Глава 4. Представление царю.
Высокочтимому королю и владетелю островов Мадагаскарскому шлём наше поздравление и пребываем Вашим приятелем.
(Из грамоты Петра I 1728 г. Ноября 9-го королю Мадагаскарскому)
Инициатором производства Святодуского в контр-адмиралы был шеф экипажа, которым тот командовал, Он знал Клавдия Семеновича, когда плавал ещё мичманом, уважал его за властный характер и, шутя, говорил про него царю как про самого свирепого офицера во флоте и, кроме того, обладателя самого зычного голоса, каковой и у самого генерал-адмирала, называемого моряками «семь пудов августейшего мяса», был весьма трубоподобен. Кроме того, «семь пудов августейшего мяса» был большой любитель женщин и, имея в сутки 24 часа свободного времени, коротал большинство из них с дамами. Зная, что Святодуский тоже поклонник юбок, уважал его и за это качество. Эта характеристика заинтересовала царя, и он, хоть конфузливо, но внимательно рассматривал массивную фигуру Клавдия Семеновича. Адмирал был высокого роста, с маленькой бородкой, узким лицом и выпуклыми висками у широкого лба, с плотно сжатыми губами и ироническими глазами, пристально глядевшими над подглазными мешками. Прямой нос слегка нависал над усами. Это было лицо человека, лишенного фантазии и фанатизма, но властного и решительного. Могучую грудь красиво облегала красная муаровая Станиславская лента.
Клавдий Семенович плавал с царем на фрегате «Азов», когда Николай II на этом корабле совершал роковое плавание в Японию в бытность еще наследником. Царь обладал прекрасной зрительной памятью, присущей царям и швейцарам. Он дружески протянул Святодускому руку как старому знакомому. И голос Клавдия Семеновича, уверенный и басистый, понравился царю. Он подумал: « Вот человек твердой власти» и спросил адмирала, что он думает о Порт-Артуре. Тут мысли Клавдия Семеновича и царя совпали. Инстинктивно Святодуский подумал, что Порт-Артур – это ставка, на которую он может сыграть. Невзрачный царь – полковник с бледным и вялым лицом, в сюртуке Преображенского полка, с Владимиром 1У степени в петлице, с вензелем А-III на погонах и флигель-адъютантскими аксельбантами, смотрел на Клавдия Семеновича, приветливо улыбаясь и разглаживая жестом автомата усы. И, почтительно склонясь перед владыкой Востока, адмирал Святодуский, как ловкий царедворец, ответил, серьезно и пристально глядя на царя, отчего тот конфузился и смущался:
- Ваше величество! Известный французский географ разделяет историю человечества и его цивилизацию на три эры – речную, морскую и океанскую. Народы, господствующие на океанах, одновременно являются представителями высшей культуры. Порт-Артур приближает нас к такой культуре, так как с занятием его мы выходим на океанский простор. Уже одно это обстоятельство сделает славным Ваше царствование!
- Что же Вы думаете делать? – спросил польщенный царь
- Гранить мостовую, Ваше величество, так как пока не имею назначения.
Царь улыбнулся, продолжая разглаживать усы. Однако льстивый, но удачный ответ решил его судьбу. Он был указан морскому министру непосредственно молодым царем как энергичный адмирал, к тому же сознающий морскую идею русской земли и достойный руководить на Дальнем Востоке океанской морской силой.
Клавдий Семенович должен был вести в Порт-Артур броненосный отряд с тем, чтобы, прибыв туда, вступить в командование всеми военно-морскими силами на Дальнем Востоке.
Узнав об этом, Клавдий Семенович понял, что золотые аксельбанты ему обеспечены.
Оккупируя Порт-Артур, Россия имела в виду в другой какой-либо части Ляодунского полуострова оборудовать незамерзающий коммерческий порт. Для этого была выбрана в 45 километрах к северо-западу от Порт-Артура бухта Даляньвань. Договор с Китаем на аренду Порт-Артура и бухты Даляньвань с побережьем между ними был заключен в 1898 году сроком на 25 лет. По этому же договору Россия получала концессию для постройки железнодорожной линии для соединения Порт-Артура с бухтой Даляньвань.
В августе 1898 года русское правительство решило основать в этой бухте город Дальний. Порт-Артур имел важное стратегическое значение. Он охранял вход в Ляодунский залив, на восточной стороне которого лежит Тянь-Шань, служащий гаванью для столицы Китая – Пекина. До войны с Японией Китай потратил несколько миллионов для того, чтобы превратить Порт-Артур в первоклассную военную гавань. Для этой цели были приглашены немецкие инженеры, которые построили тринадцать сильных фортов, расположенных на прилегающих к городу возвышенностях. В 1897 году этот укрепленный порт был взят приступом японцами под предводительством генерала Ояма. Китай, однако, по окончании войны получил Порт-Артур обратно. Как только Германия в 1897 году взяла бухту Цзяочжоу, Россия заняла немедленно Порт-Артур. Это было сделано также с согласия китайского правительства, которое боялось, как бы Англия не захватила в свои руки этот важный стратегический пункт. Опасение это не было беспочвенным. Дипломатическому миру Россия объяснила, что будет пользоваться Порт-Артуром для своего флота, так как на Сибирском побережье не имеет ни одной незамерзающей бухты. Основание города Дальний энергично проводилось в исполнение. Он должен был затмить порт Нючжуан. В Даляньском заливе Россия, таким образом, приобрела опорный пункт, которым могла распоряжаться самостоятельно, не справляясь с мнением международной комиссии, управляющей Нючжуаном.
Вход в Даляньскую бухту ничем не затруднен. В то время, когда строился Дальний, предназначенный сделаться первоклассным портовым городом, была окончена и Восточно-Китайская железная дорога. Железнодорожная линия начиная от Мукдена вблизи Нючжуана тянется по побережью океана, затем сворачивает в сторону, направляясь к Дальнему, а оттуда уже идет к своей южной станции – Порт-Артуру. Однако конечным пунктом Сибирско-Маньчжурской дороги надо считать Дальний, а не Порт-Артур, так как он, как военная гавань, не мог сделаться значительным международным рынком, торговое же значение Дальнего быстро росло. Пароходы Восточно-Китайского общества поддерживали правильные отношения с портами Китая, Японии, Кореи и Австралии. Японцам же было запрещено в Дальнем селиться. В 1900 году было подавлено восстание боксеров в Маньчжурии – русская армия в восточной Азии достигла 123000 человек. Несмотря на это, предотвратить разрушение дороги русские не могли, а поэтому после усмирения боксеров Россия оккупировала ту часть Маньчжурии, где проходила дорога « с вынужденного согласия китайского правительства» и объявила, что пока в Маньчжурии не будет водворен порядок, необходимый для выполнения Китаем принятых обязательств, занятие Маньчжурии будет продолжаться. В противовес Русско-Китайскому соглашению Англия заключила соглашение с Японией. Так создавался в Порт-Артуре бронированный кулак.
Почерпнув эти сведения в Морском министерстве, адмирал Святодуский убедился, что ставка на Порт-Артур им была выиграна.
Глава 5. Биография адмирала.
И адмиралы могут быть знатные и незнатные.
В послужном списке Клавдия Семеновича в графе «происхождение» значилось: «из обер-офицерских детей. Однако не все знали, что дедом его был соборный протопоп Святодухский, а двое дядей – священниками. Отец его, чувствуя отвращение к духовному миру, по окончании семинарии, ушел в юнкеры флота, предварительно кончив ветеринарную академию, так как поступить в юнкеры флота можно было лишь при наличии высшего образования, а ветеринарная академия была наилегчайшим высшим учебным заведением. Он получил мичманский чин, исключив из своей фамилии букву «Х», отрекся от своих родственников, пользуясь тем, что по окончании семинарии будущие священнослужители получали разные фамилии. Таким образом, один его дед стал Мудрославовым, а другой – Трудолюбивым. Как и его отец, протопоп, он был атлетического сложения, огромной физической силы и свирепого нрава. Он жестоко избивал матросов и однажды, когда корабль, на котором он плавал, стоял в сухом доке для очистки подводной части от мидий и других ракушек и окраски днища, упал в док со стенки и разбился насмерть. Говорили, что это было убийство, месть одного избитого им матроса, который воспользовался тем, что Святодуский вернулся из морского собрания в нетрезвом виде, и столкнул его, когда тот спускался по трапу. Но доказательств не было, и дело о смерти мичмана Семена Святодуского было предано забвению, как отнесенное к категории несчастных на море случаев.
Однако Семен Святодуский успел жениться на засидевшейся в девицах дочери экипажного командира, старше его лет на восемь и, помимо отсутствия других женихов, пленившейся мужской силой Семена. Она осталась вдовой, будучи беременной, и от родов умерла, родив Клавдия.
Дед со стороны матери, отставной генерал-майор флота, был еще жив, хотя и стар. Он взял внука на воспитание и, когда тот подрос, отдал его в морское училище, куда Клавдий легко был принят по первому разряду, как сын моряка, и благополучно окончил Морское училище бедным мичманом без всяких средств, дополнявших его жалованье. Он женился по любви на дочери флотского штурмана, соблазнившей его пухлым личиком и пышными формами, и не получил за женой ни средств, ни связей, а лишь взял маленькое приданое.
Представители родового дворянства, служащие во флоте, держались замкнуто, заполняя ряды придворной знати, гвардейский экипаж и палубы императорских яхт. В глазах этой знати Клавдий Семенович был ничтожеством. Однако, продвигаясь по службе обычным порядком, Клавдий Семенович почувствовал проснувшееся честолюбие и даже сожаление о преждевременной ранней женитьбе. Он уже знал, что имеет у женщин успех. И вот честолюбивый разночинец решил пробить себе дорогу и во что бы то ни стало сделать карьеру.
Он даже стал тренировать свою молодую жену, стараясь сделать её интересной женщиной, запрещал ей есть много жирного и сладкого, следить за кожей, прививал ей хорошие манеры, вкус к интересной жизни и т. д.
Для карьеры было необходимо получить, в первую очередь, орден Георгия 4-ой степени, что ему и удалось в Турецкую войну 1878 года. Получить же офицерского Георгия в эту кампанию было нелегко. Россия еще переживала последствия проигранной Николаем I Крымской войны и тяжелых условий Парижского конгресса. Черное море было объявлено закрытым, России запрещалось иметь Черноморский военный флот, а поэтому к началу войны с Турцией военных кораблей на Черном море не было, а у Турции имелись броненосцы. Морским ведомством срочно вооружались наиболее быстроходные пароходы, которые сражались, и довольно успешно, с турецкими броненосцами. Кроме того, действовали так называемые которыми вооружались катера, плавающие под командой офицеров-специалистов. На носу такого катера на шест укреплялась мина с запалом. Подрывная техника была еще очень слаба. Катер, снабженный статической динамо-машиной, подходил вплотную к неприятельскому кораблю, и, когда шест с миной примыкал к борту, вращали вручную динамо, и мина взрывалась. Турки панически боялись этих героических катеров.
Клавдий Семенович плавал на пароходе, переоборудованном военным крейсером. Лихой командир этого вооруженного парохода сражался с неприятельским броненосцем и заставил его отступить. За это все офицеры на нем получили Георгия. Правда, Святодуский впоследствии возбудил против командира судебное дело за вымышленную, якобы, победу и преувеличенную реляцию, но суд командира оправдал. Получивший за это дело кроме Георгия флигель-адъютантские аксельбанты командир оказался и блестящим оратором. Он резко оборвал прокурора, когда тот назвал его подсудимым и в своей защитительной речи сказал:
- Боевой мостик моего корабля, покрытый трупами моих товарищей, оказался недостаточно высок, чтобы с него услышала меня Россия, для этого потребовалась скамья подсудимых.
Под гром аплодисментов он был оправдан.
Зачем Святодускому понадобился этот жест, осталось непонятным. Можно было только предположить, что здесь имел место акт саморекламы. Своего Георгия, во всяком случае, он носил не снимая.
Затем надо было кончить какую-либо военную или морскую академию. Святодуский выбрал военно-юридическую как наиболее легкую. Конечно, эта академия была ему совершенно не нужна, и переходить в военно-морского юриста Клавдий Семенович отнюдь не собирался, но она научила его хорошо формулировать свои мысли и приемы адвокатского актерства, когда нужно было говорить с пафосом. К тому же академия до некоторой степени открыла ему дорогу к дипломатической карьере. Святодуский хорошо владел английским языком и довольно сносно говорил по-французски. Он был даже в свое время чем-то вроде министра у болгарского князя Александра Баттенбергского, когда там существовало русское министерство, организуя флот Болгарии. В дальнейшем Святодуский был морским агентом в Англии. Однако в организации идей, людей и вещей Клавдий Семенович оказался плох и ничего путного не сделал и не придумал. Затем он был назначен командиром строящегося в Америке броненосного крейсера и благополучно привел его в Кронштадт. Заняв командные посты, Клавдий Семенович стал относиться к офицерам презрительно и насмешливо за их, якобы, невежество, подчас скверные манеры, неумение располагать с пользой свободным временем, пьянство, плохое штатское платье за границей.
