Последние сообщения блогов

Кабаки и рестораны

Вольнов, Максим Ильич

08.04.201109:0008.04.2011 09:00:20

Сергей Васильевич, при сочетании солов ресторан и Северодвинск не могу удержаться и вспомнить о легендарном Эдельмане.
Через много лет я прочёл об Эдельмане очерк, он мне напомнил о былом и с разрешения автора очерка капитана первого ранга в отставке Люлина Виталия Александровича я с глубокой благодарностью автору привожу его здесь полностью и без купюр.

Эдельман.

Как немыслим Киев без Подола, так немыслим Северодвинск (Молотовск) без Эдельмана. Эдельман – зеркало еврейской нации. Сгусток мудрости и стоицизма своего народа. С огромным запасом плавучести. Прямо с горшка, он пошагал в жизнь с нюхом ищейки. Учуял запах революции и … бац!, он уже революционер. Повеяло НЭПом, а Эдельман уже нэпман. Столь успешным, что чуть-чуть расслабился и нюх потерял. Оказался в спецкомандировке на Соловках. В Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). На нарах. Восстановил там свой нюх и смекнул, по своей природной мудрости:
- В этой буче, боевой кипучей, мысль должна облекаться в дело и как можно меньше… слов. Довел свою мысль до чекистов, трубадуров и защитников революции в СЛОНе:
- Защитника, как и соловья, баснями нельзя кормить. По части вкусной и здоровой пищи я большой мастак.
Столь на этом преуспел, что из списка классовых врагов, подлежащих уничтожению, перекочевал в список поддающихся воспитанию. Мало того, с нар слез и из кутузки вышел в ранге вольнохожденца по острову Большой Соловецкий для поиска ингредиентов вкусной и здоровой пищи. Соловецкие чекисты при его стараниях нажрали холки до уровня руководящих. Были определены на индустриализацию глухого побережья.
На площадке будущего Молотовска вбили два колышка. Один - на месте будущей судоверфи, другой - столовой руководящего состава НКВД. Разбили аккуратные таборчики, обнесенные изящными заборчиками из проволочки Бруно. Для созидателей судоверфи и города. Двухэтажный сруб из многовековых корабельных сосенок вырос на месте второго колышка почти мгновенно, как гриб после дождя. В нем воцарился Эдельман, переаттестованный из вечного зэка в вечного поселенца. Город и верфь росли, как на дрожжах. Столовка чекистов обрела статус ресторана, а завстоловой возведен в ранг директора.
Все менялось в городе с поразительной быстротой. Менялись созидатели города и кораблей. Защитники государства и идей марксизма- ленинизма. Но их имена улетучивались из памяти аборигенов города мгновенно. С их уходом. Лишь слава ресторана только крепла и уверенно подгребала к тридцатилетнему рубежу.
Ресторан блистал изысканностью лучших домов Лондона. Был драгоценной брошью альма-матер атомного подводного флота. Бриллиантом в этой броши сиял Эдельман. Директор. Метрдотель. Де-юре. Но Хозяин - де факто. Великолепный и блистательный во всех отношениях! Всегда! От открытия и до закрытия ресторана он сновал по нему, как мажордом на царском балу. Неизвестно, как ему это удалось, но в тайном клане проституток на посещение его ресторана существовало табу. В одиночку и парами, без сопровождения мужчин, но в охоте за ними, там появлялись только изысканно-утонченные б…и. Офицеры подлодок, объявившись на судоверфи, считали делом чести и протокольной необходимостью первый визит в городе наносить Эдельману. Эти визиты были приятны во всех отношениях и грели тщеславие обеих сторон.
Эдельман искренне любил моряков, а они отвечали ему тем же. Его заведение ни рестораном, ни, тем более, кабаком не именовалось. Люди наносили визит Эдельману.
Воодушевленные установочной речью замполита, целый день канифолились, придавая флотским мундирам первородный блеск. Сучили ногами и ждали гонга старпома:
- Офицеры свободны!....
В офицерских душах это отразилось радостным эхом, преобразившимся в клич:
- Нанесем визит Эдельману!...
Он был единодушно одобрен.
Сказка - ощущать себя человеком, достойным изысканного общества, а не клиентом забегаловки. Нажраться до поросячьего визга у Эдельмана было невозможно. Атмосфера к этому не располагала, а забулдыжные мысли выжигала каленым железом. Водочка, добротные коньяки и вина, деликатесные закусочки, побуждали к общению, а не к жралову. Оркестр не рвал децибелами барабанные перепонки, а услаждал слух и душу классическими мелодиями.
В двадцать три часа он начал исполнять прощальное танго. Моральный кодекс того требовал от метрдотеля. Устами горисполкома. Возле нашего обширного застолья, как черный лебедь с двумя лебедушками, возник Эдельман с двумя официантками. На нем - безукоризненно изящный черный костюм, белоснежная рубашка с галстуком «бабочка». Он благоухает и сияет радушием. Прелестные и вышколенные официанточки в униформе, тоже черной, с бело-кружевными дополнениями, выглядят участницами конкурса красоты. В руках у них по подносу, а на них бокалы с коньяком и махонькие блюдца-розеточки с бутербродиками в виде ромашки. Хлебушек с маслом и икорочкой.
Девушки-лебедушки поплыли от шефа вправо и влево, огибая наш стол и притормаживая перед каждым сидящим. Военморы вставали и «вооружались» угощением с подноса. Лебедушки вернулись к Эдельману. Тот взял в правую руку бокал, в левую «ромашку», и произнес:
- Мы всегда и искренне рады, когда вы приходите к нам в гости. Приходите почаще. Желаю вашему кораблю и кораблю вашей жизни семь футов под килем. Спасибо вам! До свиданья…
У Эдельмана никогда не возникало ситуации «мест нет». Персонал не знал слов: «Ресторан закрывается, освободите помещение». Лишь радушно встречали и зазывно провожали. Клиентура обучалась жить по протоколу. Кто мог назвать это заведение рестораном, кабаком, злачным местом? Только измученный наркозом общественник.
Эдельман – главная достопримечательность Северодвинска.

Л.И. Эдельман на крыльце «Северного» с супругой, дочерью Людмилой и её подругой Лилей. Фоторепродукции В. Капустина

Вольнов, Максим Ильич

08.04.201109:0008.04.2011 09:00:20

Просмотров: 6507 Комментариев: 0 0

Новое на портале: финансово-юридический форум

Вальков, Валерий Анатольевич

07.04.201120:0707.04.2011 20:07:44

В разделе бесплатной юридической консультации растет активность, поэтому принято решение о создании нового форума - финансово-юридического. Все это осуществляется в рамках запланированного на 2011-й год повышения полезности портала для действующих офицеров ВМФ.

Вальков, Валерий Анатольевич

07.04.201120:0707.04.2011 20:07:44

Просмотров: 2919 Комментариев: 0 0

РОДОСЛОВНАЯ. Николай Верюжский, рижский нахимовец выпуска 1953 года. Кратко о своём детстве, родителях и родственниках. Часть 18.

Вскормлённые с копья

07.04.201108:2407.04.2011 08:24:37

Недостаточный свой интерес к чтению книг я пытался восполнить просмотром кинофильмов. Во всяком случае, мне было комфортнее находиться зимой полтора-два часа в кинозале, где температура было более-менее терпимой, чем дрожать от холода в промёрзлой комнате дома.
За эти годы мне удалось пересмотреть все демонстрируемые наши отечественные и трофейные кинофильмы. Чаще всего мама интересовалась, какой очередной кинофильм я посмотрел, и иногда просила рассказать его содержание. Это она делала, как я думаю, для того, чтобы в пересказе я развивал свою разговорную речь, и с этой целью она часто исправляла неправильно произнесённые мною слова и даже целые фразы.
В зимний период в военные и послевоенные годы в лесах Ярославской и ближайших к ней областях развелось большое количество волков. О фактах нападения хищников на колхозный и домашний скот широко оповещалось. С целью борьбы с лесными разбойниками проводились специальные облавы. Однажды мы с ребятами были случайными свидетелями, когда мужчина привёз на санях и сдал в «Заготпушнину» три здоровенные туши волков, убитых в последние дни охотниками. В качестве вознаграждения сдатчик получил кучу денег, да ещё набрал огромное количество охотничьих принадлежностей.

Во главе стаи всегда стоят волк-вожак — самый сильный самец в стае, и его волчица. Вожака легко узнать по высоко поднятому хвосту, ведь для всех остальных подобная вольность просто недопустима.

Разузнав кое-какие подробности, мы поначалу даже обрадовались возможностью получения дармовых денег. Нам разъяснили, что «Заготпушнина» принимает убитых не только медведей, волков и лис, но и всякое другое пушное зверьё, в том числе дохлых собак и кошек. Под предлогом освобождения города от бездомных и больных животных я и ещё кто-то из ребят несколько раз проводили, правда, не афишируя перед взрослыми, так называемые санитарные акции. Но оказалось, что эта благородная, на первый взгляд, деятельность не приносила для нас прибыли: за дохлую собаку нам давали три рубля, а труп кошки оценивали всего в один рубль. И от этой затеи нам пришлось отказаться из-за мизерного дохода при больших затратах своих сил.
Для мамы в тот период главной заботой, пожалуй, являлась моя сестра Женя, которая в 1943 году в восемнадцатилетнем возрасте закончила десять классов средней школы. Естественно, мама была озабочена её дальнейшей судьбой и думала, чтобы она продолжила учёбу и получила, прежде всего, высшее образование. В условиях провинциального Углича какие-либо перспективы на эту тему были просто абсурдны. Обучение в других города в военные годы тоже было весьма проблематично по многим причинам. Тем не менее, Женя несколько раз предпринимала попытки поступления в институты. В школе Женя зарекомендовала себя твёрдой «хорошисткой», так как училась только на «хорошо» и «отлично», поэтому сдавать в институт приёмные экзамены для неё не представляло никакого труда.
Сразу после окончания средней школы, Женя вместе со своей школьной подругой Леной Андреевой, необыкновенно красивой девушкой, отправились покорять Москву, имея многоплановые намерения стать специалистами в различных областях от разведения, кормления, содержания и правильного использования сельскохозяйственных животных до организации и осуществления технологических и производственных процессов, способах обработки материалов в сфере самолётостроения. Обе подали документы сразу в два учебных заведения: Московский Зоотехнический институт, находящийся в ведении Народного Комиссариата Внешней торговли СССР и Московский авиационно-технологический институт. Успешно сдали вступительные экзамены не только за себя, но в порядке поддержки одновременно и за некоторых новых подруг, прошли через сито мандатных комиссий и были зачислены в число студентов сразу двух институтов. Однако из-за ограничений или полного отсутствия в общежитиях мест для студентов, а также невозможности получить прописку даже в частном секторе, что исключало иметь продовольственные карточки и стипендию, вынуждены были возвратиться восвояси.
На следующий, 1944 год обе подружки собрались ехать в недавно освобожденный от немцев Киев, отправили документы в институт лесной промышленности и получили вызов, однако по каким-то причинам эта поездка не состоялась.

В настоящее время все лучшие сыры получают с помощью сычужного (свертывающего) фермента химозина, вырабатываемого фабричным путем из сычужной части желудка телят – молочников.
Без особого желания, лишь бы только куда-либо пристроиться, Женя пыталась пробиться в Угличскую специальную школу мастеров сыроварения, которая функционировала при Всесоюзном научно-исследовательском институте Народного Комиссариата Мясной и Молочной промышленности СССР. Сам институт, так же как и спецшкола, хотя и находились в Угличе, но были сверхсекретными организациями, не хуже, а может даже лучше, чем Угличская ГЭС, поскольку обеспечивали партийную и государственную верхушку свежайшей высококачественной мясомолочной продукцией. Поступление в спецшколу для Жени так же оказалось закрытым, что очень было, жаль, так как творожок со сметанкой и сахарком она очень любила, но тогда об этом и мечтать было невозможно.
Но, как говорится, нет, худа без добра, в конце 1943 года и начале 1944 года в Углич была передислоцирована воинская часть 45740, в строевой отдел которой и устроилась работать Женя. Такой ход развития событий приобрёл судьбоносный характер в первую очередь для Жени, но, как оказалось в последствии, в определённой степени и для меня.
Воинская часть на основании своего профиля и назначения называлась «Учебным отрядом», в состав которого входило многочисленное по количественному составу подразделение матросов срочной службы с ускоренной подготовкой младших специалистов химической службы для кораблей и частей военно-морского флота.
Одновременно с подготовкой матросов проходили обучение курсанты по программе подготовки среднего звена специалистов-химиков, которые по завершению учёбы получали офицерское звание «младший лейтенант» и дипломы о среднем специальном образовании.
Так вот, эта воинская часть, внесла определённые изменения в размеренный ритм нашего провинциального городка. Особенно оживилась вся женская половина городского населения и ближайших деревень, проявляя явные намерения избавить молодых моряков от холостяцкой жизни.
Забегая вперёд, скажу, что воинская часть просуществовала в нашем городе два года, а затем перебазировалась в Карелию, где была расквартирована в городе Сортавала. Вместе с частью навсегда уехала из Углича и Женя. В скором времени она вышла замуж за выпускника этого училища молодого лейтенанта флота Марата Алексеевича Захарова, создала свою семью и напрочь забыла об Угличе на несколько десятков лет, но об этом будет отдельный рассказ.
Для нас, мальчишек, появление в нашем городе значительного числа людей в морской форме так же вызвало большой интерес и, в первую очередь, пожалуй, как наглядный пример для подражания.
Особенно выделялись курсантские подразделения своей более организованной, слаженной, морской выправкой. В конце лета, после военно-морской практики, которую, как положено, проходили на кораблях и в частях, даже принимая участие в боевых действиях, курсанты возвращались крепкие, загорелые, возмужавшие, отчаянные, а некоторые даже с боевыми наградами.

Картина «Оборона Севастополя». А.А.Дейнеко. 1942 г.

Вполне определённо могу сказать, что эти до сей поры яркие впечатления, без всякого сомнения, не могли не сказаться на моём желании в будущем стать моряком.
Нескончаемая и жестокая война, казалось, подходила к своему завершению, в народе чувствовалось приближение радостной надежды на возвращение домой фронтовиков и постепенное улучшение условий жизни. Но большинству семей ещё предстояло пережить много горя и разочарования, узнав о неминуемых потерях на войне своих близких родственников.
Наконец-таки наступил май 1945 дни всеобщего ликования. Люди безудержно радовались победе над фашистской Германией, а по прошествии нескольких месяцев в сентябре 1945 – разгрому милитаристской Японии. Вторая Мировая война завершилась.
Ценой невероятных жертв и героической стойкости всего народа была достигнута победа над вероломным и коварным врагом. Нельзя забывать, что в этой жестокой войне наши потери по неокончательным и уточняемым подсчётам составили более 37 миллионов человек, а это значит, ежедневно погибало свыше 24 тысяч человек.
Лично для меня особенно запомнился день победы над Японией по нескольким причинам. Во-первых, окончание войны совпало с моим днём рождения, когда завершалось моё первое десятилетие жизни, хотя в семье мама никаких торжеств не устраивала по этому поводу, но всё равно настроение было превосходное.
Вторая причина, чтобы запомнить этот день, была очень серьёзная, которая принесла новые переживания для мамы, да и в меня вселила массу волнений и страхов.
А случилось следующее. В этот праздничный день мы с мальчишками решили полакомиться уже поспевшей черёмухой, которая росла на территории огородов ближайших домов. Мы облазили все деревья черёмухи и набили оскомину во рту от терпких ягод. Но вдруг кто-то из ребят, вероятней всего это был «наш предводитель» Лёвка Васильев, предложил поиграть в салки на деревьях, уподобив себя Тарзану. Мы уже хорошо были ознакомлены с проделками этого самого Тарзана по трофейным фильмам, недавно демонстрировавшимися в наших кинотеатрах с большим зрительским интересом. Несколько серий этого фильма завладели мыслями и сердцами мальчишек и девчонок, мы часто играли только в "Тарзана". Совершенно неудивительно, что с деревьев частенько слышался пронзительный и загадочный крик "Тарзана", а в разговорах упоминались имена героев этого фильма"Джейн" и "Чита". "Тарзан" был откровением не только для детей, но и для взрослых, которые так же как и дети, с большим интересом заполняли кинотеатры.

Кадр из кинофильма «Тарзан». В главной роли Тарзана немецкий олимпийский чемпион по плаванию Джонни Вейсмюллер.

Деревья черёмухи для такой игры оказались малы, а ветки были слишком хрупкие. По инициативе того же Лёвки Васильева, будь он не ладен, перелезли на расположенные невдалеке огромные вековые, толстенные и высоченные липы, четыре или пять из которых стояли вплотную друг к другу и кроны их переплетались между собой, что позволяло достаточно свободно перелезать с дерева на дерево. Условия, казалось, для необычной обезьяноподобной игры были просто идеальные.
Вскарабкавшись по веткам почти до самой макушки липы, я, видимо, поторопился, когда перебирался с ветки на ветку, чтобы уклониться от водящего, и сорвался вниз. Падая, я как будто бы на мгновение «выключился», но, тем не менее, чувствовал, что меня несколько раз переворачивало в воздухе, когда в ходе полёта натыкался на ветки. В последний момент свободного падения я ощутил, как меня отбросило от ствола дерева метров на пять в результате удара о крупную ветку, и я шлёпнулся плашмя животом на землю, поджав под себя левую руку.
В первые секунды, продолжая лежать на земле и как бы прислушиваясь к себе, я не испытывал ни страха, ни боли. Однако сразу появилось чувство вины перед мамой, что этим поступком я в очередной раз доставил ей волнение и беспокойство.
Пацаны, потихоньку спустившись с деревьев, окружили меня и с нескрываемым испугом смотрели, не задавая никаких вопросов.
Убедившись на первых порах, что руки-ноги целы и явных увечий нет, кроме незначительных царапин на лице и ладонях, я посмотрел вверх на дерево, макушка которого показалась мне где-то в небесах, и от этого стало как-то не по себе.

Встав на ноги, я вдруг почувствовал некоторое неудобство в левой руке и, слегка придерживая её, в окружении явно сопереживающих мне ребят самостоятельно пошёл домой.
К моему счастью дома находилась Женя в компании с несколькими своими ухажёрами-морячками. По моему растерянному и, наверное, жалкому виду она поняла, что мне нужна экстренная помощь. Не вдаваясь в детали случившегося, Женя не растерялась (помогли первоначальные знания санинструктора, которые она приобрела, когда их, школьниц старших классов, посылали дежурить в госпиталях) и при поддержке своих сопровождающих сообразила, что для моей повреждённой руки надо сделать щадящую повязку.
Несмотря на то, что время в этот праздничный день близилось к вечеру, и вероятность работы городской поликлиники была маловероятна, тем не менее, Женя не стала откладывать на завтра и решила отвести меня в санитарную часть своего отряда. Дежурный фельдшер, которого пришлось дожидаться длительное время, был очень удивлён и недоволен нашему появлению, однако благодаря настойчивости Жени, доказавшей, что она, являясь сотрудником этого Учебного отряда, требует для меня, своего брата, оказание срочной медицинской помощи.
Фельдшер долго крутил, мял, тискал, изгибал, выворачивал, выкручивал, закручивал, заворачивал мою травмированную руку, но никак не мог взять в толк, что же на самом деле произошло, какой диагноз нужно поставить и какие надо принять меры. Фельдшер был весьма удивлён тем, что я не кричал и не плакал от боли, которую я должен был испытывать при проведении такого механического диагностирования. Пока он проводил со мной свои эксперименты, рука в локтевом суставе стала распухать.
Без рентгеновского снимка, а только на основании внешнего осмотра явно выраженной травмы руки он принял решение наложить мне гипс на распухшую руку и приказал это выполнить медицинской сестре. Гипс мне быстренько намотали без установки шины, фиксирующей горизонтальное положение руки. Пока гипс был мягкий, то он слегка изогнулся в соответствии с формой тела. После всех процедур в сопровождении Жени я возвратился домой.

Мама, увидев мою руку в гипсе, крайне расстроилась и потребовала объяснения случившемуся происшествию. После моих долгих и подробных объяснений, как всё произошло и никто, кроме меня самого, не виноват в том, что я свалился с дерева. Но мама не хотела в это верить, думая, что меня кто-то столкнул умышленно, а я из-за страха отмщения беру всю ответственность на себя. В течение нескольких дней мама разговаривала с ребятами и их родителями, выясняя обстоятельства данного факта. В конце концов, мама убедилась в том, что в такой ситуации мог оказаться любой из участников игры, и все ребята искренне сочувствуют моему положению, сопереживают и раскаиваются в проведении такого опасного и неразумного мероприятия.
Никаких мер физического наказания ко мне не предпринималось. Однако в целях воспитания я получил не только от мамы, но и от Жени изрядную порцию нравоучений, многое из сказанного запомнилось мне на долгие годы.
Эта травма руки оказалась достаточно сложной: перелом предплечевой кости и вывих в локтевом суставе. Процесс восстановления теперь уже под наблюдением врачей городской поликлиники шёл крайне медленно, в течение двух месяцев опухоль не проходила, и гипс не снимали. Затем, после того, как гипс всё-таки сняли, но рука в месте перелома оказалась в искривлённом виде, а в локтевом суставе не разгибалась и вообще плохо двигалась, поэтому повторно наложили гипс и рекомендовали по возможности её разрабатывать.
Надо сказать, что эта травма так и осталась моей «тайной»: ни в одном моём личном медицинском документе никогда не было зафиксировано об этом факте. На это есть свои объективные и субъективные объяснения, о которых придётся рассказать при описании других событий.
Победоносное завершение войны, бесспорно, внесло большое моральное удовлетворение, но условия жизни не изменились и по-прежнему были весьма тяжелы. В течение всех военных лет, как я уже отмечал ранее, маме так и не удалось добиться получения государственного пособия за своего мужа, Верюжского Александра Николаевича, находящегося в рядах Красной Армии с июня 1941 года.
В декабре 1946 года проводились первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР. Депутатом по Ярославскому избирательному округу при полной поддержке избирателей был избран Громадин М.С.

Громадин Михаил Степанович (1899-1962), генерал-полковник. Являлся заместителем Наркома обороны страны по ПВО, а после войны занимал должность Командующего войсками ПВО страны.

Весной 1947 года мама написала подробнейшее письмо депутату Громадину М.С., в котором обращалась за содействием и помощью в решении вопроса о получении пособия за мужа, которое не выплачивалось в течение шести лет, т.е. с июня 1941 года по день обращения, в соответствии с существующим Постановлением Совнаркома СССР № 1474 от 05 июня 1941 года «О пенсиях и пособиях военнослужащим ... и их семьям».
От депутата Верховного Совета СССР генерал-полковника Громадина М.С. на форменном личном бланке незамедлительно пришел ответ, содержание которого привожу полностью.
В Ярославский областной военный комиссариат
К о п и я: Верюжской А.А. г. Углич,
ул. Карла Либкнехта, д. .№ 17
Направляю заявление гр. ВЕРЮЖСКОЙ А.А. о не выплате пенсии в течение 6 месяцев (так указано в письме и выделено мной Н.В.) для Вашего вмешательства.
Ответ сообщите ВЕРЮЖСКОЙ А.А., копию прошу выслать мне.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Заявление гр. ВЕРЮЖСКОЙ А.А. на 2-х листах.
Подпись: Г р о м а д и н (зелёным карандашом Н.В.).

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.

Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Вскормлённые с копья

07.04.201108:2407.04.2011 08:24:37

Просмотров: 5024 Комментариев: 0 0

Хутор Собачий. Юрий Ткачев

Вскормлённые с копья

06.04.201108:1606.04.2011 08:16:42

Вдоль единственной улицы хутора Южный Тихорецкого района, более известным в народе, как Собачий, грохочет и пылит, ранний трактор. Где-то, на околице истерично орёт петух Светланы. Одинокая Светлана никак не может его поймать и попросить соседей отрубить ему глупую голову. Чьи-то свиньи упали в придорожную канаву, где оставалось немного прохладной грязи от давно прошедшего дождя. В Собачьем зарождается новый летний день.
- Марья! Марья...а...а! – это недавно поселившийся здесь журналист во всю силу своих легких вызывает соседку, живущую наискосок через улицу.
Марье за семьдесят и славится она среди хуторян умением придумывать матерные частушки на своих соседей. Для всех она просто Марья.. Вчера она сочинила и громко распевала при всем честном народе частушку на журналиста, где не было ни одного цензурного слова, кроме слова «Гена».

- Марья...а...а!
Полусонная бабка высунулась в окно.
- Га!
- ... на! Гена мстительно захохотал и подтвердил свои слова недвусмысленным жестом руки.
- А ишо антилигэнт, як жеш тоби нэ стыдно! – притворно возмущается старуха, но в глазах её скачут черти.
Марья любит покалякать с журналистом. Жизнь в Собачьем скучна до безобразия, а Гена столько всего повидал! Куда только не кидала его судьба и, наконец, с Севера закинула в эту кубанскую глухомань.
Гена - великолепный рассказчик и народ любит слушать его байки.
Журналисту пятьдесят три года, живет он с некрасивой женщиной и её великовозрастным чадом. Женат уже третий раз, не везёт ему как-то с женами. Вот и третий брак неудачен. Приемный сын Павлик спит, как байбак, до 12 часов дня и помощи от него никакой. Жена Люда - неряха. Чтобы не мыть посуду, она просто её выбрасывает во двор и кормит из неё домашнюю мелкую живность. Из подаренного на какое-то семейное торжество французского сервиза с милым кудахтаньем питаются куры.
- Гена, расскажи, как ты умудрился жениться на такой бабе? Моя старуха и то красивше, - все выпытывали его собачинцы.
- По пьянке, ребята, по пьянке, - вздыхает Гена, - всё водка проклятая.
Мужики, разинув рты, слушают его правдивую жизненную историю.
- После развода со своей второй женой, которую я очень любил, мне было так горько, что стал я выпивать, - рассказывал Гена,- и вот как-то после командировки на Север пригласил я к себе домой друзей-сотрудников моей газеты на дружескую вечеринку. С ними пришла и, похожая на Бабу-Ягу, женщина с мальчиком, принесла с собой гитару. При советской власти Люда была комсомольским работником и поэтому знала много песен, научилась исполнять их под гитару. Надо сказать, что я очень люблю слушать гитару. Вот мы выпили по стопке, закусили северной нежной рыбой – нельмой, ну там грибочками, огурчиками. Налили по второй. Люда начала петь под свою гитару. Слушаю и смотрю на неё. А, вроде, она ещё ничего! Выпили по третьей. Поет хорошо, и вообще, красавица! Друзья говорят, мол, Люда в разводе и ты холостякуешь, давайте, женитесь. Я тогда выпил еще стопку и согласился. Лида тут же подвела ко мне маленького Павлика.
- «Будешь называть этого дядю папой?». А Павлик потупился и тихо сказал «Буду». Ну, так и окрутили. А всё водка, проклятая.

Мужики сочувственно цокали языками и, по-своему, понимая, соглашались с Геной насчет «проклятой» водки.
- Мы то здесь «казёнку» не пьём, только свою родимую, потому и баб своих воспитываем правильно. На, Василич, самогоночку отведай, она и слезу пробивает, и мозги чистит от всякого ненужного ума, - подвигали граненый стакан журналисту ушлые, пропитые собачинцы, - а чего на твоей жинке синяков не видно, ты, что её не лупишь?
- Да, как-то не приходилось, мужики, - мямлил Гена смущенно.
От этих слов мужики настолько удивлялись, и столько неподдельного изумления было в их выпученных глазах, что Гена смущался и краснел.
- Ну, и дурак! Бабу надо воспитывать, а иначе ты скоро даже стирать и готовить борщ сам будешь.
В ответ Гена стыдливо молчал. Стирал, гладил и готовил борщ в своей семье он сам. Люда не любила домашние хлопоты. Ей нравилось сидеть в кресле-качалке и читать книги. Иногда брала в руки гитару и напевала задорные комсомольские песни из своего былого репертуара. Все бытовые хлопоты её не касалось.
Гена, покинув холодный и неуютный Север, не дожидаясь выхода на льготную пенсию в пятьдесят пять лет, уехал на юг, в родной Тихорецк. Надеялся приобрести здесь домик, но даже северных накоплений ему не хватило на самое завалящее жильё в райцентре, и он купил хатку на хуторе. Это было небольшое строение из самана, состоящее из прихожки и двух комнаток. Никаких удобств, кроме печки. Вода была на улице в колодце. Еще во дворе были сарайчики для животных и птицы и летняя кухня со старой, газовой плитой, подключенной к баллону.
За камышовым плетнем простиралось целых сорок соток жирного кубанского чернозема. Сажай – не хочу, всё что хочешь. Гена и пахал, и сажал, и полол, и убирал урожай сам. Помогать ему было некому, ни Люда, ни Павлик даже не выходили в огород.
Я несколько раз гостил у Гены в хуторе Собачьем. Это было начало девяностых, когда великую державу наши вожди разодрали на части, и в жутких муках рождался черный российский капитализм с нечеловеческим лицом. На хуторе и так жизнь была собачьей, а тут вообще прижало так, что хуже некуда. Не стало работы, на полях гнил урожай, но денег на зарплату трактористам, комбайнерам и водителям не было. Выживай, как хочешь.

Сентябрь, 1994 год. Мы сидим с Геной под его любимой яблоней на пеньках- стульчиках за импровизированным столом из пня побольше размером и дегустируем «продукт». Гена бесцеремонно вывел трубку от бидона с брагой, из летней кухни, прямо во двор. На табуретке стоит трехлитровая банка, туда тонкой струйкой льется самогонка. Исходное сырьё для «продукта» - сахарная свекла - ему доставлена трактористом Димкой за те же две бутылки самогона. Свеклы много, около тонны, мы спрятали с Геной её, от греха подальше, в яму и прикрыли соломой.
Около хаты то и дело останавливается проходящая сельхозтехника.
- Гена! Свекла нужна?
- Нет, уже некуда девать! – отвечает Гена.
- Ну тогда возьми кукурузное зерно!
- Зачем оно мне? – спрашивает Гена.
- У тебя есть куры, помелешь и будешь их кормить.
- Ладно, давай, выгружай! Что с меня?
- Да ничего не надо, бесплатно.

Мы с Геной перетаскиваем зерно на чердак и расстилаем его по всей поверхности, чтобы при просушке не сгорело от переизбытка тепла. Водитель помогает нам с великим усердием. Когда все убрано, Гена приглашает мужичка к столу и начинается беседа.
- А, правда говорят, что ты летал на стратегическом бомбардировщике? – закусив моченым арбузом еще теплый первач, спрашивает абориген.
- Было дело! - говорит Гена, - летал, но исключительно в качестве пассажира.
Это была правда. Как-то, по заданию редакции, в брежневские времена, он встретился с военными летчиками. Побеседовали, выпили по русскому обычаю, и летуны пригласили Гену слетать на Камчатку, поохотиться на медведей и половить дальневосточного лосося - Чавычу. Такое счастье выпадает не каждому журналисту.
- Ну и как? – гость завороженно слушает Гену.
- Да все нормально, правда, медведей не видел, но летчики подарили мне на память медвежью шкуру. Одно плохо, - притворно вздыхает Гена, - получил я тогда выговор по партийной линии за трехдневный прогул.
Люда с Павликом еще в конце августа уехали на зимовку в свою Ухту, на Север, и Гена отдыхает от семьи. Навел в комнатах порядок, помыл полы и вытряхнул постели. Заквасил в бочонках капусту, помидоры, огурчики. По моему индивидуальному заказу приготовил бочонок моченых арбузов. Мы сидим с ним под нежарким уже сентябрьским солнышком и блаженствуем.

