— Она умрет, если я уеду...— задумчиво проговорила Аля.
Ростиславу захотелось встряхнуть ее хорошенько: да смотри ты на жизнь моими глазами! Но он только обнял ее, притянул, она доверчиво прижалась к нему:
— Слава, Славик, что же делать нам, мой любимый, родной?..
Ростислав уехал. Первые дни было очень тяжело. Потом с головой захватила работа. Близилась весна, стаял снег, гавань очистилась от льда, предстояли первые выходы в море. Корабль красили, чистили, готовили к встрече с Балтикой.
Все лето ходили в море почти непрерывно. Аля писала редко, и это тревожило.
«...Мы живем с мамой словно чужие, я не могу к ней относиться, как прежде, в каждом ее слове мне слышится фальшь, фальшь и фальшь...»
«...Я прислушиваюсь к ее словам, и мне кажется, что она многое говорит, чтобы убедить меня, что она прекрасная женщина, а ты — клеветник...»
«...Мне думается, у нее не было никакого инфаркта, и она совершенно здорова, все было придумано, чтобы меня привязать...»
«...Я была у Шабельского, он передает тебе горячий привет. Я узнала все...»
Однажды вышли в море на поиск подводной лодки, нашли ее и держали пять часов; вернулись усталые, но удовлетворенные своим скромным успехом; как раз принесли письмо, которое Ростислава обрадовало и насмешило до слез. «Милая Аля, как ты еще мало понимаешь в жизни!»
«...Я сказала маме, — писала она, — что не могу жить без тебя, уезжаю. Она поняла, что я решила твердо. И... не дождавшись, пока я уеду, вышла замуж за своего . Он поселился у нас и хозяйничает в доме. На маму покрикивает, а со мной пытается заигрывать — вот чудак! Одна из стен уже опустела, картины продали, нужны были деньги на свадьбу (на свадьбе было пятьдесят человек). Теперь я поняла, какая я была дура, верила в несуществующие инфаркты, верила ей, когда она стояла передо мной на коленях. Если ты не хочешь, чтобы я приехала (я это вполне заслужила), то я все равно уйду, куда глаза глядят из опостылевшего дома. Я не оправдываю себя, я должна была верить тебе. Кажется, я перестаю себя уважать...»
Он послал телеграмму: «Выезжай. Жду».
Она приехала, с маленьким чемоданчиком — и это порадовало его.
Склоны Вышгорода перед вокзалом были золотисто-багровыми. Он привез Алю в Пельгулинн. Вечером она достала из чемодана портрет девочки — Али:
— Смотри, что подарил мне Шабельский.
Купили мебель, повесили занавески, положили на пол эстонский полосатый ковер. Стены украсили видами . Комната перестала быть похожей на временное жилье моряка, готового по первому приказу перебазироваться в другой порт, жилье со скучной казенной мебелью. Жена Беспощадного ахнула, когда пришла к ним на свадьбу: «Ой, как у вас хорошо!» Свадьбу сыграли скромную. Были отец с Еленой Сергеевной, Беспощадный с женой, Игнаша, Минай и Сережа. Все желали им счастья. Аля понравилась и отцу, и Елене Сергеевне, и товарищам.
Вскоре Аля устроилась на работу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОРЕЛ, СЫН ОРЛА
1
Волна забрасывается за обвес мостика. Дует порывистый ветер. На небо наползают черные тучи. неприветлива и пустынна. Но пустынному морю нельзя доверять.
Подводный враг условный, но наш подводничек маху не даст! Недаром его вчера Беспощадный обхаживал — думал выпытать, где будет действовать лодка. Но подводничек тоже не лыком шит — пил, ел в офицерском клубе и только посмеивался: не выпытаете! Но мы его зацепим — не выпустим!
Завтра снова будем бороздить море, пока не обнаружим «противника». Игнаша Барышев заболел перед самым выходом, опять плеврит у бедняги. Его заменяет Сережа Гаврилов, артиллерист. Ничего удивительного. На корабле Ростислава гидроакустик может всегда заменить минера, моторист — гидроакустика, офицер-артиллерист — штурмана, а если придет нужда, то и самого командира. Этого и добивается Ростислав.
Сигнальщик Гужов — из-под капюшона виден только его курносый нос — не сводит глаз со вспененных волн, с тонущего в тумане горизонта.
В прошлом году с Гужовым случился курьез — ему показалось, что у борта всплыл водолаз. Подняли тревогу, обыскали все, что могли, и в конце концов подстрелили... тюленя.
Ростислав — тогда он был штурманом — накинулся на Гужова: «Надо лучше смотреть!» Руднев тихонько предупредил: «Поблагодарите за бдительность. А то в другой раз действительно водолаза увидит, а доложить побоится,— мол, один раз меня уже отчехвостили. Лучше лишний раз ошибиться, чем прохлопать врага».
У Гужова нет родных, детдомовец, женился на работнице с «Вольты» Эльзе, попросил, нельзя ли дружков отпустить на свадьбу — Орла, Ураганова. Как раз пришел замполит, Петр Иванович:
— Женится? Сирота? А хорошо бы вам, командир, пойти молодоженов поздравить.
