полном недоумении. Ситуация накалилась до предела. Начинаем отыскивать причины столь неожиданного отказа техники. Ответа не находим. Но вот, будто по мановению волшебной палочки, все само собой нормализовалось: ракеты снова «увидели» цель. Объясняется это, как потом выяснилось, до банальности просто. Система наведения ракет ориентируется по звездам и очень тонко реагирует на незначительные отклонения от намеченного курса. Когда все тщательно проанализировали, оказалось, что какая-то часть небосвода до конца не была нами изучена, и, по всей вероятности, данные по светилам этого кусочка небесного пространства не были занесены в память бортовых систем. Когда ракеты «ожили», мы испытали ни с чем не сравнимое чувство облегчения. В дальнейшем техника действовала безотказно.
Ракетоносец, которым я командовал, был совершенен и надёжен во всех отношениях.
Но, повторяю, в большом деле что-то неожиданное непременно случается. Попутно замечу, что неполадки в своем большинстве шли, как говорится, от заводской стоянки. Конечно же, они имели место и по вине бортовых специалистов. Но как бы то ни было, нужно всегда быть в готовности к любым неожиданностям, уметь принимать единственно верное решение. Когда ты находишься под многометровой толщей океанской воды, на помощь со стороны рассчитывать не приходится. Об этом моряк не должен забывать ни на минуту.
...Это произошло, когда мы подходили к проливу Дрейка. Мне докладывают, что в девятом отсеке на неотключаемом участке трубопровода забортной воды образовался «свищ». Такие вещи для подводников, в общем-то, естественны, поскольку возникают из-за внутренней коррозии металла, обусловленной высокой агрессивностью морской воды. Ситуация привычная, но она характерна тем, что каждая минута промедления чревата большими неприятностями, если не сказать круче.
Забортная вода вначале пробивалась тонкой, еле заметной струйкой, а потом образовался «ручеёк» аж в два пальца. Что и говорить, тревожный звоночек.
Нужно срочно принимать решение. Предлагалось несколько вариантов заделки свища. Не было бы никаких проблем, выйди мы в надводное положение. Но тогда свелась бы к нулю скрытность перехода. Наше местонахождение вероятный противник обнаружил бы без особого труда, что, мягко говоря, напрочь перечеркивало все наши усилия по скрытности.
Решили заделывать «свищ» на глубине 40-50 метров, снизив скорость субмарины до 6-8 узлов. Контр-адмирал Коробов вместе со мной и командиром БЧ-5, капитаном 3-го ранга инженером Юрием Таптуновым спустился в турбинный отсек. Здесь же находились все трюмные специалисты.
Быстро оценили обстановку. А дальше, как положено в подобных случаях, сравняли давление в отсеке с давлением забортным. Человеку в таких условиях приходится, прямо скажу, тяжко. Устраняли неисправность в ускоренном темпе. Заделали «свищ»!
Контр-адмирал Коробов не покидал аварийный участок до тех пор, пока не была полностью ликвидирована опасность затопления отсека.
Замечу, что в подобных случаях тоненькая струйка забортной воды может быстро превратиться в фонтан, которому противостоять практически невозможно, и жизненно важный отсек может оказаться затопленным с вытекающими отсюда последствиями.
В дальнейшем наше плавание проходило без каких-либо осложнений, и в этом заслуга всего экипажа. Каждый на вверенном ему участке проявлял максимум ответственности.
Всплыли мы у берегов Камчатки в апреле, обогнув земной шар в подводном положении.
Не стану рассказывать о том, как нас встречали на берегу.
Это словами не передать. Тут было все: и светлые улыбки, и дружеские объятия, и слезы радости.
Потом была поездка в Москву за получением наград. Шесть участников того перехода удостоились звания Героя Советского Союза. Это контр-адмиралы В. Коробов и Ю. Падорин, капитаны 1-го ранга В. Соколов и Э. Ломов, капитан 2-го ранга инженер И. Петров и капитан 3-го ранга инженер Ю. Таптунов. Ордена и медали получили практически все остальные участники того знаменательного перехода. Награды вручал Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. Подгорный.
Сегодня финалом торжественной части, безусловно, был бы роскошный приём. Тогда же Главком ВМФ адмирал Горшков заявил однозначно: «Никаких возлияний. Немедленно возвращайтесь к месту службы».
