ТРУБКА, ЖЕНА И АВТОМОБИЛЬ. Окончание.Сейчас мы уже забыли, во всяком случае не любим вспоминать, об этой помощи, но прошедшие войну хорошо помнят и американскую тушенку, и американские автомобили, самолеты, танки и корабли. Активную роль в обеспечении этой помощью играл и наш дипломатический корпус. Среди "американцев" был и сын нашего военно-морского атташе в США капитана 1 ранга Николая Алексеевича Скрягина Лева Скрягин.
В то время никто из нас, конечно, не предполагал, что через несколько лет из-под пера писателя-мариниста Льва Николаевича Скрягина выйдут замечательные приключенческие книги о морских катастрофах, спасении человеческой жизни на море, глубоком исследовании деятельности знаменитой морской мировой страховой компании Ллойда, морских сокровищах, истории якоря и даже о морских узлах!
А в описываемое время
был отличным спортсменом-легкоатлетом и не совсем образцовым воспитанником. Вспоминаю, как его, отбывающего дисциплинарный арест за очередное нарушение в училищном карцере, временно выпускали "на свободу" для участия в спортивных состязаниях, а затем водворяли обратно в "узилище". Лева, проживший в Штатах лет семь, был очень американизированным юношей. Подражая героям ковбойских фильмов, он мог, например, метнуть из-за спины перочинный нож точно в центр очерченного мелом на классной доске круга или за "два вечерних чая" (два кусочка белого хлеба, посыпанные сахарным песком, основная "валюта" в наших спорах) в прыжке достать вымазанными в чернилах кончиками пальцев до достаточно высоко подвешенного плафона. Справедливости ради скажу, что Лев был великодушен и всегда делился выигрышем с проигравшим. В одном Лева был абсолютно принципиален. Несмотря на категорический запрет на курение, он курил трубку. Однажды я, никогда не куривший (не курю и сейчас, это, кстати, очень облегчало мне службу на подводных лодках), попросил у Левы "курнуть" из его трубки. Лева важно выпустил из ноздрей и рта ароматную струю дыма и наставительно произнес: "Трубку, жену и автомобиль настоящий джентльмен не доверяет никому!" Желание "курнуть" у меня, естественно, пропало... Мы сейчас часто видимся со Львом Николаевичем и до слез смеемся, вспоминая эту сцену.
КАМЕННАЯ ПОСТЕЛЬКроме учебы, нашего основного занятия, мы, как и все военнослужащие, несли службу нарядов и даже ходили в караул. Винтовки, правда, у нас были учебные, с высверленными в их казенных частях отверстиями (как бы "дите" случайно не выстрелило!), но штыки-то на винтовках, легендарные русские трехгранные штыки, были самые настоящие, что, конечно же, мирило нас с некоторым "комплексом неполноценности".. Привыкшие, как все нормальные дети, по ночам спать, мы тяжело переносили ночные "бдения". В одну "прекрасную" ночь сразу два моих закадычных* дружка попались на грубом нарушении Устава караульной службы. Один из них, "охранявший" дверь секретной части, поставил свой "винторез" аккуратно в уголок и сладко задремал прямо на кафельном полу. Другой, примерно в то же время, прекратил охрану металлической двери училищной типографии и в обнимку со своей дырявой винтовочкой крепко уснул на цементном полу.
Не лишенный чувства юмора дежурный по училищу офицер, к которому начальник караула старшина-сверхсрочник привел юных часовых, только и спросил у них: "А что, у вас дома тоже каменные постели?" Стриженые головы окончательно сникли... Пошли мои друзья прямо в соседнее с караульным помещение - карцер. Между прочим, через полтора десятка лет стали оба героя этого конфуза - Женя Фалютинский и Роня Горленко - лихими командирами-подводниками.
"Как прощались мы
в Кронштадте,
Цепь отгромыхала...
Ты стояла в белом платье
И платком махала...."
Матросская песня
ПРЕПОДАВАТЕЛИ И КОМАНДИРЫУчили нас прекрасно! Думаю, что в Подготовительном, Нахимовском и Суворовском училищах в то время были собраны лучшие учителя средних школ.
Часть преподавателей были офицерами, но и гражданские учителя носили морскую форму без погон. Обращались мы к ним по-военному - "Товарищ преподаватель!".
Русским Фламмарионом называют в научном мире крупного популяризатора астрономии В.И.Прянишникова (см.
