1
Буря ломится в окна, стучится в двери, ломает деревья, с корнем вырывает кусты. Море заливает берег, выбрасывает камни в прибрежные сады. Плохо рыбакам, задержавшимся в море. Невесело и морякам, несущим дозор. Мигающий глаз маяка предупреждает о подводных камнях, об островках, почти скрытых морем... Прожектор разрезает тьму зеленоватым ножом, щупает бурлящую черную воду, метущийся лес, узкую полосу потемневшего прибрежного песка — не воспользовался ли враг ?..
Никого нет на улицах Кивиранда. Нет и огней в домах. По кромке берега, заливаемого волной, идут в капюшонах солдаты... Перед ними почти плывет Гром; его глаза светятся зеленым огнем, как два карманных фонарика.
Николаю Николаевичу Аистову снится Сочи. В прошлом году он там был в отпуске вместе с Верой и детьми. Они лежали на раскаленном пляже у Ривьеры; детишки ползали по гальке, как крабики. У мола стоял теплоход; прокопченный солнцем мальчишка продавал букет роз, и Николай купил его Вере. Она закрыла цветы мокрым полотенцем, чтобы солнце их не сожгло. «Теперь нам надо скорей уходить, они завянут», — всполошилась жена.
Теплоход подает гудки: один, другой, третий.
Николай Николаевич просыпается. У изголовья гудит зуммер: один гудок, другой, третий. Мудрый поднял голову. Аистов берет трубку: «Иду!» Одевается. Вера проснулась;
— На границу, Николаша?
— Да. Спи.
Горожане, приезжающие в Кивиранд на лето, часто посмеиваются: «Капитан ушел на границу? Тоже мне граница: пляж». Николай Николаевич знает, что такое граница, даже если днем на ней белеют телеса дачниц.
Мудрый сидит у двери, взгляд его умоляющ: «Возьми». Трудно псу жить в отставке. Он хочет работать, он служил много лет.
— Идем, — говорит Аистов.
Только два коротких удара хвостом говорят о той радости, которую переживает Мудрый. Хозяин идет на границу, пес — с ним. Неважно, что молодой, необстрелянный Гром уже там... И для Мудрого хватит работы.
— Шторм-то какой, Николаша.
— Ничего, Верочка. Спи.
Капитан знает, где его ждут. Он идет с трудом, борясь с ветром. Дождь хлещет в лицо. Несколько раз он встречает темные мокрые фигуры в плащах с капюшонами, обменивается короткими фразами. Вся застава уже поднята и действует как хорошо слаженный механизм. Ночь темна. Только луч прожектора с дальнего мыса обшаривает берег и лес. Подходящая ночка для высадки! Хозяин и пес идут по мосткам, приподнятым над берегом. Их заливает волна. Справа — лес, слева — море, в море и на берегу — валуны. Невеселое место, когда знаешь, что в кромешной тьме скрывается враг. Аистову уже доложили шепотом: один ушел в море, не высадился, второй скрылся, третий — где-то неподалеку, ранен, слышали стон. Но и он ранил сержанта Сережина в руку.
Мудрый обнюхивает мокрого Грома. Тот зарычал бы, да усвоил: на границе надо действовать молча...
2
Яанус Хаас страдает бессонницей. Он засыпает обычно только под утро; на столе стоит лампа под белым фарфоровым абажуром.
Хаас в своем кресле-качалке читает — в который раз! — о веселых проказах озорника Тоотса.
Здорово выдумано! Хотя люди и говорят, что Тоотс вовсе не выдуман Оскаром Лутсом и что до сих пор где-то живет вдова Тоотса — ей семьдесят лет. Или больше.
А недавно Хаас перечитал всего Тамсааре. Хорошо старики писали! Нынешние — пожиже. Хотя кое-чего достигают: один о рыбаках здорово пишет, другой о плавании в Антарктику написал — со знанием дела, тут уж Хааса не проведешь!
Отложив книгу, он смотрит на трепещущий огонек. За окнами — шторм. Когда-то и он в такие ночи не задумываясь выходил в море. Теперь только слушает его неумолчный гул.
Хаас поднимает руку и наблюдает, как по стене движется уродливая черная тень.
Бесшумно открывается дверь (в Кивиранде нет воров, и двери не запираются на замки даже ночью). Кого, интересно знать, принесло в три часа осенней штормовой ночи? Если кто-нибудь заболел, то не Яанус же поможет беде: сам беспомощен.
— Ты один, Яанус? — спрашивает ночной гость.
— Я-то один, а ты — кто?
— Не узнал?
— Нет.
— Значит, я здорово изменился?
Теперь Яанус Хаас видит лицо посетителя.
— Да, здорово тебя жизнь , Яак.
Он не испытывает удивления, хотя и не видел брата почти двадцать лет. Годы — скверная штука! Разве Яак был таким? За нынешним Яаком не только девчонки — не побегут и старые вдовы: лицо дряблое, волосы вылезли, в глазах какая-то пустота.
— Ты откуда свалился, Яак? С того света?
— В доме никого нет?
— Я же сказал: я один.
— Что ты живешь здесь один — мне известно.
— Ах, известно? Так почему же ты спрашиваешь? И зачем ты явился?
— Приехал тебя навестить.
— Откуда?
— Из Таллина.
— Из Таллина? Ты двадцать лет жил, значит, в Таллине и раньше никак не собрался? На чем ты приехал? Разве ночью приходит автобус? Или, может быть, ты на персональной машине?
— Оказией.
Ты и в детстве , Яак.
— Я не лгу.
— Лжешь. Что тебе нужно?
— Поговорим утром. Я хочу спать, я устал. Я посплю там, наверху. Ладно?
— У меня не ночлежный дом.
— Яанус, Яанус! Разве так встречают родного брата?
— У меня его нет.
— Как нет?
— Он умер.
— Ты же видишь, я жив.
—— Нет. Ты — мертв.
— Да ты что — сумасшедший?
— Я, к сожалению, болен и не могу тебя вышвырнуть . Ты говоришь, приехал из Таллина? Лжешь.
— Пусть так. Не из Таллина. Если хочешь знать, я пришел из «свободного мира».
— То-то у меня в доме так скверно запахло!
— Чем?
— Падалью.
—— Это ты гниешь заживо, Яанус. Встреть я тебя на улице в Таллине — я бы тебя не узнал. Не на пользу тебе пошли эти годы. Из них восемь в Сибири, не так ли?
— Это была ошибка.
— Твоя?
— Нет. Тех, кто немало зла натворил.
— А-а, понимаю. Русские?
— Русские тут ни при чем.
— Тогда Советская власть?
— Советская власть освободила меня. Ты видишь — я дома.
— В нашем доме...
— В моем доме, Яак.. Твой дом в твоем... дурно пахнущем мире. Где он?
— В Берлине.
— В Западном, разумеется?
— Да.
— И ты прямым рейсом оттуда?
— Почти.
— И надеешься вернуться обратно?
— Разумеется.
— И скоро?
— Когда закончу дела.
— Ты что же, свалился в Кивиранд с воздуха или вылез из моря? И тебя еще не заметили? Убежден, Яак, овчарки идут по твоим следам. Ага! Оглянулся на дверь? Сдают нервы? Кстати, что ты делал двадцать лет в твоем мире? Точил нож и учился стрелять?
— Я — эстонец.
— Бывший эстонец!
— Я пойду спать.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