Наш переход имел важное государственное значение. На семидесятые годы, как известно, падает пик гонки вооружений. Мы доказали, что подводные стратегические ракетоносцы - это мощнейшее оружие сдерживания, что их патрулирование в удаленных точках Мирового океана в охранении атомоходов-торпедоносцев - реально, хотя и весьма сложно по своему исполнению. Все требовало детальной предварительной проработки. И, тем не менее, всего не предусмотришь. К примеру, акустические структуры океанов оказались намного сложнее, чем это нам представлялось ранее. В частности, во время перехода бывало, что лодка Урезченко исчезала из зоны слышимости, когда этого происходить не должно было. Потом слышимость восстанавливалась. Но ведь не сразу определишь, что это: наша лодка или противолодочное средство другого государства. Следует опознать. И это, естественно, влияло на скрытность плавания.
По результатам того перехода было внесено немало поправок в тактику и стратегию подводного патрулирования, что само по себе имеет исключительно важное значение в деле обороноспособности государства.
Кроме того, безусловно, самого памятного для меня перехода, в течение двух последующих лет я неоднократно выводил свой ракетоносец на боевое патрулирование. Было еще три дальних похода. Отрабатывались различные задачи, в том числе и по освоению и практическому использованию новой техники, поступавшей на вооружение подводных атомоходов: ведь одно дело испытывать технику в теплично - лабораторных условиях, совершенно другое - в морских глубинах.
Помню, нам начали настойчиво внедрять астронавигационную систему «Снегирь». Научные разработчики утверждали в один голос, она верх совершенства. Как говорят, мол, «фирма веников не вяжет».
Однако практика подтвердила, что система «Снегирь» имела массу недостатков и оказалась малоэффективной. Много было тогда «копьев поломано». В конце концов «Снегирь» был снят с вооружения подводных лодок.
К сожалению, вскоре мне с морем пришлось расстаться, по состоянию здоровья: таков был вердикт медицинской комиссии. Сколько я ни просил руководство оставить меня на подводной лодке, даже в Москву обращался, ничего не вышло. Сказали - служи на земле. Сказали жестко, безапелляционно.
Словом, расстаться с морем пришлось. Ушли в прошлое дальние переходы, боевое патрулирование, проводы и встречи. Поступил в Военно-морскую академию, по окончании которой возглавил факультет Высшего военно-морского училища радиоэлектроники имени А. Попова. Шёл туда со смешанным чувством - не потому, что не понимал важности вузовских задач: просто по-прежнему к морю тянуло, хотелось плавать. Но, как уже было сказано, моему желанию непреодолимый барьер поставила медицина.
Из своей предыдущей службы вынес для себя ряд непременных правил. Главное из них - прививать воспитанникам любовь к своей профессии, к кораблям вообще. Без этой любви настоящего моряка не получится. Это мое твёрдое убеждение. Если, скажем, выпускаясь из училища, иной лейтенант не рвется всеми силами туда, где трудно, - в плавание, в океан, в экипаж корабля, - то, считаю я, воспитателями, и, прежде всего, мною лично, был допущен брак в работе.
Как на духу признаюсь - мне глубоко несимпатичны были курсанты, то и дело ссылавшиеся на трудности, но уже с первого семестра знавшие, где, сколько платят и даже - что почем достают. Слишком четко выраженный жизненный практицизм всегда был врагом службы.
Кто-то, возможно, подумает, мол, слишком резко высказывается отставной моряк. Но я считаю, прямота, честность до щепетильности - главное качество флотского офицера. Кстати, офицера вообще.
Три с половиной десятилетия, будь то на море или на суше, я отдал флоту. Флот был и навсегда останется для меня не иначе, как священным понятием. До боли в сердце бывает обидно за утраты, которые мы несём, к сожалению, нередко. Вместе с тем испытываю чувство гордости за парней, которые не страшатся посвятить себя морской службе, даже узнавая о трагедиях во всех их подробностях. Так бы и сказал каждому из них: спасибо, ребята!
Вот уже почти два десятилетия прошло, как я повесил на гвоздь мундир флотского офицера. Что ж, гражданская жизнь тоже удалась: почётная должность, уважение в коллективе - пожаловаться не на что. И всё же ностальгия по морю, по экипажу, по командирскому мостику нет - нет, да и даёт знать о себе. Действительно, для настоящего моряка всегда рефреном звучат слова из песни: «И всё - таки море останется морем», как бы ни устроилась его судьба на суше.
В последние годы многое нами утрачено. Уж не говорю о развале Советского Союза. Флот тоже понес потери, и не только в материально - техническом плане. Но верю, что он вернёт свою былую мощь: ведь нам есть, чем гордиться, у нас есть славные традиции. А это - один из главных факторов нашей веры и надежды в лучшее будущее флотов, да и всей России.


Сказание о подвиге. – Сборник воспоминаний Героев Советского Союза и Героев Российской Федерации, получивших это высокое звание в послевоенные годы. Кн. 4. – СПб: Издательство «Творческое объединение «Пальмира», 2008. – с.424, илл.