Напротив Гены живет слепой Иван – дремучий старик, давно уже потерявший зрение. Гена жалеет инвалида и всегда, бывая в городе, покупает для него папиросы «Беломорканал» фабрики имени Урицкого. Рядом со слепым Иваном хата бабки Марьи, о которой уже упоминалось. Справа же от усадьбы Гены проживает Николай, маленький тщедушный мужичонка. Он бывший полицай, отсидевший десятилетний лагерный срок в свое время. Николаю уже идет восьмой десяток, но он и теперь живее всех живых. Поганый характер, жадность и склочность у него в крови.
- Юра, - говорит мне Гена, - ты не смотри, что Николай такой дохлый на вид, он двух жён загубил и женился на молодой. Люди говорят, что предпоследнюю жену он задушил подушкой.
- А, что это он с тобой не здоровается, - спрашиваю я, глядя на вышедшего из своих дверей Николая, - как будто вы незнакомы.
- Обиделся на меня. Тут такая была хохма, жалко не было видеокамеры, чтобы заснять, - улыбается Гена.
А «хохма» была такая. Сердобольная женская половина хутора Собачий и близлежащих поселений, узнав, что Люда с Павликом уехали с хутора на несколько месяцев, подыскали ему хозяйку в хату.
Тридцатилетняя Валентина, огромная, широкая и грудастая баба, жила неподалеку от Собачьего – в поселке Братском. Ради жизненного блага журналиста, она покинула своего мужа-алкаша и поселилась у Гены. Валентина готовила ему жирный наваристый борщ, сама рубила и общипывала кур, стирала белье и копала огород. Гена, восторгался её первобытной мощью и жил как у Христа за пазухой. Он иногда трогал её тело и, млея, говорил: «Ух, ты, какая!».
Муж несколько раз пытался вернуть Валентину в лоно семьи, приходил ко двору и, качаясь, пьяно звал свою дражайшую половину. Не дождавшись ответа, супруг, уползал домой в посёлок Братский к коллегам по застолью.
В первое же с Валентиной совместное раннее утро в окно постучали. Гена вышел. У дверей в резиновых галошах и длинных сатиновых трусах стоял полицай. Пришел через огород.
- Дай закурить, - жадный Николай никогда не покупал папирос и сигарет с тех пор, как рядом поселился журналист.
Гена, ругаясь, что его так рано разбудили, вернулся в комнату за куревом.
- Хто тама?- спросила Валентина.
- Да, сосед, Николай, закурить просит? Задолбал, попрошайка! - в сердцах ответил Гена.
- Щас, разберёмся.

Кустодиев Борис Михайлович. Красавица. 1915 г.

Увидев, выходящую из хаты громадную женщину в нижней сорочке и суровым выражением румяного лица, Николай присел от испуга. Он напоминал худую, мелкую Моську рядом со слоном. Валентина взяла несчастного полицая за уши, развернула лицом к огороду и дала такого пинка коленом под зад, что Николай упал и на четвереньках побежал, подвывая, к себе во двор. Оттуда, будучи в безопасности, он махал кулаком и матерился последними словами. Валентина, зевнув, взяла за руку опешившего Гену.
- Пойдем спать, Геночка, ещё совсем рано.
Она погостила у журналиста около месяца. Для Валентины, прожившей всю жизнь вдалеке от цивилизации, всё, что рассказывал Гена, было чистым откровением. Литературу она знала в пределах школьной программы, да и то путала Гоголя с Гегелем и Герценом. Свою страну Россию она знала только в пределах Тихорецкого района. Поехать посмотреть Краснодар, не говоря о Москве, было её недосягаемой целью.
Зато она в совершенстве умела всё, что положено уметь замужней женщине. Валентина прекрасно готовила и обильно кормила своего хозяина. Она привела в порядок хату, огород и двор, научила Гену управляться с домашней живностью и вообще сделала очень много добрых и полезных дел. Перед возвращением (из жалости) к пришибленному горем и алкоголем мужу она дала в глаз обнаглевшей Марье, посмевшей сочинить матерную частушку про них с Геной, и посоветовала не упоминать журналиста в своей творческой деятельности.
Валентину Гена вспоминал с теплом, но все же ему больше нравилась Светлана, жившая в конце Собачьего. Эта молодая красивая, черноволосая женщина, жила одна. Почему она поселилась тут, никто не знал, может, в наследство досталась усадьба, может, нравилась хуторская жизнь, может, больше негде ей было жить.
Света по субботам и воскресеньям устраивала у себя во дворе дискотеку – включала магнитофон и приглашала соседей танцевать и петь песни. Ну, а какие там соседи? Все старые, слепые, немощные. Или крепкие, но поганые, как Николай, да Марья. Гена был приятным исключением на вечеринках, душой компании. Света называла его «дядей Геной». Но, как Гена не заигрывал со Светой, все танцами и заканчивалось. Света была порядочной девушкой, у неё был на примете молодой человек из Тихорецка и «дядя Гена» при всем своём обаянии удовольствовался невинным общением с хуторской красавицей.

На зиму хуторские жители, все кто мог, уезжали в цивилизацию. Жить зимой в Собачьем было жутко и холодно. Оставались только те, кому некуда было податься – Николай, Марья, слепой Иван и еще несколько семей. Гена зимовал всего два сезона, но проклял всю эту «собачью» жизнь в хуторе. Зимы, как назло, выдались снежные и морозные. Ледяной ветер задувал снег во все щели убогой хатки. Печка, по прихоти Люды превращенная в камин, тепла не давала. Всё тепло улетало в трубу. Гена, скукожившись, сидел у камина в кресле и подбрасывал дрова всю ночь напролет. На улице выли продрогшие, голодные собаки. Из сальских степей пришли волки и прятались внизу огорода, в камышах.
За лето Гена наторговал небольшую сумму денег на тихорецком рынке, продавая овощи с огорода, ту же кукурузу, куриные яйца, домашнюю птицу. Да еще редакция «Тихорецких вестей», бывшего «Ленинского пути» заплатила немного в качестве гонораров за его публикации.
Теперь деньги заканчивались. Хорошо еще оставались продукты – мука, пшено, соленья. В летней кухне в соломенном тепле кудахтало несколько пока ещё живых кур. От Люды ни привета, ни ответа. Как будто сгинула, хотя бы поблагодарила в письме за отправленные переводом деньги Павлику на куртку. Тоска зеленая...
... Я побывал в Собачьем через много лет после того, как Гена уехал в свою Ухту. Уехал и до самой своей ранней смерти, сюда не приехал... Остался навсегда на Севере.
Я, кажется, не сказал, что журналист Геннадий Ткачев был моим родным братом. И я знал, почему он не вернулся. Одно дело приехать, как я, в гости на хутор и восторгаться сельской идиллией, вкушать под яблоней моченый арбуз с рюмкой домашнего «продукта», запивать его «в качестве декокта», как говорил Гена, сырыми яйцами. И совсем другое дело жить и выживать на хуторе Собачьем в холоде, бездорожье, среди вечно пьяного населения и ущербных людей, подобных полицаю Николаю и циничной матерщиннице Марье.

С той поры прошло пятнадцать лет, но у многих, живущих здесь, по-прежнему все та же неустроенность, холод и беспросветная, неуютная «собачья» жизнь. Те же убогие, заброшенные через одну, хатки, с заколоченными крест-накрест досками окнами. Заколочены дверь и окна хатки журналиста. На хуторе нет газа, а значит и тепла. Вечная проблема с дровами для печки. Грязная разбитая дорога. И, как насмешка над хуторянами, совершенно новый, современный уличный телефон-таксофон, пришедший, как будто из другого параллельного мира, где есть вода, тепло, газ и канализация. Зачем он нужен, когда у всех жителей Собачьего теперь есть сотовые телефоны?

