Отошла, откатилась война. Черное фашистское чудовище загнали в берлогу. Первый залп по рейхстагу дали артиллеристы Ленинграда, в составе которых были и наши кировцы. Слесарь Иванов с Кировского завода расписался на за всех трудовых людей. Слесарем прошагал он все военные дороги, слесарем победил, слесарем начал новую, послевоенную жизнь.
Говорят, сейчас там стерли все надписи. Стерли и эту. Только ведь то, что совершено историей, не сотрешь. Из памяти народов не выкинешь.
Многое помнит человек. У поколения, пережившего войну и блокаду, своя память — не избудешь ее, обожжено сердце. И стоит тронуть, многое оживает.
Этим летом инженер, мой попутчик в поезде, мне рассказал:
— Меня эвакуировали из Ленинграда в январе 1942 года. Уже немало времени спустя это случилось. Я оказался в хозяйственном магазине. И увидел на полке ломти, большие ломти столярного клея. «Это продается?» — «Пожалуйста». — «А сколько можно взять?» — «Сколько вам нужно?»... Только по удивленному, потом испуганному, взволнованному лицу продавщицы понял я, вспомнил, что я в Москве и что для нее — это просто клей. Я извинился и вышел. У меня кружилась голова. Условные рефлексы. Они, знаете, не скоро проходят.
Один из товарищей, перенесший в Ленинграде всю блокаду, долгое время спустя говорил:
— Это у меня психологическая травма: когда я увижу, что человек падает, я не могу смотреть. Мне так и видится: человек поскользнется и больше не встанет.
.
Не скоро проходит все это. Недавно ребята в цеховой столовой на Кировском, когда я громко закричал на них: «Да как вы так можете, как вы смеете?» — в недоумении оглянулись. А я до сих пор не могу видеть, если вдруг кто бросается хлебным мякишем.
— Не будем, дядя Володя... — Они тоже не сразу поняли.
Мы хотим, чтобы никогда не пережили они такого, никогда не узнали...
Счет войне... Однажды на выставке меня поразила таблица: указана цифра, длина всех мостов, построенных саперами только нашего Ленинградского фронта за три года войны. Не будь ее — сколько же мостов и мостиков такой длины можно было бы соорудить по городам и лесам, через бесчисленные реки, рвы, речонки, заливы на благо, радость людям!
Результаты труда, украденные у народа, у истории... Труд, погубленный, раненый, искромсанный. За годы Советской власти в Ленинграде было построено 2 миллиона 800 тысяч метров жилой площади — за время бомбежек в городе уничтожено 2,5 миллиона метров жилой площади. Все надо было строить, создавать заново. И кто-то может еще утверждать, что мы хотим войны! Кто-то способен поверить в этот обман.
У человека одна жизнь, есть в этой жизни частица, которая принадлежит всем: его мастерство, талант, создание его рук. Скольких мастеров погубила война! И тех, кто уже был изумительнейшим умельцем, и тех, кто еще только мог им стать и не успел, — целое поколение ушло, не сказав истории своего слова.
Мы никогда не хотели войны — с первого дня Советской власти. Даже тогда, когда революция создавала свои первые знамена, она изображала на них рабочих у горнов и воинов в доспехах крестьян. На знамени павловцам-гвардейцам от рабочих-путиловцев рядом с посвящением написано: «Клянемся под этим знаменем добиться братства всех народов». И рядом: «Перекуем мечи на плуги». Это ли не исконная мечта мирных тружеников?
.
Но уж если на нас нападают...
«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и крестьяне в большинстве своем узнали, почувствовали и увидели, что они отстаивают свою, Советскую власть — власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа которого им и их детям обеспечит возможность пользоваться всеми благами культуры, всеми созданиями человеческого труда». Так говорил Владимир Ильич Ленин.
И пусть заокеанские бизнесмены не тешат себя надеждой, что можно победить советских людей.
В газетах опубликован снимок: американские фашисты бесчинствуют. Знакомый оскал говорящего, вещающего в истерике, бесноватого, и шеренга юнцов, задравших руку в приветственном «хайль!» И новые сообщения: американцы все расширяют военные действия против демократического Вьетнама. А речи Геббельса мощно разносятся репродукторами по улицам Западного Берлина. Опять?
Ну, уж если не ясно им, пусть 9 мая или 22 июня, или в день прорыва ленинградской блокады, или в день снятия ее, — пусть раздастся в микрофонах голос Ленинграда. Был создан в дни войны такой фильм — записаны одни звуки, звуки говорят и звуки все рассказывают. Это можно сделать в любой день — пусть включатся все микрофоны мира. И пусть она начнется, эта передача, так, как начиналась у нас изо дня в день, 900 дней: «Говорит Ленинград!» Пусть весь мир услышит, все люди—и сирены, и крики на улицах, и тишину голодающего, умирающего, замерзшего города, и могучий голос нашего наступления, и великое ликование — салюты нашей великой победы. Пусть поймут, что такое война и что такое народ, который нельзя победить! Пусть прислушаются — это голос миллионов.
И пусть американцы лучше перечтут стихи своего же поэта, :
Довольно твердить о войне! да и самую войну — долой!
Чтобы мой ужаснувшийся взор больше никогда не видал
почернелых, исковерканных трупов!
Долой этот разнуздавшийся ад, этот кровавый наскок,
словно мы не люди, а тигры.
Если воевать — так за победу труда!
Будьте нашей доблестной армией вы, инженеры и техники,
И пусть развеваются ваши знамена под тихим и ласковым ветром.
Мы не хотим войны. Коммунистическое строительство требует мирного, спокойного, созидательного труда миллионов.
. И у советского народа, у всех прогрессивных людей мира есть силы, чтобы предотвратить ее. Но если все же империалистические маньяки навяжут ее нам вновь, они здорово просчитаются.
И хочется, чтобы наши юноши и девушки знали о героизме своих отцов и матерей в суровую годину. Чтобы они, если придется им стать в минуту грозной опасности на защиту матери-Родины, помнили: борьба за счастье всех народов — святое дело. В наследство оставляем священную ненависть к врагу, безмерную светлую любовь к Родине, беззаветное мужество.
Иной раз покажется — очень требовательны отцы. Той меркой, блокадной, меряем вас, наши дети. Заслонила Застава, как сумела, от той беды и юность, и жизнь вашу, и будущее. Но от ответственности за это будущее, от борьбы за него уже не заслоним. В наследство оставляем вам то, что было дороже жизни для тех миллионов живых и мертвых.
Если сейчас заправлены в планшеты космические карты и все мы верим и знаем: на пыльных дорогах далеких планет останутся наши следы, — это потому, что в порыжевших от солнца старых планшетах лежали земные двухверстки и другая молодость и зрелость держала здесь оборону, потому что на пыльных земных дорогах Великой революции, гражданской и Отечественной наших войн стояла насмерть и отстояла пулковские высоты армия народа, народное ополчение Страны Советов.
Пулковскую, несдающуюся высоту завещает поколениям Ленинград! Может быть, пора поставить здесь памятник всем, сдержавшим натиск врагов и в 1917 и в 1941, не пустившим врага никуда. И это тоже должно остаться в веках: здесь, на боевой позиции вела огонь по врагу старая пушка — историческое орудие с «». Ее сняли с корабля и выкатили на берег, и она стала стальной грудью своей на защиту своего города, пулковских высот своей революции...
Получили паспорта ровесники нашей победы. Сын Михаила Рейса, начальника нашего блокадного МХ-10, Геннадий, теперь секретарь заводского комсомола. Уже вступил в партию мой сын, дочь — комсомолка. Свою присягу мой сын-нахимовец принял на «Авроре», и дочка школьницей со своим пропуском ходила на практику на наш Кировский. Говорят, новое поколение ищет свой звездный билет. Нет пути более звездного, пути к счастью, чем борьба за победу коммунизма.
...Когда стучит по радио метроном — это поверка времени, поверки по Москве — сигнал силы, сигнал предостережения и бодрости. Об этом говорит сегодня всем людям Земли Ленинград, из далеких 1941-1944 годов слышен этот голос...
...В конце войны забросила меня судьба далеко. В составе нашей комиссии я был направлен механиком в Германию.
В далеком немецком городе я встречал Победу, жадно читал и слушал. По радио передавали, как возвращались в Ленинград с победой войска. Как шли защитники вечного города по проспекту — широкому, как сердце, по нашему проспекту Стачек, и как у Кировского завода путиловец обнял бойца. Передавали статью Эренбурга. Я хорошо запомнил ее. Там были слова о сердце ленинградца, вмещающем мир, и об уроженце Пензы, который скажет: «Я ленинградец», ибо второй раз он родился в огне этого города»...
Я возвращался домой, когда война уже кончилась. Ехал домой по мирной земле, дорогами ее, опаленными войной. Следы недавних боев были еще повсюду. И все-таки повсюду уже была новая, мирная жизнь.
. Его внук - - выпускник Ленинградского нахимовского училища 1966 года.
Я люблю свой станок, люблю делать вещи прекрасно, — так, чтобы они играли, радовались, жили в моих руках, как произведения искусства. Для меня нет высшего наслаждения, как сознание, что эта, созданная мною вещь — не просто металл, механически обработанный фрезерами, а часть моей души, — мое вдохновение, моя любовь, мои искания.
Рабочий Шаронов. Из повести Федора Гладкова «Клятва»
ПОВЕСТЬ О ФРЕЗЕ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Дыхание дыма, живые бегущие облака его за твоею оградой, клубы пара в прорезях зданий. В безветренной синеве над громадою корпусов три высокие трубы и три потоньше, как мачты. И поперек всем ветрам, непогодам и солнцу навстречу по гребню длинного купола четко впечатались — в самое небо — огромные строгие буквы: «Кировский завод».
Сердце мое бьется громко и сильно. Еще издали вижу белой каменной кладки стену с большими круглыми нишами, с невысокими на поворотах стройными башенками. И снова, как прежде, как тысячи раз, предстаешь ты мне — весь в движении густых и светлых дымов, в клубящихся облаках пара, спокойный и сильный, как могучий гигантский корабль, ставший на якорь, мой Кировский.
Здравствуй, Путиловец! Есть ты на свете. Выстоял. Значит, все хорошо.
.
Прохожу высокую проходную, как когда-то, в мирные дни. Показываю старый пропуск. Здороваюсь с незнакомой девушкой, новым вахтером. Мне кажется, ей слышно, как громко стучит мое сердце.
Я снова на заводском дворе, не блокадном, работающем! И как шестнадцать лет назад снова в лесах массивные здания, высокие, большие, стоят раскрытыми. Нет, не строящийся цех, как когда-то... Разрушенный снарядом. Раненный бомбой.
Продолжение следует
