Как-то ночью в бригаде сыграли учебно-боевую тревогу. Мы бросились к своим катерам и стали прогревать моторы. А в это время комдив, сидя в трусах у себя на кровати, выколупывал скрепки, которыми были прошиты снизу обе штанины его брюк. На следующий день при разборе Лапин, конечно же, доложил, что такое приспособление для сшивания брюк есть только у гвардии лейтенанта Азрумелашвили. Комдив был умный человек и понимал, что это сделал кто-то другой, но осадок остался, и он посоветовал мне выкинуть эту дурацкую штуку.
Так что надеяться на помощь старших товарищей в проведении дознания мне не приходилось. Кое-кто из товарищей советовал мне не ломать себе голову: «Напиши, что в результате слабой организационной работы командира…». Но я не мог себе этого позволить: «Как я, командир - без году неделя, смею дать оценку командиру, который прошёл войну?! Нет! Надо искать настоящего виновника». Я стал подробно знакомиться со всеми членами команды ограбленного катера, выяснял их взаимоотношения, их мнения по поводу случившегося и о том, что следовало бы делать дальше, какие у кого знакомства в городе и т.д. и т.п. Комдив меня несколько раз поторапливал, говорил, что я очень вожусь. Лапин злорадствовал.
Возился я почти целый месяц и пришёл к выводу, что, наиболее вероятно, вором является матрос Фёдоров ( имени точно не помню, кажется, - Витька). Узнал, что на Магале живёт его знакомая Верка (возможно, невеста), что моторист катера Дмитрий, бывший друг Витьки (поссорились и враждуют), знаком с Веркой. Другие подозреваемые мной в воровстве, казались мне менее вероятными виновниками кражи из-за большого количества украденных вещей и ещё потому, что пропавший катерный хронометр так просто в городе не продашь. И я пошел к прокурору гарнизона, просить санкцию на обыск дома отца Верки. Прокурора моя просьба рассмешила, он дружески похлопал меня по плечу и сказал: «Дорогой мой, если бы мы так просто могли бы давать санкции на обыск, то воровства вообще бы не было бы». Нагружённый таким количеством «бы», я ни с чем вернулся на катер и решил самостоятельно провести операцию.
На следующий день с утра я посвятил в свой план троих старшин катеров Эпельмана и своего старшину Дмитрия, которому дал задание добежать через КПП до дома Верки, постучаться и сказать: - «Витьку
. Сейчас придут к тебе с обыском. Прячь шмотки», - и бегом же назад.
Потом я позвонил дежурному на КПП и предупредил, чтобы Дмитрия не задерживали. Мы же втроём вскарабкались по крутому склону за казармами и оказались во дворе какого-то молдаванина, жившего напротив дома Верки. Удивлённый хозяин, спросил нас: - «Ребята, а вам кого надо?». - «Никого, - ответил я, - У нас учения, манёвры, понимаешь?». «Ааа ….», - протянул хозяин.
Мы стояли и сквозь плетень наблюдали. Появился запыхавшийся Дмитрий, достучался. Вышла Верка. Переговорили. Он – бегом назад, она – в дом. Ждём с охотничьим азартом. Клюнет или нет?! Клюнула!!! Верка с огромным узлом из простыни вышла на улицу и направилась куда-то влево. Мы выскочили из засады и задержали её в десяти шагах от собственного дома. Она не сопротивлялась и не пыталась бежать, и мы повели её в штаб дивизиона. Комдив вызвал следователя прокуратуры, который вскоре приехал вместе с самим прокурором. Дознание я так и не написал, не потребовалось. Пропавшее имущество было найдено почти полностью. Следователь нашёл и хронометр, он оказался спрятанным на стропилах крыши склада морзавода, где Веркина сестра работала завскладом.
Случаи пропажи имущества с катеров стали реже, но на это уже не обращали внимания.
Вот такие «приключения» могут ожидать молодого офицера. К ним надо быть психологически готовым.
Служба на катерах шла своим чередом.
Летом 1955 году штаб бригады организовал для молодых офицеров на старом (довоенной постройки) мониторе
штурманский поход по Дунаю для изучения навигационной обстановки.
С нами в походе, кроме офицеров штаба был известный журналист журнала, «Советский моряк», поэт Александр Алексеевич Жаров, автор многих популярных стихов и песен.
Мне посчастливилось иметь место в кают-компании рядом с ним, что естественно, располагало к беседам. Началось с творческих разногласий. Я был и остаюсь поклонником В.В. Маяковского, а Александр Алексеевич – напротив – Маяковского не жаловал.
У Жарова была одна особенность технологии творчества. Вдохновение приходило к нему среди ночи, и он работал, попивая чай стакан за стаканом. Чай должен быть горячим, но не всегда мог быть таковым, за что матрос-вестовой дважды получал нагоняй от командира корабля. Я счел, что это несправедливо, и выразил свой протест тем, что положил Александру Александровичу на подтарельник записку со стихотворным текстом такого содержания:
В поэтах я души не чаю,
Но мне сдается иногда,
Когда б Вы меньше пили чаю,
В стихах повысохла б вода.
А.А.Жаров и В.Б.Азаров.
Подав тарелку с просьбой налить ему суп, Жаров прочитал написанное, возмущенный встал из-за стола и покинул кают-компанию. В этот день он не обедал, а за ужином поинтересовался: кто сочинитель? Я, конечно, признался. Разговорились. Слово за слово, пришлось рассказать и о том, что стишки я кропал и раньше, что стихотворному ремеслу учился у большого мастера и добрейшего человека – ленинградского поэта
, который вел наш литературный кружок во Фрунзе.
Александр Алексеевич простил мою шалость и однажды вручил мне брошюру своих стихов с дарственной надписью. Наши взаимоотношения все более теплели и стали, можно сказать, дружескими, несмотря на солидную разницу в возрасте и в воинских званиях: я был гвардии лейтенантом, а он полковником.
Мы встречались и после похода, даже фотографировались вместе у памятника генералиссимусу А.В. Суворову в Измаиле. Все последующие годы до самой его смерти в сентябре 1984 года мы не забывали посылать друг другу к праздникам поздравительные открытки.
По результатам своего «путешествия» А.А.Жаров опубликовал в журнале № 19 за 1955 год большую статью «Фарватер дружбы». Было в ней и о нас, молодых офицерах, и была помещена фотография, на которой мы, под руководством опытного офицера капитана 2 ранга Скородумова (Юрия Сергеевича) изучаем фарватеры Дуная.
В штурманском походе молодые офицеры. Слева направо: лейтенанты А.Илларионов, Г.Азрумелашвили.
Позволю себе воспроизвести выписку из текста статьи Жарова относящуюся к нашему походу.
"Корабль в нынешнем походе по Дунаю представлял собой особого рода школу, где преимущество отдается науке кораблевождения, сигнализации, работе мотористов, изучению района плавания.
Молодые офицеры под руководством флагманского штурмана бригады Грицаенко (Михаила Петровича) в походе по Дунаю прилежно изучали штурманское дело. Интересно было узнать, эти молодые офицеры – были воспитанниками Нахимовских училищ.
Вот два из них: лейтенант А.Илларионов и лейтенант Г.Азрумелашвили. Эти молодые люди разные по национальности, разные по темпераменту, разные по морским профессиям. При всем при том, они похожи друг на друга. Оба влюблены в море и флот. Оба хорошо знают свои специальности и совершенствуются в них. Оба производят впечатление людей разносторонне развивающихся, интересующихся всем богатством жизни нашей страны. Илларионов в свободные от службы часы ведет записи, вспоминая наиболее интересные и важные эпизоды и события своей жизни в стенах Нахимовского училища.
Что же, хорошее дело! Пожелаем успеха записям товарища Илларионова. Они могут при удаче приобрести общественное значение.
Но, как бы то ни было, это одно из свидетельств, того, что из Нахимовских училищ выходят хорошие моряки: скромные и уверенные в себе, самостоятельно мыслящие советские люди, с широким кругозором, с большими духовными запросами."
Обо мне он написал с некоторой подковыркой: «товарищ Г.А.Азрумелашвили – квалифицированный читатель. Он особенно любит поэзию, настолько разбирается в ней, что к своим (почти неизбежным в юности) стихотворным опытам относится несколько скептически. Он знает, конечно, великолепные образцы грузинской поэзии. Но не хуже знает и русских, и украинских поэтов, и поэтов придунайских стран.
- Стихи возвышают душу! – говорит молодой морской офицер. Как хорошо было бы прочитать взволнованные стихи о советских моряках, обо всех, кто прокладывал по
дорогу дружбы, и о нас идущих сегодня по этой чудесной дороге…»
Он подумал и добавил:
- «Песни о дружбе широко звучат сегодня на вольном Дунае. Будут, значит, и такие, в которых будет прославлен ратный труд, боевое мастерство и геройство советских моряков, их стремительные боевые рейды на Дунае в конце войны, их бесстрашные десанты в тыл врагам, их помощь частям Красной Армии, освобождавшим от фашистской нечисти придунайские страны.
Так говорил молодой советский офицер».
После первого хрущевского сокращения Вооруженных сил и расформирования Дунайской флотилии, я сдал свой катер в ОФИ и получил назначение помощником командира
ВМ-78. Командир корабля капитан-лейтенант Коваленко, участник войны, собирался уволиться в запас, поэтому командир дивизиона приказал мне принять корабль у своего командира. Корабль стоял у стенки в городском канале в гор. Балтийске. Коваленко изредка появлялся на корабле, и мы, не спеша, работали над составлением приёмо-сдаточного акта. Я командовал кораблём и производил небольшие водолазные работы, никто мне не помогал и не мешал. Служба шла спокойно. Но однажды командир другого водолазного бота старший лейтенант Ройтман, пользуясь тем, что его бот нуждался в ремонте, попросился в отпуск, и мне было приказано временно прекратить приём своего корабля и принять на себя командование кораблём Ройтмана (своего помощника у него не было). Я переселился на бот Ройтмана, к большому неудовольствию Коваленко, которому из-за этого пришлось чаще посещать свой корабль. Ройтман сдал мне свою каюту и ушёл в отпуск.
Сижу в каюте, время к обеду. Только я собрался пойти на камбуз снимать пробу, как в дверях появился корабельный интендант (он же помощник и куратор кока) Ямпольский с большой тарелкой в руках. Он с подобострастной улыбкой поставил тарелку на стол и сказал: «Сейчас принесу второе». В тарелке был густой горячий борщ с большими жирными, аппетитными кусками мяса.
- «Зачем это вы мне принесли?»
- «Ну, как же, проба».
- «Пробу я сниму на камбузе».
- «Стоит ли Вам беспокоиться?»
- «Стоит».
На лице Ямпольского появилась гримаса удивления и неудовольствия. Он нехотя взял тарелку со стола, и мы пошли на камбуз. На камбузе кока не было.
- «Где кок?»
- «В кубрике».
- «Где первое?»
- «Вот».
На плите стояла кастрюля такая, в какой готовят суп для семьи из трёх человек. Этого я никак не ожидал.
- «А где первое для команды?»
На этом боте числилось полтора десятка старшин и матросов, котёл должен был быть посолиднее. В это время на камбуз вернулся кок и ответил на мой вопрос:
- «А они, товарищ командир, по другим кораблям разбежались, по своим корешам».
- «Вы что, так плохо готовите?»
Тут мне вспомнилась наша практика после второго курса, когда нас в Кронштадте распределили на
(малым канонерским лодкам). Теперь так называли бронекатера новой послевоенной постройки.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
