Итак, тральщик Косточкина с рыбоохраны перенацелили в Камрань. А что, пока метут метели на Камчатке, позагораем. Все радовались. И вообще, что тут с Сахалина до Вьетнама? Пару раз на карту плюнуть, штурман карандаш второй раз заточить не успеет! И вообще, задрали ночные рейды по плавбазам, где сплошь женский экипаж, в поисках матросов. Ура! На Юг! Камрань (вьетн. Cam Ranh) — город во Вьетнаме, в провинции Кханьхоа. Население — 114 000 человек (1989). Является вторым по величине городом провинции. Расположен на берегу Южно-Китайского моря возле бухты Камрань. Благодаря природным условиям порт Камрани считается одним из лучших глубоководных портов в мире. Во время Вьетнамской войны Камрань находилась на территории Южного Вьетнама и была крупной тыловой базой США. Американскими инженерами были построены аэродром и современный порт. В 1972 году США передали все военные объекты в Камрани южновьетнамской армии. 3 апреля 1975 года город был взят северовьетнамской армией в ходе Весеннего наступления. 2 мая 1979 года, через два месяк, тральщик перенацелили с рыбоохраены в Камрань.ца после окончания китайско-вьетнамской войны, СССР и Вьетнам подписали соглашение об использовании порта Камрани как пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) советским Военно-морским флотом сроком на 25 лет. В дальнейшем здесь была создана крупнейшая советская военная база за рубежом общей площадью 100 км². Вся инфраструктура была модернизирована. На аэродроме постоянно базировался отдельный смешанный авиационный полк. Прости, читатель, за справку по поводу этой бухты. Не Порт-Артур, но все же. Здесь американцы готовили и применяли дельфинов против подводных пловцов. Где этот «Гринпис»? Бездельники… Мой друг , подводный пловец Ван, проплыл сорок километоров по реке, с группой. Зарезал четыре рыбы, супердельфинов.С ножами на боках и верхнем плавнике. Кстати, дельфин- второе опаснейшее по агрессивности млекопитающее, после акулы.Касатка на третьем месте.А у страуса глаз больше мозга. А у питона два(!)пениса! И оба штопором! Как он их вкручивает? А пингвин не жрет сто дней... А куда это меня понесло? Серьезнее надо, представительней. Про ежей потом расскажу, потерпите. Так вот... Закопавшись на пляже в песок, услышал, как его группу взяли америкосы.Они и по нему ходили. По Вану. Америкосы. Искали.. . Ван лежал в песке трое суток. Дышал через тростинку. Черепашьи яйца в этом песке жарились через час. Не знаю. Молчу.О яйцах Вана. Он стал Героем Вьетнама. Мы с ним в академии вновь встретились. Вроде, все было в порядке. С яйцами. Проверено. Когда патрули снизили бдительность, Ван прикрепил три магнитных мины к корпусам американских. кораблей...А потом вернулся в базу:еще сорок километров вплавь по реке, без снаряжения, против течения. А потом ихние, вьетнамские ребята, пошли в наступление! Ли-си-цын, Су-хо –вин , Вой-тен-ко. Пехота, спецназ, авиация! Да ладно, не придирайтесь. Порт захватили. Первым делом испортили гидравлику пирсов, за счет которой к ним даже авианосцы могли швартоваться…Поднимались пирсы до нужной высоты. Извращение! А не надо нам этого! Начали жить и устраиваться. Пришли советские корабли. Подоспел и тральщик с Косточкиным. Вьетнамские офицеры были доброжелательны и учтивы. Только одно удивляло: в субботу-воскресенье их снимали с довольствия, и они рыскали по побережью. А потом, с палкой на плече, на которой висел добрый десяток крупных ящериц, гордо возвращались домой. Семью-то кормить надо, как Вы думаете? Наши их подкармливали хлебом и консервами. Отсюда и дружба была, через желудок, а не общность идей… Ах, это теплое море! Золотой песок…Загорать, купаться! А вода плюс 29!Косточкин нырнул в теплое, как свежесваренный компот, ласковое море. А что это за эти бульбашки и фонтанчики вокруг! Что?! По мне стреляют? Шире замах рук , ногами работай! С берега отчетливо грохотали очереди с « Калаша»… Буре плакал бы, узнав Женькин результат. Когда он на вспененной волне и килограмме адреналина выбросился на берег, вьетнамец Ли улыбался. - Хорошо плаваешь, быстро. Это я стрелял. Тренировка! Так и дружили. Ночью прибрежные джунгли грохотали выстрелами из автоматов, красно-желтыми вспышками, и оранжевыми сполохами гранат...Южный Вьетнам боролся с Северным. Наши корабли усиливали вахту и сокращали время сброса гранат ПДСС. Утром пара-тройка оглушенных вэрывами трупов дрейфовала вдоль борта... Как дохлая рыба. Трупы собирал вьетнамский катер, цепляя баграми с огромными крючками...Хотелось в море. Косточкин не знал, что война продолжалась и там. Когда мы на лодке возврашщались домой, увидели джонку, терпящую бедствие. На борту человек сорок, дети, женщины, мужчины. Сидят, головы опустили, хода нет.