— Эт-то что? — изумился Фрол, войдя в дом. Алешка с гордостью ответил:
— Овчарка.
— Овчарка? — еще больше удивился Фрол, увидев пушистый черный комочек с поджатыми ушами и глазами-пуговками. — Откуда?
— Мама купила.
— Да, пришлось купить, ты не сердись, Фролушка, но Алешка меня извел: «Купи да купи мне собаку». Мы сходили с ним в кино «Пионер», посмотрели кинофильм о приключениях двух чудесных собак. С этого и началось: «купи да купи». Но не покупать же дворняжку! Я поехала в собачий клуб, меня направили в Кадриорг, и там я увидела семь таких вот комочков. Ну... растрогалась сама и купила. Славный, не правда ли?
— Этого еще нам не хватало, — вздохнул Фрол. Нагнулся, поднял щенка. Он был теплый, славный, с шелковой шкуркой. Щенок лизнул Фрола в нос и стал лизать щеку. — Ах ты, кутик, — растрогался Фрол. — Вы, по крайней мере, имя-то ему дали?
— Окрестили, — ответила Стэлла, довольная, что Фрол смирился с новым членом семейства. — Я назвала его . И у него уже есть паспорт.
— Как?
— Му-шта-идом. Ты забыл?
Как Фрол мог такое забыть? Ведь именно в Муштаиде, тбилисском парке, Фрол впервые встретился со Стэллой. Как-то в воскресенье с Никитой они пришли к дяде Мирабу и тете Маро, и усатый Мираб сказал, чтобы они сходили за Стэллой — она дежурит по станции пионерской железной дороги. Никита и Фрол пошли в Муштаид, и он увидел Стэллу в красной железнодорожной фуражке. Они прокатились на поезде вокруг парка и пошли со Стэллой домой. Стэлла тогда сразу же осудила его «флотский жаргон», на котором он любил изъясняться. Он обозлился, но именно в тот день началась их многолетняя дружба, перешедшая в настоящую большую любовь. Муштаид... разве можно забыть Муштаид? Теперь этот тепленький черный комочек, лижущий ему щеку, будет всегда напоминать о том солнечном дне, о фиалках в густой зеленой траве и о сероглазой девочке с черными косами, которая стала его женой...
Фрол долго разглядывал щенка:
— Даже представить себе невозможно, что это существо когда-нибудь будет грозной овчаркой.
— Я тоже представить себе не могла тогда, в Муштаиде, что ты будешь комдивом, — сказала Стэлла.
Фрола слегка покоробило от подобной аналогии, но он горячо ответил:
— Напрасно! А я уже тогда знал, что буду когда-нибудь адмиралом. Забыла?
Петров Станислав Павлович - еще один выпускник Тбилисского нахимовского училища (1949 г.), ставший контр-адмиралом.
Он опустил щенка на пол. У щенка была презабавная физиономия.
— Пусть живет, — решил Фрол. Алешка захлопал в ладоши:
— Пусть живет, сказал мой папа, он сказал, что пусть живет!
— Уже стихотворствует! — одобрил Фрол сына. Фрол любил стихи, запоминал их и цитировал по каждому подходящему случаю.
4
Растекшийся мазут, кем-то оброненная спичка, и... пылает палуба нефтеналивного судна. Огонь лижет пирс и соседние суда; в темноте пылает вода... Пожар в гавани страшен.
Дежурные на кораблях первыми замечают пожар, и еще до приезда пожарной команды и до прихода пожарных катеров матросы вступают в борьбу с .
Пылающее нефтеналивное судно может взорваться— это отлично понимают Петр Иванович и Барышев. Они возглавляют группу матросов, снимающих с судна команду, выносящих людей из огня. Загорелась палуба «Локсы».
Пожарный катер, развернувшись, впопыхах обдает горящее судно мощными струями воды, но водой нефть не тушат...
