Среди ночи громкий, резкий стук в дверь: «Тревога!». Тяжелые матросские сапоги застучали по лестнице. «Тревога! Тревога!» — раздалось по подъезду. Это оповестители стучат в каждую дверь, и эхо сопровождает их молодой торопливый бег.
В каждой квартире военного городка происходит одно и то же: мужья выскакивают из теплых уютных постелей. Минута на одевание, бросок холодной воды в лицо - и вот уже «тревожный» чемоданчик в руке. Последняя проверка скользящей руки: «краб» по центру, партбилет в кармане, пуговицы все застегнуты; торопливый поцелуй теплых припухших от сна женских губ. Решительным движением мужчины размыкают объятия жен и исчезают в холодной ночной тьме. Слабым отголоском эха звучит в подъезде звук сбегающих вниз форменных флотских ботинок. Последний раз хлопает входная дверь. И тишина.
Я возвращаюсь в холодную постель, подворачиваю одеяло под застывшие ноги, укладываюсь калачиком, но сон не приходит. В окно барабанит дождь. Уже осень, но в домах еще не топят. В неплотно пригнанной форточке бездомным щенком повизгивает ветер. Дети спят. Беру в руки книгу и пытаюсь вникнуть в текст. Напрасно. Тревожные мысли прерывают занимательный сюжет.
Обстановка на Дальнем Востоке тяжелая: идут бои с китайцами за . Куда ушли лодки? На учения или... Воображение недопустимо разыгрывается. Одергиваю себя. Приказываю не паниковать. Начинаю думать о приятном: утром не надо идти в школу, можно поспать подольше, потому что сегодня методический день, работа над выбранной учебной темой. Сон приходит, когда уходит ночь.
Позднее утро заглянуло в окно яркими солнечными лучами. Тучи ушли, лодок у причала тоже нет. Дети не стали будить меня и самостоятельно отправились в школу. В теплом махровом халате и толстых шерстяных носках пью дефицитный кофе на кухне и смотрю в окно. Красота необыкновенная: всё золото осени на фоне ярко-синего неба. Включаю радио и слышу: «Тревога! Тревога! Объявлена срочная эвакуация. Всем собраться на центральной площади, имея самое необходимое: продукты на два дня, смену белья и теплые вещи. Ничего лишнего. Сбор в 12.00». И опять повтор: «Тревога! Тревога!..»
Взгляд на часы: 11. 20. Дети в школе. Надо собраться, потом за ними. Холодильник пуст. Есть хлеб, консервы, сахар. Натыкаюсь на телефон - нужно позвонить друзьям, может, не слышали... Звоню всем подряд, никто не подходит. Соображаю, что все на работе. Ничьих служебных телефонов, разумеется, нет. Складываю вещи: детские, свои. Документы не забыть, деньги. Потом за продуктами в магазин, но там уже, конечно, ничего нет, пусто. Я помню, как было во время войны - да и теперь не очень-то богато - всё, наверное, расхватали. По радио, вероятно, не один раз передавали сообщение. Бегу на кухню, может, что еще сообщат? Но в эфире какая-то печальная и тревожная музыка. И в голове замелькали картины из далекого прошлого: эвакуация, поезд под бомбежками, чувство страха и унижения от бессилия, мамины тревожные глаза, застывшая на губах улыбка и ее слова как молитва: «Всё будет хорошо, все будет хорошо...»
Вещи собраны, чемодан увесистый (хорошо, что ребята оделись во всё теплое). В сумке деньги и документы, в авоське продукты. На всякий случай надо зайти в магазин. Выхожу из квартиры и закрываю дверь на ключ, кладу его в сумку, а сама думаю: «Понадобится ли он когда-нибудь? Взял ли свои ключи муж или забыл как всегда?» Мысли проносятся, сопровождая мой торопливый шаг.
Падающие листья обреченно ложатся под ноги, сапоги припечатывают их навсегда к мокрой земле. Чемодан оттягивает руку - передохнуть уже нет времени. Шуба давит на плечи, меховая шапка сползает на вспотевший лоб.
Хорошо, что всё рядом: и магазин, и школа, и площадь. Заглядываю в магазин. На прилавке горой лежит свежая горбуша, но, как всегда, нет колбасы, сыра, масла. Продавца тоже нет. На улице - ни души, только вдалеке видны редкие прохожие. Наверное, все уже собрались, а может, уехали? Подхожу к площади - она пуста. В школе, которая выходит на площадь, тишина. Я в изнеможении сажусь на чемодан. Слезы смешиваются с капельками пота. Опоздала! И детей увезли... Я закрываю лицо руками и плачу от растерянности и горя.
И вдруг раздается школьный звонок, и веселой гурьбой из распахнутых дверей вырывается орда учеников, вынося своей кипучей энергией молоденькую учительницу. Они с удивлением смотрят на тетю в слезах, сидящую на чемодане и одетую во всё зимнее. Я, еще не до конца поверившая, что «всё будет хорошо», спрашиваю учительницу:
- А как же эвакуация? По радио объявлена тревога.
- Я ничего не слышала, у меня был урок. Нам ничего не говорили, нас не предупреждали.
- Но ведь и я не сошла с ума... (вернее, чуть не сошла с ума).
Я забираю своих детей домой и по дороге размышляю над этой чудовищной мистификацией. Золотой день откровенно смеётся над моими страхами. Дома, как на праздник, я пеку пирог с брусникой, и мы не спеша пьем свежезаваренный чай. Ребята радуются: и мама дома, и пирог вкусный. По радио читают программу передач на следующий день: «...в 10 часов 30 минут вторая встреча с участниками Отечественной войны и продолжение радиоспектакля...»
Вот она - разгадка мистификации... Но как же я могла так легко поддаться этому?.. Нет, не легко. Память о войне, тревожная служба военных моряков (жизнь в готовности номер один), бессонная ночь сыграли со мной недобрую шутку. И только ли со мной? Холодная война - тоже война, где есть победители и побежденные. Я знаю, что за этим стоит. Известна пословица: «не так страшен черт, как его малюют». Война намного страшнее, чем ее «малюют».
Мой методический день закончился беспричинными ласками для детей, а для меня непрошеными слезами и через много-много лет этим рассказом о силе памяти, пожалуй, на генетическом уровне: «только б не было войны!»
.jpg)