Дрейфуют. Взять не можем ни на буксир, ни на борт: мы на БС. Спустили за борт, привязав концом, помощника с ДУКовским мешком, с консервами, хлебом.Передал. Вытянули помоху. Смотрим-мешок за борт выкинули. Недоумеваем. А тут подскакиваеит торпедный катер «северных». Женщин и детей на борт, на перевоспитание в концлагерь, мужчин вдоль борта.Тра-та-та-та-из автоматов... По джонке торпедой! Вот осколки и ошметки высоко летели! Оказывается, «южные» американский корабль ждали, союзников, для спасения, потому и помощь отвергали. Не пришли союзники...Не повезло... О, в зоне ответственности 15 оперативной эскадры ТОФ- американский фркегат! А кто у ас специалист по фрегатам? Правильно, тральщик , Косточкина ! Искать! Вперед! Какое счастье-быть в пустынном море! Маневрировать сложно-атоллы. Того и глядишь, на мель сядкшь. А что єто такое на рифе большое бьется! И крик на все море? Дальше-прямая речь Косточкина: «Вьетнамский корабль развозил смену и еду на острова, за которые они спорили с Китаем. Там эти острова знамениты тем, что на них много птичьего гуано, стратегического удобрения. И эта баржа села на риф, где с трех сторон уже высились остовы таких же, а она заняла четвертую. Коралловый риф- блюдце в пару миль. Подгребли мы – стоит, и шторм ее колотит об рифы. ?5 вьетнамцев носятся там. Тралец наш плоскодонный, подошел близко, но начало сносить. Кэп Ковалев Вячеслав Сергеевич, после неудачных попыток завести буксир на баржу, принял решение стать на якорь. Спустили шлюпку со мной и шестью воинами. Минер Каменев Вова тоже туда. Он заводил бридель, а я пинками сгонял аборигенов на шлюпку и возил их к нам. Потом тральщик поработал трактором, стягивая баржу. Стянули, притаранили в базу. Через неделю командование военно-морского района (их там было 4 - как наших флотов) дало прием в честь советских героев-спасателей... А мы стояли на брандвахте... Катер прислали после первого тоста за нас, когда нас там не было. Посол обеспокоился. Хотел в лицо видеть. Мы прибыли. Гордые. Пили сибирскую водку и их пиво. Поменялись рослые девушки возле меня на трех их подполковников, когда я предложил запивать водку пивом. Оно у них оборотистое, в 33 градуса против наших 45... Трое девушек-шпионок легло под стол.Красиво лежали. И трусики, такие кружевные, вверху длинных смуглых ножек…Я хотел под стол спуститься, типа, и мне плохо, так командир не дал И прав ведь был! Их в хижину отнесли, а нас потом в эту хижину и запустили…С тех пор не очень люблю длинные ноги, в постели, от них- только помеха… Нам дали на выходе по пузырю водки, чтобы мы могли вспомнить друзей завтра. А ордена и медали ушли, куда и кому положено...Мы то с командиром и минером люди понимающие, а кто-то начал базланить, до особого отдела желание про медаль дошло…» Через пару дней поступило радио: «Тральщик, такой-то тактический номер, такой-то бортовой, отправить в порт приписки: Петропавловск –Камчатский…» Тут без вас комбрига подводного в бригаду и отвезти некому… Все вернулось на круги своя…
Наша база находилась вдали от цивилизации. Легенда гласит, что однажды Главком, совершая облет побережья Камчатки, обратил внимание на уютную бухту, прикрытую от моря песчаным перешейком с узким проходом. Бухта идеально подходила для базирования чего-нибудь. « И создал Главком базу подводных лодок. И увидел, что это хорошо…» Может, это и было хорошо, но уж очень дикое место оказалось. Кругом сопки, лес, зверье дикое бегает, кормится на мусорниках, по вечерам пугая женщин. Магазин один, пополняется раз в неделю, а то и в месяц, в зависимости от погоды: сообщение с поселком только морем или по воздуху, вертолетом. Развлечений нет. Пять домов, штаб, клуб да три казармы. Какие утехи находили для себя женщины, умолчим. Мужчины развлекались охотой, рыбалкой и пьянством. Трудности присутствовали во всех мужских занятиях. Пьянство пресекалось, охота запрещалась - опасно, а рыбалку контролировал рыбнадзор. Ну не будете же Вы на Камчатке ловить камбалу, пусть и королевскую, которая чуть меньше палтуса. Вас будет интересовать, конечно же, красная рыба, и только она. Но для ее добычи надо купить лицензию. Выловить можно только пять штук, да и то на удочку. Самой бросовой рыбой была кунжа, потом шел голавль, горбуша и кета, потом деликатесные чавыча, нерка и кижуч. Нерка была хороша на балык, особенно брюшки, а из отдельных экземпляров кижуча и чавычи, в рост человека, можно было взять до трех ведер икры. Каждый год камчатские газеты пестрели статьями, описывающими арест браконьеров. Перекрывались дороги, проверялись машины, штрафовались граждане. За один