5.
В общем, вышел я оттуда обескураженный и даже потрясённый, сказал дежурному, чтобы не командовал и ушёл домой, рассуждая; будь что будет, завтра всё прояснится
Утро вечера мудренее, гласит древнейшая русская пословица. Воистину так оно и есть. В понедельник построил я команду на кормовой надстройке лодки и жду. Вижу, идёт к нам по помытому и пролопаченному пирсу начальник штаба капитан 1 ранга Булыгин и рядом с ним с иголочки одетый капитан 2 ранга. И я узнал в нём своего старого знакомого, с которым не раз выпивал в офицерском общежитии, когда приезжал сюда из Совгавани на стажировку. Это ни кто иной, как Павел Анисимович Дементьев собственной персоной, которого за глаза величают Пашей Тихоходом, красавец мужчина и сорокалетний жених на выданье, потрясатель и покоритель женских сердец в радиусе взрыва водородной бомбы.
Я командую «Смирно!», встречаю начальника штаба и, как положено, рапортую. Тот здоровается с командой, в ответ получая, «здравия желаем, товарищ капитан 1 ранга» такой мощи, от которой тучи галок и ворон в панике взлетают с развесистых крон деревьев и уносяттся в небесную синеву. Поступает команда «Вольно!», начальник штаба представляет нам нового командира и уходит. В оставшееся до подъёма флага время командир высказывает кратко свои требования, наставления и первоочередные указания. Подняли, наконец, флаг и разошлись по делам и местам согласно плана, окрылённые и воодушевленные сознанием окончания безкомандирского сиротства.
Ну что можно сказать о Павле Анисимовиче? Да ничего особенного. Командир он был грамотный, с большим опытом. В торпедную атаку в учебном кабинете выходил успешно и швартовался хорошо и морские традиции чтил. Только не пришёлся он мне по душе, да и я ему тоже не приглянулся. Уж очень он был озабочен своей персоной. Как кот, по сотне раз на день умывается и вылизывается, так и Павел Анисимович ни за что не высунется за порог своей каюты, пока детально не осмотрит свою физиономию в зеркале, не уложит все волосинки на голове строго параллельно друг другу и не убедится, что на штанах нет ни одной приставшей пушинки. В течение дня он был неразговорчив, находясь в задумчивости и созерцательности и только к вечеру оживал в предвкушении похода на танцы в Тимофеевку или Владимир. По этому общему интересу он с комбригом Фощевским сразу сблизились и нашли общий язык.
На нашей береговой базе в разных её частях: вещевой, продовольственной, КЭЧ и других работало много вольнонаёмных молодых девушек, и когда Павел Анисимович неспешно шествовал по тамошним пространствам в своём неотразимом ослепительстве, они замирали, перестав дышать, как лягушки, увидевшие ползущего удава. Глубоко в службу он не проникал, ограждая свою ранимую душу от возможных потрясений, ограничивался лишь раздачей приказаний и указаний, тем более, что беспокоиться о чём-то ему не было причины. Служба на лодке была отлажена как часы, и я никогда его не подводил. Как закон джунглей, я знал, чтил и считал справедливым главный неписанный закон высшей субординации на лодке: «Хорошая лодка – хороший командир; плохая лодка – старпом дерьмо».
А ещё Павел Анисимович был мелочен. Дела командирские я ему чуть ли не целую неделю передавал, он сам чуть ли не лично пересчитал все простыни и табуретки, числящиеся за лодкой, пока не успокоился. И его медлительность и неторопливость меня порой бесила. Нередко бывало, поступает команда из штаба перешвартовать лодку к другому пирсу. Я вместе с командой прибываю на место, а командир прикидывает ещё, какие шнурки в штиблеты вдеть. Время не ждёт, я докладываю оперативному о готовности к отходу. Тот, естественно, спрашивает, а чего это я докладываю, где там командир.
Говорю, – он занят, на мостике находится, сейчас подойдёт. А Павел Анисимович только ещё ботинки надраивать заканчивает и уже руку протягивает, дверь каюты отворить.
