Стреляли сначала только по самолетам. Но все мимо. Потом нашу батарею разделили. Две пушки утащили в горы, 18 км. за Новороссийск. Я уже в то время был 1-м номером. Наш пулемет в одной стороне и 2-й с другой – охраняли орудийную позицию. Пока наши орудия стреляли, мы только смотрели. Только один раз я два «Мессершмидта» расстрелял. Мы на горе находились, а они над дорогой паслись. Вот тут мы и постреляли. Я две ленты расстрелял, а толку мало. Не то он завалился за гору, или туда спланировал. Не знаю, что с ним было. Стрелял прямо в упор, каких-то 50 метров.
Когда боезапас расстреляли, оказалось, что армейцы, которые с нами были, ушли, а батарею нашу оставили. Тогда мы два пулемета расставили один назад, другой направо. Прислуга сразу пошла в одну сторону по горам, а нам надо было вниз спуститься. У нас дальномер был, и кое-какие продукты погрузили и пошли вниз. С горы слезли, не пешком конечно, а на «полуторке». Повернули к шоссе, и пошли к Волчьим воротам. А там патруль спрашивает:
- Как вы проехали? Мы же минировали!
- Проехали!..
Уже светало, а ребята уже вышли к Цемесской речке, которая вдоль дороги течет, и кашу варить начали. Наш командир знал куда идти. Но у нас ЧП получилось. Немцы по горам нас уже обошли справа, и слева тоже. Постреляли немного. Моего командира ранило. Перевязать ему рану нечем. Моряк есть моряк – бескозырку в зубы и терпи.
На всех батарейцев и на нас один пулемет и одна винтовка, одна пушка - одна винтовка. Больше ничего не было. Нас немцы погнали. Потом боезапас загорелся, мы вправо вверх полезли по горе, по кочкам пулемет тащили 60 с лишним килограмм на катках. Все-таки вынесли его. Четыре пулеметные ленты номер у меня нес, а я сам пулемет тащил. А там наши оборону уже поставили. Нас спросили, куда мы бежим, старший лейтенант с нами шел, сказал что надо, и нас пропустили. Только прошли километр и нас опять остановили, да еще говорят разоружаться. А у нас нечего разоружать-то. Пулемет отдать – ну возьмите. Стал я его им подвозить, смотрю, а кожух разбит и чего я его тащил? И кончилась моя работа на Максиме.
Пришли на Мысхако, там мне дали ДП. Немцы залезли уже в город, а мы на мысе. Что будет, то и будет. Будем стрелять, пока боеприпасы не кончатся. Старшина у нас, Алешичев был, на шлюпке 2 лайбы остановил. Говорит им:
- Если не подойдете к берегу, сейчас помашу своим, и всех вас разобьют.
И они к берегу подошли. А раз такое дело, что у нас две пушки, не отдавать же. А пушки хорошие. По квадратам били, чуть ли не всю ночь. До этого мы и стреляли и в атаку ходили на совхоз Мысхако. И мы по грудь в воде на два сейнера залезли. Один сейнер нас на Кабардинку привез, а другой в Геленджик увез. Нам пришлось тащиться от Кабардинки до Геленджика. Там был дивизион, несколько пушек стояли.
- Расскажите о задании, на котором Вас ранило.
- Высадились с катеров удачно. Едва поднялись в гору, один из моряков наступил на мину. Раненого перевязали, понесли на себе. С риском преодолели минное поле, прошли в тыл и провели разведку. Мы рассчитывали продуктов на пять суток. Время подошло, и нам нужно было выйти к морю, чтобы нас забрали. Но вернуться не смогли. Патрули отрезали нам путь к морю. Делать нечего, пошли в обход по вражескому тылу. Потом, когда прошли аэродром в Цемесской долине, вышли на левую сторону Цемесской бухты. Мы не знали, где фронт проходит. В одном месте даже попали во что-то вроде болота по колено. Нам нужно было выйти к морю и пришлось по этой грязи топать.
Шли по ночам. Попутно собирали сведения о размещении сил противника. Более десяти суток длился этот переход. Наткнулись на наблюдательный пункт. А они на ночь уходят. Мы разбили у них только телефонный аппарат.