Все офицеры на корабле имели дисциплинарные взыскания, и даже старший офицер подвергался аресту в каюте. Офицеры мстили ему тем, что не приглашали его по праздникам обедать в кают-компании. Во время авральных работ он даже старшему офицеру кричал: «Громче командуйте, а не шепчите команду!» В общем, популярностью среди офицерства Клавдий Семенович не пользовался, а производство в адмиралы и неожиданное лестное назначение вскружило ему голову. Сознание личного превосходства над флотской массой и обеспеченность удачно сделанной карьеры превратило Святодуского в надменного господина. В отношениях его к подчиненным чувствовалась ирония или грубость, когда он раздражался. Этому способствовали и условия окружающей среды.
Глава 6. Министр и дочь.
Сделать карьеру труднее, чем блоху поймать.
Морской министр, адмирал Бирюков, получив приказание царя, криво усмехнулся, но противоречить не посмел. У министра были свои счеты с Клавдием Семеновичем, служившим ранее старшим офицером на фрегате в учебном отряде, которым Бирюков командовал.
Младшая дочь Бирюкова, шестнадцатилетняя Нина, пленилась мужественной наружностью и манерами Клавдия Семеновича и влюбилась в него по уши. Святодуский сначала посмеивался над нежданными девичьими увлечениями, имеющими характер институтского обожания, а потом и сам увлекся красивой девочкой и её певучим контральто. Когда приезжала на корабль Нина, он в укромных уголках юта сжимал её в своих крепких объятиях, шептал нежные слова, которые кружили голову девочке и будили в ней женщину.
Открылось это так.
Среди гостей на фрегатном балу оказался лейтенант, носящий титул светлейшего князя. Польщенный Бирюков осыпал его любезностями. Лейтенант был потомком владетельных князей Прибалтики. Он выглядел породисто и элегантно. Весь его костюм, состоящий из лакированных туфель, брюк со штрипками, белого кителя с алым шелковым платочком, торчащим из нагрудного кармана, с высоким воротничком на длинной шее и золотыми аксельбантами флигель-адъютанта, отдавал вместе с ароматом цикламена аристократичностью, наследственным паразитизмом и какой-то порочностью во взгляде серых равнодушных глаз, в которых читалась также наследственная склонность к алкоголизму.
Бирюков подумал, что светлейшего надо представить дочери. Поручив князя одному из мичманов, обещавшему в будущем сделаться горьким пьяницей, командир выразительно щелкнул себя по шее – жест, который был превосходно понят мичманом, а сам отправился разыскивать Нину.
Он нашел её в тот роковой момент, когда Святодуский, закинув слегка назад голову Нины и крепко прижав к груди упругий девичий бюст, целовал её в губы.
- Что это такое? – зашептал Бирюков, боясь возвысить голос, так как вблизи могли быть люди. – Вы с ума сошли, старый развратник! Какая дерзость! Целовать девочку – это преступление!
Огорошенный Святодуский конфузливо молчал, не находил слов для оправдания, но его выручила Нина. Смело и категорично она заявила:
- Папа, я люблю Клавдия и выхожу за него замуж. Сейчас мы говорили о разводе. Между нами все решено!
- Глупости! Ты только что начинающая жить молодая девушка выйдешь замуж за этого женатого дон Жуана 45-ти лет! Да у него дочь твоих лет! Это было бы позором для меня!
- Виноват, – запротестовал, наконец, Святодуский, – мне 37 лет, а моей дочери только двенадцать!
- Это безразлично! Я завтра же съезжу к Вашей жене и все ей расскажу, а Вы извольте отправляться в каюту под арест, милостивый государь, на трое суток! И будьте благодарны, что арестую Вас без приставления часового!
Святодуский, прерванный отцовским нашествием на самом интересном месте своего романа, на этот раз струсил. Чего доброго этот взбешенный человек и в самом деле поставит часового к его каюте. И тогда придется ему с позором ходить в сопровождении часового даже в уборную! Закон командиру это позволяет. И как он, старший офицер, будет обедать в кают-компании, а к его двери встанет часовой со штыком на портупее? Брр… Святодускому даже стало холодно.
