Тетка Наталья оживляется. Она подкрашивает губы и пудрит щеки; она хочет всем нравиться и думает, что от краски и пудры станет красивее. Валерий сидит рядом с дядей Андреем— то потрется о плечо головой, то заглянет в глаза. Подхалим!
Дед продолжает рассказ. На «охотник» его налетели «юнкерсы». Потопив «охотник», фашисты добивали, подлые, раненых. И тут всплыла подводная лодка.
— Подводники прыгали в воду и подставляли нам плечи, а с палубы тянули нас за руки...
— Законы морского товарищества,— говорит Карамышев.
— Да,— подхватывает отец.— Они и сейчас существуют! Сегодня матрос провалился в щель между бортом и пирсом. К нему ринулся на помощь комдив. Матроса он спас, а сам пострадал — бортом прижало, могло совсем сплющить, повреждена голова. Это его я оперировал нынче. Сошло семь потов. Фамилия знакомая, но где мы встречались — не помню. Живцов.
— Фрол Алексеевич? — оживляется дядя Андрей.— Он на новых противолодочных.
— Ох, погонял он нас на последних учениях, думал, не вырвемся! — смеется Карамышев. — Орел!
Мне до смерти хочется расспросить об учениях, о том, как Живцов «гонял» подводную лодку, но вмешиваться в разговор взрослых я не привык. А ведь в книжке о первых нахимовцах Живцов в тринадцать лет командира спас, катер выручил.
Вдруг я слышу, Карамышев говорит:
— Сегодня в Кадриорге два оболтуса белок в карман запихивали. Да ведь белки доверие к человеку из-за таких штукарей потеряют! Карина — так мою дочку зовут — натравила на них нашего Ларсена. Они за камни взялись. Но с Ларсеном шутки плохи — в обиду ни себя, ни Карину не даст.
—— Драть таких подлецов! — негодует дядя Андрей.
Валерка ерзает, будто у него в штанах полно муравьев. А мне и обидно и стыдно: и я по милости двоюродного братца попал в хулиганы!
Подводник прощается.
— Пойду к дочери, ей скучно одной. У нее матери нету... Андрей, заходи!
— Пойти, пожалуй, и мне,— поднимается тетка Наталья.— Еще успею в кино...
— А твой Пожарский,— говорит дядя Андрей,— у меня теперь служит. Не нарадуюсь, отличный офицер! Проворонила ты свое счастье, Наталья...
— Это еще как сказать,— обижается тетка.
— И вообще призадуматься тебе не мешает: не калечишь ли ты сама свою жизнь?
— А это уж мое личное дело.
— Ну, как знаешь, Наталья. Тебе же желаю добра...
Собираются к себе на
— Ну, мотоциклист, не забывай, заходи,— говорит дед Валерию.
— Почему мотоциклист? — настораживается дядя Андрей.
— Да вот, двухколесную профессию выбрал.
— Еще чего выдумал! — режет дядя Андрей, — Все Коровины — моряки!
— Ну, все ли — пока неизвестно! — нахалит Валерка.
— Что-о?! — В голосе дяди я слышу грозу.— Впрочем, об этом мы после с тобой потолкуем...
Толковали они, видно, крепко. Валерка был красный как рак.
Через три дня отец с сыном уехали в свой
ФРОЛ ЖИВЦОВ
Прошел целый месяц.
Мы идем с отцом длинной аллеей через весь Кадриорг и : поднимаемся по каменной лестнице к госпиталю. Я упросил отца позволить мне повидаться с Живцовым.
Во дворе на солнышке греются больные матросы.
— Не надоедай, не забрасывай Живцова вопросами — ты его утомишь,— предупреждает отец.
В хирургическом отделении он надевает халат; старая нянечка — гардеробщица Анна Семеновна — подбирает мне халат самый маленький, и тот мне велик; она рукава подкалывает булавками. На втором этаже в коридоре нас встречает Руфина Силантьевна.
— Ну как, все в порядке? — спрашивает отец.
— В порядке, Иван Максимович.
— И четвертый в порядке?
— Он спит.
Я знаю, что «четвертый» — самый тяжелый больной, он лежит в небольшой отдельной палате.