Пошли со стороны моря по горе. И на этой горе, как я шел, меня, все равно что, толкнуло, я повернул в сторону к кустам. Сам не знаю почему. Когда очнулся, под кустом лежу, по мне огонь прыгает, и ничего не слышу. Голову повернул - вроде бы живой. В метре от меня костер горит. А оказалось, что это наша мина, да еще с бутылкой КС. Она меня и укусила. Я не вижу своих, потихоньку кричу, огонь задувайте, потому что на меня огонь идет. Но никто мне не отвечает. Думаю – труба. Один остался. Левое бедро обожгло, больно. Я его пощупал, вроде бы ничего - целое, другой раны не чувствую. А тут немцы, после того как взорвалось, начали стрелять с одной стороны, и наши тоже начали стрелять. Да еще везде огонь. И я пополз на пузе, где-то с километр.
Между камнями пролез, смотрю там обрыв. Да еще темно, но вот-вот рассвет. Это было в начале января. Пригляделся – там не больно далеко прыгать. За камни держусь, и спустился вниз. Слышу, море гудит. Надо к морю идти. Пока я спускался, рассветать начало. Смотрю – дорога на Геленджик. И я пошел вдоль дороги по кустарнику к Кабардинке.
Слышу топ-топ. Кто-то идет. Я затаился в кустарнике. Вижу, человек идет, накрытый плащ-палаткой и винтовка у него под палаткой торчит. Надо что-то предпринимать. Он прошел мимо меня, я через канаву перепрыгнул, хорошо, что море и ветер шумят, меня не слышно. Он шаг и я шаг, приладился к нему. А потом приемом его за горло, голову назад, а другая рука у меня свободна, я стрелять могу. Когда перевернул его, а из-под палатки звездочка! У меня сразу отлегло. А он ничего сказать не может. Я его спросил кто он. Он ответил, что почтарь. В штаб за письмами ходил. Мы вместе пошли.
Дошли до очередного поворота, там стоит патруль, где-то с отделение. Он подошел, сказал пароль, его пропустили, а я говорю, что не знаю пароль, ведите меня к начальнику.
- А кто ты такой?, - спросили меня.
- Я иду с тыла.
Они мне сказали, раз так, то разоружиться надо. Разоружиться-то больно хорошо! У меня 4 диска, 4 гранаты, 500 патронов в мешке, да еще нож, бинокль, часы, но это все мало весит. Я развязался, все снял и в мешок положил.
Старшина здоровый такой спрашивает:
- Как ты стреляешь из автомата?
- Как, как не знаешь что ли?! Нажал, да и пошел.
Он хотел стрелять, а я смотрю, ствол забит грязью. Когда я на землю после взрыва падал, все забилось грязью. Я сразу закричал: «Стой!». Взял из приклада шомпол, прочистил и говорю: «Вот, теперь стреляй». А он, как нажал, и остановиться не мог, пока патроны не кончились. Я думаю, ладно, мне не отчитываться.
Привели меня. Там какой-то чин, на меня чуть ли не матом. А у меня губы зачерствели, рот не открывается. Я ему говорю, что прежде чем спрашивать позови сестру, видишь же в каком виде я. Он понял, что я пока ничего говорить не буду.
Прибежала девчонка, меня чем-то намазала. Мне вроде бы легче стало. Я говорю, что иду из тыла врага к себе в часть. Ко мне дозвониться можно только в штаб военно-морской базы в разведотдел. Они позвонили. Потом меня спросили, что я видел. Я рассказал, где немцы везли мимо нашей группы боеприпасы, еду. Они мимо нас проехали на подводах. Мы их обошли и пошли дальше. У нас была задача, что даже бумажку, после себя в землю закапывать. Чтобы никаких следов.
Этот чин позвал кого-то. Сказал ему, чтобы меня отвели к повару. Только говорит не давай ничего густого, а то желудок не примет. А я-то уже кусок хлеба съел. Мы с почтальоном пока шли, я его спросил, есть у него что-то поесть. Он сказал, что на день ему дали горбушку. Я и попросил дать мне немного. А засунуть ее в рот не мог. Кусочками небольшими отрывал и ел.
Привели меня к
В Геленджик на Толстый мыс, в разведотдел приехали, сразу мужики меня обступили:
- Рассказывай, мол, чего?
Ну, я рассказал, где были, что делали, как шли, все.