незаконный «хвост», не зависимо от размера, карман браконьера облегчался на 50 полноценных, звонких советских рублей. Зарплата инженера тогда составляла рублей сто двадцать. Дорогое это было удовольствие, половить красную рыбку и поесть икру столовой ложкой. Но – все равно ловили. Ловили все: школьники, доктора, учителя, юристы, военные. Было бы глупо не ловить, когда в реку, по которой рыба шла на нерест, можно было торчмя воткнуть палку, и она так же торчмя уходила от вас вверх по течению, не падая, а только шевелясь и покачиваясь, как будто кто- то грозил вам ею из – под воды. Однажды рыбнадзор захватил и арестовал даже катер командующего флотилией, с мичманом-командиром на борту. Был большой шум, мичман кричал, что не позволит вторгаться на суверенную территорию военного корабля, и даже угрожал инспекторам пистолетом. Не помогло, вторглись и изъяли улов, а потом вся флотилия делилась с командующим добычей – не гоже, когда начальника оставляют без самого ценного на Камчатке. И только коренному населению – корякам, разрешалось ловить рыбы без лицензии, сколько угодно, чем угодно и где угодно. Это объяснялось просто: народность вымирающая, промышляющая охотой и рыбалкой, уклад веками сложился, пусть уже… Кстати, если кто-то женился на корячке, ему сразу выделялись: дом, скотина, земля и двадцать тысяч рублей. За вливание новой крови. Однако и при таких условиях желающих было мало: уж больно они, корячки, на наш взгляд некрасивые были. А может мы внутреннюю красоту рассмотреть не могли. Да и законы у них были своеобразные. Человек, даже по незнанию что-либо серьезно нарушивший, подвергался наказанию по старинным обычаям. Меткая пуля под левую лопатку крушила кости и внутренности, а зверье уничтожало следы его бренного пребывания на Земле. На вопросы следователей был один ответ: - Его, однако, в стланик, в тайга ушла. Прошлый среда ушла, однако. Вобщем, серьезный был народ, хорошо, что жил у себя в автономном округе. Так вот, о рыбе, а то отвлекся. Рыбнадзор летал на вертолетах даже над нашим богом забытым уголком, зорко следя за рыболовами. Ему было невдомек, что на одной из лодок имелось секретное оружие – помощник командира Афанасий Никитин. Да-да, тезка известного путешественника. Он был якутом, саха, как он сам себя называл в анкетах. Судьба оленевода и права погонщика нарт его не прельстили, и он решил стать первым в роду офицером. В училищах тогда нацменьшинства писали диктанты, но Никитин выразил желание написать сочинение. Оно было коротким, но выразительным: « Слава коммунизму, п…дец капитализму! Все, однако». О выдающемся опусе доложили начальнику училища. Старик прослезился и дрожащей рукой написал на том же сочинении резолюцию о зачислении. О ярком проявлении патриотизма доложили Главкому, в Управление ВВМУЗов (Высших Военно-морских учебных заведений) и в Политуправление ВМФ. Его приняли вне конкурса и без сдачи остальных экзаменов. Не смотря на такое яркое начало военной карьеры, он к пятому курсу вполне исправился и слился с общей массой, с отличием закончив минно - торпедный факультет. Но в душе он оставался охотником и рыболовом. Благодаря Никитину, наш экипаж никогда не оставался без рыбы и икры. В августе-сентябре лодка теряла помощника, но приобретала добытчика. На два месяца путины и нереста Никитин возвращался к истокам и сливался с природой. Он напяливал старую шапку-ушанку с торчащим ухом, ватник, из которого клочьями лезла вата, такие же штаны, получал под расписку карабин и уходил в низкорослую тайгу, на нерестовую речку Медвежку. За три месяца до этого он переставал мыться и отпускал свою знаменитую бороду. В ней было ровно пять волосин, но зато длинных. По поводу мытья он говорил, что у саха кто моется, тот смывает свое счастье. В помощь ему придавалась бригада матросов с береговой базы, работавших на выемке сетей, потрошении и засолке. Бочки для рыбы и икры прятали в километре от берега, там же шла и работа артели. Приближающееся жужжание вертолета Никитин слышал чутким ухом охотника минут за пять, бригада пряталась, а он оставался на берегу. На вопросы рыбнадзора он, хитро поблескивая щелочками глаз, на ломанном русском языке отвечал, что рыба, однако, до верховьев не доходит, приходится ему, коряку, новые места осваивать. Зимой переносит рыбу в стойбище, тут близко, однако, три дня пути. Инспекторы заглядывали в ямы, выложенные камнями и используемые для засолки, желали хорошего улова и улетали. Особенно их смешила борода и вставляемое повсюду слово «однако». Знали бы они, что перед ними ерничал человек, прекрасно знающий английский, лучший вахтенный офицер Камчатской военной флотилии, сдавший на