Ростислав и Фрол, которым по телефону позвонили домой, поспевают, когда пожарный катер локализует пожар газовой смесью. Он блокирует горящую воду. Обожженных людей выносят на пирс — сейчас подойдут санитарные машины. Игнаша Барышев и Петр Иванович несут что-то по горящей палубе судна. Их охватывает огонь. Они прыгают в воду, за ними кидаются с пирса матросы...
Вот так же бывало во время войны.
Передо мной лежит бережно сохраненная листовка военных лет. Написана она погибшим молодым другом, писателем Анатолием Луначарским:
«Двенадцать легких и быстрых машин наседали со всех сторон. Катер наш гремел двумя пушками, трещали пулеметы, и торпедоносцы врага сворачивали с боевого курса...
Один из двенадцати выпустил торпеду в охраняемый нами танкер. Оглушительный рев взрыва обрушился на нас. Весь мир, казалось, стал на мгновение кроваво-красным, и там, где был танкер, полыхал теперь гигантский костер, вокруг которого все шире расползалось огненное поле.
На поверхности моря горел груз танкера — бензин.
Сейчас мы ворвемся в пламя и будем спасать людей. Но ведь это же смертельный риск? Больше того: это сама смерть! Потому что мы не можем не взорваться, едва только войдем в зону огня. Наши моторы работают на легчайшем авиационном бензине, и как только мы окажемся в окружении пламени — взлетим на воздух.
И все же, поверьте, я почувствовал тогда, что решение старшего лейтенанта — это мое решение и решение каждого матроса на катере.
Полным ходом мы влетели в огонь. И тотчас мучительно больно стало дышать...
«Сюда! Сюда!» — доносился рыдающий зов. И мы видим: плывет человек, отгоняя от себя раскачивающийся огонь и погружая голову в воду. Мгновение — и катер оказывается рядом. Мы буквально выхватываем человека из воды и огня. Еще миг — и мы выходим из смертельно опасной зоны.
Но, проделав молниеносную циркуляцию по чистой воде, вновь вторгаемся в зону пожара и вновь выходим из огня с новым спасенным.
И так повторялось много раз. Мы не взорвались, хотя поверить в это почти невозможно. Мы спасли четырнадцать человек».
Спасли , в том числе жену Радугина — Лизу. Игнаша Барышев лежит в госпитале, тяжело обожженный. Фрол и Ростислав приходят его навестить.
— Пришли... братья-нахимовцы? — с трудом говорит Игнаша.
Фрол наклоняется и крепко целует его:
— Поправляйся скорее, дружок.
— Я... поправлюсь. Конечно поправлюсь. Мне нельзя долго лежать. Надо в море...
— Пойдешь и в море, — говорит Фрол.
— Без меня, поди, нынче уходите?
— Мы-то? Нет, затеяли ремонт... небольшой, — кривит душой Фрол. — Как раз, как поправишься, пойдем. И к твоему выздоровлению я один сюрприз приготовил... поразишься, Игнаша...
— Какой?
— Пока еще — тайна. И не в госпитале ее разглашать. Выздоровеешь — узнаешь. А ты, Игнаша, герой...
— Ну, вот уж... скажешь...
— Людей ты спас? Да тебя иначе как героем не называют. И Петра Ивановича тоже. Полищука. Марфина. Твоего Гущина. Ураганова. Какие люди — орлы! — восклицает Фрол. — Петр Иванович — тот дома лежит.
Грозится, что скоро встанет. Тебя врачи тоже обещают не задерживать долго. Жди награды, Игнаша.
— Да разве я...
— Знаю, знаю, не ради награды, ты и не думал о ней, и мы все не думали. Мы долг выполняем. В войну и в мирное время. Эх, не дадут поговорить с человеком!— сердится Фрол, увидев сестру, подающую ему знаки. — Ну, до свидания, Игнаша... Будем держаться!
— До свидания, родной, — говорит Ростислав. — Будем держаться!
