Нет, два года службы - это не для .
В середине мая 1991 года Верховный Совет СССР принял постановление о проведении в 1991-1994 гг. эксперимента в нескольких соединениях ВМФ по комплектованию в добровольном порядке по контракту должностей матросов и старшин из военнослужащих призванных на действительную службу. Как один из серьезных аргументов депутаты указывали на опыт закордонья - мол, там уже давно... Что ж, действительно давно, еще в 15 веке Западная Европа породила наемников-ландскнехтов. Россия же только в начале 18 века ввела рекрутчину, а наёмничества и вовсе не знала. Не в российской это традиции. Могут сказать, надо же когда-то начинать. Не стану спорить, может быть, и надо. Но не в наших экзотических условиях. Явно не ко времени эксперимент.
Перед мной газета «Красная Звезда» середины мая 1992 г., статья «Какой будет служба по контракту». По содержанию это изложение беседы с начальником штаба Тихоокеанского флота вице-адмиралом В.И.Калабиным, которому тогда было поручено проведение эксперимента на флоте. Не стану пересказывать статью, скажу лишь, что подвергнув серьезному анализу материально-технические и социальные условия, качество призывного контингента честный военный профессионал Владимир Иванович на бестактный вопрос корреспондента: «Вы лично верите в службу по контракту на флоте?» - ответил: «Чтобы такая служба могла иметь место, мало нашего желания, необходимо всестороннее оздоровление экономики в рамках всей страны».
Два года прошло. Оздоровилась ли экономика? Или, может быть, улучшились другие компоненты, определяющие успех затеи? Нет. Положение только усугубилось.
Не приживутся «профи» ни в реакторных, ни в других отсеках. Надо исправить ошибку, отказаться от неизвестно над кем поставленного эксперимента, вернуться к трехлетней службе по призыву. А после службы, хочешь на сверхсрочную - пожалуйста, хочешь и можешь - давай в мичмана. Открыта дорога в офицерское училище и в школу мичманов. Другое дело, надо нормально обеспечить этих людей и материально и социально. Достойно вознаградить нелегкий матросский труд, многократно увеличить размер поощрений за классность и её повышение. При этом личная дисциплинированность должна быть мерилом профессиональной пригодности. Да мало ли методов стимулирования добросовестной флотской службы. Но это отдельный разговор.
На атомных подводных лодках не было ступенчатого заднего хода. Не было там ни малого, ни среднего назад. На турбинном телеграфе красным было выведено «РЕВЕРС», и если курс корабля вел к опасности, мостик командовал: «Внизу! Реверс!». Машинисты давали турбинам максимальные обороты назад, и корабль в кратчайшее время останавливал свой бег навстречу катастрофе.
Я уже в запасе. Не находясь в гуще флотской жизни, я не могу претендовать на решающее слово. Оно за вами, обитающими в стальных корпусах кораблей. Это вам для обеспечения безаварийного плавания и решения боевых задач нужен на борту профессионал, а не профан. Разберитесь с обстановкой, и если курс ведет к опасности, решительно потребуйте: «Наверху! Реверс!»
Продуть балласт!
В тот день подводная лодка, которая впоследствии получила имя «Ленинец», находилась в отдаленном полигоне. Мы отрабатывали несение ходовой вахты одной боевой сменой. Совсем недавно на корабль пришли матросы нового пополнения, которые, получив теоретическую подготовку, сейчас приобретали столь необходимую практику. Это не было той тяжелой работой, где надо крутить чудовищные маховики, бегать, обливаясь потом, с масленками, глохнуть от грохота дизелей или воя воздуходувок. Механизмы работали почти бесшумно и управлялись автоматически, дистанционно с пультов. Люди следили за параметрами работы этих механизмов, вели вахтенные и эксплутационные журналы, осматривали на предмет водо-, взрыво- и пожаробезопасности свои отсеки. О чем периодически докладывали на ГКП (главный командный пункт), или, как говорят подводники, в «центральный». Активно работали только операторы пультов и комплексов. И еще корабельный кок. В общем, монотонная, малоподвижная работа. Поэтому одной из целей отработки личного состава на боевых постах и, пожалуй, самой трудной было научить людей, несмотря на кажущуюся простоту и скуку обыденности, быть в постоянной готовности к различного рода неожиданностям: ревуну аварийной защиты реактора, заклинке рулей, пробоине, пожару... К бою, наконец. Согласитесь, что эта работа не для слабонервных.
- Аварийная тревога! Пожар в отсеке! Это уже серьезно.
- Командирское кресло «выбросило» меня к штурману. Определяю безопасный курс всплытия (таковым я считаю курс, параллельный маршруту движения судов Морфлота).
- Лево на борт, на курс... Боцман, всплывай! Акустик, докладывать непрерывно, циркулируем влево! Горизонт?...
- Чист!
- Продуть балласт аварийно!
Всплыли без крена, с дифферентом 1,5-2 градуса на нос. Пока я делал свое дело, командир электромеханической боевой части Владимир Гармасар разобрался с аварийным отсеком. Задымленность средняя, дышать можно, открытого огня нет, источник дыма в районе гребного электродвигателя.
. В.Т.Гармасар - (февраль) - прошел все ступени корабельной службы (КГДУ, КДД, КБЧ-5, НЭМС), начальник факультета ЯЭУ СВВМИУ, награжден - орденом Знак Почета, орденом Красной Звезды, орденом За Службу Родине III степени
Всякое ЧП на корабле - рубец на сердце командира. После предварительного доклада оставляю на мостике старпома Игоря Тишинского и отправляюсь в «концевой». Не потому что не доверяю докладу. Но надо самому посмотреть, пощупать, расспросить. Для науки на будущее.
...История простая. По халатности электрика после смены режимов движения не была отключена обмотка возбуждения гребного. Физически обоснованный перегрев и дым. Даю «добро» провентилировать отсек и иду в центральный. Уже задраивая за собой переборочную дверь турбинного отсека, услышал шум пуска вентиляторов, вслед за которым из раструбов магистрали вдувной вентиляции под напором хлынула вода. Один из раструбов направил на электрощит мощного агрегата каскад воды. Кричу вахтенному: «Центральному, стоп вентиляторы!» Сам бегу к носовой переборке. При аварийной ситуации мое место на ГКП. И если есть хоть какая-то возможность, командир должен выйти из аварийного отсека в центральный, потому что кто знает, как будет развиваться авария, и какие решения придется принимать.
Путь мне преграждает «» от щита по проходу. Другая! Третья! Еще не обесточенный щит горит. Вынужден отступить. Бросаюсь к пульту турбины, где трансляция. Вахтенный докладывает, что центральный не отвечает. Становлюсь к динамику и нажимаю тумблер вызова, как при сигнале аварийной тревоги - прерывисто.
Всего около месяца назад с Тишинским и Гармасаром мы обсуждали техническое несовершенство корабельной командно-трансляционной установки, устройство которой не позволяло вахтенному одного поста в аварийном случае перебить разговор центрального с другим. Тогда мы решили, что можно попытаться это поправить, если давать отсечным тумблером как бы сигнал аварийной тревоги. В этом случае на центральном пульте, даже если идет разговор с другим отсеком, будет мигать лампочка вызова и даже при отсутствии зуммера привлечет внимание вахтенного офицера. Внесли эту корректуру в соответствующие документы. Однако сейчас, при развивающейся аварийной обстановке, вахтенный в отсеке не вспомнил об этом.
На мой вызов центральный ответил сразу. Сработало!
Не буду утомлять читателей излишними подробностями. Пожар щита и носовой части отсека мы ликвидировали, распространиться огню не дали, ход сохранили. Мне же запомнился один эпизод - «тихий» героизм турбиниста мичмана Петра Сильвестровича Задорожного. Коммуниста.
Загерметизировавшись в нижнем помещении отсека, когда наверху бушевал огонь, он делал свое дело - управлял турбиной с резервного поста, следил за состоянием помещения, держал связь с центральным и на мои, конечно, в приподнятом тоне вопросы отвечал, что у него порядок, индивидуальный дыхательный аппарат работает исправно и что я, командир, волнуюсь за него больше, чем он.
С приходом в базу с помощью судоремонтников восстановили технику и привели в порядок отсек. Однако у причала постоять пришлось.
Что же все-таки произошло? Главный вопрос - почему вдувная вентиляция погнала забортную воду? Это мы поняли при внимательном изучении чертежей и «железа». Оказалось, в отрезке магистрали, что в надстройке за прочной захлопкой, при всплытии с дифферентом на нос остается какое-то количество воды, тем больше, чем больше дифферент. При открытии захлопки вода пошла в приемную полость вдувного вентилятора и под напором — в первый же по ходу кормового участка магистрали отсек.
Мне могут сказать, что нечего было всплывать с дифферентом. Но и это случилось вследствие конструктивных особенностей системы аварийного продувания цистерн главного балласта. Получалось так, что при одновременном повороте пультовых ключей воздушные клапана носовой и кормовой групп ЦГБ (цистерн главного балласта) срабатывали не одновременно. Поэтому, чтобы добиться одновременного и начала и конца продувания, мы на испытаниях определили величину временных задержек и маленькую табличку повесили над пультом. Так что аварийное продувание балласта было хоть и не ахти какой, но все-таки манипуляцией. Но вот когда при разборе происшествия опрашивали, кто что делал, мичман - знающий и опытный оператор - ответил, что он этих табличных подробностей не помнит. Да это и неудивительно в экстремальной ситуации.
Краткий обзор происшествия выглядит так: из-за низкой квалификации электрика произошел перегрев гребного электродвигателя, который сопровождался задымлением отсека, что потребовало вентилирования последнего. После аварийного всплытия с началом вентилирования, вследствие конструктивных недостатков систем аварийного продувания балласта и вдувной вентиляции, а также отсутствия в конструкторской документации запрещения вентилировать лодку вдувным вентилятором после всплытия с дифферентом на нос, произошел заброс воды в отсек и на электрощит агрегата, в результате чего возник пожар щита и носовой части отсека. Выведена из строя материальная часть. Обгорела на значительной площади краска и теплоизоляция. При ликвидации пожара личный состав не пострадал. Восстановление потребовало определенного времени стоянки в базе. Сорван срок отработки задач боевой подготовки.
Так нарушение равновесия безопасности вызвало резонанс проявления технических недостатков, что едва не привело к тяжким последствиям.
Как же случилось, что новый, только что построенный корабль принят в состав ВМФ с техническими недостатками? Причем те, которые я перечислил в связи с пожаром, не исчерпывали «черного списка». Не усматривалась ли в этом деле низкая квалификация личного состава или приемной комиссии или, быть может, их халатное отношение к делу, или, скажем, коррупция?
Ни в коей мере!
Однако чтобы читатель мог понять и, может быть, врасти в ту служебную атмосферу и систему ценностей, которая культивировалась на заре создания и освоения атомных лодок и существует кое-где по сей день, я вернусь к одному событию года 1962. В самом его начале к нам в гарнизон, где дислоцировалось соединение атомных подводных лодок, прибыл главнокомандующий ВМФ адмирал флота С.Г.Горшков в сопровождении адмиралов А.Т.Чабаненко и В.А.Касатонова. Первый, командующий Северным флотом, сдавал флот, второй принимал его. После обхода причалов и ряда помещений, что составляли систему базирования, главнокомандующий приказал собрать командиров подводных лодок в кают-компании плавбазы. Он выступил перед нами с обзором состояния строительства АПЛ, изложил требования к личному составу по освоению новой техники, очертил круг наших задач. В конце спросил, есть ли вопросы.
У меня вопрос был.
Прежде чем описывать разговор с главнокомандующим, я должен предупредить, что буду излагать его с буквальной точностью, поскольку он врезался мне в память глубоко и навсегда. Кроме того, хочу сообщить читателю, что в системе взаимоотношений ВМФ с министерствами, предприятия которых создают оборонную технику, практиковались так называемые «совместные решения». Что это такое? В том негативном смысле, как мы это понимали, дело обстояло так: скажем, на уровне правительства (!) принято постановление, которое гласит, что к такому-то году такие-то характеристики таких-то механизмов, систем или оружия должны иметь такие-то значения. Но вот подошел указанный год, а постановление, пусть частично, не выполнено. Тогда рождается совместное решение руководства ВМФ и соответствующих министерств: разрешить до такого-то года установить на подводной лодке матчасть со старыми характеристиками. (Понятно, что лодка в целом по своим эксплутационным или боевым качествам при этом отбрасывается на несколько лет назад). Государственной же приемке кораблей ВМФ предписывается принять корабль как есть, со ссылкой на номер решения.
Говорю это не голословно. Некоторое время мне самому пришлось проходить службу в качестве уполномоченного госприемки. Там, изнутри, я понял, что она по существу является службой при главнокомандующем ВМФ, и убедился, что без независимой, действительно государственной приемки кораблей качественные показатели флота не поправить.
Будущий экипаж ракетного подводного крейсера четвертого поколения. -
Но вернемся к совещанию и моему вопросу.
- Товарищ главнокомандующий, мне непонятен смысл совместных решений, которые ухудшают тактико-технические данные наших лодок.
- Сколько их у вас?
- Восемь.
- Товарищ Березовский, мы уже достаточно муссировали этот вопрос, но если вам до сих пор не понятно, я скажу так: в жизни у нас всегда есть совместные решения. Ведь когда вы шьете китель, у вас с портным есть совместное решение? Он остановился, и я понял так, что он требует моего ответа.
- Так точно, товарищ главнокомандующий, я говорю ему, что, если он сошьет плохо, я не заплачу ему деньги. После секундного раздумья:
- Нет, товарищ Березовский, по этому пути мы не пойдем. Мы будем принимать эти лодки, и вы будете их осваивать, выявлять недостатки, давать ваши предложения и так совместно совершенствовать корабли флота. Садитесь.
Даже будучи не согласным с главкомом, я как военный человек принял его указания к исполнению. Тем более, что где-то я понимал главкома, понимал, как он хотел, чтобы наконец заплавали атомные. А мы? То одно, то другое: парогенераторы, импульсные трубки... Главком торопился.
Продолжение следует