самостоятельное управление подводной лодкой с первого раза, и отличник боевой и политической подготовки. Лов продолжался. Рыба ловилась разная: от трех килограммов до тридцати. Бригада, как Верещагин в «Белом солнце пустыни», на икру уже не могла смотреть, не то что есть. Изредка, ночью, к ним наведывались братья-подводники, чтобы набрать рыбы и к утру быть на службе. Пришедшие в первый раз набирали в мешок штук десять, чтобы оправдать ночной поход через пять сопок, по почти непроходимым зарослям. Никитин не жалел, но предлагал взять три штуки. Никто не соглашался, жадничали: хотелось много и сразу. Но, действительно, больше трех «хвостов» никто и никогда домой не принес: уж очень тяжела была дорога назад. Перед каждым очередным подъемом на сопку мешок облегчался на пару рыбин. Попробуйте прошагать по пересеченной местности четыре часа с тридцатью килограммами на горбу. А Никитин, не забывая о своей организующей роли, мечтал. Он мечтал о большом улове, о настоящей рыбе. Тридцатикилограммовые особи его не впечатляли. Медведь и нерпа у него на счету уже были, лис он отстреливал прямо в поселке, на помойке. Его жена и дети ходили в лисьих шубах и малахаях. Он, как настоящий северный охотник, мечтал о ките. Ни больше, но и не меньше. Якут, не добывший кита – не мужчина, во всяком случае, не настоящий, говаривал он. В нем странно соединялись и уживались достижения цивилизации и древний зов крови. Время шло, мечта не сбывалась. Он уже подумывал сменить кита на касатку. Их в море, рядом с нашей базой, было много. Но, во - первых, не было компаньонов поохотится на касаток, потому что последние ходили стаями, были очень быстры и опасны, а так же могли просто сожрать охотников. Охотники и без кита считали себя настоящими мужчинами, доказывая это по европейски, после посещения ресторана или в семейной постели, а не в зимнем море на утлой шлюпке. Во - вторых, в бригаде не было шлюпок, а если бы и были, то оперативный не дал бы добро на ее выход в открытое море. В-третьих, это было бы не совсем то, ну, вроде не кит, а большая акула. В-четвертых, настоящие киты, жрущие планктон, в Петропавловскую бухту заплывали крайне редко и именно тогда, когда нашей лодки там не было. Кроме того, без шлюпки, на удочку с берега его было не взять: не прикормлен, да и на какую наживку? Помощник очень переживал. Он даже в отпуске, в Якутии, записывался в китобойную артель, но чужаку не доверяли гарпун. А без гарпуна как его, кита, убьешь? Он совсем уже отчаялся. Встреча с китом грозила перерасти из мечты в навязчивую идею. Но сила настоящей мечты безгранична, мы в этом убедились. Однажды, в Индийском океане, вдали от берегов, на переходе во вьетнамскую базу Камрань, лодка сначала стала резко маневрировать по команде с мостика, а затем ее потряс сильный удар. Мы думали, что налетели на мель или лодку супостата, застопорили ход и командир с теми, кому положено, выскочили на мостик. Волны у бортов были окрашены кровью, а прямо по носу бился, поднимая брызги огромным хвостом, умирающий кит. Он почти надвое был разрезан лодочным форштевнем. Лодка, по инерции, продолжала буксировать его. Сизо-коричневые внутренности стелились по волнам, пузырясь черным. Вскоре кит перестал биться, завалился на бок, а потом обнажил поросшее ракушками и водорослями брюхо и начал тонуть. Их встреча, охотника и кита, состоялась. Вахтенного офицера Никитина на мостике не было. Он, в нарушение всех инструкций, выскочил на палубу, добежал до носовой «бульбы» гидроакустической станции и сейчас, с жуткими завываниями и странными телодвижениями, иногда кланяясь киту, исполнял танец охотника, добывшего « гору жира и мяса». Наверное, это был единственный в мире кит, убитый не гарпуном, а целой подводной лодкой. Пока мы пытались сманеврировать, сдать назад и подойти к туше бортом, она погрузилась в пучину. Вокруг вились акулы, пожирая уже мертвого кита. Вода просто кипела. Тут и там возникали драки. Зрелище было не для слабонервных. Даже Никитин закончил танцы и примчался в ограждение рубки. Здесь ему и досталось. Как мы Никитина драли, не могу Вам передать. Даже вспомнить приятно. И не в том дело, что по Международным Конвенциям промысел китов запрещен. И не за то, что животное жалко. И даже не за то, что Никитин погибнуть мог в пасти акул, смытый волной за борт. За то драли, что он вовремя не заменил дырявую штатную надувную лодку, единственное плавсредство на борту, на новую, и от всей добычи нам на сувениры не досталось ничего: ни китового мяса, ни уса, ни ракушки с брюха. Вердикт был следующим: ну и мудак, а не якут! Подобное разочарование я уже испытал, когда на дикий пляж бухты Патрокл, под