Глава 1. Семейный вечер. Окончание.
Какие удивительно старые традиции во флоте, - продолжал Клавдий Семенович, - но, к сожалению, и много рутины. Взять хотя бы погоны – почему мичман имеет одну звездочку, а лейтенант – три? Мичман должен иметь погон поручика, а лейтенант – капитана! Рутину надо беспощадно ломать. Например, попы на кораблях из черного духовенства – серые, грязные, с неприятными манерами, говорить ни о чем не могут, едят пальцами, волосы мажут сливочным маслом. А почему не назначать на корабли священников из белого духовенства? Потом, например, кормежка адмиралами за свой счет членов своего штаба! Все морское довольствие уходит на стол. Я против такого нахлебничества, и, когда буду командовать эскадрой, его у меня не будет!
Ляля улыбнулась:
- Ты тогда скажешь – я сам традиция!
Святодуский посмотрел на часы, было уже за десять.
- Верно, верно, Ляля, покойной ночи. Я пойду прочесть полученные сегодня английские газеты.
Он поцеловал жену, заметив:
- Толстеешь, толстеешь, сударыня! – затем дочку, спросив шутя.
- Замуж-то скоро?
Ляля вспыхнула. Ей нравился один моряк, но отец желал, чтобы дочь вышла замуж за военного инженера, «капитана без ранга», как шутя называл его Клавдий Семенович, который только что окончил инженерную академию и был сыном известного генерала – инженера.
Инженер уже давно просил Лялиной руки, но ему предложили сначала окончить академию, что и свершилось в этом году. Шли разговоры о дне свадьбы, которая по церковным правилам могла состояться или в январе, или же на т. е. после Пасхи.
Воспитанницу жены, синеглазую Верочку, Клавдий Семенович поцеловал особенно нежно и продолжительно. Верочка даже смутилась. Она уже давно заметила, что «дядя» смотрит на неё как на нравящуюся женщину, и была этим смущена и польщена.
Клавдий Семенович ушел в кабинет с попугаем на плече и со стаканом чая в руках.
Нельзя сказать, что Мария Николаевна не мечтала об адмиральстве. От приданного остались еще кое-какие процентные бумаги, и вот она часть их продала. Узнав, у какого портного муж шьет себе платье, она, пользуясь тем, что Клавдий Семенович не толстеет, заказала по секрету полную адмиральскую форму. Ведь как никак, и шитье на адмиральском мундире, и пуговицы – все другое, чем у штаб-офицеров, и золотые лампасы на брюках, и плюмаж на треуголке.
Она даже пожалела, что у адмирала нет под пальто особой подкладки – хоть дали бы золотистую. Вся заготовленная форма была тщательно упакована в чехлы и, опрысканная любимыми духами мужа, повешена в гардероб. Хотя карты сурово молчали насчет чинов и орденов, но все же Мария Николаевна надеялась, что мужа произведут в декабре, в день тезоименитства молодого царя. «Манифест 1761 года - вещь неплохая для таких талантов, как Клавдий»,- думала Мария Николаевна.
Девушки тоже ушли. Мария Николаевна решила всё убрать со стола, но, увидев оставшийся ром, налила себе полчашки крепкого чая, положила в нее четыре куска сахара и долила ромом. Выпив этот «морской чай» с куском жирного кекса, который вытащила из недр буфета, капитанша повеселела и уже спокойно стала мыть посуду и убирать её в буфет. Ей пришлось это делать, так как новую горничную еще не успели нанять.
Правда, приходили другие девушки, но они казались Марии Николаевне спесиво хорошенькими. А так называемой «страшной рожи» пока не попадалось.
- И куда они подевались? – думала с тоской капитанша. – Ведь не живут же в Кронштадте только хорошенькие девицы?
Она вспомнила рассказ мужа про боцмана-красавца, парня, который просил разрешения жениться.
- Ладно, - сказал Клавдий Семенович, - женись, но только покажи мне сначала невесту. У такого мужа, как ты, и жена должна быть красавица. – Боцман расцвел улыбкой и на другой день явился с дамой в шляпе и под густой вуалью.