Вскормлённые с копья

06.04.201108:1606.04.2011 08:16:42

Просмотров: 5153 Комментариев: 0 0

В.К.Грабарь."Пароль семнадцать". Часть 29.

Вскормлённые с копья

06.04.201107:5806.04.2011 07:58:23

Из всех военно-морских баз Балтики запомнился лишь Таллин. С этим городом у нас есть свои счеты.
К причальной стенке Таллина, как гласила экипажная молва, «Киров» после Великой Отечественной войны никогда не швартовался из опасения актов со стороны местных эстонских националистов, и чтобы не тревожить лишний раз национальные чувства эстонцев. Потому что летом 1941 года при переходе кораблей Балтийского флота в Ленинград, именно на «Кирове» был вывезен весь актив таллиннского банка, в том числе и золотой запас, чтоб не достался фашистам.
Говорили также, что орудия крейсера стреляли по городу, когда в городе уже были немцы. Это – не правда. Били по окрестностям, где появились фашисты. Там же в районе хутора Харку волости Кейла сводный отряд моряков балтийцев вступил в бой с противником. А в том отряде был торпедный электрик лидера эскадренных миноносцев "Минск" Евгений Александрович Никонов, имя которого носила наша пионерская организация.

Раненный, матрос попал в плен, был растерзан и сожжен. Существует, по меньшей мере, с десяток версий трагедии на хуторе Харку, в том числе, что он попал не к немцам, а к эстонским националистам. Они еще более зверски относились к нашим, чем немцы. Сохранились документальные кадры, как немцы входят в Таллин, как их встречают с цветами, как эстонские девушки бросаются к танкам.
В общем, морякам действительно не стоило обольщаться по поводу искренности чувств эстонцев. Но остается и другой вопрос: почему звание героя матросу Никонову было присвоено так поздно? Только в 1957 году. Здесь – своя история.
Политрук Григорий Шевченко, который опознал Евгения в обезображенном краснофлотце, в том же бою сам был тяжело ранен в ногу, перенес ампутацию, долго скитался по госпиталям. Лишь весной 1943 года ему в руки попала "безымянная" листовка с изображением казни неизвестного матроса - "Запомни и отомсти!" И тогда весь Балтийский флот узнал имя героя. Так что удивительно не то, что поздно, а то, что вообще имя героя сохранилось в истории. Его имя стали присваивать кораблям и судам, улицам, школам, пионерским отрядам.
19 марта 1951 года горисполком Таллина принял решение переименовать одну из старых улиц города - Соо. Этим же постановлением было удовлетворено ходатайство командования Балтийского флота - отвести в районе парка Кадриорг место для сооружения памятника Никонову. Вскоре останки Никонова, покоившиеся на хуторе Харку, торжественно, со всеми почестями были перезахоронены в живописнейшем месте таллинского парка на холме Маарьямаа, на берегу моря. Над могилой воздвигли памятник в рост: в плащ-палатке, с автоматом и биноклем в руках. Туда же перевезли обожженный, казавшийся безжизненным вяз, на котором сожгли Никонова. Мы поэтому и знали, что матроса сожгли в парке Кадриорг. И «пепел матроса стучал в наших сердцах».
Стоя в 1963 году на Таллинском рейде и рассматривая диковинные силуэты городской ратуши и кирхи Олевисте (Олайа), мы, конечно, не думали, что у тех девушек, которые в 1941 году встречали вошедших в город фашистов, после войны родились дети – наши сверстники. Хорошо все-таки, что крейсер «Киров» тогда так и остался на рейде.

Летом 1991 года из Эстонии пришло известие, что могилу Никонова в парке Кадриорг сровняли с землей. С нашей стороны за дело взялись энтузиасты. Эстонские власти стали затевать интриги. Памятник Никонову был объявлен культурной ценностью, мол, голову Никонова лепили с Георга Отса. Хотя и памятник – так себе, и популярный в советское время эстонский певец у них теперь не в почете. За перезахоронение просили огромные деньги, а когда разобрали могилу, она оказалась пустой. Дубовый гроб - по всем признакам, с останками Никонова – оказался в руках неизвестных людей, также предлагавших свои условия.
В конце концов, гроб с прахом отправили "грузом-200" на военном самолете, принадлежащем Балтфлоту. 2 марта 1992г. прах Никонова Евгения Александровича был перезахоронен на его родине в селе Васильевка Ставропольского района Куйбышевской (ныне Самарской) области. А нахимовская пионерская организация, названная его именем, прекратила свое существование еще в 1966 году, в связи с переходом обучения с 9-го класса.

Памятный знак работы скульптора Е.Мартынова на ул. Евгения Никонова в Тольятти.

***

На легендарном крейсере из любых рассказов рождаются легенды или байки, когда невозможно понять, где здесь - правда, а где вымысел. Большинство из них связаны с заходом в гавани и с буксирами.
Вспомним случай с подрывом на немецкой мине 17 октября 1945 года. Авария произошла недалеко от Кронштадта, на оживленном фарватере. Но, несмотря на поднятый на корабле сигнал бедствия и выпущенные в воздух красные ракеты, находившиеся рядом суда никак не реагировали на сигналы бедствия. В том числе и проходящий мимо большой морской буксир «Сердоболь». Только после того, как командир крейсера М.Д.Осадчий приказал дать очередь из 37-мм автомата перед его форштевнем, буксир направился к «Кирову». Почти одновременно к терпящему бедствие кораблю подошел тральщик ТЩ-186, и через его радиостанцию в Кронштадт было передано сообщение о подрыве на мине.
Был такой случай и на нашей практике 1962 г. Из-за какого-то, как мы слышали, ЧП крейсерам (и только) было запрещено заходить в гавань и швартоваться к стенке Усть-Рогатки самостоятельно - только с помощью буксиров. Крейсер «Киров» стоял на Большом Кронштадтском рейде, и только во второй половине субботнего дня едва дождался буксира, который должен был обеспечить швартовку корабля. Буксир довел крейсер до середины ковша Военной гавани и вдруг отдал буксирный конец. Громада крейсера застыла метров за 300 от родной стенки. Связь с буксиром шла через громкоговорящую связь. С мостика крейсера последовал вежливый вопрос о причинах такого поведения буксира. Капитан буксира не менее вежливо ответил одной убийственной фразой «У меня рабочий день закончился». Далее последовала продолжительная дискуссия с широким использованием ненормативной лексики на тему «Кто, куда и почему должен идти». Обмен мнениями с восторгом слушали экипажи ошвартованных на Усть-Рогатке кораблей. Каковы были ощущения посетителей Петровского парка, можно представить. Где-то через полчаса правда жизни восторжествовала, буксир вернулся к исполнению своих обязанностей.

Крейсер благополучно занял свое законное место у стенки.
Тогда же мы услышали и другую историю. Вот она. В своё время, где-то в конце 1950-х годов на одном довольно большом морском буксире капитаном был один из уволенных по сокращению флотских офицеров. До этой буксирной должности был он командиром эскадренного миноносца. Тоже, кстати, паросилового. А корабли с паросиловой энергетической установкой имеют настолько лёгкое и маневренное управление, что их часто сравнивают с велосипедами.
Этот командир по своему призванию был настоящим мариманом, и потому любил щегольнуть. Он швартовался кормой к стенке с таким шиком, что корма как вкопанная останавливалась за метр от стенки. И матросам из кормовой швартовой команды не приходилось даже метать лёгости, чтоб протянуть кормовые швартовые концы, а оставалось только мягко спрыгнуть на пирс, на зависть морякам соседних кораблей, и спокойно завести огоны за палы.
Так вот однажды в тихий летний воскресный день этот лихой капитан, теперь уже на своем большом морском буксире, заскакивает на всех парах в Кронштадтскую гавань. Буксир круто разворачивается на 180 градусов и несётся кормой к стенке. Подходило время «тормозить». Капитан в белоснежной фуражке с красивой улыбкой на гладковыбритом лице спокойно, но, чтоб было слышно фланирующим на набережной дамам, командует: «Полный вперёд!», - но буксир продолжал полным ходом пятиться назад. Тогда капитан также спокойно даёт следующую команду: «Самый полный вперёд!». И вновь никакой реакции. Буксир продолжает нестись на стенку, и когда оставалось уже метров 20, из люка вылез чумазый механик и громко заорал: «Мостик, переднего хода не будет – кулису заело!!!». И ближайшие полчаса культурная публика на набережной смотрела, как буксир, словно в припадке падучей, бился кормой о стенку, пока не затих. Так что морской шик бывает иной раз коварен. А того капитана теперь уже окончательно списали на берег.

***

Черная крыса. Их часто называют корабельными крысами, так как они предпочитают селиться на ' побережьях и пробираются на корабли...

Ни один рассказ о кораблях не обходится без страшилок о крысах. Крысы живут на корабле с самого его рождения. На «Кирове» в силу его почтенного возраста их было чуть меньше, чем на «Авроре», но тоже хватало. Крысы завоевали все шхерное пространство корабля, бегали по палубе, даже научились скатываться по поручням, охватив их лапками. Ночью они с шумом пробегали внутри воздуховодов, мешая спать, и постоянно устраивали концерты. Проснувшись, можно было увидеть крысу у себя на груди, внимательно смотрящую тебе в глаза, как это случилось с Мирошиным. Было замечено, что эта крыса просто влюбилась в Алексея, оба они были длинноносыми. Иногда крысы падали на обеденный стол и не спешили с него сходить. Зато для дневальных они были настоящим развлечением, помогающим коротать ночное время вахты.
Но не надо думать, что на крейсере с ними не боролись. Боролись и ещё как! Командиром была установлена железная такса: за 10 (есть и другие цифры) хвостов – 10 суток краткосрочного отпуска. И на корабле появились такие мастера-крысоловы, что по месяцу ежегодно бывали дома. История флота хранит рассказы о том, как особым способом выводили породу крыс – пожирателей сородичей. И стоило одному из этих «братков» полюбить какую-нибудь крысиную красавицу, как через некоторое время появлялось новое, ещё более хитрое и злобное поколение. Страх!
Но крысы это на корабле отнюдь не самое страшное.

***

Редкий поход обходится без шторма. Обычно это бывало в открытом море на переходе из Таллинна в Ригу. Могучий крейсер кренился на борт до 30 градусов. Вся противность качки на больших кораблях, в том числе и на крейсере, заключается в том, что, высоко подняв борт при наклоне в одну сторону, корабль потом долго и мучительно его опускает до критического минимума. А пища в животе при этом предательски поднимается все выше и выше до критического максимума. И недавно съеденный флотский борщ так же долго плещется в твоем горле, просясь наружу.
Нормальные люди подвержены «морской болезни». Уже всем известно, что даже адмирал Нельсон страдал от неё. А поговаривают, что и Нахимов тоже. Качку каждый переносит по-своему. Оттого и не возможно составить единый вид корабля во время шторма. Есть такие люди, кто ощущает весь желудочно-кишечный тракт: ото рта до ануса - эти не отходят от гальюна. А рядом с ними люди, которые ничего не испытывают, кроме дискомфорта от наклона палубы. Этим вторым выпало «счастье» убирать за первыми. К пище, естественно, первые не притрагивались на радость вторым. Но обед, по-прежнему состоящий из первого и второго и третьего, никто не отменял.
На «Кирове» матросы, и мы в том числе, обедали не в специальной столовой, как теперь на современных кораблях, а в жилых кубриках, то есть также, как на дореволюционных тяжелых кораблях. Тяжело было тем, кому выпало во время шторма бачковать. Не у всех получалось донести бачки до места. Поэтому картина шторма для нас, это не переваливающие через борт волны, а мотающиеся по палубе от борта к борту макароны по-флотски. Коновалов, однажды, чуть не вывалился с бачками за борт, одна нога уже была там. Володя спокойно поставил бачки на палубу, подтянулся и встал. Видевший это Задворнов ничего не сказал о том, как он помогал Коновалову у борта. На него произвело большее впечатление, как оба они лихо управлялись за столом.
За столами сидели счастливчики. А с коек доносилось только: «Как вы только можете это жрать?». И это – не шутка. Витя Виноградов, и не он один, мало сказать изменился в лице, лицо у него было чисто зеленого цвета.

Но, как ни бывает тяжело, а голод одолевает, и ближе к ночи самые голодные потянулись по скользкой и качающейся палубе на ют крейсера, где, как у всякого уважающего себя парохода, стояли принайтовленные к палубе бочки с солёными огурцами и селёдкой. Говорят, соление помогает пережить тошноту. Однако у Калашникова есть уточнение к этой теории: «После того, как я сожрал целиком селедку, не прошло и 15-ти минут, и ослабевшие было позывы тошноты превратились в многоструйный водопад за борт… Лучший рецепт от этой болезни – заняться делом. Лежание в койке – дело пропащее». Но нахимовцы предпочитали блевать сутками, чем хотя бы час поработать. Н.П.Оверченко бегал от койки к койке, угрожая, что в наших характеристиках он запишет: «Морской болезни не подвержен, но работоспособность теряет полностью» (В характеристике у Нельсона было наоборот). А в это время подуставший крейсер «Киров» втягивался в Ирбенский пролив. Там в глубине – Рижский залив, там – спасение!

Продолжение следует.

Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Вскормлённые с копья

06.04.201107:5806.04.2011 07:58:23

Просмотров: 7311 Комментариев: 1 0