Оперативный уже орёт в вибрирующую трубку: «Передай командиру, пусть срочно отходит!». А Павел Анисимович в это время только ещё на горизонте обозначился и вытанцовывает как при замедленной съемке от бедра, посверкивая до блеска начищенными ботинками. Ждать уже нельзя. Я отхожу сам и перешвартовываю лодку, боясь при этом подставить командира.
Не нравился мне этот период службы. Очень не нравился. Но к моему счастью в начале августа пришел приказ о зачислении меня на учёбу на в Ленинград, куда я должен прибыть к 1 октября этого года.
А потом прибыл мой сменщик на должность старпома капитан 3 ранга Портнов. Он только что окончил эти курсы и рекомендовал мне прибыть в Питер пораньше, чтобы успеть там обзавестись жильем. Там сейчас с этим трудно, тем более, если едешь с семьёй. Я же как раз с семьёй ехать собирался, уж очень не хотелось с ней больше расставаться. Я и так, как тот древний грек Одиссей, всё без Пенелопы по свету мотался. И я начал постепенно рассчитываться, что при известной въедливости Павла Анисимовича было не совсем легко. Но к началу сентября я рассчитался и вместе с женой и дочкой, как у нас на ТОФе говорили, убыл на материк. С нами ехала и летела ещё одна семья – такой же старпом Женя Кусмарцев тоже с женой и дочкой. Перед убытием мы с ним закатили грандиозную отходную, на которой гуляла, пела, пила и плясала вся Ракушка.
6.
До Ленинграда добирались мы разными пересадками и ожиданиями дальнейшего транспорта суток трое, а то и больше. Наконец прибыли, сдали документы на ВОЛСОК, что на Охте, и начали поиски квартир. Кусмарцеву повезло, он меньше недели искал. А я всё ходил. Многим то, о чём я хочу сообщить, может показаться нереальным. но это чистая правда. По прибытии в колыбель Великой Октябрьской революции мне показалось, что я попал в какую-то совершенно незнакомую страну, где процветает откровенное демонстративное презрение к армии и в особенности к офицерам. Там повсюду ходили анекдоты, высмеивающие и унижающие нас. В общественном транспорте молодёжь офицерам, независимо от их звания и возраста, не уступала места. В любом месте: на улице, в магазине можно было в свой адрес услышать оскорбление. Золотопогонники, дармоеды, солдафоны – это были самые мягкие прозвища.
А что удивляться. Всему этому тон задавали наши глубокоуважаемые вожди во главе с Никитой Сергеевичем и министром культуры Фурцевой. Многие мои одногодки наверное помнят карикатуру в журнале «Крокодил», на которой был изображён участок железнодорожной линии с погнутыми и завязанными узлами рельсами. На вопрос, что это такое, ответ – это военные пенсионеры от скуки развлекаются.
В такой атмосфере действительно трудно было устроиться на временное проживание. Иной раз, открыв дверь на звонок, выглянувшая хозяйка, увидев человека в военной форме, презрительно бросала: «У нас офицеры не жили, и не будут жить», и захлопывала перед носом дверь.
Нашёл я однажды квартиру с нормальными хозяевами, договорился с ними, а управдом упёрся и не хотел нас туда вселять, начал деньги вымогать. Так и сказал мне: слушай, каптри, что ты упираешься. У тебя же деньги дармовые, не обеднеешь. Записался я на приём к депутату того района. Пришёл в райисполком, сижу, жду приглашения. И вижу, входят в заветную дверь два милиционера, а потом из неё вылетает человек с деревянным протезом вместо ноги и падает на пол. А те двое схватили его за руки, отволокли к двери и вытолкали из зала ожидания, при полном равнодушии множества посетителей. Как я потом услышал, это так расправлялись с фронтовиком, инвалидом войны, пришедшим искать правду.