Это он прививал нам вкус к математике и астрономии, а цикл мореходной астрономии, который он возглавлял, его стараниями был превращен в самый настоящий планетарий! Преподаватель Меттер знаменит как пушкиновед. Прекрасно умели "подать" свои предметы "Белочка" - Анна Бельская (литература и русский), "Машка-разбойница" - Мария Рогинская (химия), старший лейтенант Архангельский (география), всех и не перечислить... На занятиях по физподготовке нас нещадно "гоняли" майор Петров и будущий знаменитый баскетболист старший матрос
(до сих пор ломаю голову над вопросом, почему на его бескозырке красовалась лента с надписью
?). А Танцы, которые нам преподавала чета Бельских? Под их "раз-два-три, раз-два-три..." мы "шерочка с машерочкой" усердно отдавливали ноги друг другу на па-де-катрах, па-де-патинерах, мазурках и польках-бабочках...
Командиры у нас были тоже знаменитыми. Начальник училища капитан 1 ранга, потом контр-адмирал, Борис Викторович Никитин был известен на флоте как геройский катерник. Во время войны он не только воевал, но и принимал в Соединенных Штатах торпедные катера и деревянные катера-охотники за подводными лодками.
Он организовал и возглавлял перевод этих крошечных кораблей через океан, кишащий кораблями воюющих государств. Несколько лет назад вышла книга ныне уже покойного Бориса Викторовича
Заместитель начальника училища, он вскоре возглавил Ленинградское Нахимовское, капитан 1 ранга
был во время войны начальником разведки Краснознаменной Балтики. Командир нашей роты ("папа") капитан 3 ранга Казаков воевал на Черном море, на торпедных катерах и любил рассказывать нам о подробностях
во время которой его катер, разбив защитные сооружения торпедами, одним из первых ворвался с десантом в Цемесскую бухту. Судя по многочисленным боевым наградам, украшавшим фланелевки и кителя наших старшин, воевали они не менее отважно. Мы, конечно, белой завистью завидовали нашим начальникам и жалели, что поздно родились. Тут была военная романтика в чистом виде!
ПЕРВЫЕ "ПОЛИТИЧЕСКИЕ" УРОКИ ЖИЗНИНе миновала и наше поколение горькая чаша культа личности. На уроках истории мы изучали и "Историю ВКП(б)". Нам усердно втолковывали, что ее написал лично товарищ Сталин. Именно это обстоятельство смущало некоторых из нас: во многих главах этой книги шло прямое восхваление Сталина, а нам ведь представляли этого человека исключительно скромным, далеким от самовосхваления. Вот и задал на эту тему вопрос преподавателю истории Ирине Любимцевой один из нас - Витя Сорин. Не вяжутся, мол, такие-то и такие-то положения учебника с версией о том, что написал учебник сам Сталин. Это, конечно же, была по тем временам крамола! Но многие из нас тогда этого еще не понимали. "Ирочка" ответила уклончиво, а утром рота с удивлением обнаружила, что постель Вити Сорина пуста. Стоявший ночью "у тумбочки" дневальный вполголоса рассказал, что ночью в "кубрик" пришли начальник особого отдела, дежурный по училищу и командир роты. Они увели куда-то незадачливого парнишку. Никто ничего нам не объяснял. Пополз слух, что Витю арестовали. Один из наших выпускников - Витя Аляев - встретил в конце пятидесятых годов Сорина в Ленинграде. От рассказа о своей судьбе тот уклонился.
Пронеслись над нашими головами "Ленинградское дело" и "Дело врачей-отравителей"., В конце 1949-го и в начале 1950 года наши ряды были "очищены" от всех "подозрительных". К таковым были отнесены все, кто при поступлении в училище скрыл, что его родители или ближайшие родственники были репрессированы, а так же те ребята, родители которых каким-либо образом были причастны к делам типа "Ленинградского" и "врачей". Впрочем, начальник особого отдела училища - к сожалению, память не сохранила его фамилию - был настолько "демократичен", что брал на себя смелость советовать ребятам - евреям по национальности менять эту национальность в документах, а Витя Аляев именно по его совету сменил свою дворянскую фамилию
Дитерихс, ведь дальний родственник Вити был известным в царской армии генералом и даже одно время командовал вооруженными Силами адмирала Колчака!
Однако память увела меня от главного - нашего морского воспитания. Пора вернуться к чисто морским воспоминаниям.
АНДРЕЕВСКИЙ ФЛАГЛето 1948-го или 1949-го? Сейчас толком и не вспомнить. Кронштадтский рейд. На нашей "Учебе" такой непривычный тогда Андреевский флаг...
Снимается
Пока Попов (его играет Николай Черкасов) на борту линкора беседует с отрицательным героем - итальянским изобретателем радио Маркони (его, по-моему, играл Бруно Фрейндлих), наша шхуна с поднятыми парусами, для создания "фона", соответствующего эпохе, галсирует на горизонте.
В перерывах между съемками дублей подходим к стенке одной из кронштадтских гаваней. По набережной прогуливается сам Черкасов в гриме Попова. Лицо актера почему-то густо намазано каким-то коричневым кремом, наверное так надо для "киногеничности". Актер подходит к краю стенки и весело о чем-то беседует с нами, с благоговением глазеющими на него.
А сам эпизод, в котором зритель может и сейчас увидеть нашу "Учебу", на экране длится не более тридцати секунд... "Гоняли" нас по рейду дня три: А ведь постановка парусов на шхуне и маневрирование под ними - не такое уж простое дело.
Теперь, когда я работаю у гражданских моряков, каждый раз при упоминании шутливой, принятой во всем мире, клички начальника радиостанции - "Маркони", - вспоминаю эту съемку. Однако все по порядку...
КРЕЩЕНИЕ МОРЕМ 
Летом 1948-го и 1949 года бороздили мы "малосольные" воды Финского залива на шхунах "Учеба" и "Надежда". Наши морские "дороги" были не очень длинными: в шхеры к небольшому поселку-порту Койвесто (ныне Приморск) и, как сейчас говорят, в "ближнее зарубежье", а тогда в столицу Эстонской Советской Социалистической Республики - город Таллин.
Первый же небольшой, по моим теперешним меркам, штормик заставил многих из нас задуматься о правильности выбора профессии. Короткая балтийская волна привела абсолютное большинство "мариманов в душе к фальшборту шхуны. Проклиная день и час, когда нас угораздило "пойти в моряки", мы отдавали морю все то, что съели несколькими часами раньше, когда залив был гладок, как стол, и шхуна так красиво и бесшумно скользила по этой глади, гонимая совсем небольшим ветром. Теперь же ветер надул паруса как следует, скорость шхуны возросла, и ее форштевень начал зарываться в волны. Стоя на верхней палубе, на которую очень красиво, на фоне начавшего заходить солнца (даже нечто подобное радуге над палубой появлялось), падали брызги, срываемые с гребешков волн, можно было наблюдать, как то бушприт, то борт судна взлетает и падает на фоне горизонта и берега. Наши нетренированные вестибулярные аппараты посылали в желудки определенные сигналы, что в свою очередь вызывало тошноту и рвотные позывы. Эти явления очень доходчиво пояснял нам едва державшийся на ногах, очень бледный капитан медицинской службы - слушатель Медицинской академии, проходивший, видимо, "плавательскую" практику вместе с нами. Он настоятельно советовал нам принимать таблетки аэрона, глотал их сам, чуть ли не горстями, но так же, как и мы, периодически "кланялся" морю... Колоритная фигура командира шхуны, крупногабаритного капитана 3 ранга, жующего огромный бутерброд с салом и запивающего его чаем из огромной же кружки, вызывала лично у меня еще большие желудочные спазмы...
Однако через некоторое время почти все ребята привыкли к качке, и мысли о неверно выбранной профессии канули в вечность. Мы с Удовольствием исполняли романтические команды по управлению парусами, лазали по вантам и реям, а команда: "На фалах и ниралах! На гафель-гарделях и дерикфалах! Топсель-фалах и оттяжках! Паруса... поднять!" - вызывала в наших душах восторг!.
Теперь, стоя на швартовых у набережной Шмидта, мы с полным основанием с некоторым превосходством поглядывали на своих сверстников, глазеющих с берега на нас, работающих "морскую работу" на палубе шхуны.
Хорошо помню и шлюпочный поход на веслах и под парусами вверх по Неве, от борта "Авроры" до Шлиссельбурга и обратно. К моменту сдачи экзаменов на аттестат зрелости мы окончательно "оморячились".
НЕМНОГО О ДИСЦИПЛИНЕЗа дисциплиной в училище следили крепко. Я уже вспоминал о карцере. Но в карцер сажали "за особо опасные дела", а вот за опоздание в строй, за уклонение от физзарядки, за нарушение формы одежды и за прочие более мелкие нарушения, в том числе за двойки, просто не увольняли в город. С тех пор, как разрешили иметь "короткую, аккуратную прическу мальчика", командование четко освоило еще один, очень эффективный, способ наказания. Провинившемуся (замеченному в курении, например) командир или старшина роты, зачастую молча, протягивали специальный талончик на бесплатную стрижку "под Котовского" у училищного парикмахера по имени Макс. Самое страшное наказание - отчисление из училища - грозило тому, кто был пойман или уличен в самовольной отлучке. Тем не менее мальчишки есть мальчишки. В "самоволки" все-таки ходили. Случилось так, что и ваш покорный слуга, автор этих строк, по причине, вызванной срочной необходимостью встретиться с девушкой (ох уж эти девушки!), решился-таки на самовольную отлучку.
Как на грех, возвращаться пришлось с Петроградской стороны, метро тогда в Ленинграде еще не было и в помине, а трамваи из-за какой-то аварии остановились, Короче говоря, я опаздывал на вечернюю поверку и "погар" был неминуем! В довершение всего, в момент моего подхода к забору училища со стороны Дровяного переулка, дорогу мне, не торопясь, перешел здоровый черный (!) кот... В совершеннейшем расстройстве я перелез через знакомый до боли забор и поплелся в ротное помещение. Каково же было мое удивление и радость, когда я узнал, что в этот вечер старшина роты, по совершенно непонятной причине вечернюю поверку о т м е н и л! С тех пор я, во-первых, никогда больше в "самоволки" не ходил, а во-вторых, ни в какие суеверия не верю!
Но шутки в сторону, я опять отвлекся.
"Вперед, балтийцы! Пусть знает враг:
Мы будем драться во имя жизни!
Пусть гордо реет советский флаг
У берегов моей Отчизны!"
Марш 1-го Балтийского Высшего военно-морского училища (ныне - училища подводного плавания)
АТТЕСТАТ, ВИНТОВКА И ПАЛАШ 
Яркое солнце нагревает асфальт. Наши белые форменки и чехлы бескозырок - ослепительны! Через несколько минут нас построят и отведут в актовый зал училища, где с написания сочинения .мы начнем свой экзаменационный марафон.
Мы кучками толпимся и бродим по плацу, бросая пытливые взгляды на большие окна фасада учебного корпуса - здания бывшего приюта принца Ольденбургского (был такой филантроп, царский родственник по немецкой линии, - отсюда и название переулка -"Приютский"). В одном из окон этого бывшего приюта появляется белый китель нашего курсового командира. Что это? Он едва уловимыми движениями ладоней в белых перчатках что-то "пишет" языком хорошо знакомого нам флажного семафора.
Да это же - темы сочинений! Болеет, значит, за нас "курсовой" (видно, только что пакеты, присланные из гороно, вскрыли). Часть из нас .бросается в классы - эта слабонервные, а абсолютное большинство - уверенные в себе - продолжает бродить по плацу, но уже как-то отрешенно и задумчиво...
Наконец сдан последний экзамен на аттестат. Со склада боепитания получены новенькие, вполне боевые, без "дырок", винтовки. На плечах уже не красные, а золотистые якорьки, на левом рукаве вместо трех красных курсовок-уголков - одна золотая с золотой же звездочкой над ней. На бескозырке - "Военно-морские силы".
После печально известной речи Уинстона Черчилля в Фултоне в мире пахнет войной. Война эта, правда, пока "холодная", но вероятный противник - США - обладает мощным флотом. Нашему правительству, вступающему на путь гонки вооружений, приходится укреплять свой флот.
В 1948 году мы превращаемся в подготовительный курс вновь открытого на базе нашей "Подготии" Высшего военно-морского училища, позже получившего наименование Первого Балтийского. Но пока название училища - секретно, и поэтому на наших лентах "Силы".
Результаты экзаменов на аттестат зрелости превзошли все ожидания. Из двухсот выпускников сорок получают золотые и серебряные медали! Медалисты имеют право выбора высшего училища. Однако уходящих мало: пара человек уходит в "Дзержинку", пара - на гидрографический факультет во "Фрунзе" и в Медакадемию, а основная масса верна своему училищу.
Сегодня, 22 июня 1950 года, торжественно принимаем Военную присягу. Имея в правой руке винтовку с примкнутым штыком, а в левой текст присяги, читаю этот текст и расписываюсь. Присягнув, я поклялся не щадить крови и самой жизни, защищая Родину. Отныне мы - полноценные защитники Отчизны и в случае необходимости будем защищать ее интересы на воде, под водой и на суше!
Еще через некоторое время на плацу училища нам вручают аттестаты зрелости и палаши. Это оружие - дань традиции. Когда-то, когда корабли враждующих флотов сходились борт к борту для абордажного боя, их экипажи рубились и кололись друг с другом палашами и кортиками. Но право же, тяжесть такой "сабельки" у левого бедра, во-первых, дисциплинирует, а во-вторых, придает курсанту уверенность и украшает его форму. На мой взгляд, совершенно напрасно современных курсантов лишили удовольствия чувствовать себя вооруженными и даже в увольнении.
Продолжение следует.