- Раз рассказал, вот тебе бумага, садись и пиши.
Правда, они мне бутерброд дали сначала. Боеприпасов у нас много было, а есть нечего. Я пока писал, уже опять ночь наступила. Мне сказал начальник, я уже не помню, какое звание было у него:
- Иди на пирс, где катера, к дежурному, пока ты идешь, мы дадим распоряжение, и они тебя на ту сторону (мне нужно было на Тонкий мыс) переправят.
Пришел туда, а там какой-то начал из себя строить. Я ведь пришел как ободранец, с мешком, с огромным сидором, и командовать начал. Я говорю ему, что если он сейчас не отправит меня, то я пойду еще раз к начальнику разведки. Если не хочет, то пусть отправляет меня. В общем, согласие мы нашли. Он подчинился. Выделил маленький посыльный катер, на котором один моторист и я. Мы быстро на ту сторону переправились. А все это происходит зимой, стемнело быстро. Я поблагодарил моториста и пошел по территории, которую мы облазили всю кругом и на пузе, и бегом.
Мне нужно на другую сторону, к морю, где наш каземат. Иду, там часовой спрашивает:
- Стой, кто идет?!
- Свои.
- Я знаю, что свои, говори, кто!
- Краснофлотец Плакунов с задания вернулся.
- А, давай, проходи.
Иду дальше, там часовой у штаба, тоже ему доказывай, кто ты. Но сразу проводили меня и тоже начали расспрашивать. Позвали кладовщика, принесли большую банку мясных консервов и кружку. Говорят:
- Ты рассказывай и ешь.
Я и сижу, говорю и ем, говорить, ведь не идти и не ползти. Рассказал, все как было, позвали фельдшера. Говорят ему:
- На твоего клиента, а то у тебя никого не было, бери его.
Только я лег, и тут же заснул, уже потом слышу, кто-то стонет, думаю, кого-то еще привезли, а это один из наших – ноги обморозил. Я ему говорю: «Что ты стонешь, стони потихоньку». Разругались, ну это мелочь. Спросил у него, все ли дошли. Больше потерь не было, как обошли меня немного стороной и до самого Тонкого мыса и шли.
А утром, опять машина. Погрузили нас, и снова в разведотдел. Когда приехали, мне говорят, ты уже отмеченный, сиди на машине, тебе там делать нечего. Остальные, кто остался – бумаги писали, говорили, что как. Затем в бане помылись, новое обмундирование получили.
Я в санчасти сидел, мне надоело там одному. По вечерам всегда песни поют, байки рассказывают. А это что? Я и говорю, переводите меня на мой топчан. Девчонки мне одному туда в котелке первое и второе, хлеба носили с доставкой на дом. Потом ребята прибежали, которые в госпитале были. И разговор, что пойдем всей группой на Малую землю.
Устроили нас, комиссар сказал, чтобы больным, у кого кишка тонка, после роспуска в строй не ходить. У нас один такой попался, остальные все опять на построение. Написали что-то вроде рапорта, что мы такие-то идем в бой. Каждый подходил и расписывался. Этот кусок толстой бумаги в Геленджике был, в краеведческом музее.
Клятва куниковцев, подписанная ими перед десантом
Мы получили приказ командования нанести удар по тылу врага, опрокинуть и разгромить его.
Идя в бой, мы даем клятву великой партии Ленина в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом.
Волю свою, силы свои и кровь свою каплю за каплей, мы отдадим за жизнь и счастье нашего народа, за тебя горячо любимая наша Родина.
Нашим законом есть и будет движение только вперед.
Мы победим!
Да здравствует наша Победа!
А, раз такое дело, мне не надо и говорить, что еще я больной. Так и пошел, правда болячка была, губы болели, лицо тоже, но зато стал гладенький, розовенький, а то был загорелый, а стало все белое. Ничего, прошло. Много всего было, лучше это не повторять.
- Сколько всего у Вас было ранений?
- Контузия была и, когда подорвался и обгорел, а больше не было.
- Какого рода задачи вам приходилось выполнять, и сколько было таких заданий?
- Нашей группе разведчиков было поручено нанести удар по вражескому гарнизону, расположенному в Южной Озерейке. Группу возглавлял старший политрук Либов.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru