Важное
Главное в военных СМИ за неделю: новые перестановки на верфях ОСК, первые серийные комплексы С-500, арест замминистра обороны
Опыт диверсификации 
|
Боевые будниВ июле 1941 г. я вступил в 5-й отдельный батальон ЛАНО (позднее 264-й ОПАБ). Две недели напряженной военной подготовки, и вот мы под Петергофом, у Бабигонских высот. Наша первая рота стояла в деревне Сашино. Сильный бой разгорелся в конце сентября. Противник смял оборону на соседнем участке и зашел нашей роте в тыл. Но ополченцы бились стойко. Основным оружием были винтовки и гранаты. Мы знали - за нами Ленинград. А фашисты шли наглые, опьяненные успехами, шнапсом и безумной идеей блицкрига. Последнее, что помнится из того дня: цепь фашистских автоматчиков заходит с тыла. Размахнулся, кинул гранату, потом еще одну. Следующую не успел - страшный удар по голове свалил с ног. Очнулся весь в крови. Ощупал себя: руки, ноги целы. А бой продолжается. Хватило сил бросить еще одну гранату, а потом потерял сознание. Когда пришел в себя, вокруг стояла тишина. Перевязал голову, кое-как поднялся и побрел к Петергофу. Иду, падаю, встаю, снова иду. Повстречался моряк, помог дойти до шоссе, остановил машину и подсадил. Уже в госпитале узнал, что большая часть моих однополчан погибла. Но батальон выполнил боевую задачу, остановил фашистов у Старого Петергофа. Более полугода провел в госпиталях. Оперировали меня на Моховой, в специальной глазной клинике, но глаз спасти не могли. Накануне 7 ноября гитлеровцы с особым остервенением бомбили город, озлобленные тем, что ленинградцы будут отмечать, как всегда, годовщину Великого Октября. В госпитале мы уже притерпелись к бомбежкам и обстрелам; не хотели каждый раз вставать с койки, чтобы спуститься в подвал. После сигнала тревоги я залез под кровать, чтобы не увидел дежурный и не заставил идти в убежище. Но меня "разоблачила" доктор Четверикова, пришлось пойти вниз. Рассказываю это к тому, что только я успел спуститься по лестнице, страшный удар потряс здание. Вражеская бомба прошила все этажи, но не разорвалась. Возвратился в палату. Где стояла моя кровать - дыра, вместе с кроватью туда провалилась тумбочка с запасом папирос и пайкой серого хлеба. Обидно было ужасно: хлеб и курево пропали! О том, что сам мог оказаться в этой дыре, как-то думать не хотелось. В конце января 1944 г. бои вокруг Ленинграда, связанные с ликвидацией блокады, подходили к концу. Фронт поглощал огромное количество боеприпасов. Меня назначили начальником одного из эшелонов, перевозившего снаряды, мины, винтовочные патроны. Для охраны придали группу автоматчиков. На станции Веймарн эшелон попал под налет фашистской авиации. Один бомбардировщик пикировал прямо на наши вагоны. Ну, думаю, сейчас рванет. Такое зло взяло, что даже страх пропал. Послал командира группы на паровоз, остальные бросились расцеплять вагоны. Успеем растащить их - попадание бомбы не выведет из строя весь эшелон. Фашист уже зашел на бомбежку, но видно, бомб у него нет, израсходовал, однако поливал состав из пушек и пулеметов. Запылали два последних вагона, где находились ящики с патронами. Боеприпасы рвались, создалась угроза гибели всего эшелона. Я кинулся отцеплять горящие вагоны. Страшно лезть в пламя, под пальбу, а надо, иначе - беда. Лицо обдает жаром, а по спине холодный пот катится. Развинтил, сбросил сцепку с крюка, махнул пилоткой машинисту: давай, мол, друг, быстрей! Успели растащить состав, остальные вагоны уцелели. За спасение эшелона меня наградили медалью "За отвагу".
|
.jpg)