— Но ведь на свадьбе пить будут.
— И вы выпейте. В меру, разумеется. Чтобы молодых не обидеть. Подарки им надо от корабля принести.
И прошло все честь честью. Преподнесли невесте цветы, подарили молодым сервиз и электрический чайник. Эльза тоже без отца и без матери; пришли подруги и представители цеха. Ураганов играл на баяне, моряки танцевали с девчатами. Хорошо справили свадьбу. Все остались довольны. Один Сухов на другое утро ворчал:
— Подорвали свой авторитет, Крамской. Знал бы я, ни за что не пустил бы. Водку пили?
— Пил.
— Сколько?
— Две рюмки.
— Шампанское пили?
— Пил.
— Сколько?
— Бокал.
— Подчиненные пили?
— Пили.
— Много?
— В меру.
— Пьяных не было?
— Не было и быть не могло. Народ сознательный.
— Ваше счастье...
...Глубину прослушивает Орел. Отличный гидроакустик, не хуже хваленого беспощадновского Сапетова.
Когда обнаружили затопленную баржу, Беспощадный был убежден, что только его «соколы» достойны ее разгрузить. По приказу адмирала и на других кораблях вызывали охотников. Орел уж очень убедительно, хотя и не громко, сказал:
— Я пойду, если разрешите...
И Ростислав выбрал Евгения Орла. Он ценил его не только как специалиста (Орел освоил вторую специальность— минера), Ростислав полюбил этого славного парня после того, как тот открыл перед ним свою душу...
2
Евгений Орел родился незадолго до войны в Ленинграде, за Нарвской заставой. Отца своего он помнил плохо: на фотографии он был таким молодым, что странно было его называть отцом. С первого дня войны отец стал минометчиком и волей судеб оказался в землянке за Нарвской заставой возле развалин своего дома, сожженного зажигалками (мать успела «эвакуироваться» с Женей и его старшим братом Кирюшкой на Петроградскую сторону). Отец погиб героически, об этом узнали уже после войны. Вместе с ним погиб и весь взвод минометчиков, стоявших на окраине города насмерть. Награжден он был посмертно, и однажды, уже после войны, на улицу Скороходова приехал сутулый полковник и вручил матери орден. «Будь таким же, как твой отец», — торжественно оказал он Евгению.
Полковник спросил, как они пережили блокаду. Мать, располневшая подобно многим бывшим дистрофикам, стала торопливо рассказывать, что они с бабкой да Женя выжили, а старший, Кирюшенька, дед, две тетки, два дяди погибли; вспомнила кисель из столярного клея, которым спасала от смерти сынишку, когда «головка у него ну прямо совершенно отваливалась, висела на шейке, словно на тоненьком стебельке».
Полковник спросил, нуждаются ли они, мать ответила, что ничего им не нужно, она работает в трампарке имени Блохина, денег хватает.
«Будь таким же, как твой отец», — вспомнил слова полковника Женька, взглянув на фотографию,— отец был совсем молодым. И понял Евгений: таким отец останется для него навсегда. А сейчас ему сколько бы было?
Мать работала, бабка вела хозяйство, Женька бегал за угол в школу, а по вечерам в Дом пионеров, где занимался в музыкальном кружке и играл в детском оркестре. У старших был драматический коллектив, и они выезжали со спектаклями в школы и в дворцы культуры.
Однажды один из участников драмкружка, услышав фамилию Женьки, спросил:
— Орел? А как твоего отца звали? Петром? Так не о нем ли мы пьесу готовим?
Женька пошел на репетицию. На сцене была землянка за Нарвской заставой; в землянке — минометчики, среди них Петр Орел. Был и мальчуган Юрка, сбежавший от родителей на войну в свои неполных четырнадцать. Он погиб, как и все минометчики, не сделав ни шагу назад.
Женька пожалел, что он тогда, в сентябре сорок первого, был еще слишком мал, совсем несмышленышем.
Петра Орла играл пионервожатый Василий Скобликов; он был мало похож на отца, каким его Женька знал. На сцене Петр Орел перед последним боем вспоминал своих «двух пацанов», Женька понял — это его и Кирюшку вспоминал отец; и он горько заплакал. К нему подошли, утешали, опять говорили, что отец Женькин — герой каких мало, и в музее города есть его фотография с описанием подвига.
Командовал взводом минометчиков, в котором служил отец Женьки, молодой архитектор Щербинин. Разведчица Тося была его подругой по институту. Оба погибли. Женька задумался: сколько настроили бы они домов и дворцов, если бы остались живы!
Отец тоже, наверное, дожил бы до сегодняшнего дня, мать говорит, он был отменно здоров. Но его убили. Женька чувствовал, что, приведись ему воевать, он бы так же, как отец, воевал — за свой город, за мать и за сосенки над Шуваловским озером, где ему приходилось бывать.
На спектакль Женька не пошел и о пьесе не сказал матери: ей было бы смотреть тяжело.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