Наконец, дошла моя очередь. Вхожу. За необъятным столом, накрытом красным сукном в кресле под портретом вождя пролетарской революции восседает холёный, надменный чиновник. Выслушав мою беду, он удивленно поднял брови и сказал: «А чего вы ко мне обращаетесь? Я призван защищать интересы трудящихся. А вы, извините, вовсе не трудящиеся».
Вот тогда я окончательно понял, что по морю на лодочке кататься и дурак сможет, а тут требуется настоящее мужество. Пришёл я в ту квартиру и говорю хозяину: «Прости, мил человек, не жить мне у тебя, вашему управдому не приглянулся я». Тот выслушал меня и говорит «Не робей. Пошли, берём бутылку водки и идём к одному моему бывшему командиру по ленинградскому фронту. После войны он за бандитизм отсидел, так что дважды уважаемый человек».
В общем, побывали мы у этого уважаемого человека, а на другой день управдом сам пришёл, не глядя в глаза, торопливо всё оформил, и зажили мы, наконец, как порядочные люди. А там и занятия начались. Вот только пришлось гражданский пиджак купить, чтобы в форме по городу не ходить, на оскорбления не нарываться.
Управдом Варвара Сергеевна Плющ ("Бриллиантовая рука", 1968). Управдом Бунша (1973, Леонид Гайдай).
А учиться было интересно. Я всегда любил учиться. Там я вновь увидел знакомых преподавателей: Лонциха, Доронина, Лисина и других. Много, конечно было и новых. Встретился я с самым первым своим командиром Горбуновым, который был там начальником организационно-строевой части. Посидели с ним, вспомнили нашу «С-142», всех её офицеров вспомнили. Жена моя устроилась там временно на работу лаборанткой на кафедре тактики.
Встретил я там и другого своего командира Кандалинцева, который был в составе комиссии, принимавшей у нас экзамены по управлению подводной лодкой. Не подвёл я обоих своих командиров, все экзамены сдал только на отличные оценки.
На классах я встретился так же со Львом Светловским. Мы с ним ещё на Северном флоте встречались и вместе, только на разных лодках, шли Северным морским путём. А по прибытии на Камчатку наши дороги разошлись, и до этого времени ни разу не пересекались. ТОФ-то большой. Подружился я там и с Васей Клюшкиным, который в будущем, когда я стану командиром, будет у меня старпомом.
Быстро пролетела учёба, и в мае кажется, а может в июне 1961 года, отправились мы восвояси, обратно на Дальний восток. Правда один я отправился.
Жена с дочкой, ввиду большой неопределённости, ожидающей нас впереди, по дороге остались на Урале у свой мамы – моей тещи Устиньи Никитичны.
7.
Прибыло нас во Владивосток с командирских классов около тридцати человек. Уже поплававшие и притёршиеся к службе старпомы и помощники, мы пополнили свой теоретический багаж знаний, а главное, – набили руку и глаз в выполнении торпедных атак и работе на автомате торпедной стрельбы.
Привычным к трудовым флотским будням, нам уже приелось беззаботное времяпровождение и мы, как безработные на биржу труда, собирались каждое утро к десяти часам на большом дворе штаба флота в закутке за гаражом и в ожидании вызова дежурного по штабу, сидя на штабелях досок, травили анекдоты и рассказывали бесчисленные флотские байки. Потом расходились на обед по разным забегаловкам и опять собирались. Ряды наши уменьшались медленно. В среднем не более пяти человек в день получали назначения. На пятые или шестые сутки получили назначение в Находку: я, Клюшкин и Светловский, а Кусмарцев на Камчатку. Светловский – на должность командира малой подводной лодки 15-й серии, а мы остальные на должность старпомов на средние лодки 613 проекта.
На другой день в 8.00 мы собрались со своим багажом на причале. Подошёл специальный катер, идущий в Находку, и мы в него загрузились. Вася Клюшкин был с женой и дочкой. Кусмарцев нас проводил, и мы в приподнятом настроении отправились в путь.
Когда за кормой остался остров Скрыплёв – верный и вечный страж бухты Золотой Рог, позади рубки был уже накрыт импровизированный стол. На большом фанерном ящике стояли три бутылки водки, буханка чёрного хлеба, консервы, солёные огурцы, пучок черемши и четыре бутылки минеральной воды. Налили. Клюшкин произнёс тост: «Здравствуй , батюшка Тихий океан. Чай думал, не вернёмся мы? А мы – вот они. Рады тебе».
Мы выпили и настроение стало ещё лучше. Мимо проплывала великолепная знакомая панорама. Вот и остров Путятина во всей своей красе с лесистыми холмами, голубыми озерами и обширными лугами, окаймленными золотистыми пляжами.
Скоро на смену ему вырос из воды исполинский витязь со шлемом на голове и необъятными плечами, покрытыми гранитной кольчугой. Это остров Аскольд. Он встречает всех, входящих в залив Петра Великого и провожает выходящих из него. Вокруг его скалистого пояса почти всегда кипит пенистый прибой. Прошли заливы Стрелок, Восток и к концу дня между мысами Лихачёва и Поворотный открылся вход в обширный залив Америка. Его размеры 15 на 20 миль. Как большое зеркало в оправе покрытых лесом сопок глядит он в небо. Прошли входные мысы, и справа открылась глубоководная бухта Врангеля. Повернули влево и, обходя слева бухту Чадауджа с роскошным пляжем, вошли в бухту Находка: сначала рыбный порт, потом торговый, потом железнодорожный вокзал станции Тихоокеанская, и когда показался центр города, свернули ещё влево и вошли в акваторию бригады подводных лодок. Направляемся к большому Т-образному пирсу, у которого стоит плавбаза «Север» и становимся на швартовы. Мы дома. Какой-то он будет нам? Что ждёт нас здесь? На душе вполне естественное беспокойство.
Но приняли нас, как дорогих гостей, после представления командиру бригады капитану 1 ранга Шишулину, на котором присутствовал и начальник политотдела капитан 2 ранга Воронцов.
Начальник КЭЧ лично доставил нас вместе с багажом на грузовике в военный городок, где вдоль крутого обрыва в бухту стояли четыре двухэтажных деревянных барака, одно кирпичное здание, начальная школа и несколько избушек. Высадились мы, кажется, у второго барака, где получили каждый по большой комнате с маленькой кухонькой (колонка с водой и туалет снаружи в лощине под сопкой) А что ещё нужно, вернее, доступно офицеру-подводнику средней руки?
На другой день я послал телеграмму жене, и через три недели она с дочкой была тут как тут. И началась моя дальнейшая служба. Здесь дочь пошла учиться в первый раз, в первый класс. И стала радовать нас с женой своими успехами. Училась она прекрасно, тем более, что читать и писать я её научил ещё в Ленинграде, так же, как меня когда-то научила этому моя мать.
Районы боевой подготовки нашей бригады, состоящей из трех лодок 613 проекта и семи простирались от залива Восток до бухты Валентина, где лодки главной базы и всей Ланцепупии проводили глубоководные погружения.
Раз уж я упомянул здесь ныне почти забытое название Ланцепупия, то отвлекусь немного от серьёзного стиля повествования и поведаю об этой таинственной стране не всем известной.
В давние времена, когда Российская империя утверждалась и обустраивалась на Дальневосточных берегах и водах и на смену броненосцам и канонерским лодкам пришли крейсера, эсминцы, а потом и подводные лодки, появилась на берегу Татарского пролива военно-морская база, называемая Императорская гавань, впоследствии в советское время переименованная в Советскую гавань.
Как в «заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах», о которых в своё время пел Владимир Высоцкий, в тех местах, о которых я сейчас пишу на сотни верст от той Императорской гавани не встречалось ни души – ни огонька. Никаких дорог ни для пешего, ни для конного не было. Только тропинки, протоптанные кабанами, а тигра или лешего встретить можно было в тысячу раз чаще, чем самого никакого человека. Сообщение с Императорской гаванью осуществлялось только морем не чаще одного раза в год.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