Идет посвящение в нахимовцы. 1985 г. - .В.Пархоменко. Не потерянное детство нахимовцев 43 класса (Рекомендовано для чтения будущим нахимовцам, суворовцам, кадетам). СПб, 2012.
— Будем держаться!— тихо повторяет Игнаша клятву нахимовцев. — Братцы, — вдруг спрашивает он,— скажите мне правду: почему Виктория была у меня один только раз и больше не приходит?
Друзья переглядываются. Сказать или промолчать? Тяжко болен же человек! Но он к смерти не приговорен, решает Фрол, скоро выйдет и сможет работать. Так лучше уж — сразу...
— Подождите, сестра, сейчас мы уйдем, — обращается Фрол к девушке в белом, теребящей его за рукав. — Игнаша, разрублю морской узел. Ты — балтиец, ты перетерпишь. Да отвяжитесь вы от меня! — кидает он через плечо. — Разве Виктория достойна тебя? Ты — вон какой молодец, а она... Она в Москву подалась. Вместе с мамашей своей. Переживи, Игнаша. Не стоит о такой и печалиться, не подруга она моряку... Взгляни, девушки у нас какие — любо-дорого глядеть, — показал на сестру (и верно: сестра — миловидная, курносая, славная. У нее голубые глаза).
— Да уходите же, разве можно больного расстраивать, — возмущается сестра. Выходит за ними в коридор, прикрывает дверь.
— Вас как зовут? — интересуется Фрол.
— А зачем вам? Ну, Аста.
— Так вот, Аста. Будьте поласковее с ним. Игнашу очень обидели... — Я слышала.
— А значит, и поняли: кто обидел и чем. Моряк он — отличный. Да вот, выходит, не повезло. До свидания, Аста.
— До свидания, товарищи. Я позабочусь о нем... — она улыбается.
— Спасибо, сестренка.
— Такому человечине — такая досталась дрянь, — сокрушается Фрол, выйдя на . — Нашла момент, гадина. Она давно бросить его собиралась, да приберегала, как видно, Игнашу в запасе, пока получше кого себе не найдет. Личная жизнь, личная жизнь... — бурчит он. — Эх, милый мой, не так в жизни все просто! Личная жизнь, говорят сухари, это — мелочь. Чепуха! Кому, как не нам, морякам, необходима спокойная личная жизнь? — Он смотрит на часы: — Бежим, через два часа в море уходим!
И они спешат к остановке автобуса.
5
Кивиранд. Перед Крамским лежит рукопись. Целая жизнь заключена в синей папке, жизнь ровесника века, строившего с комсомольцами флот, участвовавшего в тяжелой войне. Скоро он закончит воспоминания.
В Таллине они с Леночкой будут жить в Кадриорге. Зимой снег лежит на столетних дубах. За парком расстилается ледяная пустыня — застывшая бухта.
Юрия Михайловича окружают книги-друзья, но он не может читать — возьмет в руки, подержит, поставит на полку. Если что нужно — прочтет ему Леночка.
Они будут ходить в Филармонию, в оперный театр, слушать музыку, это ему доступно; а вот в драме он видит лишь смутные очертания декораций.
К ним будут заходить Ростислав с Алей; может быть, и Глеб придет встречать Новый год. Зайдут иногда и боевые товарищи. Не все еще вышли в отставку.
Холодный ветер рвет дранку с крыши. Море ворвалось в бухту и подкатило под окна. За мысом бушует шторм...
И все же жаль расставаться с . Крамской уже попрощался с друзьями-эстонцами. Все они говорили: «Ждем вас весной, капитан». Хозяйка обещала, что никому домик их не отдаст. Дачники одолевают ее уже с осени, запасаются квартирами на лето, суют в руки деньги. Но она привыкла к капитану и его жене. Она никого не хочет. И ни копейки лишней с них не возьмет.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