- Вот, Ваше высокоблагородие, невеста.
- А ну-ка, барышня, поднимите-ка вуаль, покажитесь! – распорядился командир. Невеста это исполнила, и пораженный Клавдий Семенович увидел такую страшную рожу, что у него на несколько мгновений отнялся язык. Он только слабо махнул рукой, и невеста удалилась. Потом сухо спросил боцмана:
- Послушай ты, красавец-парень, за тебя же всякая пойдет, а ты выбрал, уж извини за правду, рожу ни на что не похожую. Что ты нашел в ней?
Боцман мечтательно улыбнулся и убедительно произнес:
- Ваше высокоблагородие, ведь она же в шляпе и опять же под вуалью, ну совсем как настоящая дама!
- Эх ты, буржуй, - буркнул командир,
- Женись и будь спокоен, она тебе не изменит.
Вспомнив это, Мария Николаевна подумала:
- Хорошо бы эту боцманшу взять горничной. А то выходит – я старая, а он молодеет!
Глава 2. По манифесту 1761 года.
Один талантливый адмирал полезнее двадцати бездарностей.
Наступило 5 декабря. Шел мягкий снежок. Солнце, должно быть, озябло и спряталось за облака. Но на душе у многих моряков было радостно, и немало сердец билось в ожидании – что-то скажет ЗАВТРА? Это самое большое производство в году – и по линии, и за отличие по службе, и по древнему манифесту матушки Екатерины Второй. Как странно, сегодня еще многие мичманы, лейтенанты, капитаны второго и первого рангов, а завтра уже лейтенанты, капитаны и даже контр-адмиралы. Хорошая вещь чины – они дают вечную молодость, ибо сначала ты молодой мичман, а потом молодой лейтенант, потом молодой капитан и, наконец, молодой адмирал. И полетят 6 декабря старые погоны в ящик письменного стола или в корзину с бельем, а то просто за окно или в печку. Есть люди положительные, погоны они носят серебристые, позолоченные, 84-й пробы. Всякое серебро есть вещь, и они собирают погоны, а потом отдают их в мастерскую перелить на ложки. Один адмирал гордился своими столовыми и чайными ложками, их было по дюжине, и все они были вылиты из погон. И никогда маленькие полуофициальные газетки «Котлин» и «Кронштадтский Вестник», глухие провинциальные сплетницы без телеграмм и передовиц, плагиаторы, живущие официальной подпиской, не пользуются таким успехом, как в день 6-го декабря, когда в них объявляется высочайший приказ о производстве.
Святодуский ничем не выдавал своих чувств, надежд и ожиданий. Его длинное лицо человека двух возрастов (один по послужному списку, а другой на пять лет моложе – специально для дам) было бесстрастное, когда он сидел в своем служебном кабинете и выслушивал доклады помощников, адъютантов и ротных командиров. Но он, конечно, надеялся и мечтал. Зато капитанша была в ажитации. Она несколько раз раскладывала карты и гадала на червонного короля. Выходило что-то несуразное – казенный дом , дальняя дорога, семейные неприятности, неожиданное письмо, интересная встреча.
Чинов и орденов не было по-прежнему, а сердце успокоит какая-то блондинка. Капитанша от негодования даже поперхнулась:
- И всегда этому длинному черту бабы выходят! Блондинка? Кто это может быть?
Мария Николаевна перебрала в уме всех знакомых блондинок – все на учете, и все романы крутят. Капитанша даже пожалела, что не умеет гадать на кофейной гуще – быть может, тогда бы открылась тайна блондинки. Попутно она стала вспоминать собственных поклонников, их было немного, а особенно запомнился только один - теперь полковник по адмиралтейству Скворцов, сидит в главном штабе в отделе личного состава. Тогда он был интересным мичманом, играл на гитаре и соревновался в ухаживании за Марией Николаевной со Святодуским. Она долго не могла решить вопроса, кого же, собственно, любит, и только когда Клавдий Семенович получил Георгия 4-й степени и уехал готовиться в Военно-юридическую академию, убедилась, что любит не Скворцова, а Святодуского.