Владивостоком, заплыла акула. Она была небольшой, метра два с половиной. И если на пляжах всего мира при крике «Акула!» все мчатся из воды, здесь половина пляжа бросилась в воду. Акулу отсекли от выхода в море полукольцом загонщиков, заставили ее выброситься на берег, а потом над ней буквально на секунду сомкнулась толпа. Через мгновение толпа разомкнулась. Вместо акулы на песке чернело пятно крови. За столь короткий срок ее успели ГОЛЫМИ РУКАМИ растерзать на сувениры. Сама виновата, акулы под Владивостоком – редкость. Мне тогда не досталось ничего, кроме кусочка шкуры, я слишком далеко стоял. Он похож на наждак и им очень хорошо полировать дерево или чистить замшу. До сих пор где-то лежит. Никитин был наказан за жестокое обращение с животными и нарушение техники безопасности. А награжден кличкой «Китоубоец», а не китобой. Но все равно он был по-настоящему счастлив и вдохновенно врал, забыв, что и мы читали «Моби Дика» : - Старого знакомого завалил. Я его еще на Севере видел, он чуть наш каяк хвостом не утопил. За мной гонялся. Теперь я его взял, однако. Наконец-то, по якутским обычаям, Никитин стал настоящим мужчиной.
Не смотря на внешнюю суровость, моряки народ добрый и сентиментальный. Пусть личный состав не любит начальство, а начальство личный состав, между ними есть общее – любовь к животным. Иногда она принимает гипертрофированные формы, но не иссякает никогда. В отсутствие животных их именами ласково нарекают подчиненных, а иногда и начальников. Я лично был знаком с командиром батальона по кличке Муфлон, экипажем баранов, начштаба Антилопом Гну (он был мужчиной и произносился как «антилоп») и старшим офицером штаба флота по кличке «Импала». Иногда кадровики, пользуясь служебным положением, сводили вместе в одном экипаже Лося, Кролика, Гуся, Медведя, Воробья, Пташкина, Козела (ударение на первом слоге), Стадника и Пастухова, а потом тихо похохатывали, гордясь остроумным всесилием, в тиши кабинетов. Но настоящая живность греет душу лучше, и чем больше животное, тем круче. На одном из крейсеров держали медвежонка, пока он адмирала не заломал, пусть и не до смерти, на другом тигренка. После случая с адмиралом зверей больших, чем собака или кошка, рыбки или крыса белая, скажем, держать запретили. Но любовь и к ним, маленьким, осталась огромной и самоотверженной. Здание штаба бригады ракетных кораблей в Балтийске было старым, широким, приземистым и одноэтажным, с нетипичной для немецких построек шиферной, а не черепичной крышей. В бывшем Пиллау все по-немецки основательно, однако время и сырая погода заставляют вносить свои коррективы во внешний вид зданий, а крыш - особенно. Текут, сволочи. Здания окружают старые, в несколько обхватов, деревья, нависая мощными кронами над крышами. У штаба, вместо того, чтобы присутствовать на занятиях по специальности, толпилась добрая половина бригады во главе с комбригом и штабными. Все смотрели вверх и давали противоречивые команды и советы. Виновник суматохи, маленький белый котенок, на высоте восьми метров, медленно, на дрожащих лапках, двигался к концу ветки, истошно мяукая от страха. Ветка предательски дрожала, котенок соскальзывал, в последний момент успевал впиться в ветку коготками, втаскивал свое тельце на нее и орал душераздирающе, с нутряным надрывом. Моряцкие сердца лопались от сострадания, у многих на глаза наворачивались слезы. Ситуация, чтобы не стать трагической, остро требовала разрешения и хэппи-энда. Возглавил ее командир бригады, лично. Два матроса растянули одеяло у подножия дерева, а человек пятнадцать, по команде, начали его трясти. Дерево, из-за своей толщины, тряслось слабо, поэтому было принято другое решение. Два добровольца-матроса вызвались взобраться на старый вяз и спасти несчастное животное. Получив добро на совершение подвига в честь братьев наших меньших, они стали карабкаться по стволу. Не повезло обоим. Матрос Полуянов достиг ветки, на конце которой сидело кошачье дитя, и одной рукой начал ее трясти. Котенок заорал еще истошней и вцепился в кору изо всех сил. Матросы с одеялом бегали внизу, готовые подхватить кошачье тельце в теплые байковые объятия, а траекторию котячьего полета рассчитывал флагманский штурман бригады. Подбадриваемый снизу криками: - Тряси сильнее, ты что, не ел сегодня?- Полуянов увлекся и не удержался сам. Его полет был красив, шумен и стремителен. Неудержимо рушась сквозь желтые осенние листья, он лягнул ногой добровольца-побратима матроса Дзасохова, обхватившего ствол на метр ниже, и с криком «мама!» рухнул на асфальт и потерял сознание. Листья, медленно кружась, опускались на него и рядом. Дзасохову повезло меньше: получив флотским ботинком-«гадом» по зубам, он разжал руки, ударился о сук пониже, потом о другой, отскочил, как мячик для пинг-понга, ударился о третий… У Полуянова оказалась сломана нога, у Дзасохова рука, ребра и множественные ушибы. Стонущих больных унесли в лазарет. Котенок орал по-прежнему. На дерево взобрался старшина Бароев, левша, с ножовкой в руке. Он начал пилить сук, на котором вопил котенок, держась за ветку рукой. Пилил он хорошо, только держался рукой, как впоследствии оказалось, неправильно. Пилил-то у ствола! Когда тело Бароева, вместе с длинной суковатой веткой и ножовкой в руке, обрушилось с криком вниз, котенок извернулся и перепрыгнул на другую ветвь, где, опомнившись, продолжил свое нервическое песнопение.
Бароев заработал трещину пяточной кости и располосовал бок ножовкой. Два человека получили сотрясение мозга и рваные раны на голове от толстой упавшей ветки. Это те, которые одеяло держали и не смогли увернуться, потому что каждый тянул его в свою сторону. Три вопящих окровавленных тела унесли санитары. Но моряки народ настойчивый, тем более в благородном деле спасения: котенок по-прежнему хрипло плакал… Принесли лестницу. Она оказалась короткой. По приказу начштаба принесли вторую, скрепили их с помощью проволоки и пары гвоздей, действовать надо быстро, пропадет ведь животное от криков. Личный состав живо обсуждал методы спасения: - Может, палкой его сбить? - Да нет, из рогатки, если только, а так ветки мешают. - А вдруг в глаз попадешь, выбьешь? Нет, из рогатки нельзя… Комбриг приставил к одеялу двух бойцов, взамен выбывших из строя, сломив их легкое сопротивление приказом. Бойцы ныли, ссылаясь на опасность поручения, которое, учитывая опыт предыдущей команды, можно было сравнить с отправкой на передовую. На лестницу, слегка «игравшую» в месте крепления, и основание которой придерживали четыре человека, полез мичман Филимонов. Он почти достиг цели и уже протянул руку к шипящему на него котенку. В это время кто-то из страхующей команды отвлекся, или запас прочности у лестницы закончился, или мичман наверху дернулся, но ненадежная конструкция затрещала посередине. «Страхующие» бросились врассыпную, не желая получить по голове лестницей. Филимонов красиво, с поднятой вверх рукой, застыл в верхней точке, и сначала медленно, а потом все стремительнее ускоряясь, начал падать в сторону штаба и, со страшным треском, пробив шифер, провалился сквозь крышу, подняв столб вековой чердачной пыли. Падение он сопровождал черной руганью (см. словарь), провалившись же, подозрительно затих. На чердак направили санитаров. Лестница же, взбрыкнув и освободившись от груза, травмировала еще двух человек, разбив одномуофицеру- зеваке подбородок, а второму засветив в ухо. А потом, подлая, еще и обрушилась двумя своими половинками на толпящихся матросов, с предельным вниманием и одобрением наблюдавших за полетом Филимонова. Котенок замолчал, испуганный треском, пылью, криками и суетой внизу, под ним, а потом заплакал еще горше. Комбриг в отчаянии приказал спилить проклятое дерево. Начали пилить, меняя друг друга, но длины полотна ножовки было маловато для дерева, толщиной в три обхвата. Начали рубить тупыми пожарными топориками, но дело продвигалось медленно, канадские лесорубы в бригаде не служили. Котенок совсем охрип. Дерево подозрительно скрипело и, кажется, собиралось все-таки падать. На штаб. Пришлось вызывать из города машину с телескопической вышкой и специалистов лесного хозяйства. Пока они не приехали, комбриг, в соответствии с распорядком дня, разрешил бригаде пообедать и пообещал продолжить операцию после приема пищи. Бригадный доктор испуганно вздрогнул: в лазарете уже лежало 16 человек с травмами разной тяжести, и свободных коек не было. Построившись, экипажи пошагали на корабли, совестливо поглядывая в сторону котенка. Вокруг опустело. С залива налетел промозглый и крепкий балтийский ветерок. Дерево пошаталось, пошевелило в последний раз длинными ветвями, теряя последние листья, натужно заскрипело, хрустнуло у комля и, прицелившись, медленно рухнуло, как и хотело, на штаб! Только штукатурка с дранкой взметнулись метров на двадцать! А треснувший бетон стенки! А сам удар, от которого земля загудела и выпали несколько оконных стекол! А колокола боевой тревоги, объявленной командованием, решившим, что начался бомбовый налет! Вобщем, дерево умерло красиво, шумно, по-геройски, нанеся максимальный вред врагу… Дежурный по штабу, сидевший в коридоре, вдруг оказался на улице, в груде строительного мусора. Коридор стал крыльцом. Дерево полностью уничтожило учебные классы, а штаб уменьшился вдвое. Вот почему теперь личный состав бригады ходит на занятия по специальности к соседям. Приехавшие, наконец-то, лесники, обсчитали кубатуру, умножили на число годовых колец и оценили ущерб, нанесенный лесному хозяйству, в 12000 рублей. Штраф наложили на комбрига. За три литра шила, правда, скостили до 30, учли, что ему еще за штаб выплачивать придется. Ах, да, котенок… Да он сам с дерева слез, когда народ на обед ушел. Сейчас это большой, толстый бригадный кот, которого комбриг, увидев, непременно пытается пнуть ногой, несмотря на свою любовь к животным. Он уже не комбриг, правда, а замкомбрига, и собак любит больше: те по деревьям не лазают.