- Ступайте в каюту, господин капитан 2-го ранга, – шепнул Бирюков придушенным голосом, и Клавдий Семенович исчез.
Командир взял дочь под руку и на шканцах представил её великому князю, которого оторвал от открытого буфета, где талантливый мичман, сам полупьяный, закатывал в глотку его светлости сногсшибательные коктейли, с рецептурой которых был хорошо знаком.
Князь притворился очарованным, но это был лишь жест. Как наследственный алкоголик, он был равнодушен к женским чарам, холоден к женскому обаянию и вино предпочитал самому интересному флирту.
Святодуский был не прочь от брачного контракта Нины, так как Бирюков был богат, старинного дворянского рода, имел связи в высшем обществе и явно шел к вершинам лучезарной карьеры. Сам же Бирюков был невероятно возмущен. Независимый в средствах и связях, он совсем не желал для дочери супружества с человеком, который был вдвое с лишним старше дочери и которого он считал выходцем из разночинцев. Кроме того, его пугал скандал бракоразводного процесса.
Нина стояла на своем.
Тогда Бирюков обратил свое внимание на рыжеволосого барона из Прибалтики, который плавал лейтенантом у него на фрегате. Барон не имел никаких служебных и житейских талантов, кроме любви к игре на скрипке, но зато отец барона занимал видное положение в военном мире и имел мызу в восточной Эстонии, примыкавшую к имению Бирюкова в Псковской губернии.
Поощряемый Бирюковым, барон стал бывать в его доме и неудачно ухаживать за Ниной, но предложение сделать боялся. Нина над ним явно издевалась. Тогда Бирюков решил сыграть «ва-банк». Воспользовавшись своим производством в контр-адмиралы, он устроил парадный обед. Нина сидела в центре стола рядом с бароном, заменяла хозяйку, так как барон был вдов, а старшая дочь жила за границей. Когда разлили бокалы с шампанским и гости стали поздравлять, Бирюков встал и произнес небольшую речь, указав в ней, что он собирается дать России и сделать для флота; адмирал закончил спич просьбой к дорогим гостям присоединиться к его семейному торжеству и выпить за здоровье только что помолвленных жениха и невесты – барона и Нины. При этом тосте у нежданно помолвленных сделались довольно глупые лица, но гости, отнеся это за счет счастливой поры жениховства, охотно пили за их здоровье и кричали «горько».
Выдав дочь замуж, Бирюков, только что назначенный начальником главного морского штаба, поспешил использовать единственный талант барона и назначил его директором военно-морской музыкальной школы при гвардейском экипаже, в которой барон был только что произведен из флота.
Однако до адмирала скоро дошли насмешливые слухи. Барон стал проявлять неприличное пристрастие к хорошеньким мальчикам, ученикам его школы.
Бирюков отправился к дочери и попросил принять меры против порочных страстей барона.
- Но, милый папа, - возразила Нина, - что я могу сделать? Ведь я только женщина, а не хорошенький мальчик.
- Так! Однако что ты предполагаешь делать?
- Что, - рассмеялась Нина – если он мне изменяет, я обязана изменить ему.
Бирюков возмутился.
- Папа! Это не так страшно! Мне нужен муж, а не какой-то музыкант!
Бирюков посмотрел на пышные формы дочери, цветущее лицо и мысленно согласился, что, действительно, дочери нужен настоящий муж и стопроцентный мужчина.
Все это Бирюков ставил на счет Святодуского.
Вот почему, давая царю при ближайшем докладе на подпись высочайший приказ о назначении Святодуского начальником Дальневосточной эскадры, Бирюков решил при каждом удобном случае вставлять Клавдию Семеновичу палки в колеса и всячески мешать походу эскадры, чтобы скомпрометировать Святодуского.
Весь брак и завалы, находившиеся на морских складах, были немедленно приготовлены для снабжения эскадры. Даже боевой запас был отпущен не в полной мере – снарядов и мин не хватало, и было указано, что таковые эскадра получит в Порт-Артуре.
Готовя эскадру к походу, Бирюков одновременно был озабочен о подыскании начальника Главного морского штаба вместо внезапно скончавшегося. Он наметил капитана 1-го ранга Моффета и вызвал его к себе.
- Я желаю предложить Вам пост начальника штаба. Что Вы на это скажите?