И сестры и молодые врачи отцу улыбаются. Каждый хочет с ним перекинуться добрым словом: и корабельный врач Иван Александрович, и майор Рита Павловна, и пожилая сестра Феврония Львовна, без которой каждый хирург «как без рук», Я знаю, что отца очень любят здесь, в
У окна в коридоре на мягком диванчике сидит плечистый моряк в белой куртке и белых же брюках — офицерской форме госпитальных больных. Увидев нас, офицер встает. Голова забинтована. Нос в веснушках.
— Ну как, Фрол Алексеевич? — спрашивает отец.
— Бесподобно. Рвусь туда... — показывает Живцов на окно, где за верхушками дубов видно сероватое море.
— Ну, пока еще рано,— качает отец головой.
— Рано? А по-моему, я у вас засиделся. Каждый день с кораблей приходят, справляются: скоро вернется комдив? Иван Максимович, милый мой, скоро?
— Потерпите. Вот сделаем еще одну перевязку — посмотрим. Уверяю вас — не задержу.
— Знаю я — «не задержу». Меня ведь не в первый раз режут.
Живцов берет в свои большие мускулистые руки изящные руки отца, рассматривает:
— Удивительные руки у вас...
— Чем же удивительные, Фрол Алексеевич?
— Способны творить чудеса!
— Сноровка,— отвечает с улыбкой отец. — И практика. Вы практикуетесь в море, а я — в операционной. Каждый свое дело любит.
Подходит Шиллер, высокий, надменный, в ослепительно белом халате.
— Ну как? — спрашивает он покровительственно Живцова.— Идем на поправку?
— Так точно, товарищ полковник медслужбы, — негромко чеканит Живцов. Он ловко отводит плечо от похлопывающей его руки. — Полагаю, что в этом заслуга Ивана Максимовича.
Шиллер перестает улыбаться.
— Ну, ну, поправляйтесь... А вы, — говорит он отцу начальническим тоном, — проверьте «четвертого».
— Он — мой больной,— отвечает отец.
И Шиллер уходит с важностью. Хотя он не начальство. А только заменяет сегодня начальника. Когда я был маленьким, Шиллер часто к нам заходил. Я приставал с расспросами. При родителях он улыбался: «Какой любознательный мальчик». А как только мы как-то остались вдвоем, он ущипнул меня и прошипел злобно: «Уходи подальше, щенок, а то я тебе инъекцию сделаю» (тогда я и понятия не имел, что такое «инъекция», но мне показалось, что он плохо шутит). Его сын со мной учится в одном классе. Такой же надменный. Отца зовут Ромуальдом, а сына Элигием.
— Вы простите меня... обойду подопечных, — спохватывается отец. — Познакомьтесь с наследником, Фрол Алексеевич. В моряки тоже рвется.
— Счастливец,— говорит мне Живцов.— Корабли, на которых ты будешь служить, никакой писатель-фантаст сегодня описать не решится... Ты всерьез?.
— Что — всерьез?
— Хочешь стать моряком?
— Я давно уже надумал.
— Дорога будет нелегкая, парень.
— Я знаю.
— По книжкам?
— От деда.
— Максима Иваныча?
— Да.
— Это фирма солидная. Коровины — морская династия.
Одна из морских династий: инженер-вице-адмирал Леонид Алексеевич Коршунов и его сын контр-адмирал Юрий Леонидович Коршунов, выпускник Ленинградского нахимовского училища 1948 года.
Я смотрю на лицо Живцова, курносое, с высыпавшими вокруг носа веснушками, и стараюсь представить его сначала тринадцатилетним, когда он катер спасал, а потом — как матроса он спас.
— В моряки выйдешь — вместе послужим,— говорит он мне.
— Тогда вы будете уже адмиралом?
— Не уверен,— смеется от души Фрол Алексеевич.— Прикинем... — Он поднимает глаза к потолку и подсчитывает. — В нахимовском я всегда хвастался, что через двадцать пять лет выйду в адмиралы. А вот прошло почти двадцать — и я всего только капитан третьего ранга и осенью получаю второго. До адмирала еще семь потов сойдет! Мы с тобой тут балакаем, а душа моя — в море,— кивает Живцов в окно.— Скорей бы вырваться!
Подходит отец:
— Он утомил вас, Фрол Алексеевич?
— О нет! Я себя в нем увидел... Через сколько лет будешь адмиралом, Максим?
— Через сорок!
— То-то! С этим делом, брат, не спеши!
***
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru