На подводном корабле важным является все, что установлено на нем, начиная от гидроакустического комплекса, главная антенна которого установлена в носу корабля, и кончая гребными винтами, расположенными в корме. Все подвергается соответствующим испытаниям при сдаче корабля. Однако, прежде всего корабль должен подтвердить свою способность «правильно» плавать, то есть ходить с заданными скоростями хода и быть хорошо управляемым в надводном и подводном положении, при погружении и всплытии. Именно эти качества корабля и проверялись при первом выходе в море.
Надо сказать, что в процессе создания корабля некоторые моряки, в том числе — адмиралы, высказывали большие сомнения в том, что этот гигантский корабль сможет «правильно» плавать. Так иногда бывает при создании новой техники: практики не доверяют теоретикам. Поэтому первый выход ракетоносца в море сопровождался напряженным вниманием всех, кто имел отношение к его созданию.
Корабль выводил в море его первый командир — капитан первого ранга Ольховиков. Я познакомился с Александром Васильевичем, когда он вместе с другими офицерами своего экипажа несколько раз приезжал к нам в «Рубин» во время своей подготовки к грядущему управлению головным кораблем. И командир, и его офицеры произвели тогда очень хорошее впечатление своей целеустремленностью в изучении техники, которую им предстояло принять в свои руки, поэтому специалисты бюро старались как можно подробнее отвечать на их вопросы и делиться своими знаниями и опытом.
Моя жизнь сложилась так, что я не стал моряком-подводником. Но, начиная со времени своего первого знакомства с подводной лодкой на практике после второго курса, я всю свою жизнь преклоняюсь перед людьми этой мужественной профессии. Мои друзья-нахимовцы служили на подводных лодках, в своей работе мне доводилось общаться со многими подводниками — командирами и офицерами "строящихся ракетоносцев, с адмиралами, за плечами которых была долгая служба на подводных лодках. Общение с этими людьми позволяло мне довольно хорошо представлять специфику трудной службы на подводных лодках.
Нахимовцы-подводники. 1983 год
Служба любого подводника требует высокого профессионализма, но та ответственность, которая ложится на плечи командира подводной лодки, а в особенности — стратегического ракетоносца, когда он уходит в долгое автономное плавание, предопределяла необходимость специальной подготовки командиров из числа офицеров, обладавших особыми качествами. Командиры подводных лодок всегда пользовались большим уважением и в военно-морской среде, и в среде тех, кто создавал подводные лодки. Особого уважения заслуживали командиры головных кораблей новых проектов.
Тысячи людей участвуют в создании головного ракетоносца, сотни людей непосредственно обеспечивают первый и последующие выходы корабля в море, и только один человек — командир лично управляет кораблем, когда он выходит в море. После окончания государственных испытаний корабля командир вместе со своим экипажем осваивает новый корабль, превращая его в реальную боевую единицу, обладающую огромными боевыми возможностями, и открывает дорогу на флот другим кораблям этого проекта. Таким человеком на головной «Акуле» был Ольховиков.
Председателем Государственной комиссии по приемке корабля был назначен Командующий Северным флотом адмирал Чернавин, за плечами которого была длительная служба на подводных лодках. На первом выходе он лично присутствовал на корабле. Сергей Никитич Ковалев, как обычно, тоже был на борту своего нового корабля. Выход прошел успешно, и все, кто имел прямое отношение к созданию корабля, были очень рады. Председатель Государственной комиссии по возвращении сказал, что он не ожидал того, что корабль при его бесподобных габаритах будет таким управляемым.
В.Н.Чернавин, Ю.И.Падорин, В.П.Макеев.
После первого выхода начались всесторонние испытания корабля. Большая Государственная комиссия, состоявшая из представителей различных служб, частей и ведомств Военно-морского флота, в течение нескольких месяцев упорно трудилась на корабле, проверяя соответствие всех его боевых и технических качеств требованиям договорной спецификации. В процессе испытаний проверялась работа главной энергетической установки и всех функциональных комплексов, механизмов, оборудования, систем и аппаратуры; проверялось поведение корабля в различных режимах плавания. Успешно прошли пуски баллистических ракет. С большим напряжением мы ожидали результатов акустических испытаний корабля, при которых определялись фактические параметры его акустического поля. Напряжение объяснялось тем, что шумоизлучение корабля зависит от огромного количества факторов, суммарное влияние которых не поддается достаточно точному расчету, и поэтому при натурных измерениях могут возникать «сюрпризы». Результаты проведенных испытаний нас очень обрадовали — характеристики акустического поля корабля полностью соответствовали заданным жестким требованиям.
После успешного завершения всех испытаний в ноябре восемьдесят первого года был подписан акт государственной приемки и ракетоносец вошел в состав Военно-морского флота. По новой классификации он был назван тяжелым ракетным подводным крейсером стратегического назначения (ТРПК СН).
Вслед за головным кораблем на Севмашпредприятии были построены еще пять стратегических ракетоносцев проекта 941.
Тяжелый ракетный подводный крейсер стратегического назначения проекта 941
Правительство высоко оценило работу по созданию этих ракетоносцев — многим сотрудникам «Рубина», Севмашпредприятия и других предприятий, участвовавших в создании кораблей, были вручены правительственные награды и Государственные премии. А я, в числе других удостоенных, стал лауреатом Ленинской премии, которая была в то время высшей наградой страны за достижения в области науки и техники.
На испытаниях ракет и в стенах конструкторских бюро работа целиком поглощала меня. Однако, за пределами мира подводного кораблестроения у меня была и личная жизнь: семья, семейные заботы и радости, духовный мир, друзья.
В первые годы семейной жизни материальное положение моей семьи было трудным — мы жили «от получки до получки», но это не мешало нам быть счастливыми. Постепенно, по мере моего продвижения по службе, оно становилось лучше, и со временем семья стала жить «нормально» — в достатке, но без излишеств. Почти все, необходимое для нормальной жизни, в семье было, но «свободных денег», драгоценностей и предметов роскоши у нас не было. Для приобретения дорогостоящих нужных вещей (квартира, машина, мебель) приходилось залезать в долги, которые я очень не любил, а для летнего отдыха специально копились деньги. В общем, мы были обычной советской семьей, из числа небедных, но и не богатых.
Главной семейной заботой были, естественно, дети. Марине было уже десять лет, когда родилась наша вторая дочка — Таня. Родители работали, и детей, пока они росли, все время днем нужно было как-то «пристраивать». Марина в детские годы подолгу жила у бабушки в Вырице, но ей довелось «попробовать» и всяких детских лечебных учреждений, и это было совсем не сладко. А Таня до школы, в основном, ходила в детский сад.
В Вырице. Слева направо: Аля Карпова, Слава Жежелъ, Рита Жежель
О летнем отдыхе детей государство заботилось по-своему: в стране была огромная сеть летних пионерских лагерей, куда родители могли отправлять своих детей, хоть на все лето. Дети, которые зимой общались с родителями только по вечерам и в выходные дни, летом в пионерских лагерях подолгу жили совсем без родителей. В стране не было ни санаториев, ни домов отдыха, куда родители могли бы приехать с детьми. В государственных учреждениях родители и дети должны были отдыхать раздельно, а совместный отдых семей мог осуществляться только частным путем.
После того, как я перешел на работу в «Рубин», проблема летнего отдыха моих детей существенно упростилась: в «Рубине» была своя очень хорошая, не формализованная, база отдыха, которая находилась недалеко от города Луги. Территория базы была расположена в красивом месте, на берегу небольшого озера, связанного протокой с рекой Лугой, рядом с обширным лесным массивом, наполненным сосновыми борами. На территории базы находился большой старинный двухэтажный деревянный дом, в котором жили «одиночные» отдыхающие, и несколько деревянных «финских» домиков, предназначенных для поселения семей, — сотрудники бюро могли отдыхать на базе вместе со своими детьми. База обеспечивала отдыхающих приличным жильем и нормальным питанием и предоставляла им полную свободу действий. Понятно, что база пользовалась большой популярностью у сотрудников бюро, и распределение путевок для отдыха производилось в соответствии с определенными правилами. В разные годы нам доводилось отдыхать там либо всей семьей, либо — жена жила там с детьми, когда у меня самого не было такой возможности. Позднее, на другой территории рядом с базой, бюро построило пионерский лагерь. В нем дети хотя и жили без родителей, но все же были под их «присмотром», так как между работающими родителями и отдыхающими детьми существовали многочисленные «живые связи» — многие родители знали друг друга и знали персонал воспитателей, состоявший из сотрудников бюро. В зимние школьные каникулы на территории базы отдыха открывался зимний пионерский лагерь, что было большим благом и для родителей, и для детей. В течение десяти дней дети пребывали на свежем воздухе, а сотрудники бюро работали в этом лагере воспитателями и вожатыми. Марина к тому времени уже выросла, а Таня в течение многих лет «росла» в рубиновских пионерлагерях — сначала пионеркой, а затем — и пионервожатой.
Путевки на базу отдыха и в пионерский лагерь стоили сотрудникам бюро очень недорого — и база, и лагерь содержались за счет предприятия.
В дошкольные годы наших детей нам несколько раз удалось съездить с ними на южный берег Крыма. В первый раз Аля с пятилетней Мариной поехала в
. Я в это время «сидел» на испытаниях в Севастополе и по выходным дням приезжал к ним. Алупка была тогда маленьким городком с одноэтажными домами и улицами, круто спускавшимися к морю по горному склону. Мои снимали маленькую комнату в небольшом летнем домике, стоявшем в стороне от улицы. В комнате стояли стол и кровать, а на свободном месте едва умещалась раскладушка, которую устанавливали на ночь. По вечерам, уложив Марину спать, мы с женой усаживались на пороге комнаты (дверь из нее выходила прямо на улицу), и перед нами открывался великолепный вид на море: черная южная ночь, проплывающие по морю, освещенные огнями, большие и маленькие корабли и россыпи огней на берегу внизу под нами. Мы сидели и любовались этим зрелищем, попивая недорогой, но очень хороший крымский портвейн, и жизнь была прекрасна — мы были молоды и впервые были все вместе на юге. Главными достопримечательностями Алупки были Воронцовский дворец и великолепный парк, доступ в который был совершенно свободен. Днем этот парк осаждали толпы туристов, привозимых сюда со всех концов южного берега Крыма, а по вечерам можно было наслаждаться его красотами в тишине и безлюдье. Мы гуляли и радовались, глядя на свою маленькую дочку, которой явно нравилось жить в Алупке.
По понедельникам я вставал рано утром, и первым автобусом, отходившим в шесть часов утра, уезжал в Севастополь. В то время еще не был построен автобан, связывающий Севастополь и Ялту, и дорога на Севастополь проходила через горный перевал Байдарские ворота, находящийся высоко над морем. Небольшой и чистенький автобус с пассажирами долго кружил по серпантину дороги, поднимаясь на гору. Раннее утро всегда было свежим и солнечным, а из окон автобуса открывался великолепный вид на склоны крымских гор, спускавшихся к морю. По приезде в Севастополь я тут же отправлялся на Фиолент или в Балаклаву, в зависимости от того, какие дела ожидали меня. Иногда эти дела не давали возможности съездить в очередной раз в Алупку, и приходилось ждать следующего воскресенья.
В следующий раз мы снова приехали в Алупку уже втроем, во время моего отпуска.
«Как молоды мы были...»
Мы сняли полутемную комнату (других не было) в доме, расположенном над необыкновенным «хаосом» из огромных камней, который спускался к парку. Каждый день мы подолгу гуляли в чудесном алупкинском парке, загорали и купались на «диком» пляже, находившемся вблизи парка, и любовались величественным видом крымских гор с вершиной Ай-Петри, возвышавшейся над Алупкой. Теперь от той Алупки остались одни воспоминания: на склонах гор вдоль берега моря теснятся многоэтажные каменные дома, а на пляжах, образованных с помощью бетонных волноломов, — столпотворение людей.
Потом мы ездили на юг уже с Таней (Марина в это время начинала самостоятельную жизнь). Первую нашу с ней поездку нельзя вспоминать без юмора. Перед своим отпуском я находился в Ленинграде и попросил одного из «моих» ребят, находившихся в это время в Севастополе, подыскать мне жилье на южном берегу. Он сообщил мне, что нашел подходящее жилье в Меласе, и объяснил, как до него добраться. Получив отпуск, я поехал на юг с Таней вдвоем, так как Аля могла приехать только через неделю.
Мы добрались до Севастополя, а там пересели на автобус, идущий по шоссе в Ялту, и вышли из него на указанной мне остановке. В этом месте вниз к морю уходила асфальтовая дорога, проложенная среди зарослей горного дубняка. Где-то далеко внизу, у кромки берега, располагался санаторий Московского горкома партии. Невдалеке от автобана дорогу перегораживал шлагбаум, закрывавший проезд к санаторию. Около шлагбаума стоял небольшой каменный дом, в котором жил с семьей сторож, охранявший подъезд к санаторию, — это и было место, которое мне «подыскали». Мы подошли к дому, и нас встретил хозяин, с виду — хитрюга и любитель выпить. Он разместил нас в проходной комнате без дверей, через которую постоянно ходили хозяева. Мы провели в ней первую ночь, и я понял, что это — совсем не подходящий вариант для жилья. Тогда хозяин сказал мне, что у него есть домик, где мы можем расположиться автономно, и повел нас к нему по тропинке среди лесных зарослей. «Домик» был расположен недалеко от дороги и представлял собой некое неказистое сооружение, сделанное из досок, обшитых картоном от коробок. В «домике» было две маленьких комнаты, каждая из которых имела отдельный вход с крыльца, протянувшегося вдоль стены. В комнате, куда привел нас хозяин, стояли три деревянных топчана, изображавших кровати, и маленький столик. Такого «сервиса» я не ожидал, но делать было нечего: ехать куда-то искать жилье было практически невозможно. К тому же хозяин объяснил нам, как мы сможем ходить на пляж, расположенный на территории санатория и предназначенный для обслуживающего персонала. И мы стали жить в этом «домике». Два раза в день мы стали спускаться вниз по дороге, которую «охранял» наш хозяин. Дорога петляла по заросшему труднопроходимому склону и через пару километров упиралась в главные ворота санатория, у которых дежурил вахтер. Мы проходили вдоль ограды санатория к другим, неохраняемым, воротам, предназначенным для хозяйственных целей, и через них проходили на «рабочий» пляж.
Этот
был достаточно большим и чистым. Людей на нем днем было совсем немного, и условия для загорания и купания были ничуть не хуже, чем на других пляжах санатория, предназначенных для отдыхающих по путевкам, не говоря уже об «общих» пляжах, на которых толпами теснятся «дикие» отдыхающие в Ялте и других местах проживания людей вдоль южного берега Крыма.
Несколько дней мы прожили с Таней вдвоем. Мне кое-как удавалось кормить ее «всухомятку» тем, что было привезено с собой, но Тане эта жизнь нравилась: она впервые купалась в море и впервые была без мамы. Вдоволь накупавшись, она каждый раз терпеливо шагала по дороге, несмотря на жару и крутой подъем, и не допекала меня никакими претензиями. А потом приехала жена и, поохав по поводу бытовых условий, наладила питание семьи, и мы, презрев бытовые неудобства, с большим удовольствием прожили там почти месяц. Мы наслаждались морем и солнцем, а регулярное хождение в гору благотворно влияло на наше физическое состояние.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