Он думал, что Моффет рассыплется в изъявлениях радости, но тот сухо ответил:
- Что же, я согласен, но только с некоторыми условиями.
- Какие же это условия? – спросил заинтересованный Бирюков.
- А вот какие! Всем Вашим чиновникам дать хорошие прогонные и выслать их за 5000 верст от Петербурга, а бумаги эти – он указал на стол, заваленный докладами, сметами, информациями, - сжечь!
Бирюков захохотал, но тут в голове у него мелькнуло подозрение:
- Ну а со мной что делать? – спросил он, лукаво подмигивая глазом.
- А Вам, Ваше превосходительство, дать двойные прогонные и выслать за 10000 верст от столицы.
Оскорбленный и уязвленный Бирюков вскочил:
- А об отставке Вы не думали?
- Никак нет! Я еще нужен флоту, а флот мне. Кроме того, не далее как вчера Святодуский предложил мне командовать его флагманским кораблем, и я согласился.
- Хорошо, - фыркнул Бирюков, - ступайте.
Оставшись один, Бирюков успокоился и посмотрел на часы. До доклада заместителя начальника штаба оставалось еще два часа, а доклада царю сегодня не полагалось.
Он вызвал звонком дежурного чиновника:
- Подкиньте дров в камин и никого не принимать до доклада начальника штаба!
Камин в служебном помещении Бирюкова горел круглый год.
Низко склонясь, чиновник удалился.
Бирюков потянулся, отпер секретный шкаф и достал оттуда бутылку Константиновского, венецианский бокал, печенье «Кэптен», коробку сигарет, коробку сухого Киевского варенья и с комфортом расположился позавтракать, чтобы после завтрака подремать перед камином. Он любил на свободе дремать или спать, погруженный в минутный сон даже на парадных обедах.
Он думал о Моффете, в согласии которого на лестное назначение был уверен и никак не ожидал глумливого ответа.
- И опять эта выскочка Святодуский! – подумал он сердито и вспомнил его жену, которая так спокойно его обрезала на последнем балу в Кронштадтском морском собрании, когда Бирюков, нагнувшись и впившись глазами в пышный бюст Марии Николаевны, сказал игриво: «Укушу». Святодуская бросила в ответ только одно слово: «Обезьяна».
Бирюков, действительно, был несколько похож на старую обезьяну, от сходства с которой не избавлял его и иконостас орденов на груди; поэтому он рассвирепел даже при одном воспоминании об этой обиде и успокоился только при мысли, что уедет сейчас же после доклада начальника штаба, переодевшись в штатское платье; и в закрытой карете поедет к даме своего сердца, у которой бюст не хуже, чем у Святодуской, а уж кожа такова, что невозможно от неё оторвать губ.
- Да, этому выскочке во всем везет. Я адмирал из старого дворянского рода, а не могу получить генерал-адъютанта. А этот ухватил Георгия и, конечно, нацепит золотые аксельбанты!
Бирюков сердито обвел глазами ряд царских портретов, украшающих стены его большого кабинета, и, смотря на портрет Николая I как раз против его кресла, с укором произнес:
- И все Вы, Ваше Величество, зачем Вы отменили получение офицерами Георгия 4-ой степени за 18 шестимесячных компаний? Был бы и у меня Георгий как у адмирала Гейдена, который жив до сих пор и получил его за 18 кампаний в бытность в сражениях.
Когда явился заместитель начальника штаба, Бирюков уже успел выспаться и был свеж.
Начальник штаба к бумагам, разбросанным на столе, присоединил еще целую пачку. Тут Бирюков вспомнил слова Моффета «а бумаги сжечь», и озорная мысль вспыхнула в его старческом мозгу. Ему захотелось посмотреть, что будет. Камин пылал, как будто бы была зима, а не лето. И вдруг, неожиданно для начальника штаба, Бирюков схватил принесенную пачку вместе с кучей других бумаг и все это бросил в яркое пламя.
Начальник штаба в ужасе всплеснул руками и залепетал:
- Ваше превосходительство, там важные доклады! - он подумал, что Бирюков сошел с ума.
- Ничего, ничего, посмотрим, что будет!
А когда через месяц ничего не произошло, Бирюков сказал начальнику штаба:
- Ну, вот видите, можно обходиться и без бумаг.
Он подумал, что Моффет оказался прав.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