А кто такой настоящий ОВРовец, я Вас спрашиваю? Что, слабо ответить? Мне тоже слабо, но я попытаюсь. Это человек, плюнувший на все, кроме службы. Он знает, что ничего не светит, но внутренний стержень держит его в струе. И в динамике . Он не ждет ничего. У него нет будущего, только настоящее. Офицер. Фаталист и философ. Стоик. И сам себя веселит- а что еще остается? Многое и многих видывала камчатская ОВРа, но таких, как Косточкин, не встрелось. За Жекой следил сам ЧВС. -Что? Комбрига подводников 6 ноября, после совещания, в базу доставить? А где этот Косточкин? Пусть он и идет. Нечего таким мудакам 7 ноября в Петропавловске делать! Замкомбрига Бардадым ( это настоящая фамилия, а не ругательство) , давал команду. Бросив молодую жену, Жека мчался на тральщик. Закалка продолжалась. Кто же знал… Стодвадцатикилограммовый комбриг нашей бригады, шевеля усами, взбежал на трап… Гнилые доски, оструганные лишь сверху и создававшие иллюзию новизны, не выдержали… Смотреть, как тонет адмирал, сбежалась вся бригада. Спасибо мичману, спустился, обвязал концом, вытянули. Минут через пятнадцать. А вода холодная! И фуражку достали, адмиральскую.. .Все в говне и в мазуте. И адмирал, и фуражка. Понятно, баню согрели, спортивный костюм нашли, маты записывали аж шесть часов, вина и спирта лишились месяца на четыре- комбриг выпил, для сугреву… Понятно, Косточкин всему виной… - А давайте их месяца на два на брандвахту, в Бечевинку, а потом на рыбоохрану? Все не в базе, а в море – ну что они сделают? И вообще, там же этот Косточкин… Комбриг утвердил, начпо согласился… В моей Бечевинке Женя , когда тральщик подошел за водой, а он спешил ко мне, сразу наткнулся на начпо, со своей головой 62-го размера и улыбкой бравого солдата Швейка. -Что Вы все здесь разлагаете?-последовал вопрос. - Не все, а вся, -последовал ответ.- У Вас и так все разложено. Больше их и за водой не подпускали. Потом последовала рыбоохрана. Это когда советские военные корабли контролируют неприкосновенность наших зон рыбного промысла от японцев. Рыбоохрана- дело увлекательное. Японская нейлоновая сеть, выставленная на пути миграции лосося- очень тонкая штучка. Двести метров влазит в обычный целлофановый кулек. Как начальство презенту радуется! А сама рыба! А икра- ложкой! А крабы! Лафа, а не задание! А на Парамушире японские дома с бассейнами на крышах и улиткой-турбиной на водопаде, дающей свет в эти дома уже больше70 лет. Интересно! А на Курилах шкурка голубого песца идет за двести грамм «шила». За бутылку- три. Жены с воротниками будут! Шкура тигра за две бутылки- дороговато, да и выделана не ахти… Вот это путешествие, вот это дальний поход, не брандвахта, поди, будь ты проклята…Косточкин купался в тысячах километров оторванности от начальства и в новых впечатлениях. И шкурки песца гладил , а что, нормальный человек. Но ничто не длится вечно, особенно хорошее. «Радио» нарушило благоденствие: « Вам осуществлять слежение за американским фрегатом. В случае получения приказа- уничтожить…» Тральщику! Ох, эти москвичи, единицы ВМФ в данном районе учитывали, а не их боевые возможности. Я сам на корабле КИК , при скорости -4 узла при встречном ветре и полном отсутствии оружия, «гонялся» за американским авианосцем…К счастью, минут на 10 нас хватило. Но то мы, а то ОВРа. Они бешеные. Обнаружили фрегат. Как «Белаз» и «Ока» рядышком… Следить начали. Сутки в дрейфе, вторые. Фрегат тоже лежит, как кот на подушке. Спокойно…Фотографии друг друга на память, хинди-руси-бхай-бхай, или что-то подобное. Телевизор Японию берет, наши баскетболисты с америкосами играют. Все на английском, но броски и так понятны! Ура Белову! На последних трех секундах забрасывает! 97-96! Наши впереди! По такому случаю тральщик, по инициативе Косточкина и команде командира , вывешивает цифровые флаги…Пусть и американцы разделят нашу радость! О, спорт, ты- мир! И тут началось. Фрегат взбесился, дал полный ход, и пытается протаранить борт, причину никто не знает…Наваливается, сучья махина…Бежать, тихо повизгивая! Трое суток уклонялись, а он все за тральцом гонялся, пока флаги не сняли цифровые, командир случайно голову поднял, вспомнил… Опять тихое и мирное дрейфование…После этого ненависть к супостату на Женькином тральщике не мог извести никто. Народ, встреться им кто с этого фрегата, зубами бы загрыз, только борт, сука, высок… Начальство, после докладов о поведении фрегата, а главное, о причинах, рещило тральщик в Камрань заслать, Во Вьетнам, от греха и себя подальше… ,