- Что он мне вспомнился, - сердито подумала Мария Николаевна, - ведь паршивый старикашка сейчас, лысый, в очках и с ревматизмами. А тоже, когда встречает, напоминает на любовь:
- Я Вас не забыл, жену покойную забыл, а Вас помню.
Эти размышления прервал вдруг звонок в передней. Мимо промчался вестовой и вскоре вернулся:
- Ваше превосходительство, Вам телеграмма, - улыбаясь одними глазами, сказал он, подавая барыне запечатанный телеграфный бланк.
- Почему Ваше превосходительство? – подумала капитанша. Обнаглел парень! Смеяться надумал!
Она посмотрела на телеграмму и тихо ахнула:
- Адмиральше Святодуской, - это адрес, а текст гласил: - Поздравляю Ваше превосходительство. Скворцов.
Адмиральша села, встала, опять села, потом засмеялась, потом заплакала и пошла доставать из гардероба адмиральское снаряжение.
- Петр, - позвала она вестового, ты почему мне сказал «Ваше превосходительство»?
- А на телеграмме прочел «Ваше превосходительство», имею честь поздравить, Ваше превосходительство.
Петр со вкусом произносил это титулование.
- Ну, спасибо, - совсем размякла Мария Николаевна, - вот тебе рубль!
- Покорнейше благодарю, Ваше превосходительство.
Однако надо было телефонировать мужу. Клавдий Семенович отозвался сухо и резко:
- Это я, Клавочка (так адмиральша величала мужа в минуты нежности).
- Да! Что случилось?
От сухости его голоса адмиральша, как обычно, растерялась.
- Ты, Клавочка, скоро придешь домой?
- Как всегда. Что случилось? Может быть, Клавка проглотил твою юбку?
- Нет, Клавка здоров.
- Так в чем же дело? Не волнуйся, пожалуйста, говори!
- У нас новости. Я получила телеграмму.
- Кто-нибудь умер?
А вот я тебе прочту.
Адмиральша начала искать телеграмму, но, как полагается, она куда-то делась.
- Не могу найти, я и так скажу. Поздравляю тебя, дорогой, с адмиральским чином.
Слышно было в трубку, как Святодуский удовлетворенно крякнул.
- Ну, спасибо. Ладно, я сейчас приеду.
- А я приготовила тебе сюрприз!
- Спасибо, Мура.
Нежность и мягкость этого ласкового названия юности пленили адмиральшу. Она вытерла платком глаза и повесила трубку.
Святодуский поспешно ушел и, зайдя в магазин Ушакова, купил слоеных пирожков, шоколадных конфет и ветчины, обожаемой Марией Николаевной.
Сегодня и завтра все разрешалось.
Адмиральша развесила в кабинете мужа принадлежности адмиральского одеяния и поставила на письменный стол припрятанный для Клавдия Семеновича ящик его любимых сигар марки «Гавана Колорадо Клеро», затем достала бутылку старой марселя марки S.O.M., а также бутылку «Мадам Клико», сухого шампанского, тоже любимого мужем. Она её вручила Петру с приказанием заморозить так, чтобы пошли иголочки.
- Знаю, Ваше превосходительство, - ответил Петр, любитель винных домашних праздников и понимавших толк в винных делах.
6 декабря, наконец, наступило. День жалуемых аренд, чинов, орденов, назначений и золотых свитских аксельбантов. Приветствовало его само небо солнцем и легким морозцем.
Правда, чувство радости омрачалось тем, что надо было еще платить трехмесячный налог за ордена и повышение в денежных окладах, но, ведь и три месяца пройдут, а ордена и чины останутся.
После полудня длинноусый курьер из министерства, бывший боцман, украшенный рядом медалей и боевых крестов, явился на квартиру Святодуского. Поздравив адмирала, он вручил ему посылку из министерства – высочайший приказ по флоту, патент на чин контр-адмирала в голубом атласном конверте и полированную шкатулку из красного дерева - и, получив 25 рублей, с достоинством удалился. В шкатулке на бархатном основании лежал маленький
Эти флаги по получении мирно покоились в своих шкатулках до дня похорон, Тогда они вынимались и вместе с орденами покойника возлагались на подушки и торжественно неслись в похоронной процессии. Но никто не думает о смерти тогда, когда этот флажок открывает дорогу к власти, почету, безнаказанности, к тому благополучию, что сияет на лучезарных вершинах удачно сделанной карьеры. Любуясь флагом и надевая к обеду сюртук с адмиральскими погонами, украшенными одним черным орлом, новоиспеченный адмирал с гордостью думал, что все же он первый из своего выпуска надел на плечи «орла» и, несомненно, должен первым же получить золотые аксельбанты контр-адмирала свиты Его Величества, что приближало его к придворной знати и к молодому царю, который, хотя и был жалок Клавдию Семеновичу своей конфузливостью и глазами испуганной газели, казался ему бездарным и, видимо, имел развитие и образование не шире, чем у гвардейского поручика средней руки, все же был царем большого государства. Поэтому Святодуский эти мысли глубоко прятал в тайных извилинах мозга. Царь был в его глазах источником, из которого текли все материальные блага, необходимые для широкой и пышной жизни, власти и уважения. И уже по одному этому он был не досягаем для критики, и все, что утверждала «Высочайшая рука», становилось в силу этого чистым, святым и красивым. И Святодуский даже жалел, что более не существует обычая целовать царскую руку.
В дневнике, в котором Клавдий Семенович отмечал важнейшие моменты своей жизни, он в этот вечер записал следующее:
- Итак, я адмирал. Я вошел в ворота, открывающие дорогу к богатству и знатности. Настанет время, когда те, кто на меня плевал, будут передо мной пресмыкаться, потому что я достигну всего, чего хочу. Я еще молод. В моем послужном списке нет записи, что я потомственный дворянин, как у адмирала Бирюкова, род которого занесен в бархатную книгу, а просто сказано: «из обер-офицерских детей». Это значит, что отец мой был личный дворянин, а дед и совсем не был дворянином. А что касается знатности, то в России она не имеет такой уж силы. Недаром же Пушкин писал: - «У нас нова рождения знатность, и чем новее, тем знатней». Русские монархи не искали для славы России поддержки у знати, и не знать создавала историю России. Не помню, кто назвал знать «золоченой чернью». Правильно. И как глупо пользовалась знать своим богатством. Например, разводил в своих оранжереях ананасы. Они квасились, и из этих квашеных плодов готовились щи, а в кухне все готовилось не на дровах, а на корице и гвоздике, которые горели вместо дров. Иван Грозный, ломая боярский феодальный строй, выбирал опричников из незнатных и небогатых людей, основав из них служивое дворянство. Петр Первый продвигал вперед безвестных людей и даже крепостных, если они были талантливы. Неофициальным мужем императрицы Анны был герцог Бирон, бывший конюх при её курляндском дворе. Императрица Елизавета, взойдя на престол при помощи роты лейб-компанейцев в 150 человек, их всех наградила поместьями и сделала потом потомственными дворянами. А муж её, Разумовский, был простым певчим. Племянник этого Разумовского уже с титулом графа был послом в Австрии и, влюбившись в какую-то венгерскую магнатку, изменил России, приняв по требованию возлюбленной католичество и австрийское подданство. Екатерина Вторая выбирала своих фаворитов из мелкопоместных дворян, награждая их богатством и титулами. Павел Первый наградил своего камердинера титулом графа. Крепостной Гурьев стал графом и был министром. Николай Первый щедро раздавал титулы. Богатство ко мне явится, когда я буду стоять на вершине власти, а знатность мне дадут золотые аксельбанты и вензеля на погонах.
Глава 3. Личность и быт.
Талантливая личность организует быт, а заурядная плывет по течению.
Положение обязывает – к чему? Клавдий Семенович понимал, что он уже не скромный капитан 1-го ранга, а власть имущий адмирал – он должен быть грозой для офицеров и ужасом для матросов, в этом – смысл власти. Но нельзя только кокетничать властью, как рыцарь латами, пугая подчиненных. Он не сомневался, что власть есть сила, которая греет, холодит, ласкает и наказывает. Методы же воспитания личного состава он считал ерундой, так как имеется, по существу, лишь один метод – это железная дисциплина. Ему был понятен и симпатичен девиз одного старого адмирала, несмотря на то, что тот имел репутацию придворного шута, развлекая царя с царицей анекдотами, но золотых аксельбантов генерал-адъютанта, о которых мечтал и днем и ночью, так и не получил. Девизом этим была формула:
- Лучше не иметь власти, чем ею не пользоваться.
Одновременно ему был неприятен девиз адмирала Макарова – «Помни войну». Понятно и без Макарова, что флот существует для ведения войны на море, но верным залогом победы все же остается железная дисциплина и единая воля адмирала. И недаром же адмирал Макаров, как главный командир Кронштадтского порта, далек от активного управления флотом, изучает элементы вкусного для матросов борща, председательствует в специальной комиссии по возможности замены помидоров солеными огурцами. Уж он-то, Клавдий Семенович, заниматься борщом и макаронами с творогом не будет.
Да и какое же другое отношение, кроме самого строгого, можно иметь к русскому человеку? Русскими вообще можно управлять при помощи палки и хлыста. Он вспомнил, что, когда был морским агентом в Лондоне, как-то в беседе с одним иностранным коллегой даже сказал: «Русский человек таков – если его бьют, он будет целовать Вам руки, если прощать, он на Вас плюнет».
Для того чтобы служба на судах эскадры, которой он будет командовать, была бы в порядке, надо чаще ругать офицеров и матросов, офицеров - дважды в день, а матросов - один раз, так как их, кроме того, будут еще и бить. Вот моя философия, - думал Святодуский, – хотя и терпеть не мог этого слова, в нем есть что-то глупое и оскорбительное.
Как-то недавно ему прислали на отзыв только что вышедшие «Правила санитарной службы на флоте с девизом английского адмирала Джевиса «Санитарное благополучие корабля есть залог его боевой готовности».
Святодуский написал так: «Я думаю, что судовая гигиена была нужна на парусном флоте, когда матросов кормили заплесневелыми сухарями, поили тухлой водой и насыщали гнилой солониной, а цинга выбивала им больше зубов, чем офицерские и боцманские кулаки. А теперь, когда с матросами деликатничают, как с институтками, готовы кормить их омарами и бланманже, вопрос судовой гигиены не имеет существенного значения. Все эти разговоры о трюмах, где будто бы скапливаются ядовитые газы, о профессиональных болезнях судовых специалистов, о санитарных книжках, сопровождающих матросов при службе на корабле, куда заносятся все болезни и даже вес, отдают остроумно названными «кулинарными» курсами, где теперь молодых офицеров обучают морской тактике. О трюмах должны заботиться трюмные механики, а если матрос становится негодным для службы на палубе, доктор должен позаботиться списать его на берег. Я слышал, что некоторые офицеры говорят, что матросов надо учить «разным наукам», читать им лекции и отпускать им пифифакс для хождения в гальюн. Эти вредные мысли посеял недоброй памяти адмирал Лихачев, требующий открытия морского генерального штаба. Но зато он и окончил дни свои эмигрантом. Правила хороши лишь в том случае, если не ослабляют дисциплину».
Этот отзыв вспомнился Святодускому, когда он ехал из Кронштадта в Царское Село для представления царю в Новый год по случаю получения ордена Станислава 1-ой степени с лентой. В этот день происходит во дворце прием особ первых трех классов по табели о рангах, получивших награды.
Кроме того адмирала занимали мысли, так сказать, военно-политического характера. Недавно началась война Японии с Китаем. Плодом победы Японии, или, вернее, разгрома Китая, решили на правах честных жуликов воспользоваться все великие державы, стремящиеся урвать кусочек получше и пожирнее. Взяла себе порт на Тихом океане и Германия, император которой любезно намекнул царю на возможность захвата под видом аренды незамерзающего порта на Тихом океане, в котором нуждалась Россия, выходящая с получением такого порта на воды Тихого океана в роли океанской морской силы.
Он указал на возможность оккупации Порт-Артура. Возможно, что это была со стороны Вильгельма военная хитрость, так как притязания на этот порт имелись и у Японии, и у Англии; Япония стремилась занять Порт-Артур на правах победительницы Китая. Получалась картина скачек – кто кого обгонит. Япония, завоевав Порт-Артур, все же вынуждена была уйти оттуда, предоставив возможность занять его России, опередившей в этом вопросе Англию. И вышло, что зрелый плод в виде Порт-Артура вместо раскрытого жадного рта Японии попал в русскую пасть.
Японии пришлось пока смолчать, затаив к России смертельную вражду. Царь тем охотнее подложил эту свинью Японии, что шрам на голове от удара японской саблей при путешествии еще наследником по этой стране, существовал и требовал мщения. Но, как говорят французы, раз бутылка открыта, надо её выпить. На Тихом океане требовалось создание реальной морской силы. Она и создавалась путем посылки на Дальний Восток из Балтики боевых кораблей. И на русских верфях и на иностранных строились корабли и, по мере готовности, посылались на Дальний Восток. И в Кронштадте, и в Ревеле, и в Либаве, названной портом Александра 3-го, кипела работа. Но Святодуский не интересовался деталями и не знал, как это все осуществляется. Он не знал, что управляющий Морским министерством, коротко именуемый министром, распределял заказы между русскими кораблестроительными заводами, которыми управляли акционерные общества с иностранными капиталами: на Балтийском судостроительном заводе председателем правления был немецкий поляк, офицер запаса германской армии. Эти фирмы охотно посылали влиятельным лицам морского ведомства в подарок пакеты с акциями, и ясно, что получатели их были заинтересованы в предоставлении заказов тем заводам, от акций которых могли получать большой дивиденд.
Министерские судостроители из Технического комитета и Главного военно-морского хозяйственного управления старались охватить диапазоном своего размаха все части флота – вооружение, снабжение, комплектование, учебную подготовку, движение по службе, ускоряя её прохождение. Наступал кажущийся расцвет флота. И если бы этот расцвет находился в надежных руках, он был бы положительным, прогрессивным. Но этим расцветом управляли адмиралы, воспитанные на традициях второй половины девятнадцатого века, чуждые технике, презирающие военно-морское оперативное искусство. В портах царила рутина, господствовали принципы какой-то нелепой экономии на постройках кораблей и на их снабжении. В судостроении было то, что осмеивал К.М. Станюкович в своих «Письмах знатного иностранца» (письмо номер 79), называя строительную чепуху «теорией ногтя», которая успешно заменяет «английские выдумки». В ней знание заменяется наитием, факты опытов – апломбом, на иностранных чертежах «ногтем» очерчивается в целях экономии порядочная часть броненосца, но тактические элементы остаются те же – получается настоящий «русачок-кораблик». На высочайших смотрах ставились на строящихся кораблях фальшивые боевые башни типа «потемкинских деревень».
Бравый адмирал-парусник строил свои круглые знаменитые суда, прозванные поплавками. Формой они напоминали опрокинутую чашку на блюдечке. Их было построено три – «Новгород», «Вице-адмирал Попов» и императорская яхта «Ливадия». Их ширина и длина равнялись 120 футам. Качка вертикальная – на волне корабли прыгали вверх и вниз как пробки. Поворотливость была чрезмерная, от чуть положенного руля суда начинали вертеться. Когда они плавали в Черном море, то сигнальщики на встречных судах докладывали вахтенному начальству: «Кто-то идет под военно-морским флагом – чи броненосец, чи миноносец – никак не разберу». Яхта «Ливадия» стала блокшивом «Опыт», на котором разместилась плавучая школа писарей и баталеров. Было решено перевести «Новгород» и «Вице-адмирал Попов» в пресную воду Николаевского порта. Командир «Новгорода» взял на себя смелость выйти из южной гавани собственным ходом, он не верил в дьявольскую поворотливость круглого корабля. И его выход был триумфом неблагополучия. Он задел за все стоявшие в гавани суда, в том числе за болгарский крейсер «Надежда», который по обычаю приходил в Севастополь ремонтироваться за счет Морского ведомства. Кое-как дошли до Николаева. Надо было пройти через проходы в бонах реки Ингут. Командир созвал военный совет офицеров. «Пройдем или нет?», - задал он вопрос. Все дружно ответили, что не пройдут. «Тогда, - рассказывал командир, – я все-таки дал полный ход, чтобы пройти …», «Ну и что же?» - спросили заинтересованные слушатели.
