А в эти дни в Севастополе проходили стихийные митинги и демонстрации протеста против такого необдуманного решения, чему мы были непосредственные свидетели этому позорному для России событию, неблагоприятные последствия которого ещё долгое время будут ощутимы между нашими двумя теперь ставшими независимыми государствами.
С командиром нашей роты не всё поначалу ладилось. Говорили, что назначен лейтенант Анашкин, фронтовик, боевой офицер. Действительно, некоторое время в роте он наблюдался, но чаще находился на лечении в госпиталях. Во время войны сержант Анашкин командовал противотанковым орудием, знаменитой и прославленной сорокапяткой. За четыре года войны прошёл, что называется, «огонь, воду и медные трубы», дослужился от рядового до старшего сержанта, участвовал в боях на Курской дуге, где накрошил немецких танков столько, что его представили к званию Героя Советского Союза. Контрразведчики докопались, что он застрелил из пистолета во время боя командира батареи, отказавшись выполнять его приказ отступать, и продолжал вести огонь, подбив ещё несколько фашистских танков. В бою был ранен, контужен, но выжил. Чуть было не загремел в штрафбат. Представление на Героя, естественно, отозвали. При освобождении Киева и форсировании Днепра сержант Анашкин со своей пушечкой находился в первом броске, закрепился на правом берегу, где вёл жестокий бой с превосходящими силами противника, но не отступил, не сдал занятый плацдарм до высадки основных сил. Весь израненный попал в госпиталь, выжил и снова на фронт. Всех участников первого эшелона при форсировании Днепра представляли к награждению звездой Героя Советского Союза.
Командира противотанкового орудия Анашкина по каким-то причинам в списках награжденных не оказалось. Войну закончил в Берлине. Фронтовая биография лейтенанта Анашкина – это целая легенда боевых побед, с взлётами и падениями, с жизненными неурядицами простого русского человека, настоящего патриота Родины, достойного глубокого уважения. После войны, лежал в госпиталях, лечился, потом учился и стал лейтенантом, носил офицерскую военно-морскую форму и погоны с красным просветом.
Такие подробности я узнал непосредственно с его слов во время достаточно кратковременного общения, которое у меня стало возможным, потому что при составлении расписания по приборкам мне определили, видимо, как заслуживающему доверие первокурснику, следить за порядком в кабинете командира роты. Для меня это было крайне удобно, потому что можно было на законных основаниях каждое утро не выбегать на физзарядку, а преспокойненько отсиживаться в кабинете командира роты, куда ни один проверяющий не заглядывал. В кабинете стояла кровать, где частенько проводил остаток ночи наш ротный. Не ведая о том, что Анашкин находится в ротном помещении и отдыхает, я врывался в кабинет, чтобы произвести приборку, при этом непроизвольно его будил, тогда в зависимости от его состояния, я оставался в кабинете и производил приборку или удалялся, а он продолжал отлёживаться после регулярных ночных пирушек. Честно говоря, на его израненное худенькое тело, испещрённое рубцами хирургических швов и шрамов от ранений, без искреннего сочувствия смотреть было трудно. Самочувствие его, разумеется, было не блестящее, да к тому же пристрастие к весёлому времяпровождению не способствовало его укреплению.
Командиром роты он, можно сказать, был номинальный. Ротой по существу командовал многоопытный служака, сверхсрочник, видимо, из армейских, в звании старшины, главной задачей которого являлись строевые функции: ротные построения, переходы на приём пищи и занятия, распределения на объекты по приборкам и даже проведение увольнения курсантов в город. Голос его громкий, чёткий, командный был слышен, что называется, за полверсты. Старшина любил порядок, был требовательный, но без занудства и излишних придирок. В обычной повседневности был всегда чем-то озабочен. Писал во все инстанции (суды, прокуратуру, сессии Верховного Совета, ЦК КПСС, КГБ) какие-то жалобы, протесты, опровержения, требовал пересмотра и реабилитации. Надо полагать, где-то его очень сильно обидели или несправедливо отнеслись, вот и боролся человек за своё правое дело, но успеха так и не имел.
В роте был ещё один сверхсрочник, мичман-баталер, который заведовал имуществом. Вот это был настоящий, как таких на флоте называли, «сундук». Ржавого гвоздя от него, бывало, не допросишься. Прижимистый, хитрющий, своего не упустит, но и от чужого не откажется. На себе однажды испытал его жадность и корыстолюбие. Дело в том, что меня всё-таки к общественной работе привлекли, избрав без согласования, а скопом по общему списку в так называемый совет ленинской комнаты. В течение всего первого курса не только я, но и никто не знал, какие обязанности этого совета, и кто за что отвечает. По правде сказать, ленинская комната оборудована была хорошо, наглядная агитация, плакаты всякие разные, на столах зелёные скатерти, на окнах шторы, подшивки газет, шахматы, домино – всё чин по чину. Наверняка, это была требовательная инициатива замполита Черникова, а мичман-хозяйственник только выписывал имущество и, естественно, за всё имущество, как и положено, по своей должности, отвечал материально. Так вот, когда подходил к завершению первый курс нашего обучения, этот мичман, как-то нашёл меня и ошарашил требованием, чтобы я принял под свою материальную ответственность всё оборудование ленинской комнаты. Почувствовав подвох со стороны хитреца-мичмана, мне, естественно, не захотелось подписывать никаких документов, но он льстиво стал утверждать, что это имеет чисто формальный характер, якобы, для каких-то проверок. Ну, подумал, если только так, то подпишу требуемые бумаги. Об этом факте моей материальной ответственности я совершенно забыл, но, как оказалось, совершенно напрасно. Дня за два до убытия на летнюю практику, когда все экзамены были успешно сданы, мы спокойненько рассчитывались с библиотекой, собирали свои вещички и готовились на первую морскую курсантскую практику. Вдруг в этот момент «подъехал» ко мне этот пройдоха-мичман и заявил, что в ленинской комнате, оборудование которой он уже собрал самостоятельно без моего участия, отсутствуют несколько комплектов шахмат, шашек, домино и ещё каких-то портретов членов президиума ЦК, возможно, которых вывели из состава. За всё отсутствующее, якобы, я должен немедленно до убытия на практику ему лично заплатить
Если не заплачу сейчас, он тут же припугнул, то последуют санкции. Вот так дела! При моей-то курсантской стипендии в размере трёх рублей – это же целое почти годовое состояние! Мне стало так отвратительно, что попытка оправдаться в моей непричастности к отсутствию этого жалкого имущества, выглядела по-детски беспомощно. Юридически этот вымогатель, имея на своих руках мою расписку, мог требовать возмещение убытка, но фактически я же не способен был постоянно следить за сохранностью какого-то шахматно-шашечного имущества, которое по прошествии определённого времени использования должно было списываться как расходный материал. Времени на раздумья у меня не было, не сегодня-завтра убываем на корабли, а эта мерзкая гадина грозится (может только пугает?) какими-то санкциями. Не отчислением же? Пусть подавится этими деньгами. Собрал-назанимал у ребят, отдал всё, что было, и отвязался от этого хапуги-взяточника. Потом жалел, что не успел в такой спешке никому пожаловаться на эту гниду. После практики и отпуска противно было об этом поднимать вопрос. Мне было ясно, кто чего стоит.
Вскоре новым командиром роты был назначен капитан-лейтенант Евгений Веселков, выдержанный, уравновешенный, рассудительный, аккуратный, даже, возможно, с некоторым морским шиком в ношении формы одежды, невысокого роста офицер. Он тут же приказал убрать постель из своего кабинета, в котором он практически не засиживался, и появлялся чаще всего тогда, когда был обеспечивающим по факультету или дежурным по училищу. С курсантами держался ровно, без высокомерия, умело поддерживал дисциплину в роте. Он оставался командиром роты до последнего дня пребывания в Черноморском училище и даже сопровождал нас вместе с капитаном 2-го ранга Великим В.И. в поездке до Калининграда в Балтийское училище.
Во время очередной стоянки поезда на какой-то промежуточной станции по пути в Калининград – четвёртый взвод штурманской четвёртой роты Черноморского училища.
Первый ряд, слева направо (сидят и лежат) курсанты: Геннадий Дудкин, Анатолий Шурыгин, Владимир Демиденко, Анатолий Гулько, Вадим Самсонов, Юрий Редькин, Геннадий Знаменский, Владимир Архипов, Евгений Елецкий, Григорий Зубенко.
Второй ряд (стоят) курсанты: Николай Верюжский, Дмитрий Василенко, Сергей Гилёв, Анатолий Земцов, капитан-лейтенант Евгений Веселков, капитан 2-го ранга, Герой Советского Союза В.И.Великий, курсанты: Вадим Беляков, Анатолий Богодистый, Ростислав Пискун, Вячеслав Яшан, Николай Пухной.
Раз уж к слову пришлось, то скажу несколько слов о нашей передислокации осенью 1956 года из Севастополя в Калининград. Погрузили нас, три роты курсантов штурманского факультета, как скот, в так называемые «телятники» - товарные вагоны, в которых были оборудованы сплошные нары по длине всего вагона с прелым, вонючим и грязным сеном. Ехали долго, более трёх суток, сначала по родной Украине и сердечной Белоруссии, затем пересекли мало дружественную Литву и медленно тащились по обездоленной Калининградской области, то и дело, останавливаясь на каких-то безлюдных полустанках, в значительном удалении от больших железнодорожных узлов. Переезд благодаря чёткой и строгой организации сопровождающих офицеров и дисциплинированности нас, курсантов, помнится, прошёл без чрезвычайных происшествий: никто не отстал от эшелона, нападений, драк и стычек с посторонними не было и, самое важное, что в основном все сохранили свои желудки от расстройства при, не поймёшь каком, походном питании.
