А. СТОЛЯРОВ,
бывший матрос
крейсера «Память Азова»
Нефед Лободин.
Он был одним из тех,
кто встал во главе восстания...
«Память Азова» — мятежный
крейсер,
«разжалованный» по приказу царя
в учебное судно «Двина».
«И на могучем корабле подняли
к восстанию зовущий красный флаг...»
Слова этой морской песни о разговоре двух вахтенных — бывалого, старого матроса и молодого, новобранца,—
знают многие. Старый угрюм, молчалив. Не очень-то разговоришься, когда чудом удалось избежать расстрела или каторги. А кругом полно шпиков — гардемарины, мичманы, кондукторы. Последние, младшие офицерские
чины в роли надзирателей, стали совсем невыносимы. Да оно и понятно:
матросской массе доверять нельзя, матрос неблагонадежен.
Прямых доказательств нет, но
молва идет от матроса к матросу, превращается в легенду. «Скажи мне
правду: ведь служил ты, дядя, на
корабле, что воевал с царем?» — робко спрашивает молодой.
Кто был этот мятежный матрос?
Потемкинец, очаковец, а может быть,
с «Памяти Азова»? Кто знает, песня
есть песня. Но когда слышу ее, невольно подтягиваюсь, становлюсь
моложе. Спадает пелена шести десятилетий, и вновь слышу раскаты грозы — первой грозы над головой самодержавия, вижу лица друзей-балтийцев, павших в неравной битве с царизмом, наш мятежный корабль. Поверженный, но не побежденный! Как
горьковский буревестник в бою с врагами истек он кровью. Но кровь борцов за народное дело скоро вновь запылала на знамени великой революции. И мы, уже немногие с «Памяти
Азова», опоясанные пулеметными лентами, встретились вновь под этим знаменем в октябре семнадцатого года.
А тогда, в памятном девятьсот шестом, было так...
Революция затоплена в крови. По
всей России свирепствовали карательные отряды. За участие в восстаниях
пуля или «столыпинский галстук» —
петля, в лучшем случае — каторга. Но
восстания не прекращались. Особенно
в армии и на флоте. Подвиг черноморцев-потемкинцев повторили на Балтике матросы крейсера 1 ранга «Память
Азова». Несмотря на жестокие репрессии, чинимые царскими военными властями, на этом корабле и на минном
крейсере «Абрек» активно действовали
подпольные большевистские организации. На «Памяти Азова» партийную
организацию возглавляли Н. Л. Лобадин и товарищ Оскар (Арсений Коптюх). Слесарь из Одессы, он семнадцатилетним юношей вступил в партию и вскоре стал профессиональным
революционером.
Реакционное офицерство, усиленно
следившее за настроениями команды,
не могло не заметить влияния подпольной организации. Матросы держались смелее, в ответ на притеснения
офицеров росло недовольство.
Чтобы «успокоить» команду, на
крейсер прибыл адмирал Бирилев,
морской министр. Перед строем матросов адмирал провозгласил «ура» в
честь государя-императора. Но лишь
гробовое молчание было ему ответом.
Неслыханная дерзость! Но адмирал не
успел ни возмутиться, ни разгневаться: бледный, с вытянувшимся лицом,
он мигом покинул палубу.
Это произошло 14 июля, а 18-го
судовой комитет получил шифровку
из Свеаборга, в которой сообщалось,
что там началось вооруженное восстание рабочих. Ночью в самой глубине
трюма, в таранном отсеке, председатель судового комитета Нефед Лобадин собрал полсотни матросов — революционное ядро крейсера. На повестке
один вопрос — восстание.
Но и сюда проникло ухо лазутчика. Не успели матросы разойтись,
как был схвачен Арсений Коптюх. Ученик-комендор Тильман, подслушавший
разговор в таранном отсеке, донес судовому священнику, а тот — старшему
офицеру. Теперь выход один: выступать немедленно. С криком: «К оружию, братцы!»—Нефед Лобадин с
группой матросов бросился к пирамидам с винтовками. Офицеры открыли
огонь, но матросы, выключив освещение, завладели оружием и освободили
Коптюха.
Завязался бой. Был убит мичман,
ранены несколько офицеров, в том
числе командир корабля. Пуля возмездия настигла и Тильмана. Офицерство попряталось в кормовых кубриках и нижних помещениях. Туда же
бежали кондукторы и гардемарины.
С восходом солнца на крейсере
взвился красный флаг. «Память Азова» рассчитывал на поддержку матросов минных крейсеров «Абрек» и
«Воевода», с которыми намеревался
идти в Ревель (Таллин) на помощь
восставшим рабочим. Он снялся с
якоря и поднял сигнал: «Следовать
за мной!» Но командиры кораблей не
выполнили приказа. Более того, опасаясь выступлений матросов, они направили свои корабли к берегу и
прочно посадили их на мель.
В пять часов вечера «Память
Азова» бросил якорь в Ревельском
порту.
Под яростным перекрестным огнем редели ряды восставших. Нефед
Лобадин, не жела я сдаваться, выстрелил себе в сердце. Схватившись за
грудь, рухнул на палубу другой руководитель восстания — баталер Гаврилов, уже за бортом схвачен Арсений
Коптюх.
Из Ревеля прибыли катера с жандармами, которые довершили расправу.
Судили ночью. Казнили тоже
ночью. Восемнадцать человек. Товарища Оскара и еще семнадцать матросов. Свои черные дела царизм часто
вершил под покровом тьмы. Они подходили друг другу, мрак ночи и мрак
самодержавия.
Что сталось с остальными матросами? Никто из них не склонил головы, не молил о пощаде. Более двух
сот человек пошли на каторгу и в
арестантские роты. По приказу царя
мятежный крейсер «разжаловали» в
учебное судно и переименовали в
«Двину».
К кораблю-герою вернулось его
славное имя в семнадцатом. В память
о тех, которые в начале века бросили
смелый вызов самодержавию, пошли
на смерть ради свободы,
И на могучем корабле подняли
К восстанию зовущий
красный флаг.