- Ну и разворотили боны вдребезги!
В морском корпусе насаждал аристократический дух директор, вице-адмирал Арсеньев, никогда не командовавший ни кораблями, ни отрядами судов. Его задачей было аристократизировать корпус, изгнать из него революционный дух конца семидесятых годов, очистить его от всех нежелательных элементов и вредных идей. Про него кадетский фольклор сложил ядовитую песню. А в кадетской опере «Хаос» Арсеньев поет:
И я надеюсь, я уверен
И даже более,
Я не могу предположить,
Чтоб иначе случилось -
Что будет корпус наш на море,
Что корпус пажов на земле!
Вот этот-то дух пажеского корпуса и прививался в стенах Морского корпуса. Среди воспитанников появились представители знатных княжеских и графских фамилий и множество остзейских баронов во главе со светлейшим князем Ливеном. Были моряки из великих князей. В дальнейшем появились и представители промышленной и торговой буржуазии, дружившие с моряками из великих князей и их финансировавшие.
В преподавании господствовала та же рутина. Возникала новая отрасль морских оперативных и социальных наук – стратегия, флотоведение, военно-морская организация, военно-морская мобилизация, судовая гигиена, морская физкультура, санитарная тактика и другие, вплоть до философии военно-морской войны. Страстным проповедником этих наук был морской полковник Кладо. Но на учебных курсах Морского корпуса эти дисциплины не отразились, лишь было введено преподавание военно-морской тактики по курсу Кладо. Ни типов кораблей, ни задач флота, ни оборудования портов, ни сравнительного флотоведения в корпусе не преподавалось, а юные мичманы были в этой области столь же невежественны, как и старые адмиралы. Морская практика, например, преподавалась как история морской практики. В век броненосцев и минных судов, пара и электричества в курсе морской практики изучались парусное, тросовое и такелажное дело. Корабельные мачты, паруса, ванты – все то, что нужно было в эпоху Станюковича, но стало лишним полвека спустя.
Предполагалось, что знание парусного дела разовьет лихость, то есть сыграет своего рода роль физкультуры. Морская практика броненосца была введена значительно позже. На этот счет складывались анекдоты вроде поднятия сигнала перед боем: «Желаю вступить в бой под парусами».
Чисто практические курсы читались теоретически. Изучались дифференциальное и интегральное исчисление, но теория кораблестроения читалась так, как будто бы науки дифференциалов не существовало вовсе. Учебник теории кораблестроения, составленный Бригером, был растянут, должно быть для увеличения гонорара, на 450 страниц, но без единого дифференциала и интеграла. Только один преподаватель, составил свой полный, но маленький по размеру учебник сплошь из дифференциалов и интегралов. Ученики Бригера и Сухомеля в одной и той же роте, но в параллельных классах не понимали друг друга.
У большинства офицеров военно-морские оперативные науки носили презрительную кличку «кулинария». В результате офицерская масса не знала ни состава флота вероятных противников России, ни их вооружений, ни их баз, ни их организации службы. А в секретных характеристиках на иностранных адмиралов говорилось только, кто из них любит выпивку, а кто дам. Техника уже впитывалась в кровь и плоть молодого офицерства, но оперативное искусство еще ждало своего будущего.
Адмирал Святодуский отчасти не знал, не понимал и не оценивал, а отчасти не придавал этим вопросам значения.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