6.
Возвращаюсь в 1953 год. Несколько слов о командовании училища. Незадолго до моего прибытия в Севастополь произошла замена начальника училища. Всеобщий и безоговорочный любимец всего Черноморского флота тогдашний начальник училища вице-адмирал Г.В.Жуков в связи с болезнью в 1951 году уволился в запас. В годы войны и особенно в послевоенное время Г.В.Жуков имел огромную популярность, безграничную любовь и признание среди черноморцев, как активный участник обороны Одессы и Севастополя.
Вице-адмирал Жуков Гавриил Васильевич (1899-1957)
Новым начальником Черноморского училища был назначен не менее уважаемый и заслуженный боевой адмирал-североморец, опытнейший подводник, Герой Советского Союза контр-адмирал А.И.Колышкин. Ещё по нахимовскому училищу мне было хорошо известно, что Колышкин в годы Великой Отечественной войны командовал дивизионом, а затем бригадной подводных лодок Северного флота.
Герой Советского Союза контр-адмирал Колышкин А.И. Начальник Черноморского Высшего Военно-Морского училища имени П.С.Нахимова. 1954 год. Севастополь.
Казалось бы, только радоваться надо. Однако в Севастополе, по мнению местных «тузов», такое назначение незваного пришельца было встречено неоднозначно и, если честно сказать, недружелюбно и даже враждебно. Оказывается, хотели видеть на этой должности своего – черноморца. В училище валом повалили разного рода инспекции, комиссии и проверки, для выискивания недостатков и недоработок. Нам, курсантам, от регулярных экспрессивных наездов начальства была сплошная морока. Не было спокойной недели, чтобы мы не красили, мазали, чистили, вылизывали, мыли, копали, выравнивали, укладывали как на территории училища, так и в учебных и жилых помещениях. Строевые смотры, подготовка к которым приобретала просто фаталистический характер, следовали регулярно и постоянно один за другим.
Вспоминаются в связи с этим нестандартные ситуации, которые можно отнести к смешным из-за глупого переусердствования проверяемых в желании угодить начальству или найти несуществующие недостатки со стороны проверяющих. Так, например, был такой случай, когда капитан 3-го ранга Придыбайло, командир старшей роты нашего факультета, размещавшейся на третьем этаже казармы, готовясь встретить очередную комиссию, обнаружил в хозяйственной комнате роты существенный недостаток – беспризорную двухпудовую гирю, находящуюся, по его мнению, в неположенном месте.
В целях уточнения скажу, что в этом помещении курсанты гладили, чистили, приводили в порядок свою форму одежды, в отведённое распорядком дня обильно смазывали оружейным маслом свои трёхлинейки. Некоторые в свободное время с помощью экспандеров, гантелей или гирь накачивали мускулатуру своих молодых красивых тел. Там же находился ящик с махоркой («Эх, махорочка, махорка, породнились мы с тобой…» - слова из известной в тот период песни), которая была положена курсантам согласно штатному довольствию. Официально курить, естественно, в помещении было запрещено, а если очень хочется, то... В общем, эта бытовая комната самооб-служивания курсантов всегда требовала повышенного внимания со стороны командования, где всегда можно было наковырять много недостатков.
В тот момент, когда на первом этаже послышалась команда: «Смирно!», что означало о прибытии очередной комиссии с проверкой, не долго размышляя, как избавиться от верного компромата, Придыбайло схватил злополучную гирю, дотащил её до открытого окна и выбросил вниз. В следующий момент произошло самое интересное. Гиря, пролетев три этажа, благополучно с высокой точностью упала на крышу припаркованного у стены казармы желаемого, любимого, популярного и новенького легкового автомобиля типа «Москвич-401», пробив его насквозь.
Тогда, как помнится, личные автомобили были великой редкостью. Возмещение нанесённого ущерба невинно пострадавшему владельцу средства передвижения, надо полагать, обошлось Придыбайло значительно весомее в материальном отношении, чем очередное служебное замечание проверяющей комиссии. Таковы превратности судьбы из-за чрезмерного усердствования в службе.
Вот другой пример. Высокие комиссии возглавляли, как правило, заслуженные и опытные морские военачальники, но их замечания, порой, были до смешного примитивны, беспричинны, беспочвенны, а иногда просто глупы. Помню, очередную комиссию возглавлял адмирал Н.Е.Басистый, участник Великой Отечественной войны, наиболее ярко проявивший свои военные способности и умение во время Керченско-Феодосийской десантной операции.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