После достопамятной «Пасхи» и перевода с эсминца, лейтенант Косточкин прочно обосновался в бригаде ОВРа. Он закалился и возмужал, защищаясь от служебных невзгод принципом: « нас иметь-только гвоздь тупить». А желающих затупить гвоздь было много, ОВРа- не школа гуманизма. И пусть кто-то гордо вещает: ах, автономка, ах, 90 суток.А потом отдых на Щук-озере или в Паратуньке, ордена-медали, повышения по службе и прочие блага. Выгнать в море подводный крейсер-проблема общефлотского масштаба. Выгнать «тралец»-даже не бригадного. Этакие корабли-велосипеды. А ну- ка на брандвахту, на месяц. Заменить некем-продлим еще на месяцок. Жрать нечего? А что, рыба уже не ловится?Ловите, ловите, ее там много. А кто это у нас вторые сутки у стенки болтается? Пусть комбрига подводного в базу доставят, нечего стоять. А на рыбоохрану кого? А на Курилы? Вобщем, бегали и рыскали тральцы по всему Тихому океану, а экипажи, вернувшись в родную базу, ничего, кроме взысканий, не получали.Кажется, Пикуль сказал, что на ОВРе служат люди смелые, но бестолковые. Косточкин был толковым, просто ему не везло. Неприятности начались с меня. В субботу. Была у меня привычка наполнять бар. Там стояли вина, лежали красивые пачки американских сигарет, привезенных из Москвы.Когда приходили друзья, бар быстро опустошался.Курил я. Пополнение происходило, но медленно. В тот вечер мы выпили все, бутылок 20 - отмечали назначение Жени на самостоятельную должность. Я, проводив его до автобуса, честно и добросовестно, с чувством выполненного долга перед другом,и кружащейся головой, лег спать. Даже о винах не жалел. Мне было проще, ехать никуда не надо. А Жеке надо было добраться до бухты и поселка Завойко, причем последним автобусом. Пять километров, ходит «Пазик».Единственное-он маленький, а людей, желающих вернуться-много. Сотн две народу скопилось на остановке. «Пазик», при сильном уплотнении, при 26 местах, в том числе и стоячих, мог взять не больше пятидесяти. Народ волновался и стоял в очереди. Автобус подошел. С возгласами : « А Вас здесь не стояло», начался штурм, перешедший в банальную массовую драку.Представьте, рубятся 200 человек! Праздник! Размягченный экзотическими винами Косточкин призвал всех к порядку, за что и получил в зубы. Очнувшись в сугробе, сплюнув кровь, он увидел Куликовскую битиву, Мамаево побоище, битву на реке Калка... Автобус стоял с открытыми дверями и пустотой внутри... Вокруг народ крепко бил друг друга...Сунув пару раз кому-то в пятак, Жека залез в автобус, сел на свободное место и задремал...Верхняя губа вздувалась посекундно. Нечто инородное на родном лице... Вот и родной корабль, вот и койка. Спать, спать... Пробуждение было чудовищным. Когда голова раскалывается, а какая-то падла тебя трясет за плечо. «Иди на х..., изверг!»-рявкнул Косточкин и попытался попасть в нос будившему... Верхняя губа болела и была похожа на пельмень. Эх, как же он был не прав! Тряска не прекращалась. « Ну, сейчас я тебе у...!»Косточкин перевернулся, прицеливаясь в глаз негодяю,махнул рукой, попал! И увидел контр-адмиральский погон. «Бред начался!»- мелькнуло в сознании... Нет, все было прозаически. Вечером замкомбрига, уходя на сход, оставил з а себя новенького зама. Жеку об этом не предупредили- ОВРа. В воскресенье утром приехал ЧВС флотилии- а его никто в десять утра не встречает. -Кто старший? -Лейтенант Косточкин, по журналу. -Проводите меня к нему! « Я хочу видеть этого человека!»(С.Есенин) Проводили. Дальше Вы знаете. Жека, как был , в трусах и без фуражки, вскочил и отдал честь. -Лейтенант, что у Вас с губой? -Герпес, товарищ адмирал! -А почему спите и не встречаете начальство? -Температура! - Лейтенант, если у тебя нет температуры, я тебя на этом тральщике сгною!Ты умрешь здесь, сволочь!Меня на «х» послать! -Виноват, не разглядел! -А ты еще и видишь плохо? Флагманского врача сюда! Температуру мерять! Ну и гнусная рожа!Сгною! Нагреть градусник- дело нехитрое. Нагрел до сорока двух. -И как мы еще с подобными офицерами служим? Хворь вечно больного найдет,-воскликнул ЧВС, запомнив фамилию, и убыл.Поверил, но запомнил. А ты не верь! Жека вздохнул облегченно-пронесло, и лег спать.Он начал превращаться в настоящего «овровца».
